Несмотря на постоянные различные невзгоды и удары судьбы, подлинное утешение Эйтингон всегда находил в семье и детях. Женщины любили разведчика. Он был несколько раз женат.
В трех браках у Эйтингона было четверо детей (два сына и две дочери), а также падчерица и пасынок, которые для него были как родные. Он завещал своим детям жить дружно и помогать друг другу. И не удивительно, что все дети между собой всегда дружили, а после ухода из жизни некоторых из них уже их дети и внуки продолжают поддерживать тесные родственные отношения, крепя память о своем прародителе — замечательном советском разведчике и российском патриоте Науме Эйтингоне.
Наум Исаакович сумел вырастить своих детей людьми достойными. Все они получили высшее образование и добились высокого положения в обществе.
Сын от первого брака, Владимир Наумович, был офицером радиоконтрразведки, участником Великой Отечественной войны. В 1951 году он был уволен из органов, а в 1953-м — с машиностроительного завода в Воронеже. Однако не сломался, стал ученым, деканом экономического факультета Воронежского университета.
Во втором браке с Ольгой Георгиевной Васильевой Эйтингон воспитывал двух девочек: свою дочь Светлану, родившуюся в Китае, и падчерицу Зою Зарубину (ее отцом был первый муж Васильевой — замечательный советский разведчик генерал-майор Василий Михайлович Зарубин). Светлана Наумовна стала успешным врачом, а Зоя Васильевна, великолепная спортсменка, чемпионка общества «Динамо» по легкоатлетическому кроссу и замечательный лингвист — сотрудницей советской внешней разведки.
В своих воспоминаниях, рассказывая о падчерице своего друга, Павел Судоплатов отмечал: «Арест Эйтингона положил конец службе Зои Зарубиной в органах нашей разведки. Она успешно работала с материалами по атомному оружию, на Ялтинской и Потсдамской конференциях, но вынуждена была уйти из органов после его ареста. Прекрасное знание английского языка помогло ей стать одним из ведущих преподавателей, а затем — деканом факультета английского языка Московского института иностранных языков».
Добавим, что позже Зоя Васильевна Зарубина длительное время руководила подготовкой синхронных переводчиков для Организации Объединенных Наций, преподавала в Дипломатической академии. Она являлась видным общественным деятелем нашей страны и международного женского движения, участницей многих международных конференций.
Как отмечалось в самом начале этой книги, проживавшая в Шклове семья Эйтингонов принадлежала к самым бедным слоям общества. В то же время у семьи по линии отца в Европе и США находились весьма состоятельные родственники, занимавшиеся меховой торговлей.
По завершении учебы в военной академии Эйтингон был переведен на работу в Иностранный отдел и начал готовиться к выезду в одну из европейских стран с нелегальных позиций. Однако европейская родня отказалась выполнить его просьбу прислать необходимые рекомендации, бумаги и деньги «для поездки в Западную Европу». А это могло стать хорошим легальным прикрытием для его оперативной работы. В результате Эйтингон выехал на работу в Китай. Позже Павел Судоплатов рассказывал:
«В 1992 году дочь Эйтингона Светлана позвонила мне по телефону и попросила принять свою дальнюю родственницу из Англии, которая приехала в Москву собирать материалы для книги об Эйтингонах. Во время нашей встречи в мае 1992 года я узнал от нее, что ветви «клана» Эйтингонов можно найти в Белоруссии, Москве, Нью-Йорке и Лейпциге. Однако родственники, которые переехали из Европы в Америку и пользовались особыми льготами по торговле меховыми изделиями из Советского Союза, не сыграли никакой роли в профессиональной карьере Эйтингона, и он не поддерживал контактов с ними даже после освобождения из Владимирской тюрьмы».
В 1941 году Эйтингон женился на Музе Григорьевне Малиновской…
17 июня 1935 года все газеты Советского Союза сообщили о том, что в районе Химок (Московская область) был установлен новый мировой рекорд: девушки-парашютистки прыгнули с высоты 7035 метров без кислородных приборов. Кроме того, это был первый в мире групповой прыжок женщин-парашютисток. Его совершили шесть девушек, среди которых была красавица Муза Малиновская.
Муза Малиновская (в девичестве Вихирева) родилась в 1913 году. В 1931 году вышла замуж за Григория Малиновского — инструктора и наставника девушек-парашютисток. В 1932 году у них родился сын Станислав. Накануне войны брак распался.
В период установления рекорда Муза являлась студенткой Института физкультуры, помимо парашютного спорта занималась планеризмом, училась летать на самолете У-2. В 1940 году она стала начальником физподготовки в Академии гражданского флота.
