Такой уж у меня, очевидно, органический недостаток: пока не вижу человека, олицетворяющего тему, не могу написать ничего путного. По-моему, заметка о холодных общежитиях лесорубов требует героя так же, как очерк идущий под рубрикой «Герои семилетки». Можно, конечно, описать щели между половицами и проехаться насчет коменданта, не нашедшего в дремучей тайге дров, но насколько сильней прозвучит материал, если написать о парне, который по милости бездушного головотяпа схватил в холодном общежитии воспаление легких!

Впрочем, найти героя будущего очерка совсем не та к просто. Но уж если посчастливится - благодарите судьбу! Все вокруг оживает, сами собой появляются композиции и сюжет, определяются границы отбора материала, фантазия смело соединяет факты, слова складываются в строки, и вы, еще не начиная писать, видите, какого размера будет очерк и как он встанет на газетной полосе.

Ночевать меня взял к себе Терентий Васильевич. Он жил в маленькой деревеньке у верхнего склада. Отсюда на берег реки к нижнему складу возили длинномер, фанерные и спичечные кряжи, кедр, идущий на карандаши, спецсортименты. Весной, когда вскроется река, лес поплывет на стройки.

Как сейчас вижу темные бревенчатые стены горницы Терентия Васильевича, украшенной веерами из хвостов глухарей и рябчиков, крыльями уток. Спал я на широком топчане, на подушке, от которой пахло кислыми щами (Терентий Васильевич иногда накрывал ею еду, чтобы не остыла). Надо мной висели зимние мохнатые рога козла, а на полу была расстелена сохатиная половинка.

После утомительного дня я заснул быстро, и мне снилась пересеченная электрическими проводами обжитая тайга, ледяные дороги, тракторные пути, окутанные теплым паром тракторы, костры, порубочные остатки и сучкорезные секиры, похожие на топорики древнеримских ликторов.

И когда я проснулся, мне стало ясно, что ограничиться короткой заметкой о холодном общежитии непростительно. Заметка, конечно, нужна, никто не спорит. Но разве не интересно попытаться рассказать о самом значительном, что здесь происходит, - о людях, меняющих лицо Сибири? И крепкий, спокойный, не боящийся ни стужи, ни работы лесоруб - покоритель тайги - уже мерещился в моем воображении. Пока что он вырисовывался смутно, неопределенно, и только одна подробность казалась почему-то обязательной: покоритель тайги носил заячий малахай, и наушники не были опущены, а завязаны наверху и сдвинуты назад, на затылок.

Мой хозяин принес из сеней замороженное, как эскимо на щепке, молоко и, глотая заправленный молоком чай, сыпал соль на край кружки.

- Вкусно с солью? - спросил я.

Терентий Васильевич промолчал. Он оказался удивительно неразговорчивым человеком.

Позавтракав, я отправился к нижнему складу, где, как говорили, легче всего было найти директора или технорука.

Вез меня шофер по имени Виктор. Он перевозил уголь и был чумазый, как трубочист.

- А вы меня случайно не запачкаете? - сострил он, блеснув белыми глазами, когда я садился к нему в кабинку.

Он выглядел совсем молоденьким мальчиком и кусал заусеницы на пальцах.

Перелистывая свой блокнот, я нахожу так много записей о Викторе, что они могут составить целый рассказ. Его называли «Витька-премиальный», потому что Терентий Васильевич чуть не силком затащил его в леспромхоз, чтобы дотянуть до премии, которую получал за количество завербованных. Оформившись на работу, восемнадцатилетний Виктор, всем на удивление, сразу женился, даже не оглянувшись, - взял разметчицу, специалистку по раскряжевке, девушку на пять лет старше его, сибирячку, за которой ухаживали несколько парней.

Как-то я спросил его, сколько он получает.

- Манька, - крикнул он, - сколько я получаю?

- Тысяча пятьсот, тысяча шестьсот-вот так вот, - откликнулась супруга.

- А не много она приврала? - спросил я.

- Не много, - озорно ухмыльнулся Виктор. - За прошлый месяц тыщу семьсот вывели.

Приехали мы на склад нежным холодным утром. Тут и там у штабелей горели красные, цвета киновари костры. Противоположный берег едва виднелся в полупрозрачной, как студень, морозной дали. Вдоль берега тянулись вмерзшие в лед боны. За ночь холод уменьшился, и машины возили хлысты к разделочной эстакаде. Было, по-видимому, около сорока градусов.

Я подошел к цепной бревнотаске, где веселые парни и девчата разделяли по сортиментам тяжелые «челенья» хлыстов.

