1. Насилие, жестокость, убийство

В общих словах выше уже говорилось о том, что убийство как вид насилия "произрастает" из древнейших, даже предысторических времен, но постоянно порождается современными тому или иному периоду развития общества причинами. Можно поэтому утверждать, что убийство имеет две причины или, точнее, два блока причин, которые я условно назову древнейшими и современными, следовательно имеет двойственную природу. Однако оба эти блока являются внешними по отношению к конкретному действующему субъекту и всем убийствам в совокупности: одни причины возникли очень давно, другие функционируют сейчас, но находятся в стороне от личности, в социуме. Однако при таком "вычислении" в стороне остается сам человек, определение роли которого в поведении, в частности насильственном, всегда представляет исключительно сложную задачу. Чтобы приблизиться к ее решению, необходимо тщательно проанализировать и сопоставить явления, обозначаемые понятиями агрессия, агрессивность, насилие, нападение, жестокость, убийство.

Насилие, агрессия, нападение — это поведение, действие, агрессивность и жестокость — черты личности, социальной группы, государства и даже общества, но в статике, вне социальных проявлений. Насилие, агрессия, нападение способны быть жестокими, даже особо жестокими (согласно, например, уголовно-правовой терминологии), а могут и не обладать этим качеством. Кроме поведения, жестокость, как и агрессивность, характеризует и личность. По сравнению с жестоким поведением агрессивное поведение, как и нападение, насилие, нравственно нейтральное понятие, и отнесение его к жестокому зависит от способов, целей, содержания, смысла соответствующих действий. Преступным оно становится только в том случае, если такое поведение предусмотрено в уголовном законе, а следовательно, оно должно быть общественно опасным.

Многими современными авторами агрессия определяется как одна из базисных функций, необходимое свойство глубинных слоев психики, определяющее его способность к целеустремленным действиям. Выделяют три компонента агрессии: конструктивный, деструктивный и дефицитарный. Эти компоненты могут присутствовать не изолированно, а сочетаться друг с другом, и тип агрессии выделяется в зависимости от преобладания того или иного компонента. Конструктивная агрессия подразумевает готовность индивида противостоять вредным для него воздействиям, а также творческую активность личности, способность к развитию новых идей и претворению их в действительность. При деструктивной агрессии активность индивида деформирована, поэтому его деятельность носит разрушительный по отношению к окружающим характер, у такого субъекта могут развиваться садистские расстройства, формироваться садистский или авторитарный характер. Дефицитарная агрессия характеризуется низким уровнем активности, снижением возможностей человека к творчеству, а также формированием астенических и депрессивных состояний, обсессивно-компульсивных расстройств, аутоагрессивных феноменов.

Не следует отождествлять агрессию и агрессивность только с бесполезным и разрушительным насилием. Такой точки зрения придерживается большинство исследователей. Агрессия и агрессивность — это также синонимы выживания, действия и созидания. Их полной противоположностью является пассивность и смерть, ее отсутствие может означать потерю свободы и человеческого достоинства. В качестве примера подобной оценки агрессивности можно привести лозунг "зеленых" в Германии, весьма популярный в 70-х годах: "Лучше быть красным, чем мертвым". Этот лозунг следует объяснить не только собственным опытом его создателей, но и реальным положением дел в общественном сознании.

Агрессивность присутствует во всех сферах жизни и функционирует на различных общественных и психологических уровнях, принимая самые различные формы, в том числе идеологические и социально-психологические. Так, ценимая в очень многих эпохах мужественность своими обязательными атрибутами имеет натиск и решительность, демонстрацию силы, независимости и превосходства, переходящего в надменность. Мужественность в гипертрофированном понимании означает отрицание всего женственного, а значит, эмоционального тепла и даже человечности. Это вряд ли украшает жизнь, но является способом жизнедеятельности отдельных лиц и малых социальных групп.

Немецкий психолог X. Хекхаузен напоминает, что на обыденном языке слово "агрессия" означает множество разнообразных действий, которые нарушают физическую или психическую целостность другого человека (или группы людей), наносят ему материальный ущерб, препятствуют осуществлению его намерений, противодействуют его интересам или же ведут к его уничтожению. Такого рода антисоциальный оттенок заставляет относить к одной и той же категории столь различные явления, как детская ссора и войны, упреки и убийство, наказание и бандитское нападение. Человек, совершая агрессивное действие, как правило, не просто реагирует на какую-либо особенность ситуации, но оказывается включенным в сложную предысторию развития событий, что заставляет его оценивать намерения других людей и последствия собственных поступков. Поскольку многие (хотя и не все) виды агрессивных действий к тому же подлежат регуляции моральными нормами и социальными санкциями, исследователю еще приходится принимать в расчет многообразные заторможенные и завуалированные формы агрессивного действия.

X. Хекхаузен считает агрессией намеренные действия с целью причинения вреда, причем возможны и такие случаи агрессии, которые не являются реакцией на фрустрацию, а возникают "самопроизвольно" из желания воспрепятствовать, навредить кому-либо, обойтись с кем-то несправедливо, кого-нибудь оскорбить. Следует поэтому различать реактивную (как реакцию на ситуацию) и спонтанную агрессию.

На мой взгляд, оба эти вида агрессии чаще не планируются заранее, что их, конечно, не делает менее опасными. Так, вспыльчивый, эмоционально невыдержанный человек может ответить самым жестоким разрушением по объективно весьма незначительному поводу, который им лично воспринимается как достаточно весомый предлог для нападения.

Жестокость может, носить характер социально фиксированной установки, представляя собой готовность воспринимать и оценивать какие-либо объекты определенным образом и предрасположенность действовать в отношении этих объектов в соответствии с их оценкой. Установочный характер жестокости проявляется и в том, что она выполняет регулятивную роль на осознаваемом и неосознаваемом уровнях, причем неосознаваемыми остаются некоторые движущие силы поведения, а не само поведение. Неосознаваемость состоит в том, что поступки не расцениваются как жестокие в результате функционирования механизмов психологической защиты и самореабилитации.

Жестокость всегда выражает деформацию ценностной сферы личности в виде девальвации ведущей общечеловеческой ценности — ценности других людей, поскольку реализуется в причинении страданий. Я полагаю, что названная девальвация имеет место и в том случае, если жестокость носит инструментальный характер, т.е. с ее помощью делается попытка достигнуть желаемой цели (например, пытки при вымогательстве), и в том случае, если причинение страданий — само по себе цель.

Если далеко не всегда агрессивные действия носят жестокий характер, то любая жестокость агрессивна. Можно сказать, что жестокость — особое качество агрессивности, если иметь в виду и человека и поведение. Если агрессивность личности (как и альтруизм) природного, то жестокость — чисто человеческого, социального происхождения, продукт именно человеческих противоречий и страстей, обусловленных воспитанием и условиями жизни. Возникнув на биологической основе, агрессивность проявляется в качественно иной области — социальной.

Вспомним, что многие животные агрессивны и в этом их способ существования, но они никогда не жестоки, и вообще жестокость как нравственная категория к ним неприменима. Однако поведение многих животных, на наш, человеческий, взгляд, может выглядеть жестоким, даже очень жестоким и поэтому вызывать резко негативное отношение. Тем не менее и это не дает оснований считать животных жестокими.

Агрессия, а вместе с ней и жестокость могут носить и физический, и психический характер (при внушении, гипнозе). Агрессия наличествует и в некоторых случаях физического бездействия, например при оставлении в опасности. Здесь надо иметь в виду следующие важные обстоятельства: оставление в опасности может произойти как по причине полного равнодушия к тому, кому грозит гибель, причем жесточайшая, так и из-за того, что субъект своим бездействием сознательно желает причинить жертве вред, даже вплоть до жестокой смерти. В обоих случаях физическое действие отсутствует, но во втором налицо вполне определенное психическое действие, реализация агрессивной установки как бы "чужими руками".

Агрессия является неотъемлемой чертой целого ряда деятельностей, существенным требованием к ним, соответственно агрессивными должны быть и люди, занятые подобной деятельностью, например воины, футболисты. Многие агрессивные действия в нравственном плане не только не наказуемы, но и социально одобряемы. Но агрессивность сразу же перестает быть таковой, как только достигает иного качества — жестокости. В нем в зависимости от конкретного ущерба и иных важных обстоятельств она, как правило, наказуема — от морального осуждения и желтой карточки футбольного судьи до смертной казни. Но в некоторых, сравнительно редких, случаях даже особая жестокость поощряется — чаще государством, реже обществом, например при пытках. Как мы знаем из собственной истории, в 30-е годы пытки даже предписывались.

Но в целом нравственная оценка жестокости от этого не меняется, однако жестокое обращение может быть желаемо тем человеком, который является объектом насилия, — при мазохизме, например. В этих случаях он сносит боль и унижения ради сладострастных переживаний и полового удовлетворения. Известно, что такого рода тенденции чаще наблюдаются у женщин. По-видимому, эти действия лишь внешне выглядят насильственными, поскольку они удовлетворяют потребности другого. Кстати, нападающий не всегда знает, что его жестокие действия соответствуют мазохистским нуждам.

Человечество всегда принимало жестокость, как всегда принимало и страдание, дающее возможность очищения, осмысления себя и жизни, сосредоточения, ухода от повседневных мелких забот, а многим — надежду на спасение. За все это люди давно полюбили страдание активной любовью, а поэтому, тщательно скрывая даже от себя, стремятся к нему, делают его важной частью своего бытия. Страдание — и этому, в частности, учит христианство — абсолютно обязательно для всех, в том числе для самых набожных и благочестивых, как, например, Иов, на которого не знающий милосердия Бог обрушил все мыслимые беды. Английский теолог К. С. Льюис по этому поводу пишет, что нам странно, что беды падают на достойных, приличных, добродетельных людей — на самоотверженных матерей, на бережливых работяг, которые так долго и с таким трудом сколачивали свое скромное благополучие. Набожный автор объясняет это тем, что Бог прав, думая, что пристойного благополучия и обеспеченности добродетельных людей мало для блаженства, что все это с них осыплется и если они не научатся ставить Бога выше этого, им будет совсем плохо. Поэтому Он и встряхивает их.

К. С. Льюис, как и Бог, полагает, что набожность и благочестие можно обеспечить только лютой жестокостью, и не видит иных путей. Это определенная нравственная позиция, древнейшая и вечно живая, в чем легко убедиться на примере большевизма. То, что человечество с помощью жестокости всегда решало свои большие и малые проблемы, — аксиома.

Люди часто забывают, что источником мучительных переживаний и острой боли часто выступает именно жестокость, если вернуться на религиозный уровень, — того же Бога, убившего всех детей Иова. Но тем не менее, если мы можем проникнуться страданием и обручиться с ним, то столь же деятельно отвергаем жестокость и стараемся не унизиться перед ней, поскольку она посягает на моральные и психологические основы нашего существования. Таким образом, принимая следствие, человек в то же время борется с одной из основных причин этого следствия и способами его достижения, что, впрочем, не мешает процветать причине — жестокости, этому совокупному продукту людских усилий.

Можно выделить несколько основных традиционных подходов к проблеме агрессивности и агрессии. Один из них, разрабатывавшийся известными криминологами (Ч. Ломброзо, Э. Ферри, Р. Гарофалло), заключается в том, что агрессивность изначально (врожденно, генетически) присуща отдельным категориям людей и проявляется в их поведении с большей степенью вероятности.

Созданная З. Фрейдом теория влечения к смерти как противоположность влечения к Эросу, к жизни предполагает, что инстинкт смерти направлен против самого живого организма и потому является инстинктом либо саморазрушения, либо разрушения другого индивида (в случае направленности вовне). Однако этот важный шаг к биологическому пониманию организма как целого был сделан З. Фрейдом не на основе убедительных эмпирических доказательств, а путем умозрительных рассуждений.

В самом общем виде агрессия, в том числе жестокая агрессия, может пониматься как демонстрация силы, угрозы ее применения либо использование силы в отношении отдельного человека или группы лиц. Агрессия может носить индивидуальный или коллективный характер и всегда направлена на нанесение физического, психологического, нравственного или иного ущерба кому-либо, часто целью насилия выступает уничтожение человека или группы людей. Таким образом, насильственные действия, жестокие в том числе, всегда имеют свой внутренний смысл, совершаются ради чего-то, какой-то выгоды, выигрыша, пусть и не всегда явного и ясно понимаемого другими и самим действующим субъектом. Так, с помощью жестокости, причиняя страдания и мучения другим, человек обретает особое психологическое состояние, далеко не всегда осознавая свою потребность в нем, а также связь между своим поступком и своими переживаниями. Поэтому, повторяю, проявления жестокости, как и агрессивности, с субъективной, личностной стороны, никогда не бывают бессмысленными.

Жестокое поведение может быть определено как намеренное и осмысленное причинение другому мучений и страданий ради них самих или достижения других целей либо как угроза такого причинения, а также действия, совершая которые субъект допускал или должен был предвидеть, что подобные последствия наступят. Если агрессивность это черта личности, а агрессия — проявление этой черты, то жестокость тоже можно рассматривать в качестве личностной особенности, которая реализуется в жестоких действиях. Жестокая личность характеризуется безжалостностью, бесчеловечностью, отсутствием сопереживания и сострадания и в то же время склонностью совершать жестокие поступки, предпочитая их для разрешения возникающих жизненных проблем. Жестокость следует относить к числу личностных черт только в том случае, если она стабильна и фундаментальна для данного человека, внутренне присуща ему. Но даже если человек совершил только один жестокий поступок, этот поступок ни в коем случае нельзя считать случайным. Значит, в личности есть нечто, что породило такое, а не какое-либо иное действие. Это "нечто" может вызвать рецидив.

Из сказанного следует также, что жестокость всегда агрессивна, т.е. без агрессии, нападения, насилия ее не бывает. В то же время далеко не каждая агрессия жестока и не каждый агрессивный человек жесток. Но каждый жестокий — агрессивен, если иметь в виду и то, что возможна жестокость вербальная, т.е. имеющая место лишь на словах, а также носящая воображаемый характер. В последнем случае, например, человек, жаждущий отомстить или причинить вред другому, способен живо представить себе, как мучается от его жестоких действий недруг или тот, кто вызывает в нем враждебность, гнев или антипатию. Иногда такие "сладостные" переживания вытесняются ввиду их социальной запретности и всплывают во сне, принимая форму бреда или галлюцинации. Иначе говоря, вполне допустимо, что жестокость, как личностная черта, во многом определяющая мироощущения данного человека, никогда не воплотится в его поступках.

Жестокими считаются деяния, мучительный характер которых осознается субъектом и входит в его намерения, другими словами, они должны быть умышленными. Следовательно, природа жестокости обусловливается побуждениями субъекта, страдания жертвы служат средством достижения какой-либо цели или сами по себе являются желаемым результатом поведения. В последнем случае мучения ради мучения можно наблюдать при совершении сексуальных убийств, разбойных нападений, сопровождающихся убийствами, при убийстве из мести и т.д. Здесь имеет место психологическая разрядка, удовлетворяется потребность в самоутверждении и самоприятии.

Поскольку нам теперь ясно, что агрессия, агрессивность и жестокость — вещи разные, хотя их даже в науке часто используют как синонимы, возникают следующие вопросы: является ли агрессивность причиной жестоких действий? Каждый ли человек, совершивший названные действия, обладает такими "постоянными", внутренне присущими ему чертами, как агрессивность и жестокость?

На первый из них следует дать отрицательный ответ, поскольку жестокое поведение порождается другими личностными факторами и оно имеет место не только потому, что в нем реализуются агрессивные тенденции. Такое поведение нужно человеку для того, чтобы выразить иные свои склонности, решить внутренние проблемы, которые подчас не имеют ничего общего с агрессивностью. Но присущая данному субъекту агрессивность может активно способствовать проявлениям жестокости, как бы обеспечивать их, устраняя внешние преграды, делая соответствующие поступки целенаправленными, напористыми и даже помогая найти им оправдание.

На второй вопрос также нужно ответить отрицательно. Аргументы в пользу этого решения можно найти в результатах эмпирических исследований, свидетельствующих об отсутствии у некоторых лиц, которые совершили очень жестокие действия, таких особенностей, как агрессивность. Чаще всего это встречается у тех, кто просто не думал о том, что по их вине кто-то испытывает большие физические или иные страдания. Неагрессивными, как оказалось, могут быть даже те, которые совершают несколько убийств на сексуальной почве с особой жестокостью. Такие их действия не имеют ничего общего с необходимостью реализации агрессивности, они решают при этом другие очень сложные внутренние проблемы. Другое дело, что их жестокое поведение агрессивно и принимает форму насилия. Итак, можно констатировать агрессивное поведение неагрессивных личностей.

Здесь мы подошли к очень важному вопросу о необходимости всегда отличать личность от ее поведения. Если этого не делать, будет трудно понять и то, и другое. Поступок — всегда нечто внешнее по отношению к индивиду, и то, что он, казалось бы, исчерпывающе говорит о нем, далеко не всегда верно. Многие люди, которые, защищаясь от насилия, наносят нападающему тяжкие повреждения, не являются агрессивными. Уголовный закон наказывает не за то, что данный человек агрессивен или жесток, а за то, что он совершил агрессивные или жестокие действия. Присущие преступнику негативные личностные черты (та же жестокость) ни в коем случае не могут рассматриваться в качестве обстоятельств, отягчающие уголовную ответственность, хотя и способны повлиять на характер уголовного наказания.

Кроме некоторых случаев мазохизма, когда жестокие действия осуществляются по совместной договоренности "сторон", во всем остальном такие действия носят насильственный характер. Объектом и субъектом насилия могут быть государства, страны, классы, социальные группы, отдельные личности. С внешней стороны между ними происходит взаимодействие, воздействие одного субъекта отношения на другого. Это акт применения силы против воли и желания объекта ее приложения. В противном варианте нет насилия. Насилие может соответствовать закону, а может противоречить ему и морали тоже. Жестокость же, за исключением все того же мазохизма, всегда аморальна, но как и агрессия, далеко не каждое насилие жестоко. Вообще агрессия и насилие столь близки друг другу, так часто сливаются, что иногда вполне правомерно использовать их как синонимы.

Насилие извечно и вечно, оно спонтанно присуще человеку и ни в коем случае не должно оцениваться только отрицательно. В различных обществах, на различных этапах развития одного и того же общества уровень насилия будет разным, что зависит от характера существующих в данное время общественных отношений и уровня нравственности. Поэтому знание таких отношений является необходимым условием понимания корней насилия и насильственной преступности в том числе.

С помощью агрессии, часто связанной с убийствами, человечество испокон веков решало такие свои важные проблемы, как освоение новых пространств и мест обитания, проще говоря, осуществляло захват чужих земель. К убийствам в этих случаях относились как к неизбежному злу и впоследствии об этом постепенно забывали, часто же как к неизбежному, так сказать, техническому условию войны и завоевания, не делая объектом какой-либо нравственной оценки. Население завоеванных земель иногда полностью уничтожалось, в других случаях ассимилировалось с завоевателями либо попадало к ним в кабалу, реже — сохраняло свой прежний статус. Во всяком случае убийство — неизбежный спутник вооруженного нападения одного народа на другой, даже в случае местного ("малого") межнационального конфликта. Я здесь обращаю внимание лишь на убийства, но им всегда сопутствовали грабежи, разбои, изнасилования, поджоги и иное внешне бессмысленное уничтожение материальных и духовных ценностей.

В войне не только захватывают чужую землю, не только уничтожают материальные ценности, не только убивают людей, но и их душу, духовный строй и духовное содержание народа, который подвергся нападению.

Захват чужих земель нередко происходил потому, что определенная часть людей в результате насилия, угрозы его применения, постоянного давления и вытеснения, снижения социального статуса, унижения личного достоинства и т.д. со стороны государства, отдельных лиц и групп вынуждена покидать прежнее место проживания и искать себе новое, осваивать новые виды труда, определять свое членство в других социальных группах, даже вообще выходить за рамки нормального человеческого общения.

Если иметь в виду переселение людей, то, очевидно, это один из самых важных наряду с другими механизмов заселения Земли, и можно предположить, что чем более жестко (или жестоко) их вытесняют, тем активнее они мигрируют. Миграция, в свою очередь, стимулирует экономическую, политическую, нравственную активность, создает новые проблемы, которые разрешаются разными способами, в том числе опять-таки посредством агрессии. Проявляемая при этом жестокость, находящая проявление и в убийствах, зависит от того, насколько данный человек субъективно, чаще на бессознательном уровне, ощущает сложившиеся вокруг него условия как нетерпимые и угрожающие его бытию. Совершаемые при этом убийства и другие акты насилия носят характер защиты от агрессии как со стороны ближайшего бытового окружения, так и государственных структур.

