Среди многочисленных государственных наград сотрудников внешней разведки, полученных ими в период Великой Отечественной войны и выставленных в Зале истории внешней разведки, что в штаб-квартире СВР в московском районе Ясенево, неизменное внимание привлекает скромный знак воинской доблести «Отличный разведчик». За мужество и храбрость, проявленные при выполнении заданий командования на фронтах войны, этим знаком в 1943 году был отмечен фронтовой разведчик, кавалер многих орденов и боевых медалей Конон Трофимович Молодый — будущий видный советский разведчик-нелегал «Бен». Следует подчеркнуть, что этим солдатским знаком Конон Трофимович очень гордился.
Но прежде чем рассказать о боевом пути Молодого по фронтовым дорогам, остановимся на истории создания этого почетного нагрудного знака солдатского отличия.
Знак воинской доблести
Весной 1942 года техническому комитету Главного интендантского управления Красной армии было поручено разработать проект ордена для награждения всех категорий военнослужащих. Его эскизы готовили художники С. И. Дмитриев и А. И. Кузнецов.
По нескольким отобранным рисункам изготовили пробные образцы будущей награды в металле и 18 апреля представили их в правительственные инстанции на одобрение. Его получил с некоторыми изменениями, которые вносил лично И. В. Сталин, рисунок А. И. Кузнецова. 25 апреля 1942 года были окончательно утверждены образцы ордена Отечественной войны I и II степени. А проект С. И. Дмитриева послужил основой нагрудных знаков для поощрения особо выдающихся воинов различных воинских специальностей «из числа рядового и младшего начальствующего состава Красной Армии, Военно-Морского Флота и войск НКВД».
Указ Президиума Верховного Совета СССР об учреждении нового ордена был издан 20 мая 1942 года. А на следующий день последовал Указ об учреждении нагрудного знака «Гвардия» и первых семи знаков солдатского отличия: «Снайпер», «Отличный пулеметчик», «Отличный минометчик», «Отличный артиллерист», «Отличный танкист», «Отличный подводник» и «Отличный торпедист».
Всего за период с 1942 по 1950 год было учреждено 23 нагрудных знака. В частности, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 марта 1943 года был учрежден нагрудный знак «Отличный разведчик». Он являлся наградой для отличившихся разведчиков — бойцов и младших командиров Красной армии, «систематически добивавшихся высоких показателей при выполнении заданий командования, в частности, в ходе ведения разведки боем, добывания данных, раскрывающих местонахождение, состав, огневую систему, намерения и боеспособность противника, образцов вооружения, боеприпасов и других боевых материалов, при захвате контрольных пленных противника и своевременной доставки данных командованию».
В отличие от других знаков воинской доблести в Положении о нагрудном знаке «Отличный разведчик» указывалось, что «разведчики, награжденные и награждаемые орденами СССР за проявленное мужество и храбрость при выполнении задач по разведке, награждаются и этим нагрудным знаком».
Указ предоставлял право награждения нагрудным знаком «Отличный разведчик» командующим войсками фронтов и армий, командирам корпусов, дивизий и полков, а также устанавливал порядок его ношения — на правой стороне груди.
Нагрудный знак «Отличный разведчик» представляет собой фигурный щит, наложенный на позолоченный дубовый венок, ветви которого, перевитые лентой, покрытой красной эмалью, выступают по краям щита. Поверхность щита покрыта рубиново-красной эмалью, а края окаймлены оксидированной полоской с симметрично расположенными по ней точками. В верхней части щита полоска переходит в витое украшение. В верхней части знака на щит наложена рубиново-красная эмалевая пластинка, в середине которой — позолоченное изображение серпа и молота. По краю пластинка имеет белый эмалевый поясок с надписью «Отличный разведчик». Белый эмалевый поясок имеет по краям позолоченные ободки, а в нижней части — пятиконечную звездочку. В нижней части щита помещено покрытое позолотой изображение скрещенных автомата и обнаженного клинка и расположенного под ними бинокля. Размер знака по высоте — 46 миллиметров, по ширине — 37 миллиметров.
