Скрытый от взглядов с земли за грядой облаков, цеппелин скользил в розоватой утренней дымке, держа курс на восток. Левин, припав глазом к окуляру подзорной трубы, сквозь разрывы в тучах созерцал бескрайность лесов в проблесках озёр, чувствуя себя отчасти сродни Богу. Перемещение фронтов Гражданской войны виделось сверху какой-то муравьиной суетой. Кое-где возле населённых пунктов вспыхивали и гасли искры боестолкновений — лавина белых неумолимо накатывалась на Вятку. Блюмкин, насвистывая себе под нос «Семь сорок», наносил на штабную карту расположение своих и колчаковских частей.

— Значит, от Шопино путь на Рябиновку свободен?

Левин утвердительно кивнул.

— Тогда приготовьтесь, — Яков достал из-под сиденья рюкзак парашюта и, не глядя, кинул ему в руки. — Как только услышите выстрел — прыгайте. Приземлитесь — парашют сразу же спрячьте. Встречаемся у пруда, места вам знакомые, не заблудитесь.

— Никак не пойму, Блюмкин, что за игру вы ведёте? — Левин просунул руки в лямки и уже привычно оправил парашют на спине.

— А как вам понравился Дзержинский? — вопросом на вопрос ответил Яков.

— Честно говоря, так себе.

— Не переживайте, вы ему тоже. При первом удобном случае он бы вас умертвил медленно и со вкусом. Так что считайте, что я опять занимаюсь благотворительностью, устраивая ваш побег.

— Мы пойдём к Колчаку? — с надеждой спросил Левин — по литературе и кино образ белого движения рисовался ему в основном в позитивной тональности.

— Мы пойдём к вашей невесте, дорогуша. Или кем там вам приходится Катя?

Левин почувствовал, что краснеет.

— Просто… Хорошая девушка, вместе работали. Откуда вам про неё известно?

— Во время своих астральных путешествий вы слишком много болтаете, мон шер, — усмехнулся чекист. — Ещё у вас комплекс неудачника, вы влюблены, как школьник, и стесняетесь. Ну, съели? Что вы там сверкаете глазёнками? Не возникло ещё желание разбить мой длинный еврейский нос? — Блюмкин грубо толкнул его в грудь, направляя в сторону выхода. У Левина сжались кулаки.

— Чего таращишься, поц? Давай, бей уже!

Левин сам не понял, как его кулак влетел в физиономию охамевшего большевика, сшибив его с ног.

— Охрана! — заверещал Блюмкин, катаясь по резиновому коврику. Дождавшись, когда в каюту вбежали чекисты, Яков выдернул из кобуры маузер. Пуля просвистела над ухом Левина, и тот, распахнув дверцу гондолы, головой вперёд нырнул в пустоту. Вслед прогремело несколько запоздалых выстрелов.

— Мерзавец! — театрально вскричал Блюмкин, размазывая кровь по щекам. — От меня не уйдёшь! Живей парашют, хорош копаться!

Один из латышей, привыкших к беспрекословному подчинению, помог ему нацепить мешок, и Яков с криком «Смерть врагам революции!» спиной, как аквалангист, вывалился следом за беглецом.

— Отчаянная голова — наш комиссар, — поцокал языком командир чекистов Упитс, расчехляя беспроволочный телеграф. — Редкая преданность идеалам… Не пойму вот только, куда девалась штабная карта.

* * *

… Почувствовав на щеках влажную прохладу облаков, Левин прикрыл глаза. Было ясно, что Блюмкин только что умело разыграл психологический этюд. Его не переставал удивлять этот по-своему одарённый человек. Создавалось впечатление, что он постоянно ведёт какую-то сложную шахматную партию, причём на нескольких досках одновременно. Неясно, правда, до сих пор, в чём его цель…

Левину по ассоциативной связи с Катей вспомнился мазык — первая встреча с Яковом произошла в дедовой избе, он тогда требовал отдать ему Бубен. В чём сила Амбы Шаман Энлиля, Левин толком не знал. Ясно одно — в руки Блюмкина он по какой-то причине попасть не должен. Но Яков, как-никак, трижды спасал ему жизнь — и теперь вправе рассчитывать как минимум на признательность…

«Какие-то дурацкие игры… Когда встретимся внизу, нужно будет поговорить начистоту», — положим, Левин не слишком рассчитывал на откровенность, но по гримасам Блюмкина он уже научился делать выводы о главных целеустремлениях его лжи…

* * *

Задумавшись, он прозевал момент приближения к земле, и порыв низового ветра, оцарапав лицо о крону прибрежной ветлы, снёс его на середину пруда. Осенняя вода обожгла тело. Отцепившись от лямок парашюта, на четвереньках выбрался на отмель… Нужно было срочно развести костёр — иначе воспаления лёгких не избежать.

