Чёрт, всё– таки сломал. Отлепив себя от стены, осторожно прикасаюсь к разрывающемуся от боли носу. Так, ничего не сдвинуто вроде, крови нет. Просто ушиб, но блин больно-то как! А где?.. Смотрю на правую руку: пустую, руку. Медленно оборачиваюсь, осматриваясь: мини-дыба стоит, не обращая на меня внимания. Как и палачи на картине за ней. Их больше занимает бедолага на пыточном кресле. Абсолютно, мне, незнакомый.

Я во второй комнате с экспонатами, в музее. Наклонившись, упираюсь руками в колени и делаю долгий выдох замершего в легких воздуха.

Я спятил? Блин, надеюсь нет. Выпрямившись, делаю глубокий вдох и еще один долгий выдох. Видения прекратились, так что нет, не спятил. Надеюсь. Тщательно ощупываю голову на предмет ран, ушибов и других признаков, что всё пережитое – галлюцинации после травмы. Не считая носа, голова в порядке. Трясущимися руками вытаскиваю из джинсов мобильник. Половина девятого. И что? Ты помнишь во сколько пришёл? Тем не менее, несколько успокоенный, пожимаю плечами, отвечая сам себе: хотя бы день тот же. Чёрт, у меня всё же случился истерический припадок. Другим знать об этом не обязательно. Так что сейчас главное свалить из музея, сохраняя достойный вид. На кой только хрен я сюда попёрся!? Всё, забудь.

Я осторожно выглядываю в коридор: никого. Вот и славно. Хотя всем пофигу, но мне спокойнее. Пригладив волосы, выхожу и неторопливо спускаюсь по лестнице, делая вид, что копаюсь в мобильнике. Мы все так делаем, спасибо нам за это.

Кажется, что поток туристов в тоннеле стал ещё плотнее. Многие отправляются на вечерние прогулки, чтобы увидеть примелькавшуюся архитектуру в новом свете: ночные огни это красиво. Луна привносит загадочности: с торговой площади её видно висящей меж двух шпилей собора святой Варвары. В бокал мистики, толику мрачности добавляет находящееся аккурат напротив, лобное место: в мозаике тротуара тут выложены 27 крестов, по одному на каждого из казненных за одно утро аристократов. Праге есть, что рассказать о кровожадности людей.

В гостиницу иду очень медленно. Осматривая знакомый маршрут, выискиваю малейшие признаки своего безумия. Ничего. Совсем ничего. Нормальная Прага, нормальные люди. Я, нормальный.

До номера добираюсь к десяти. Открываю дверь и стою. Смотрю в темноту номера и не двигаюсь. Темно… Чёрный прямоугольник… Стою, ногой подпираю дверь, не давая закрыться. Провожу рукой по двери: немного шершавая, самую малость. Но она есть. И не так уж темно: вон шкаф, вон дверь в ванную, вот, всего в метре, вешалка. Начинаю фактически заталкивать себя внутрь, очень медленно.

Левым плечом чувствую прикосновение.

Резко крутанувшись против часовой стрелки, прижимаюсь к стене возле двери в номер. Та громко захлопывается. Ещё громче, барабанные перепонки разрывает стук сердца.

Вскинув руки в примиряющем жесте, на меня смотрит пожилой мужчина:

– Oh, sorry! Sorry! I didn't want to scare you. – Показывая на свои наручные часы, он продолжает говорить: – My watch stopped. Please, could you tell the time? 

Твою мать, как же ты меня напугал. Нафиг так делать? Смотрю на него с укором и спрашиваю:

– Что?

– My watch. Could you… tell the time? Please.

– Что? Часы? – никак не соображу что ему надо, и смотрю, вопросительно приподняв брови и делая пространные движения рукой, предлагая объяснить попроще.

– Он спрашивает, сколько сейчас времени. – Раздавшийся справа голос заставляет меня вздрогнуть. Развернувшись, говорю визгливо:

– Да вы все сговорились что ли?

Стоящая в дверях номера Марина, на реплику не реагирует. Помотав головой, забирает у меня из руки телефон и показывает экран мужчине. Выставив время он кивает, говорит: – Thank you, – и уже глядя на меня, добавляет, – sorry, again. Scared you. I didn't want, really. Bye. – И уходит. Через минуту слышится звук дверей лифта, затем уезжающего.

Повернув голову, смотрю на супругу. Её несколько помятый вид укоризненно заявляет «Я спала. Ты меня разбудил». Захожу в номер и, поцеловав свою половинку в лоб, говорю:

– Извини, я тебя разбудил. Не успел дверь придержать. Американец, этот, со своими часами блин, напугал.

Закрыв дверь и пройдя в глубь номера, она включает напольную лампу. Свет, свет, свет. Боже храни электричество. Свернувшись на кровати калачиком, смотрит на меня немного удивленно и говорит, одновременно зевая:

– С каких пор… ха-а-а-а… ты такой пугливый?