Войсковой разведчик
Вряд ли кто будет оспаривать утверждение, что разведчиками не рождаются, ими становятся. А базой для такого становления является сочетание твердого характера, целеустремленности, жизненного опыта, знаний и способностей, а также тех личностных качеств, которые помогают держаться уверенно в незнакомой среде, преодолевать естественный страх, легко контактировать с различными людьми. К тем же, кто связывает свою судьбу с нелегальной разведкой, предъявляемые требования стократ выше. Не секрет, что будущий нелегальный резидент Молодый пришел в Службу достаточно подготовленным, имея за плечами солидный опыт, который ему, несомненно, дало участие в Великой Отечественной войне. Уйдя на службу в Красную армию мальчишкой, он вернулся домой после Победы умудренным жизнью фронтовиком, повзрослевшим и заматеревшим. Молодый прошел войну, что называется, «от звонка до звонка» — от первого до последнего дня, о чем до сих пор пишут лишь в общих чертах. Попробуем, по возможности, хоть немного восполнить данный пробел.
Молодый был из того поколения, которое со школьной скамьи ушло на войну. В 1940 году он окончил среднюю школу и в октябре того же года был призван в ряды Красной армии.
А потом была война…
Незадолго до своей смерти Конон Трофимович вспоминал: «Начало войны застало меня уже в армии. Еще в октябре 1940 года я начал срочную службу и попал в Западный особый военный округ. Вместе с одиннадцатью москвичами-десятиклассниками я был направлен в разведывательный артиллерийский дивизион. Из этой небольшой группы осталось в живых двое».
В самый тяжелый период Великой Отечественной войны, а именно в первые ее недели и месяцы, летом и осенью 1941 года, довелось Конону Молодому принять участие в грандиозном Смоленском сражении, а затем и в оборонительных боях на московском направлении. Военными дорогами шел он в составе корпусного 644-го пушечного артиллерийского полка (ПАП) 29-й армии Западного фронта.
Часть эта была сформирована вскоре после начала войны — 14 июля 1941 года, в городе Моршанске Тамбовской области, после чего ее сразу же погрузили на железнодорожные платформы и в теплушки и срочно перебросили на фронт, в действующую армию. Эшелоны полка следовали почти безостановочно. И вот уже позади остались Москва, Калинин, Вышний Волочёк, с ходу первый эшелон проскочил горящую станцию Бологое и повернул на юго-запад, в сторону города Осташкова. Проследовав через Осташков, Пено, Андреаполь, он остановился на безымянном разъезде среди леса, на ближних подступах к городу Торопец. Быстро разгрузившись, полк сосредоточился в хвойном лесу. Вскоре прибыли и другие эшелоны. В соответствии с приказом Г. К. Жукова 644-й артполк был включен в состав 29-й армии Западного фронта, войска которого вели тяжелые оборонительные бои на смоленском направлении. Из района сосредоточения часть совершила марш к фронту. Преодолев свыше 80 километров, дивизионы полка заняли позиции на правом берегу Западной Двины у села Севостьяново Западнодвинского района Калининской (ныне Тверской) области. На этом рубеже полку была поставлена боевая задача поддержать артиллерийским огнем наступление 243-й стрелковой дивизии генерал-майора Пархоменко.
Вот как впоследствии вспоминал тот первый бой бывший однополчанин разведчика, командир 1 — й батареи 644-го артполка 29-й армии полковник в отставке Савелий Ильич Чернышев: «Перед фронтом 243-й стрелковой дивизии, на противоположном берегу Западной Двины, просматривалось слегка холмистое открытое поле, с трех сторон которого простирался хвойный лес. Ближе к левому краю и в центре поля находились два населенных пункта: Соковичино и Баево. Левее села Морозово Западная Двина делала крутой поворот и уходила в наш тыл, в результате часть подразделений дивизии оборонялась за рекой по западной опушке леса. С этого направления и было решено нанести удар по врагу. Атака частей дивизии была назначена на 10 часов утра, когда противник меньше всего ожидал нашего наступления. В назначенное время два дивизиона артполка и артиллерия дивизии произвели мощный 15-минутный огневой налет по боевым порядкам врага. Не успел еще затихнуть грохот от разрывов снарядов и мин, как пограничники и бойцы внутренних войск, развернувшись в цепь, стремительно атаковали противника.