Жизненно важную роль играет агрессия у животных, которые посредством ее осуществляют половой отбор, добывают пищу, устанавливают отношения в стаде и т.д. Их вытеснение с одной территории приводит к освоению другой и, значит, к дальнейшему распространению. Понятно, что нападение хищника даже на больное или ослабевшее животное тоже агрессия. К тому же агрессия проявляется не только по отношению к представителям других видов животных, но и внутри своего вида, например, для обретения верховенства в стае или стаде.

Поэтому я считаю, что агрессивность — не только личностная позиция, заключающаяся в наличии разрушительных тенденций в общении с другими людьми и с окружающим миром в целом, в предпочтении использования насильственных средств для решения своих больших и малых проблем. Это врожденное качество, а не результат социализации, хотя в процессе воспитания и формирования личности данное качество может усиливаться либо, наоборот, снижаться, сниматься другими свойствами и социальными запретами, аккумулированными в человеке. То, что принято называть гармонически развитой личностью, предполагает наличие в ней определенной доли агрессивности, что и делает ее социально адаптивной и полезной, например, для преодоления жизненных преград. Если же агрессивность отсутствует, происходит стирание индивидуальности, субъект становится податливым, пассивным, конформным, снижается его социальный статус.

Поскольку интенсивность, частота и формы проявления насилия и агрессивности в немалой степени зависят от воспитания, а жестокость есть "чистый" его продукт, понять агрессивность и жестокость можно только сквозь призму межличностных отношений и мироощущений, мировоззрения личности. Указанные явления приобретают личностный характер из межчеловеческого взаимодействия (интрапсихическое из интерпсихического), причем названный принцип определяет отношение не только к отдельным людям в повседневном общении, но и вообще к человечеству, народам, нациям, другим социальным группам. Поэтому корни поражающей нас жестокости, например в межнациональных конфликтах, нужно искать не в прирожденной жестокости отдельных народов и их представителей. Ее истоки лежат в тех конкретных условиях, в которых происходит социализация отдельных людей данного народа, в тех этических ценностях и нормах поведения, которые передаются им в процессе воспитания. Не следует закрывать глаза на то, что указанные ценности и нормы могут носить национальный характер и отражать способы жизнедеятельности данной нации или народа.

Между тем есть народы с высоким уровнем агрессивности, которая формировалась у них веками и стала чертой национального характера. Такая черта позволяет одним из них выживать в условиях постоянного давления соседей, другим, организованным в национальные общины в чужих странах, — сохранять свою культурную самобытность и автономность, третьим — захватывать силой другие страны или иным путем распространять свое доминирующее влияние и т.д.

Поскольку жестокие действия, в частности убийства, могут носить и коллективный характер, нужно различать и уровни ее проявления. Жестоким может быть государство — к своему народу, отдельным его группам, отдельным лицам или к населению других стран, а часто к тем и другим одновременно. Агрессивная жестокость бывает групповой, например, со стороны отдельных государственных структур (скажем, армии или (и) охранки), политических партий фашистского толка, бесчинствующей толпы религиозных фанатиков, объединения преступников на прочной организационной основе (типа мафии) или хулиганствующих молодчиков. Этот перечень можно продолжать бесконечно, и каждое такое явление требует скрупулезного анализа — этического, политического, социально-психологического, юридического, культурологического, этнографического и т.д.

Исключительно важно изучение агрессивности и жестокости на индивидуальном уровне, которое в первую очередь должно носить этический, психологический, правовой, криминологический, социологический, психиатрический характер. Исследование именно на этом уровне весьма существенно для понимания как агрессивности и жестокости вообще, так и того, что они представляют собой в действиях группы, государства или отдельных государственных структур, в целом общества.

 

2. Великое сборище насилий

Поскольку смертельное насилие многолико, всегда возникает необходимость выделить отдельные его типы, оценить их и попытаться бросить самый первый взгляд на его природу.

Типологию убийств можно производить по различным основаниям, но желательно избегать таких примитивных делений, как, например, убийства в городе и сельской местности, совершенные в нетрезвом и трезвом состоянии, и т.д. Прежде всего нужно выделить сферы жизни, где эти преступления совершаются, причем под сферами жизни понимать не просто место совершения убийства, а область, в которой осуществляется жизнедеятельность общества, его отдельных групп и индивидов, например, область политической жизни. По этому сложному критерию выделяются следующие основные группы совершаемых убийств:

— в быту, прежде всего в семье; в эту сферу можно включить и производственный быт, как предлагали некоторые социологи. В сельской местности, да нередко и в городе области труда и семейного быта очень часто сливаются;

— на улицах, площадях, в парках, во дворах и в других общественных местах городов и сел;

— в закрытых и полузакрытых сообществах, в первую очередь в тюремных учреждениях и армии: имеются в виду посягательства на жизнь осужденных и солдат со стороны других осужденных и солдат. Конечно, представитель администрации исправительного учреждения тоже может убить преступника, но такие случаи весьма редки;

— в репрессивных (охранных) государственных организациях, концентрационных лагерях и лагерях уничтожения, при этом убийства организуют и осуществляют государственные служащие;

— уничтожение мирного населения на захваченных территориях и военнопленных во время военных действий;

— во время межнациональных, межрелигиозных и иных подобных конфликтов, например при переделе земли;

— во время так называемых революционных бунтов и вооруженной борьбы за власть, особенно гражданских войн.

Предлагаемая дифференциация убийств дает возможность выделить различные уровни таких насильственных действий: на уровне всего общества, страны и даже большинства стран мира, как это было во время мировых войн; на уровне отдельных социальных групп, иногда очень крупных, например во время межнациональных или межрелигиозных конфликтов; наконец на уровне малой социальной группы и отдельного индивида. Естественно, что масштабы уничтожения людей на различных уровнях различны. Приведенные группировки дают основание говорить также о горизонтальном и вертикальном насилии, о чем уже писалось в литературе. Разумеется, и тот, и другой виды насилия весьма опасны, но самым страшным является уничтожение тоталитарным государством своих сограждан и мирного населения во время войны, т.е. вертикальное насилие. Но даже при самых разнузданных нравах на уровне повседневной жизни насилие в ней менее масштабно, чем когда это делает государство, его репрессивные органы и вооруженные силы. Тоталитарный террор вселяет ужас в население и приводит его в оцепенение, любой человек, даже занимающий высокое положение в социальной иерархии, не чувствует себя в безопасности, ибо система способна уничтожить каждого. Если уличный или лесной бандит сможет пощадить женщину или старика, то бандитское государство не пощадит никого.

Горизонтальное, так сказать "обычное" насилие, очень беспокоящее население демократических стран, при деспотическом режиме может быть и меньше, чем при демократическом, поскольку тоталитаризм контролирует все, даже преступность. Однако этот режим совершает кровавые злодеяния в таких масштабах, не отвечая ни перед кем и ни перед чем, на которые абсолютно неспособны пьяные хулиганы, вооруженные налетчики, сексуальные маньяки и даже гангстерские организации.

Как я уже отметил выше, предлагаемая типология убийств построена по основным областям жизни общества и личности, а это означает, что есть еще какие-то иные, неосновные сферы, не играющие столь же важной социальной роли. Там тоже совершаются убийства, но их сравнительно мало. Иногда вообще трудно сказать, в какой плоскости совершаются те или иные действия. Например, в демонстрации, шествующей с политическими требованиями, вполне могут оказаться лица, которые воспользуются подходящей ситуацией и начнут грабить магазины.

Дифференциация убийств по таким важным признакам, как их характер и направленность, дает возможность сделать первые шаги (но лишь первые!) к пониманию мотивов этих преступлений и по названным критериям выделить следующие типы:

— сексуальные, убийства, совершаемые ради получения полового удовлетворения или в связи с психотравмирующими сексуальными переживаниями;

— эротические убийства или убийства из ревности;

— убийства из мести;

— убийства из любви, когда лишают жизни своих близких, пытаясь тем самым уберечь их от еще более жестокой гибели, например, от рук врага или от голода;

— корыстные убийства, совершаемые ради завладения какими-то материальными благами;

— политические убийства, в том числе террористические, с целью устранения политических противников или тех, кто препятствует продвижению к политической власти;

— доминантные убийства, совершаемые для того, чтобы самоутвердиться или утвердиться в глазах своего окружения;

— национальные и религиозные убийства, порождаемые национальной и религиозной нетерпимостью и ненавистью;

— идеологические убийства, охватывающие широкий спектр действий, начиная от тех, когда убивают "только" потому, что у другого человека иные взгляды, до массового уничтожения целых народов (евреев в фашистской Германии, представителей бывших привилегированных классов в большевистском СССР);

— анархические убийства без более или менее ясной цели или даже в случаях, когда человек, нападая, не отдает себе отчета, что он убивает. Некоторые из таких преступлений называют хулиганскими;

— некрофильские убийства, когда убивают только ради самого убийства, только ради смерти и разрушения. Они отнюдь нередки.

Конечно, это не все возможные виды уничтожения людей, а только основные. Могут, например, иметь место убийства ради принесения жертвы ( в прошлом их было очень много, особенно среди индейцев доиспанской эпохи) или каннибальство. Что касается дифференциации таких преступлений по способам их совершения, то эта задача представляется практически невыполнимой, поскольку за многие века человечество выработало тысячи способов насильственного лишения жизни: от самых примитивных, как удар топором, до самых изощренных с использованием психологии жертвы, от мгновенного причинения смерти до преследования цели максимально долгого ее страдания. Способы убийства зависят от культуры народа, в том числе бытовой, его исторических традиций и обычаев, его отношения к самому себе и другим народам, от особенностей быта людей, их материального обеспечения, от взглядов на человеческую жизнь и ее ценность, от смысла и цели убийства и возможностей убийцы, его индивидуальных особенностей, от уровня развития техники, что весьма заметно во время войны. Известно, что гитлеровские фашисты были весьма озабочены тем, каким способом обеспечить массовые убийства людей в лагерях уничтожения.

Способы убийства столь же неистовы и изощренны, сколь неистова и изощренна сама жестокость, и зависят от ненависти и страстей, снедающих убийцу. Но самое жестокое убийство может быть организовано и содеяно весьма спокойным человеком, если им безраздельно владеет всепоглощающая и глобальная для него идея, если психологически он находится вне людей, во всяком случае вне значительной части из них, или они не признаются им за людей. Гиммлер и Эйхмон были спокойными и выдержанными личностями, они подходили к массовым убийствам просто как к серьезному делу, которое им было поручено и которое надлежало выполнить наилучшим образом. Конечно, не все были такими даже в гитлеровской верхушке. Превосходный скрипач и светский человек Гейдрих отличался не только абсолютной жестокостью, но и дикими вспышками гнева. Самые безжалостные палачи гестапо трепетали перед ним, познав его в "деле". Он побил самых свирепых убийц на их собственном поле, а после пыток и зверств в застенках любил расслабиться, предаваясь музицированию.

Самыми опасными убийствами любой из названных групп являются те, которые совершаются ради убийства, ради уничтожения другого, ради причинения ему мучений и страданий, ради них самих.

Здесь убийство не сдерживается никакими нравственными рамками и традиционными запретами, препятствовать виновному могут лишь его субъективные возможности, действия окружающих или иные объективные обстоятельства, в частности связанные с использованием технических приспособлений. Пол, возраст, бессилие и немощь жертвы, количество потерпевших и сам способ убийства, как правило, отличающийся особой жестокостью, тоже не останавливают преступника. Но подобные преступления всегда как бы на вершине кровавых злодеяний, это самые видимые, самые яркие убийства, это чистый продукт жестокости, взращенный обществом. Остальные же по большей части как бы серая масса, если позволительно так говорить о насильственном лишении жизни. Эти последние обычно связаны с пьяным разгулом, когда жизнь, лишенная четких очертаний и понятного смысла, протекает в неком тумане, с безысходностью и смертельной тоской человека, оказавшегося в тупике или поставленного на колени, причем его жертва часто отнюдь не в лучшем положении.

Обращают на себя внимание новые явления в картине убийств. Прежде всего, это убийства за плату, хотя назвать такие убийства новыми можно лишь с большой долей условности, поскольку наемные убийства существовали испокон веков. У нас и раньше убивали за вознаграждение, но это были единичные факты, сейчас же подобных фактов стало намного больше.

"Тогда" — чаще нанимали для совершения убийства знакомых и полузнакомых, которые пользовались дурной славой и могли соблазниться на быстрый заработок или даже обильную выпивку. Иногда нанимали соисполнителей и пособников, причем роль последних обычно заключалась в сокрытии трупа и следов убийства. Нередко их привлекали те мужья (жены), которые хотели избавиться от опостылевшей жены (мужа). "Теперь" — наемные убийцы чаще уничтожают экономических конкурентов, неугодных политических деятелей, журналистов и сотрудников правоохранительных органов, несговорчивых криминальных партнеров и конкурентов или "изменников" из числа членов преступных груцп, лиц, отказывающихся платить дань таким группам, и т.д. Это новая категория киллеров, вызванная к жизни коренной перестройкой нашего общества и переходом его на рыночные отношения. Наряду с ними продолжают действовать и те, которые способны оказать "бытовые услуги" мужьям, любовникам или обманутым женам. К наемным убийцам ни тогда, ни теперь не следует относить тех, кто убивал по указанию лидеров преступных групп или решению воровских сходов, но не за плату.

Еще одна "новинка" — убийства в результате вымогательства, похищение людей с целью выкупа. Это, впрочем, тоже было, но тоже не в таких масштабах.

Немаловажное значение для дальнейших научных исследований агрессии имеют введенные Э.Фроммом понятия видов доброкачественной и злокачественной агрессии. В рамках первой он различает псевдоагрессию (в том числе неосторожные убийства и иные такие же ранения, игровую агрессию в учебном тренинге на мастерство, агрессию как самоутверждение) и оборонительную агрессию (в том числе в целях защиты свободы личности и общества, своего тела, своих потребностей, мыслей, чувств, своей собственности; агрессию, связанную с реакцией человека на попытку лишить его иллюзий, агрессию, обусловленную конформизмом, инструментальную агрессию, которая преследует цель обеспечить то, что необходимо и желательно). В целом доброкачественную агрессию автор определяет как биологически адаптивную, способствующую поддержанию жизни и служению делу жизни.

В отличие от доброкачественной злокачественная деструктивность биологически неадаптивна, она свойственна исключительно человеку и не порождается животными инстинктами, не нужна для физиологического выживания и в то же время представляет важную составную часть его психики. Злокачественная агрессия вовсе не вызвана необходимостью защиты от нападения или угрозы, она не заложена в филогенезе, это специфика только человека, приносящая биологический вред и социальное разрушение. Злокачественную агрессию нельзя считать врожденной, а, следовательно, неискоренимой.

Итак, водоразделом между доброкачественной и недоброкачественной агрессиями является биологическая адаптация или неадаптация, возможность или невозможность поддержания жизни и служения делу жизни. На этот момент я обращаю особое внимание, поскольку намерен показать, что практически все из тех доброкачественных видов деструктивности, которые предлагает Э.Фромм, могут носить самый разрушительный характер и нести в себе огромную общественную опасность, а поэтому далеко не всегда служат биологической адаптации и поддержанию жизни.

Не вызывает сомнений утверждение Э.Фромма, что оборонительная агрессия — фактор биологической адаптации, что страх способен мобилизовать либо реакцию нападения, либо реакцию бегства. Действительно, если животные и люди не смогли бы обороняться с помощью насилия, то им грозила бы опасность исчезнуть с лица земли. Однако специальное психологическое изучение убийц показало, что действия многих из них как раз и мотивируются страхом перед возможным нападением, причем объективно никакой угрозы может и не быть, но для субъекта она — реальность. Следовательно, оборонительная агрессия оказывается доброкачественной для убийцы, но, естественно, не для убитого. Но и для самого преступника она отнюдь не всегда доброкачественна, поскольку очень часто приводит к разрушению его личности, а нередко и тела.

Сходные соображения следует выдвинуть и в отношении другого положения Э. Фромма, что агрессия выполняет функции защиты человека и общества. Не ставя под сомнение, что их защита с помощью насилия действительно необходима, нельзя не напомнить, что мы слишком часто сталкиваемся с фактами, когда революционное насилие и насилие против определенной личности под флагом свободы оборачивается деструктивностью. Трудно согласиться и с тем, что оборонительная агрессия доброкачественна, когда защищаются нарциссические интересы личности или социальной группы, т.е. только их интересы, только их потребности, только их ценности, только их собственность и т.д. Сам же Э.Фромм писал, что мера нарциссизма определяет у человека двойной стандарт восприятия, но в соответствии с этим он и будет поступать. Человек, ущемленный в своем нарциссизме, никогда в жизни не простит обидчика, ибо он испытывает такую жажду мести, которая ни в какое сравнение не идет с реакцией на любой другой ущерб — физическую травму или имущественные потери.

Нарциссическая личность или нарциссическая социальная группа могут уничтожить любого человека или другую социальную группу, если посчитают, что те посягают на их интересы, ценности, имущество и т.д. В этом, я полагаю, видится одна из главных причин, например, яростных межнациональных столкновений в бывших советских республиках, унесших тысячи жизней.

У меня вызывает возражение и отнесение к доброкачественной агрессии те деструктивные поступки, которые связаны с конформизмом, например, когда решаются на убийство, подчиняясь приказу или давлению непосредственного социального окружения. Во многих случаях аморальна и анализируемая Э.Фроммом инструментальная агрессия, к которой прибегают для того, чтобы достичь какой-либо цели, если разрушение само по себе не является целью. Если инструментальную агрессию всегда признавать доброкачественной, то следует оправдать массовые убийства большевиками ради построения коммунизма или ограбление с убийством в целях завладения имуществом жертвы.

В целом я считаю, что агрессия может быть признана доброкачественной только тогда, когда она не нарушает нравственность, не посягает на базовые человеческие ценности, в том числе закрепленные в законе. Поэтому не только биологическая адаптация, но и нравственность должны лежать в основе разграничения типов агрессии.

Хотя вся людская история пропитана убийствами, действительно великое сборище насилий — в смысле их концентрации, интенсивности и масштабов — имело место в XX веке. Как будто человечество устало растрачивать себя на "мелкие" кровопускания или же накопило в себе столь мощный разрушительный потенциал, что вынуждено было выплеснуть его, чтобы не взорваться иным способом. Я не имею в виду две мировые и иные войны нынешнего столетия, когда погибали вооруженные офицеры и солдаты воюющих армий, — и раньше войн было достаточно. Мир стал свидетелем неслыханного уничтожения миллионов безоружных людей — мирного населения, военнопленных, политических противников, нежелательных отдельных людей и целых социальных групп, выделенных по национальному, классовому или иному признаку. Я говорю о всем известных фактах массовых убийств, совершенных германскими нацистами, большевиками, японскими милитаристами, красными кхмерами и китайскими коммунистами.

 

3. Насилие вечно

Насилие вечно как способ разрешения наших проблем, жизненно важных и самых ничтожных. К нему люди прибегают и тогда, когда этого, казалось бы, можно и не делать, но он, этот способ, так прочно сидит в нас, в нашей крови, в нашей повседневности, что отказаться от него очень трудно. Поэтому насилие и убийство выступают естественным и индивидуально целесообразным методом утверждения и самоутверждения, достижения успеха и одоления противника.

К. Лоренц писал, что пагубная агрессивность, как злое наследство, является результатом внутривидового отбора, влиявшего на наших предков десятки тысяч лет на протяжении всего палеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что будучи вооружены, одеты и социально организованы, смогли в какой-то степени ограничить внешние опасности — голод, холод, диких зверей, так что эти опасности утратили роль существенных селекционных факторов, — так тотчас же в игру должен был вступить пагубный внутривидовой отбор. Отныне движущим фактором отбора стала война, которую вели друг с другом враждующие племена, а война до крайности развила все так называемые "воинские доблести". К сожалению, они еще и сегодня многим кажутся весьма заманчивым идеалом.

Существуют животные, которые полностью лишены внутривидовой агрессии и всю жизнь держатся в прочно связанных стаях. Можно было бы думать, что этим созданиям предначертаны дружба и братство отдельных особей, но как раз ничего подобного у них не бывает никогда. Личные узы, персональную дружбу мы находим только у животных с высокоразвитой внутривидовой агрессией, причем, чем эти узы прочнее, тем агрессивнее соответствующий вид, отмечал К. Лоренц. Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше личной дружбы и любви. Личные узы мы знаем только у костистых рыб, у птиц и млекопитающих, т.е. у групп, ни одна из которых не известна до позднего мезозоя. За время долгих эпох в истории Земли наверняка появлялись животные исключительно свирепые и агрессивные. Так что внутривидовой агрессии без ее контрпартнера, без любви, бывает сколько угодно, но любви без агрессии не бывает. Ненависть, уродливую младшую сестру любви, необходимо четко отделять от внутривидовой агрессии. В отличие от нее ненависть бывает направлена на индивида, в точности как и любовь, и, по-видимому, любовь является предпосылкой ее появления: по-настоящему ненавидеть можно, наверное, лишь то, что когда-то любил и все еще любишь, хоть и отрицаешь это.

