— Ты идиот! Если кто-нибудь и заплатит этот чертов выкуп, то только за певицу Яну Ружевич, а не за калеку. Это без разницы, отрежешь ты ей язык или убьешь прямо сейчас.

Крокодил и Казанова полчаса назад вернулись в коттедж порнорежиссера Калганова и теперь спорили о том, что делать дальше. То есть Крокодил не спорил — он просто выбирал орудие, чтобы отрезать пленнице язык. Сначала Гена примерялся к ужасного вида охотничьему кинжалу, но в конце концов счел его неподходящим для столь тонкой работы и разложил на столе комплект хирургических инструментов. Теперь он выбирал скальпель, а Казанова пытался убедить его в нецелесообразности задуманного. Голос Казановы в этом споре кое-что значил хотя бы потому, что собственно отрезание языка Крокодил собирался поручить именно ему, как будущему хирургу.

— Подумай, кому нужна певица без языка? Да возьми любую девку с улицы и требуй за нее три миллиона баксов. Толку будет столько же.

Крокодил молча рассматривал скальпель на свет, словно выдающуюся драгоценность.

— Короче, как хочешь, а я тебе в этом деле не помощник, — продолжал Казанова.

— Ты ведь умеешь этим пользоваться? — спросил Крокодил, поигрывая скальпелем. — А то у меня поверхностные понятия о хирургии. А практические навыки и того хуже.

— Ты не слышал, что я сказал? Это идиотская затея, и я не собираюсь тебе помогать.

— Тогда мне придется ее усыпить, — сказал Крокодил, бросая скальпель на стол. — А это будет не так эффектно. Я хочу, чтобы она кричала.

— Ты маньяк.

— Нет. Я врач. С миллионом долларов я буду великим врачом. И все женщины будут приходить ко мне, будут молиться на меня, будут рассказывать мне все свои тайны. В подробностях. Тебе нравятся грязные подробности из жизни звезд? Пусть наша пленница тебе о них расскажет, пока у нее есть язык. Язык — самая грязная часть человеческого тела. А ампутация языка — лучшее средство от психических болезней и от многих других несчастий человечества. Человек с отрезанным языком не может врать, нести чушь и ругаться матом…

— Ты несешь чушь, а я сейчас буду ругаться матом. Человек с отрезанным языком может врать в письменном виде. А миллиона долларов у тебя никогда не будет, если ты не послушаешь меня.

— Хорошо, я тебя слушаю, — тоном пай-мальчика сказал Гена.

— Так слушай внимательно! Если ты отрежешь ей язык, то ничего этим не добьешься. Разве что, когда тебя будут брать, пристрелят на месте без суда и помилования. Денег за калеку никто платить не станет, забудь об этом.

— Они нарушили условия сделки. Я должен дать адекватный ответ. Иначе меня не будут принимать всерьез.

— После этой электрички тебя обязательно будут принимать всерьез. Даже чересчур. И меня вместе с тобой. А что касается условий, то мы не все еще испробовали. Клеймо, например.

Крокодил задумчиво склонился над инструментами, после долгой паузы со звоном сгреб их в кучу и сказал:

— Ты меня не убедил. Я знаю, почему ты так трясешься за ее язык. Это говорит твоя нездоровая сексуальность. Что ж, я привык потакать больным. А то они становятся агрессивными, и это сильно затрудняет лечение. Клеймо, так клеймо…

Когда они появились в «темнице», оба пленника спали, утомленные любовью и недоеданием. Сухари, которые похитители оставили им, уходя на дело, были большей частью съедены еще вчера, а сегодня Яна и Шурик доедали остатки и доели-таки, хотя целый день уговаривали друг друга и каждый сам себя, что нужно оставить хоть что-нибудь на завтра, потому что неизвестно, когда эти два бандита вернутся.