Достигнув первых окопов неприятеля, они пустили в ход гранаты, приклады и штыки. Расчеты 45-мм пушек, двигаясь в боевых порядках наступающих, огнем прямой наводки уничтожали пулеметные точки и дзоты. Захваченные врасплох, фашисты дрогнули и начали пятиться…
Наблюдая это паническое бегство врага, наши артиллеристы усилили огонь. Батареям была дана команда не жалеть снарядов. По всему обозримому полю среди бегущих гитлеровцев вставали фонтаны земли, дыма и пыли от разрывов тяжелых пушечных снарядов. От прямых попаданий и осколков горели автомашины, переворачивались мотоциклы, падали лошади в артиллерийских упряжках, валились подводы и походные кухни. Оставшиеся в живых фашисты удирали без оглядки и вскоре скрылись за горизонтом в лесу. На склонах холмов, в оврагах и населенных пунктах валялись десятки трупов врага, брошенное оружие, боеприпасы и боевая техника. Мы, артиллеристы, впервые наблюдали, как наши славные воины-чекисты при поддержке артиллерийского огня обратили в бегство завоевателей Европы».
Красноармеец разведывательного артиллерийского дивизиона Конон Молодый тоже был там…
Осенью 1941 года 644-й пушечный артиллерийский полк держал оборону на рубеже Старая Русса — Демянск — Осташков — Селижарово. С 21 июля 1941 года в составе Западного фронта он участвовал в Смоленском сражении, оборонительных боях к югу от города Торопец и на левом берегу Волги на участке Ржев — Старица. С октября, в составе Калининского фронта, принимал участие в обороне Калинина, Вязьмы, боях под Ржевом.
Это были тяжелые, изматывающие позиционные бои в обороне, где Конон Молодый, который прикрутил к петлицам сержантские треугольники, начал осваивать мастерство дивизионного разведчика.
Каким же был этот нелегкий солдатский труд? Лучше всего об этом, пожалуй, поведал в своей повести «Звезда» фронтовик-разведчик Эммануил Казакевич: «Надев маскировочный халат, крепко завязав все шнурки — у щиколоток, на животе, под подбородком и на затылке, разведчик отрешается от житейской суеты, от великого и от малого. Разведчик уже не принадлежит ни самому себе, ни своим начальникам, ни своим воспоминаниям. Он подвязывает к поясу гранаты и нож, кладет за пазуху пистолет. Так он отказывается от всех человеческих установлений, ставит себя вне закона, полагаясь отныне только на себя. Он отдает старшине все свои документы, письма, фотографии, ордена и медали, парторгу — свой партийный или комсомольский билет. Так он отказывается от своего прошлого и будущего, храня все это только в сердце своем.
Он не имеет имени, как лесная птица. Он вполне мог бы отказаться и от членораздельной речи, ограничившись птичьим свистом для подачи сигналов товарищам. Он срастается с полями, лесами, оврагами, становится духом этих пространств — духом опасным, подстерегающим, в глубине своего мозга вынашивающим одну мысль: свою задачу.
Так начинается древняя игра, в которой действующих лиц только двое: человек и смерть».
Помимо участия в поисках занимался Конон Молодый также и тем, что называется «инструментальной разведкой», и было это главной работой артиллерийских разведчиков. Невероятно тяжелая и ответственная задача. Как вспоминал об этом другой ветеран, на войне тоже бывший разведчиком: «Помню утомительные дни наблюдения за передним краем противника. С раннего утра и до темноты, вечером и ночью. Глаза до того болели, что я промывал их холодной водой. Затем привык».
Если посмотреть донесения о потерях 644-го ПАП в декабре 1941-го — январе 1942 года, то получается, что этот полк в то время действовал в Старицком районе… Назывался он тогда 644-м АП РГК (артиллерийский полк резерва главного командования) и понес серьезные потери в боях у деревень Вяхирево и Дмитриевское Старицкого района Калининской области.