Эти достаточно тонкие наблюдения позволяют объяснить многие сложные жизненные противоречия, не поддающиеся поверхностному анализу, многие, но далеко не все. Уродливая младшая сестра любви может возникнуть, часто мгновенно, и в связи с иными переживаниями, например, если субъект неожиданно обнаруживает в человеке, даже в малознакомом и незнакомом, черты, которыми обладает сам и которые для него чрезвычайно травматичны. Вместе с тем необходимо осознать, что поведение людей определяется не только разумом и культурной традицией, но подчиняется еще и тем закономерностям, которые присущи любому филогенетически возникшему поведению.

Сказанное не означает, что убийца отличается какими-то особыми врожденными качествами в том смысле, что он самой природой запрограммирован на насильственное лишение другого жизни. Краткое эссе Ф. Ницше "Жестокие люди как отсталые" скорее беллетристика, свободное упражнение ума, чем наука. В нем он пишет, что люди, которые теперь жестоки, должны рассматриваться как сохранившиеся ступени прежних культур; горный хребет человечества обнаруживает здесь более глубокие наслоения, которые в других случаях остаются скрытыми. У отсталых людей мозг благодаря всевозможным случайностям в ходе наследования не получил достаточно тонкого и многостороннего развития. Они показывают нам, чем мы все были, и пугают нас; но сами они столь же мало ответственны, как кусок гранита за то, что он гранит. В нашем мозге должны находиться рубцы и извилины, которые соответствуют такому душевному складу, подобно тому, как в форме отдельных человеческих органов, говорят, содержатся следы, напоминающие условия жизни рыб.

К. Лоренц считает, что человек не имеет "натуры хищника". Большая часть опасностей, которые ему угрожают, происходит оттого, что по натуре он сравнительно безобидное всеядное существо; у него нет естественного оружия, принадлежащего его телу, которым он мог бы убить крупное животное. Именно потому у него нет и тех механизмов безопасности, возникших в процессе эволюции, которые удерживают всех "профессиональных" хищников от применения оружия против сородичей. Правда, львы и волки иногда убивают чужих сородичей, вторгшихся на территорию их прайда или стаи; может случиться даже, что во внезапном приступе ярости неосторожным укусом или ударом лапы убьют члена собственной группы, как это иногда происходит, по крайней мере в неволе. Однако подобные исключения не должны заслонять тот важный факт, что все тяжеловооруженные хищники такого рода должны обладать высокоразвитыми механизмами торможения, которые препятствуют самоуничтожению вида.

В предыстории человечества не было развитых механизмов ни для совершения убийств, ни для их предотвращения. Нападающий, убивая свою жертву, обходился руками, царапая или удушая, зубами, чтобы укусить, палкой или камнем. Слабый еще мог взывать к тормозам агрессивности нападающего своими жестами покорности или жалобными криками. Когда же появилось искусственное оружие, пусть и самое примитивное, прежнее равновесие было резко нарушено, а возможности убийства и вообще внутривидовой агрессии резко возросли. Однако вместе с ростом технических изобретений, весьма облегчивших совершение убийств, появились и сформировались моральные запреты на подобные действия. Мораль, по определению Ф. Ницше, есть вынужденная ложь, с помощью которой должен быть обманут сидящий в нас зверь, в противном случае он растерзал бы нас. Без заблуждений, которые лежат в основе моральных допущений, человек остался бы зверем, теперь же он признал себя чем-то высшим и поставил над собой строгие законы. Поэтому он ненавидит более близкие к зверству ступени.

К. Лоренц справедливо отмечал, что уточненная техника убийства привела к тому, что последствия деяния уже не тревожат того, кто его совершил. Расстояние, на котором действует все огнестрельное оружие, спасает убийцу от раздражающей ситуации, которая в другом случае оказалась бы в чувствительной близости от него, во всей ужасающей отвратительности последствий. Эмоциональные глубины нашей души попросту не принимают к сведению, что нажатие на курок указательным пальцем при выстреле разворачивает внутренности другого человека. Ни один психически нормальный человек не пошел бы даже на охоту, если бы ему приходилось убивать дичь зубами или когтями. Лишь за счет отгораживания наших чувств становится возможным, чтобы человек, который едва ли решился бы дать вполне заслуженный шлепок хамовитому ребенку, вполне способен нажать пусковую кнопку ракетного оружия или открыть бомбовые люки, обрекая сотни самых прекрасных детей на ужасную смерть в огне. Бомбовые ковры расстилали добрые, хорошие, порядочные отцы. Демагоги обладают, очевидно, очень глубоким, хотя только практическим, знанием инстинктивного поведения людей — они целенаправленно, как важное орудие, используют отгораживание подстрекаемой партии от раздражающих ситуаций, тормозящих агрессивность.

Можно очень осторожно предположить, что современный цивилизованный человек страдает от невозможности разрядить свои инстинктивные агрессивные побуждения. Эти побуждения накапливались столетиями и в прошлом имели вполне "естественный" выход в непрекращающихся войнах и привычных нападениях на соседей. Сейчас вся сохранившаяся разрушительная энергия находит выражение либо в неврозах, предрасположенности к самоубийствам и несчастным случаям, если обычаи и традиции строго запрещают внутривидовую агрессию, либо, если подобных запретов нет, в совершении убийств, в том числе близких родственников. Но было бы заблуждением думать, что названные запреты больше распространены среди малых по численности народов, поскольку агрессия по отношению к сородичам грозит гибелью всей немногочисленной нации, народности или племени. Ничего подобного во многих случаях не бывало, поскольку история, и современная в том числе, дает множество примеров прямо противоположного братоубийственного поведения. Особенно важно напомнить, что войны не прекращаются и многие могут с их помощью выразить свою агрессивность.

Между тем и современная, и предшествующая эпохи давали и дают множество возможностей выхода природной агрессивности во вполне социально приемлемых формах. Сейчас это, например, служба в армии в мирное время или занятие спортом, участие в экстремистских общественных и религиозных движениях или в охране общественного порядка. Футбол, как я полагаю, обязан своей исключительной распространенностью и любовью к нему миллионов людей прежде всего тому, что является цивилизованным эквивалентом войны. То же самое можно сказать и о некоторых других видах спорта и вообще о некоторых занятиях. Разумеется, далеко не все жители цивилизованных стран могут быть отнесены к числу цивилизованных людей, а поэтому они находят выход для своей агрессивности в совершении насильственных преступлений. Высокая агрессивность многих российских дельцов в 90-х годах, т.е. в период первоначального накопления капитала, первых шагов в бизнесе, в значительной мере есть следствие десятилетиями накапливавшейся и не имевшей разумной разрядки человеческой агрессивности.

В принципе можно было бы согласиться с К. Лоренцом, что первый Каин тотчас же понял ужасность своего поступка. Довольно скоро должны были пойти разговоры, что, если убивать слишком много членов своего племени, — это приведет к нежелательному ослаблению его боевого потенциала. Какой бы ни была воспитательная кара, предотвращавшая беспрепятственное применение нового оружия, во всяком случае возникла какая-то, пусть примитивная, форма ответственности, которая уже тогда защищала человечество от самоуничтожения. К. Лоренц приводит ряд примеров, иллюстрирующих то, что люди первобытных племен, в том числе в наше время, ведя постоянные войны с соседями, поневоле должны были с особой осторожностью и бережностью обращаться друг с другом. Любой урон, а тем более убийство соплеменника часто наносил невосполнимый ущерб боеспособности рода или племени, повышая риск их полного уничтожения соседями. Поэтому тогда так легко было соблюдать десять заповедей Моисея и воздерживаться от убийства, клеветы, покушения на чужую жену и т.д.

В принципе, я повторяю, можно согласиться с тем, что Каин ужаснулся последствиям своего поступка. Однако такое допущение было бы абсолютно верным только в том случае, если бы все народы проявляли необходимую здесь мудрость. Однако, не просчитывая всех губительных результатов внутренних распрей, многие из них не просто перебивали друг друга и таким образом исчезали с лица земли, а настолько ослабляли себя взаимным истреблением, что становились легкой добычей более организованных и воинственных соседей. В конечном итоге они оказывались полностью уничтоженными. Но в целом человек от рождения не так уж плох, однако в рассматриваемом аспекте он не так уж и хорош для жизни в современном обществе. Это общество с его гигантскими городами, растущей анонимностью, фрагментарностью повседневного общения, слабым социальным контролем, высокой вертикальной и горизонтальной мобильностью, переплетением культур и смешением наций рождает очень слабые внутринациональные и вообще межличностные связи. Современный человек, особенно в условиях большого города, все чаще ощущает, что в первую очередь он должен рассчитывать сам на себя и защищаться от других, нередко при этом нападая на них. О последствиях своих действий для общества он задумывается редко.

Агрессивность человека в городских условиях может возрастать от чрезмерности информации и слишком большого числа социальных связей, в том числе тех, которые можно назвать близкими и даже интимными, от изматывающих и нередко многочисленных обязанностей, от сознания необходимости выполнять свой долг. К этому добавляются сложности и конфликты на работе, от которых многие привычно разряжаются насилием у себя в семье. Но чем дальше развивается цивилизация, чем меньше она отстает от культуры, тем больше должно появляться новых возможностей для появления благополучных выходов агрессивных тенденций, тем успешнее должен овладевать человек альтруистическими навыками, приходя к выводу (сознательно и бессознательно), что обязан сдерживать свои побуждения. Многие будут расплачиваться за такое подавление психическими и соматическими болезнями, но это тот оброк, который общество вынуждено платить. Люди, подобным образом рискующие собой и истощающие себя, заслуживают максимального внимания и помощи, они должны быть ценимы не меньше тех, для которых добродетельное поведение совершенно естественно. В этом общество должно видеть выгоду для себя в силу простого здравого расчета, особенно если оно сознательно стремится снизить уровень агрессивности.

Констатация того, что человек многое унаследовал от своих антропоидных предков, отнюдь не умаляет его достоинств, тем более, что унаследованное очень часто оказывается высокоморальным и в таком качестве давно вписалось в живую ткань культуры. Иными словами, типично человеческое поведение оказывается "чисто животным", хотя и отвечает самым высоким требованиям, только эта мысль приходит нам не сразу. Нельзя не согласиться с К. Лоренцом, что из структуры, образованной унаследованным и усвоенным, вырастают побуждения ко всем нашим поступкам, в том числе и к тем, которые сильнейшим образом подчинены управлению нашего самовопрошающего разума. Так возникают любовь и дружба, все теплые чувства, понятие красоты, стремление к художественному творчеству и научному познанию. Человек, избавленный от всего так сказать "животного", лишенный подсознательных стремлений, человек, как чисто разумное существо, был бы отнюдь не ангелом, скорее, наоборот!

Если человек унаследовал агрессию от своих далеких предков, если агрессия есть одно из неотъемлемых качеств всего живого, то задачей культуры является перевод агрессии в общественно полезное русло и удержание ее там. Если культура не смогла этого сделать в необходимой мере, если убийство всегда было и остается повседневностью, то это "вина" ее, а не наследства. Именно она постоянно поддерживает высокий уровень губительной разрушительности. Поэтому есть все основания думать, что существованием деструктивных порывов мы не в меньшей степени, а, возможно, и в большей, обязаны цивилизации. Такой подход почти не оставляет места для убаюкивающей мысли о возможности переложения всей ответственности на нашу звериную натуру, т.е. на далеких антропоидов. Такая мысль, кстати, неоднократно формулировавшаяся и столь же часто подвергавшаяся критике, обедняет и упрощает человечество и всю человеческую историю. Что такое списание наших долгов ни на чем не основано, подтверждает растущая агрессивность в современном мире.

Я имею в виду не только две мировые войны в XX веке (в прошлом они были невозможны), но и беспрецедентный взрыв жесточайшего насилия в отношении собственных народов в странах фашистской и коммунистической диктатур (в Германии, СССР, Китае, Камбодже), уничтожение ими мирного населения и военнопленных в других странах. Это позволяет предположить, что по мере развития человечества агрессивность и агрессия будут возрастать, тем более, что на знаменах современной цивилизации все чаще появляются призывы к убийству. Они родились еще во второй половине прошлого века из нигилистического всеобщего отрицания и вседозволенности, удачно перемешавшись с прекраснодушными теориями всеобщего благоденствия и окончательного спасения общества. Соответствующие концепции и теории создавались вполне респектабельными философами, поэтами и литераторами, которые абсолютно не были похожи на лесных разбойников, напротив, многие обладали высокой эрудицией и блестящим аналитическим умом, но никчемными прогностическими способностями.

Однако их вклад в разрушительные оргии весьма велик. Поэтому трудно согласиться с некоторыми исследователями (А. М. Руткевич), считающими, что тоталитарные режимы появились в Европе в итоге первой мировой войны, которую ни в малейшей мере не подготавливали ни Маркс, ни Ницше, ни метафизические бунтари и анархисты (в чем, кстати, их никто и не обвиняет). Не будь этой войны, замечает упомянутый автор, Гитлер остался бы неудачливым художником-копиистом, Муссолини редактировал бы газету, о Троцком и Сталине можно было бы прочитать лишь в примечаниях к какому-нибудь чрезвычайно дотошному труду по истории рабочего движения. К сожалению, история, как известно, не имеет сослагательного наклонения, а отношение Троцкого и Сталина к рабочему движению весьма своеобразно, но это, конечно, мелочь в данном контексте. Что касается Маркса (и Энгельса тоже), то достаточно почитать "Манифест Коммунистической партии", чтобы убедиться в том, к какому кровавому разбою он призывал. Ницше, разумеется, не виноват в том, что его так прочитал Гитлер, но ведь фюрер так относился к нему, а не, скажем, к Гете.

Хотя человек и агрессивен по природе, он не будет убивать и мучить только потому, что унаследовал разрушительные тенденции — такие поступки могут иметь место только потому, что социальная среда сформировала соответствующие мотивы и придала агрессии противоправную окраску. Но человек отнюдь не индифферентен и покорен внешним влияниям, он оказывает обратное воздействие на социальное окружение и прирожденными своими особенностями, в том числе патологическими или близкими к ним, и теми чертами своей личности и характера, которые до этого уже сформировались все той же средой. Если она была враждебна ему, его ответные деструктивные реакции становятся более возможными. В целом, не желая здесь подводить какие-либо итоги, свой подход к проблеме агрессии и убийства я бы назвал биосоциальным.

Человек не будет убивать и мучить в силу только унаследованных деструктивных стремлений, он способен убивать и мучить ради самого убийства и мучения. Это обычно то, что можно назвать садизмом, и такие поступки имеют глубинный смысл, порождаются внутренними конфликтами и психотравмирующими переживаниями, психологически выигрышны, но все они связаны с социальной жизнью индивида, его статусами и отношениями. Социальные условия являются теми механизмами, которые запускают в действие агрессивные тенденции. Ниже я подробно остановлюсь на том, что подобное поведение весьма характерно для лиц с психическими патологиями, обладающими способностью снижать эффективность социальных запретов или вообще снимать их.

В душе нашей эпохи человек стал лишь приблизительным отражением самого себя, отражением, как на поверхности воды, при малейшем волнении которой неузнаваемо изменяется внешний облик. Поэтому его уничтожение, т.е. не собственно индивида, а лишь его подобия, уже не представляет моральной проблемы. Собственно это даже не личность в ее цивилизованном понимании, а больше биологическая особь. Мораль при этом не отрицается, она как бы больше не существует, и ее не принимают во внимание, а остальные правила, регулирующие жизнь, скорее, технические стандарты. В лучшем случае есть возможность лишь констатировать неверие в то, что мораль сохранилась.

Сказанное можно отнести ко всему обществу или ко всей стране (тоталитарной прежде всего), а также к отдельным их слоям или социальным группам, в которых насилие совершенно привычно и под его сенью растет одно поколение за другим, в которых правит случай, пролагая путь в темноте, в которых большинство становится либо насильниками и убийцами, либо их жертвами. При этом здесь насилие я понимаю в самом широком смысле — от словесных унижений, от принуждения к определенным действиям до лишения жизни. Тоталитаризм почти сразу научился извлекать пользу из насилия, многократно умножая его и делая повседневностью, низводя людей до средства достижения цели.

Изучение насилия и жестокости в европейской науке началось сравнительно недавно — лишь со времен первой мировой войны. До этого Европа жила в счастливой уверенности, что агрессивные войны и государственное насилие для нее уже в прошлом и ничто уже не сможет нарушить ее мир и покой. То, что происходило в Азии, Африке и Латинской Америке, как-то проходило мимо сознания как нечто территориально и психологически весьма далекое. Действия большевиков и фашистов, события первой и особенно второй мировых войн показали, что отныне агрессия относится к числу глобальных для человечества проблем.

Конечно, с 70-х годов прошлого века начала формироваться криминология, но она никогда, ни тогда, ни теперь, не изучала преступность на уровне государства и межгосударственных отношений, преступность в высших эшелонах власти, преступность, которая проявляется в репрессиях против собственного народа и на завоеванных территориях, вопросы агрессии в войнах. Проблемы деструктивности в самом широком аспекте стали исследоваться философами и психологами, криминологи же занялись изучением насилия исключительно на бытовом уровне, в повседневной мирной жизни людей. О качестве соответствующих криминологических работ я скажу ниже.

Знанию об агрессии наука и общество обязаны в первую очередь таким выдающимся мыслителям, как А. Камю, К. Лоренц, 3. Фрейд, Э. Фромм. К сожалению, отечественная наука сказала об этом до обидного мало, хотя эмпирического материала для исследований коммунистическая диктатура предоставила в избытке. Понятно, что в те годы никто не разрешил бы проводить соответствующие изыскания, но, во-первых, науке разрешение не требуется, и, во-вторых, сейчас никто не мешает этим заняться. То отношение к нашему тоталитарному прошлому, которое сейчас так часто характеризуется непониманием этого прошлого, его недооценкой, желанием забыть и даже оправдать его, в немалой степени обусловлено неизученностью соответствующих вопросов в отечественной науке. О сущности большевистской репрессивной системы и ее вождях мы намного больше узнаем из работ зарубежных ученых.

В этом разделе я пытался показать, что агрессия отнюдь не однородна по своим этическим, психологическим, криминологическим и иным значимым характеристикам, хотя все явления агрессивного ряда во многом схожи и неизбежно переплетаются друг с другом. Необходимо все время иметь в виду, что агрессия, агрессивность, насилие и нападение нравственно нейтральны в отличие от жестокости и убийств, которые всегда порицаемы, но все эти проявления могут иметь одни и те же корни. Их социальная сущность зависит от юридической и нравственной оценки.

Теперь можно перейти к выяснению природы, причин и функций убийств, стремясь при этом избежать бихевиористских заблуждений, если понимать под ними представления о человеке, об убийце в том числе, лишь как о механизме, приводимом в движение в результате воздействия только внешних социальных факторов.

 

4. Убийство с позиций закона

Прежде всего нам предстоит выяснить, что такое убийство в соответствии с установлениями закона, поскольку, несмотря на кажущуюся простоту, не все признаки этого преступления очевидны. Это тем более важно сделать, что уголовный закон дает лишь общее определение данного преступления и перечисляет его отягчающие обстоятельства. Речь, разумеется, идет о юридическом понимании убийства, а не о житейском, хотя в разговорной речи "убийство" в самых разных и порой неожиданных сочетаниях и смыслах, от юмористического до подлинно трагического, можно встретить на каждом шагу. Я думаю, что это чрезвычайно интересное явление, в котором можно усмотреть бессознательное стремление преодолеть страх смерти и убийства в частности; оно нуждается в специальном изучении. Давно известно, что наша так называемая простая жизнь сложнее самых сложных загадок.

Итак — убийство. Это противоправное умышленное или неосторожное лишение жизни другого человека независимо от его возраста и состояния здоровья. Нас интересует только умышленное. Проанализируем его признаки.

