Уже отмечалось, что, находясь в английских тюрьмах, Лонсдейл с первого дня верил, что руководство советской внешней разведки примет меры к его досрочному освобождению. Эта вера позволяла сохранять спокойствие и стойко переносить тяжелые испытания.

Действительно, работа по вызволению нелегала из тюрьмы была начата Центром сразу после суда над ним. Сам по себе этот процесс представляется довольно кропотливым и сложным делом. Главным в нем является поиск подходящей кандидатуры на обмен. Не всегда это удается обеспечить в короткие сроки.

В «Очерках истории российской внешней разведки» по этому поводу говорится: «В данном случае такая возможность представилась в ноябре 1962 года. В Будапеште был арестован английский бизнесмен Гревилл Мейнерд Винн. Он неоднократно бывал в СССР. Перед очередной поездкой в Москву один из сотрудников английской секретной службы якобы попросил его выполнить ряд разведывательных поручений. Эта деятельность была зафиксирована органами КГБ. После ареста он был доставлен в Москву и над ним состоялся суд.

Винн признал себя виновным по большинству пунктов обвинения и был приговорен к восьми годам лишения свободы».

Возвращение

Осуждение Винна давало возможность добиваться обмена на него Лонсдейла. В течение нескольких месяцев продолжались осторожные шаги с обеих сторон, направленные на достижение соглашения об обмене.

Гревилл Мейнерд Винн — британский бизнесмен, агент МИ-6, поддерживавший связь с полковником Главного разведывательного управления Генштаба Вооруженных сил СССР предателем Олегом Пеньковским. Подданный Великобритании.

Родился 19 марта 1919 года в семье шахтера. Окончил Ноттингемский университет по специальности «инженер-электрик». В годы Второй мировой войны работал в британской службе военной разведки. После окончания войны занялся бизнесом. Основал две коммерческих фирмы, являвшиеся посредниками в деятельности ряда крупных английских компаний, что позволяло свободно разъезжать по всему миру. Неоднократно бывал в СССР.

С 1955 года возобновил сотрудничество с английской внешней разведкой МИ-6. Пройдя специальную подготовку по ведению разведывательной и диверсионной деятельности, стал профессионалом высокого класса.

В декабре 1960 года на Винна в Москве вышел сотрудник ГРУ Пеньковский, предложивший услуги британской разведке за вознаграждение. Винн передал письмо Пеньковского руководству английской разведки и получил согласие на контакт с ним. Более двух лет он поддерживал постоянную связь с Пеньковским, получая от него важную информацию.

Арестованный в 1962 году Пеньковский выдал своего связного. В ноябре 1962 года Винн, находившийся по делам бизнеса в Будапеште, был арестован спецслужбами ВНР и на основании договора с СССР передан советским спецслужбам.

11 мая 1963 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Гревилла Винна к восьми годам лишения свободы с отбыванием первых трех лет в тюрьме, а последующих пяти — в колонии строгого режима.

Под грузом неопровержимых улик Винн сознался в шпионской деятельности и попросил снисхождения к нему как к иностранному гражданину.

В соответствии с частным определением Верховного суда СССР 12 сотрудников британского посольства, замеченных в связях с Пеньковским и Винном, были объявлены персонами нон грата и высланы в Великобританию.

После обмена Гревилл Винн выпустил в Великобритании книгу «Человек из Москвы». Скончался Винн 28 февраля 1990 года.

Несмотря на то что переговоры велись тайно, некоторые сведения об обмене просочились в прессу. Намечаемые мероприятия подверглись резкой критике. Одна из газет писала: «Англия, в отличие от США, никогда не обменивалась шпионами с Россией. Если бы дело Винна создало прецедент, русские одержали бы победу в тайной холодной войне. Какая это была бы победа для русских, если бы акула Лонсдейл был обменен на мелюзгу Винна!» Обстоятельства такого рода серьезно осложняли дело.

Но тем не менее соглашение было достигнуто 7 апреля 1964 года. Через две с небольшим недели был произведен обмен, и Конон Трофимович Молодый снова оказался на родине.