В феврале 1942 года полк потерял немало людей убитыми и ранеными в районе деревни Киево Ржевского района Калининской области. Жуткие, кровопролитные были там бои…
Основная задача у всех категорий пеших разведчиков, к которым относились и дивизионные разведчики 644-го ПАП, — разведать оборону противника, его ближние тылы, любой ценой достать, взять «языка». Если прервана связь с соседями, значит, восстановить ее. К тому же разведчиков иногда использовали и вместо пехоты. Полковая, дивизионная разведка, к которой принадлежал Конон Молодый, в основном действовала в пределах передовой и ближних тылов. Войсковые разведчики ходили в тыл уже дальше, в пределах 20 километров. Глубже на вражескую территорию проникали лишь фронтовые разведчики, нередко носившие немецкую форму и прекрасно знавшие немецкий язык. В поиск набирались группа захвата и группа обеспечения. В группу захвата входило максимум пять человек. Инструментальную разведку проводили в одиночку или парами.
«Одежду носили обычную, без погон, без наград и знаков отличия. Под конец войны переодевались во все немецкое — сапоги, маскхалаты… Только пилотка своя. Правда, когда шли в тыл врага, нередко надевали трофейную. И оружие тоже часто использовали трофейное».
К сожалению, Конон Трофимович оставил очень мало воспоминаний о войне. Кое-чем поделился он с сыном Трофимом, который в одном из интервью поведал следующее: «Отец был… в разведке в артиллерийском дивизионе. Я был знаком с дядей Вовой Чеклиным, старшим его группы, в составе которой отец ходил за линию фронта брать «языков». Служили, как они говорили, «весело», но какое жестокое было время! Чеклин, умерший раньше отца, мне рассказывал, что после одной такой удачной зимней вылазки доложил он в штабе о взятом «языке» и возвращался знакомой тропинкой в землянку. А его ребята понатыкали в сугробах замерзших мертвых немцев с оружием в руках. Идет дядя Вова, поворачивает к землянке — а тут немцы. У него рефлекс: падает, стреляет чуть не в упор, а они стоят. И из-за бугорка — дикий хохот. Что вы хотите? Молодые парни, 1922 года рождения, вот так они его и разыграли…»
Один из бывших войсковых разведчиков в документальной книге о войне вспоминал: «Хороший разведчик должен прежде всего обладать психологической устойчивостью. Главное, чтобы в очень сложные и ответственные моменты он не бросился в панику… И потом нужно привыкнуть, что в любой момент тебя могут убить… Если ты думаешь, как бы выжить, ты уже не надежен. Вот это и будет «посредственный разведчик». Он не трус, но на ответственное задание его не возьмешь».
С Кононом Молодым ходили в разведку охотно. И этим все сказано…
В марте 1943 года полк понес потери в наступательных боях за деревню Коробово Старицкого района. Большую роль в успешном окончании операции по освобождению этого населенного пункта сыграли разведчики, выявившие расположение огневых точек противника.
На фронте разведчики изматывались физически и морально, поскольку рисковать им приходилось значительно чаще других. В подтверждение этих строк приведем краткие выдержки из опубликованных воспоминаний ветеранов, воевавших в таких же частях, что и Конон Молодый:
«Почему я в разведку пошел? Там сам за себя в основном отвечаешь и надеешься только на себя да на верных, проверенных товарищей…»
«Разговоры на тему, что, мол, будем делать после войны, у нас не звучали. Потери у разведчиков были просто страшные».
«Был закон: своих, даже мертвых, вытаскивать, если возможно».
«В какое время года труднее всего воевать? В любое плохо. Очень плохо, когда луна. Мы эту предательницу луну ненавидели. Особенно зимой на снегу видны тени. Никакой маскхалат тебя не скроет — ползешь, и видно, как твоя тень ползет. Летом-то еще ничего… Зимой страшно ползти, наст хрустит…»
«У наших самым надежным паролем был мат. Тебе дают пароль, когда идешь на задание, а если задержался, пароль уже поменяли. Ты возвращаешься, а тебя свои же начинают обстреливать. Единственное, что помогало — начинаешь сразу громко крыть стреляющих «по матушке», и огонь прекращается».
