Костю отпустили даже раньше, чем Нина дала признательные показания. Детективы искренне порадовались воссоединению семьи и собрались возвращаться домой, но Торнавский-старший попросил их задержаться еще на пару дней, пообещав заплатить за них в двойном размере.

— В этом нет необходимости, — отказалась Мирослава. — Лучше объясните, зачем мы вам еще нужны?

— Завтра я хочу устроить семейный ужин в честь завершения этой истории и очень хочу, чтобы вы рассказали нам, как вам удалось понять, кто все это натворил.

— Ну что ж, я выполню ваше пожелание с условием, что за столом не будет Стива.

— Его не будет, обещаю.

— Даже если это будет поздний ужин и вы уложите мальчика спать, нет гарантии, что…

— Не волнуйтесь, — перебил ее Олег Павлович. — Я приготовил для Стива билет на представление китайского цирка. Он отправится в город с моими близкими друзьями и заночует у них.

Мирослава догадалась, что речь о Мишустиных. Что ж, Стив и Илья, несмотря на разницу в возрасте, прекрасно ладили.

Вечером все собрались в большой гостиной. По лицам присутствующих Мирослава поняла, что дополнительно томить изнывающую от любопытства публику не стоит, и начала рассказывать:

— Первые смутные подозрения у меня появились при упоминании Сашиных туфель. Саша отрицала, что была в них, Валевский и Снегурченко на этом настаивали. Почему Валевский — понятно, он Сашу ненавидел. Но почему Снегурченко? Может быть, перепутала? Но тогда почему она так упорно на этом настаивала? Никаких других зацепок у меня в тот момент не было. Никто, кроме Людмилы, не помнил, в каких туфлях была Саша.

Мои подозрения укрепились, когда Нина после нападения на Олега Павловича перестала купаться и загорать. Несмотря на жару, она стала носить только платья, хотя до этого предпочитала сарафаны. Мне сразу вспомнилось, как однажды мой кот Дон, будучи еще маленьким котенком, запрыгнул на спину гостю, наклонившемуся, чтобы зашнуровать ботинок. Нам же было известно, что кот Олега Павловича пытался защитить хозяина, так, может быть, и Мишка запрыгнул на спину напавшего? Поэтому и нет царапин на руках… Нина же, чтобы отвлечь внимание от своей персоны, пыталась привлечь внимание к Мишустиной, которая оцарапала руки розами…

Потом, мне не давали покоя анонимные письма, которые получал Костя. С какой целью их писали? Чтобы заставить племянника и его невесту нервничать? Возможно. Или главной целью «доброжелателя» было заставить Торнавского-младшего с невестой присутствовать в доме, чтобы в случае чего свалить вину на них? Письма были отправлены отсюда. Кто мог отправить их из городка? Пальчикова, Василькова, Торнавский-старший и… Нина.

— Кто-то мог приехать специально и… — не выдержал Олег Павлович.

— Мог, — легко согласилась Мирослава. — Но тут Снегурченко не повезло. Городок маленький, и ее заметили, когда она опускала в ящик письмо. Она совершила ошибку, надев парик, это привлекло к ней дополнительное внимание некоторых внимательных дам… Полиция потрудилась и отыскала их. Наконец, Снегурченко в своем медальоне носила волосы Олега Павловича. Занервничав, она спешно заменила их волосами сына, но два волоска остались… Вероятно, полиция собрала и еще какие-то доказательства, но о них я не информирована.

— Если бы не вы, — горячо воскликнула Саша, — неизвестно, чем бы это все закончилось!

— Да, — согласился Константин, — наша жизнь могла бы быть навседа разрушена.

— Ну что ж, хорошо то, что хорошо кончается, — подвел итог Торнавский-старший и предложил выпить за это стоя.

Никто не стал возражать.

Больше в течение всего ужина никто не упоминал о Нине.

Было уже довольно поздно, когда кто-то робко постучал в дверь Мориса.

— Войдите, — отозвался он удивленно.

Дверь открылась. На пороге стояла Настя.

— Вы? — изумился Миндаугас.

