Нисколько не удивившись, Лёва поприветствовал Валерия Павловича:

– Привет! Ну, вот и опять увиделись. Ты, Валерий Палыч, здесь по делу или отдохнуть? – Лёва искренне был рад встрече.

– А ты как думаешь, Лев Наумович?

– Да сдаётся мне, что ты по мою душу приехал. Чтобы мне отдых испортить, а самому отдохнуть за счёт своей конторы. Я прав, Валерий Па…

– Лёва, заканчивай с отчествами. У меня к тебе сразу несколько дел… Ты готов к разговору?

– Так это смотря, о чём будет разговор. Давай о бабах, – после вчерашней дискуссии с самим собой по поводу Анжелы Лёва пребывал в лёгком шаловливом настроении.

– Нет, Лёва, о бабах позже. Начнём мы, Лёва, с разговора о тебе… Как ты считаешь, кем тебя считают окружающие тебя люди? Те, с кем ты работаешь, кого обманываешь, на ком откровенно наживаешься. Кем?.. Молчишь… Ну, ладно. Тогда я скажу, – Валерий Павлович поправил чёрные дорогие горнолыжные очки и оглядел пространство вокруг той части спуска, где они с Лёвой назначили рендеву. Всё выглядело спокойно. – Те люди, которых ты через себя пропустил, как говорится, выеб-л и высушил – те тебя не любят. Они для тебя отработанный материал, но они же и самый опасный, точнее, взрывоопасный материал. Постарайся смягчить результат своей алчности в отношении этих людей. Это просьба… Ты можешь о ней забыть, но я бы на твоём месте прислушался. Это первая часть нашего короткого с тобой разговора. Второе: нам кажется, что ты слишком много и неоправданно грубо рискуешь. Твоя афёра с утопленными лесовозами, хоть и талантливо отрежиссирована, не стоила того, чтобы вызывать на себя столько рисков. Я знаю, что ты на адреналине. И это хорошо, что ты не балуешься кокаином и прочей гадостью… Пусть будет адреналин. Но, Лёва, во всём надо знать меру! Мне кажется, что твоя жена тебя и так адреналинит достаточно. Ты прости, что я затронул Анжелу, но здесь у тебя тоже перебор. Ну, ладно. Теперь, Лёва, о главном… – Всё это время Лёва стоял, опираясь на лыжные палки, и слушал своего друга с чувством лёгкого недопонимания ситуации. Он во многом с ним соглашался, но то, что тому были известны детали его бизнеса и личной жизни – это ему откровенно не нравилось.

– Скажи мне, Валера, может быть я чего-то забыл? Ты меня завербовал, а я не помню? Почему ты решаешь, что для меня риск, а что не риск? Почему ты определяешь дозу адреналина, которая для меня достаточна? Я в своих решениях абсолютно свободен, а ты…

– Стоп, стоп, Лёва. Ты сейчас наговоришь глупостей и мы поссоримся. Никто тебя не вербовал и не вербует. Хотели бы завербовать – завербовали бы давно. Ты бы и не заметил. Мы бы тебя на бабах или адреналине подловили, шутка!.. Помнишь я говорил тебе, что у нас на тебя виды. Так вот и слушай, пожалуйста, старшего товарища. Ты успокоился? Я могу продолжать? – Лёва обиженно фыркнул носом и кивнул головой, а Валерий Павлович тем временем продолжил: – Ты приглашение на Новогодний бал в Мариинском получил? Идти собираешься?.. Ааа, понял, ваша светлость ещё не решили… Надо будет пойти, Лёва. От этого зависит твоё будущее. Поверь мне. Я серьёзно. Я не знаю в деталях, с кем ты будешь говорить, о чём ты будешь говорить. Это за пределами моей структуры и компетенции. Бал костюмированный. Твой костюм – Буратино! Не смейся, Лёва. Ты деревянным бизнесом занимаешься, поэтому ты и Буратино. Нос не обязательно делать бесконечно длинным… Оденешь колпачок с гольфиками и достаточно. Лишь бы люди поняли, что ты Буратино. К тебе обязательно подойдут и сделают предложение. Не пытайся узнать, кто это будет. Просто выслушай человека. И на этом всё… Я закончил. Теперь можно и прокатиться. Ты поедешь? – не дождавшись ответа, Валерий Павлович оттолкнулся палками и полетел вниз. Озадаченный дурацкой ситуацией, Лёва какое-то время ещё постоял в задумчивости на краю склона, а потом последовал его примеру.