«Спиртным никто чрезмерно не увлекался. Выпивали лишь перед разведкой боем, которую у нас называли «разведкой смертью». Перед обычным разведпоиском, как правило, не пили. Это была для нас обычная работа, и в стимуляции нашей смелости алкоголем мы не нуждались».
«Помните, разведчики и диверсанты — это единственные люди в армейских рядах, которые всю войну провели, как говорится, лицом к лицу с врагом и со смертью. В буквальном смысле… Любой фильм ужасов покажется вам лирической комедией после честного рассказа войскового разведчика о том, что ему пришлось увидеть и испытать в разведке. Нам ведь часто приходилось немцев не из автоматов убивать, а резать ножами, душить руками… Сами вдумайтесь, что стоит за фразой «я снял часового» или «мы бесшумно обезвредили охрану»… Спросите разведчиков, какие кошмары им снятся до сих пор по ночам».
По словам друзей и родственников Конона Трофимовича, этот общительный человек был крайне скуп на воспоминания о пережитом в лихую годину войны. Возможно, не хотел бередить нанесенные ему фронтом душевные раны…
Как впоследствии признавался сам Конон Молодый в изданной по материалам бесед с ним книге «Моя профессия — разведчик»: «Я был в том самом первом звене армейской разведки, которое действует непосредственно на передовой. Взять «языка», разведать расположение огневых точек — такие задания ставились перед бойцами подразделения, в котором я служил… Сначала рядовым, потом офицером. Закончил войну в должности помощника начштаба… О характере заданий, которые нам поручали, можно судить по тому, что из трехсот человек, которые начали войну со мной, завершили ее лишь семнадцать. В том числе и я…» И здесь же припомнил конкретный случай из своей фронтовой биографии: «Однажды вдвоем с товарищем ушли мы в разведку. Впрочем, не ушли — уползли. Нам не повезло: на ничейной земле немцы засекли нас. Белой пустыней лежали снега, тихо мерцали, холодно искрились под бледной, будто напуганной бесконечным грохотом войны, луной. Вспыхивали и гасли, распахивая небо, ракеты. Ударила автоматная очередь — пули легли чуть сбоку от нас. Мы повалились, зарылись в сугроб. Мороз был такой — звезды, казалось, трещали. Так мы пролежали часа два, а может, и меньше — время казалось бесконечным.
— Всё, пошли дальше, — тихо сказал товарищ.
— Лежи. Рано.
— Забыли про нас фрицы. Или решили, что прихлопнули.
— Лежи, — попросил я.
Товарищ не послушался. Приподнялся на мгновение. Очередь прошила ему грудь…»
В другой раз Молодый с сослуживцами ехал в крытом брезентом кузове грузового «студера», когда неожиданно налетевший немецкий истребитель буквально изрешетил из пулеметов машину, убив и ранив большинство бывших в ней солдат. Что касается Молодого, то он не получил ни царапины…
Летом 1943 года началась наступательная операция Красной армии на Смоленщине. Вот выписка из боевого приказа, датированного началом августа: «275-я стрелковая дивизия с 256-й танковой бригадой… прорывает оборону противника на участке безымянная высота 1,5 км западнее Жеребцово, Теленково. Поддерживает 644-й ПАП».
Конон Молодый со своими однополчанами принимал непосредственное участие в этом сражении, которое завершилось освобождением от немецко-фашистских захватчиков Смоленска и многих других близлежащих городов и сел. Приказом № 25 от 25 сентября 1943 года 644-й пушечный артиллерийский полк полковника Кривошапова получил почетное наименование «Смоленского». Позже он вошел в состав 31-й армии, с которой воевал до конца войны. В феврале — марте 1944 года он участвовал в Витебской операции. В составе 3-го Белорусского фронта сражался в Белорусской и Гумбинненской наступательных операциях.
Конон Молодый к тому времени уже надел офицерские погоны — стал младшим лейтенантом.
