Молодой врач областной психиатрической клиники где-то к западу от Волги остался безымянным и сгинул в безвестности, поскольку упустил уникальный шанс. Он мог бы написать на материале пациента Ивана Доева не только диссертацию, но даже целую книгу, на которую ссылались бы потом многие поколения психиатров, но он хотел только одного: лечить людей.

А вот молодой врач Московской центральной психиатрической клиники № 1 Денис Поронайский своего шанса не упустил.

Он утверждал, что его фамилия происходит от названия города Поронайск на Дальнем Востоке, но злые языки увязывали эту фамилию с названием одной известной психической болезни и называли Дениса не Поронайским, а Паранойским.

Те же злые языки намекали, что у доктора Поронайского отмечаются явные признаки упомянутой болезни в форме мании величия – и так далее в том же духе на тему «Врачу, исцелися сам».

Молодой доктор, однако, был уверен, что злые языки лгут. Он действительно мечтал о славе, но разве это зазорно? Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Плох тот писатель, который не мечтает о полном собрании сочинений.

Денис Поронайский мечтал об одной единственной книге, но такой, которая прославит его на весь мир и сделает безвестного доктора медицинским светилом первой величины.

Калмык, вообразивший себя самураем и помешавшийся на мысли о харакири, показался ему хорошим материалом для такой книги.

А поскольку Поронайскому покровительствовал зам. главного врача Кащенки, Денису было нетрудно устроить перевод Ивана Доева из областной психушки в самый знаменитый сумасшедший дом страны.

Когда Доева доставили в пятое отделение Канатчиковой дачи, его новый лечащий врач был занят. Он отбивался от медсестры Анжелы Обоимовой, которая опять начала пренебрегать приказом заниматься любовью только в свободное от работы время.

Поронайский был хороший семьянин и к внебрачным связям относился неодобрительно. Но Анжела не хотела слушать разумных доводов, поскольку в голове у нее сидел ненасытный космический Наблюдатель, который ехал крышей на удовольствиях.

В минуту просветления он восстановил канал связи с коллегами на орбите и получил от них нагоняй, который завершился очередным приказом вернуться на борт. А через некоторое время пришла радиограмма еще более грозная. По каналу телеметрической информации собратья провели полную проверку психического здоровья Наблюдателя и установили, что он вполне вменяем и способен отвечать за свои поступки.

Автоматика не врет, и по результатам этого обследования можно было сделать только один вывод: Наблюдатель чудит исключительно из вредности. То, что эротические наслаждения превратились для него в нечто вроде наркотика, не могло служить оправданием и даже смягчающим обстоятельством точно так же, как алкогольное или наркотическое опьянение не служит смягчающим обстоятельством для хулигана или убийцы.

А тем временем показания телеметрической системы неопровержимо доказывали, что Наблюдатель на планете Наслаждений совершает гораздо более серьезное преступление, нежели хулиганство или даже убийство. Он злонамеренно вмешивается в психику аборигенов, и, судя по всему, это уже повлекло тяжкие последствия.

Сообщение, которое получил Наблюдатель, гласило, что коллеги возбудили против него дело о нарушении закона о неприкосновенности личности, девятнадцати статей Устава и тридцати четырех пунктов инструкции, и по совокупности преступлений ему грозит наказание в виде лишения тела навечно.

Если перевести на человеческий язык, то это хуже, чем пожизненный эцих с гвоздями или двадцать лет повешения условно.

А по меркам собратьев ничего хуже этого вообще нет на свете.

Немудрено, что, получив это сообщение, Наблюдатель немедленно протрезвел и вынудил Анжелу Обоимову прекратить атаку на добропорядочного доктора Поронайского.

В результате доктор получил возможность заняться своим самым ценным пациентом, который как раз знакомился с соседями по палате.

Прежде всего он обратил внимание на Воплощенного Духа Цоя, с которым они были в чем-то похожи. У них даже завязался разговор. Анаши Кумару говорил по-японски, Дух Цоя отвечал ему по-казахски, а остальные очень заинтересованно слушали, считая, что двое узкоглазых беседуют по-корейски.

К слову сказать, у обоих азиатов были вполне широкие глаза, и в этом нет ничего странного, поскольку и японцы, и казахи – это продукт смешения монголоидов с европеоидами, о чем тут же доложил присутствующим профессор-китаист Шендерович.

Он хоть и не изучал японский язык специально, но узнал его сразу, ибо плох тот филолог, который не способен узнать язык по характерным сочетаниям звуков, произношению и ритмике текста.

А профессор Шендерович хоть и сошел с ума, но оставался при этом хорошим филологом. И к тому же знал китайские иероглифы, которые ничем не отличаются от японских.

«Откуда ты?» – написал он на листке бумаги, и самурай тотчас же ответил письменно:

«Из Иокогамы».

Профессор не сумел расшифровать имя собственное, потому что иероглифы в Японии и Китае читаются по-разному, но ему было достаточно и того, что новый пациент вообще умеет читать и писать иероглифы.

– Если хотите знать мое мнение, – обратился Шендерович к доктору Поронайскому, – этот человек – самый настоящий японец.

Однако Поронайский вовсе не хотел знать мнение психа, которого лечили здесь от навязчивой идеи китаизации всей планеты.

– Если вы хотите этому человеку добра, – сказал он профессору, – не советую вам поддерживать его бред.

– Это вовсе не бред, – возразил Шендерович, заглядывая через плечо японца, который с невообразимой быстротой писал иероглифами какой-то длинный текст. – Он пишет, что прибыл из Японии, чтобы уничтожить какого-то врага его господина, который в 1913 году убил предка его господина, и за это ему была объявлена кровная месть. Однако он не сумел осуществить эту месть и потерял лицо в глазах своего господина, и теперь ему ничего не остается, кроме как совершить сеппуку. Поэтому он просит выдать ему короткий меч и назначить секунданта, который поможет ему уйти в мир иной путем отсечения головы. В заключение он клятвенно заверяет, что не причинит вреда никому, кроме себя.

– И вы считаете, что это не бред? – усмехнувшись, спросил доктор Поронайский и отобрал у самурая исписанный лист, чтобы приобщить его к истории болезни.