Мелкий, почти невесомый дождь сеял с утра до ночи. Он давно промочил все вокруг и одурманил скукой, и шел и шел. В землянках потолки и стены сочились затхлой болотной водой, а доски полов были скользкими и липкими от грязи. Впрочем, к грязи давно привыкли, только дождь точил терпение, как чесотка.
В двенадцатом часу ночи командир минометного взвода Крюков снял сапоги, завернулся в шинель и тотчас уснул.
- Товарищ младший лейтенант, а, товарищ младший лейтенант!
По привычке быстро и безжалостно Крюков сбросил сон.
- Слушаю.
- Командир роты вызывает.
- Меня или всех?- сползая с нар, Крюков быстро сунул ноги в сапоги.
Связной из роты, всегда сонный и вялый, как заморенная на мелководье рыбешка, прикурил от желтого язычка коптилки, трудно разогнулся.
- Всех…
- Не знаешь, зачем?- младший лейтенант потянул было с нар никогда не просыхающую плащ-палатку, но подумал и тут же оставил ее.
- Не…
- В других взводах был?
- Не…
- Ну, иди, спи. Пехоту я по пути прихвачу.
Говорили шепотом - солдаты спали.
- И гоняе, и гоняе… И днем, и ноччу,- жаловался связной.
Младший лейтенант сделал вид, что не слышал солдата, хотя должен был сделать ему замечание: солдату не положено критиковать командира при другом командире. Но в молчании согласился со связным. Когда назначали связных от взводов на КП роты, не обходилось без пререканий: никто из бойцов не хотел идти под личное командование ротного.
Связной лениво зевнул.
- Иди и докладывай. Не подведу! - Крюков застегивал ремень.- Дождь?
- Иди проклятый. По-лягушачьи скоро заквакаем. Когда уж выберемся из этих болот!..
Крюков промолчал: на этом участке фронта болота везде. Летом в траншеях грязи чуть не по колено, зимой рыть эти же траншеи - сущая мука: через полметра выступает вода, и сутками приходится ждать, пока земля промерзнет и можно копать глубже. А уж траншей перекопали!..
И эти бесконечные дожди…
- Такова, брат, служба!-Крюков хлопнул солдата по плечу и вышел из землянки.
Следом за ним месил грязь его вестовой татарин Ахметка.
Черная и мокрая ночь скрывала все. Казалось, что на равнине не было ничего живого. Но тревожно взвизгивали долетавшие с передовой пули, раскатисто а-ахали снаряды - смерть охотилась за живыми.
Ходить поверху не разрешалось - только по траншеям. Но приказ этот выполнялся только днем, ночью же вылезали из опостылевших траншей.
Связной из роты, спрятав цыгарку в рукаве шинели, канул в шуршащую дождем темноту. Младший лейтенант несколько минут приглядывался к ней, привыкал. Потом сказал вестовому:
- Иди и ты спать.
- Нэт, вам ночью один нэльзя ходить,- тихо, но упрямо ответил Ахметка, ежась в промокшей шинели.
Шли спотыкаясь и кляня слякотную дорогу, думая о тепле и сне.
Командир первого взвода младший лейтенант Андреев просыпался долго. Сперва мычал и прятался в шинель, потом минуты две ошалело таращил на Крюкова глаза.
- Какого дьявола?..
- Командир роты приказал явиться…
- Зачем?
- Не знаю.
- Не бункер ли новый задумал для себя?.. О, Милая Алиса, как ты осточертела!- Андреев стал ожесточенно одеваться.
Крюков присел на край нар в ожидании. Сопя и кашляя, Андреев обувался.
- Выспится днем, а ночью блажит,- он поглядел на забитые солдатами нары. Но своего вестового будить не стал.- Пошли! Ты, Петя, дуй направляющим. Я этих паршивых болот бояться стал, недавно заблудился. Отошел от своей землянки метров на двадцать, а проплутал целый час. Балдею, что ли?..
Крюков не ответил. Даже днем на этой гнилой и мокрой равнине можно было заблудиться - все скрывалось под землей, и только у штабов одиноко торчали вехи - ориентиры. Ночью же ходить приходилось или по краю траншей иль вдоль проводов связи.
Подняли командиров двух других взводов, тоже младших лейтенантов. Вчетвером шагалось веселее (Ахметка топал сзади).
Говорили трое, а четвертый молчал. Да и что мог рассказать двадцатилетний офицер Петр Крюков?
Трое говорили о командире роты, которого между собой называли «Милой Алисой». Только совсем недавно Крюков уразумел причину этого прозвища: когда бывал на КП роты, всегда видел на столике лейтенанта Басова листок бумаги и на нем: «Здравствуй, милая Алиса». Письмо было начато, видно, давно, но так и лежало на столе, словно автор этими словами высказался весь. Крюков спросил у взводного-два Розе:
- Кто эта Алиса, которой «хозяин» так долго сочиняет письмо?
Розе ткнул вверх пальцем, сказал:
- Загадка чужой жизни!
Невыспавшиеся и необсушенные взводные были злы.
- Послушайте, «командующий ротной артиллерией»,- усмехнулся в спину Крюкову Розе.- Когда же все-таки у вас мины будут? Предположим, завтра фриц попрет. Вы что, будете дубасить его по головам своими трубами?
- Каждый день говорю «хозяину», обещает,- ответил Крюков.
И сам Крюков и его бойцы чувствовали себя перед стрелками виноватыми, будто иждивенцы. Но мин не было, их только обещали.
Поскользнулся и ухватился за землю Андреев. Пока он отмывал руки в луже, неугомонный Розе говорил:
- Понимаешь, Петя, все время есть хочу. Сплю и вижу сон: ем что-нибудь вкусное. Однажды изжевал воротник шинели, а снился копченый лещ. Потеха!
- Тебе только бы есть!-заметил Андреев, вытирая полой шинели руки.- Скучный ты человек. Недаром тебя «Алиса» кухонной приживалкой называет.
- За это, клянусь богом, он когда-нибудь получит!- взъерошился Розе.- На кухню я свой взвод вожу сам. Потому кухари наши любят оставлять в котлах излишки. Для своих баб.
Молчаливый и всему покорный комвзвода-три с редкой фамилией Носик (на самом деле у него был настоящий нос!) мягко прошелестел:
- Абрам Давидыч, нельзя грубо говорить о женщинах. Они, как вам сказать, начало всему. Притом такая обстановка…
- А, перестаньте, Нос!.. Обстановка!.. При штабе батальона их до взвода! И все как пирожки со сковородки.
- Но позвольте, если бы женщина не была интересна…
- …То можно было бы снабдить харчами еще взвод солдат!- сказал, как кол вбил, Розе. И замолк, будто в темень провалился.
И все молчали, думая о женщинах. Своих, очень далеких, и чужих, которые встречались случайно.
С тихой грустью командир ротных минометчиков завидовал бывалым друзьям - он не знал женщин и только хотел любви.
- Да, женщины,- вздохнул Андреев, встряхивая мокрыми руками.- И хорошо с ними и плохо… Моя замуж вышла, как только я ушел в армию. А случилось это в тридцать девятом году. Но осталась она для меня первой и одной.
- Жизнь - сложнейшее ремесло,-завел было снова философские рассуждения Носик, но впереди зачавкала под чьими-то шагами грязь - кто-то шел.
Сунув под мышку приклад автомата, Ахметка пружинисто заскользил навстречу возможной опасности. Вернулся он через минуту с вестовым из роты: лейтенант Басов повторно слал свой приказ.