Валерий Павлович Абросимов был заместителем начальника отдела внутренней экономической разведки при ГРУ, который курировал развитие бизнеса в северо-западном регионе России. Есть основания предполагать, что он входил в состав первой андроповской группы, успешно прошёл полный курс и сейчас занимал одну из ключевых позиций в формировании российской бизнес-элиты. Со всех сторон региона к нему поступали агентурные сведения о готовящихся и состоявшихся крупных сделках. Он знал, куда отправляется только что проплаченное сырьё или товар. Кому и сколько «откатили», сколько на самом деле было отправлено товара. Какая сумма осела в карманах руководителей таможенной службы, какая не вернулась в Россию, а вместо этого «упала» на оффшорные счета где-нибудь в Панаме или на Кайманах. Он многое знал – этот Валерий Павлович. Подполковник Абросимов! Перед ним не стояла задача поймать кого-нибудь за руку за «мелкие шалости», которые позволяли себе практически все русские бизнесмены. Откаты, уход от налогов, вывоз капитала и его отмывание – всё это были повседневные издержки! Когда-нибудь он и этим займётся тоже. В сегодняшнюю же задачу Валерия Павловича входило изучать, анализировать и выбирать. Ему надо было изучать стиль работы наиболее успешных молодых предпринимателей. Ему надо было разобраться в применяемых ими приёмах и методике ведения бизнеса, оценить смелость и решительность, которую они проявляли там, где это было необходимо. А потом выбирать из них лучших и наиболее перспективных. Сюда не должны были попасть быковатые «новые русские» с обширным криминальным прошлым или те, кто сделал свой стартовый капитал на бюджетных деньгах или используя служебное положение. Собственное или родственников. Малообразованные везунчики от бизнеса – таких, кстати, было много – тоже не укладывались в схемы, разработанные Валерием Павловичем. Ему нужны были своего рода гении. Образованные, упёртые, смелые и решительные! Именно из таких людей должна будет состоять в недалёком будущем российская бизнес-элита. Лев Наумович Бейлин как никто другой подходил под эти требования.

До Новогоднего бала оставались считанные дни. Чтобы не вызвать бурной реакции у друзей, Лёва никому не сказал, что будет на балу в костюме Буратино. Для Анжелы он придумал, что она будет Мальвиной и заказал для них обоих костюмы в ателье, где работал его родной дядя. За что-то обиженный на племянника дядя Давид Иосифович костюмы сшил ужасно. Лёва так и понял, что он сделал это специально. До бала оставалось не более суток, и что делать? Лёва улыбнулся, вспомнив старый еврейский анекдот: «Абрам спрашивает Изю, своего друга и хорошего портного: Послушай Изя, что бы ты делал, если бы стал королём?». Изя отвечает: «Я бы снизил налоги, отменил войны и… ещё бы немножечко шил…». Мысленно обругав своего дядю за испорченные костюмы, Лёва позвал Анжелу и спросил, куда она засунула его старого «Зингера» – швейную машинку, с которой он никак не мог расстаться.

«Она мне дорога, как память о талантливом портном по имени Лёва Бейлин, – говорил Лёва Бейлин. – Когда я умру, не кладите со мной в гроб золота и серебра. Положите со мной мою швейную машинку!». За оставшиеся два часа до отхода ко сну Лёва соорудил два прекрасных костюма. Костюм Мальвины изумительно подошёл Анжеле. Вот что значит рука большого мастера! Она не понимала, почему Лёва решил изобразить из себя деревянную куклу, из-за чего теперь ей придётся быть Мальвиной. Она капризничала и говорила, что хочет быть Снежной королевой и только!.. Но, примерив творение своего мужа, своё мнение изменила. «На сколько же хорошо ты меня уже изучил. Декольте до пупка, ягодицы торчат из выреза сзади на четверть оголённые – класс! Молодец, Лёвушка. Пока ты будешь вертеть своим деревянным носом, я подцеплю парочку толстеньких депутатиков. Ты мне мало денег стал давать, мой любимый. Придётся попросить немножечко у толстопузиков».

