— А мы, Коковихин, люди простые, — сощурилась Агнесса. — В мавзолеях не лежали. Так что и тебе совет — будь попроще. А то прям Будённый.

— Да я чего? Я же, как лучше, хотел. Гранатомётом по воротам — и всей ордой на штурм. Три выстрела у меня в запасе. Можно ещё там куда бабахнуть для страху.

— А ты знаешь, какое у них вооружение? Я — нет. Людей только зря положим — а если у него заминировано? А если снайперы? Ты в курсе, что хороший снайпер кладёт в минуту от восьми до двенадцати человек? Я была когда-то не самым плохим стрелком в Чечне — мой рекорд девять бойцов в цепи. Были профи и покруче — слыхал про белые колготки?

Коко сник и почесал в затылке — обилие военных терминов стряхнуло с него спесь, а колготки — те и вовсе добили.

— Тогда что? — обернулся он к Бармалею, до сих пор сосредоточенно жевавшему жирными губами незажжённую сигару. Военный совет в Филях как-то не клеился.

— Может, подкоп подвести под стену? Заложим динамиту, ухнет — мало не покажется, — разродился, наконец, идиотским советом уголовный авторитет.

— Ещё можно соорудить катапульту и обстреливать каменными ядрами, — Агнесса поняла, что с этими воинами каши не сваришь. — Короче, атакуем следующей ночью, прорыв — малой группой. Человек пять-семь. Главное — открыть проход, далее общий штурм. Инструктаж с группой я проведу сама. Пока отбой. С тебя, Коковихин, люди — выбери надёжных. Сам пойдёшь с гранатомётом в арьергарде, будешь прикрывать.

Бармалею, как формально главному, ничего другого не оставалось, как важно кивнуть в знак согласия. Агнесса вышла из палатки и направилась к краю леса. Приложив к глазам бинокль, долго рассматривала объект завтрашнего штурма. Гнездо Соловья мутно светилось в ночи узенькими окнами-бойницами. Бетонный забор, массивные ворота под прикрытием пулемётной вышки. Над воротами на железных кольях — она навела на резкость — ого! Жесть. На кольях торчали припорошённые человеческие головы в гротескных снежных папахах…

— Эх-ма! Ух! Ух! Пляши, душа! Рви баян, Гегечкория! — в Соловье плескалось к вечеру никак не менее литра спирту, но он лихо пустился вприсядку на кривых ногах, размахивая над головой тесаком. Караулы расставлены, пленные определены в подвал, трупы — к свиньям. Теперь банда гуляла в «актовом зале» на втором этаже. Было жарко натоплено, смрадно от пота и перегара — девки в одних чулках и кокошниках взопрели. Спирт все пили из жестяных кружек — стеклянная посуда в резиденции давно перевелась. Окончив сольный танец с саблями под Хачатуряна, Соловей рухнул в кресло, и подбежавшая девица тут же утёрла ему лоб нечистым рушником. Потом поднесла спирту — и, зная привычки барина, ухватила из блюда горсть кислой капусты и принялась кормить его с ладони. Соловей, чавкая, облизал ей пальцы, рыгнул. Обвёл хозяйским взглядом гулянку — всё ли благолепно… Тут заприметил Вику, сжавшуюся в углу дивана.

— Ты! — ткнул в неё указательным пальцем в перстнях. — Чего не пьёшь? Тусовка не по тебе? Гламуру не хватает?

Вика вежливо сделала вид, что отхлебывает из кружки.

— Не придуряйся. Иди сюда! Ща будет тебе гламур.

Она нехотя приблизилась. Соловей рывком опрокинул её себе на колени.

— Пей, стервь, пришибу а то! — дикий барин, схватив бутылку самогона, вставил Вике в рот горлышко и принялся заливать, считая глотки. После шестого её начало судорожно рвать. Помещик отёр с рукава блевоту и спихнул Вику со своих колен на пол.

— Вот свинья! Посмотри теперь, Солнцева, как настоящие русские девки пьют! — он нацедил из бутыли полную пивную кружку мутного спирта и поднёс девочке лет шестнадцати в съехавшем красном бикини, поводившей по сторонам давно бессмысленными глазами в потёках, с наклеенными криво фальшивыми ресницами.

— Настя, радость! Не выпьешь с папочкой?

— Я, барин, немножко. А то — ик! — маменька заругает, — с этими словами она привычно отхлебнула разом грамм сто пятьдесят. Соловей тут же сорвал с девки трусы и демонстративно водрузил её на стол раком.

— А ну — кто первый?

Бородатый грузин отложил гармонь на диван, расстегнул ширинку и деловито пристроился к ней, предварительно окунув свой весьма массивный причиндал в блюдо со сметаной. Постанывания девки потихоньку перешли в истошные взвизги, грузин рычал и матерился по-своему.

— Любо! — крикнул Соловей, — Танцуют все! — и принялся отбивать по полу без музыки топотуху. К нему присоединилось ещё несколько боевиков, кто-то схватил с дивана гармонь и принялся наяривать без всякой мелодии, беспорядочно давя на лады. Двое или трое, скинув портки, принялись ловить визжащих и уворачивающихся, смеху ради, девок.

