1. Все сыны Каина (общий профиль убийц)

Виновные в убийствах обладают некоторыми общими чертами, которые необходимо рассмотреть в первую очередь. Это позволит пойти дальше к пониманию таких лиц и субъективных причин их поступков.

Подавляющее большинство убийц составляют мужчины (90%), но убийства являются той сферой, в которой всегда проявляли свою активность и женщины. Хотя среди преступниц только 1% составляют осужденные за убийства и покушения на них, удельный вес убийц среди всех женщин, совершающих преступления, примерно такой же, как и аналогичной категории насильственных преступников среди всех мужчин, совершающих преступления. Об этом говорят, например, данные Всесоюзной переписи осужденных. Оказалось, что среди лиц, отбывающих наказание в исправительных учреждениях (убийцы, как правило, именно там и отбывают наказание), мужчин, осужденных за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, — 4,9%, женщин — 4,3%, за умышленное убийство без отягчающих обстоятельств соответственно 6,2 и 10,9%, за неосторожное убийство — 0,1 и 0,1%.

Убийство — преступление взрослых, подростки совершают его сравнительно редко, однако в 90-х годах отмечается рост числа несовершеннолетних, наказанных за это преступление. Если в 1990 г. в убийствах и покушении на них участвовало 534 подростка, то в 1995 г. вдвое больше.

Статистика ежегодно фиксирует, что больше всего убийств совершают лица в возрасте 20-40 лет. Это в общем-то неудивительно, поскольку самые тяжкие преступления "должны" совершать лица, чей возраст больше связан с высокой социальной активностью, с накоплением тяжких переживаний и аффективных состояний, с ростом тревоги за себя. Конечно, возможность действовать во все более существенных общественных масштабах, опираясь на свое знание жизни, отнюдь не является предпосылкой совершения только убийств и других насильственных действий, а не каких-нибудь других, в том числе вполне социально приемлемых поступков.

Поэтому, имея в виду возраст, есть все основания предполагать, что здесь немалую роль играет то, что период высокой социальной активности связан со временем наибольшего накопления конфликтов личности как внутри ее самой, так и со средой. Естественно, что эти две группы противоречий неотделимы друг от друга, причем у некоторых людей по мере возрастания активности и притязаний к среде, попыток определения своего места в ней и приятия самого себя могут обостряться конфликты индивидуально-психологического и социально-психологического характера. С началом взрослости могут окончательно или в большой степени развеяться иллюзии по поводу себя или (и) других людей, по отношению к жизни в целом, желаемые роли в которой можно отвоевать разными способами, в частности с помощью насилия.

В названном возрасте выясняется, в какой мере и как может управлять человек своим поведением, своими инстинктами, влечениями и страстями, насколько усвоил он социальные, в первую очередь нравственные нормы, стали ли они регуляторами его поведения.

По сравнению с другими категориями преступников убийцы имеют более низкий образовательный статус, что, впрочем, присуще всем насильственным правонарушителям и хулиганам. Это давно установленный факт, который обычно не вызывает сомнений, поскольку использование грубой силы есть удел примитивных и нецивилизованных натур. Рассматриваемый факт неудивителен и потому, что среди убийц до 60% лиц, имеющих различные психические аномалии в рамках вменяемости, а подобные расстройства отнюдь не способствуют получению и повышению образования, приобщению к культуре. Такую же негативную роль играют патологии в психике в трудовой адаптации людей, и убийцы, конечно, здесь не исключение. Среди них доля работающих не превышает (по разным данным) 70-80%, а те, которые работали, чаще были заняты тяжелым ручным, неквалифицированным, непрестижным трудом, которым обычно не дорожили и бросали при первой возможности. Если названные обстоятельства суммировать с низким образовательным уровнем убийц, распространенностью среди них психических аномалий, невысокой долей тех, кто состоял в зарегистрированном браке (50%), то можно сделать однозначный вывод о том, что это весьма дезадаптированная категория людей.

К сказанному следует добавить, что, по данным С. Б. Алимова, криминогенность сожителей не менее чем в 5-6 раз превышает криминогенность лиц, находящихся в зарегистрированном браке. Что касается поведения разведенных супругов, главным образом мужей, то доля тяжких насильственных преступлений, совершенных ими, за последние 15-20 лет увеличилась примерно в три раза. Обычная житейская практика убедительно свидетельствует о том, что разведенные супруги злоупотребляют спиртными напитками чаще и больше, чем те, которые состоят в зарегистрированном браке. Разумеется, сказанное отнюдь не снимает сложной проблемы убийства жен (мужей), многие из которых совершаются в нетрезвом виде. Вообще 80-90% всех убийств совершаются в состоянии алкогольного опьянения, но этот несомненный факт отнюдь не делает опьянение причиной совершения убийств и любых других преступлений. Он, этот факт, лежит на поверхности и всегда привлекает к себе повышенное внимание, но очень редки попытки объяснить его действительное значение.