Признано, что убийством является лишение жизни как здорового человека, так и безнадежно больного. На этом стоит цивилизованный мир, но это не единственная точка зрения. Немецкие фашисты не считали преступлением убийство безнадежно больных, в том числе психически, а поэтому ими были убиты десятки тысяч таких людей; они избавлялись от тех, кто им был не нужен и расценивался как ненужное для государства и нации бремя. Но это не эвтаназия, когда другой человек, в частности врач, причиняет смерть, чтобы избавить от ненужных тяжких страданий неизлечимо больного, что может быть совершено и по просьбе последнего. Полагаю, что и во втором случае (в первом никаких сомнений нет) имеет место убийство, поскольку ни один человек не вправе решать, прекращать жизнь больного или нет. Если же это делает врач, то он превращается в свою противоположность, поскольку обязан принимать все меры к продлению жизни, а не к ее пресечению. Если допустить позволительность лишения жизни (со стороны кого бы то ни было и из самых гуманных соображений) в случае тяжкого заболевания, то практически далеко не всегда возможно установить грань, за которой человек однозначно обречен болезнью на смерть. К тому же эту грань преступник может сделать очень подвижной, сдвигая ее в нужную для него сторону, не говоря уже о вполне вероятных ошибках в диагнозе или в методах лечения.

Убийством является и лишение жизни только что родившегося ребенка, причем необязательно, чтобы были нормальные роды. Преступление будет налицо и в случае искусственно прерванной беременности, если ребенок появился на свет жизнеспособным, о чем должен был знать человек, производивший аборт. Нужно рассматривать как детоубийство не только убийство новорожденного после отделения плода от утробы матери и начала самостоятельной жизни ребенка, но и лишение жизни во время родов, когда рождающийся ребенок еще не начал самостоятельной внеутробной жизни (например, нанесение смертельной раны в голову рождающемуся ребенку до того момента, когда он начнет дышать).

Для наступления уголовной ответственности за убийство безразличен внешний вид жертвы, но так было не всегда: в более отдаленные эпохи убийство урода не всегда наказывалось. В прошлом в некоторых христианских странах ненаказуемость убийств уродов основывалась на представлении о том, что урод есть результат сношения женщины с дьяволом. Рождение уродов как нечто сверхъестественное заносилось летописцами в число примет, предвещающих какое-либо бедствие или несчастье для всей страны, в число провозвестников гнева и кары Божьей, посылаемой народу за его грехи. Естественно, что при этом не могло быть и речи о признании за такими существами общих для всех прав и уничтожение их не могло быть поставлено в число караемых законом убийств. И позже остатки таких представлений выразились в том, что убийство урода рассматривалось как менее опасное, причем в законах обращалось внимание на невежество и суеверие виновного. Убийство урода как особый вид преступления выделялось в начале нынешнего столетия в болгарском уголовном законодательстве.

В прошлые эпохи не пользовались защитой закона и некоторые другие категории людей, например, подвергшиеся лишению воды и огня в римском праве, объявленные лишенными мира в старом германском праве. Убийство раба рассматривалось лишь как причинение имущественного ущерба его господину. Охрана закона не распространялась также: на лиц, принадлежавших к некоторым народам, например к цыганам, как это предусматривалось в XVI веке во Франции и Германии; на лиц, совершивших определенные преступления, например в каноническом праве на еретиков и вообще на приговоренных к анафеме. Русское Уложение 1649 года постановляло, что тот, кто убьет изменника, догнав его в дороге, может рассчитывать на "государево жалованье". Не подлежали наказанию: человек, который убил вора, поймав его с поличным в своем доме, и тотчас сказал об этом окружающим либо убил его, догоняя, если тот оказал сопротивление; иностранцы, появившиеся на территории страны с враждебной для государства целью, например неприятельские солдаты во время войны.

Сейчас даже приговоренный к смертной казни при определенных обстоятельствах имеет право на защиту своей жизни. Так, его не может лишить жизни непалач и даже палач вне тех условий, которые требуются по закону для исполнения смертной казни. Он не может быть казнен до того, как будет рассмотрено его прошение о помиловании или не будет решен вопрос о помиловании даже без его прошения, или казнен иным способом, чем тот, который предусмотрен законодательством данной страны. Лица, умершие вследствие пыток или избиений, в том числе учиненных в государственных учреждениях, должны быть признаны жертвами убийств.

Некоторые мыслители, писатели, публицисты называли убийством саму смертную казнь, с чем, конечно, ни в коем случае нельзя согласиться. Так, П. Бердяев писал, что "в политических убийствах, совершенных отдельными героями, в дуэлях, в защите чести личность человеческая отдает и свою жизнь, отвечает за себя собою, а государство всегда безответственно по своей безличности. Убийство, из "хаоса" рожденное, невиннее, благороднее, для совести нашей выносимее, чем убийство по "закону", холодно-зверское, рассудочно-мстительное". Понятно негодование Н. Бердяева по поводу широкого применения смертной казни, но он, как это свойственно людям, определенно находился под влиянием своей эпохи, без всяких на то оснований героизируя политических убийц, по существу террористов, которых к тому же он называл невинными.

Если будет нанесен смертельный, по мнению нападающего, удар уже умершему человеку, о смерти которого преступник не знал, то здесь нужно констатировать покушение на убийство. Если потерпевший умер от страха при виде нападающего на него с ножом или топором человека, то в этом случае тоже можно говорить о покушении на убийство, но если при этом будет установлен умысел именно на лишение жизни. Если такой умысел отсутствует, действия виновного необходимо квалифицировать как неосторожное убийство. Если нападение совершено, скажем, на макет человеческой фигуры, который преступник принимал за того, кого он намеревался убить, то тоже будет покушение на убийство. Перечень подобных ситуаций можно продолжить, но читателю, очевидно, уже ясно, что решения по каждой из них совсем непростые и требуют достаточно скрупулезного и квалифицированного анализа.

Убийством следует считать любые внесудебные расправы государства с неугодными ему людьми либо в результате судебных фарсов, как, например, это имело место в нашей стране во второй половине 30-х годов, расстрелы мирных демонстраций, любые формы геноцида. К числу названных преступлений нужно отнести уничтожение мирного населения, военнопленных и заложников во время военных действий, межнациональных конфликтов и на оккупированных территориях, а также помещение заключенных в нечеловеческие условия, влекущие их гибель, например в большевистских и нацистских концлагерях. Я здесь привожу перечень основных видов кровавого насилия государства и иных структур, например мятежников, и этот перечень можно дополнить. К сожалению, в отечественной юридической литературе (в советской и подавно) о такого рода преступлениях упоминается чрезвычайно редко.

Лишение жизни может быть совершено как с помощью активных физических действий (нанесение ранений, удушение и т.д.) либо психического воздействия (внезапный сильный испуг человека, страдающего сердечным заболеванием, о чем преступнику известно), так и путем бездействия, когда преступник не выполняет возложенных на него обязанностей (например, не дает пищи тяжелобольному и обездвиженному человеку с целью лишения его жизни). Не может считаться убийством лишение жизни в пределах необходимой обороны, т.е., как на это указывает действующий уголовный закон, при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества и государства от общественно опасного посягательства, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны. Превышением пределов необходимой обороны признаются умышленные действия, явно несоответствующие характеру и степени общественной опасности посягательства.

Не следует квалифицировать в качестве преступления и лишение жизни, совершенное в состоянии крайней необходимости, т.е. "для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемым законом интересов общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости" (ст. 39 УК).

Итак, в двух перечисленных случаях предполагается освобождение от уголовной ответственности за лишение жизни, как, впрочем, и за другие действия, совершенные с соблюдением упомянутых условий. Эти условия достаточно ясно, казалось бы, изложены в законе, однако в реальной жизни все гораздо сложнее. Прежде всего отмечу, что при некоторых обстоятельствах, например в темноте, при остром дефиците времени и (или) сильном испуге, совсем непросто соотнести свои действия с характером и опасностью посягательства. Человек, неуверенный в своих физических силах, может легко нажать на курок, если на него наступает здоровенный, хотя и безоружный детина или если он искренне убежден, что нападающий именно таков. Ведь с помощью увесистых кулаков вполне можно убить, да и для очень многих людей "простое" избиение есть тяжелейшая травма, которой каждый вправе избежать.

Совсем нелегко выяснить, имело ли место преступление, когда субъект действовал в состоянии крайней необходимости. В сложных ситуациях и при дефиците времени бывает очень трудно решить, могла ли быть данная опасность устранена другими средствами и является ли причиненный вред менее значительным, чем предотвращенный. Один человек с легкостью найдет возможность устранить грозящую ему опасность без того, чтобы прибегать к насилию; он же быстро сообразит, что вред, который он намерен причинить, менее значителен, чем тот, который нужно предотвратить. Другому же в силу субъективной специфики сделать это очень сложно или даже невозможно. Особенно трудно дается такое лицу с недостаточным жизненным опытом или какими-то психическими изъянами, либо в состоянии стресса, когда теряется должная ориентация в происходящем, которое проносится перед ним в некоем тумане. Разумеется, в обоих предусмотренных законом случаях освобождения от уголовной ответственности очень многое зависит от субъективных оценок должностных лиц (следователя, прокурора, судьи), которые, естественно, могут ошибаться. В целом создается впечатление, что законодатель несколько игнорирует психологические особенности и психические состояния личности, ее способности, знания и т.д.

По понятным причинам очень непросто соблюсти условия крайней необходимости и необходимой обороны человеку, который находится в состоянии опьянения, тем более сильного, что относится не только к убийствам, но и к другим преступлениям. Уголовный кодекс лишь предусматривает, что лицо, совершившее преступление в состоянии опьянения, не освобождается от уголовной ответственности. Эти указания совсем не помогают решить названные проблемы, как, впрочем, и многие другие, связанные с опьянением преступника.

Убийство надо отличать от самоубийства, тем более, что предусмотрена уголовная ответственность за доведение до самоубийства или до покушения на самоубийство путем угроз, жестокого обращения или систематического унижения человеческого достоинства потерпевшего. В некоторых случаях доведение до самоубийства можно рассматривать как убийство, если, жестоко обращаясь с потерпевшим или систематически унижая его, преступник желал именно довести его до самоубийства, т.е. таким путем лишить его жизни. Однако эта цель может быть достигнута не только путем жестокого обращения с жертвой или систематического унижения ее, но и путем внушения. В этом случае тоже будет налицо убийство, причем весьма изощренное, построенное на воле одного и бессилии, повышенной внушаемости другого. На практике подобные факты встречаются очень редко, и необходимо большое профессиональное мастерство следователя, чтобы вскрыть столь замаскированный способ убийства. В Уголовном кодексе РСФСР (1960 г.) говорилось о доведении до самоубийства лица, находившегося в материальной или иной зависимости от виновного. Трудно сказать, что имел в виду законодатель, говоря об "иной зависимости", но под такой зависимостью вполне можно понимать жесткую психологическую. Если названная зависимость имеется, то преступник не всегда прибегает к жестокому обращению с потерпевшим или систематическому унижению его личного достоинства. Более того, насильственные действия могут разрушить психологические цепи, приковывающие жертву к ее палачу, и тем самым помешать ему.

Констатировать убийство есть основания только в том случае, если между поступком одного человека и наступлением смерти другого существует причинная связь, т.е. лишение жизни является следствием определенного поступка. Необходимо помнить, что, поскольку убийство является насильственным, противоправным лишением жизни, вопрос о смерти относится к числу основных. Поэтому нужно в самом общем виде пояснить, что такое смерть, вопрос о которой в науке все еще остается дискуссионным.

Смерть — необратимое прекращение жизнедеятельности организма, неизбежный естественный конец существования всякого живого существа. Судебная медицина рассматривает смерть как гибель целого организма, связанную прежде всего с прекращением деятельности сердца и характеризуемую необратимыми изменениями центральной нервной системы, а затем и других тканей организма. Бесспорным признается наступление смерти с момента органических изменений в головном мозге и центральной нервной системе. До наступления этих изменений смерть человека называют клинической. Встречаются случаи, когда после наступления клинической смерти удается восстановить дыхание и сердцебиение и вернуть человека к жизни. Факт биологической смерти должны констатировать врачи по наличию совокупности признаков.

Если факт убийства устанавливается при наличии причинно-следственной зависимости между действием (бездействием) лица и наступившей смертью, то как быть в том случае, если само нанесенное потерпевшему ранение не было смертельным, но он умер из-за того, что ему никто не оказал помощи? Будет ли иметь место убийство, если врач (врачи) допустил ошибку при оказании раненому первой помощи, во время операции или последующего лечения? Оба вопроса сформулированы здесь в самом общем виде, и ответить на них можно лишь при выяснении ряда дополнительных, но исключительно важных обстоятельств.

Возьмем первый случай. Убийство будет налицо, если преступник желал смерти жертвы и заведомо знал, что помощь ему объективно не может быть оказана, или же сам в той или иной форме препятствовал этому. Если виновный действовал с умыслом убить, но нанес несмертельное телесное повреждение, однако смерть тем не менее наступила из-за отсутствия помощи, неоказанию которой он никак не способствовал, можно определить как покушение на убийство. Если при тех же обстоятельствах у виновного умысел обнаружен не на совершение убийства, а на нанесение тяжких телесных повреждений, его действия нужно квалифицировать как нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть.

Если умысел не был конкретизирован, т.е. убийца допускал наступление любого исхода, в том числе и смерти, его действия должны быть оценены по результатам. Однако и здесь не все так просто — как быть, например, тогда, когда смерть наступила, скажем, через три года, но находится в причинной связи с полученным ранением. Ведь за эти годы могли иметь место врачебные ошибки, отсутствие нужных лекарств, нарушение режима лечения самим пострадавшим и другие обстоятельства, сократившие ему жизнь. Некоторые юристы полагают, что в описанных ситуациях, даже при умысле на убийство, можно говорить лишь об умышленном тяжком телесном повреждении, поскольку смерть значительно отсрочена во времени, в рамках которого возникли и действовали иные существенные факторы, способствовавшие гибели человека. Я придерживаюсь другой точки зрения и считаю это убийством: даже если все эти обстоятельства функционировали, они тем не менее вторичны, производны от факта, носящего фундаментальный характер, — нанесения тяжкого ранения. Именно это событие, следствие умысла на убийство, повлекло за собой глобальные изменения в организме, потребовали медицинского вмешательства, особого режима жизни больного и т.д.

Второй случай. Убийство будет иметь место даже при наличии врачебной ошибки, если убийца, действуя с умыслом причинить смерть, нанес безусловно смертельное повреждение, однако смерть была отсрочена в силу, например, особенностей организма жертвы. Если преступник хотел лишить потерпевшего жизни, но смог причинить ему "только" несмертельное тяжкое телесное повреждение, а врач допустил ошибку, есть основание считать преступление покушением на убийство. Если виновный не имел подобных намерений, то, при тех же условиях, он должен нести ответственность за нанесение тяжких телесных повреждений.

Как мы видим, связь между причиной (деянием) и наступившим общественно опасным результатом обнаружить не всегда просто. Недостаточно знать внешние обстоятельства, взаимоотношения преступника и жертвы, а также способ убийства. Очень важно располагать точными данными о наличии умысла у действующего субъекта и характере нанесенного повреждения, его опасности для жизни. Всем студентам юридических вузов известен хрестоматийный пример: А. ударил кулаком в грудь Б., от чего тот упал на проезжую часть дороги и был задавлен автомашиной, выехавшей из-за угла уже после нанесения удара. А. невиновен в убийстве, но он был бы признан убийцей, если ударил бы в расчете на то, что Б. попадет под автомашину, т.е. имел бы умысел на лишение его жизни.

Как и любое другое преступление, убийство может быть совершено в одиночку или группой, чаще же совершается одним человеком. По закону соучастниками преступления наряду с исполнителями признаются организаторы, подстрекатели и пособники. "Исполнителем признается лицо, непосредственно совершившее преступление либо непосредственно участвовавшее в его совершении совместно с другими лицами (соисполнителями), а также лицо, совершившее преступление посредством использования других лиц, не подлежащих уголовной ответственности в силу возраста, невменяемости и других обстоятельств, предусмотренных настоящим Кодексом.

Организатором признается лицо, организовавшее совершение преступления или руководившее его исполнением, а равно лицо, создавшее организованную группу или преступное сообщество (преступную организацию) либо руководившее ими.

Подстрекателем признается лицо, склонившее другое лицо к совершению преступления путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом.

Пособником признается лицо, содействовавшее совершению преступления советами, указаниями, предоставлением информации, средств или орудий совершения преступления либо устранением препятствий, а также лицо, заранее обещавшее скрыть преступника, средства или орудия совершения преступления, следы преступления либо предметы, добытые преступным путем, а равно лицо, заранее обещавшее приобрести или сбыть такие предметы". Так регламентирует закон.

Обычно решение вопроса об исполнителе убийства затруднений не вызывает. Важно учитывать характер действий и направленность умысла каждого субъекта, умышленно участвующего в самом процессе исполнения преступления. Если один преступник бьет палкой потерпевшего, а другой ножом и смерть наступает от ножевого ранения, это не означает, что первый лишь пособник — он соисполнитель. Исполнителями являются и лица, которые для совершения убийства используют душевнобольных или несовершеннолетних, не достигших возраста уголовной ответственности. Следует признать исполнителем и того, кто обманом заставляет другого человека, не ведающего об обмане, совершать действия, влекущие смерть. Во всех трех последних случаях душевнобольные, несовершеннолетние и обманутые выступают, образно говоря, в роли орудия подлинного убийцы-исполнителя. Их использование свидетельствует об изощренности, недюжинных интеллектуальных способностях убийцы и обычно ставит перед следствием и судом сложные психологические и процессуальные задачи. Кстати, по общему правилу, чем больше людей участвует в преступлении, тем выше вероятность его раскрытия и изобличения виновных. Но тут возникает новая трудность — определить роль каждого участника и особенно, чьи именно действия причинили смерть.

Преступное поведение организатора могут характеризовать черты, присущие всем соучастникам — исполнителям, подстрекателям, пособникам. Нередко преступники, выступающие организаторами убийства, готовящие его совершение, сами же в числе других исполняют это преступление, подстрекают других, скрывают следы преступления. Но это не освобождает от обязанности выяснить, в чем именно выражались организаторские функции. Сделать это особенно сложно в случаях, когда убийство совершается по найму (нанявший киллера — организатор) или представителями организованных преступных групп, а еще труднее, когда имеют место массовые убийства, совершаемые государством. В последнем случае важно установить организаторскую роль деятелей всех уровней власти — от верховного тирана, глав его спецслужб и охранно-карательных ведомств до непосредственных руководителей карательных (истребительных) подразделений.

По общему правилу организатор не несет ответственность за действия исполнителя в таких случаях, когда тот выходит за пределы предварительного сговора (эксцесс исполнителя). Если предварительно не оговаривается, каким способом, сколько человек будет убито, можно ли проявлять особую жестокость и другие важные обстоятельства, организатор должен быть признан виновным в фактически совершенных действиях исполнителя. Это относится и к массовым убийствам. Развязывая репрессии против населения (или военнопленных), руководитель тоталитарной власти, командующий оккупационными войсками и т.д. в своих приказах обычно не оговаривают, можно ли убивать с особой жестокостью беременных женщин, детей и т.д., что во всех цивилизованных странах расценивается в качестве обстоятельств, отягчающих ответственность за убийство. Поэтому организаторы подобного истребления людей должны нести уголовное наказание за все те действия, которые фактически совершили по их указанию исполнители, если даже отягчающие обстоятельства заранее не оговаривались.

В доказательство приведу пункт 6 статьи 6 Устава Международного военного трибунала для суда над главными немецкими военными преступниками в Нюрнберге. Эта норма гласит: "Преступления против человечности, а именно: убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до и во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам с целью осуществления и в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала... Руководители, организаторы, подстрекатели и пособники, участвовавшие в составлении или осуществлении общего плана или заговора, направленного к совершению любых из вышеупомянутых преступлений, несут ответственность за все действия, совершенные любыми лицами с целью осуществления такого плана". Следовательно, ответственность организатора за конкретные действия исполнителей может зависеть от того, совершено ли убийство одного конкретного человека или нескольких конкретных людей, либо же организатор планировал массовые убийства и руководил ими.

Не имеет значения, присутствовал ли организатор при совершении убийства, тем более, что иногда он может заблаговременно уехать в другое место. Как правило, большевистские и немецко-фашистские главари не присутствовали при расстрелах и не посещали концентрационные лагеря (лагеря уничтожения), что, естественно, ни в коем случае не освобождает их от уголовной ответственности. По имеющимся данным, Гиммлер лишь один раз наблюдал массовое убийство, что вызвало у него сильнейшее нервное потрясение. Если диктатор или руководитель спецслужбы непосредственно участвует в экзекуции или постоянно присутствует при расправах, это чаще всего свидетельствует об его садистских наклонностях.

Подстрекатели не участвуют в самом акте убийства, обычно пытаясь остаться в стороне, но если они принимают в нем участие, то становятся исполнителями. В одном лице могут сочетаться роли и подстрекателя, и пособника, и исполнителя, и организатора. Очень часто подстрекательство осуществляется путем натравливания одного человека на другого в пьяных драках и воровских "разборках" путем обещаний, уговоров, клеветы, убеждения в личной для исполнителя опасности и во вредоносности будущей жертвы. Классическим подстрекателем может считаться шекспировский Яго, кстати, эта категория преступников нередко играет на таких эмоциях, как ревность и месть.