Лёва, очень довольный своей работой, читал мысли своей супруги, как свои собственные: «Посмотрите на неё, мыслями она уже там, она уже сделала стойку. Она готова положить к свои ногам весь этот… Нет! не к ногам. Она готова уложить в свою постель половину от мужской половины приглашённых мужчин. Будет интересно посмотреть на неё «в деле». Только ради этого стоит пойти на бал». Вот так, фантазируя и предполагая разное, Лёва, как обычно, завёлся. Доведя себя до состояния лёгкого бешенства, он подошёл к Анжеле сзади и сдёрнул с неё вызывающее сексуальное одеяние Мальвины. Пока Анжела решала, как ей реагировать на грубое поведение мужа, он уже был в ней и вырваться из его цепких рук не представлялось возможным.

«Холодно… Очень холодно, мамочка…», – его трясло от холода, как будто бы это был приступ лихорадки. Он хорошо работал. Не просто хорошо. Он работал лучше всех, но его всё равно били и обращались, как с грязной скотиной. Голод?.. Голод давно превратился в привычку. Объедки… и те не каждый день. Просьба о пище как правило заканчивалась побоями, и постепенно организм сделал выбор в пользу голодного терпения. Потом это стало привычкой. Но холод!.. К нему нельзя было привыкнуть. На смену страху пришло чувство безысходности. Надежда, что всё изменится к лучшему, давно покинула Женю и куда-то отлетела. Может быть к подножью Казбека? Вон он красуется своей снежной вершиной. Напоминание… Лёва… Теперь осталось только тупое безразличие. Рассвело. Внезапно из глубокой тишины возникли звуки. Разговор. Женя понял, что разговаривают двое. Или может быть трое? Идут сюда. Решётка сдвинулась в сторону и в проём опустилась лестница. Голос его мучителя произнёс лишь одно слово: «Вылезай!».

Он с трудом вылез из ямы, замёрзшие руки не сгибались и едва слушались. «Пойдём, – сказал мучитель. – Тут люди приехали по твою душу…». За столом в доме сидели несколько человек, по виду боевики какого-нибудь бандформирования. Так тогда называли этих бородатых вооружённых людей с Кавказа. Двое были вооружены автоматами. Один из них, видимо старший, слегка кивнул вошедшему.

– Садись, несчастный, у нас к тебе разговор. Ты разговаривать-то не разучился? – старший отпил из кружки горячего чаю и продолжил: – Времена изменились. Ты здесь больше не нужен. Не до тебя теперь. Ты во сколько себя оцениваешь, несчастный? – старший замер в ожидании ответа. Смысл происходящего пока не коснулся сознания Жени. Всё, о чём он мог сейчас думать, была та самая кружка с горячим чаем в руках этого очень неприятного человека. Он молча протянул дрожащие руки по направлению старшего… Возникла пауза. Тот неприятно рассмеялся, обнажив жёлтые, видимо от крепкого чая, зубы и поставил недопитое на стол. Обхватив горячую жестянку с чаем обеими замёрзшими ладонями и обжигаясь, Женя в несколько глотков её опустошил. Его взгляд стал более ли менее осмысленным, а тепло напитка слегка согрело внутренности.

– Оцениваю? – хрипло спросил измождённый раб. Он обвёл взглядом сидящих за столом. – Моя цена десять американских долларов. Кто-то хочет за меня заплатить больше? – Женя давно не произносил таких длинных предложений. В ответ один из гостей, поведя стволом автомата, сказал:

– Не надо прикидываться, баран, что ты не понимаешь, о чём тебя спрашивают люди. А люди тебя спрашивают, сколько ты можешь достать денег, чтобы купить себе свободу? – и навёл ствол автомата на пленника, чтобы тому стало страшно.

– У меня нет денег и у меня нет семьи, которая бы захотела вернуть в свой дом мужа или сына. У меня нет ничего и никого, – в глазах Жени стоячим болотом отразилось отчаяние и на какое-то время он задумался. Было видно, что ему пришла в голову какая-то мысль… Ему действительно пришла в голову мысль и он за неё уцепился изо всех сил, как утопающий за ту самую щепку или соломинку. – Я не знаю, кто сможет заплатить за мою свободу, но я знаю, где можно взять много денег. Намного больше, чем мог бы заплатить любой из людей, которых я знал… Я всё расскажу… У него много денег, очень много. Я знаю, где он живёт… Поверьте, я не вру, – Женя с мольбой посмотрел на старшего. Тот в свою очередь переглянулся с остальными и выдал текст, достойный начитанного человека, каковым сам не являлся:

– Ещё в детстве я прочитал эту книжку. Она про золотую корову. Ты, наверное, эту книжку тоже прочитал и сейчас хочешь нам пересказать её содержание. Про то, как живёт где-то богатый дядька. Мы к нему поедем и попросим, чтобы он нам отдал миллион. Ты этого хочешь?