Пока я любовался их работой, подъехала машина, и из кабинки вышел водитель лет двадцати трех - двадцати пяти, с худощавым, вылепленным словно из тугого пластилина лицом и странными серо-зелеными глазами. Среди закутанных мужчин и женщин он казался легко и даже несколько щегольски одетым. Синий комбинезон с прошитыми двойной строчкой накладными карманами и телогрейка были в самый раз на его ладную фигуру. Ослепительно белое шелковое кашне, небрежно заправленное за расстегнутый ворот, открывало угол шеи кирпичного цвета. На нем был заячий малахай. Пушистые наушники были завязаны наверху и сдвинуты назад, на затылок.

Почему я решил, что именно этот человек будет героем моего очерка, сказать трудно. Может, какую-то роль сыграл малахай - кто знает… Во всяком случае, когда из украшенной красными звездами кабинки с кокетливой ленцой сошел ладный, презирающий мороз водитель, я обрадовался сразу.

Потом в партбюро мне сказали, что я не ошибся и этот парень действительно достоин быть отмеченным в печати. О нем уже писали два раза в областной газете.

Пока я соображал, как с ним познакомиться, водитель неторопливо наладил костер, но греться не остался. Девчата распутывали пачку хлыстов, и он пошел помочь.

Закутанная в три платка учетчица остановила его и развернула ведомость. Множество одежек делали ее похожей на старуху, но быстрые смолисто-черные глаза молодо и весело сверкали из-под платков. Положив ведомость на ее плечо, водитель расписался, сунул листок глубоко за пазуху ее полушубка и, пожалуй, дольше, чем необходимо, задержал там руку. Потом он направился дальше и даже не обернулся, когда учетчица изо всей своей девичьей силы стукнула его по спине.

Взбрыкивая комлями, длинные бревна покатились с машины. Ничего не подозревающий персонаж моего будущего очерка копался в моторе.

Я спросил, куда пойдет лес.

- На стройку, - ответил он и назвал строительство, о котором много писали.

Начало было положено. Водителя, по-видимому, совершенно не интересовало, кто я такой.

- Что тут у вас с жильем? Неужели вы сами не можете навести порядок?

- Нам, друг, некогда. План гнать надо.

- А как, кстати, с планом?

- Кстати или некстати, а перевыполняем. Меньше ста сорока процентов не признаем.

- Все?

- Все, как один.

- Вон у вас какие орлы!

- Одни смотрят, какие орлы, - медленно проговорил он. - Другие - какой план.

Тут он впервые взглянул на меня, и темная усмешка мелькнула в его серо-зеленых грустноватых глазах.

- Ты что, Колька! - закричала, подходя, учетчица.- Дядя Леша едет. Освобождай место!

- Обожди, - сказал водитель. - Видишь, с человеком беседую.

- А кто этот очкарик? - спросила она, стрельнув по моему короткому пальто наискосок черными глазами.

- Не видишь кто? Из газеты.

От изумления я оступился.

- Вам интервью надо? Что ж, давайте, - сказал между тем шофер, утирая руки. - Фамилия моя Хромов, звать - Николай. Для оживления материала можете записать хохму: ребята зовут Николай Первый. У нас два Николая. Вернулся я сюда, в родные края, из армии с правами шофера и с большой мечтой - работать в леспромхозе.. Чего же вы не фиксируете?- спросил он меня недоуменно. - Что мне, на воздух говорить?

- Ничего, продолжайте. Я запомню. Видите - мороз. Долго не попишешь. Дома вечером запишу слово в слово.

Николай посмотрел на меня с некоторым интересом.

- А не врешь? - спросил он.- Ну, тогда давай слушай. На чем мы остановились? На большой мечте? Так вот, решил после армии поработать, как говорится, на переднем крае. Где нужней,

- Молодец, - сказал я.

- Все хочешь, как лучше… - усмехнулся он. - Таков уж, как говорится, характер советского человека. Ты заводную ручку можешь вращать? - спросил он внезапно. - Давай-ка потихоньку… Так вот… Мой характер складывался в годы послевоенных пятилеток, когда наши люди одерживали победы и яркие звезды спутников устремлялись в далекие небеса…

- Вы женаты? - перебил я его.

- Что? А зачем это?

- Так.

- Ты давно в газете работаешь? - спросил Николай, подумав.

Я признался, что недавно.

- Оно и видно. Вот что. У меня вырезка есть - я тебе завтра ее доставлю. Там про меня складно написано. Переписывай своими словами - и порядок! А то напишешь про жену да про тещу - и материал получится безыдейный. Карточку надо? - спросил он по-деловому.

- Желательно.

- Возьмем у Аришки, - кивнул он на учетчицу и закричал сразу: - Аришка! Карточку, где я у машины в полный рост, отдашь вот ему… А ну, крутани-ка помаленьку, на пол-оборота…

Минут через пять он подрегулировал зажигание, завел мотор и уехал.