Совсем необязательно, чтобы подстрекательство было направлено на убийство конкретного человека. Подстрекать можно к совершению убийств вообще — без указания личности потерпевшего. Так происходило, например, когда подстрекали на резню и погром турок-месхетинцев или армян в республиках бывшего СССР; "великие" организаторы убийств Гитлер и Сталин были и "великими" подстрекателями, призывая к уничтожению других народов или социальных групп.

Пособник не участвует в совершении преступления, он лишь содействует ему. Всех пособников преступлений, убийств в частности, можно разделить на три группы: те, которые помогают подготовиться к убийству своими советами и указаниями, предоставлением для этого средств и устранением препятствий, обещанием скрыть преступника или следы преступления либо предметы, добытые преступным путем; те, которые содействуют совершению самого акта убийства; те, которые скрывают его следы, выполняя, в частности, данные до этого обещания. Разумеется, пособник должен знать, что своими действиями он содействует совершению именно преступления. Чаще выявляют и привлекают к ответственности исполнителей, а не представителей других категорий соучастников. Именно с такими трудностями обычно сталкивается следствие по уголовным делам о преступлениях, совершенных гангстерскими группами, руководители которых, они же организаторы преступлений, чаще всего остаются безнаказанными.

Разные виды убийств в основном сосредоточены в разделе преступлений против личности в той главе уголовного кодекса, которая предусматривает ответственность за деяния против жизни и здоровья (здоровья личности быть не может, поскольку личность это социальная сущность человека; следует говорить о здоровье человека). В этой главе сосредоточено четыре вида убийств: убийство; убийство матерью новорожденного ребенка; убийство, совершенное в состоянии аффекта; убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны либо при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление.

Ответственность за убийство предусмотрена и в других главах уголовного кодекса, например при геноциде.

Не всегда просто четко отделить один вид убийства от другого, к тому же некоторые формулировки в кодексе вызывают определенные сомнения. Например, не очень понятно, что такое предусмотренное законом убийство из хулиганских побуждений, причем подобные побуждения относятся к числу отягчающих обстоятельств. На практике все, что непонятно следствию и суду в части мотивов убийства, с легкостью зачисляется в разряд хулиганских побуждений; непонятность же порождается исключительной сложностью мотивов, их глубинным, бессознательным характером, выявлять которые способны лишь специалисты соответствующей квалификации, к сожалению, обычно не принимающие участия в уголовном процессе.

В качестве отягчающего убийство обстоятельства закон называет убийство двух или более лиц. В подавляющем большинстве случаев убийство нескольких человек именно так и должно расцениваться. Но давайте представим себе, что двое осужденных в исправительной колонии (или солдат в армии) постоянно издеваются над другим осужденным (солдатом), избивают его, и тот, доведенный до отчаяния, убивает своих мучителей. При таких условиях он должен нести ответственность не за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, а за умышленное убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения. То же самое можно утверждать и относительно убийства женщины, заведомо для виновного находившейся в состоянии беременности, что уголовное право тоже относит к числу отягчающих обстоятельств. Понятно, что и беременная женщина может вызвать сильное душевное волнение. Но нельзя не упомянуть, что закон говорит не просто о сильном душевном волнении, а о внезапно возникшем. Следовательно, если жертва изнасилования через два-три дня убьет насильника, ее действия не могут быть квалифицированы как совершенные в результате сильного душевного волнения. Дело в том, что закон исходит из отсутствия разрыва во времени между убийством и поведением потерпевшего, вызвавшего сильное душевное волнение.

В данном случае законодатель не принимает во внимание психологические особенности довольно многочисленной категории людей, а именно застревающих личностей. У таких личностей действие аффекта прекращается гораздо медленнее, а стоит лишь вернуться мыслью к случившемуся, как немедленно оживают и сопровождавшие стресс эмоции. Аффект у подобных людей держится очень долго, даже если никакие новые переживания его не активизируют, но это им и не нужно, поскольку источник активности, порой противоправный, находится в них самих. Внешние воздействия оказывают особенно сильное и длительное влияние на застревающую личность и ее поступки, если затрагивают личные, наиболее значимые интересы, ее самоприятие, ее ощущения, связанные с отношением ценимого окружения, тем более, если объективно моральный и иной ущерб действительно велик.

Из немалой группы застревающих личностей можно выделить тех, которые характеризуются патологической стойкостью и силой аффекта, отнюдь не адекватного вызвавшей его причине. Немецкий исследователь К. Леонгард в своей известной книге об акцентуированных личностях справедливо отмечает, что оскорбление личных интересов, как правило, никогда не забывается такими застревающими индивидами, поэтому их часто характеризуют как злопамятных или мстительных людей. Кроме того, их называют чувствительными, болезненно обидчивыми, легкоуязвимыми. Обиды в таких случаях в первую очередь касаются самолюбия, сферы задетой гордости, чести.

Среди застревающих личностей можно выделить две группы: тех, у которых сильное душевное волнение продолжается более или менее длительное время и объективно соответствует той причине, которая его взывала (например, при изнасиловании); тех, у которых сильное душевное волнение возникло при том, что объективно моральный ущерб ничтожен, — это и есть злопамятные, болезненно чувствительные люди. Я полагаю, что в уголовный закон следовало бы внести дополнение, согласно которому лиц, относящихся к первой группе, можно было бы наказывать в соответствии с правилами, сформулированными в связи с установлением факта внезапно возникшего сильного душевного волнения. Необходимую помощь в решении конкретных вопросов по уголовным делам должны оказать эксперты-психологи.

В числе отягчающих обстоятельств следовало бы предусмотреть убийство собственных малолетних детей или детей, находящихся на попечении убийцы. Заслуживает поддержки предложение некоторых юристов (С. В. Бородин) об установлении в законе в качестве отягчающего обстоятельства убийства отца или матери, как это предусмотрено в законодательстве Югославии, Франции, Румынии и некоторых других стран. В дореволюционной России убийство родителей было включено в ряд отягчающих обстоятельств в 1649 г. Закон от 1832 г. наказывал за убийство отца или матери пожизненным заключением без права, выражаясь современным языком, на помилование и иное досрочное освобождение.

Важно отличать умышленное убийство от причинения смерти по неосторожности и вообще любое убийство от причинения смерти вследствие нарушения правил движения и эксплуатации транспорта или, например, нарушения правил безопасности при строительстве. Но сделать это иногда непросто, а в ряде случаев — исключительно сложно, особенно тогда, когда сам преступник не осознает действительных мотивов своего поведения, умысла на причинение смерти, а выявить их, доказать в уголовном процессе очень трудно. Г., управляя грузовым автомобилем в состоянии сильного опьянения, задавил на сельской улице насмерть женщину. Казалось бы, здесь все ясно и действия виновного нужно квалифицировать по той статье уголовного кодекса, которая предусматривает наказание за нарушение правил безопасности движения, повлекшее по неосторожности за собой смерть потерпевшего. Но... есть ряд существеннейших обстоятельств, указывающих, по моему мнению, на возможность совершенно иного взгляда на происшедшее. Дело в том, что Г. уже дважды был судим за то, что в нетрезвом состоянии сбивал автомашиной пешеходов, причем один раз тоже со смертельным исходом; освободился из мест лишения свободы за месяц до происшествия. Последнее преступление он, лишенный права управлять транспортными средствами, совершил, сев за руль чужого автомобиля. Его родные, в том числе жена и мать, умоляли его не садиться в автомашину, но он, используя свое физическое превосходство, сделал по-своему. Я полагаю, что Г. — убийца, он был движим стремлением к убийству, и это стремление столь же присуще человеку, как и желание породить новую жизнь. То, что Г. не наметил конкретной жертвы и ею стала случайная прохожая, ничего не меняет. Люди иногда гибнут, не являясь объектом ненависти или мести, гибнут "просто так", когда убийца стреляет по толпе или уничтожает заложников. Автомашина для них то же самое, что винтовка или топор, — орудие убийства.

Насильственное и умышленное противоправное лишение жизни имеет место не только в рамках тех видов убийств, которые названы выше. Убийства могут происходить при совершении диверсионных и террористических актов, во время массовых беспорядков и т.д. Я думаю, что все их роднит общий характер и причины, общий социальный питающий фон, общие мотивы и механизмы. В этом едином качестве они должны представать как постоянный объект научного исследования, результаты которого чрезвычайно важны для жизни.

Здесь я не претендую на обстоятельный и углубленный анализ юридических проблем убийства, потому что это просто невозможно сделать в рамках небольшого раздела. Поэтому я поневоле остановился на наиболее важных правовых признаках этих преступлений, важных и для их последующего анализа. Но и затронутые мною вопросы показывают, насколько сложны и неоднозначны соответствующие проблемы, какие противоречивые, порой взаимоисключающие суждения они порождают, насколько актуально для уголовно-правовой науки использовать достижения других наук. Юридические дискуссии об убийстве идут не одно столетие и никогда не прекратятся, в чем можно видеть постоянные попытки раскрытия его вечных тайн.

 

5. Общий аналитический обзор убийств в России

Переходя к анализу общей криминологической ситуации с убийствами в России, хочу подчеркнуть, что показатели состояния, динамики и структуры этого вида преступности наиболее полно характеризуют общественную нравственность, традиции и обычаи страны, национальную психологию. Они могут очень многое сказать о защищенности личности, политике государства, эффективности деятельности социальных и правоохранительных институтов, законодательной, исполнительной и судебной властей.

Подобная значимость убийств определяется прежде всего тем, что частота и мотивы их совершения дают возможность понять отношение людей к таким сверхфундаментальным ценностям, как жизнь и смерть, оценить заботу государства о человеке. К тому же убийства в России с множеством ее социальных, экономических и организационных проблем обладают наиболее низкой, по сравнению с другими преступлениями, латентностью, что, в свою очередь, позволяет судить о состоянии правопорядка и законности. Иначе говоря, хотя некоторое количество убийств и утаивается от официальной статистики, однако это делается реже, чем в отношении других преступлений, особенно несущественных.

Состояние убийств и предупреждаемость этих преступлений свидетельствуют не только об общественной нравственности и защищенности человека, но, как ни парадоксально, отражают даже и состояние экономики, социальные процессы, происходящие в ней. Я имею в виду наш переходный период с его переделом собственности, борьбой людей за обладание вожделенными материальными благами, иногда весьма значительными. Возникающие в связи с этим конфликты часто разрешаются посредством жестокого насилия. Конечно, раньше такого не было, как, наверное, могут утверждать коммунистические ортодоксы, но не было просто потому, что нечего было делить — все наиболее ценное принадлежало государству и классу номенклатуры. Общий уровень богатств, находившихся в личной собственности, при большевистском социализме, — при убогости и серости основной массы населения — по сравнению с нынешним днем был значительно ниже. Нищему не страшен не только пожар, но и грабитель с вором. Квартирные кражи у обывателей и ограбления пьяных в темных переулках можно отнести к перераспределению имущества лишь со множеством оговорок и пояснений. Возникнув еще в советские годы и интенсивно развиваясь ныне, организованная преступность, как известно, активно участвует в производственной, финансовой и коммерческой деятельности. Захват чужого имущества преступными группировками посредством убийства становится повседневностью, к которой общество стало относиться как к некой абстрактной данности, опасно привыкая к ней. Вместе с тем мы редко отдаем себе отчет в том, что поведение тех, кто столь яростно стремится к собственному материальному благополучию, мотивируется не только корыстными стимулами, но и глубинными интимными, нередко эротическими переживаниями, носящими психотравмирующий характер. Впрочем, подробный разговор об этом — ниже.

Итак, в современной России убийство выступает в качестве способа разрешения противоречий локального и глобального характера, в последнем случае они особенно часто кровно переплетаются с экономическими и социальными интересами больших по численности и значимости групп людей. Отсюда несомненная, хотя и совсем неочевидная, связь с коррупцией, т.е. преступностью чиновничьего аппарата. Я подчеркиваю скрытый характер названной связи, поскольку отдельные чиновники или коммерсанты вряд ли всегда предполагают, что их противоправные действия могут привести к самым кровавым последствиям. Следовательно, такая связь должна выявляться и пресекаться специалистами. Ее обрыв — важное направление в деле профилактики убийств.

С 1992 по 1995 г. количество всех зарегистрированных убийств (умышленные убийства при отягчающих обстоятельствах, умышленные убийства без отягчающих обстоятельств, умышленные убийства, совершенные в состоянии сильного душевного волнения, умышленные убийства при превышении пределов необходимой обороны, неосторожные убийства) в России постоянно возрастало: в 1992 г. всех убийств было совершено 24448, в 1993 г. — 31246, в 1994 г. — 32302, в 1995 г. — 33282. Эта тенденция есть лишь продолжение той динамики, которая сложилась в России, когда она была еще в составе СССР, — устойчивый рост убийств и в России, и в СССР наблюдался с 1987 г. Россия, конечно, приняла эстафету от советской страны со всеми ее нравами и конфликтами. Это тем более важно подчеркнуть, что границы России с другими бывшими союзными республиками не только остались прозрачными, но она, и особенно ее крупные города, после распада империи стали, как магнитом, притягивать к себе миллионы неустроенных людей из недавно обретших независимость стран.

Рост числа убийств в основном произошел за счет умышленных убийств при отягчающих обстоятельствах и умышленных убийств без отягчающих обстоятельств: соответственно первых было совершено в 1992 г. — 3582, в 1993 г. — 4919, в 1994 г. — 5760, в 1995 г. — 5807; вторых в 1992 г. совершено 18411, в 1993 г. — 23627, в 1994 г. — 23849, в 1995 г. — 25253. Остальные виды убийств, — совершенных в состоянии сильного душевного волнения, при превышении пределов необходимой обороны, неосторожные убийства, — практически остаются на одном уровне. Так, в 1992 г. убийств в состоянии сильного душевного волнения было совершено 635, в 1995 г. — 643; в 1992 г. убийств при превышении пределов необходимой обороны было — 504, в 1995 г. — 466; в 1992 г. неосторожных убийств было совершено 1316, в 1995 г. — 1313.

Обращает на себя внимание значительный рост количества наиболее опасных видов насильственного лишения жизни за эти последние четыре года. Так, число умышленных убийств при отягчающих обстоятельствах в 1995 г. по сравнению с 1992 г. возросло в 1,6 раз, а умышленных убийств без отягчающих обстоятельств — в 1,3 раза. Излишне напоминать, что среди отягчающих обстоятельств такие действия, как убийства с особой жестокостью, сопряженные с изнасилованием, двух и более лиц, на почве национальной или расовой вражды или розни и т.д. Можно сказать, что убийцы стали действовать более жестоко, цинично, опасно. Доля убийств среди всех преступлений против личности также возросла — с 15% в начале 90-х годов до 22% в середине тех же годов.

Наибольшее число убийств в последний период зарегистрировано в Москве и Санкт-Петербурге, в Краснодарском крае, Московской, Кемеровской, Свердловской, Челябинской, Пермской областях. На эти же регионы приходится треть всех убийств, хотя в них проживает чуть больше четверти населения страны. Наряду с этим количество убийств возрастает и в городах, поселках городского типа и в сельской местности, причем в последней они стабильно составляют одну треть всех подобных действий. Для сравнения с другими бывшими союзными республиками можно привести данные о том, что значительное увеличение числа убийств наблюдается в Таджикистане, Казахстане и на Украине, менее значительное — в Азербайджане, Узбекистане и Молдове, некоторое снижение — в Армении и Кыргызстане.

Наибольшее число убийств и покушений на них на 100 000 населения в последние годы регистрируется в Бурятии, Туве, Иркутске, Кемеровской, Сахалинской, Пермской областях, Приморском и Хабаровском краях. Особенно высок их удельный вес в Туве, вдвое больше, чем в любом из других названных регионов, и я полагаю, что этот феномен нуждается в специальном изучении. В Москве и Санкт-Петербурге названный коэффициент значительно ниже и практически совпадает с общероссийским. Из числа бывших союзных республик коэффициент убийств самый высокий в Казахстане и Кыргызстане.

Выше уже говорилось о том, что убийства, по моему мнению, наименее латентные преступления. Тем не менее немалая доля убийств, как можно полагать, намеренно утаивается, а также по другим причинам никак не регистрируется в качестве преступлений. Об этом, например, свидетельствует постоянное увеличение числа пропавших без вести и несчастных случаев со смертельным исходом. Вполне можно предположить, что некоторая часть из пострадавших рассталась с жизнью от рук убийц. Необходимо отметить, что в 60- 70-е годы система регистрируемости преступлений в целом была несравненно совершеннее, чем в настоящее время. Печальная нынешняя практика показывает, что для того, чтобы добиться возбуждения уголовного дела, потерпевшие, особенно по имущественным преступлениям, должны обладать немалой настойчивостью, упорством, даже знакомствами и связями в правоохранительных органах.

Реже всего укрываются заказные убийства и те, которые совершены в результате конфликтов между организованными группами преступников, если, конечно, насильственный характер смерти очевиден и, что особенно важно, данный факт получил огласку.

В ночь на 26 июля 1996 г. в подъезде своего дома неизвестными был убит журналист, сотрудник программы "Утренний экспресс" Никита Чигарьков, двадцати двух лет, который возвращался с работы. Смерть наступила в результате жестокого избиения, юноша скончался в машине "скорой помощи", он был ограблен. Убитого доставили в морг, даже не известив родных, а в медицинском заключении значилось, что никаких телесных повреждений не обнаружено, хотя они были ясно видны простому "немедицинскому" глазу. Милиция отказала в возбуждении уголовного дела, квалифицировав случившееся как несчастный случай. Поэтому родственникам убитого пришлось самим обследовать место происшествия, собирать вещественные доказательства, вновь и вновь ходатайствуя о возбуждении уголовного дела.

Такое отношение отдельных сотрудников правоохранительных органов к регистрации убийств не просто пренебрежение своими важнейшими профессиональными обязанностями, не только бесчестное, бессовестное уклонение от выполнения своего служебного долга и, конечно, не только желание избежать больших рабочих нагрузок, но и скрытое одобрение и поощрение убийства, отрицание ценности человеческой жизни. Должностное лицо, скрывающее убийство, вольно или невольно становится его соучастником, пусть и не в уголовно-правовом, а лишь в нравственном смысле. Подобные люди должны немедленно удаляться из правоохранительных органов при одновременном решении вопроса о привлечении их к уголовной ответственности.

Теперь о тех, которые убивали, причем здесь будут приведены лишь общие статистические данные о них, более детальные — в последующих разделах. Эти данные, как легко убедиться, не могут не вызывать самую серьезную тревогу.

Как и следовало ожидать, увеличение числа убийств в России связано с увеличением количества убийц: в 1992 г. за все виды убийств и покушения на них было привлечено к уголовной ответственности 15772 человека, в 1993 г. — 21992, в 1994 г. — 24398, в 1995 г. — 24350, т.е. за эти четыре года число обвиняемых в убийствах возросло примерно на 9 тысяч человек.

Убийцы очень помолодели. Судите сами: по данным официальной статистики, к уголовной ответственности за убийство в 1992 г. было привлечено 637 несовершеннолетних, а в 1995г. — уже 1458, т.е. более чем вдвое. Так же, более чем вдвое, увеличилось число убийц в возрасте 18-24 лет. Наряду с этим возросло, разумеется, и количество людей старших возрастов, обвиненных в убийствах, но совсем не так значительно: в 1992 г. лиц в возрасте 25-29 лет- 2610 человек, в 1995 г. — 3459, т.е. в 1,3 раза, в 1992 г. лиц в возрасте 30 лет и старше 10063 человека, в 1995 г. — 14737, т.е. в 1,4 раза.

В 1992 г. убийства, совершенные подростками, составили 4% от числа всех убийств, а в 1995 г. — 5,9%. Возрос и удельный вес числа убийств, совершенных молодыми взрослыми (в возрасте 18- 24 года): в 1992 г. — 15,6%, в 1995 г. — уже 20,3%.

Нет, по-видимому, особой нужды доказывать очевидную опасность того, что подростки совершают самые тяжкие преступления. В общем виде есть все основания утверждать, что увеличение доли убийц среди несовершеннолетних вызвано изменением социальных условий их жизни, причем, конечно, в негативную сторону. Ушли в небытие времена, когда криминологи с удовлетворением констатировали, что подростки в основном совершают преступления, не представляющие большой общественной опасности, за исключением изнасилований. И сейчас изнасилования продолжают занимать заметное место, в структуре преступности несовершеннолетних.