– Да, именно этого я и хочу. Мы к нему поедем, но просить не будем. Мы у него заберём силой. И не один миллион, а минимум пять. Столько у него было год тому назад. Он себя любит и охотно выкупит свою жизнь за эти деньги. Поверьте. Я его очень хорошо знаю, – от одной мысли, что он отомстит Лёве за год в яме с дерьмом, Женя забыл и про голод и про холод. Глаза зажглись огнём беспощадного воина, а жизнь опять обрела смысл. Отсадив пленника, согретого чаем и искрой надежды, в дальний угол комнаты, четверо бандитов принялись обсуждать только что услышанное:

– Я бы не стал с ним связываться, – сказал один, наверное, самый молодой из четверых бандитов. – Не внушает он мне доверия. Он за горячую похлёбку сейчас нам родную маму попробует «продать».

– Я знаю, почему он оказался здесь. Я слышал о человеке, который продал его в рабство. Он действительно очень богатый и жестокий, – имя говорящего было Ильяс. Именно он доставил Женю сюда ровно год тому назад в загаженном фургоне. – Ещё я знаю, что чужую жизнь он ценит не высоко или не ценит вообще. Насколько это важно я пока не могу сообразить, но эта деталь нам может пригодиться, если мы пойдём на это дело. Шамиль, – он повернулся к старшему, – я бы рискнул!

– Если он богатый, то у него должна быть хорошая охрана, – добавил к сказанному другими третий член группы. – И надо быть готовым к тому, что он сам может быть вооружён. Здесь с бухты-барахты ничего не получится. Надо всё просчитать и только потом действовать, – взгляды всех троих устремились на старшего, который очень внимательно слушал и до поры до времени хранил молчание. После минутного безмолвия Шамиль встал со стула и подошёл к Жене. Тот весь сжался и снизу вверх смотрел на своего вероятного спасителя.

– Наверное, ты догадываешься, что я с тобой сделаю, если ты нам прогнал фуфло. Твоя жизнь в засранной яме тебе будет вспоминаться санаторием с пятью звёздами на фасаде. Я сам буду убивать тебя понемногу и каждый день. Этих дней будет много. Ты меня понял? – Шамиль упёрся взглядом в несчастного раба и в течении минуты стоял больше не произнеся ни одного слова. В этот день Жене дали поесть и разрешили помыться в подогретой на огне воде. А потом впервые за последний год Женя спал в тёплом помещении, укрывшись овечьей шкурой. Ночью ему приснился сон:

«Они с Лёвой идут по гребню горы связанные верёвкой. Под ними пропасть и лёд. Вдалеке виден лагерь альпинистов. Там семь Женькиных и Лёвиных друзей ждут их, чтобы вместе идти дальше. Четыре палатки, но в палатках никого нет. К одной из палаток прикреплена записка. Женька опережает Лёву и перехватывает у того записку. В записке написано: – Мы погибли, нас больше нет! Вас осталось двое, но Скоро останется только один. Слабый погибнет, жестокий останется! Помните об этом и не забывайте нас. Мы ждём проигравшего…, – слова в записке теряют отчётливость, потом совсем исчезают, бумага превращается в пепел и исчезает вслед за словами…», – Женя проснулся и первым его желанием было перечитать записку. «Может я что-то пропустил? Кто из нас слабый? Нет! – Конечно не я. Я штангу в жиме лёжа до ста выжимал, а Лёва только девяносто. Я сильнее! Я жестокий. Я очень жестокий. Я не погибну…», – он осмотрел пространство вокруг себя в поисках записки, но её не было. В надежде досмотреть сон и найти в нём ответ на вопрос кто сильнее, Женя опять провалился в беспокойное забытье. А утром они ушли через перевал на север, откуда началось его возвращение домой в Питер.

