Жанна Девственница вспомнила о Радунице в то утро, когда неутомимая лошадь Королева вынесла ее на речку Перынь, которая впадала в Истру выше Дедовского.

Добрые люди у озер предупредили Жанну, что за нею по всей Верхней Истре охотится подручный Варяга Мечислав, и Девственница сочла разумным спуститься поближе к Москве-реке и к перевозу на Табор.

От Перыни до переправы галопом можно домчаться за час-полтора.

И первое, что увидела Жанна у тихой речки, которую можно перейти вброд, не замочив ремня, была избушка на курьих ножках с бабой Ягой внутри.

Баба Яга стояла на пороге и, судя по разговору, вручала приворотное зелье добру молодцу в полотняной рубахе. Но засмотревшись на валькирий в боевом облачении, молодец тотчас же забыл о приворотном зелье и, фигурально выражаясь, уронил челюсть в траву.

Надо полагать, неприступная возлюбленная юного язычника сильно уступала валькириям по внешним данным или еще по каким признакам, заставляющим мужчин часами пялиться на стриптиз и порно, хотя любому с ранней юности известно, что именно скрывают женщины под одеждой и как это выглядит. Тем более что и выглядит-то у всех примерно одинаково.

Язычникам это известно даже лучше, чем всем остальным, особенно если учесть, что игрища на Ивана Купалу кончились буквально только что.

Но юноша в рубахе, вышитой знаками солнцеворота, никак не мог отвести взгляд от предводительницы валькирий, а вернув челюсть в исходное положение, сумел произнести лишь такую формулу гостеприимства:

– Приворотного зелья хочешь?

– Давай, – согласилась Жанна, спешиваясь. – Никогда не пробовала.

– Только из моих рук! – решительно заявил благородный рыцарь Григ о'Раш.

Он где-то читал, что упомянутое зелье возбуждает в женщине любовь к тому, из чьих рук она получила волшебный напиток.

Юный язычник, очевидно, придерживался другого мнения. Все время, пока Жанна тянула из деревянной фляги густую сладкую жидкость кофейного цвета, он бормотал заклинания, которые должны обратить любовь жертвы волшебных чар на него и ни на кого другого.

Теряя на ходу шляпу, джинсы и сапоги, валькирия повлекла в ближайший стог свою напарницу Елену Прекрасную, которая всегда была готова к таким поворотам. Если сексуальная ориентация Жанны оставалась под вопросом, то Елена была доподлинной лесбиянкой и мужчин на дух не переносила.

Для язычника это было вдвойне обидно. Хотя траву для этого стога косили разные люди, приходившие к старухе за зельями, но складывать его пришлось как раз влюбленному. И вот угораздило же его отдать все зелье невесть кому.

Все его претензии Жанна отвергла как безосновательные, заявив с эротическим придыханием:

– В следующий раз будешь знать, как поить валькирий афродизиаками.

И тогда юноша напустился на бабку. И пригрозил в качестве неустойки сжечь стог вместе с теми, кто предается в нем противоестественной связи.

– Сам просил зелье самое сильное, – прошамкала в ответ старуха. – Я на твою кралю колдовала, а ты его чужой споил. А когда зелье крепкое, то кого очарованная первым увидит в того и влюбляется.

Но стога ей было жалко, и парень получил лишнюю порцию зелья – только чтоб успокоился.

Жанна между тем, успокоиться никак не могла и, выкарабкавшись из стога, села старухе на ухо, выпрашивая у нее рецепт зелья.

– Я тоже колдунья, мне можно, – уверяла она.

– Ведьма ты, а не колдунья, – отвечала старуха. – Я до ста лет доживу и своей смертью помру, а тебя за колдовство на костре сожгут.

Тут и встала у Жанны перед глазами Радуница, и плеснул в уши ее крик – жуткий крик боли, когда языки пламени лизнули ее босые ноги.

Жанна поименно помнила всех, кого прокляла тогда Радуница за свои мучения, напророчив им смерть до истечения года.

Некоторые из них были еще живы. Но ведь и год еще не прошел.

Но что будет, если год пройдет, а они так и останутся живы? Так недолго и разувериться в пророчествах.

