Погода была противнее не бывает. Мокрый снег валил не переставая, попадая то за шиворот, то ударяя в лицо, повинуясь порывам безжалостного ветра. Для прощания с Родиной хуже погоды не придумаешь. К тому же давали о себе знать последствия вчерашней «отвальной». У обоих Филоновых болело сразу две головы и сразу два желудка вместе с кишечником отказывались принимать и переваривать пищу. Миша выпил крепкого кофе в надежде, что полегчает, но стало только хуже. Ещё бы – растворимый бразильский порошок только назывался кофе. На самом деле редко когда этот суррогат вызывал подъём духа и настроения. В основном он вызывал боль в правом подреберье и тошноту. Из вчерашней компании проводить ребят пришли только Игорь и двоюродная Галькина сестра Бэлла. Подошло время прощаться, а вместе с этим наступило и время операции «Зелень». Пообещав не «пропадать», диссиденты Филоновы направились к таможенному инспектору. В правой руке, как и было оговорено заранее, Миша держал коричневый портфель.

– Предъявите валютные ценности, оружие и наркотические средства, не указанные в декларации, – как и положено по инструкции громко произнёс молодой таможенный инспектор.

Миша сделал понимающее лицо и ответил, что подобной гадости у них и в помине никогда не было даже в мыслях.

– Нет – нет. О чём вы говорите? Разве мы не понимаем…

– Тогда пройдёмте на личный досмотр вон в ту комнатку, – как-то не по-доброму усмехнулся инспектор.

И в это же мгновение Галя всё поняла: «Кидняк! Приехали…». К горлу из ниоткуда поднялась волна горечи и отчаяния, хотелось закричать: «Караул, грабят!» и бегом рвануть обратно на улицу в снег, дождь, ветер…. Лишь бы не на личный досмотр к этому противному инспектору. Но тут в ситуацию вмешался Михаил: «Не паникуй! Сейчас всё выясним…». Но ничего выяснить не получилось. Зайдя вместе с Михаилом в комнату личного досмотра, инспектор, продолжая цинично улыбаться, предложил на выбор два варианта:

– Или Вы, гражданин Филонов, будете настаивать, что в этом портфеле ничего нет, кроме двух пар не новых трусов, и если это действительно так, то Вы тут же садитесь в самолёт и улетаете куда Вам вздумается… Ну… а если там окажется что-то другое, например, доллары, то Вы никуда сегодня не полетите, да и завтра тоже не полетите… вообще не полетите в ближайшие лет пять… Или же я пойду Вам навстречу и сделаю вид, что никогда не видел у Вас в правой руке, – при этом мерзавец особенно противно усмехнулся, – никакого портфеля, и Вы как ни в чём не бывало проследуете вместе с гражданкой Филоновой прямо в ожидающий Вас самолёт.

Миша выбрал второй вариант, но попытался хоть что-то предпринять во спасение проигранной операции «Зелень».

– А можно я на минуточку вернусь к провожающим. Я забыл попрощаться с другом…

В голове у него созрел план передать Игорю номер телефона того таксиста-интеллигента, который всё это устроил, чтобы Игорь с ним «разобрался» как надо, но инспектор – вот же сволочь! – этого не позволил:

– На выход, гражданин Филонов, на выход. У Вас посадка заканчивается.

Михаил тяжело вздохнул и на всякий случай… нет! – не на всякий случай – этот всякий случай уже был упущен, – а просто так взглянул на левый лацкан пиджака. Головка булавки пылала оранжевым цветом! «Баран, ведь надо было до того, а не после смотреть на булавку… ведь именно за этим мне её и дали… тьфу, баран да и только!.. А ведь булавочка-то работает! Как Григорий Степанович сказал? – эффект Коцюбинского… буду называть её Джеком. Джек – спасатель! Звучит неплохо, хотя от Гальки сейчас вряд ли спасёт».

Вот такими нерадостными оказались последние минуты пребывания на Родине. Ожидавшая Мишу у паспортного контроля, его жена, была само воплощение праведного гнева: «Ты у меня на стройку пойдёшь работать завтра, гад, вместо прогулок по венским улицам и паркам, бутылки собирать будешь… как последнего лоха развели… аналитик ёб-ный… я тебе говорила, а ты…». Миша стоял понурившись с опущенными в пол глазами и с полным осознанием своей вины…

Самолёт приступил к снижению и скоро под аплодисменты трёх десятков лиц без гражданства в основном еврейской национальности коснулся колёсами бетонного покрытия посадочной полосы венского аэропорта. Пока летели Галя подсчитала потери и к концу полёта пришла к неутешительному выводу, что денег в сумме ста восьмидесяти долларов, трёх Командирских часов и её золотых украшений по цене лома на общую сумму ещё восемьсот пятьдесят долларов хватит от силы на первые три недели жизни в «логове капитализма» прекрасной Вене. Это если не дадут пособия в Сахнуде. Если дадут, то будет попроще, хотя пособие-то смехотворное – триста на одного еврея в месяц! «Этому раздолбаю ни одного доллара на пиво! О чём он там мечтал? – Венских сосисочек с пивком! – Не в этой жизни… Может действительно его на стройку разнорабочим…? Или на рынок грузчиком к бухарским евреям – они там заправляют с семидесятых…? Ладно, до места доберёмся – посмотрим», – она скосила глаза влево, где на соседнем пассажирском кресле угрюмо восседал её муж, не проронивший за время полёта ни одного слова. Его душили разные мысли. Первая: «Надо как-то связаться с нашими. Они помогут! Как связаться?… В конце концов ведь это не я виноват, что у нас таможенники такие суки». Не найдя ответа на первый вопрос, голова военного аналитика сама себе задала следующий: «Может, пойти к американцам и рассказать, что я специальный агент Гризли? Наверняка дадут денег… наверное, даже много дадут. Но тогда перед ребятами будет неудобно. Особенно перед адмиралом. Вот ведь, бл-дь, вляпался я с этими долларами. Все нормальные евреи кто марочек почтовых парочку прихватил по цене того портфеля с долларами за одну марочку, кто часов триста штук «до востребования» на венский Главпочтамт отправил… Эта зараза делает вид, что я один виноват, а сама-то тоже не хотела со всем этим барахлом связываться. Может, всё-таки к американцам?…». Третья мысль: «Надо Игорю позвонить. На следующей неделе ему в кассе аптекоуправления отдадут пять тысяч за проданные члены. Моих денег за мои члены, между прочим… ну не совсем мои – у меня свой только один. Я имею в виду силиконовые. Надо его попросить – пусть купит на них фотоаппаратов Киев и часов и по почте отправит в Вену… А вдруг нас здесь продержат совсем недолго… тогда вообще всё пропадёт. Нет! – не годится. Что же делать? Чувствую, что придётся идти к американцам». Неприятный толчок локтем в правое подреберье отвлёк Михаила от предательских мыслей: «Прилетели! Вставай, придурок. Мы в Вене!». Галька, несмотря на неприятности последних часов, чувствовала себя прекрасно. В полёте ей пришла в голову только одна мысль, но, как ей казалось, очень правильная: «Завтра в Сахнуде скажу, что у меня муж знает очень много военных секретов, и тогда нам дадут денег. А ему скажу, чтобы сразу всё не рассказывал, чтобы потом ещё дали…». С этими мыслями семья Филоновых спустилась по трапу самолёта и ступила на венскую землю.