Она кивнула.

— Что-то случилось?

— Да, то есть нет…

— Так да или нет? — невольно улыбнулся Морис.

— Вы, наверное, знаете, — произнесла Настя, зарумянившись, — что двадцать третье августа — День памяти мученика Лаврентия Римского?

— Собственно говоря, нет… — растерялся Морис.

— Вот видите! — почему-то обрадовалась Настя.

И зачастила:

— На Лаврентия идут на реку и определяют погоду на осень по воде: «Если тиха, то осень будет тихая, а зима без вьюг. Если сильная жара или сильный дождик, то будет так всю осень».

— Понятно, — откликнулся Миндаугас, кторый на самом деле абсолютно не понял, к чему ему эта информация.

— Вы пойдете со мной? — спросила девушка.

— Куда?!

— На реку…

— Настя, милая. — Он подошел поближе. — Вы замечательная девушка и, возможно, совсем рядом с вами ходит ваша вторая половинка…

— Понятно. — Девичьи глаза наполнились слезами. — Я вам не пара?!

— Глупости. Просто я очень люблю одну девушку и надеюсь на взаимность.

Настя выбежала из комнаты и захлопнула за собой дверь. Морис закатил глаза, а дверь опять распахнулась, на сей раз без стука. На пороге стояла Мирослава.

— Вам никогда не говорили, что нужно стучаться? — спросил Морис притворно сердито.

— Говорили, но я надеялась застать тебя в неглиже, — усмехнулась Мирослава.

— Не вышло, — ответил Морис. — Хотя вы вполне могли застать меня с девушкой.

— Знаю, Настя чуть с ног меня не сбила. И когда ты только перестанешь разбивать девичьи сердца!

— Я не нарочно…

— Ладно. Упаковывай багаж. Завтра с утра уезжаем.

— Это хорошо, — сказал Миндаугас. — Я уже соскучился по дому.

Утром Торнавские провожали детективов всей семьей. Саша горячо расцеловала Мирославу, а заодно и не ожидавшего столь бурного проявления чувств Мориса.

Ехали молча, только один раз у Мирославы зазвонил телефон, и она нехотя откликнулась:

— Да.

— Вы где? — поинтересовался Ужгородцев.

— А здороваться не обязательно, господин следователь?

— Ну здрасте, Мирослава Игоревна!

— Здравствуйте, Андрей Семенович!

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил он.

— По пути к дому.

— Уехали, не попрощавшись, — укорил следователь.

— Я же не знала, что вы так сильно ко мне прикипели, — отшутилась Мирослава.

— Да ладно, — хмыкнул Ужгородцев. — Я чего звоню-то… В общем, приятно было с вами познакомиться и вместе поработать.

— Спасибо, что сказали это.

— Брату, как увидите, привет передавайте.

— Передам.

— Ну ладно, счастливо добраться до дома.

— Спасибо, вам тоже всего наилучшего.

— Может, еще встретимся, — пророкотала трубка, и Ужгородцев отключился прежде, чем Мирослава успела ответить.

Морис догадался, кто звонил, и спросил удивленно:

— Неужели поблагодарил?

— Что-то вроде того. Эх, Миндаугас, работа у них не сахар.

— У полиции?

Мирослава кивнула.

— А у нас?

— Мы с тобой неплохо зарабатываем, — проговорила она и, помолчав, добавила: — И мне нравится делать то, что я делаю…

На террасе собственного дома Волгина увидела чаевничающих Шуру Наполеонова и Клавдию Ивановну. Шура тотчас вскочил с места и, бросившись Мирославе на шею, завопил голосом кота Матроскина:

— Наконец-то, Доняша, наши с тобой любимые хозяева вернулись!

— Ты бы кота еще Дуняшей назвал, — фыркнула Мирослава, расцепляя пальцы Шуры и стряхивая их со своей шеи.

Дон спрыгнул с плетеного кресла, где только что дремал, и стал тереться головой то о ноги Мирославы, то о ноги Мориса. Миндаугас подхватил кота на руки, и тот громко замурлыкал.