«Утром 21 апреля 1964 года, — вспоминал позже разведчик, — я, заключенный № 5399 тюрьмы Ее Величества Уинсон Грин роуд, что в Бирмингеме, находился в бане и как раз разделся, когда за мной прибежал один из старших надзирателей. Это было само по себе необычно. Он сказал, чтобы я быстро оделся, так как я «нужен»…

Часов в 10 утра меня отвели в кабинет начальника тюрьмы, в котором помимо его самого находились секретарь министра внутренних дел и какой-то старший чин местной полиции.

Поздоровавшись со мной, начальник тюрьмы серьезно произнес: «Господин Лонсдейл (услышав «господин», я понял, что еду домой), я хочу представить вас секретарю министра внутренних дел». Затем мне предложили сесть и объяснили, что у секретаря министра имеется пакет, который он должен вскрыть в моем присутствии и зачитать мне текст документа…

Закончив чтение документа, начальник тюрьмы показал его мне. Все трое присутствовавших подошли ко мне и пожали мне руку.

В приемной меня ждала одежда, в которой я был арестован: темный плащ, серый с зеленым отливом костюм, черные ботинки, белая сорочка, галстук…

Во дворе тюрьмы меня посадили на заднее сиденье машины, которая покатила прямо к ожидавшему ее самолету военно-транспортной авиации. Мы приземлились на авиабазе Готов в английском секторе Западного Берлина».

Сам обмен состоялся в Берлине 22 апреля в 5 часов 30 минут на КПП Штаакен, расположенном на внешнем обводе Западного Берлина по дороге № 5. В условленное время машина с Винном была выдвинута на пограничную линию, то же самое сделали и англичане. После опознания (с нашей стороны эту миссию выполнял прибывший специально из Центра начальник отдела и боевой товарищ разведчика Н. А. Корзников) произошла процедура обмена. Молодый сел в нашу машину, а Винн — в английскую. Машины быстро набрали скорость и поехали по своим маршрутам.

Обмен прошел без происшествий и без посторонних зрителей, так как дорога была перекрыта. На чрезвычайный случай несколько машин как с одной, так и с другой стороны находились поблизости и выполняли роль прикрытия. Конон Трофимович сразу же попал в объятия друзей, которые от всего сердца поздравили его с возвращением на родину.

Об обмене супругов Крогер на агента английских спецслужб Джеральда Брука и двух его соотечественников-уголовников, отбывавших наказание в СССР за контрабанду наркотиков, уже рассказывалось, можно лишь добавить, что проблемы обмена Крогеров решались с участием польских спецслужб. 24 октября 1969 года Крогеры вылетели на самолете из Лондона в Варшаву, а уже 25 октября обычным рейсом прибыли в Москву.

В аэропорту Шереметьево их встречали как всех разведчиков, возвращавшихся из-за рубежа. Было много цветов, были теплые объятия. Леонтина внимательно всматривалась в лица встречавших, надеясь увидеть особенно дорогих ей людей. Но их не было. Да и не могло быть, не положено им было появляться в общественных местах в компании других разведчиков.

Морриса и Леонтину посадили в служебную «чайку», и машина понеслась к Москве.

Вскоре Коэны прибыли на секретный объект нелегальной разведки, где их уже ждали ближайшие соратники по работе в США и Великобритании, которых не было в аэропорту Шереметьево: Фишер (Абель), Молодый, Дождалев, Семенов, Квасников.

А через некоторое время последовал закрытый указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении разведчиков орденами Красного Знамени «за успешное выполнение заданий по линии Комитета государственной безопасности в сложных условиях капиталистических стран и проявленные при этом мужество и стойкость».

После издания этого указа в ЦК КПСС было вторично направлено ходатайство КГБ о приеме Коэнов в советское гражданство. Однако секретарь ЦК Михаил Суслов не пожелал наложить на документ свою резолюцию. Считая супругов «провалившимися разведчиками», он решил обсудить этот вопрос лично с Юрием Андроповым.

На встрече Андропов заметил, что Михаил Андреевич напрасно не доверяет Коэнам. Давая характеристику супругам, председатель КГБ подчеркнул, что они являются интернационалистами, принимавшими активное участие в выполнении многих опасных операций советской разведки в Соединенных Штатах и Великобритании.

