Чайник, наконец, вскипел и Евгений налил себе полную кружку. Случайно выглянув в окно, он увидел Петровича с супругой, идущих по асфальтовой дорожке двора. В этом не было бы ничего странного, если бы не три обстоятельства. Во-первых, то ли после вчерашнего, то ли еще почему, но только образ слесаря претерпел за ночь кое-какие изменения. Мастер на все руки заметно похудел — черное пальто просто болталось на нем — да и седины на висках стало заметно больше. И Клавдия его тоже изрядно постарела. Во-вторых, из вчерашней беседы со Степаном Петровичем Женя узнал, что супруга слесаря лежит в больнице с люмбаго, а сейчас она довольно бодро семенила по дорожке, держа под руку своего благоверного. А в-третьих, еще более изумило Женьку то, что супруги Смоляниновы не вышли, как можно было от них ожидать, из своего подъезда, а появились откуда-то со стороны и мимо своего дома проходили уверенной походкой, как будто мимо чужого, направляясь, по всей видимости, на трамвайную остановку.
Но разрешение всех этих загадок требовало кое-какого напряжения мысли, а у Евгения голова в данный момент к этому была не готова. Вдобавок хотелось есть. Решив сделать себе бутерброд с маслом, Евгений открыл дверку мерно гудящего "Полюса" и остолбенел. В холодильнике, в специально предназначенном для этого отделении, мирно стояли две высокие бутылки. Одна была начата, а вторая — закупорена и запечатана какой-то красивой ленточкой. Форма у них была непривычной, но они явно содержали алкоголь.
"Однако!" — пронеслось у него в мозгу.
"Водка "Зверь", — прочел про себя Никонов выполненную латинскими буквами надпись на этикетке.
"Откуда?!"
По инерции он поднес к носу вскрытую бутылку. Запах сивухи свидетельствовал, что это — действительно водка. Но в то же время, Женька почувствовал, как замутило в животе и, едва поставив бутылку на полочку и закрыв холодильник, он опрометью бросился в туалет.
После неприятной процедуры ему стало значительно лучше. Он умылся и не успел еще принять никакого решения, как услышал трель дверного звонка.
На пороге во вчерашней рубашке и неопределенного цвета брюках стоял Петрович.
— Приветствую, — поздоровался вежливый Женька. — А вы же с тетей Клавой куда-то ушли?
Скорость, с которой ветеран успел вернуться с остановки и переодеться, вызывала уважение.
— Никуда я не ходил, — ответил возбужденный Смолянинов. — А Клаву я с субботы не видел, она же в больнице лежит. Я к тебе что зашел, — продолжил Петрович. — Инструменты я не у тебя оставил?
Никонов недоуменно пожал плечами.
— Давайте посмотрим.
Они прошли на кухню и ничего не обнаружили.
— Понимаешь, у меня привычка ключ от квартиры в ящик с инструментом класть. После тебя пошли мы к Грише хоккей смотреть. У него же цветной, а у меня черно-белый. Поглядели. Потом футбол начался, а дальше я, видимо, заснул и Григорий меня на диван положил. А сейчас я встал, ящика у Гриши нет, домой попасть не могу, наверное, думаю, у тебя оставил.
— Что-то не вижу я его, — сказал Женя, разводя руками.
— Похоже, что нет, — согласился Смолянинов. — А тут еще голова болит со вчерашнего. Видно, водка несвежая попалась. Знаешь такую историю? — И он принялся рассказывать бородатый анекдот.
Там, где полагалось засмеяться, Женя вежливо улыбнулся и, сказав, что, может, ящик с инструментом в прихожей или в комнате, вышел из кухни. Поглядев на полочку для обуви, Никонов оторопел.
