Салон красоты, в котором работала близкая подруга Снегурченко, был не самым лучшим в городе. Зато Мирослава попала в кресло Маргариты без записи всего через полчаса после своего появления в салоне. Дополнительным плюсом стало то, что Витишко оказалась мастером по маникюру. Будь она парикмахером, Мирославе пришлось бы ради дела буквально рискнуть головой, чего ей совсем не хотелось.

Рука профессионального парикмахера ни разу не касалась ее волос. Помнится, перед выпускным балом она намеривалась обратиться к мастеру, но брат Виктор отговорил, сказав, что начесанные, напомаженные и жесткие от лака волосы, с точки зрения любого мужчины, — самый жуткий ужас, зато чистые, пушистые, легко струящиеся распущенные волосы — самое желанное и завораживающее зрелище. Мирослава прислушалась к мнению брата и ни разу не пожалела об этом.

— Что будем делать? — спросила Маргарита Витишко новую клиентку. — Массаж, маникюр?

— И то и другое, — улыбнулась Волгина.

Маргарита была худощавой блондинкой с мягкими чертами лица и по-детски пухлыми улыбчивыми губами. Волгина знала, что ей тридцать пять лет, но выглядела она моложе. Руки Маргариты были не только умелыми, но и ласковыми, судя по всему, свою работу она любила.

— Когда-то прочитала, что комиссар Мегрэ, если у него не ладилось с работой, отправлялся к маникюрше, и ласковые прикосновения ее рук возвращали ему вдохновение, — проговорила Мирослава.

— Неужели? — улыбнулась Маргарита.

Мирослава кивнула.

— А в этот салон я пришла специально к вам.

— Правда? — удивилась Витишко. — А откуда вы обо мне узнали? Наш салон, к сожалению, не самый престижный…

— Мне о вас Нина Снегурченко рассказывала, — без зазрения совести солгала Мирослава.

— Вы знакомы с Ниной?! — удивилась Маргарита.

Мирослава кивнула.

— Да. Меня Саша Лесневская, будущая невестка Олега Павловича Торнавского, на пикник пригласила. Там и Нина с сыном были.

— Да, Нина умеет дружить со своим боссом, — то ли с завистью, то ли с легким неодобрением проговорила Витишко.

— По-моему, Нине нравится с ним работать.

— О да, она просто боготворит его.

— Жаль только, что молодой и красивой женщине приходится так много работать.

— Сейчас всем приходится много работать, — вздохнула Маргарита, — иначе сядешь на хлеб да воду.

— Или на лапшу «Доширак», — усмехнулась Волгина.

— Вот-вот, — охотно согласилась маникюрша.

— Но у Нины, наверное, были поклонники?

— Куча! У Нины даже был жених. Все были уверены, что они поженятся, а она расторгла помолвку.

— Почему?! — искренне удивилась Мирослава.

Подруга пожала плечами:

— Она не любит говорить на эту тему.

— А где тот жених теперь?

— Володя? Трудится в стоматологии. Женился на другой, располнел, обзавелся двумя детьми.

— Вы с ним поддерживаете отношения?

— Нет, случайно встретились. Он предложил обращаться к нему, если что.

— Он хороший специалист?

— Очень! Все, кого я к нему посылала, остались довольны.

— Может быть, вы и мне дадите его координаты?

— Запросто! Когда будете уходить, дам вам его визитку.

— А ребенок у Нины от жениха?

— Ну что вы! — отмахнулась Маргарита. — Володя не имеет к этому никакого отношения.

— Выходит, что у Нины был серьезный роман после их расставания?

— Да не было у нее никакого романа…

— Но дети же не из воздуха берутся.

— Известно, откуда они берутся. — Маргарита усмехнулась. — Я думаю, что он женат.

— Кто?

— Отец ее сына.

— Почему вы так думаете?

— Потому, что она тщательно скрывает его имя. А как-то проговорилась, что была с ним один-единственный раз.

— Вот как…

— Да, история таинственная, я бы даже сказала, мистическая.

— Почему?

— Потому что Нина носит на груди медальон с его волосами.

— Что вы говорите! — Мирослава в самом деле была удивлена. Нина не показалась ей романтичной особой.

Маргарита была довольна реакцией собеседницы и утвердительно кивнула.

— Вы уверены? — все еще с сомнением в голосе спросила Мирослава.

— Абсолютно! Нина как-то в расстроенных чувствах проговорилась, что все, что осталось ей от любви, — это сын и прядь волос любимого, которую она всегда носит на груди. И указала на медальон.