— Мне тем более непонятны ваши сомнения и колебания, — сказал Андропов, — после того, как вы недавно поставили свою подпись на представлении о награждении их орденами Красного Знамени.

— Вы забываете, Юрий Владимирович, что тот указ о награждении был закрытым, — тихо возразил Суслов. — О нем никогда никто не узнает, кроме ваших подчиненных. А вот решение о принятии американцев Коэнов в советское гражданство может сразу стать достоянием прессы.

— Я не вижу в этом ничего предосудительного, — возразил Андропов. — Почему вы считаете, что американцы не могут стать советскими гражданами?

Андропов еще раз подчеркнул, что Коэны заслуживают от нашей Родины гораздо большей благодарности за сложную и опасную работу в разведке. Они достойны самого высокого уважения нашего общества за мужество и умение работать. Андропов напомнил секретарю ЦК, что во время допросов, суда и девяти лет тюремного заключения Коэны не выдали англичанам секретов и, несмотря на провокации, угрозы и многочисленные обещания лучшего будущего, не предали нас, вернулись в нашу страну, избрав ее своей второй Родиной.

Михаил Суслов молча взял документ и рядом с подписью министра иностранных дел СССР Андрея Громыко поставил свою.

Что касается Гарри Хаутона и Этель Джи, то в 1970 году они были освобождены и вскоре поженились. В 1972 году Хаутон написал книгу «Операция «Портленд»: автобиография шпиона».

Теплой была встреча Конона Трофимовича Молодого с друзьями и товарищами по работе в Москве. Его поздравили с возвращением председатель КГБ при СМ СССР и начальник советской внешней разведки.

Молодому было присвоено очередное воинское звание полковника. За мужество и стойкость, проявленные при выполнении особых заданий, он был награжден орденом Красного Знамени, а также высшей ведомственной наградой — нагрудным знаком «Почетный сотрудник госбезопасности».

Немного позже Конон Трофимович был награжден и орденом Трудового Красного Знамени. Так была отмечена его работа с молодыми сотрудниками внешней разведки, которой он отдавал много сил и в которой находил большое удовлетворение.

Первое, за что взялся Молодый, прибыв в 1964 году в Москву, — за изыскание любых возможностей для скорейшего вызволения из тюремных застенков своих соратников — супругов Крогер. И уже в следующем, 1965 году англичанам был предложен возможный вариант обмена. Кроме того, возможности Молодого были задействованы и по другим направлениям. «Глубокие знания и богатый опыт разведывательной работы за границей предопределили направление дальнейшего использования Конона Трофимовича Молодого в системе внешней разведки. Ему была поручена работа по подготовке и воспитанию молодежи. Молодого часто приглашали в коллективы местных органов госбезопасности, где он выступал с воспоминаниями о работе за рубежом».

О разведке и разведчиках

Конон Трофимович был чрезвычайно интересным человеком, умным, остро мыслящим рассказчиком и собеседником. Поэтому сотрудники — и не только молодые — различных подразделений внешней разведки с большим удовольствием приходили на встречи с ним. В ходе этих встреч можно было узнать много интересного и полезного. Это подтверждают и беседы Молодого с писателем Валерием Абрамовичем Аграновским, содержание которых было опубликовано через много лет после смерти разведчика. Обратимся к некоторым отрывкам из этой публикации.

«На основании собственного опыта и опыта моих коллег я давно пришел к выводу, что наилучшим прикрытием для разведчика может быть профессия журналиста. Во-первых, журналист — странствующий рыцарь, «свободное копье»: его передвижения в пространстве не поддаются контролю и не вызывают подозрений, так как органичны профессии.

Во-вторых, трудно, если вообще возможно, учитывать его доходы и их источники.

В-третьих, журналист раскован: может обращаться к кому угодно и когда угодно, он «и с угольщиками, и с королями», бывает в трущобах и в высшем обществе, при этом способен принимать любую окраску — надевать, как говорится, «мундир» солдата, бизнесмена, шофера такси, чтобы иметь дело с военными, бизнесменами, дипломатами и рабочим классом.

