Выбитые с берега на узкую, длинную косу, они попробовали было уйти морем, но наша авиация, потопив несколько перегруженных кораблей и барж, снова вернула их на тесную полоску земли. И третьего мая остатки второй полевой гитлеровской армии выбросили белый флаг.

Офицер штаба дивизии майор Синицын хотел побывать на самом конце косы, поглядеть на долгожданные балтийские волны, но пленные шли непроходимо густым потоком, и чувство победителя заставляло его стоять и неотрывно смотреть на похоронно унылое шествие побежденных.

Невольно майор вспомнил картинку далекого детства: ему было пять лет, когда через село, в котором он жил, бурой шевелящейся полосой ползли какие-то мохнатые гусеницы. Старики говорили, что «тварь эта от смерти уходит…»

Шли и шли пленные, бросая на ходу в кучи оружие, каски, противогазы. Только лязг металла да стадный топот были единственными звуками еще неоконченной войны на чужой земле.

- Товарищ майор, я тут блиндажик нашел,- доложил адъютант Синицына, младший лейтенант.- Может, отдохнете часика два? Этому шествию конца не видно.

- Да-да, Петя, ты прав. Отдохнуть, пожалуй, можно.- Синицын тряхнул головой, сбрасывая тяжесть дремоты, и выбрался из тесного «виллиса» прямо в сосновый лес. Вернее, бывший лес - теперь он напоминал бурелом.

Двое связных с автоматами последовали было за майором, но Синицын махнул рукой: остановитесь. И автоматчики вернулись в машину. Шофер не поднял головы от баранки, он спал, припав к ней, как к подушке.

Блиндаж оказался тесен, но уютен, и сделали его, вероятно, совсем недавно: вчера или позавчера. В нем пахло свежими сосновыми досками и сырой землей. Под бревенчатым потолком одиноко тлела лампочка. Наверное, аккумуляторы, от которых она питалась, уже выдыхались.

Майор положил полевую сумку на небольшой столик, в нерешительности остановился перед складной кроватью, на которой беспорядочно лежали несколько одеял и генеральская шинель. Адъютант понял майора, сбросил прочь чужую постель.

- Неужели и генералы у них завшивели?- усмехнулся младший лейтенант.

- Все может быть,- ответил майор и блаженно растянулся на голой кровати.- Ты меня буди, если что…

Майор уснул сразу и крепко, но спал, как ему показалось, всего несколько минут. Его разбудил адъютант.

- Что?- Синицын встряхнулся и встал.

- Русский один в немецком мундире добивается вас,- виновато ответил младший лейтенант.- Пристал, как репей. Не могу, говорит, идти дальше, пока не поговорю с вашим старшим офицером. Мы и так и этак, а он стоит на своем. Может, что-нибудь важное хочет сказать?

Лампочка уже не светила, и блиндаж стал напоминать тесную яму. Майор вышел, закрыл глаза и потянулся, опьяненный светом и тишиной.

- Почему вы сняли погоны?- спросил майор по-русски, когда пленный почтительно вытянулся перед ним.

- Я долго ждал того часа, той минуты, когда мог бы сделать это. И вот дождался,- ответил пленный старчески сухим, но по-военному ровным и твердым голосом. Вынул из кармана кителя узкие, серебром окантованные погоны капитана и бросил их к ногам майора.- Я был переводчиком при штабе дивизии. И только.

Стараясь не выдавать своего пристального внимания, Синицын оглядывал пленного с нарастающей убежденностью, что уже видел его когда-то. Знакомая приземистая фигура, сухое строгое лицо - его высушили годы; облысела голова, а когда-то она гордо носила казачий чуб. Неужели это он, атаман?..

- Так о чем же вы хотели говорить со мной, господин бывший атаман Семияр-Горев?

Пленный насторожился, словно собака, услышавшая голос давным-давно потерянного хозяина.

- Вы знаете меня?- спросил он, и голос его дрогнул.

- Да, знал. Садитесь!- майор кивнул на пень рядом с пленным.

- Благодарю,- пленный сел, снял фуражку, долго смотрел на распластавшего крылья фашистского орла на высокой тулье и наконец отшвырнул фуражку в сторону.

Присел и майор, тоже на пень, напротив пленного.

- А стой бандой,- Синицын кивнул в сторону пленных, которым все еще не виделось конца,- вы тоже хотели спасти Россию?