Сезон в Маями выдался жарким по настоящему. От жары не спасали ни кондиционеры, ни одновременно работающие три вентилятора. Один сверху и по бокам по одному с каждой стороны. Одно сознание, что на улице далеко за сорок по цельсию, не давало телу остыть. Свет мигнул и погас. «Опять от перегрузки вылетели предохранители. Надо звонить в аварийку. Пойду на океан, посижу на берегу. Всё равно в такой жаре фиг уснёшь», – Игорь погладил жену, в изнеможении от жары лежащую рядом, и жестом пригласил следовать за собой. Было настолько жарко, что даже разговаривать не хотелось. Ей тоже. Они прошлись по безлюдной ночной улице буквально триста метров и вышли на пляж. Игорь зашёл по колено в океан и намочил в солёной воде прихваченные из дома простыни. Потом завернул в одну из простыней Маринку, а во вторую себя. Конечно, можно было бы зайти в океан и поглубже. Но никакой гарантии, что дурная акула не откусит тебе яйца, не было. Мысль об акуле, возможно прогуливающейся вдоль берега на мелкоте, вызвала из глубины сознания образ его друга – Лёвки Бейлина. Тоже акулы и процветающего бизнесмена одновременно. Недавно приезжала Тамарка с мужиком, по виду военным, но явно не военным. Таких теперь было много. Спецназовцы, прошедшие Кавказ. Омоновцы, прошедшие тот же Кавказ. Обоповцы, закалившиеся в борьбе с криминалом в столицах и на ближних подступах к ним, Собровцы! Налоговые боевики, называющие себя полицейскими. Разнокалиберные разведчики и ФСБэшники. Валера был явно одним из них. Настоящий Джеймс Бонд! Они остановились в пяти звёздах «Маями Бич Отеля». Весь день болтались с одного пляжа на другой, не забывая бесконечно менять купальные костюмы и рестораны. Игорь болтался с ними, потому что в жару другими занятиями кроме ленивого безделья он никогда не занимался. За обедом в «крутом» японском ресторане разговор случайно зашёл о Лёвке. То ли Тамарка его завела, то ли Игорь сам о нём вспомнил. Валера во время разговора стал пережёвывать пищу медленнее, чтобы хруст за ушами не мешал слушать то, что скажет Игорь о своём старом друге и партнёре в теперь уже глубоком прошлом. Тамарка рассказала о Лёвиных успехах, не забыв «укусить» того за безупречный выбор подруги жизни и такой же безупречный выбор первого помощника по бизнесу. Она имела в виду Женьку Смирнова. При упоминании имени последнего Валера усмехнулся и вообще перестал жевать. Игорь очень расстроился по поводу происшедшего между Лёвой и Женькой, но не удивился. Последнее время количество таких и подобных историй стало зашкаливать. Партнёры «заказывали» и обкрадывали друг друга. Сдавали налоговым и обычным ментам, устраивали похищения и прочие гадости. По поводу этого Игорь имел своё собственное мнение, которое и озвучил:

«У Лёвки безошибочное чутьё на деньги. Он практически не ошибается, когда надо что-то купить или продать. Или вложить деньги. А вот в женщинах и людях… Здесь у него промах за промахом. Так всегда было и, наверное, всегда будет».

Валера с ним согласился, хотя Игорю было не понятно, откуда этот Джэймс Бонд что-то знает о его друге. Он его так впрямую и спросил, но Валера рассмеялся и от прямого ответа ушёл. «Мы немного связаны по работе», – ответил он и опять рассмеялся. Тамарка с Бондом уехали, а разворошённая память продолжала перебирать события из прошлой жизни…

«Что бы было, если бы я тогда не уехал? – часто задавал себе вопрос Игорь. И тут же на него отвечал: – Было бы плохо! Не приспособлен я для жёстких жизненных обстоятельств. Вечный бой не для меня. Я всегда выигрывал за счёт сообразительности и связей, – он вспомнил, как провернул одну из своих последних операций с Мурманском шесть лет назад перед самым отъездом. – То что у них происходит сегодня в моё представление о бизнесе не вписывается. Сильный просто отбирает у того, кто слабее. Если тот не соглашается, то от него избавляются как от ненужной вещи и забывают о его существовании. Или о том, что он когда-то вообще существовал! Это не называется бизнесом. Я так не хочу».