В мае 1944 года 644-й ПАП был преобразован в 140-ю армейскую пушечную артиллерийскую бригаду (ПАБ), которая практически сразу же отличилась в боях. Она, в частности, принимала участие в освобождении Витебска. 26 июня 1944 года войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов в ходе проведенной на первом этапе операции «Багратион» Витебско-Оршанской (23–28 июня 1944 года) наступательной операции выбили фашистов из города. Всем частям, участвовавшим в освобождении Витебска, Верховным главнокомандующим была объявлена благодарность. В их честь 26 июня 1944 года в Москве был дан артиллерийский салют двадцатью залпами из 224 орудий. Помимо непосредственно военнослужащих орденами были награждены и наиболее отличившиеся воинские части. Среди удостоенных ордена Красного Знамени была и 140-я Смоленская армейская пушечная артиллерийская бригада, в которой служил Конон Молодый. Впоследствии она сыграла важную роль в ликвидации минского «котла», осуществленной в период с 5 по 13 июля 1944 года.
В последние дни лета 1944 года войска 3-го Белорусского фронта и в их составе 31-я армия, а с ней и 140-я армейская ПАБ вышли к границам Восточной Пруссии. Начались упорные, кровопролитные бои, которые шли уже на вражеской территории. Фашисты сопротивлялись отчаянно.
Бригада участвовала в Восточно-Прусской наступательной операции. Вспоминая рассказы отца о том периоде, Трофим Кононович писал:
«Никак наши не могли взять Кёнигсберг. Нужен был хороший «язык», а у разведчиков — ноль. И наткнулись они на какое-то странное место: ворота, въезжают автомобили и словно под землю проваливаются. Причем днем машины все больше обшарпанные, вечерами — «мерседесы», «опели». Подобрались разведчики поближе, разузнали. Оказалось, что в подземном бункере разместили немцы публичный дом. Утром туда отправлялись солдаты, вечером — уже офицеры. Наши их накрыли, захватили кучу офицеров…»
Идея «свинтить» разомлевших вояк принадлежала Ко-нону Молодому. Он со своими подчиненными воплотил ее в жизнь без потерь со своей стороны. За что и получил один из своих орденов — Отечественной войны I степени.
В разведку шли добровольно, причем принимали любого, был бы сильным, ловким, смелым и решительным. Если в первые годы войны отбирали лучших из лучших, то ближе к ее концу, когда многие из прежних выбыли из строя, никто уже особенно не рвался воевать в разведке. И оттого ей катастрофически не хватало кадров. Вот и принимали туда даже добровольцев из числа бойцов штрафных рот и батальонов. Судимость с них при этом снималась. Но и из них шли в разведку только самые отчаянные…
В начале апреля 1945 года, понеся тяжелые потери, бригада была отведена на переформирование, пополнение личным составом и техникой, после чего приняла участие в наступательных боях на территории Германии и непосредственно в штурме Берлина. Конон Молодый имел удовольствие лично видеть горящий рейхстаг и даже оставить на нем автограф.
В конце войны приданная вместе с 31-й армией 1-му Украинскому фронту 140-я бригада участвовала в Пражской наступательной операции.
В первые дни после Победы
В 1966 году, незадолго до очередной годовщины Победы советского народа в Великой Отечественной войне, Конон Трофимович рассказывал:
«В годы войны фронтовикам казалось, что многие боевые эпизоды никогда не исчезнут из их памяти. Но это оказалось не так. И после войны наша жизнь была наполнена яркими событиями, и постепенно мы стали все реже воскрешать в своей памяти годы, проведенные на фронте.
Приближающаяся годовщина нашей исторической победы невольно заставляет всех нас, и особенно бывших фронтовиков, вспомнить о войне.
Сейчас трудно выделить какой-то отдельный эпизод. Начинаешь вспоминать какое-то яркое событие, и тут же возникают образы боевых друзей, погибших во время боевых операций. Как мало пожили они! Как грустно, что столько друзей не отметили День Победы.
