— Побегу! — говорила Маргарита Михайловна. — Мой отпустил меня всего на два часа. А я еще мяса не купила.
— Посидите, милая, — удерживала ее Лия Акимовна. Она примеряла у зеркала купленный по случаю французский лифчик. — Базар рядом… Мясо берите у Кулибина. У него чудесные косточки для бульона… А лямки придется ушивать.
— И лямки ушивать, и пуговички переставить, — сказала Маргарита Михайловна.
— Чудесные косточки. И кстати сказать, он неравнодушен к дамам… Такая бурая морда, а ловеласит. Пококетничайте с ним — и купите дешево.
— Чего-чего, а с кавалерами я умею перемигиваться, — смеялась Маргарита Михайловна. — Особенно ради снижения цен… Как вы сказали — Кулибин?
— Кулибин. — У него дурацкая вывеска: «Бывший Кулибин-сын». Сразу увидите. Он всегда стоит в дверях… Морда глупая, а бачки как у Гарри Пиля. Да, придется ушивать. Какая досада… Если торгует его благоверная, не подходите. На пушечный выстрел не подходите. Запрашивает вдвое — такая хамка! Ну расскажите какую— нибудь похабелечку…
В этот момент и ворвался Славик с восклицанием:
— Мама! А тетя Клаша красногвардейца спасла!
— Это прекрасно, — сказала Лия Акимовна. — Но когда взрослые разговаривают, перебивать их неприлично.
— А знаешь, мама…
— И кроме того, с гостями надо здороваться.
Славик шаркнул ножкой, сказал Маргарите Михайловне «здравствуйте» и бросился на кухню.
— А он мужает, негодник! — провожая сына глазами, сказала в нос Лия Акимовна. — Вы не находите?
— Какое там мужает, — возразила откровенная Маргарита Михайловна. — Его бы на лето к нам, на нашу тихую станцию. Кумыса бы попил, на рыбалку сбегал, не узнали бы вы его… Павел Захарович любитель с ребятишками дурачиться.
— И мой тоже. Очень любит детей и при своем типично инженерском складе ума находит с ними общий язык. Просто поразительный человек.
И она стала расхваливать Ивана Васильевича с таким ожесточением, с каким это делают только заброшенные жены.
— А я вам не говорила, как моего лешего на дрезине привезли? — перехватила разговор Маргарита Михайловна. — Ногу вывихнул! Поехал пути проверять и чехарду затеял. Брюхатый мужик, партиец, начальник дистанции, а прыгает по степи через рабочих, и они через него… Пришлось костоправа вызывать. Ногу вывихнул.
— Кошмар! — сказала Лия Акимовна.
— Еще бы! Неделю лежать велели. Стала натирать его денатуратом, отошла на минутку, а бутылка пустая. До донышка высушил, примус разжигать нечем. А денатурат! На бутылке кости нарисованы! Вот здоровья мужику отпущено! Недаром Мешальщиком к пекарю нанимался. — Она наклонилась к Лии Акимовне и проговорила шепотом: — На десять баб хватит.
Лия Акимовна оглянулась. Печальный Славик возвращался в детскую.
— Вынь руку из кармана, — сказала она ему и предупредила Маргариту Михайловну: — Вы следите за Павлом Захаровичем. Не дай бог, сераль заведет.
— Да пусть заводит! — всплеснула руками Маргарита Михайловна. — Отдохнула бы хоть от него, поспала бы вволю. То-то и беда, ни на шаг не отходит. Прошлую пасху у дорожного мастера гуляли. Крепко выпил Я говорю: «Придется мне тебя на себе домой тащить, Павел Захарович». — «Кого, — говорит, — тащить?» — сгреб меня на руки и, как ни отбивалась, понес домой Не поверите, Лия Акимовна, версты две без передышки тащил! Это меня-то, такую колодину! — Она ласково смеялась и качала головой. — Леший! Степная порода!
— Иван Васильевич меня тоже нес на руках после венчанья, — сказала Лия Акимовна, строго, как соперницу, оглядывая себя в зеркале.
— Ничего его не берет, лешего, — завелась Маргарита Михайловна. — Вот пожалуйста: сегодня ногу вывихнул, а завтра к вам на пикник поехали. Только вечер и вылежал. Видели вы таких мужиков?
— Вам нужна правда или фраза, Маргарита Михайловна? Если правда, то у него был не вывих, а легкое растяжение. Какая-нибудь дисторзия. При вывихе прописывают холодные компрессы и постельный режим.
— Не знаю, как по-ученому, а на другой день выскочил.
— Это просто невероятно, — сказала Лия Акимовна раздраженно. — Я с ним польку плясала. Как козел прыгал. Какой уж там вывих!
— Помилуйте, Лия Акимовна, да что я, по-вашему, вовсе уж угорела? С какой стати мне небылицы распускать? Павел Захарович налицо, спросите его, если не верите.
— Посудите сами, Маргарита Михайловна. Человек вывихнул ногу, а на другой день отплясывает польку. Любой лекарь поднимет вас на смех.
Лия Акимовна разволновалась. Длинное лицо ее покрылось красными пятнами.
Она твердо помнила, что в пятницу, накануне дня рождения Славика, Иван Васильевич пришел домой поздно ночью и объяснил, что они вместе с Павлом Захаровичем ездили на дрезине проверять временный мост на объезде. Иван Васильевич объяснял, что они задержались до поздней ночи потому, что пришлось пережидать экстренный поезд.
А по словам Маргариты Михайловны получалось, что Павел Захарович в эту самую пятницу с Иваном Васильевичем не встречался, на временный мост не ездил, а играл в чехарду и вечером лежал дома с вывихнутой ногой.