Ну ладно, женские туфли могли бы принадлежать и его матери, в конце концов, он не особенно-то следил за тем, что мать носит. Но Женька знал, что всю более- менее приличную обувь она забрала с собой на север. К тому же, мать постоянно жаловалась на ноги, на варикозное расширение вен, и такие узенькие туфли, с таким каблуком — сантиметров десять, не меньше, — носить при всем желании не могла. Может, кто-то из его подруг оставил? Но не могла же девушка уйти босиком, да и последний раз гостья была у него недели три назад. А чьи же это, интересно, кроссовки? Размер совсем маленький: тридцать третий — тридцать четвертый. Евгений посмотрел на свои ноги, ему эта обувка была явно мала, а какие-либо дети последние несколько лет к нему не заходили. Мало того, на нижней полке он заметил еще одну пару таких же маломерок и совсем незнакомую мужскую пару обуви.
Не обращая внимания на соседа, забыв про него, Никонов прошел в комнату и уже не знал, удивляться ему или нет изменившейся за одну ночь обстановке. Если справа, как и прежде, стояла знакомая родительская полированная "стенка", то слева вдоль стены располагались книжные шкафы. Вроде бы, все, как всегда. Только шкафов было не два, а четыре! Женька подошел к ним и, как завзятый книголюб, провел по корешкам неведомо откуда появившихся книг пальцем. То, что он увидел, изумило его и обрадовало.
На полках плотными рядами стояли подписки Бунина, Фолкнера, Фейхтвангера, Булгакова, Бальзака, О'Генри. В один ряд стояло не менее двадцати томов изукрашенной золотом "Всемирной истории в романах" и почти столько же томов серий "Орден" и "Легион" Этих книг у него никогда не было!
Он вынул из ряда черный томик Фейхтвангера и прочел на титульном листе: "Издательство "Художественная литература", Москва, 1994 г."
От последних цифр на секунду закрутилось все перед глазами, и он, по инерции, вцепился руками в полку. Тут до него дошло, что Петрович его о чем-то спрашивает.
— Что, Степан Петрович?
— Ты, вижу, тоже еще от вчерашнего не отошел. Я спрашиваю, можно я от тебя на работу позвоню?
— Да, да, — согласился Евгений.
Он присел на стул и стал рассматривать полочку, где стояли специализированные книги по истории.
Это было что-то. Подписки Соловьева и Ключевского по истории России, пятитомная "История военного искусства", Корнелий Тацит, Юлий Цезарь, Григорий Турский, Ксенофонт, Фукидид, Геродот в серии "Литературные памятники"! "История Рима" Тита Ливия, лекции Грановского, книги Филлипа де Комнина, Моммзена и других ранее не публиковавшихся авторов. Надо быть советским историком, живущим в эпоху развитого социализма, чтобы понять какое это богатство.
Евгений увлеченно вытаскивал, пролистывал и ставил на место книги. Он не успел пересмотреть и половины неведомо откуда свалившегося в его шкафы добра, как снова заглянул Смолянинов и сообщил:
— Позвонил мастеру, хотел узнать насчет аванса, я в третью сегодня, пусть, думаю, получат, чтоб завтра кассира с утра не ждать. А там вместо Федора Скалкина почему-то отвечает Сашка Луковников. Я ему сказать ничего не успел, а он говорит, что денег сегодня не будет.
Слушай, Женька, давай что ли организуем, — многозначительно предложил Петрович. — Полечиться бы надо. У меня сейчас денег нет, так ты мне одолжи трояк — мелочь у меня есть, а я тебе завтра с аванса верну. Завтра точно дадут. Сегодня понедельник — банки в понедельник не работают. А завтра точно аванец будет.
Женька полез в карман, но обнаружил там только пару монет. Потом вспомнил, где хранятся у него деньги на хозяйство, и собрался было открыть дверку в "стенке", как что-то его остановило, и он решил провести эксперимент.
— Петрович, а ты посмотри в холодильнике, там что-то вроде осталось.
Когда Смолянинов ушел в кухню, Евгений не без опаски полез за шкатулкой, в которой хранил деньги на расходы. Деревянный, искусно вырезанный ящичек стоял на своем месте. Историк открыл его и не без удивления вынул непривычные радужные бумажки. На одной было написано "1000 рублей"! На еще двух — по пять тысяч! На четвертой — десять!! А на последней пятой — пятьдесят тысяч рублей!!! Похоже на то, что он, действительно, проснулся в 1995 году.