Особенно запомнились мне первые дни после Победы. Мы только что вступили на территорию Чехословакии, куда нас перебросили из-под Берлина 2 мая. Должен признаться, что большинству из нас просто не верилось, что война закончилась, а мы остались в живых. Ведь после нескольких лет на фронте мы смотрели на смерть в бою как на вполне нормальное и чуть ли не закономерное явление. На эту тему обычно не разговаривали, но вряд ли было много людей в нашей части, которые рассчитывали увидеть конец войны.
Хотя война и закончилась, сопротивление отдельных групп противника продолжалось. Объяснялось это тем, что немцы во что бы то ни стало хотели сдаться американцам, боясь возмездия за свои преступления против советского народа.
Проезжая через небольшой чешский населенный пункт спустя три или четыре дня после окончания войны, я услышал стрельбу. Вместе с нами через это местечко тянулся обоз. Движение остановилось, и я пошел вперед, чтобы выяснить, в чем дело. Оказалось, что обнаружена группа эсэсовцев, которые засели в ратуше и отказались сдаваться.
Ратуша стояла посреди базарной площади, и подступиться к ней было трудно. Кроме взвода разведки, который был со мной, других боевых подразделений поблизости не было.
Честно признаюсь, что ни мне (я тогда был помощником начальника штаба по разведке), ни моим бойцам совсем не хотелось рисковать жизнью уже после окончания войны. Пока я раздумывал, появилась легковая автомашина с незнакомым генералом. Мои бойцы были в маскхалатах и хорошо вооружены. На фоне «обозников» (как правило, это были пожилые люди, к тому же страдающие каким-либо недугом) мы сразу бросились в глаза генералу, и он подозвал меня. Узнав причину задержки, он приказал мне ликвидировать засевшую в ратуше группу противника.
Операция эта была пустяковой. Однако мы не знали ни численности, ни вооружения противника, и это затрудняло ее выполнение. У нас был один ручной пулемет, автоматы и гранаты.
По глазам бойцов я видел, что особого энтузиазма они не испытывают. Тем не менее они быстро и умело взялись за дело. Несколько человек проникли в дома, окружающие базарную площадь, и затеяли перестрелку с противником. Остальные, под прикрытием их огня, стали перебегать в места, откуда мы должны были ворваться на нижний этаж. Я был уверен, что противник сильнее всего будет оборонять вход в здание, и поэтому решил ворваться в него через окна в двух разных местах. Сигналом к броску должна была послужить брошенная мною в окно граната.
На войне я уже давно усвоил, что, как правило, торопиться помирать не следует, и поэтому медлил с подачей сигнала. Окинув в последний раз взором площадь, я увидел за углом шофера своей машины, который пытался что-то мне крикнуть. В шуме выстрелов его было невозможно расслышать. Я махнул ему рукой, чтобы он подбежал ко мне. Мы открыли дружный огонь по окнам ратуши, и шофер благополучно добрался до нас. Оказалось, что в нескольких сотнях метров от нас только что подошла самоходная пушка.
Я приказал усилить огонь по противнику и перебежками выбрался с площади. Добежав до самоходки, объяснил ее командиру обстановку и попросил его помочь. Он охотно согласился, и через несколько минут самоходка подошла к площади. После первого же ее выстрела, который снес часть крыши ратуши, в одном из окон показался белый флаг. Спустя еще несколько минут из здания вышли 14 эсэсовцев с высоко поднятыми руками. Оставалось лишь обыскать здание.
Я думал, что это будет последняя боевая операция в моей жизни, но я ошибся…»
Войну Конон Молодый завершил помощником начальника штаба разведывательного дивизиона 140-й армейской пушечной артиллерийской Смоленской Краснознаменной ордена Суворова бригады (31-я армия 3-го Белорусского фронта). За мужество и героизм, проявленные при выполнении заданий, он был отмечен наградами: медалью «За боевые заслуги» (15 декабря 1942 года), орденами Красной Звезды (25 ноября 1943 года), Отечественной войны II степени (18 июля 1944 года), Отечественной войны I степени (13 февраля 1945 года). Среди его наград есть и солдатский знак «Отличный разведчик», которым он очень гордился.