Мирослава помнила, Нина действительно носила оригинальный медальон в виде перламутровой слезы, окаймленной стрелами на фоне темной эмали. Теперь она знала, что медальон открывается и хранит секрет.

Тепло распрощавшись с маникюршей, Мирослава взяла у нее визитку стоматолога. Итак, Владимир Юрьевич Плаксин.

Зубы у Мирославы были здоровыми, так что вариант явиться к стоматологу в качестве пациентки она отвергла сразу. Волгина решила сказать Плаксину правду — или часть правды, уж как получиться.

Она без проблем отыскала частную стоматологическую клинику, где трудился бывший жених Снегурченко. В приемной никого не было, кроме симпатичной девушки на ресепшен. Через десять минут, надев бахилы, Мирослава вошла в кабинет Плаксина и села в кресло.

— На что жалуемся? — спросил он, улыбнувшись.

Мирослава развернула перед ним свое удостоверение частного детектива.

— Так… — Лицо доктора стало хмурым. — И чем же я могу помочь частному детективу? От клиентов я вроде бы жалоб не получал.

— Дело не в ваших клиентах, — поспешила успокоить его Волгина.

— А в чем же?

— Меня интересует ваша бывшая невеста, Нина Снегурченко.

— Я не видел ее сто лет! И понятия не имею, где она и что с ней.

— О ее настоящем я и сама знаю. Меня интересует прошлое.

— Прошлое? — усмехнулся он.

— Вы ведь встречались с ней.

Он кивнул:

— И даже жениться собирался. Но она сказала, что полюбила другого и беременна от него.

— А вы не помните, где Нина тогда работала?

— Там же, где и сейчас…

«Ага, — подумала Мирослава про себя, — значит, господин Плаксин несколько лукавил, сказав, что ничего не знает о настоящем Нины…»

Вслух же она спросила другое:

— Возможно, она встретила возлюбленного на работе?

— Понятия не имею. — Плаксин пожал плечами. — Но это мог быть кто-то из иностранцев, с которыми ей приходилось общаться.

— Почему вы так думаете?

— Она пару раз обмолвилась, что хотела бы уехать за границу.

— Понятно. Но она так никуда и не уехала.

— Вероятно, не получилось.

— Вы жалеете о расставании с ней?

— Ничуть. У меня хорошая семья. А она, как я слышал, воспитывает сына одна.

— Да, верно.

— Ну вот и судите сами, кто из нас проиграл.

— Спасибо, Владимир Юрьевич, за то, что ответили на мои вопросы.

— Не за что. Не думаю, что вам помогут мои ответы.

— Как знать.

Мирослава попрощалась и ушла. В чем-то Плаксин был прав: отвергнув надежного неравнодушного мужчину, Нина теперь воспитывает сына одна. Вероятно, чувства ее были так сильны, что она предпочла стабильному браку жизнь матери-одиночки.

В поместье Торнавских Мирослава явилась уже к вечеру. На ужин она опоздала, и Морис принес ей с кухни блинчики с капустой и чай с овсяным печеньем.

— Спасибо тебе, — поблагодарила она. — Что бы я без тебя делала!

— Нашли бы другого.

— В смысле?!

— В смысле другого секретаря и помощника.

— Не скажи. — Глаза Мирославы озорно блеснули. — Нынче с квалифицированными кадрами напряженка.

— Тогда цените то, что имеете.

— Если ты намекаешь на повышение зарплаты, — проговорила она притворно подозрительно, — то зря стараешься, не прибавлю.

— Вы известная скряга, — лениво отмахнулся он.

После того как она прожевала три блинчика и запила их чаем, он спросил:

— Как съездили?

— Сама не знаю…

— А что хотите знать?

— Кто отец ребенка Нины.

— Зачем?

— Надо.

Морис пожал плечами.

— Представляешь, Нина хранит в нагрудном медальоне прядь волос возлюбленного!

— Даже так?! — удивился Морис. — Может, он скончался?

— Может быть…

Миндаугас не понимал, почему Мирославу так сильно заинтересовала Снегурченко. Ясно как божий день, что, если Торнавский-старший скончается, Нина окажется в проигрыше. Неизвестно, как изменится ситуация в компании, не исключено, что правой руке бывшего босса придется оставить хорошо оплачиваемую работу. Новую найти, конечно, можно, но нелегко. А у Нины сын… В благополучии Торнавского она кровно заинтересована! Но с Мирославой спорить бесполезно.

Волгина тем временем позвонила своему другу Шуре Наполеонову и упросила его достать для нее список всех скончавшихся работников компании Торнавского.

— Я что, бюро добрых услуг? — вяло огрызался Шура.

— А я? — спросила она, давая понять другу детства, что он сам не стесняется обременять ее просьбами.

