График выхода судов в море в этот день соблюден не был. Выход «Луизианы» задерживался на несколько часов, и господин Леруа, он же Жак де Моле, уже начал нервничать.

Матросы тоже были недовольны — ведь на свете нет ничего тоскливее, чем бесплодное ожидание.

Однако их развлекала секретарша господина Леруа Сабрина. Она целовалась со всеми поочередно и где-то потеряла нагрудную ленту. И матросы на корабле, и портовые работники на берегу были в восторге — такие груди кого хочешь сведут с ума. Размер умеренный, зато форма, загар и фактура кожи такие, что все вместе способно возбудить даже мумию фараона Рамзеса Второго, который умер в девяносто с чем-то лет от роду.

Особенно горячо полуобнаженная красавица расцеловала лоцмана, когда тот, наконец, поднялся на борт.

Потом еще полчаса ждали буксир и снова нервничали, потому что пьяный в дым матрос никак не мог закрепить конец.

Но все кончилось благополучно. Хотя капитан буксира тоже был нетрезв, маленький кораблик все-таки сумел оттащить «Луизиану» от причала и поволок пароход через акваторию порта в сторону открытого моря.

Сабрина стояла на корме и махала оставшимся на берегу платком, который раньше был повязан вокруг ее талии. Портовые служащие по-русски и по-французски громко выражали сожаление, что девушка не может остаться в Питере еще хотя бы на денек. Крановщик, сидевший выше всех и дольше всех видевший обнаженную фигурку на корме «Луизианы», на весь порт кричал, перемежая осмысленные слова отборным матом, что-то вроде:

— Приезжай к нам еще, и мы трахнемся тут на верхотуре.

Но Сабрина уже не могла его услышать.