И уходить в случае неприятностей тоже легко: журналист просто растворяется в воздухе, не оставляя после себя следов (уехал в Абиссинию, в действующую армию во Вьетнам, на велосипедные соревнования «Тур де Франс», на корриду в Испанию, в путешествие по Средиземному морю в обществе знакомого миллионера на его же яхте), ищи ветра в поле!

<…>

Моей «крышей» в прямом и переносном смысле слова были четыре фирмы «по продаже автоматов по продаже» — такое у них длинное название. Мои автоматы торговали тетрадями, водой, вином, фломастерами, бутербродами, аспирином — что только не помещалось в их прожорливом чреве!..

Мои фирмы были рентабельны и давали прибыль, между прочим, задолго до нашего знаменитого правительственного постановления, которым акцентировалось внимание хозяйственников на необходимости добиваться рентабельности.

Скажу вам прямо: «акцентировать» мое внимание нужды не было, я бы просто вылетел в трубу, не будь мои фирмы рентабельны. Разумеется, мне в них не принадлежала ни одна гинея: капитал был ровно настолько моим, насколько и вашим, советским.

Я трудился в поте лица, потому что знал: доходы идут не гнусному капиталисту (мне, например), а моему народу!

Сказал я эти слова с патетикой, но вы уж простите: когда речь идет о миллионах фунтов стерлингов, можно и подбавить восклицательных знаков: хуже, когда их ставят, а вся, извините, задница голая.

Сначала я в одной из фирм был директором по сбыту готовой продукции, то есть бизнесменом «средней руки»: как и все, получал зарплату раз в неделю, по пятницам.

Письма писал размером не больше страницы, в Англии длиннее не пишут; если кто-то и пишет, он либо бездарь, либо ему делать нечего.

Уже здесь, в Союзе, на одной из встреч с общественностью меня спросили: почему я был директором по сбыту, а не генеральным или, на худой конец, по производству? Я ответил: сделать каждый дурак сумеет, а чтобы продать, нужна голова.

Дальше я стал совладельцем фирмы, потом двух, а потом и полным хозяином, да сразу всех четырех фирм, они делились, исходя из четырех типов товаров. Тем не менее я придерживался общей и очень строгой дисциплины: приходил вместе со всеми, уходил в пять часов. Если нужно было уйти днем, как-то объяснялся с секретаршей: «У меня встреча с клиентом!» — она должна была знать, где хозяин и когда будет.

<…>

С детства я был приучен: если что-то делать, то «по-большому», как озаглавила статью одна московская газета в пору моей комсомольской юности.

Бизнес так бизнес. Халтурить я не умел, тем более была мысль: чем больше я разбогатею, тем лучше будет Центру. И я богател. Мои автоматы не были примитивными. В кафе «Литл фиш» («Рыбка»), куда я иногда заходил, чтобы посмотреть автоматы моего конкурента, вы бросили монету в щель и понятия не имели, какая заиграет пластинка. А мои музыкальные автоматы (я и такими торговал) после нажатия соответствующей кнопки давали вам то, за что вы платили. И я, ощутив превосходство над конкурентом, испытывал истинно «акулье» капиталистическое удовлетворение.

Кстати, пусть вас не пугает то обстоятельство, что я употребляю местоимение «мои», говоря о фирмах, автоматах и миллионах фунтов стерлингов. Они такие же «мои», как и «ваши»: советские.

Правда, иногда, входя в роль, я ловил себя на том, что фирмы, на которые мне, собственно говоря, было поначалу наплевать, со временем становились мне дороги, и я по-настоящему спорил, торговался, тратил силы, добиваясь их благополучия. Эта двойная жизнь «по системе Станиславского» меня самого часто пугала…

<…>

Такая вот мелочь: англичане пьют пиво, как у нас пьют квас. Я лично пиво не терплю, но отказаться от него никак не возможно: если у нас в Союзе кто-то упорно отказывается от кваса, можете не сомневаться: шпион!

Я тоже пил пиво — а что делать? Причем пил по классическому «английскому» образцу, мешая сорта пива, чаще всего черное со светлым. И, представьте, привык.

У меня теперь довольно много чужих привычек. Например, здороваясь, я, как и все англичане, слова приветствия произношу, но руки не протягивая и не жму протянутую мне: кто в Англии протянул, тот чужой. А если приходится считать на пальцах, то не загибаю их, как дома, а наоборот, разгибаю, как делают во всей Европе.