Оно состоит в том, что опьянение снимает внутренние запреты, сформированный всей предыдущей жизнью самоконтроль, т.е. уничтожает то, что привито человеку цивилизацией и возвращает, образно говоря, в состояние дикости. Подобный регресс для многих людей весьма желаем, хотя об этом они, как правило, ничего не знают, поскольку это потаенное стремление, скрытое от сознания в глубинах психики. Если имеет место фактическое отрицание цивилизации путем ухода в далекое прошлое, то совершенное в рамках этого ухода преступление можно назвать проявлением психического атавизма.

Еще одну важную функцию выполняет опьянение для убийц: оно способствует забыванию содеянного, вытеснению в бессознательное психотравмирующих воспоминаний и переживаний о совершенном убийстве. Реализацию этой защитной функции я наиболее часто наблюдал среди тех, кто убил своих близких: отца, мать, детей, жен, сожительниц. Не сомневаюсь, что в некоторых случаях преступники лгали, утверждая, что ничего не помнят из-за опьянения, но во многих случаях так и было. В этом убеждают не только стойкие, начиная с первого допроса, утверждения о забывании случившегося, но и то, что обвиняемые не отрицали своей вины, признавали, что убили, однако не могли вспомнить и описать очень многие важные эпизоды и детали происшествия.

Некий Протасов, двадцати восьми лет, грузчик с восьмиклассным образованием, ранее судимый за хулиганство, на почве ревности пытался задушить жену, а когда она убежала, ударами головой о стену убил их дочерей двух и трех лет. Протасов — привычный пьяница и из семьи привычных пьяниц: постоянно пьянствовали его отец и мать; злоупотребляла спиртными напитками и его жена. Убийство детей совершено в состоянии сильного опьянения, он пил до этого несколько дней подряд, об обстоятельствах преступления ничего рассказать не мог, хотя и не отрицал, что мог совершить такое.

Отнюдь не случайно то, что чаще всего вытесняются из сознания те действия, в результате которых погибли родные и близкие, поскольку прежде всего такие преступления принято расценивать как наиболее безобразные. Я думаю, что даже те, которые вначале лгали, что ничего не помнят, в дальнейшем, за долгие годы пребывания в местах лишения свободы и после освобождения, как бы убедили себя, что им нечего вспоминать и таким путем перевели психотравмирующие воспоминания в невспоминаемую сферу психики. В исправительных учреждениях осужденные за убийства тщательно избегают разговоров на тему о том, за что они осуждены, и попытки вызвать их на откровенность часто заканчиваются безрезультатно, причем я здесь имею в виду расспросы сотрудников названных учреждений и исследователей. Некоторые осужденные за убийства прямо просят не вспоминать содеянное ими или особенно стараются обойти молчанием детали.

В аспекте потребления спиртных напитков убийцами представляют интерес данные Л. А. Волошиной, полученные в результате опроса убийц из пьянствующих, случайно сложившихся уличных компаний, о культуре потребления этих напитков в их среде. Более двух третей из них считают нормальным пить суррогаты, пагубно влияющие на психическое состояние и здоровье; не закусывая и в местах, запрещенных законом; подавляющее большинство не находят ничего предосудительного в доведении себя до состояния сильного алкогольного опьянения, в нецензурной брани в процессе выпивки. К числу запретов, принятых в таких группах, относятся поступки, ущемляющие права участников компании, связанных с выпивкой: нельзя часто пить за чужой счет, наливать себе спиртного больше, чем другим, присваивать деньги или купленную на общие деньги водку, навязываться в компании, не внеся своей доли. В условиях дефицита денежных средств при повышенной потребности в алкоголе такие проступки влекут за собой суровые групповые санкции.

Нетрудно заметить, что многие из перечисленных норм достаточно нравственны (например, запрет на присваивание общих денег), в то же время все они весьма красноречиво характеризуют этот низший, материально необеспеченный, в немалой степени люмпенизированный слой общества. Между тем в рамках именно этого "пьяного" (или «полупьяного») слоя совершается относительное большинство самых распространенных убийств — на бытовой почве. Причем в значительной части таких преступлений в нетрезвом виде были и преступники, и жертвы. Насилие в названном слое столь же привычно, как каждодневный прием пищи, оно впитывается с детства, становится привычной формой общения и принятым способом разрешения конфликтов. Мерзкое сквернословие и побои четко представлены в отношениях родителей и детей, между супругами, между соседями, между членами неформальных малых групп. Это особая культура, в которой бутылка водки есть признанная единица измерения материального и духовного благосостояния).