— Ладно, проехали. Когда надо?

— Вчера.

— Понятно. Постараюсь побыстрее.

Но в полученном списке не оказалось ни одной подходящей кандидатуры.

Может, правда иностранец… Волгина почему-то была уверена, что с возлюбленным Нина познакомилась именно в рабочей обстановке.

Немного подумав, Мирослава позвонила в офис компании Торнавского и Мишустина и договорилась о встрече с заместителем и близким другом Олега Павловича Василием Петровичем Кожемякиным. Тот согласился принять Волгину, зная от Мишустина, что ее с согласия дяди нанял Константин: портить отношения с возможным наследником Кожемякину не хотелось.

Мирослава прибыла за пять минут до встречи, и Василию Петровичу это понравилось. Он провел ее в свой кабинет, усадил в удобное кресло и распорядился принести чай и сладости.

— Василий Петрович, скажите, пожалуйста, у вас никто из партнеров фирмы не умирал за последние одиннадцать лет? — спросила Волгина.

Кожемякин явно удивился вопросу, но ответил:

— Вроде бы все партнеры живы и здоровы. — И, не удержавшись, спросил: — А в чем, собственно, дело?

— Да так…

— Тайна следствия? — усмехнулся он.

— Вроде того. Скажите, а с Ниной вы давно знакомы?

— С Ниной? Давно, с тех пор, как она устроилась к нам работать.

— Тогда, наверное, ее роман развивался у вас на глазах.

— Чей роман?!

— Нинин.

— У Нины был роман?!

— Ну а откуда же, по-вашему, у нее ребенок?

— Родила.

— От кого?

— Об этом нужно спросить у нее.

— Неужели никто никогда не спрашивал?

— Может, и спрашивали, но ответа не получили.

— Понятно…

— Что понятно?

— Что ничего не понятно…

— Ага. А зачем вам знать, кто отец ее ребенка?

— Из любопытства.

— Простите, не верю. Не похожи вы на любопытную Варвару, — усмехнулся Кожемякин.

— Внешность может быть обманчива…

— Несомненно. Но я так долго работаю с людьми…

— Что видите их насквозь, понимаю. Однако кто отец Нининого ребенка, не знаете.

— Да сдался вам этот отец! Им может быть кто угодно — бывший жених, школьный друг, наш бухгалтер.

— Ваш бухгалтер? — заинтересовалась Мирослава.

— Это я так, к слову…

— Нет уж, Василий Петрович, договаривайте.

— Просто он у нас большой любитель женщин. А Нина одинокая, симпатичная, вот он и подкатывал.

— И что?

— Говорят, получил по рогам, — усмехнулся Василий Петрович.

— А можно мне пообщаться с этим ловеласом?

— Это еще зачем? — насторожился Кожемякин. — К Нининому ребенку он отношения не имеет, уверяю вас.

— Понимаете, — смущенно сказала Мирослава, — моя тетя писательница…

— Поздравляю!

— Спасибо. Ну так вот, она пишет книгу о донжуанах и исследует их психологию, чтобы понять, как им удается покорять женщин.

— А при чем здесь вы и наш бухгалтер?

— Я помогаю тете, а ваш бухгалтер, насколько я понимаю, большой ходок.

— Этого у него не отнять, — согласился Василий Петрович.

— Познакомьте меня с ним!

— Да за ради бога, если вам так нужно.

— Как зовут вашего местного донжуана?

— Коньков Аркадий Витальевич.

Экспромту Мирославы про тетю-писательницу Кожемякин не поверил, но решил, как говорится, не препятствовать следствию, даже если оно явно сбилось со следа. Пусть Торнавские сами со своих детективов спрашивают.

— Я с бухгалтером поговорю, — вздохнул Василий Петрович, — и позвоню вам. Оставьте свой телефон.

Мирослава положила перед ним свою визитку.

Василий Петрович свое слово сдержал. Через пару дней он позвонил Волгиной и пригласил ее в кафе, где и познакомил детектива с любвеобильным бухгалтером, после чего откланялся, сославшись на неотложные дела.

Аркадий Витальевич Коньков не выглядел рыцарем и был скорее бабником, чем донжуаном. Обволакивая детектива липким взглядом, который задумывался как чарующий, он сразу же попросил Мирославу называть его просто Аркадием. Она согласилась и в процессе беседы быстро поняла, что Коньков на Нину затаил обиду. По его словам выходило, что Нина — мужененавистница, которая не подпускает к себе мужчин, так что для рождения ребенка она, несомненно, воспользовалась услугами специальной клиники и донорским материалом. Мирослава выказала сомнение.