<…>

Кто я в чужой стране, как вы думаете? Враг? Ни в коем случае! Тот смысл, который вкладывается в обычное понятие «шпион», ко мне не относится. Я разведчик! Я не выискиваю в чужой стране слабые места с точки зрения экономики, военного дела или политики, чтобы направить против них удар.

Я собираю информацию, исходя из совершенно иных замыслов, поскольку вся моя деятельность направлена на то, чтобы предотвратить возможность конфронтации между моей родиной и страной, в которой я действую. Именно в этом смысле инструктирует нас Центр, и мы придерживаемся этого принципиального указания.

Кстати, вам не приходилось где-нибудь читать, что написано на могиле Рихарда Зорге? В Токио на кладбище Тама лежит гранитная плита с такими высеченными на ней словами: «Здесь покоится тот, кто всю свою жизнь отдал борьбе за мир». Теперь вам понятно, что я хочу сказать.

<…>

Когда идет сложная операция, хирурги, говорят, теряют килограммы. И хоккеисты теряют, и бегуны на длинные дистанции, и актеры за спектакль…

У нас тоже потери, но не в килограммах, а чаще душевные, психологические. Делаешь дело и внутренним взором видишь тонко очерченный меловой круг, переступать который по чисто нравственным причинам нельзя и не переступать тоже нельзя.

После войны я больше ни разу не стрелял, не бил ножом, не бегал ни от кого и ни за кем, не скрежетали тормоза моей машины на крутых виражах, не приходилось мне ходить по карнизу на высоте тринадцатого этажа или прыгать на полном ходу с поезда…

Я ни разу не приклеивал усы или бороду, не надевал парик, не наряжался в военную форму, или женщиной, или в одежду чистильщика сапог. Все это совершеннейшая глупость.

Я полностью согласен с моим коллегой полковником Абелем, который сказал, что разведка — это не приключения, не какое-то трюкачество, не увеселительные поездки за границу, а прежде всего кропотливый и тяжелый труд, требующий больших усилий, напряжения, упорства, воли и выдержки, серьезных знаний и большого мастерства.

Истинная драматургия нашей работы заключается не в таинственной атрибутике, а в чрезвычайно опасной сути всей нашей деятельности за границей, поскольку все мы знаем, что если провал, пощады нам не будет.

<…>

Разведчик должен быть «растворимым» в толпе, незаметным. Одеваться надо прилично, но не броско. Моя родная жена, глядя на меня, когда я бывал дома в Москве, удивлялась: на тебе вроде бы все заграничное, но не похоже, что «иномарка». Я же знал: если в пивной тридцать человек, из которых можно запомнить пятерых, я должен быть не среди этой пятерки, а среди тех двадцати пяти, которые «незаметны» для посторонней памяти.

В Англии некий бизнесмен покупал костюмы, и к локтям ему сразу пришивали кожу. Другой, называемый «джентльменом-фермером», был чрезвычайно богатым человеком, но одевался так скромно, что я мог бы сказать: броская скромность.

Для разведчика и это плохо: ему следует одеваться так, чтобы в глаза «не бросалось».

<…>

Разведчик должен быть элементарно сообразительным.

В раннем детстве меня хотели отдать в школу для особо одаренных детей. Привели к директору, он стал проверять, тестируя: что лежит на столе? Я, как и было предложено, поглядел ровно три секунды, потом отвернулся и добросовестно перечислил: журнал, чернильница, очки, лейкопластырь, настольная лампа, еще что-то.

Директор меня спрашивает: а шапка лежит? Мне нужно было время для соображения, и я уточнил: вы спрашиваете про головной убор или что? Он, наверное, улыбнулся: да, именно так, шапка или кепка? Я уверенно отвечаю: кепка! И меня приняли как вундеркинда.

Я же был просто сообразителен: если директор спрашивает про головной убор, которого я за три секунды на столе не заметил, то, значит, он там лежит. А если лежит, то, разумеется, кепка, потому что на дворе осень, дело в сентябре, кто же осенью носит зимние шапки?..