О происходящем в России Игорь знал не только из разговоров с друзьями или из газет. Год назад он неожиданно приехал в Питер, чтобы воочию увидеть и ощутить происходящее. Лёву он не застал. Тот рыскал по Европе в поисках новых партнёров и идей. Используя древнюю записную книжку, Игорь попытался восстановить свои старые контакты. Найти удалось не всех. Кто-то уехал, кто-то погиб…

– Андрея больше нет, – ответила жена старого приятеля. – Его убили…

– Как убили, за что? Он что, в «горячую точку» отправился? – Игорь не знал, как в таких случаях надо разговаривать с близкими погибших.

– Ты что, с Луны свалился, Игорь? Какая «горячая точка»? Его убили просто за то, что он не захотел отдавать свой бизнес. Ты же помнишь, чем Андрюша занимался. А те, которые называли себя его крышей, договорились за его спиной и отошли в сторону… Вот они его и…, – женщина заплакала. Игорь решил не выяснять подробностей. Он пожелал ей держаться и вслед за этим попрощался… Перелистывая страницы книжки, он наткнулся на фамилию Кантелянов. «Как же его звали? Его партнёра звали Константин… Точно Константин, а как же его самого?.. Вспомнил! Сергей его звали. Он один из первых тогда металлами занялся. Надо позвонить! Трубку сняли уже на второй звонок. Ответивший признал звонящего по первой фразе и сразу затараторил в трубку: «Игорь, привет! Я тебя узнал. Ты куда пропал? Тут у меня столько дел. Надо денег. Бизнес просто класс! Ты сколько можешь вложить? «Выхлоп» пятьсот процентов! В месяц! Ты в доле?..».

Игорь повесил трубку. Позже в разговоре с кем-то из знакомых он случайно узнал, что Сергея «кинул» на солидную сумму его многолетний друг и партнёр Костя. Костя исчез, а Сергею пришлось отдуваться перед Адмиралтейским банком, в котором они вместе эти деньги взяли в качестве кредита под немалые проценты. Рост процентов опережал выплаты, которые успевал сделать Сергей. Он погружался в трясину и просвета не видел. Он начал занимать деньги у всех подряд. Под любым предлогом не отдавал и занимал ещё и ещё. Игорь позвонил ему в один из самых критичных моментов. Банк собирался лишить его квартиры!..

Подобных сценариев за три недели в Питере Игорь насмотрелся в множестве. Один из его старых друзей ещё по институту, Бурсин Слава, а к настоящему моменту доцент и успешный бизнесмен, также как и предыдущая пара, взял в банке кредит. Он взял его под очень выгодный, как ему казалось, строительный проект. Через месяц ему стало понятно, что всё с самого начало было подстроено. Проект существовал только на бумаге. Ни земли, ни стройматериалов, ни даже самого проекта с подписями и согласованиями. Ничего! Денег возвращать никто не собирался, а над доцентом нависли тучи. Через месяц он исчез в неизвестном направлении. Прошло почти десять лет, а он так и не вернулся. Сколько таких судеб исковеркали «лихие» девяностые? Никто не знает… Так и не дождавшись Лёвы, Игорь вернулся в Таиланд.

Возякину не везло. В отличии от товарищей по работе – ментов из Петроградского РУВД, – у него лично было плохое здоровье. Нет! – Он не болел ангинами и бронхитами. У него даже зубы ещё никогда в жизни не болели. Сейчас у него болела душа… Потому что вчера опять много выпили: «Ведь знал же, что именно так и будет. Кобзюк, падла, опять втянул в пьянку. И, главное, зачем? Ему жена вставила по самое некуда, а у меня душа… и понос. Всё, больше ни-ни, а Кобзюк пусть ко мне ближе, чем на выстрел не подходит. Попробует подойти – вот я его выстрелом тогда и достану! – Возякин потёр виски и тут же опять захотел в туалет. – Не пойду, сейчас само пройдёт. Я читал, что надо вытянуть ноги и напрячь пресс – оно и рассосётся на время. Ага, рассосалось… Теперь по делу. Так, что у нас новенького по Бейлину?» – Алёша Возякин раскрыл папку с личным делом Льва Наумовича Бейлина и углубился в ознакомление с материалами дела.

