С баржи комиссаров перегнали в товарный вагон неподалеку от атаманского поезда и заперли там. Уже холода пошли, а комиссары были почти нагие. Вагон не топили, ветер продувал его насквозь, как решето. Кормили тоже без жалости: на тридцать человек совали в вагон ведро холодной воды и две булки ржаного хлеба. Попробовали арестанты петь - охране приказали стрелять по вагону. И песен лишили их. Зато каждый вечер, за полчаса до отбоя, атаманский оркестр наигрывал похоронный марш.

В ту ночь разыгрался буран. Ветер так хлестал снегом в лицо, что его приходилось прятать в поднятый воротник полушубка. Комиссаров выгнали из вагона и повели в непроглядную темень, как в адскую бездну. Передний, в рваном пиджачишке и в помятом картузе без козырька, спросил:

- Куда вы нас ведете?

Черноусый сотник, закутанный башлыком, как баба шалью, насмешливо ответил:

- В баню, господа-товарищи!

Вышли к Иртышу и спустились на лед. Здесь поземка разгуливала вовсю. Комиссары шли смело, даже голов не опускали, словно им все было трын-трава. Забыл про мороз Авдюшка. Будто случайно меняясь местами с другими конвойными, прошел весь строй и заглянул каждому комиссару в лицо. Нет, слава богу, отца не было.

- Где же ваша баня, господин офицер?-уже недоверчиво спросил все тот же арестованный.

- Недалеко!-засмеялся сотник. И закричал:- Сто-ой!.. Конвой - окружить!..

Вооруженные люди плотно охватили арестованных.

«Где же баня?»-подумал Авдюшка, оглядывая белую равнину, взбудораженную поземкой. И взгляд его остановился на большой, неровно вырубленной проруби. Дегтярно черная вода тяжело поднималась и опускалась в ней.

- Братцы, разбегайтесь!- сильно крикнул все тот же передний, кошкой бросился на сотника, цепко обхватил его и вместе с ним упал в прорубь.

- Стреляй!-завизжал старший урядник Харя и выстрелил из нагана.

Арестованные брызнули во все стороны. Обомлевшего Авдюшку сбили с ног. Падая, он толкнул свою винтовку к проруби и съежился, обняв лицо и голову. Как сквозь тяжкую дрему, слышал он выстрелы, стук конских копыт, матерную ругань и свист сабель. Авдюшку больно пнули в спину. Дрожа всем телом, он поднялся, вытянулся. Перед ним стоял Харя.

- Где ружжо?-скалясь, спросил он и ткнул Авдюшку револьвером в лоб.- Ружжо где, говорю!

- Под дыхало меня саданули, а ружье тут было,- придя в себя, ответил Авдюшка.

Нагибаясь, он стал смотреть вокруг.

- Сволота! Пристрелить тебя мало!-завизжал Харя и стал тыкать Авдюшку револьвером в спину.

Конные, пешие стаскивали к проруби трупы. Чуя человеческую кровь, храпели и бесновались кони, визжал и хрустел под копытами лед. С шашкой наголо подскакал полковник Дубасов, слетел с коня, ширнул шашку в ножны, бросил:

- Урядник, где сотник Лютый?

Харя, хлюпко шмыгая носом, что-то пробормотал, а полковник все злее и злее наигрывал плетью. И вдруг начал остервенело сечь ею Харю. Потом накинулся на Авдюшку. Порол долго, норовя все по лицу и по рукам. Но не больно было Авдюшке, будто били не его, а другого - крепила мысль, что он среди этих извергов один не взял греха на душу.

Дубасов бушевал, размахивая нагайкой:

- Стервы!.. Предатели!.. Перевешаю, мать вашу!..- он прыгнул к Авдюшке, схватил его за отвороты полушубка и так встряхнул, что тот, щелкнув зубами, до крови прикусил язык.- Где винтовка, сучий сын? Отвечай, подлюка, иначе утоплю, как щенка! Слышишь?

Авдюшка молчал, глядя в безумные глаза полковника.

Только когда полковник брызгал в лицо слюной, его слегка мутило.

Бородатый казак быстро подошел к полковнику и стал тихо говорить ему что-то.

- Сюда его!- сипло взвизгнул Дубасов.

Подвели не очень видного мужика, белоголового от набившегося в волосы снега, в драной шубейке. Мужик придерживал правой рукой раненое плечо и смотрел вперед, навстречу поземке, будто силясь вспомнить что-то. Вокруг него, как воронье перед поживой, скучились с голодной лютостью слуги «бога и атамана», а он не видел их и все смотрел куда-то.

Полковник взял Авдюшку за воротник полушубка, рывком поставил на край проруби. Выхватил у ближнего казака винтовку, сунул ее Авдюшке в руки. Целясь, уперся дулом нагана в лоб.

- Стреляй комиссара, сучье вымя! Ну?

Все завопило в Авдюшке: «Жить!» Но за свою жизнь нужно было загубить другую и навсегда забыть дорогу в родной дом, к отцу и матери. По спине, щекоча, пробежала холодная струйка пота, и в груди стало пусто. Жить хотелось!

- Ну?- полковник взвел курок.- Большевика жалко? Стреляй!..