С началом Великой Отечественной войны реакция большинства молодых людей в СССР была однозначна: сотни тысяч юношей и девушек осаждали призывные пункты и военкоматы с требованием отправить их на фронт для борьбы с врагом. Абсолютное большинство были убеждены, что война очень скоро будет окончена сокрушительным разгромом фашистов, и торопились внести свою лепту в этот разгром.
Муза тоже боялась опоздать. Уже 23 июня 1941 года она пошла в ЦК ВЛКСМ, по поручению которого ранее как прославленная парашютистка неоднократно выезжала с лекциями по стране.
В ходе беседы с одним из ответственных сотрудников аппарата Малиновская предложила, чтобы ее — парашютистку, спортсменку, планеристку и летчицу — использовали в любом качестве, в каком она может принести пользу стране. В ЦК комсомола ее направили в органы государственной безопасности.
Обратимся вновь к воспоминаниям детей разведчика:
«В первые дни Великой Отечественной войны Муза вместе с другими прославленными парашютистками и их коллегами-мужчинами была направлена в распоряжение Особой группы НКВД СССР, где и встретилась с профессиональным разведчиком Наумом Эйтингоном.
Лубянка, июль 1941 года. В НКВД идет оживленная работа. Особая группа начала активную подготовку к отражению вражеского нападения диверсионными средствами и формированию парашютно-десантного подразделения. В него принимали комсомольцев и спортсменов. Нет ничего удивительного в том, что в это подразделение попала отличная парашютистка и летчица Муза Малиновская.
Кабинет майора госбезопасности Эйтингона. За столом сидит моложавый мужчина средних лет с волевым лицом. Вокруг на стульях и маленьком диванчике — совсем молодые люди, в основном мужчины. Среди них только три женщины, одна из них — Муза Малиновская. Речь идет о подготовке диверсионных групп, которые будут направлены на оккупированную врагом территорию. Одним из главных способов доставки этих групп к месту назначения является парашют, и владеть им должны уметь все.
Постоянно звонит телефон. Какой, трудно понять: их на маленьком приставном столике — пять или шесть. Но хозяин кабинета безошибочно берет нужную трубку. Он снимает трубку с одного телефона и разговаривает по-английски. Снимает трубку с другого — и разговаривает по-французски. Как потом рассказывала Муза Малиновская, она была поражена организаторскими способностями хозяина кабинета, его знанием иностранных языков, сосредоточенностью, доброжелательностью, умением добиться желаемого результата.
Можно не сомневаться, что и Эйтингон, высочайший профессионал своего дела, несмотря на сложность обстановки и загруженность делами, сразу обратил внимание на красивую молодую женщину со спортивной фигурой и ясным взглядом, первые же слова которой на собраниях и занятиях показали ее ум, спокойствие и уверенность в себе. Он не мог не отметить, что у этой женщины было все, что нужно для разведчицы, отправляющейся за рубеж с опасным заданием. Вскоре Муза стала женой Наума Эйтингона. После замужества выезжала с ним для выполнения ряда важных оперативных заданий за рубеж.
Являясь инструктором по парашютной подготовке бойцов ОМСБОНа, Муза Малиновская часто сопровождала группы парашютистов до места высадки, руководила их высадкой, а потом на этом же самолете возвращалась назад на базу. Порой эти высадки были настолько засекречены, что силы противовоздушной обороны не были предупреждены о пересечении линии фронта советским самолетом, и когда он возвращался, то неминуемо попадал под ураганный обстрел зениток. Это были самые неприятные моменты, потому что было бы, конечно, горько и обидно погибнуть от снаряда, выпущенного своими же войсками».
25 октября 1943 года Муза родила Эйтингону сына и назвала мальчика так, как всегда звала его отца, — Леонидом. В 1947 году в семье появился второй ребенок — дочь Муза.
Леонид Наумович Эйтингон являлся профессиональным спортсменом, мастером спорта СССР по футболу. После окончания Хабаровского политехнического института работал в Москве. Муза Наумовна Малиновская — педагог, тренер, мастер спорта СССР по гимнастике, кандидат педагогических наук.
Для того чтобы немножко больше узнать о Науме Исааковиче как о человеке, еще раз обратимся к воспоминаниям его детей, а также друга и коллеги Павла Судоплатова.
В 1938 году Павел Судоплатов выполнял ответственное задание Центра за рубежом. Прикрывал его Наум Эйтингон. Позже Судоплатов вспоминал: «После операции Эйтингон сопровождал меня до Гавра и посадил на борт советского судна. До сих пор помню, как он выглядел: посмотришь на него и подумаешь, что это обычный французский уличный торговец — без галстука, в неизменном кепи, которое он носил даже в жару.