Но может, оно и к лучшему. Старая колдунья напророчила и забыла, а Жанна никак не может прогнать из ушей тот жуткий крик.

– Зелье что, зелье – вода. Грибок приворотный да молоко девичье, – бормотала тем временем старуха. – Любовь – она не от зелья, а от сердца идет. Есть в сердце любовь – и зелья никакого не надо. А мне что. Мне руки в хозяйстве не лишние.

– Одна живете? – поинтересовалась Жанна.

– С внучкой живу, – ответила старуха. – Внучка за травами пошла да за медом диким.

– А не боитесь, что внучку тоже на костре сожгут?

Теперь припомнились Жанне и вопли самозванного пророка, который проходил через Таборную землю и все твердил: «Бросьте колдунов в огонь!»

– Ничего я не боюсь, – был ответ. – Тут земля зачарованная. Тем, кто чары знает, никакой беды не будет. Хочешь долго жить – здесь дом себе поставь. И за реку ни на шаг.

Тут появилась и внучка, которая первым делом обратила внимание на Конрада.

Католик Конрад всю свою одежду изукрасил мальтийскими крестами и даже к старинной пожарной каске, которая была у него вместо рыцарского шлема, сверху тоже был приварен крест.

– Крестоносец? – сурово спросила внучка, ткнув в эти художества пальцем.

– Борзописец, – ответил за Конрада Григ о'Раш.

До Катастрофы Конрад был московским корреспондентом какой-то немецкой газеты.

– Тогда еще ничего, – подобрела внучка. – А то крестоносцы нам не нужны. И так от них прохода нет.

И по секрету, как своим, рассказала про новое явление на Перыни. Появился мол, русский богатырь, который, как на картинке из сказок Пушкина, возит на своем коне попову дочку в белой фате и склоняет всех в крестовую веру.

И все бы ничего – тут и не таких видали, так ведь нашел он на Перыни старых знакомцев-былинников и нашептал им, что попова дочка замуж за него не пойдет, пока он всю Перынь в крестовую веру не обратит. И те по старой дружбе вроде как согласились ему помочь.

А еще привел он на Перынь варягов, а ведь был с ними договор – язычники платят откуп за свое спокойствие, и варяги в Перунов бор носа не кажут.

И как же им можно верить после этого? Вечно у этих крестововеров одно вранье на языке и кривда во всех делах. Опять колдовать придется, чтобы им к святым капищам пути не было. А то известное дело – куда бы ни пришли крестововеры, они прежде всех дел начинают жертвенники осквернять и богов из земли выкапывать.

А хуже всех – попы и разбойники. Вроде и не хочется делать им зла, не зря же говорят – твое зло к тебе и вернется, но как быть, если ты к ним с миром, а они твоих богов в огонь. Только колдовство и спасает.

– Мы их лесом покружим – и за озера, к немцам. Последний поп три раза так ходил. Отощал, как беззубый волк. Но настырный попался. «Мне, – говорит, – это на том свете зачтется. А если вы меня убьете, то и вдвойне». Чокнутый, наверное. Кому надо его убивать? Чтобы он тут упырем бродил, детей пугал? Пускай лучше живой ходит, пока сам не помрет. Только давно что-то не приходил. Может, у немцев остался.

– У каких немцев? – спросил Конрад.

– А у тех, что за озерами живут, – ответила внучка бабы Яги, чем повергла отряд девы Жанны в сильное недоумение.

Наличие за озерами каких-то немцев было для них новостью.

– Меня надо к ним проводить. Я хочу быть у них в гости, – загорелся идеей Конрад, говоривший по-русски бегло, но неправильно.

– Да запросто, – пожала плечами внучка, и немецкий рыцарь просиял.

И если посмотреть на дело здраво, то дело тут было вовсе не в его таинственных соотечественниках. Что он, у себя в Таборе немцев не видел?

Вот внучка бабы Яги – другое дело.

Жанна наметанным глазом перехватывала взгляды, которые Конрад фон Висбаден бросал на ее ладную фигурку и лицо в веснушках, и у валькирии не было никаких сомнений – рыцарю очень даже не помешало бы приворотное зелье.

Тут дело серьезное. Тут любовь с первого взгляда.