<…>

Идеальный разведчик — тот, кто умеет уходить от соблазнов. Вот мне, считайте, повезло с «крышей»: миллионер! А мой коллега, который ничуть не хуже меня, десять лет прожил за границей, работая консьержем: каждый сочельник обходил жильцов, «поздравлял с праздником», и получал свои чаевые…

Я старался держать себя в руках, не поддаваться страстям и понимал, что умение носить маску, оставаясь при этом самим собой, и делает в конечном итоге разведчика профессионалом. Маска миллионера давала мне, казалось бы, право на роскошную жизнь, но я правом этим пользовался сдержанно и ровно настолько, чтобы не быть среди миллионеров белой вороной.

Трезвость ума, выдержанность, самоконтроль — три наших кита.

<…>

Настоящий разведчик носит в себе постоянное, нормальное, всепоглощающее и воистину острое желание: домой! На родину! К семье! Если это и есть патриотизм, пусть будет так. Я знаю определенно, что без этого желания мы рискуем впасть в хандру и меланхолию, попасть под чужое влияние».

Жизнь в Москве

После обмена Молодого и возвращения его в Москву за границей и в СССР появились публикации, связанные с работой резидентуры Лонсдейла. В Англии был даже снят кинофильм. Интерес общественности к этому событию был велик. Но зарубежные средства массовой информации нередко искажали факты. Поэтому выступления Конона Трофимовича, в том числе и в прессе, давали объективную картину и способствовали правильному восприятию советской и зарубежной общественностью как деятельности советской внешней разведки, так и фактов, связанных с работой резидентуры Молодого и арестом ее сотрудников.

В одном из своих интервью советским журналистам Конон Молодый подчеркивал: «Я не воровал английские секреты, а методами и средствами, которые оказались в моем распоряжении, пытался бороться против военной угрозы моей стране. Я не понаслышке знаю, что такое война. Я ведь прошел Великую Отечественную войну от начала до конца».

Когда Молодый находился в тюрьмах Ее Величества и после его возвращения в Москву, крупнейшие мировые издательства боролись за право опубликовать его воспоминания, но получали отказ.

В виде исключения Молодому разрешили написать мемуары, которые вышли в Англии и США. Ему это предложение сделали англичане, еще когда он сидел в тюрьме. А отразить некоторые моменты в «мемуарах» Центру было очень выгодно. Позже В. Е. Семичастный (в ту пору председатель КГБ при Совмине СССР) вынес этот вопрос на Политбюро. Говорят, что М. А. Суслов высказался категорически против. И тут В. Е. Семичастный заявил, что разведка на этом может заработать большие деньги, на которые можно купить 75 автомашин «Волга». Услышав это, большой любитель автомобилей Л. И. Брежнев произнес: «Семьдесят пять «Волг» — это хорошо! Пусть пишет».

Правда, в СССР эти мемуары появились только в 1990 году, спустя 20 лет после смерти автора, да и содержание их имело определенную специфику.

Работа разведчика-нелегала Молодого была положена в основу вышедшего на экраны страны в конце 1960-х годов художественного фильма «Мертвый сезон». Конон Трофимович стал прототипом разведчика Ладейникова. Он консультировал Донатаса Баниониса, сыгравшего главную роль в этой картине, и даже считал, что они внешне похожи.

По сюжету советский разведчик Ладейников, он же владелец фирмы по продаже музыкальных автоматов мистер Лонсфилд, проникает в Центр по разработке химического оружия и добывает документацию на разработку газа «Эр-Эйч». Однако вскоре его арестовывают и приговаривают к длительному сроку тюремного заключения. Через некоторое время следует обмен советского разведчика на его западного коллегу на мосту, разделяющем ГДР и Западный Берлин. Как видим, сюжет фильма включает в себя реальные эпизоды из деятельности Гордона Лонсдейла, или разведчика-нелегала Молодого.

Интересный момент: в первых кадрах художественный фильм «Мертвый сезон» представляет зрителям Рудольф Иванович Абель (Вильям Генрихович Фишер), впервые появившийся на «широкой публике». Видимо, для того, чтобы его не узнали, на Абеля надели парик.