— Да я вам точно говорю! — горячился Коньков. — Она мужчин на дух не переносит! Единственный мужчина, которого она боготворит, — шеф, но он для нее недоступен.

— Странно, почему?

— Сложно сказать.

— Он не заводит романов на работе?

— Да, поговаривали даже, что он вообще не интересуется женщинами. Будто его привлекают мужчины…

Мирослава искренне порадовалась тому, что не перевелись еще на земле сплетники.

— И что же? — спросила она.

— Чепуха, мужчины его тоже не интересуют.

— Аркадий, а вы не помните, как давно Нина носит медальон?

— Медальон? Ах да. Не помню…

— Может быть, вы помните, когда он у нее появился — до рождения сына или после?

Коньков старательно напряг память:

— По-моему, она стала носить его еще до рождения Стива. Но наверняка утверждать не берусь.

— Спасибо!

— Надеюсь, мы еще встретимся?

— Все возможно в этом мире.

— Я вам не понравился?

— Ну что вы! Вы для меня просто находка!

— Правда?

— Конечно.

— Вы мне тоже очень понравились, я вами восхищен и очарован!

Мирослава постаралась не расхохотаться — возможно, Коньков ей еще понадобится. Она тепло поблагодарила его за приятную встречу и интересную беседу и поспешила распрощаться.

Выйдя из кафе, Мирослава села в свой автомобиль, отъехала на полквартала от кафе и набрала номер Людмилы Мишустиной.

— Алло, — откликнулась та почти мгновенно.

— Здравствуйте, Людмила Евгеньевна! Вас беспокоит Мирослава Волгина.

— Да, здравствуйте.

— Вы не припомните, как давно Нина Снегурченко носит свой медальон?

— Медальон? А что, он пропал?

— Насколько мне известно, нет. Просто я хотела узнать, как давно он у Нины.

— Я помню, что во время беременности она его уже носила.

— Почему вы так уверены?

— Мы отмечали день рождения одного из сотрудников, и вдруг Нине стало плохо. Я пошла проводить ее в туалет, она сняла медальон и попросила меня его подержать. Потом Нина мне призналась, что ждет ребенка и уже на третьем месяце.

— Людмила Евгеньевна, а вы не знаете, открывается ли этот медальон?

Мишустина, вероятно, задумалась. Ответила после долгой паузы:

— Я почти уверена, что да, открывается. Но при мне Нина его никогда не открывала.

— И вы не знаете, что может быть внутри?

— Может быть, фото сына?

— Может, — согласилась Мирослава и, поблагодарив Мишустину, распрощалась с ней.

В дверь постучали, и не успела Мирослава сказать «войдите», как в комнату ворвался Морис.

— Ты пьяный, что ли? — спросила она подозрительно.

— Пока нет, но собираюсь им стать, — усмехнулся он и поставил перед ней бутылку весьма приличного сухого вина.

— О! Откуда сей презент?

— Это даже не столько презент…

— Не темни! Рассказывай.

— Рассказывать, собственно, нечего. Я провел сегодня полдня на кухне. Делился с Татьяной Георгиевной рецептами литовской кухни и не только…

— Ну что ж, наливай, закусывать будем яблоками.

— Хорошо. — Морис открыл бутылку и налил вино в два бокала.

— Слушай, Миндаугас, а ты не боишься, что я напьюсь и пьяная буду к тебе приставать?

— Побаиваюсь немного, — усмехнулся он. — Поэтому на всякий случай надел пояс верности.

— Дай посмотреть!

— Перебьетесь.

Мирослава притворно огорченно вздохнула и пригубила вино.

— Ну как? — спросил Морис.

— Волшебно…

— Нет, как съездили?

— Неплохо…

— И все?

— Никто ничего не знает об отце Стива. Словно бы его и вовсе не существовало.

Морис кивнул.

— Но, надеюсь, ты не веришь в непорочное зачатие?

Он промолчал.

— Ах да, ты же правоверный католик. Но Нина-то явно не обошлась без мужчины.

— И вы знаете, кто он?

— Думаю, что знаю…

— И как собираетесь увериться в этом на все сто?

— Вернее всего, конечно, тест на отцовство. Но в данном случае пока провести его невозможно…

— Почему же, интересно?

— Потому, что Стив несовершеннолетний, и на проведение теста требуется согласие матери. А Нина его не даст.

— Даже так?

Мирослава кивнула.

— А без ее разрешения тест можно провести только в том случае, если я найду доказательства того, что именно Нина столкнула Марианну и напала на Торнавского.

— Вы серьезно?!

— Абсолютно.

— Но зачем ей это?!