За годы заграничной работы Эйтингон научился отлично вписываться в местную среду».
Рассказывают дети со слов матери:
«В 1943 году, помимо рождения Леонида, произошло еще одно событие, оставившее заметный след, причем в самом буквальном смысле: шрам на лице Эйтингона.
Поздним вечером он ехал по заснеженным улицам Москвы в старом «роллс-ройсе». Эйтингон сидел на заднем сиденье, которое было отгорожено от водительского кресла стеклом. Стекло было полуопущено.
Внезапно улицу стал перебегать мальчик, и водитель, чтобы не задавить ребенка, резко свернул в сугроб. В нем оказался противотанковый «еж», сваренный из стальных рельсов.
Удар был сильным. Эйтингона бросило вперед, на стекло, в результате чего у него оказались рассечены щека и подбородок.
Водитель доставил его в ближайшую больницу, где Эйтингону была наспех сделана операция. Она оказалась неудачной; раны плохо заживали, гноились, и когда наконец швы сняли, выяснилось, что на лице остался грубый шрам.
Разведчик-профессионал, Эйтингон не мог не переживать из-за этого случая. В шутку он говорил, что в мире уже известен один разведчик со шрамом — Отто Скорцени — и второй будет уже ни к чему. Он понимал, что шрам не просто портит лицо, а будет очень мешать в заграничной работе. <…>
С годами шрам стал менее заметен, и Эйтингон с ним смирился. Он даже придавал ему больше мужественности. Кроме того, теперь, когда он стал одним из руководителей советской разведки, стало ясно, что о продолжительной подпольной работе за границей ему помышлять уже не придется».
Из книги «На предельной высоте»:
«Пока генерал Эйтингон проводил долгие часы за рабочим столом, в перелетах в разные концы огромной страны и в поездках за ее рубежами, его близкие жили жизнью обычной московской семьи. Был ли в этой семье достаток? Наверное, был: дети были одеты в добротную одежду, да и жена могла кое-что время от времени себе покупать.
Генерал, хотя у него и был «выходной» гардероб, любил ходить на прогулки с детьми в военной форме — ему нравилось, что они гордятся отцом. Только в такое время он позволял себе блеснуть генеральским мундиром и орденской колодкой: во всем остальном он был скромным человеком и требовал того же от всех членов семьи.
Единственным его увлечением, ненадолго отрывавшим его от семьи, оставалась охота.
Объездив весь мир и повидав на своем веку столько, что хватило бы на несколько биографий, Эйтингон ценил простые житейские радости: семейный уют, любовь детей, преданность жены. Зло, которое встречалось на его пути, научило его ценить добро во всех формах и проявлениях, и он щедро делился этим умением с детьми. <…>
Незадолго до Нового 1951 года, когда отец был в отъезде, в семье приобрели щеночка. Щенок был белый, пушистый и, конечно, всем нравился. Когда приехал отец, он заметил, что было бы совсем неплохо приобрести охотничью собаку, которая стала бы сопровождать его на охоте. Прошло несколько недель, и наши соседи, которым очень понравился щенок, доверительно сказали матери, что, если мы задумаем приобрести другую собаку, они с удовольствием возьмут у нас нашего щенка. Мать хотела сделать отцу приятное и сообщила ему, что мы нашего щенка можем теперь отдать и купить для отца охотничью собаку. Он, однако, улыбнулся и сказал: «Охота, конечно, дело хорошее, но дети уже привыкли к этой собачке, да и я тоже. Пусть она останется у нас»…»
Об исключительно серьезном отношении Наума Исааковича к молодым сотрудникам свидетельствует следующий факт, рассказанный Павлом Судоплатовым в одной из своих книг:
«Помню, я как-то раз принес ему личное дело молодого чекиста, служившего возле польской границы, с просьбой по возможности перевести его на работу в качестве одного из сотрудников отделения, которым Эйтингон руководил. В деле находилась записка заместителя начальника отдела украинского ГПУ, рекомендовавшего его для службы в Польше недалеко от того места, где тот жил и работал. Эйтингону не хотелось посылать этого молодого человека в Польшу, рядом с границей, где того могли узнать. И он прокомментировал это так: «Если этого парня, не имеющего никакого опыта, поймают при обычной проверке, то чья голова тогда полетит? Если я стану слушать подобные рекомендации, надо будет завести специальную корзину для собирания голов».
Я решил, что вопрос закрыт и ему не хочется, чтобы его беспокоили по поводу устройства этого человека. Но неожиданно Эйтингон сам позвонил Якову Минскеру, возглавлявшему отделение по Дальнему Востоку, и предложил ему взять на работу этого сотрудника».