Убийцы не только помолодели, но и феминизировались. Если в 1992 г. женщинами было совершено 1694 убийства (с покушениями), в 1993 г. — 2587, в 1994 г. — 2985, а в 1995 г. — 3250, т.е. за эти годы почти вдвое больше. Соответственно возросла и доля "женских" убийств в общей структуре убийств: в 1992 г. указанная доля составила 10%, в 1995г.- 13%. Эта тенденция набирала силу еще в советские времена, поскольку уже тогда женщины все чаще стали совершать насильственные преступления. В те годы наблюдалось немало фактов, когда представительницы слабого пола не ограничивались ролями наводчиц и соблазнительниц, завлекая жертву туда, где она должна быть ограблена сообщниками-мужчинами. Стали возникать группы из одних женщин, которые, организовавшись и вооружившись, совершали разбойные нападения. Сейчас женщины чаще всего убивают в результате конфликтов, сложившихся в бытовой сфере, впрочем, и раньше женщины посягали на чужую жизнь именно вследствие названных конфликтов.

В структуре "женских" убийств заметное место занимают убийства матерями новорожденных младенцев. Эта проблема в России существовала всегда, но только в качестве криминологической, а не уголовно-правовой. В уголовном же кодексе Российской Федерации, который был принят в 1996 г., положение существенно изменилось, поскольку в ст. 106 теперь особо предусмотрена уголовная ответственность за "убийство матерью новорожденного ребенка во время или сразу после родов, а равно убийство матерью новорожденного ребенка в условиях психотравмирующей ситуации или в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости", что "наказывается лишением свободы на срок до пяти лет".

Само появление этой статьи вызывает крайнее недоумение, поскольку никем и никогда не доказано, что убийство матерью новорожденного ребенка во время или сразу после родов, если она не находится в психотравмирующей ситуации и не страдает психическими расстройствами, представляет собой меньшую общественную опасность или менее опасны сами такие действия и соответственно с этим наказание убийце должно быть более мягким. В своей практике я встречал немало фактов, когда, намереваясь убить ребенка сразу после родов, женщина специально готовилась к этому, запасалась орудием преступления, уединялась непосредственно перед родами и т.д. В этих случаях, как я полагаю, нужно не смягчать, а ужесточать наказание, пользуясь положением ст. 63 п. 3 УК РФ, которая среди обстоятельств, отягчающих наказание, называет совершение преступления в отношении малолетнего, другого беззащитного или беспомощного лица. Трудно найти более беззащитное и беспомощное существо, чем новорожденный.

Что касается тех матерей-убийц, которые лишили жизни новорожденного в условиях психотравмирующей ситуации или в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости, то по этому поводу следует отметить следующее. Ст. 61 УК РФ среди обстоятельств, смягчающих наказание, называет совершение преступления в силу стечения тяжелых жизненных обстоятельств. Этого, как можно полагать, вполне достаточно для того, чтобы вынести адекватное наказание женщине, которая убила вследствие тяжелых жизненных обстоятельств или, что одно и то же, в условиях психотравмирующей ситуации. Если же убийца была в состоянии психического расстройства, то это совсем не объясняет, как, видимо, полагал автор (или авторы) анализируемой статьи, почему она все-таки убила, а не совершила какое-либо действие, например, покрыла поцелуями тело своего ребенка. Это какое-то неистребимое желание объяснять самые сложные явления "простым" наличием психического расстройства или болезни.

Как известно, совершение преступления группой повышает его общественную опасность, но преступники-одиночки именно в силу того, что они способны действовать самостоятельно, почти всегда более опасны. Подавляющее большинство убийств совершается в одиночку, но в последние годы их стали чаще совершать в группе. Это относится не только к бытовым и хулиганским, но и к наемным убийствам, причем последние могут иметь место только в соучастии. Однако это соучастие не всегда соисполнительство, но всегда — умышленные, совместные действия с организатором, заказчиком убийства.

Поэтому представляется вполне обоснованным, что в качестве квалифицирующих убийство обстоятельств новый уголовный закон называет убийство, совершенное группой лиц, группой лиц по предварительному сговору и организованной группой. Автор (авторы) этой статьи точно отразили современные реалии. Действительно, группа пьяных хулиганов, иногда едва знакомых между собой, которая убивает жертву, разительно отличается от группы убийц, которые договорились совместно лишить кого-нибудь жизни, заранее запланировали и подготовили такое преступление. Совсем иначе выглядит преступная группа, которая специально организовалась для совершения преступлений, в том числе и убийств. Это профессиональные киллерские группы, а также организованные преступные сообщества — так сказать, единицы организованной преступности. Если же некто, не входящий ни в какую преступную группировку, нанимает убийцу, чтобы расправиться со своим более удачливым соперником в любовной интриге или коммерческим противником, налицо будет убийство группой лиц по предварительному сговору.

Часто совершают убийства группой несовершеннолетние, для которых вообще, как известно, характерно групповое преступное поведение в силу их возрастных особенностей и небольшого жизненного опыта. При совершении преступлений они нуждаются в помощи других, особенно при посягательствах на чужую жизнь.

Коротко о неосторожных убийствах, которые в новом уголовном кодексе РФ будут именоваться причинением смерти по неосторожности. Уровень таких убийств способен многое сказать о стране, где они имеют место, например о защищенности людей в сфере применения техники и об их профессиональной подготовке, даже о нравах, поскольку многие неосторожные преступления совершаются в нетрезвом состоянии. Положение с неострожными убийствами гораздо более благоприятное, чем с умышленными: число первых на протяжении последних четырех лет остается практически на одном уровне. В 1992 г. их было совершено 1316, в 1993 г. — 1482, в 1994 г. -1446, в 1995 г. — 1313. Можно прогнозировать, что эта тенденция сохранится на ближайшие годы.

В структуре неосторожных убийств (причинение смерти по неосторожности) необходимо различать две основные группы: те преступления, которые совершаются в быту и близких к нему сферах жизни в силу нарушения элементарных норм предосторожности, и те, которые имеют место вследствие нарушения профессиональных правил, в частности связанных с использованием техники. Есть основания думать, что количество первых может увеличиться из-за негативных бытовых процессов, особенно алкоголизации населения, огрубления нравов, ослабления и фрагментаризации эмоциональных связей между людьми, главным образом в их непроизводственном общении, а во-вторых, вследствие роста техники при условии необеспечения безопасности и недостаточной профессиональной подготовки работников.

Все умышленные убийства в сегодняшней России условно можно разделить на следующие основные группы: совершенные в быту, совершенные на улице и в других общественных местах в связи с нарушениями общественного порядка, корыстные убийства (например, при разбоях), сексуальные убийства, наемные убийства и убийства, связанные с террористическими актами. Конечно, это не исчерпывающий перечень и здесь названы те, что и сейчас имеют наибольшее распространение или обладают особой социальной и даже политической значимостью. Например, наемные убийства совершаются редко и по распространенности не идут ни в какое сравнение с бытовыми и "хулиганскими", однако неизменно привлекают к себе большое внимание, давая пищу для справедливых суждений о разгуле преступности, безнаказанности убийц, неэффективности деятельности правоохранительных органов и т.д.

Я повторяю, что приведенная группировка является условной, поскольку, например, все наемные убийства следует считать корыстными, если исходить из того, что они всегда совершаются за материальное вознаграждение. Многие из них относятся к числу корыстных и на том основании, что "заказчик", желающий убрать соперника, может преследовать какие-то имущественные цели. Кровавые разборки между представителями организованных преступных групп чаще всего тоже имеют корыстную подоплеку, поскольку обычно связаны не только и не просто с утверждением чьего-то превосходства и лидерства, но — наряду с этим или вообще без этого — с распределением сфер влияния и получения незаконных доходов. Террористические убийства могут быть корыстными, если к ним прибегают, чтобы запугать коммерческого конкурента или заставить кого-то выплачивать "дань", согласиться на предлагаемые условия и т.д. Террористы иногда убивают за плату. Конечно, сейчас продолжают совершаться и "традиционные" корыстные убийства, которые имели место и пятнадцать и тридцать лет назад, например при разбойных нападениях. Так, по данным Е.В. Побрызгаевой, смерть потерпевших при разбоях наступает в 23% случаях совершения таких преступлений; сейчас наблюдается увеличение числа случаев применения физического насилия при учинении разбоя, холодного и огнестрельного оружия. К числу корыстных надо отнести, как всегда, и те убийства, которые, хотя и не связаны с разбоями, но тоже учиняются для завладения чужим имуществом. К ним можно отнести убийства родственников и супругов, коммерческих партнеров, соучастников преступлений и т.д.

Особую группу убийств в современной России составляют те, которые были совершены во время военных действий или вне их рамок, но в связи с ними. Некоторые такие преступления могли иметь место вообще в других городах и регионах, например террористические акты. Я имею в виду, конечно, Чечню, история войны в которой когда-нибудь будет написана. В этой истории заметное место должен занять криминальный раздел, причем я подразумеваю здесь не гибель на поле боя, а убийства военнопленных и тех, кто не был участником военных действий. Сейчас, строго говоря, нет никаких более или менее достоверных данных о таких преступлениях, виновных в них и пострадавших от них, хотя уголовные дела в Чечне иногда возбуждаются, однако в целом латентность самых жестоких преступлений там исключительно велика. Вот почему сейчас невозможно представить масштабы, характер, динамику и структуру убийств и других злодеяний в этой стране, носящих массовый характер.

Из числа регистрируемых убийств наибольшее их количество совершается, по имеющимся у меня данным, в быту, в семье. Именно здесь чаще всего убивают, т.е. первая из выделенных выше групп включает в себя наиболее часто встречающиеся факты противозаконного лишения жизни. Однако они далеко не всегда вызывают беспокойство сотрудников милиции, особенно сотрудников уголовного розыска, поскольку в большинстве своем совершаются в условиях очевидности и их не надо раскрывать.

Я полагаю, что из-за масштабности семейно-бытовых убийств о них нужно сказать подробно, тем более, что они весьма полно отражают состояние нравственности в обществе и во многом связаны с глобальными социальными и экономическими явлениями в нем.

Убийства в быту, и особенно в семье, относятся к числу наиболее загадочных и патологических, поскольку от руки близких гибнут те, с которыми судьба и природа должны, казалось бы, навеки связать любовью, взаимной преданностью и поддержкой. Они загадочны и потому, что весь конфликт, обычно предшествующий столь опасным посягательствам, нередко длится не один день и даже не один год, он протекает на виду, его участники, их позиции и претензии друг к другу известны многим, да и причины постоянных столкновений и самого убийства кажутся более чем ясными. Однако оказывается, что, несмотря на всю очевидность и внешнюю простоту, конфликт очень часто невозможно разрешить, примирить стороны или найти другое решение, а поэтому все заканчивается кровавой драмой. Впрочем люди, знающие о давних напряженных отношениях, в их числе соседи, сотрудники правоохранительных органов, сослуживцы и т.д., далеко не всегда вмешиваются в эти отношения, и это понятно, поскольку речь идет о сугубо интимных, личных делах, в которых разобраться совсем не просто. Вот и получается, что конфликт тянется долго, о нем знают очень многие, а оказать реальную помощь никто не в состоянии.

В ряде случаев проявляется элементарное равнодушие, что не может не вызывать возмущения, особенно если страдают заведомо слабые — дети, старики, хронически больные, инвалиды. Тяжкие последствия просто не прогнозируются, о них не думают, да и своих дел вполне хватает, чтобы еще вмешиваться в чужие. Иногда же помощи третьих лиц вообще не следует ожидать, если конфликт в семье или между родственниками носит скрытый характер, например между мужем и женой в связи с их сексуальными отношениями или супружеской изменой. Сейчас у нас в стране предпринимаются первые попытки создать социальную службу помощи, в первую очередь психотерапевтической, лицам, переживающим острый внутренний и межличностный конфликт. Однако специалистов соответствующего профиля еще мало, а большинство людей совсем не привыкло обращаться за помощью, невежественно полагая, что их сочтут за психически больных.

Бытовые убийцы не считают себя подлинным или во всяком случае единственным источником наступивших последствий, не понимают, в чем их вина на фоне давно запутанных отношений. По большей части они убеждены, что сами потерпевшие, с которыми их связывали тесные родственные или семейные узы, своими неправильными поступками вызвали взрыв семейной агрессии, причем упреки делаются не только в отношении жен, но и родителей, братьев, сестер. Сложность психических состояний обвиняемых состоит в том, что они, даже не чувствуя себя виноватыми, часто искренне сокрушаются по поводу случившегося и тяжело переживают утрату. Можно полагать, что попытки объяснения случившегося "сглазом", влиянием невидимых духов, "такой" судьбой и т.д. представляют собой желание отвести вину от себя и себя же убедить в этом.

Убийства в семье отличает активная роль потерпевших, которые всегда представляют собой объект конкретной направленности. Они могут быть классифицированы по следующим признакам: характеру связи с преступником (супружество или родство, степень родства); поведенческим характеристикам (каково было поведение жертвы в конфликте — положительным, безнравственным, даже преступным, нейтральным); степени доступности преступнику (совместное проживание, частые встречи и т.д.); характеру и степени материальной и (или) психологической зависимости от преступника, в том числе в силу возраста, болезни, чрезмерной внушаемости. В двух случаях убийствам близких не предшествуют конфликты: когда убивают, чтобы скрыть другое преступление или острый конфликт был совсем в другой ситуации, например на работе, а выход агрессии произошел в семье.

Участники родственного или семейного конфликта занимают в нем различные позиции, собственно поэтому их отношения и носят конфликтный характер, когда сталкиваются противоположные интересы, мотивы, морали, ожидания, разные видения мира и жизненные опыты. Большей части убийств в быту (около 80%) предшествуют острые разногласия, скандалы, ссоры, драки с нанесением опасных телесных повреждений, причем по большей части преступник бывает пьян. Нередко и будущая жертва ведет себя не лучшим образом: пьянствует, наносит оскорбления, избивает того, кто потом станет убийцей. Это обычно происходит в случаях постоянного пьянства мужа, объектом насилия которого становится семья и, в первую очередь, жена.

До 75% убийств в семье совершается в условиях очевидности и не представляет большой сложности в их раскрытии. Проблемы могут возникнуть, если преступник скрылся и его нужно задержать. Конечно, очевидность может быть обманчивой, скрывая действительно виновного; так бывает, когда убийство в доме совершается грабителями, маскирующими свои действия и бросающими подозрения на мужа или сына. Разобраться в таких ситуациях совсем не просто, это требует немалого профессионального мастерства.

Чаще всего жертвами родственных убийств являются жены, реже — родители, еще реже — дети, братья и сестры — лишь изредка. Последнее обстоятельство обусловлено тем, что те обычно живут отдельно и контакты с ними ослаблены, а включение будущего потерпевшего в напряженные семейно-родственные отношения представляет собой необходимое условие того, чтобы он стал объектом насильственного посягательства. Иногда страдают и совсем посторонние — соседи, знакомые, которые временно втягиваются в ситуацию развивающегося конфликта, даже случайные прохожие. Так случается тогда, когда разрушительные действия убийцы принимают глобальный характер, он при крайне суженном сознании, потеряв контроль над собой, уничтожает все вокруг. Обычно вызвавшая подобные действия причина субъективно является чрезвычайно значимой, она буквально потрясает убийцу, который ощущает единственный выход из создавшегося положения в буйном взрыве насилия.

Такова в общих чертах картина семейно-бытовых убийств, вызывающих большую озабоченность не только в России, но и во многих других странах, например в США.

 

6. Новые черты: терроризм, наемное убийство

Терроризм представляет собой одно из самых опасных и сложных явлений современности, приобретающих все более угрожающие масштабы. Его проявления обычно влекут массовые человеческие жертвы, разрушение материальных и духовных ценностей, не поддающихся порой воссозданию; он порождает недоверие и ненависть между социальными и национальными группами, которые иногда невозможно преодолеть в течение жизни целого поколения.

Растущее в мире число террористических актов сделало необходимым создание международной системы борьбы с ними, координацию усилий различных государств на самом высшем уровне. Нисколько не должно успокаивать почти единодушное нравственное и политическое осуждение таких действий, поскольку оно имеет место в развитых странах, которые можно назвать цивилизованными. Однако в других, в первую очередь мусульманских, отношение к терроризму совсем не столь однозначное и, более того, он поощряем и направляем на уровне государственной власти (Ливия, Иран, Ирак). Да и в так называемых цивилизованных странах террор вполне или с некоторыми оговорками приемлем отдельными оппозиционными политическими движениями, националистами-сепаратистами (например, ирландскими, баскскими), тоталитарными религиозными сектами (например, "АУМ-Синрикё"), религиозными течениями (например, мусульманскими фундаменталистами), отдельными политическими, религиозными, националистическими и иными фанатиками.

Справедливости ради надо сказать, что положительное отношение к терроризму можно обнаружить не только у исламских ортодоксов или у полубезумных мечтателей, но даже у выдающихся европейских мыслителей. Так, А. Камю считал, что принесенные русскими террористами жертвы и самые крайности их протеста способствовали воплощению в жизнь новых моральных ценностей, новых добродетелей, которые по сей день противостоят тирании в борьбе за подлинную свободу. По мнению А. Камю, сама их гибель была залогом воссоздания общества любви и справедливости, продолжением миссии, с которой не справилась церковь. По сути дела, они хотели основать церковь, из лона которой явился бы новый Бог.

Каждый гуманистически и цивилизованно мыслящий человек отвергнет эти вздорные и весьма опасные утверждения, которые, однако, могут быть с удовлетворением восприняты многими современными террористами, особенно молодыми. Русские террористы совсем не способствовали воплощению в жизнь новых моральных ценностей и новых добродетелей, которые бы противостояли тирании в борьбе за подлинную свободу. Террористы никогда не воплощали (и не воплощают!) новые моральные ценности, а, напротив, попирали извечные человеческие, они не противостояли тирании, а, напротив, активно пролагали дорогу ей — большевистской. При всей репрессивности царского самодержавия русские террористы по сравнению с ним оказались еще более жестоки и слепы в своей ненависти и в конечном итоге толкали страну не вперед, а назад. Гибель террористов никак не могла быть залогом воссоздания общества любви и справедливости и тем более продолжением миссии, с которой не справилась церковь. Унавоженная русскими террористами почва дала кровавые всходы в виде коммунистического тоталитаризма, который при самом пылком и необузданном воображении нельзя назвать обществом любви и справедливости. Иначе просто и не могло быть, поскольку обильная и невинная кровь способна породить только самое себя.

В одном оказался здесь прав А. Камю: террористам все-таки удалось обновить "церковь", из которой действительно вышел "бог", точнее — злобное божество, имя которому насилие и тотальное принуждение. Конечно, среди террористов были и есть люди, искренне верящие в правоту своего дела, но и они вряд ли подозревают, что ими движут таинственные архетипические силы, что их влечет смерть или, в лучшем случае, стремление утвердить себя. Им неведомо, что создать жизнь невозможно путем ее уничтожения, ибо только в последнем они видят для себя возможности успеха.

Сравнительный анализ политических, экономических, нравственных, военных и иных статусов объектов и субъектов терроризма показывает, что в современном мире к нему чаще прибегают слабые в борьбе с сильными: национальные меньшинства против более многочисленных наций, обладающих государственной властью (например, тамилы против сингалов в Шри-Ланке), и против самой этой власти, терпящие поражение на полях сражений используют террористические акты для нанесения ущерба в тылу победителя и т.д. Поэтому необходимо отметить, что террор по большей части есть оружие слабых (как, впрочем, и любое насилие), хотя может применяться и побеждающими для окончательной деморализации и устрашения противника, как это делали англичане и американцы в годы второй мировой войны, нанося опустошительные воздушные удары по территории фашистской Германии.

У терроризма в России длинная история. Она началась не 6 апреля 1866 г. с выстрела психически неполноценного Каракозова в императора Александра II, а гораздо раньше, когда в устрашение другим убивали бунтующих крестьян или религиозных раскольников, когда свирепствовал Иван Грозный, истреблявший любую оппозицию. Причем устрашение (как и в случае англо-американских бомбардировок Германии) преследовало наряду с другими цели мести, кары, нанесения материального ущерба и т.д. Октябрьской революции 1917 г. предшествовали десятилетия разгула терроризма "Земли и воли", "Народной воли", эсеров, большевиков. Терроризм ни в коем случае нельзя сводить к убийствам руководящих государственных деятелей, равно как не следует считать терроризмом вооруженные разбойные нападения революционеров с целью завладения материальными ценностями для своей партии. Так, не являются террористическим актом действия боевиков под руководством Сталина и Камо, которые 13 июня 1907 г. в Тифлисе на Ереванской площади осуществили знаменитую экспроприацию. В тот день боевики забросали бомбами конвой, сопровождавший инкассаторскую карету с деньгами Государственного банка, и захватили, по разным оценкам, от 250 до 341 тысячи рублей. При этом были убиты и ранены десятки людей. Деньги доставили Ленину за границу. Здесь налицо разбой и убийство, но не терроризм, поскольку смыслом последнего является устрашение, наведение ужаса для достижения каких-то определенных целей, главным образом политических.