В 1946 году Молодый демобилизовался. С собой на родину он вез служебную характеристику, из которой, в частности, следовало:
«Тов. Молодый К. Т., 1922 года рождения, русский, член ВКП(б), военного образования не имеет, в РККА с октября 1940 года, в Отечественной войне участвовал с 22 июня 1941 года.
Товарищ Молодый К. Т. с первых дней Отечественной войны участвовал в боях с немецкими захватчиками и проявил себя смелым, инициативным командиром. Пройдя большой путь от бойца до командира в условиях боевой обстановки, тов. Молодый накопил богатый опыт и практику в ведении инструментальной разведки, а также в организации ее. За выдающиеся заслуги в организации разведки огневых средств противника тов. Молодый награжден…»
В Москву старший лейтенант Молодый ехал своим ходом, на трофейном легковом автомобиле. Боялся не успеть на вступительные экзамены в вуз.
Надо было быть настоящим авантюристом и безумно храбрым человеком, чтобы в одиночку пуститься в столь опасное путешествие по разбитым войной дорогам, в условиях разгула уголовного элемента, разного рода националистических банд, групп недобитых фашистов и дезертиров. Даже в лесок порой было не отойти: мин неснятых много там еще оставалось. Можно только догадываться, какие чувства испытывал офицер, проезжая те самые места, где он сам воевал несколько лет тому назад: Белоруссию, Смоленщину, Подмосковье. Повсюду видны были свежие солдатские могилы, слегка заросшие и осыпавшиеся воронки, траншеи, сожженные деревни, ржавеющая в полях разбитая техника…
Из документов на машину имелась только подписанная командиром части «дарственная». Ну и пистолет наверняка был припрятан «на всякий пожарный». Но обошлось без приключений, недаром сослуживцы считали его везучим. И только на въезде в столицу Молодого остановил наряд военной автоинспекции. Люди в форме осмотрели машину, повертели порядком затертую на сгибах «дарственную» и без лишних церемоний изъяли транспортное средство, впрочем, обещав вернуть его сразу же после оформления «положенных бумаг». Фронтовик лишь улыбнулся в ответ и махнул рукой: «Если с машиной какие-то проблемы, берите, не жалко! Я до дома на ней уже доехал быстрей, чем на поезде, и больше она мне в принципе ни к чему!» Такой уж он был: щедрый, добрый, широкой души, отходчивый и незлопамятный человек… Жаловаться или скандалить не стал, хотя и имел на то полное право. Но ему тогда было не до «трофеев».
Открывалась новая яркая страница в героической биографии Конона Молодого: учеба в Московском института внешней торговли, направление на работу во внешнюю разведку органов государственной безопасности и длительная и успешная работа за рубежом в качестве руководителя нелегальной резидентуры.
В течение шести лет нелегальная резидентура Молодого успешно добывала ценную секретную документальную информацию Адмиралтейства Великобритании и военно-морских сил НАТО, касающуюся, в частности, английских программ разработки вооружений, в том числе — ракетного оружия.
Значительно позже, уже после окончательного возвращения в Москву, Молодый в узком кругу друзей отмечал:
«Из двенадцати мальчишек моего класса в живых после войны остался я один. Могу ли я это забыть?
Не хочу больше войны! Эта идея давала мне силы. Если угодно, она несла и романтический заряд, без которого, будучи по натуре сухим рационалистом, я бы не стал работать в разведке.
Иногда думал о том, правильно ли сделал, что не пошел по стопам родителей: отец — физик, мать — врач, и все родственники-мужчины — физики, женщины — врачи. Но в сороковом ушел в армию, потом в сорок шестом вернулся, и мне отсоветовали заниматься физикой: вроде бы утрачен темп, как у шахматистов. Поздно! Вот и стал гуманитарием, если полагать мою нынешнюю профессию и не точной, и не естественной, да и вообще — наукой ли?
Впрочем, я так устроен, что никогда не жалею об уже свершенном и не мечтаю попусту. Мои коллеги относят меня тем не менее не к грубым реалистам, а к реалистам с «романтической прожилкой». Ошибаются? Нет?»