Но вот они вернулись, однако вместо еды принесли с собой орудие пыток, сделанное из обыкновенного паяльника. Крокодил тут же включил его в розетку, а Казанова занялся приготовлениями к съемке.

Сон пленников был чуток, и они пробудились сразу же, едва похитители вошли в подвал. В следующую секунду Казанова включил яркий свет, что ускорило пробуждение, поскольку до того в «темнице» горела лишь одна слабая красная лампа.

Гена молча надел на Уклюжего наручники и затолкал его в туалет, где приковал на короткий поводок и заклеил рот.

Когда он возвратился в главную часть «темницы».

Казанова сказал:

— Лучше, если она не будет кричать. Это очень больно — больнее, чем кнут. На улице могут услышать, а это нам совсем ни к чему. Особенно теперь.

— В своем замке я сделаю подвал поглубже, — сказал Крокодил, залепляя рот Яне скотчем.

На ее лице в этот момент было написано облегчение и чуть ли не радость. Ведь раз ей заклеивают рот — значит, не будут сейчас отрезать язык, а все остальное по сравнению с этим казалось совсем не страшным.

Пленница покорно дала себя привязать и закрыла глаза, чтобы не видеть манипуляций своих мучителей. Чего не видишь, того меньше боишься. Яна заранее приготовилась к боли и примерно знала, чего ждать — ведь Крокодил не раз говорил о пытке огнем, и его манипуляции с каким-то электроприбором все-таки не укрылись от ее глаз.

Яна не прислушивалась к приглушенному змеиному голосу Крокодила, но вдруг он зазвучал совсем рядом, прямо за ее спиной.

— Говорят, здесь самое чувствительное место на теле женщины, — он провел пальцами по «кошачьему месту», где у Яны действительно была чуть ли не самая мощная эрогенная зона. — Интимные места, разумеется, не в счет. Сейчас я поставлю здесь клеймо. Шрамы от плетей быстро заживают, а клеймо останется на всю жизнь. Но вы все равно должны ценить мою исключительную доброту. Вы нарушили все мои условия, а я по-прежнему проявляю непомерную снисходительность. Мне давно следовало убить ее, а я до сих пор даже не отрезал ей язык. Но смотрите — сейчас девочке будет очень больно.

Встав к девушке боком, Крокодил прижал ее К себе и вдавил раскаленное клеймо в нежную кожу между лопатками. Яна забилась от боли, которую она не могла разрядить даже криком, но Крокодил держал ее крепко и отпустил только тогда, когда дело было закончено.

Крокодил еще что-то говорил в камеру, но Яна этого не слышала, или вернее, не понимала. Она лишь на секунду потеряла сознание от боли, но когда мучитель выпустил ее из рук, пленница уже вновь твердо стояла на ногах. Только думать она могла лишь об одном — как погасить огонь, пылающий на ее спине. Ощущение казалось донельзя реальным, даже сверхреальным — Яна словно видела язык пламени, вырывающийся из ее спины там, между лопатками. Конечно, она знала, что никакого огня там нет, а есть обыкновенный ожог причудливой формы — но она ничего не могла поделать со своими ощущениями.

Вдруг Яна почувствовала, что руки ее свободны, и ничто больше не удерживает ее в вертикальном положении. Медленно, словно сгибаясь под тяжелой ношей, она опустилась на колени и уткнулась в колени лицом. Со стороны это выглядело так, будто пленница выражает абсолютную покорность своему господину.

Говорят, в древнем мире рабов клеймили не просто для того, чтобы запечатлеть на их телах знак хозяина. Огненное тавро делало покорными даже самых диких и свободолюбивых варваров.

А еще говорят, что покорно склонившегося человека труднее убить, чем того, кто сопротивляется или хотя бы молит о пощаде.

Но Крокодил и Казанова не стали проверять это утверждение. Они просто собрали аппаратуру, освободили Уклюжего и ушли, оставив пленницу в той же позе.

Может, так ей просто легче было переносить боль.