Нынешнему терроризму в России предшествовал многолетний коммунистический террор, организованный Лениным, а затем неимоверно усиленный Сталиным и достигший пика во второй половине 30-х годов — так называемый Большой Террор. Вначале, при

Ленине, террор осуществлялся для устрашения представителей свергнутых классов и зажиточного крестьянства, утаивавшего сельскохозяйственную продукцию от большевистского разбоя, Сталин же в невиданных в истории масштабах использовал его против всего народа. Сталинский режим полностью достиг своих целей, страх и ужас овладели великой страной и поставили ее на колени. Люди рукоплескали своему палачу и его подручным, а их абсолютная покорность, как ни парадоксально, имела и положительный результат, оказавшись силой, которую не смогла одолеть другая растоптанная и униженная нация — германская. Переплетаясь с ложью и демагогией, страх оказался эффективнейшим оружием, с помощью которого удалось заставить миллионы людей участвовать в обреченном на провал нелегком и кровавом спектакле.

Сейчас, так страдая от терроризма, мы должны отдавать себе отчет в том, что во все нескончаемые годы коммунистического правления партия организовывала, направляла и финансировала террор за рубежом, что часто лживо именовалось национально-освободительным движением. Так что к нам вернулся бумеранг, давно запущенный ВКП(б)-КПСС. Сейчас экспортируют терроризм такие тоталитарные государства, как Ливия и Иран.

Возникает естественный и непростой вопрос, почему тоталитаризм отсутствует в тоталитарных странах, в которых единственным террористом является государство, его не было в СССР и гитлеровской Германии, его нет в Китае, Северной Корее, Иране, Ираке, Ливии. Как представляется, причин здесь несколько. Во-первых, тоталитаризм предполагает единомыслие, жесткое подчинение всех единой идеологии и дискриминации, что формируется соответствующим воспитанием и психической обработкой. Во-вторых, тоталитарное государство быстро и жестоко подавляет любое неповиновение, а тем более открытый бунт и насилие. В советских, а тем более в сталинских условиях, чеченский сепаратизм и терроризм были совершенно немыслимы. К тому же чеченцы как нация чрезвычайно почитают Отца, могучего, непреклонного и мудрого руководителя и товарища. Им может быть одно лицо, например Сталин, ненавидимый, но высокочтимый, мощная центральная кремлевская власть и ее твердая рука в самой Чечне, нелегитимный президент Дудаев. Не случайно в этой стране так почитают глав кланов и просто старых людей. Как только Отец умирает или дряхлеет, его взбалмошные дети начинают бунтовать.

Если в настоящее время мы еще мало знаем о природе и причинах терроризма, личности и стимулах индивидуального террористического поведения, то происходит это, среди прочих причин, и потому, что не научились выделять его разновидности. Между тем в этом явлении нужно различать политический, религиозный, корыстный, военный, национальный, государственный виды терроризма.

Политический связан с борьбой за власть и соответственно направлен на устрашение политического противника и его сторонников; религиозный осуществляется для того, чтобы заставить признать свою церковь и одновременно ослабить другую конфессию путем наведения страха; к последнему примыкает сектантский террор, реализуемый для устрашения государственной власти и официальной религии (официальных религий; так поступила, например, секта "АУМ-Синрикё" в Японии в 1996 г.) При корыстном терроризме ужас должен охватить коммерческих противников или тех, кто "обязан" платить "дань" преступникам, либо тех, кого принуждают принять заведомо невыгодные условия. Военный терроризм имеет место во время военных действий и направлен не только на экономическое и военное ослабление противника, но и для того, чтобы привести в состояние оцепенения путем беспощадных бомбардировок, уничтожения мирного населения, в том числе публичных казней и т.д.

Национальный терроризм преследует цель путем устрашения вытеснить другую нацию, избавиться от ее власти, иногда — захватить ее имущество и землю, одновременно отстоять свое национальное достоинство и национальное достояние. Государственный определяется потребностью в устрашении собственного населения, его полном подавлении и порабощении и вместе с тем уничтожении тех, кто борется с тираническим государством.

Есть еще один вид терроризма, который можно определить как "идеалистический", когда террористический акт или акты совершаются ради переустройства мира, победы "справедливости" и т.д., но пытаются добиться этого опять-таки с помощью устрашения. "Идеалистические" террористы не менее страшны, чем любые другие, тем более что среди них много фанатически настроенных людей, рассудок которых не приемлет никаких разумных доводов против и которые неистребимо уверены в своей правоте. В их числе немало психически неполноценных лиц, впрочем, их немало и среди других категорий террористов, в том числе и занимающих высшие государственные посты. Как правило, это одиночки, что значительно затрудняет их установление. Один такой "реформатор" в течение нескольких лет наводил террор в США.

Нельзя не упомянуть еще одну разновидность террора — в отношении врагов родины, захватчиков в первую очередь. Я думаю, что нет оснований относить его к военному террору, поскольку террористические акты против оккупантов, например, могут совершаться и после того, как закончились военные действия. Действия партизан очень часто носят террористический характер, что нам хорошо известно из собственной истории.

В целом психологический смысл террора не только и не столько в устранении конкретных лиц, осуществлении кары и мщения, сколько в наведении ужаса на противника, приведении его в состояние парализующего страха, причем в роли противника может выступать даже все общество, все государство, весь подвластный народ либо отдельные большие и малые социальные группы. Как следует из приведенных выше рассуждений, наведение страха является необходимым элементом терроризма, выступая в одних случаях целью поведения, а в других — средством достижения цели.

Особого внимания требует вопрос о способах терроризма, уго-ловно-правовое, криминологическое, криминалистическое (розыскное) и нравственное значение которого трудно переоценить. Российский уголовный закон говорит о "совершении взрыва, поджога и иных действиях". Как следует полагать, в числе иных действий могут быть массовые и единичные отравления людей, радиоактивное заражение, затопление, заражение болезнями и распространение эпидемий и эпизоотии, уничтожение посевов и продуктов сельского хозяйства, захват транспортного средства, применение огнестрельного оружия. Соответственно орудиями террора способны выступать взрывчатые, радиоактивные, ядовитые и иные химические вещества, огнестрельное оружие. Думаю, что им может быть и холодное оружие, а также любые предметы и вещества, пригодные для лишения жизни, если данный поступок есть террористический акт. Хотелось бы подчеркнуть, что ни перечень способов, ни перечень орудий террора, приведенные здесь, ни в коем случае нельзя считать исчерпывающими, поскольку человеческая изобретательность по части насилия поистине безгранична. По мере развития науки и техники будут появляться все новые способы убийства.

Всего двадцать-двадцать пять лет назад для убийства практически не использовались радиоактивные вещества. Сейчас же появилась реальная угроза того, что такие вещества могут использоваться в довольно широких масштабах, в частности террористами.

Терроризм представляет собой повышенную общественную опасность потому, что часто влечет за собой массовые человеческие жертвы, наносит многим людям непоправимые телесные повреждения и психические травмы, приводит к разрушению материальных ценностей, которые иногда бывает трудно воссоздать. Террористами, как правило, уничтожаются люди, не имеющие к их конфликтам и к их проблемам никакого отношения — ими становятся, например, пассажиры самолета или зрители на стадионе. Не случайно террористические убийства называют самыми подлыми.

К террору прибегают не только более слабые, но и менее цивилизованные люди, что должно быть оценкой их нравственности, их приобщенности к культуре, общечеловеческим ценностям. Это относится не только к национальным террористам, но и к тем, кто совершает подобные акты в самых цивилизованных странах. Само террористическое убийство, как правило, является посягательством не против конкретной личности, а против самой жизни, против тех, кто вызывает злобу и ненависть только лишь потому, что выступает символом, олицетворением иных отношений и иной культуры, субъективно воспринимаемой в качестве постоянно враждебной и угрожающей. В национальных и религиозных конфликтах, порождающих терроризм, его субъекты и объекты часто выступают на разных уровнях культуры, но способны меняться местами.

Характер терроризма в целом, как и смысл отдельных террористических актов определяется не только сегодняшними социально-политическими, национальными и иными реалиями и противоречиями: он уходит своими корнями в глубь человеческой истории, в самые древние, даже первобытные времена, в дорелигиозные и религиозные представления, определяется мироощущением человека, его отношением к обществу и самому себе, его вечным и бесплодным поиском защиты и справедливости. Наряду с социальными факторами, детерминирующими террористические проявления, особого внимания заслуживают психологические аспекты проблемы. Это необходимо для объяснения не только конкретного террористического акта и его причин, но и всего явления терроризма в целом. Знание психологии терроризма позволяет также понять, от кого можно ожидать соответствующих действий, что представляет собой террорист как личность, как предупреждать и расследовать преступления, связанные с террором, как наказывать виновных.

Основу психологического познания терроризма составляет анализ мотивов этого преступления. Имеются в виду, конечно же, не внешне видимые причины поведения отдельных лиц, совершающих террористические акты, а собственно мотивы — как смысл, субъективное значение такого поведения. Главный вопрос, возникающий здесь, видится в следующем: в чем выигрыш, в первую очередь психологический, от совершения соответствующих действий для самого виновного, в том числе в тех случаях, когда он действует за материальное вознаграждение. Последнее обстоятельство выделено в связи с тем, что корыстные стимулы лишь внешне выглядят единственными мотивами, а под ними, в глубине, на бессознательном уровне, функционируют еще и другие, не менее мощные побуждения, которые достаточно часто являются ведущими мотивами. Следовательно, мотив — это не то, что лежит на поверхности, не то, чем его объясняет сам преступник, и не то, разумеется, что указано в приговоре.

Можно исходить из того, что мотивом террористического акта выступает самоутверждение или утверждение себя в ближайшей среде, прежде всего в референтных группах, в числе которых может быть такая большая, как нация.

Можно предположить также, что террористами движет некая всепоглощающая, фанатичная идея, которой они безмерно преданы, например, коренной перестройки общества и даже всего мира или "спасения" своей нации. Еще одна гипотеза заключается в том, что терроризм диктуется потребностью получения значительных выгод для своей социальной, особенно национальной, группы или для себя лично. Такая выгода может носить и чисто денежный характер.

Между тем высказанные предположения относительно стимуляции терроризма, в том числе за плату неизбежно вызывают весьма важный вопрос: почему для достижения своей цели террорист избирает смерть, уничтожение и устрашение, а не какой-нибудь иной способ, включая и вполне законный? Например, задачи перестройки общества, равно и получение выгод для своей нации, можно решать путем вполне легальной политической борьбы. Фанатизм толкает человека в неистовую религиозность или мистику, но без взрывов бомб. Деньги тоже могут быть получены без учинения преступных действий, например путем коммерции, что тем более верно, что в терроризме часто участвуют и достаточно обеспеченные люди. Стало быть, возникает необходимость найти главное или даже единственное, что порождает только терроризм или иные действия, весьма сходные с ним по своей природе и основным характеристикам, подчас сходные до того, что их трудно отделить от него — я имею в виду и правовую квалификацию. Одна из задач науки о человеке как раз и заключается в поиске того уникального мотива, который порождает именно данное поведение.

Я полагаю, что таким мотивом выступает влечение отдельных людей к смерти, к уничтожению, столь же сильное, как и влечение к жизни. Иного и не может быть, поскольку влечение к смерти в известном смысле адекватно влечению к жизни, а у конкретного человека они могут наличествовать оба как амбивалентные тенденции. Влечение к смерти (некрофилия) объединяет значительную группу людей, которые решают свои главные проблемы, сея смерть, к ней прибегая или максимально приближаясь.

Террорист делает смерть своим фетишем, тем более что сам террористический акт должен внушать страх, даже ужас. Здесь угроза смерти и разрушения, вполне возможных в будущем, надстраивается над уже сложившимся страхом смерти, образуя пирамиду, которая должна устрашить вдвойне. Конечно, страсть к кровавому насилию присуща не одним террористам, но и наемным убийцам, военным наемникам, сексуальным маньякам-убийцам, всем тем, кто лишает жизни другого не "случайно", под сильным давлением обстоятельств, не в неистовстве или в состоянии эмоционального потрясения, не единожды, а постоянно и постепенно, начиная с мелких актов насилия, кто уничтожая, именно в этот момент живет наиболее полной жизнью. Очень важно подчеркнуть, что данный мотив, как большинство других, существует на бессознательном уровне и крайне редко осознается действующим субъектом. Он является ведущим, что не исключает наличия других, дополнительных, мотивов, например корыстных.

Некоторые террористы, особенно террористы-самоубийцы буквально зачарованы смертью, но в то же время своей добровольной гибелью пытаются обессмертить себя и этим способом преодолеть собственный страх смерти. Дело в том, что сеяние смерти есть один из способов снятия страха перед ней, поскольку тогда она психологически максимально приближается к человеку, становится более понятной. Террорист-самоубийца — это личность с очень высоким уровнем тревожности, поэтому он постоянно, хотя и на бессознательном уровне, ищет то, что вызывает у него тревогу, и находит это в смерти. Отнюдь не случайно те террористы, которые после совершения террористического акта остались в живых, продолжали стремиться к смерти. Мария Спиридонова, совершив убийство Луженовского, "усмирителя" крестьян, никем не была задержана, но сама же стала кричать в толпе. Отказываясь подавать апелляцию, поясняла, что ее смерть нужна для счастья народа. Созонов, убийца Плеве, на каторге все-таки покончил с собой.

Если страстное влечение к кровавому насилию присуще и другим опасным насильственным преступникам, то чем же от них отличаются террористы? Во-первых, тем, что целью и содержанием террора является устрашение (внушение ужаса), стремление к тому, чтобы таким путем парализовать противника. Во-вторых, террорист в отличие от наемного убийцы, разбойника или сексуального убийцы-маньяка решает не только свои, сугубо субъективные проблемы, но и общественные, связанные с интересами его нации, религии, секты, социальной группы. Поэтому можно сказать, что некоторые террористы в известном смысле часто бескорыстны, это как бы преступники -"идеалисты".

Такими "идеалистами" бывают отдельные руководители деспотических государств, искренне убежденные в том, что они, даже развязывая геноцид против собственного народа, действуют только во имя высших благородных целей, ради достижения некоего идеала, например построения коммунизма. Чем чище в этом плане, помыслы любого террориста, в частности государственного, чем больше он предан идее и в то же время чем больше психологически отчужден от людей, тем он опаснее. В этом убеждает жизнь и личность многих дореволюционных российских террористов из привилегированных слоев общества. Подпольная террористическая деятельность, конечно, лишала их привычных материальных и духовных благ.

Поскольку терроризм многолик, мотивация отдельных его проявлений носит отпечаток того типа, к которому относится данный террористический акт. Нельзя понять, например, терроризм, связанный с национализмом, если не учитывать роль и значение родины, нации в жизни человека. Многие люди бессознательно переносят на свой род, племя, нацию, религию, на землю и природу в целом свое отношение к матери как к кормилице и защитнице, которая поймет, обласкает и защитит.

Весьма красноречивые доказательства этого можно найти в таких выражениях, как "мать-земля", в обозначении, например, родного языка или столицы страны, поскольку в этих обозначениях присутствует слово "мать" (например, в английском и грузинском языках). Поскольку рожает только женщина, ее образ отождествляется с плодородием и дарами природы, с самой природой, от которой благополучие людей зависит и сейчас, хотя такое отношение к ней опосредовано теперь многими порождениями культуры. По этой причине женщина давно стала символом земной жизни и материального благополучия людей, иными словами — их божеством. Богиня-мать — не только супруга божественного творца, но она олицетворяет и женское творческое начало в природе. Хотя вначале ее функции иногда распределялись среди других мифологических фигур, но набор этих функций был единым.

Чрезмерная симбиотическая связь с родом, расой, иной социальной группой или религией столь же опасна, как и подобная же связь с реальной матерью. И в этом случае жесткая привязанность лишает человека свободы, делает его глухим и слепым, препятствует его развитию, являясь мощным источником национализма, расизма, шовинизма, религиозной и политической нетерпимости, всякого рода фанатизма, хотя и прикрываемого звонкими фразами и внешне привлекательной символикой. Логика жесткой зависимости человека от "объединенной" Матери такова, что отнюдь не стремится сбросить сковывающие его психологические путы, а, напротив, стремится к укреплению контактов с ней, к еще более полному вхождению в ее лоно. Если он поступит иначе (а это была бы иная личность), то останется одиноким, беззащитным, предоставленным лишь своим слабым силам, что означает значительное повышение его тревожности, даже до уровня страха смерти. Такой же страх выступает в качестве одного из самых мощных стимулов террористического поведения инфантильных личностей.

С этих позиций ясно, что национальная группировка или партия политических или религиозных единомышленников, неистовых и бескомпромиссных, "пламенных" патриотов или фанатичных националистов состоит, собственно, из одиноких и психологически слабых людей, которые чувствуют себя сильными только в толпе. Они от этого не менее опасны, поскольку не осознаваемая ими угроза остаться один на один с окружающим миром и с травматичными внутриличностными проблемами, в том числе сексуальными, делает их особенно агрессивными. Межнациональные распри и националистические движения в республиках бывшего СССР своими глубинными корнями уходят в бездну отношения к "просто" матери, матери-родине, нации, природе, тому, что, пользуясь понятиями К. Г. Юнга, можно назвать архетипом "Великая Мать". Активизация этих движений вызвана распадом СССР, когда не стало "Великого Отца" — мощной центральной власти. Основываясь на приведенных обстоятельствах, можно сделать вывод о том, что стремление к идентификации с матерью-родиной, нацией и т.д. является глубинным мотивом террора, связанного с национализмом.

Сама смерть выступает у них в качестве простого и нравственно приемлемого способа решения сложнейших проблем, тем более, что жизнь представителя иной нации или религии не кажется фанатичному и сверхрадикальному взгляду слишком большой платой. Это, собственно, черно-белое отношение к жизни, четкое разделение на своих и чужих и противопоставление их друг другу.

Немалую роль играют традиции, обычаи, вся история данного народа или данной религии, их психология, их приверженность к тем или иным формам поведения. Почти всегда идеологию и психологию нации, как известно, в значительной мере определяет религия.

Террористы-одиночки встречаются редко, чаще террористы объединяются в группы, в которых весьма велика роль лидера. Это можно наблюдать в религиозных и сектантских образованиях, причастных к террору, например в "АУМ-Синрикё". Если это террор государства, то его лидер (вождь) обладает неограниченной властью, он организует и направляет весь государственный террор. Все движения в группе, даже гигантской, социально-психологическое взаимодействие в ее руководящем ядре, внутренняя иерархия в нем зависят от его воли. Власть его не только абсолютна, от него ждут чуда, и он сам верит в свои магические способности, как это было с Гитлером и Сталиным, а поклонение такому идолу не знает границ. Поэтому есть все основания считать, что тоталитарный лидер есть прямой психологический наследник первобытного Отца-бога-вождя-мага, мудрого, справедливого, заботливого, хотя и жестокого предводителя и покровителя древней орды. Магическими свойствами наделяют и лидеров сектантских террористических организаций, того же "АУМ-Синрикё".

Тщательная конспирация террористических групп и постоянные ощущения враждебности среды определяют строгую дисциплину ее членов, жесткую и четкую иерархию и распределение ролей, безусловное подчинение приказам и общим решениям. Психологическая взаимозависимость участников подобных групп очень велика.

Сказанное не исчерпывает психологических характеристик терроризма. Террористам, как и другим наиболее опасным насильственным преступникам, свойствен отказ от общечеловеческих ценностей, высокий уровень агрессивности и жестокости, убежденность в своей исключительной правоте и, конечно, полное отсутствие сопереживания жертвам. Потерпевшие, особенно если их много, как бы не имеют человеческого лица, это размытая масса, лишь смутно напоминающая людскую. В то же время террористы очень стремятся к манифестации, огласке своих действий, после нападения обычно заявляют, что именно ими был совершен террористический акт. Это напрямую тоже связано с устрашением, являющимся наиболее существенным элементом терроризма. Названное стремление указывает и на то, что среди террористов, в том числе террористов-исполнителей, много истеричных личностей, часто за рамками психической нормы.