В прошлом году по звонку сверху он лично сам задерживал в аэропорту Пулково этого наглого «нового русского». Наверху долго решали, какому ведомству его «сгрузить», а пока решали, тот по тому же звонку сверху из следственного изолятора исчез. А после этого куда-то исчез Евгений Смирнов. Тот самый, который «накатал телегу» на Бейлина, из-за чего его и упаковали в Кресты. Всё просто и понятно, но ничего доказать невозможно. Бейлин ходит сам не свой, просит милицию найти его исполнительного директора. Говорит, что бизнес без него так страдает, аж жить не хочет… Прикидывается, что ничего про «телегу» не знает. «Знаешь ты всё, Лев Наумович, – сжав зубы от проявления классовой ненависти к расхитителю и приобретателю родного государственного имущества, процедил Лёша Возякин. И Смирнова ты убрал. И от трупа ты талантливо избавился… Надо понять, как ты это сделал, Лев Наумович. Но ты не волнуйся, я тебя достану. Ты долго радоваться жизни не будешь. Я тебе обещаю…» – он опять вытянул ноги под столом, одновременно напрягая брюшной пресс. В этот раз не помогло и старший лейтенант, едва сдерживая в себе своё внутреннее содержание, рванул в туалет, прихватив со стола вчерашнюю газету.

Дорога назад к своему кабинету была значительно приятней. В теле ощущалась лёгкость, появилось желание говорить людям «здравствуте!» и «как у вас дела?». А душа… Нет! – С душой пока всё то же самое. Болит душа и волнуется. Есть от чего волноваться: «Такие, как этот Лев Наумович Бейлин, они одним своим существованием портят такой прекрасный мир. У нас тут рыбалка, в Эрмитаж можно сходить или на футбол… Когда я, кстати, в Эрмитаже-то был? В восьмом или в девятом?.. Правильно! – в четвёртом классе я в нём был… Нас на экскурсию привезли. Я ещё тогда мороженным уделался с ног до головы. Догадался протащить мимо контролёра сахарную трубочку в кармане брюк и забыл про неё. Во смеху-то было. Так, отвлёкся… А они его объедают, разворовывают и распихивают по карманам. Буржуи, мать твою…, – старший лейтенант нахмурил брови и представил себя следователем из прошлого. Из незабываемого по книжкам и легендарного 1937-го. – Встать, скотина! Тамбовский волк тебе товарищ! Говори, где труп Евгения Смирнова. Куда ты его с сообщниками спрятал? Или расстреляю прямо здесь в кабинете…». Вернувшись к реалиям, Лёша Возякин вздохнул и продолжил изучение дела Бейлина.

Через несколько минут углублённого изучения материалов он вдруг внутренне напрягся. «А вот это интересно… Ангелина Фёдоровна Бейлина, в девичестве Капустина. 1966-го года рождения. Значит сейчас ей двадцать семь. Так. Урождённая город Полоцк, Витебской области. Проходила свидетельницей по делу клафелинщиц в 88-м. В том же году была задержана в гостинице «Ленинград» в номере у гражданина Финляндии по имени Пекка Куккоуксиннен по понятной причине… Тоже интересно. Стоп! Июнь 1990-го. Вот оно… Дала признательные показания… оказала содействие следствию… мере наказания не подверглась… Всё понятно. Они её подловили, попугали, потом как положено завербовали и, похоже, про неё забыли. Как будто она умерла. Больше о ней в деле ничего нет. А может и не забыли. Просто всё тогда с ног на голову перевернулось. Наших половину поувольняли, дела повыбрасывали. Особенно мелочь эту… А мы тебя, Ангелина Фёдоровна, оживим и о себе напомним. Напрасно ты с Львом Наумовичем судьбу свою связала. Теперь не обессудь», – Возякин позвонил по местной связи в оперативный отдел и поручил одному из сотрудников отдела навести справки по интересующей его персоне. Через три дня перед ним лежал листок мелко исписанной бумаги. Из интересного было только две вещи. Первое: её следы-таки нашлись в одном из отделений в Выборгском районе. Второе: до замужества Ангелина Фёдоровна, она же Анжела, работала порноактрисой на киностудии Сергея Прянишникова. Снялась в двенадцати фильмах. Совершенно легально, с записью в трудовой книжке и с уплатой подоходного налога. «Ещё одна Чичолина. Надо будет кассетку раздобыть и посмотреть, какова она была в деле эта Ангелина Капустина. Жена, конечно, не поймёт, что это я по работе информацию, так сказать, анализирую. Достала она меня своей ревностью и «порядочностью», как какая-то монашка честное слово. Так нельзя! Как тебе не стыдно. Погаси свет немедленно… Куда?.. Я тебе сейчас дам в ро… Ты у меня кулаком туда сейчас и получишь, в рот твой поганый. Ишь чего придумал… Извращенец! Ещё раз с этим полезешь, я начальнику твоему на работу позвоню и про тебя, козла, ему всё расскажу. Вот что значит: «До свадьбы не дам!». А после свадьбы оказалось, что «там» дают только в одобренной партией и комсомолом пролетарской позе сверху и только в темноте. Всё надо проверять заранее. Сам виноват. Пошёл тогда на поводу у матери… Женился без проверки…» – Лёша опять вздохнул. Утреннее плохое настроение снова вернулось в измученную поносом и фригидностью жены душу молодого мента.