Рассказывает Муза Наумовна Малиновская:
«Осенью 1951 года сын Эйтингона Леонид должен был идти в первый класс, и отец старался улучить минуту, чтобы позаниматься с ним чтением. У Леонида не всегда получалось, и тогда отец нервничал, ходил по квартире, переживал, ссорился с сыном, потом обнимал его и снова заставлял заниматься.
Леонид хотел стать моряком, и поэтому ему выбирали школу, в которой преподавали английский язык. Обучение тогда было раздельное, и школа для мальчиков с английским языком оказалась не так уж и близко: для того чтобы добраться до нее, нужно было перейти проспект, по которому мчались автомобили. Поэтому директор школы взял с матери мальчика подписку, что она обязуется провожать его в школу и встречать после занятий. Подземных переходов тогда не было. <…>
Однако проводить Леню в первый класс Эйтингон не смог. Генерал находился тогда в Литве. Зато первого сентября Леня получил первую в жизни телеграмму на свое имя, в ней было поздравление от отца».
Как отмечал Павел Судоплатов, рассказывая о своем друге, у Эйтингона «никогда не было никаких сбережений, и даже скромная обстановка в квартире была казенной». Генералу вторит дочь Эйтингона Муза:
«Когда Эйтингон был арестован, к нам домой пришли с обыском. Маму спросили:
— Дача есть?
— Нет, — ответила она.
— А машина?
— Тоже нет, — прозвучал ответ.
Пришельцы осмотрели комнату и с удивлением обнаружили на некоторых вещах инвентарные номера. «Вот так генерал…» Они пожали плечами, забрали охотничье ружье отца, еще какие-то мелочи и ушли, довольно пренебрежительно взглянув на детей.
Это произошло в октябре 1951 года, шесть лет спустя после окончания войны».
Из книги «На предельной высоте»:
«Наступил 1963 год. Леонида должны были со дня на день призвать в армию (он отслужил срочную службу на Краснознаменном тихоокеанском флоте. — В. А.). Муза училась в 9-м классе: не за горами были выпускные экзамены. Эти два события были очень важны для семьи, и в своих письмах Эйтингон старался не внушать им тревоги за себя, отвлекать их этим от текущих дел. Он писал им, что чувствует себя «как обычно», что проблем со здоровьем у него нет.
На самом деле все было не так. Он чуть не умер от опухоли в кишечнике. Его сестра, известный в Москве врач, добилась от тюремных властей разрешения на то, чтобы Эйтингона посетил в тюрьме хирург-онколог Минц. Он спас Эйтингона, блестяще сделав в тюремном лазарете операцию. Кстати, в соответствии с договоренностью, операция была платной. Она длилась долго, проводилась в довольно тяжелых условиях. Но когда сестра Эйтингона приехала к хирургу, чтобы вручить ему его гонорар, он взять деньги отказался. По словам Минца, он не знал, кого будет оперировать; узнав же, заявил, что считает за честь продлить жизнь такого человека, как генерал Эйтингон, и никакой платы за операцию не возьмет».
Несмотря на длительное пребывание в тюрьме, Эйтингон сохранил светлый ум и прекрасную память. Во время прогулок с дочерью по Москве, которые генерал очень любил, он читал наизусть стихи Пушкина, Есенина, Блока.
«Увидев у меня на столике томик стихов шотландского поэта Роберта Бернса, отец сказал, что приятно удивлен, — рассказывает дочь Муза. — Он искренне радовался, что я читаю не только то, что положено читать по школьной программе. А я была удивлена, услышав от него наизусть целые главы из Евгения Онегина. И самым любимым отрывком его было письмо Онегина к Татьяне. Он с удовольствием вслушивался в музыку стиха и хотел, чтобы я испытывала такое же благоговение перед ней. Мне было немножко странно, что человек столь суровой профессии мог так относиться к стихам, к творчеству, ко всему прекрасному…
После выхода из тюрьмы Эйтингон снова начал активно общаться с прежними коллегами по работе в центральном аппарате внешней разведки и с товарищами по боевой работе за кордоном: в Турции, Китае, Мексике, Испании, США».
Могила Эйтингона на Донском кладбище в Москве окружена могилами его соратников и друзей.
Иосиф Григулевич, Вильям Фишер (Рудольф Абель), Конон Молодый, Яков Серебрянский, Павел Судоплатов, Сергей Шпигельглаз, как и Наум Эйтингон, являлись романтиками и подлинными рыцарями внешней разведки, служившими ей и своей стране без страха и упрека, и после ухода из жизни оказались вновь вместе.
Вечная им память!