Многие террористы конформны, т.е. их агрессивные действия порождаются не разрушительными устремлениями, а тем, что им предписано поступать именно так и они сами считают своим долгом подчиняться указаниям. Неподчинение требованиям представляет опасность, от которой защищаются тем, что выполняют их. Конформизм характеризует в основном исполнителей террористических актов, но их подчинение не является вынужденным при активном внутреннем сопротивлении, напротив, их воспитание, социальное формирование предопределяет подчинение. Солдаты, расстреливающие по приказу командира мирное население, совсем не обязательно руководствуются деструктивностью и жестокостью, при отсутствии приказа они, вероятно, вообще не стали бы так поступать. Они это делают, привычно подчиняясь и не задавая вопросов, в связи с чем редко испытывают угрызения совести. Молодой парень, участвующий в набеге на население другого племени, отнюдь не хочет показаться трусом в глазах своих соплеменников, даже если убийства и грабежи ему совсем не по нутру.

Террористов характеризует также нарциссизм. Для определения этого сложного психологического явления я воспользуюсь формулировками Э. Фромма, поскольку его понимание нарциссизма мне представляется наиболее глубоким. Он считает, что нарциссизм есть такое эмоциональное состояние, при котором человек реально проявляет интерес только к своей собственной персоне, своему телу, своим потребностям, своим мыслям, своим чувствам, своей собственности и т.д. В то время как все остальное, что не составляет часть его самого и не является объектом его устремлений, не наполнено для него настоящей жизненной реальностью, лишено цвета, вкуса, тяжести, а воспринимается лишь на уровне рацио. Мера нарциссизма определяет у человека двойной масштаб восприятия. Все, что ставит под сомнение его завышенное представление о самом себе, вызывает его агрессивную реакцию.

К самым разрушительным последствиям, порой принимающим форму террористических актов, может приводить групповой нарциссизм. Его психологическую основу составляет кичливость из-за принадлежности к определенной стране, нации, религии, социальной группе, восхваление их, восхищение ими, что нередко воспринимается как патриотизм, убежденность, лояльность, твердая жизненная позиция. При этом упускается из вида, что национальная, классовая или религиозная кичливость всегда и неизбежно предполагает сравнение с другими нациями, классами и религиями, но всегда и неизбежно не в пользу последних. Это значительно облегчает совершение насильственных действий, если такое потребуется, в отношении представителей других народов и классов или верующих в иных богов, тем более что нарциссическая личность всегда разделяет общие для своей группы ценности и готова на все ради их защиты. То, что в действительности представляет собой лишь фантазию, причем иногда довольно опасную, для нарциссической личности реальность, в которую она свято верит, а эта вера подкреплена групповой солидарностью.

Нарциссически ориентированный человек, признанный своей группой, может особенно гордиться своей персоной, а если ему еще придется пострадать за свою верность, гордиться будет вдвойне. Чем больше он неудовлетворен своей реальной жизнью, тем крепче его приверженность группе и готовность ради нее на все.

Нарциссические настроения и эмоции можно встретить у представителей и больших, и малых (по численности) народов. В 90-х годах мы часто наблюдаем самолюбование некоторых закавказских наций и особенно главарей террористических групп, составленных из их представителей.

Итак, психологические корни терроризма находятся в предыстории человечества, они связаны, в частности, с архетипами Матери и Отца; террористическая группа отличается сложной структурой и спецификой групповой динамики; отдельные террористы обладают такими характеристиками, как агрессивность, жестокость, фанатическая "убежденность, психологическая отчужденность от людей, а также конформность и нарциссизм. Среди них немало некрофильских личностей.

Рассмотрим теперь мотивы терроризма преимущественно к отдельным видам этого явления. Не зная мотивов действий конкретных лиц, трудно осуществлять предупредительные, оперативно-розыскные и иные мероприятия, вести переговоры с террористами, принимать важные для выявления и задержания преступников решения.

Как уже отмечалось, террористические акты иногда совершаются не ради устрашения населения вообще, а только его конкретных социальных групп. Например, возможны убийства вымогателями предпринимателей не только для того, чтобы наказать за несговорчивость, но чтобы устрашить и других деловых людей, которых тоже обложат данью.

Во многих же других случаях устрашение не является самостоятельным мотивом, а имеет другой смысл и преследует другую цель:

добиться, например, изменения политики государства или его отдельных органов, в том числе в отношении регионов страны. Такой мотив движет чеченскими террористами, террористами из Ирландской республиканской армии, добивающимися выхода Ольстера из состава Великобритании, баскскими и тамильскими экстремистами и некоторыми другими, которые добиваются изменения государственного статуса своей родины. Российские террористы во второй половине XIX века, не считаясь с объективными обстоятельствами, тоже требовали немедленного изменения политики государства по ряду узловых вопросов.

Впрочем, надо заметить, что некоторые российские террористы прошлого (как и в современном мире) не всегда даже сами ясно понимали, что им нужно от государства. "Просто" таким способом они вели войну с ненавистной властью, которой приписывали все беды, подобным путем выражали свое бессознательное неприятие окружающего мира, мстили за действительные или мнимые обиды, личные поражения и несбывшиеся мечтания. Вообще война с помощью террора всегда была достаточно распространена, и она имеет место тогда, когда силы, от лица которых действуют террористы, не могут справиться с властью иным способом, -достаточно вспомнить Чечню и Алжир. То, что террор есть часть войны, убедительно продемонстрировали практически все участники второй мировой войны, когда террор использовался в исключительно больших масштабах (воздушные бомбардировки, уничтожение мирного населения и т.д.).

Нельзя, конечно, исключать случаи, когда террористическая война с властью ведется для того, чтобы самим захватить власть, постепенно расшатывая государственные институты и структуры. В печати были высказаны обоснованные соображения, что именно этот мотив присутствовал в преступных действиях религиозной секты "АУМ-Синрикё".

Я хочу обратить внимание на то, что это один из самых распространенных мотивов терроризма, причем он раз за разом может, как показывает история, порождать террористические акты на протяжении десятилетий, как, например, это было в России. Поэтому соответствующая категория терроризма должна привлекать первостепенное внимание.

В других случаях террористы требуют не глобального изменения политики государства или предоставления независимости отдельным регионам страны, а решения частных вопросов. Их аппетиты тогда несколько скромнее и направлены на изменение некоторых решений законодательной, исполнительной или судебной власти. Так, террористические убийства, похищение людей и т.д. могут совершаться ради получения значительных материальных выгод — именно из-за этого боролась колумбийская наркомафия с властями. Те же действия могут диктоваться желанием добиться освобождения из заключения соучастников. Подобные требования, как известно, часто выдвигали арабские экстремисты.

В поступках террористов, даже, казалось бы, самых бескорыстных и действующих лишь по идейным соображениям, очень часто явственно видны мотивы мести. Иногда это — месть ненавистным политическим, государственным или религиозным деятелям в связи с их государственной, религиозной или общественно-политической деятельностью, но бывает, что эта месть простым людям, представляющим нацию, которой принадлежит государственная власть, или нацию, с которой ведется борьба, скажем, за спорную территорию. Объектом мести могут выступать верующие, принадлежащие к другой конфессии, их церкви, священные символы и т.д. Во всех случаях мести простым людям жестокость обычно не знает границ и попираются любые правовые, нравственные и религиозные установления, как это было, например, в 1995 г. в Буденновске. Создается впечатление, что убийства и другие насилия сами по себе выступают скрытым, но мощным мотивом террористических действий, что весьма ярко характеризует самих террористов как некрофилов, т.е. людей, главным побуждением которых является уничтожение жизни. Если эти преступления сопровождаются грабежами, то сюда следует присовокупить и корыстные побуждения.

Еще одну группу мотивов можно бы назвать идеалистическими. Я имею в виду стремление отдельных людей к самоутверждению путем насильственной реализации своих или прочно усвоенных чужих идей и замыслов политического, религиозного, идеологического или иного характера. Эти "идеалисты", поглощенные фанатической приверженностью своим убеждениям и, как им кажется, безупречным построениям, исключительно опасны и не останавливаются ни перед какими жертвами. Они могут организовываться в группы, в том числе мистического или полумистического характера, либо выступать в одиночку, но для всех них идея — все, способы ее реализации — ничто. Конечно, среди них немало психически больных людей, но это ни в коей мере не снимает проблемы изучения мотивов их поведения, а тем более его предупреждения и пресечения.

Попытка утвердить, проявить себя, доказать себе и другим ценность собственной личности, уйти от серости и невзрачности своего существования также может порождать террористические акты. На это обычно идут неудачники или те, кто ощущают себя таковыми.

Террор для них имеет смысл мгновенного привлечения внимания к своей персоне и своим проблемам, и тем самым повышения самовосприятия. Причем влечение к этому столь велико, что даже вполне реальная опасность быть убитым при совершении такого преступления их не останавливает. Конкретное исследование причин захвата заложников в местах лишения свободы, в котором я принимал участие, показало, что в отдельных случаях подобное насилие порождается именно желанием привлечь внимание к себе и переживаемыми трудностями. Чеченские террористы весьма охотно раздают интервью и позируют перед кинокамерами, более того, требуют этого.

Стремление привлечь к себе внимание и тем самым утвердиться может мотивировать террористические действия некоторых политических организаций или групп, претендующих на роль таких организаций, которые иным путем просто неспособны не только захватить власть, но и сколько-нибудь заметно повлиять на общественно-политическую обстановку в стране. Не случайно они подстрекают на агрессивные действия наиболее экзальтированные слои общества, в том числе маргинальные.

Еще один мотив способен породить террористический акт — желание покончить жизнь самоубийством, ведь террористы-самоубийцы, как показывает печальный опыт, например Индии и Израиля, отнюдь не редкость. Данный мотив реализуется в следующих вариантах: субъект стремится к гибели при учинении данного преступления и все делает для этого, причем он может хотеть такой "славной" смерти, чтобы напоследок привлечь к себе внимание, которого он до этого был лишен; человек вполне понимает, что обязательно погибнет, но сознательно жертвует собой ради "высокой" идеи. Индивид идет на весьма рискованное для него террористическое преступление, но его сознание не охватывает реально существующий мотив самоубийства.

Как и любое человеческое поведение, террористическое могут определять не один, а несколько мотивов сразу, хотя удельный вес каждого из них в большинстве случаев различен. Так, мотив, заключающийся в стремлении изменить решение суда, может сочетаться с желанием заполучить еще и материальные ценности, а мотив реализации своих идей и тем самым самоутверждения — с привлечением к себе внимания.

Терроризм многолик. Столь же разнообразны порождающие его мотивы, многие из которых наполнены страстями и бурными эмоциями, которые обусловливают и неотвратимость террористических актов, и их особо разрушительный, кровавый характер. Ненависть и безусловная уверенность в своей правоте всегда будут вызывать к жизни такие преступления.

О наемных убийствах. Наемное убийство — одна из древних "профессий", появившаяся как разновидность убийства и потому, что некоторые люди по каким-то причинам не могли сами лишить кого-то жизни. Убийство почти всегда исключительно значимый акт в тех обществах и в той социальной среде, которые стремятся защитить человека, соответственно и плата за найм для его совершения должна быть высокой. Однако нанимают убийц не только в средних и высших слоях общества, но среди малообеспеченных и необеспеченных людей, даже на самом дне. Здесь плата должна соответствовать общему уровню достатка.

Сейчас в нашей стране ежегодно совершается 150-200 наемных убийств, причем заметна тенденция их роста. Убивают банкиров, коммерсантов, промышленников, сообщников из организованных преступных групп, значительно реже — журналистов и политических противников (последних — значимых только на местном уровне). Убивают для устрашения других, устрашения конкурентов, наказания за несговорчивость, обман и надувательство, в преступных группах — за предательство и сотрудничество с правоохранительными органами. Есть основания думать, что распространенность наемных убийств в финансовой и производственной сферах есть прямое порождение разбойничьего этапа капитализации страны, отражая ее нравственность и традиции.

Наемные убийства существовали, конечно, и раньше, но отнюдь не в таких масштабах, хотя бы по причине, что тогда не было банкиров, коммерсантов, промышленников. Наемные убийства совершались порой и вследствие интимных межличностных конфликтов, нередко эротического характера, иногда для достижения корыстных целей. Нанимали, например, для устранения неугодного родителя или супруга, причем бывало (и бывает) склоняли к этому пьяницу-соседа или другого знакомого за небольшое вознаграждение или угощение. С таким "наемником" часто действуют вместе, он просто помогает. Если убивают мать или отца с целью ограбления, похищенное делится между нанимающим и нанимаемым, хотя случается и так, что похищать-то, оказывается, нечего.

Р. жила в деревне с мужем-пьяницей, который часто избивал ее. Она решила избавиться от него и в сообщники привлекла соседа, тоже, впрочем, пьяницу, которому пообещала небольшую сумму денег и несколько бутылок водки. Сосед, предварительно крепко выпив, убил спавшего во дворе мужа ударами камня по голове, после чего вдвоем с женой они тут же закопали труп. Это преступление раскрыли довольно быстро, убийцы почти сразу признались во всем.

Понятно, что нас здесь интересуют не такие примитивные наемные убийцы, а те, которые сделали убийство по найму своей профессией, источником получения значительного материального вознаграждения. Они-то и представляют исключительную общественную опасность тем более, что относительно редко несут уголовное наказание. Эти их действия становятся сенсацией в средствах массовой информации, которые невольно создают им паблисити, образ неуловимых и неустрашимых героев, особенно привлекательный для молодых людей. В них не будет недостатка в современном мире и в нашей стране с ее социальной неустроенностью и военными конфликтами, с ее высоким уровнем гангстеризма в ближайшей перспективе. Чем ниже нравственность, чем эффективнее пропаганда вседозволенности и добывания материальных благ любой ценой, тем больше будет людей, которые чужую жизнь оценивают лишь с позиций того, выгодно им или нет уничтожить ее.

По данным некоторых исследователей (А. Г. Корчагин, В. А. Но-моконов, В. И. Шульга), в России ежегодно совершается 500-600 наемных убийств, в 1994 г. — 562. Однако эти данные вызывают серьезные сомнения, поскольку в число наемных не могут входить все убийства, совершенные членами организованных преступных групп в отношении представителей таких же групп. Чаще всего, хотя и далеко не всегда, преступные сообщества убийц не нанимают, а сами расправляются со своими соперниками. Иногда преступники специально объединяются для совершения убийств за плату. Так, в апреле 1995 г. в Москве и Подмосковье была задержана группа наемных убийц из Новокузнецка, которые предположительно совершили сорок одно заказное убийство.

Наемные убийцы — это те, которые (как и большинство террористов) убивают не по страсти, не из-за ненависти к конкретному человеку и мести, а по холодному расчету. Это — преступники-рационалисты, что не исключает, а, напротив, предполагает наличие у них сложнейшего переплетения глубинных мотивов именно такого поведения, не охватываемых их сознанием. И это — профессионалы, получившие необходимую подготовку в армии, в Афганистане, Таджикистане, на Кавказе и во всех тех местах, где проходили боевые действия, в которых они принимали участие. Их подготовка началась еще в подростковых драках, совершенствовалась в преступных действиях организованных групп, при выполнении заданий по наказанию неугодных группам людей, при насилии над молодыми солдатами или "козлами отпущения" в исправительных колониях. Сейчас, принимая "заказы" на убийства, они могут находиться в составе организованных преступных групп, что чаще и бывает, либо объединяться в отдельные группы, но об их существовании знают те, кто может прибегнуть к их услугам.

Чаще они используют огнестрельное оружие, причем стараются применять такое, которое, по их данным, не имело криминальной предыстории. Его бросают на месте. Они очень осторожны, внимательны, мобильны, обычно тщательно готовятся к "работе", осматривают место будущего покушения, определяют точки, с которых будут действовать, способы маскировки, пути отхода, располагая транспортом. Взрывы, а тем более пожары применяются реже. Известны случаи применения ядов, а также радиоактивных веществ, вызывающих медленную, но верную смерть. В последних двух случаях виновных обнаружить очень трудно и по той причине, что смерть не всегда фиксируется в качестве насильственной. Продуманность всех деталей, тщательный выбор и проверка оружия и т.д. входят в сердцевину ремесла наемных убийц, являются условием их работы, которую надо выполнять очень хорошо, иначе придется расплачиваться собственной головой. То, что нормальному человеку представляется абсолютно диким, для него почти обычное дело. Пистолет или автомат есть орудие его труда, как скальпель для хирурга, отвертка для монтера, лопата для крестьянина, поэтому пистолет, как и скальпель, должен быть в наилучшем рабочем состоянии. Я сказал "почти обычное дело" не случайно, поскольку оно обычно для них как работа, но убить и для них необычно, что предопределяет очень высокую оплату их услуг. Как хирург вырабатывает определенную психологическую, нравственную, профессиональную позицию по отношению к оперируемому и самой операции, так и наемный убийца должен создать некую установку к собственным действиям и их жертве. Разумеется, такую установку невозможно выработать произвольно, ее не сможет сформировать каждый человек, даже если бы он захотел это сделать, поскольку она является спонтанным результатом прожитой жизни и имманентным концентрированным выражением субъективных психологических черт данной личности.

Если один человек воспринимает другого лишь как мишень для выстрела, он обязательно должен быть отчужденной личностью. Но не такой, как, например, угрюмый и необщительный старый холостяк, а отчужденной, так сказать, абсолютно, что означает полную или весьма значительную отстраненность от жизни и некрофильность. Наемный убийца — эмоционально холодная личность, что исключает сопереживание, идентификацию с людьми, умение поставить себя на их место. Такая особенность присуща практически всем наемным убийцам, действующим как на большом расстоянии, так и вблизи. Некоторые из них вообще не воспринимают жертву как живого человека, тем более как индивидуальность, для них это нечто безликое и неопределенное, это то, что стоит между убийцей и его гонораром. Одним словом — это мишень.

Но означает ли сказанное, что наемными убийцами движет лишь корысть? Думать так, значит, серьезно упрощать проблему. Во-первых, как уже отмечалось, наемные убийцы по большей части некрофильские натуры, чье поведение определяется самой потребностью в убийстве. Во-вторых, это игроки, которым очень нужно побывать в острых, возбуждающих ситуациях риска и опасности, что совсем не противоречит ранее высказанному утверждению о хладнокровии и осмотрительности таких людей. В названных ситуациях могут успешно действовать спокойные, выдержанные личности, умеющие просчитывать разные варианты. В-третьих, отнюдь не исключено, что отдельные нанимаемые для убийства лица мстят бизнесменам или коммерсантам за то, что те удачливее и богаче, что они делают то, о чем убийца может лишь мечтать. Но мотив мести встречается все-таки реже остальных. В целом же, нетрудно заметить, мотивация наемных убийств, как, собственно, и других убийств, сложна и разнопланова.

Ниже будет подробно рассказано о психологической специфике убийц вообще. Будет отмечено, что они отличаются от других людей повышенной ранимостью и восприимчивостью в межличностных отношениях. Так вот наемные убийцы отличаются от "обычных" тем, что этой чертой не обладают. Эти люди в некотором смысле глухи к внешним факторам, которые других лиц, ставших убийцами, выводят из равновесия и толкают на совершение насильственных действий. В силу этой особенности профессиональные убийцы, вероятно, не дадут себя втянуть в уличную ссору или домашний конфликт. В таких обстоятельствах они ответят насилием на насилие, скорее всего, лишь в крайнем случае, но сами, конечно, не будут провоцировать подобные ситуации. Вообще такие люди внешне должны вести себя весьма благопристойно и не привлекать к себе излишнего внимания. Это тоже одно из условий успешного выполнения ими "заказов", которые поступают хотя и редко, но все-таки дают возможность проявить себя и заработать достаточно крупные суммы денег.

Таким образом, в лице наемных убийц мы сталкиваемся с совершенно необычным явлением, с особой категорией и людей, и преступников. Они требуют к себе повышенного внимания в наш век сильнейших социальных и психологических противоречий как проявление тяжких недугов. Внимание к ним необходимо и потому, что совершаемые ими преступления раскрываются еще плохо, а успешно бороться с ними могут лишь специалисты высшей квалификации. Можно даже сказать, что объекты анализируемых убийств по существу беззащитны. Наличие телохранителей, как теперь уже ясно, не может обеспечить должную защиту тем более, что иногда телохранителей убивают вместе с охраняемыми. Милиция и другие правоохранительные органы вообще не защищают банкиров, предпринимателей и т.д.

Возникает, следовательно, потребность в создании такой частной службы, которая могла бы эффективно решать задачи надежной охраны названных лиц. Основной целью деятельности предлагаемой службы должны стать выявление и нейтрализация тех криминальных и полукриминальных коммерческих, промышленных и иных структур, точнее конкурентов, которые могут стать инициаторами наемных убийств. Иными словами, недостаточно защищать грудью коммерсантов или банкиров, необходимо своевременно выяснять, кто может покуситься на их жизнь и принимать к ним предусмотренные законом меры, что уже должны делать государственные правоохранительные органы. Однако информацию будут давать им негосударственные частные охранно-розыскные службы.