В голове сразу сложилась калькуляция:
1. Поездка на юг, в Крым — тысячи хватит.
2. "Жигуленок" — шесть с половиной.
2-а. Лучше "Волга"- девять!
3. Трехкомнатный кооператив — тринадцать тысяч рублей.
"Бог ты мой, еще куча денег останется. Неужели этот косноязычный герой Малой земли в самом деле случайно Коммунизм построил?" — подумал он. — "И всего за тринадцать лет?"
— Женя, что это там у тебя такое? — спросил появившийся в комнате Петрович.
В руке он держал стаканчик с прозрачной жидкостью. Никонов судорожно сунул шкатулку с деньгами в шкаф и находчиво ответил:
— Как что, водка, вроде.
— Ну что это — водка, я уже понял. Отец что ли с Севера такую прислал? Я слышал их там снабжают неплохо. Я про другое. Почему у тебя опять кран течет? Ты мне объясни. Как это он за одну ночь вдруг испортился?
— Не знаю, — развел руками хозяин квартиры.
— Ладно. В форму я сейчас пришел. Пойду, схожу к Грише, наверное, все-таки у него и ящик и ключи оставил, а потом мы его, гада, все равно исправим.
Мастер на все руки допил водку из стакана, крякнул довольно и, занюхав ее рукавом, сказал:
— Благодарствуем. Я сейчас вернусь. А "трактористы"- позорники. Вчера продули-таки "Торпедо". Один- три!
Женька так и стоял в задумчивости, ничего не понимая. Язычок замка клацнул, выпуская Петровича. Этот звук привел его в чувство, и он стал размышлять.
"Ладно, если я сплю и вижу сон про девяносто пятый год, то почему этот же сон видит Смолянинов. Ведь он тоже говорит про вчера, про хоккей и кран, например. С другой стороны — книги, невесть откуда взявшиеся, деньги огромные. Если это сон, то я не смогу ничего прочесть. Обычно во сне никаких подробностей не бывает."
Он открыл ближайшую книгу — ему попался томик "Любовные истории в истории Франции" какого-то неведомого Ги Бретона — и прочел вслух:
"В 577 году на франкские земли обрушилась чудовищная эпидемия оспы, унесшая миллионы жизней. За несколько дней все дети Фрегонды погибли, и королева часто задавалась вопросом, чем она прогневила небеса, что Господь послал на ее голову такое несчастье. Но поскольку по складу характера она была реалисткой, то, немного всплакнув, тут же позвала Хильперика и сказала:
— Давай быстрее сотворим еще одного.
Уж очень ей хотелось стать матерью будущего короля… Хильперик не заставил себя упрашивать. Тем не менее, не очень доверяя мужским способностям супруга, королева обратилась за той же услугой к нескольким дворянам, жившим в замке, и даже к стражникам.
В результате у нее родился сын, нареченный Хлотарем…"
"Однако!" — подумал Никонов, удивляясь то ли нравам последних Меровингов, то ли тому, что он умеет читать. — "Значит, я все же не сплю. Что же делать? Документы!! Надо посмотреть документы!"
Он залез в тайничок, где всегда хранил документы и извлек их на божий свет. Первое, что попало ему в руки, было свидетельство о рождении. Все правильно: Никонов Евгений Александрович 1959-го года рождения. Паспорта не было. Так, а это что? Еще одно свидетельство? Посмотрим: Никонова Жанна Евгеньевна, 1986 года рождения! В графе родители он увидел все того же Евгения Александровича.
Женя захлопнул книжицу и почувствовал себя обманутым. А как иначе должен себя чувствовать молодой мужчина двадцати трех лет, которому навязывают ребенка, в появлении на свет которого он не принимал никакого участия. Придя в себя, он продолжил осмотр.