– Не пугливый, задумался просто. Сама знаешь, как оно бывает. Ты вон подпрыгиваешь, когда на кухне, а я мимо в ванну прохожу. Спать ложишься? Двигайся давай. – Раздевшись, ложусь, подталкивая жену на её половину кровати.

– Правильно, я же думаю ты в комнате. А ты выскакиваешь, передо мной. Сейчас подвинусь,.. ха-а-а… не тыкай меня. Лампу я выключать буду?

– Зайка, я уже сплю… – договариваю и через пару секунд вырубаюсь.

Открываю глаза. Жена спит. Иногда пытается начать храпеть, но легонько тронув её, сбиваю эти попытки. Понимая, что уже не засну, смотрю время: сотовый показывает 06:04. После той хрени, странно что ничего не приснилось. Блин, вставать рано, спать уже не хочется. Как обычно. Чоб не поспать то? Идиотизм. Тихо встаю, одеваюсь. Набрав на телефоне супруги «Вышел подышать. Сижу у гостиницы», кладу его на свою подушку и выхожу из номера.

На одной из лавочек лежит мужчина. Спит. Одет вполне прилично, рядом ни бутылок, ни ещё какого-то мусора. Местный абориген? Притомился бедняга? Сажусь через одну лавочку от него и ещё немного поглазев, отворачиваюсь.

На небе утренние облака, ветра нет. К полудню, даже раньше, оно очистится, будет жарища. Сейчас свежо, тихо – чудесное время. Прикрываю глаза, дышу глубоко, наслаждаюсь.

– Эй? Дружище? Ты меня понимаешь? – голос звучит со стороны «спящего» аборигена.

Неохотно открываю глаза и поворачиваюсь. У солнечного сплетения начинает собираться холодок. Чувствую нервозность, уже жалею, что вышел. Абориген смотрит на меня приподняв голову. Неужто русский? Птичка Перепил?

– Да. – Ответив, молча смотрю на него.

– Понимаешь? Ты меня понимаешь? Правда? – Он садится, глаза у него как из присказки: «по пять копеек». – Ты меня понимаешь! А-а-а! Господи! Ты меня понимаешь! – Тут он резко меняется в лице. Брови ползут к переносице, у глаз собираются морщины, он сильно щурится. Подходит и садится около меня. Чо ты привязался? Больной что ли? Твою мать, с утра, настроение испорчено! Он осторожно берёт меня за плечо. Стиснув зубы, сижу не двигаясь. Всё тело начинает пыхать жаром. Растягивая слова, Абориген произносит:

– Ты в музее был.

В му… Внутренности подпрыгивают к горлу: один в один, резкая смена высоты в самолете. Нет… Нет! Нет! Нет! Я вскакиваю и мечусь взглядом по улице: телефонная будка, здание гостиницы, ещё дома, дорога, дерево у скамеек, кусты. Не не не не не, всё нормально. Совпадение. Он набухался просто. А про музей совпадение. Ноги вдруг стали как после тяжелой тренировки. Еле успеваю сесть, чтоб не упасть. Я же не сошел сума?! Блин, я боюсь, боюсь… Прячу лицо в ладонях. Да ну нет же, бред. Бред! Такого быть не может. Появляется злость на этого пьяного идиота. Подняв голову, смотрю ему в глаза и, постепенно повышая голос, говорю:

– Что, тебе, надо?

– Ты успокойся главное. И не уходи только. Я тебе помогу.

– Себе помоги!

– Да погоди ты! Себе не могу… духу не хватает. Даже не смотря на всё… что происходит… – Он как-то весь поникает, ссутуливается. Затем, вскидывается, и уже чуть не подпрыгивает на месте. Снова начинает говорить:

– Ты посмотри на меня. Я старый уже. Да и смелым особо, никогда не был. Даже не женился, боялся с девушками знакомиться. А ты вон, молодой, тебе лет 25.

– 32. – Поправляю его автоматически.

– Тем более! 32, а выглядишь моложе. По жизни не трусливый? – Он замолкает, но видно, что даже если не отвечу, продолжит говорить. Отвечаю:

– Нет. Иногда. Стараюсь перебарывать себя. – Странный разговор начинает действовать успокаивающе. Откидываюсь на спинку и, сложив на груди руки, вздохнув, говорю:

– Ты… Вы к чему это?

Поглядывая на меня, он принимает такое же положение и тихо произносит:

– Я был, в грязно-жёлтом Аду.

Я всё ещё могу оказаться психом.

Не отрывая взгляд от моего лица, Абориген продолжает:

– И так же как ты, я вошел в чёрный проем.

Кажется, он реален и мне не мерещится. Значит я в порядке. Чувствую, что сейчас стеку со скамейки, словно кисель. Никогда не был настолько расслабленным и счастливым. А вот в музее какая-то… сбиваюсь, осознавая смысл произносимого Аборигеном:

– И мы ещё в нем.