«Молодого встретили в КГБ как героя, — свидетельствовал Джордж Блейк. — Тем не менее после столь долгого отсутствия ему было непросто снова привыкать к жизни в Советском Союзе. Дело в том, что Молодый был не только первоклассным разведчиком, но и крайне удачливым бизнесменом. Будучи одним из руководителей канадской фирмы по производству и эксплуатации автоматов по продаже различных товаров (такова была его «крыша»), он заработал миллионы, которые конечно же не положил в свой карман, а полностью перевел Советскому государству. Теперь ему очень нелегко давалась полная ограничений жизнь сотрудника КГБ, некоторые же аспекты советской действительности его просто возмущали. Особенно он критиковал неэффективность и некомпетентность управления советскими промышленными предприятиями и ведения внешней торговли. В то время любая критика, в чем бы она ни выражалась, отнюдь не приветствовалась».

Об интересном случае, который произошел с Молодым, рассказал писатель Валерий Аграновский:

«Конону Трофимовичу очень многие в Комитете симпатизировали, ценя его профессиональный и человеческий талант. Какое-то время его, как и Рудольфа Ивановича Абеля, возили на встречи с разными коллективами, например в ЦК ВЛКСМ или на ЗИЛ. Потом эти встречи прекратились, так что его «пенсионный покой» уже ничто не нарушало, он мог отдыхать, живя на даче и собирая, положим, грибы.

Почему так случилось? Вот пример. На автозаводе ему показали сначала производство — водили по службам и цехам, а потом пригласили в зал, битком набитый молодыми рабочими. Конечно, бурные аплодисменты — авансом. А он, буквально потрясенный хаосом и низкой производительностью труда, вышел на трибуну и прямо так и сказал: «Какой же у вас, дорогие товарищи, бардак на заводе! Я бы такое, извините за выражение, и дня не потерпел на моей фирме! Вот дайте мне ваш завод на один только год, я из него конфетку сделаю, наведу порядок и дисциплину, ну, разумеется, и рублем никого не обижу!»

Тут уж аплодисменты были не из вежливости, а по существу, честно им заработанные».

После этого случая последовали беседы в руководящих партийных кабинетах относительно необходимости для коммуниста избавляться от мелкособственнических замашек. В ответ Молодый заявил, что он как истинный коммунист хочет, чтобы наша промышленность и экономика…

Но руководящие партийные деятели такие речи не любили, а потому настаивали на отказе в дальнейшем «от чуждой нам психологии»…

До 1980 года у москвичей пользовалась большой популярностью фотостудия Гесельберга на Кузнецком Мосту, недалеко от центрального здания КГБ на Лубянке. Здесь делали прекрасные фотографии. Фотоателье посещали не только простые москвичи, но и сотрудники органов госбезопасности, заказывавшие в нем фотокарточки на документы. Но никто из посетителей даже не подозревал, что в задней комнатке фотостудии частенько собирались такие знаменитости советской внешней разведки, как Судоплатов, Эйтингон, Райхман, Зарубин, Фитин, Семенов, Фишер (тогда еще — Абель), Молодый и другие, еще служившие, сотрудники, чтобы поговорить и пропустить по рюмочке. Гесельберг был многолетним другом многих ветеранов-разведчиков и гостеприимным хозяином. Только здесь, среди близких друзей, и Молодый, и Абель позволяли себе иногда пожаловаться коллегам на то, что их используют в качестве музейных экспонатов и не дают настоящей работы. А Молодый рвался на боевую работу, предлагал даже сделать пластическую операцию. Но…

Встречи на Кузнецком Мосту закончились в 1980 году, когда студия Гесельберга была снесена и на этом месте появилось новое здание КГБ. Правда, Молодого и многих других его друзей-коллег по «посиделкам у Геселя» к этому моменту уже не было в живых.

Конон Трофимович любил сравнивать работу разведчика-нелегала с работой космонавта. По его мнению, эти две профессии объединяет в первую очередь исключительно трудоемкая и напряженная индивидуальная подготовительная работа к выполнению заданий, которые ставятся на полет или на командировку. «Но в отличие от космонавтов, — подчеркивал он, — у разведчиков, выполняющих задание, нет дублеров, готовых заменить их в последнюю минуту. Поэтому я всегда соблюдал строгий режим питания (заказывал, например, в ресторанах или кафе фирменное блюдо, являющееся, как правило, лучшим из того, что вам могут предложить) и сна. Вместе с тем, обладая отменным здоровьем, я мог длительное время обходиться без сна и горячей пищи, не теряя при этом работоспособности».