Вику для чего-то облили с головы до ног шампанским, потом какой-то низкорослый ублюдок попытался присосаться к ней вонючим ртом — но получив коленкой в пах, злобно бормоча, отвалил. Скандалить недосуг — женского мяса кругом без неё хватало с избытком.

«Что с Антоном? Куда его дели эти гоблины?» Раньше подобные увеселения могли доставлять — и порой доставляли ей — удовольствие. Но сейчас Вика не чувствовала от увиденного ничего, кроме омерзения и ужаса. В дверях появился заснеженный автоматчик.

— Егор Станиславович! Батюшка-барин!

— А, вернулись! — оторвался от пляски Соловей. — С добычей?

— Девку вот вашему благородию поймали. Правда, на мой взгляд, мелковата будет…

— Это ничаго, — распустил слюнявую губу Соловей, — мелкая даже лучше. А вдруг целочка окажется! Ась? Если целку привёз — награжу! Шубу с моего плеча! А покуда — пей. Где она? Девка где, спрашиваю?

На середину комнаты двое ввели нечто, завёрнутое в огромный тулуп. Соловей торопливо распаковал добычу — белокурая девочка лет двенадцати заморгала на него испуганными яркими глазёнками.

— У-тю-тю! Какая ты у меня славная. Иди к барину, моя умница…

Вике девочка показалось смутно знакомой — вот только где она могла её видеть?

— Деревенская? — осведомился Гегечкория.

— Приблудная. У колодца взяли.

— Значит, городская. Как тебя зовут, моя радость? — просюсюкал Соловей, протягивая малышке чупа-чупс.

— Меня зовут Анюта, — девочка спрятала руки за спину. — Отпустите меня, пожалуйста, к дедушке. А то он уже волнуется.

— Скажите пожалуйста! — Соловей закатил глаза. — Какая незадача. Большие дела — дедушка волнуется. И кто же наш дедушка? Ленин? Мазай? Или, может быть, это сам Дедушка Мороз?

— Нет, — с достоинством ответила Анюта. — Таких авторитетов я не знаю. Мой дедушка — Буржуй! И если вы меня сейчас же не отпустите, он придёт сюда и вас всех порвёт в натуре, как Тузик грелку, на британский флаг.

— Ох-хо-хо! — Соловей захлопал себя по ляжкам. — Напугала, счас уссуся! А ну-ка, скидывай рейтузы, маленькая шалава!

— Хозяин, — наклонился к его уху Гегечкория, — если она сказала правду, то с Буржуем шутить не надо. Он вор в законе.

— Насрать мне на законы! — взбеленился помещик. — Это моя земля, и я здесь — закон! А ну-ка, иди сюда, мой пупсик, сейчас батюшка-барин тебя отпердолит! Эй, Серый! Плесни-ка нашей маленькой фее спирта! — Жестяная кружка протянулась ко рту девочки. Вика глянула — и не поверила своим глазам. Тот самый Серёга-засеря, от которого её тогда спас Красков в подворотне, дебильно лыбясь в отросшую бороду, схватил Анюту за тоненькую шею и нагибал лицом к кружке.

Тут что-то сместилось в мозгу — вспышкой промелькнул другой Серёга, подонок из её детских кошмарных воспоминаний. Глаза заволокла красная пелена — Вика, не помня себя, подскочила и с ноги ударила по кружке, влетевшей мерзавцу в зубы, обильно окатив ненавистное лицо спиртом.

— Оставил девочку, гнида!

Анька, вывернувшись змейкой из его рук, среагировала на редкость хладнокровно — буржуева школа. Схватив со стола зажигалку, она сунула язычок пламени в Серёгину бороду. В следующее мгновенье его голова превратилась в истошно орущий сноп огня. Бандиты в панике отпрянули — воспользовавшись замешательством, маленькая поджигательница юркнула под стол, потом к дверям — и скрылась среди тёмных коридоров огромного дома.

Наконец у кого-то хватило ума накинуть на пылающую голову какую-то тряпку. Так в ней и уволокли пострадавшего под руки, чтобы не портил картины пиршества. Соловей поднял на Вику тяжёлый взгляд. Весь её кураж уже давно куда-то испарился, и теперь она стояла посреди комнаты, опустив голову, в ожидании самого худшего.

— Ну, и что прикажешь с тобой делать? — задумчиво протянул дикий барин. — Пустить тебя для начала по кругу? Осилишь восемнадцать членов моего политбюро?

— Э, слюшай! — вмешался Гегечкория. — Это для неё разве наказание? Это же для неё паащрение. А паащрять её сегодня нэ за что.

Соловей окинул королеву гламура оценивающим взглядом.

— Ладно. Сиди, пей пока…

Вика на подогнувшихся ногах рухнула в кресло и разом заглотила полкружки спирту. Ей показалось, что грузин тихонько ей при этом подмигнул.

— А вообще, ты смелая, — усмехнулся в бороду Соловей-разбойник. — Люблю. Простить тебя, что ли? Серёга этот — чмо редкое, и ну его к свиньям. Садись-ка сюда, поближе! Эй, где там фотоаппарат? Снимите живо меня с Викторией Солнцевой!