Алексей Иванович Возякин приехал в Ленинград по зову сердца. Возвращаться в Череповец после прохождения службы в десантных войсках сердце не хотело. То же сердце подсказало, что в этот криминально насыщенный город надо ехать с подругой из своих череповецких. «Там одни проститутки валютные и беспутницы, – говорила ему мама. – Кроме дурных болезней ничего ты от них не получишь. А тебе жениться надо, скоро двадцать три будет».

Вот так, впопыхах женившись на своей бывшей однокласснице Любе Морозовой, Лёша и поехал в Ленинград. В школу милиции его приняли без вопросов – десантник! Внешне он выглядел на все пять баллов. Высокий, широкоплечий и с чисто по-русски белозубой улыбкой и голубыми глазами. «Почему не в театральный? – спросил начальник курсов полковник Рябов. – Ментов с такой внешностью не бывает. Ты какой-то уж очень добрый. Чисто Добрыня Никитич, честное слово! Тебя боятся не будут, а должны!». По окончании школы в звании лейтенанта он поступил на работу в Петроградский РУВД. Здесь он работал уже седьмой год. Три года назад он получил звание старшего лейтенанта, и тут как раз началось… Демонстрации демократов, демонстрации коммунистов, студентов, творческой интеллигенции. Листовки, плакаты, призывы. Прямо февраль 1917-го! И так же, как в 17-м, вслед за перечисленными товарищами и господами на улицы теперь уже Петербурга вышли бандиты. На улицы – это образно. Они как сидели по кабакам, так там и остались сидеть. Просто их в Ленинграде-Питере стало вдруг очень много. Перед этой последней революцией в городе хозяйничали ребята из банды Феки – боксёра. Феоктистова. Они прославились тем, что запугивали публику в ресторанах и барах, рэкетировали проституток и мелких барыг. Барыга на бандитском жаргоне означало: кооператор, частный предприниматель, торгаш. Барыгу уважать не следовало, поэтому его надо было пугать, бить и рэкетировать. Заодно доставалось по чём зря честным гражданам, пришедшим с женой поужинать в ресторан или отметить с коллегами по работе защиту кандидатской диссертации. Их тоже били, оскорбляли их жён и по всякому глумились над людьми. Фека кому-то наверху «заносил», и его ребят-боксёров менты до поры до времени не трогали. А потом – раз!.. и Феку с подручными упаковали на долгие годы. С началом лихих девяностых в город-герой ворвались Тамбовские, Казанские, Саранские, Воркутинские и другие бандиты и начали его между собой делить. Местные авторитеты делились неохотно, и поэтому в них часто стреляли. Менты в их разборки не встревали. Они использовали напряжённую ситуацию с растущей преступностью для собственного дополнительного трудоустройства. Актуальным стал вопрос, у кого какая крыша. «У меня Усть-Илимские пацаны», – говорил, например, хозяин чебуречной. «А у меня менты из РУБОПА», – отвечал ему второй, у которого ателье пошива верхней одежды. И потом они долго спорили, чья «крыша» лучше. Лёша Возякин в это дерьмо не лез. Он честно отрабатывал свою лейтенантскую зарплату. Когда люди просили о помощи, он им охотно помогал безо всякого вознаграждения. Ну, разве что бутылочку с яркой этикеткой иногда примет. И всё! В этом смысле Льву Наумовичу, конечно, не повезло.