…В феврале 2000 года Зал истории внешней разведки в штаб-квартире СВР в Ясеневе посетили российские космонавты. Летчик-космонавт Виктор Афанасьев передал сотрудникам СВР бесценный дар — книгу «Гордон Лонсдейл: моя профессия — разведчик». Члены авторского коллектива — Н. Губернаторов, А. Евсеев, Л. Корнешов — неоднократно встречались и беседовали с Кононом Трофимовичем в последние годы его жизни. Увлекательные рассказы и воспоминания разведчика о работе за рубежом и легли в основу этой книги. Переданная в подарок разведчикам, она с 14 января 1991 года по 28 августа 1999 года находилась в космосе, а с 16 января 1991 года по 27 августа 1999 года — на космическом комплексе «Мир». Практически все свободные от текста места на страницах книги покрыты штампами экспедиций, посещавших комплекс. Значит, космонавты о Молодом читали. И значит, советский разведчик-нелегал помогал разведчикам космоса выполнять их исключительно трудные и ответственные задания.

В свободное время Конон Трофимович любил выезжать с семьей за город. Он наслаждался природой, много времени проводил, бродя по подмосковным рощам, полям, берегам небольших речек, особенно любил собирать грибы.

Вот и последний день жизни Молодого прошел на природе. В пятницу, 9 октября 1970 года, Конон Трофимович с женой и друзьями — тоже семейной парой — отправился за грибами в район небольшого городка Калужской области Медынь, что в 62 километрах от Москвы. Тамошние места по осени всегда славились своими грибными угодьями.

Выехали из Москвы за полдень, чтобы переночевать в палатке, а утром пойти по грибы. Приехав на место, разбили палатку и стали разводить костер. Устав после долгой дороги, Конон Трофимович присел на раскладной стул. Неожиданно для всех он потерял сознание и упал на траву. Ближайшая больница находилась в Медыни, в 10 километpax. Товарищ Молодого сразу же повез его туда на машине, однако спасти его не удалось. Обширный инсульт…

Видимо, нервные нагрузки, которые испытывал разведчик на работе за рубежом, и три с половиной года тюрьмы сделали свое дело. Так в 48 лет ушел из жизни прекрасной души человек, фронтовик, отважный разведчик полковник Конон Трофимович Молодый. Его смерть стала тяжелой утратой для коллектива сотрудников внешней разведки.

В официальном некрологе Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР отмечалось:

«На протяжении всей службы в органах КГБ СССР К. Т. Молодый характеризовался как исключительно добросовестный, способный, честный и смелый сотрудник, отдавший себя целиком делу обеспечения безопасности нашего государства. Его отличали большое жизнелюбие, высокая культура, подлинное чувство товарищества, любовь к Родине и глубокая вера в правоту того дела, которому он служил».

Интересно, что многие английские газеты опубликовали сообщения о кончине советского разведчика, известного как герой «портлендского дела». В газетах появились большие портреты Гордона Лонсдейла — Конона Молодого.

Имя Конона Трофимовича Молодого занесено на Мемориальную доску Службы внешней разведки Российской Федерации. В военное и мирное время полковник Молодый мужественно и честно служил своей Родине.

Могила разведчика Молодого на Донском кладбище в Москве находится рядом с захоронениями его отца и матери — замечательных русских интеллигентов.

Здесь же, поблизости, покоятся останки его боевых друзей и соратников — Иосифа Григулевича, Наума Эйтингона, Павла Судоплатова, Вильяма Фишера (Рудольфа Абеля). Рыцари советской внешней разведки и после ухода из жизни оказались вновь вместе.

В первую годовщину смерти Конона Трофимовича Молодого тогда молодой, начинающий сотрудник внешней разведки, слушатель Краснознаменного института КГБ, а сейчас уже ее ветеран В. А. написал стихотворение, посвященное памяти выдающегося советского разведчика-нелегала:

ПАМЯТИ «БЕНА»