— Из-за наследства.

— Вы шутите?!

— Ничуть.

— То есть вы предполагаете, что отец Стива — Олег Петрович?! Но Торнавский не мог отказаться от своего ребенка! — Морис встал и в волнении прошелся по комнате.

— Не мог, — согласилась Мирослава. — Я тоже уверена, что он никогда не отказался бы от своего ребенка.

— Тогда я ничего не понимаю… — Миндаугас посмотрел на Мирославу, пытаясь понять, не шутит ли она.

— Насколько мы знаем, Олег Павлович долгое время избегал заводить какие-либо отношения с женщинами.

Морис кивнул.

— Но вспомни его роман с матерью племянника. Скорее всего, эта его любовь и была препятствием для новых романов.

— Да, пожалуй, я его понимаю.

— Да?!

— Я бы тоже не смог полюбить во второй раз…

— Но дядя собрался жениться.

— Не по любви.

— Однако девушка ему нравилась.

— Это разные вещи…

— Возможно. Но вернемся к Нине. На момент прихода в компанию Торнавского она была юной девушкой.

— И собиралась выйти замуж.

— Но вдруг отказалась от своего жениха, хотя он был совсем неплох.

— Значит, она так сильно влюбилась, что потеряла голову.

— Вот именно. Увы, предмет ее страсти не обращал внимания на Нину, он не забыл свою единственную любимую и воспитывал ее сына.

— Да… И что?

— Влюбленные молодые девушки иногда бывают отчаянно решительны.

— Ей удалось соблазнить его?

— Вероятно. Не знаю, как. Ведь если бы это произошло, Торнавский легко сообразил бы, что Стив его сын.

— Но он так не думает…

— Скорее, он уверен в обратном.

— Какая-то у нас получается нерешаемая задачка.

— Пока не решаемая.

— Что же мы будем делать?

— Мечтать, — улыбнулась Мирослава.

— Что?! — изумился Морис.

— Мечтать о том, что Торнавский придет в себя.

— Но…

— И работать, конечно, тоже.

В дверь нетерпеливо постучали.

— Да-да, — дружно откликнулись детективы.

В комнату влетела Саша.

— Олег Павлович пришел в себя! — радостно закричала она прямо с порога и вдруг кинулась Мирославе на грудь и разрыдалась.

— Тише, тише, — проговорила та, осторожно поглаживая девушку.

Саша подняла заплаканные глаза.

— Вы думаете, Костю теперь отпустят?

— Непременно.

— И мы узнаем, какая гадина все это сотворила?

— Скоро, Саша, мы все узнаем.

Лесневская стала вытирать глаза тыльной стороной руки. Морис протянул ей носовой платок, и она с благодарностью приняла его.

— Саша, кто вам сказал об Олеге Павловиче? Доктор?

Лесневская неопределенно кивнула. Мирослава вздохнула, подозревая, что Сашу информировала одна из медсестер, которой та сунула немало денег.

— Саша, вы кому-нибудь еще говорили, что Торнавский пришел в себя?

— Нет.

— Вот и умница. И пока никому ни слова, вы меня поняли?

— Но почему? Все же обрадуются!

— Преступник не испытает радости и, вполне возможно, захочет еще что-то предпринять.

— Что? — искренне испугалась Саша.

— Не знаю. Но ясно, что ничего хорошего. Поэтому держите язык за зубами.

— Да, поняла. Я буду молчать.

Лесневская ушла, озадаченная и испуганная одновременно.

— Как видишь, — проговорила Волгина, — мечты сбываются.

— Наверное, вы умеете правильно мечтать…

Мирослава опустилась на диван, достала сотовый.

— Кому хотите звонить?

— Ужгородцеву, вестимо.

Следователь взял трубку сразу, и у Мориса возникло подозрение, что Мирослава работает тайным генералом в следственном комитете: она так сердито отчитывала Ужгородцева за то, что полиция не сумела предотвратить утечку информации, что было непонятно, почему тот не посылает ее ни по одному из известных матерных адресов.

— Ну что? — спросил Морис, когда Мирослава закончила разговор, гораздо больше похожий на начальственный разнос.

— Поблагодарил и обещал разобраться.

— Надо же! — невольно вырвалось у Миндаугаса.

— Самое главное, что Торнавский пришел в себя.

— Но вряд ли к нему кого-то пустят.

— Я думаю, что сегодня-завтра добьюсь от Ужгородцева разрешения.

— После той взбучки, что вы устроили ему по телефону? — с сомнением проговорил Морис.

— Он далеко не дурак и все прекрасно понимает.

Морис подумал, что он явно понимает меньше, чем Ужгородцев.