В последнее время подозрительные мелочи буквально лезли под руку Лии Акимовне. Она вспомнила, что в пятницу от жилета Ивана Васильевича пахло отвратительными духами и что в кармане брюк оказались два надорванных билета в кино «Ампир».
Все это Лия Акимовна считала недостойным своего внимания и не искала объяснений. Но разговор с Маргаритой Михайловной встревожил и оскорбил ее. Была минута, когда она почти решилась спросить, ездил ли Иван Васильевич с Павлом Захаровичем на мост или не ездил.
Но задать такой вопрос у нее не хватило сил, и она пыталась выведать истину обходным путем.
— Я ни на йоту не сомневаюсь в вашей искренности, Маргарита Михайловна, — говорила она, раздраженно стягивая блузку, которую только что надела на левую сторону. — Но случается всякое… У меня это сплошь и рядом, постоянно путаю дни и числа…
— Чего там путать, когда в субботу гуляли, — возразила Маргарита Михайловна. — Всего-то три дня прошло.
— Да, но, может быть, Павел Захарович вывихнул ногу не в пятницу, а несколькими днями раньше.
— Нет, в пятницу. Скорый ташкентский у нас когда проходит? В понедельник, в среду и в пятницу. Ну да. в пятницу. Велел мне к скорому выйти. Пока ходила, денатурат выпил. Нечем было примус разжечь.
— Но вы же сами говорите, что поезд проходит и в понедельник и в среду?
Маргарита Михайловна видела смятение Лии Акимовны и догадывалась о причине. Как и большинство знакомых Ивана Васильевича, она знала про комсомолку из главных мастерских, но предпочитала, чтобы кто-нибудь другой открыл Лии Акимовне глаза.
— Рада бы я была, Лия Акимовна, назвать вам и понедельник и среду, — вздохнула она, — но что было, то было: в пятницу вывихнул, весь вечер дома на койке валялся, а в субботу у вас гуляли.
Лия Акимовна внимательно посмотрела на нее.
— Прямо не укладывается в голове… — и воскликнула, как бы случайно: — Да! Ведь они же собирались с Иваном на линию. На временный мост.
Она почувствовала, что глаза ее помимо воли выражают испуг, отошла и стала громко копаться в шкатулке.
— На мост они поедут в понедельник, — сердито проговорила Маргарита Михайловна.
Лия Акимовна подумала: «Сапиенти сат», — что по— латыни означало «умному достаточно». Было ясно, что в пятницу, когда Иван Васильевич вернулся домой в третьем часу ночи, на линию он не ездил. Он обманул ее. И как ни странно, первым человеком, на которого обратилась ее ненависть, была Маргарита Михайловна.
— Ну, я пошла, — сказала Маргарита Михайловна, поднимаясь. — Как вы сказали, у кого мясо брать?
— Вы так хорошо запоминаете дни, — сказала Лия Акимовна язвительно. — А про мясника спрашиваете третий раз. Кулибин.
Славик сидел в детской и прислушивался. Ему очень хотелось рассказать про тетю Клашу. А женщины все разговаривали и разговаривали, и разговор их был похож на карусель, которую разогнали и никак не могут остановить.
— До свиданья, до свиданья, — слышался из столовой мамин голос. — Не забывайте, звоните, когда бываете в городе. Да, представьте! Этот профессор-то, в роще: «У вас, — говорит, — осанка Авроры!» Пристал, как банный лист!
— И ко мне лез, — отвечала Маргарита Михайловна. — Профессор называется. В Ленинграде небось не позволяет себе руки-то распускать, а к нам заехал — думает, глушь, верблюды с бурдюками — тут все дозволено…
Хлопнула дверь. Мама вернулась, проводив гостью.
Славик вошел в спальню.
Она сидела посреди комнаты на стуле в шелковой блузке и красных бусах.
Славику показалось, что за последний час мама сильно похудела.
— Мама, знаешь, тетя-то Клаша красногвардейца спасла! Хочешь, расскажу?
— Расскажи, — сказала мама.
Она смотрела, как Славик шевелит губами, и думала: «Пойду сегодня вечером в «Тиволи» и напьюсь. Дядя был мудрый человек. Не зря говорил: «Сперва выйди замуж, а потом делай что хочешь». А я за все тринадцать лет ни одного хахаля не завела. Сижу, как дура, дома и жду неизвестно чего… Правильно ужасались подруги, когда я вышла за тверяка. В сущности, я вышла за Ивана не по любви. Я вышла замуж на нервной почве… Нет, обязательно пойду в «Тиволи» и напьюсь. А не поступить ли мне куда-нибудь на службу? — думала она через минуту. — Могу же я заведовать какой-нибудь народной библиотекой… Когда-то я учила французский язык.»
— Мам, ты чего? — спросил Славик.
— Ничего, ничего, рассказывай.
— Мама, — повторил он настойчиво. — Ты чего?
— Ты бы пошел к себе, сынок. У меня раскалывается голова.
— А тебе не надо завесить штору?
— Не надо.
Славик вышел и тихонько прикрыл дверь.
Лия Акимовна была глубоко несчастна. Она в сотый раз вспоминала одно и то же: как Иван Васильевич вернулся в третьем часу ночи, как она, дура, вскочила и, засыпая над примусом, жарила ему яичницу. Вспоминала и другие одинокие ночи…
Он ел ее яичницу и врал про поездку на временный мост. Он врал небрежно, автоматически, не думая о том, что Павел Захарович будет на пикнике и все может выясниться. Эта небрежность обмана больше всего мучила Лию Акимовну.