- Он, ваше благородие, вахмистра Лукина где-то затерял, когда еще в Сибири были,- прильнув к уху полковника, просипел Харя.

- Говорит, красные подстрелили. Врет!..

- А-а!..- взвыл полковник.

Авдюшка вскинул винтовку к плечу, закрыл глаза и выстрелил. Когда снова открыл их, комиссар лежал на боку, словно утомился и прилег отдохнуть. Темно расплываясь в снегу, из него текла кровь. «Убил»,- подумал Авдюшка и больше уже ни о чем не думал. Доволок по приказанию полковника труп до проруби и столкнул его туда. Обрадовался, что убитый не всплыл, а сразу исчез в черной прорве воды.

- Вот вояка!- гоготали казаки.- В штаны, наверное, наклал, пощупать надо!..

- С такими только против красных воевать!..

Торопливо, словно боясь, что мертвые оживут, всех убитых побросали в прорубь. Полковник вскочил на своего чертом выплясывающего жеребца и с места погнал его рысью. Все конные, как волчья стая за вожаком, кинулись за ним.

Харя построил взвод, опять было пристал к Авдюшке с руганью и револьвером, но длинноусый немолодой казак Лобов приблизился к Харе и ласково посоветовал:

- Не кипятись, урядник. Прорубь-то еще не застыла. Уразумел?- вынул из-за пазухи фляжку (горло берег - на груди согревал) и одним дыхом опорожнил ее.- А винтовку мы ему найдем.

Взводный ошалело постоял перед подчиненным, ничего не сказал и повел взвод прочь от проруби.

С диким посвистом метался по плененному льдом Иртышу огненно-жгучий ветер, затягивалась льдом черная прорубь.

В отступлении из городка Авдюшке чудилось какое-то недоброе предзнаменование: во дворе штаба горели костры, там жгли какие-то бумаги; черными хлопьями летал пепел во дворе школы - здесь офицеры из контрразведки бросали в огонь свои бумаги. А их было много, целая телега.

Беспричинно орали на рядовых офицеры, и те, рядовые, казалось, равнодушны были к этим строгим голосам - сами спешно собирались в дорогу. Некоторые из них были злы, другие - непонятно веселы. Запряженные брички, телеги, тачанки рвались со двора и с грохотом выкатывались на улицу.

Ржали кони, кричали люди. Шумом городок напоминал времена недавних ярмарок.

Старший урядник Харя, будто оглушенный этим переполохом, сразу как-то сник, не пыжился и не ругался. Построил свой взвод почти молча и повел его через дорогу во двор штаба.

«А красные только раз стрельнули, и то с гор»,- подумал Авдюшка и не удивился этой мысли: сколько раз уж вот так сматывались они и катили в глубь Семиречья. И чем дальше, тем обшарпаннее становилось атаманское войско, тем сильнее тянуло Авдюшку назад, в родные края. Зачем ему этот неведомый Китай и вольная жизнь там, как обещает атаман? Броситься бы красным в ноги и запросить прощения, да странно идти на такое покаяние одному. Тятьку бы встретить… Где он теперь? Не он ли стрелял с гор?..

- Чего, милок, призадумался?- тронув Авдюшку локтем, спросил усатый Лобов.

От него, как всегда, несло сивушным перегаром и едким запахом самосада.

- Думаю вот,- вздохнув, ответил Авдюшка,- сперва на поездах и пароходах отступали, а теперь на телегах…

- Скоро пехом попрем,- угрюмо заметил Лобов.- Не они, конечно,- он кивнул на крыльцо, где стояли атаман и полковник Ярич в окружении штабных офицеров,- а мы, бараны.

Построились полукругом посреди двора, оркестр уныло затрубил гимн «Боже, царя храни». Денщик атамана Мишка приставил лестницу к крыльцу, взобрался по ней и снял с крыши черный стяг с человеческими костями и словами «с нами бог и атаман».

- С божьей помощью охмурили нас!- буркнул Лобов, сплюнул и выругался.

Трещал костер, пожирая бумажную историю атаманской борьбы за «Россию с новым справедливым царем».

- Как лисы, следы заметают. Небось, что ни бумага, то убийство.

- Но вы, дядя, тоже убивали,- вкрадчиво заметил Авдюшка.

- Нет, паря. В германскую убивал, а своих - нет. В белый свет палил. Жалею вот только…

- О чем?

Лобов не ответил, для видимости заинтересовавшись атаманом и его офицерами, которые проходили мимо. Следом денщик Мишка вел в поводу двух оседланных коней. Блеснув белыми зубами, парень бездумно ухмыльнулся:

- Тронулась орда!

И затарахтели брички в степь, застучали по пыльной дороге копыта отдохнувших лошадей. Городок пустел, и прежняя тишина вливалась в него, как покой в измученную душу. Из погребов и потаенных мест выбирались девки и молодые бабы, старики крестились и плевали вслед тяжело оседающим облакам пыли:

- Слава те господи, унесло иродов!

С бурых, опаленных зноем каменистых гор, полукругом охвативших городок, осторожно спускались всадники. Их было двое - разъезд красного партизанского отряда.