Нуль-переход без ментальной защиты ударил Романа по голове с той же силой, что и в первый раз. Однако на этот раз он был готов и сохранил способность мыслить здраво. Так что ожидал увидеть на выходе не геенну огненную, а что-то наподобие Аркса, только хуже.

Он слабо представлял себе, как должен выглядеть таинственный Каракорн, где, по словам коллеги Флеминга, провалились двое коррекционных агентов, но был почти уверен, что попадет именно туда.

Если Натаниэль решил припахать Барабина к делу любой ценой, то нет ничего лучше, чем вбросить его прямиком в заваруху без всяких контрактов и предварительных условий.

Но все оказалось гораздо хуже.

Когда растаяли черные зигзаги в глазах, Барабин обнаружил себя стоящим посреди комнаты в хорошо знакомом ему здании.

Это была та самая комната, откуда в день похищения Вероники выпрыгнула через окно голая жена одного из гостей, которую охрана в панике приняла за похитителя, переодетого самураем.

То есть Барабин вернулся в особняк олигарха Десницкого.

В этом особняке Барабин знал каждый закуток и ориентировался он здесь лучше, чем Тассименше в подземельях черного замка — но от этого было не легче.

В этом доме ни одну дверь нельзя открыть так, чтобы на пульте охраны не сработал сигнал. Ни к одному окну нельзя притронуться, чтобы об этом не узнала служба безопасности. Даже просто находиться в комнате — и то опасно. Можно нарваться на какой-нибудь датчик движения или инфракрасный детектор.

Так было даже до похищения Вероники. А что тут творится после — одному богу известно.

Барабин прикинул, каково будет добираться до выхода из здания по коридорам и лестницам после того, как он высадит запертую дверь — и этот вариант не понравился ему категорически.

Но был еще и другой. Прямо под окном плескался бассейн.

«Лучше быть мокрым, но живым, чем сухим, но мертвым», — решил Барабин. И стал открывать окно.

Это оказалось нетрудно. По крайней мере проще, чем выбить высокопрочное стекло. Если бы кому-то пришло в голову открывать окно снаружи, он мог столкнуться с непреодолимыми проблемами. А изнутри — ничего сложного.

Вот только сигнализация наверняка сработала. Но Барабин рассчитывал, что ребята первым делом бросятся в комнату, а не к бассейну.

Но Роман недооценил бдительность новой охраны особняка. Когда он выбирался из воды, на него бросился незнакомый молодой парень.

Справиться с ним Барабину не составило труда, но время было потеряно. Охранников во дворе особняка становилось все больше, и из окна уже кричали, тыча пальцем в Барабина:

— Вот он!

По имени его пока никто не назвал, и за кого его принимают, сказать было трудно. Но настроены ребята были решительно, и Роману пришлось войти в клинч — сблизиться с ними и ввязаться в рукопашную, чтобы элементарно не дать себя застрелить.

У него теперь тоже был пистолет, но он не хотел убивать коллег без крайней необходимости. А потому настраивался на стрельбу по конечностям.

Очень недоставало ему сейчас янычарского зелья, которое начисто отрубает не только инстинкт самосохранения, но и прочие излишества вроде совести и профессиональной солидарности.

Разум ставит препоны в бою. Нельзя убивать вдов, стариков и сирот, нельзя стрелять в товарищей по работе, нельзя подставлять девушку, которая отдалась тебе прошлой ночью. А когда разум выключен — все эти проблемы снимаются сами собой.

Но озверина, способного выключить разум без ущерба для боеспособности, под рукой не было. И Барабин стрелял по конечностям, бил по больным местам и старался, чтобы рядом все время был кто-нибудь из соперников. Тогда остальные опасались стрелять.

И все-таки они тоже стреляли. Хотя ребята были новые, переведенные в особняк с охраны промышленных объектов и офисов, недооценивать их подготовку не следовало. И когда до проходной было рукой подать, пуля ударила Барабина в ногу.

С тем же успехом она могла попасть и в голову. Не исключено, что охранники имели приказ взять неизвестного живым — но какова цена таким приказам в горячке боя, Барабин знал лучше, чем кто угодно еще.

Его ранили в ногу, но были готовы стрелять дальше, и недолго оставалось ждать, когда очередь дойдет до головы. А у Барабина сквозь волны боли крутилась в голове одна мысль — какая же сволочь все-таки этот Натаниэль.

Убедившись, что Барабин не подпишет контракт ни под каким соусом, начальник базы «Дендро Этерна» вышвырнул его под пули по принципу «Так не доставайся же ты никому!»

Персонаж «Бесприданницы», произносящий эти слова, всегда казался Барабину редкой сволочью, хотя в школе учили, что он — положительный герой и жертва обстоятельств.

Но еще более редкой сволочью представлялся Натаниэль, который не был жертвой обстоятельств и выкинул Барабина на Землю из чистого садизма.

А теперь ребята из охраны особняка олигарха Десницкого были готовы прикончить его из соображений высшей справедливости. Просто потому, что он стрелял в их товарищей, а такое в приличном обществе не прощают.

В том, что подстреленные товарищи все поголовно живы, ребята пока не разобрались. И занесенный над головой Барабина меч возмездия (в переносном смысле) остановил только возглас человека с командными нотками в голосе:

— Не добивать!

Кто-то ногой выбил у Романа пистолет, а другой охранник тоже ногой от души врезал Барабину прямо по ране.

Барабин взвыл, сразу забыв и про Натаниэля, и про Веронику, и про все на свете. Даже про то, что это еще только ягодки. И цветочков недолго осталось ждать.