- Нет!- пленный отчаянно встряхнул головой.- Нет, господин майор! С ними я хотел попасть на родину. Вы не представляете, как можно тосковать по родине, тосковать до боли, до сумасшествия… Бог мой, если бы я знал тогда, что есть такая ужасная тоска!-пленный уронил лицо в ладони и затих, словно прислушиваясь к своим мыслям.- Если бы я только знал!..

- Это все, что вы мне хотели сказать?-спросил майор.

Этот когда-то страшный человек становился ему с каждой минутой неприятнее. Потому что он, майор, вспомнил свою жизнь, полную тревог и мучительных раздумий; он, когда-то потянувшийся за атаманом воевать против красных, никак не мог простить себе одного преступления. Та ночь, тот час грызли и грызут его совесть до сих пор. А разве он был виноват?..

Пленный поднял голову, пристально глядя на майора, спросил:

- Меня расстреляют?

Майор, не задумываясь, ответил:

- Обязательно. Может быть, даже повесят. Вы ведь знаете, что стоите этого.

- Да, знаю,- спокойно согласился пленный.- Хочется только одного: умереть в России. Это, думаю, теперь случится?

- Пожалуй, да. Я со своей стороны очень желаю, чтобы судили вас именно там, где вы пролили столько русской крови… Удивляюсь одному: почему вы не остались на русской земле, когда были там с этими любителями «жизненного пространства»?- майор снова кивнул в сторону серо-зеленой лавины пленных.- Надеялись, что они победят?

- Надежда не оставляет человека до тех пор, пока он не поймет, что ее уже нет.

Майор Синицын поднялся, одернул китель.

- Я знаю о вас слишком много, и разговор с вами совсем не доставляет мне удовольствия. Вы не достойны даже могилы на этой земле, где родились. Потому что возвращаетесь на нее с заднего хода, как вор, когда-то обокравший и осквернивший ее. Точнее, вы были тогда авантюристом, и людям, которые верили вам, дорого и долго пришлось расплачиваться за вашу подлость.

Пленный стоял, опустив голову. Чуть-чуть подняв ее и вскинув на майора отяжеленные раздумьем глаза, растерянно, словно спросонья, проговорил:

- Вы правы… Меня судить надо… Будут судить… Страшен только допрос… Прошлое слишком тяжело, чтобы вслух вспоминать о нем… Я пойду на свое место…

- Идите. Не забудьте погоны. На «вашем месте» они нужны: короче будет допрос.

- Да, конечно,- пленный поднял погоны и, зажав их в руке и еле поднимая ноги, направился в поток серо-зеленых мундиров.

Едва он скрылся в нем, как пленные странно замешкались, загалдели и вышвырнули труп бывшего атамана Семияр-Горева.

Майор подошел к тому, кто пять минут назад пытался каяться перед ним - уголок воротника кителя бывшего капитана немецких войск был мокр от слюны, и на нем виднелись отпечатки зубов.

- Отравился,- удивленно проговорил младший лейтенант. Во время разговора майора с пленным он стоял в стороне и следил за тем, чтобы пленный «не выкинул какую-нибудь шутку»- он забыл его обыскать.- Вы допрашивали его, товарищ майор?

- Нет, Петя. Он сам себя допросил. Последний раз.

- А ведь для этого тоже смелость нужна,- задумчиво произнес младший лейтенант, глядя на труп.

- Да, нужна. И лучше самому вовремя допросить себя, чем ждать, когда это сделают другие.

- А кто он?

Младший лейтенант всего месяц назад попал на войну. Он еще со страхом поглядывал на трупы, многому удивлялся и многого не понимал; писал восторженные письма домой и мечтал во что бы то ни стало совершить подвиг и получить ранение. Небольшое, конечно. Майор Синицын, к которому его прикомандировали после окончания училища, был для него кумиром. У майора на груди красовались три ордена. И он трижды был ранен.

- Историю надо знать, юноша. Хотя бы для того, чтобы не удивляться иным ее закономерным несуразностям,- майор отечески похлопал младшего лейтенанта по плечу и, довольный тем, что окончательно озадачил его, направился к машине.

Поток пленных стал редеть, и майор приказал шоферу ехать вперед. Надо было наводить порядок на косе, прибрать хозяйство капитулировавших. Беспрерывно сигналя, оттесняя пленных к обочине просеки, машина тронулась.

Младший лейтенант, уже забыв о разговоре с майором, глядел на машины победителем и мысленно писал домой о том, что видел в этот необычный для него день - в одно обычное мгновение вечной истории.

Прикрыв глаза, майор думал. Думал о том, что было когда-то и чего он никогда не забудет.