Вот его диплом об окончании ВУЗа, а вот… Диплом кандидата исторических наук и тоже на его имя. Обалдеть! Судя по вкладышу, он защитился в 1988 году. А это что? Свидетельство о браке? Так, 25 октября 1985 года в ЗАГСе Центрального района заключен брак с Лесневской Еленой Васильевной.
Никонов застонал, как от зубной боли. А это кто такая?
На розыгрыш не похоже. Вряд ли кто смог бы, пока он спал, подбросить ему в квартиру документы, внести два шкафа и набить их не просто книгами, а только такими, которые он сам бы купил. Даже КГБ это не под силу, тем более… Тем более?…
Тут на одной из нижних полок Евгений увидел скромный семитомник Солженицына.
"Ни фига себе! Надо их куда-то спрятать, не дай бог, кто увидит. За хранение антисоветской литературы запросто срок дадут."
Он судорожно вытащил подписку, кое-как ее упаковал и решил спрятать на антресолях. Антресоли, как всегда, были набиты хламом. Закинув туда книги, Евгений увидел коробку, в которой их семья всегда хранила старые открытки и фотоснимки.
Фотокарточки! Фотокарточки тоже подкинули?! Книги можно внести, документы и штампы подделать, пока он спал летаргическим сном тринадцать лет, но на фотографиях-то у него глаза должны быть открыты.
"Лесневская, Лесневская Лена,"- повторял он про себя. — "Лена? Лесневская?"
Сочетание фамилии и имени показалось странно знакомым. Ну как же он забыл? В одном классе с Наташкой Федоренко училась девица с такой фамилией. Вся такая тоненькая, стройненькая, с длинными распущенными волосами. И этот ребенок — его жена? Кошмар!!!
Найдя все в той же "стенке" альбом, он начал его листать. Вот его фотографии студенческих времен, вот выпускная. Рядом с ним Настя Светличная — девушка, которая ему нравилась, и которая год назад вышла замуж за какого-то лейтенанта, служившего в ГДР.
А вот он в школе. На уроке, на субботнике, на каком-то вечере. Вот, кстати, и Наташка стоит. А вот выпускная десятого-первого класса 1983 года. Интересно, а как она сюда попала? Ведь на фотографии его нет, поскольку он из школы ушел в 82-м. Зато на снимке есть все та же Наталья Федоренко и… А вот и Лесневская!
Евгений стал внимательно разглядывать миниатюрный портретик барышни, которую ему навязывали в жены. Посетовав, что так мало — всего по грудь- видно девушку, Никонов перелистнул страницу и увидел большой снимок, на котором та же Лесневская была сфотографирована в полный рост.
Женька честно признался себе, что девушка выглядела классно. Во-первых, снято было профессионально, видимо, в ателье, а во-вторых, девушка заметно изменилась и уже не была похожа на того худосочного подростка, которого он смутно помнил. С такой девицей не стыдно было пойти в кино или театр, а также вполне можно было показаться друзьям.
А под этим фотопортретом нашлась еще одна, правда, любительская фотография. Здесь Лесневская была уже без платья, но не подумайте плохого, просто снята она была на пляже, о чем свидетельствовала и карандашная надпись на обороте. "Елена Прекрасная на Увильдах. Июнь 1985 г." На заднем плане, слева от точеной фигуры девушки, виднелась также повзрослевшая Наташка Федоренко, сидящая на коленях и над чем-то смеющаяся, а справа подняли головы лежавшие на песке двое парней. В одном из них Женя узнал Сережку Меньшова, а второй, с глупым выражение лица, был он сам.
Поглядев на эту фотографию, Никонов сразу понял, почему он мог бы жениться на Лесневской. От такого счастья он бы и сейчас не отказался.
Женька наугад раскрыл одну из следующих страниц. На двух фотографиях заботливые родители купали малыша. В счастливых папе с мамой без труда можно было узнать его и Лену. Никонов готов был смириться с тем, что сейчас 1995 год, но почему он ничего не помнит. Что за амнезия такая? У кого бы спросить? У Сереги? И он опять набрал номер друга.