К счастью, спички в непромокаемом контейнере уцелели, и вскоре он приплясывал голый вокруг огня, развесив одежду сушиться в дыму…

Первым, кто обратил внимание на дым подозрительного костра, был, увы, не кто иной, как приходский священник села Шопино о. Фрол Пеликанов. Взяв на подмогу здоровенного дьякона Исаакия, вооружённого берданкой, батюшка несмело приблизился к пруду и раздвинул заросли ветлы.

— Господи-Иисусе! — разом вспотев, аки мышь, закрестился преподобный. — Это ж тот демон, что намедни с басурманами святыню сквернил!

— Он, анафема, — пробасил шёпотом отец дьякон, взводя курки. — В Господа со шпалера пулял, величаясь в гордыне… Ныне беса тешит, голяком восплясаху!

— Беги, отец дьякон, к казачьему уряднику Давиле, а я пока антихриста постерегу! — поп отнял у приятеля ружьё…

Пока Блюмкин, отнесённый ветром на другой конец села, прятал свой парашют, пока добирался огородами к месту встречи — голый Левин был взят в кольцо десятком мордатых гогочущих казаков. Отходив красного ирода по спине нагайками, его в одних подштанниках повели по главной улице к знакомому подвалу, где маялся в ожидании расправы стихийный атеист Ефим Генералов.

— Дурная бесконечность, — сплюнул Яков, отползая в камыши. — Когда уже этот Савинков разберётся со своей кармой?

Без Левина идти в Рябиновку смысла не имело — Бог весть, когда Сульфату на той стороне вздумается активировать Портал. Если принять в внимание, что окрестности кишат белыми — шансов ноль…

Тем временем казачки согнали со всего села плотников, и на площади перед церковью начал на глазах вырастать помост. Казнь красного командира решено было обставить с помпой, в назидание смутьянам.

В резерве у Якова имелась украденная штабная карта и документы на имя ротмистра Исаева Максима Максимовича, но здесь он успел засветиться в роли комиссара. Оставалось двигаться в сторону Немы, и там попробовать втереться в доверие — будь что будет… Но первым делом необходимо скинуть компромат.

Углубившись в лес, Блюмкин огляделся, выбрал приметную кучу бурелома и раскидал ветки. Под кучей скрывалась вполне уютная сухая берлога. Умостившись в ней, Яков вырезал ножом квадратик дёрна, сложил свои комиссарские мандаты и партбилет в портсигар и похоронил, присыпав хвоей.

Собрался было вылезать, когда снаружи раздались мягкие тяжёлые шаги. Блюмкин скорчился и затаил дыхание. Внутрь просунулось мохнатое рыло хозяина логова. Обнаружив вторжение, медведь коротко рявкнул и попытался выковырять постояльца лапой. Кривые кинжалы когтей проскребли землю в пяти сантиметрах от блюмкинского носа. Он суетливо достал маузер и прицелился зверю в лоб. «На выстрел сбегутся казаки», — понял он, — «а тушу от входа мне не отодвинуть…». 

— Миша! — внезапно раздался снаружи ласковый голос с родным одесским акцентом. — Михаил Соломонович, таки шо вы там колупаете?

— Примите медведя, гражданин! — сдавленно крикнул из берлоги Блюмкин. — Никакой возможности гулять по лесу!

Недовольно рыкнув напоследок, медведь убрался. Вместо него из дыры протянулась полная веснушчатая рука, покрытая рыжим волосом. Яков ухватился за эту до боли родную еврейскую руку и, чуть не плача, выбрался на поверхность. Лицо спасителя показалось ему знакомым — за круглыми стёклышками испуганно моргали добрые близорукие глазки, дужки очков перевязаны сзади верёвочкой… Одного уха у мужчины не было.

— Послушайте, мы с вами не могли встречаться на Молдаванке? — утрируя акцент, спросил Блюмкин. — В синагоге реба Менахема Мендля?

— Вы — Блюмкин, — расплылся в улыбке медведевожатый. — Вот так встреча! А я Исаак Бабель. Странно, что вы меня запомнили — я всегда был такой тихоня… То ли дело Яшка — король шпаны… Страшно рад, идёмте — здесь небезопасно. Миша, вас, кстати, это тоже касается!

Двое старых знакомцев углубились в чащу. Медведь, ворча, покосолапил следом.

— Вы теперь укротитель? — спросил несколько успокоенный Блюмкин.

— Забирай выше, — надул щёки Исаак. — Теперь я мазык — русский народный колдун! Наследник древней ведической традиции скоморохов. Не верите?

— Отчего же, — с деланным равнодушием пожал плечами Блюмкин, — лишь бы в радость.

— А вы здесь какими судьбами? Если, конечно, не военная тайна?

— У меня цурес, Исаак, ай, вей из мир! — горестно запричитал Яков. — Моего товарища дорогого, Левина, казаки завтра утром будут казнить!

— Ну, таки мы ж его спасём! — бодро воскликнул Бабель. — За одну только фамилию… Пошли, познакомлю с Дерендяем — это мой наставник, по-здешнему «дядька». Для него выручить из беды хорошего человека — всё одно, что плюнуть в мацу. Даёшь язычество! Уж ты гой еси, Перун-батюшка…