В качестве иллюстрации приведу бесхитростный рассказ о своей семье некой Зимониной, которая была осуждена за то, что свою пятимесячную дочь ударила головкой о выступ фундамента и бросила ее там. Ребенок скончался сразу. Матери было всего шестнадцать лет.

"У моих родителей четверо детей. Старшая, двадцати четырех лет, замужем, потом я, еще брат шести лет и сестра двух лет, но она живет в детдоме, поскольку отец запретил матери брать ее домой, пригрозив убить ребенка. Он пил каждый день, даже одеколон; половину зарплаты пропивал. Бил мать, меня, сестру. Перебил мне палец, сломал кость на кисти, матери — переносицу. Брата тоже бил, он летал по квартире. В доме от отца стоял мат. Мать тоже пила, а когда пили они с отцом, то обычно потом дрались между собой. Когда я родила, отец все время ругал меня, грозил убить ребенка, выбрасывал пеленки. Я отсюда, из колонии отправила домой тридцать четыре письма, получила только одно, от мамы".

Таких рассказов я мог бы привести множество. Во всех них непроизвольно звучит тема загубленной жизни, а проживший ее человек нередко становится виновником гибели другого человека.

Я хотел бы подчеркнуть, что в данном контексте имею в виду только опьянение и его роль в механизме совершения убийств, отрицая причинную значимость подобного состояния. Бессознательная потребность в опьянении для достижения определенных состояний психики может соединяться с такой же бессознательной потребностью в убийстве, что, конечно, бывает не всегда. Однако в случае названного объединения вероятность совершения убийства и, следовательно, общественная опасность соответствующего лица неимоверно возрастают.

Среди убийц высок удельный вес ранее судимых лиц, причем тех, кто отбывал наказание в местах лишения свободы. Если кражи, грабежи, разбои и хулиганство часто совершаются в течение года после освобождения из исправительного учреждения, то убийства имеют место по прохождении более значительного времени. Очевидно, для совершения такого наиболее значимого преступления, как убийство, необходимо больше времени для накопления и обострения внутренних конфликтов, вызывающих сильные психотравмирующие переживания.

Вместе с тем нужно должным образом оценить два взаимосвязанных и схожих обстоятельства: нахождение в период совершения преступления в среде тех, кто ведет антиобщественный образ жизни, и пребывание среди преступников в местах лишения свободы. Оба эти обстоятельства формируют в человеке склонность решать свои проблемы с помощью силы, не считаясь с жизнью, здоровьем и достоинством других. Таких проблем достаточно много у лиц, которые вернулись в условия свободы, но не смогли успешно адаптироваться к ним. Многие из ранее судимых лиц являются носителями социально порицаемой субкультуры и тех психологических особенностей, которые они унаследовали или (и) усвоили в течение своей жизни. В зависимости от типа и структуры личности указанные черты могут более или менее жестко регламентировать и регулировать ее поведение.

Среди ранее судимых убийц большую часть составляют те, которые в прошлом наказывались не за убийства, а за другие преступления, прежде всего кражи. Э.Ферри, сторонник теории прирожденного преступника, еще в конце прошлого века для объяснения причин изменений преступного поведения призывал не смешивать различные типы воров. Он писал: "Простой вор, похищающий при помощи ловкости, обмана и пр., может вследствие привычки дойти до взлома и до разбоя; но он с трудом переходит к предумышленному убийству, совершаемому исключительно и прежде всего для ограбления жертвы. В известных случаях он может совершить и убийство, но лишь для того, чтобы обеспечить себе безнаказанность, побуждаемый к этому криками, сопротивлением жертвы и пр. Наоборот, кровожадный вор есть лишь разновидность предумышленного убийцы; таким он является по врожденной склонности, чаще всего проявляющейся внезапно до возраста возмужалости, но иногда, вследствие благоприятных внешних условий, совсем не проявляющейся или проявляющейся поздно. И в этом случае вору нет надобности меняться, потому что тип убийцы у него был до совершения убийства".

Конечно, не только кражи и другие преступления нередко предшествуют убийствам, но и наоборот: убийцы после убийства вполне могут совершать преступления, не связанные или связанные с насилием над личностью, в частности, новые убийства. Такое можно наблюдать среди представителей организованных преступных групп, для которых преступления являются существенной частью их образа жизни, а убийство иногда выступает в качестве средства обеспечения такого существования.

Можно отметить и постепенное нарастание агрессивности у многих преступников: вначале совершаются мелкие хулиганские действия, наносятся оскорбления, побои, легкие телесные повреждения и только затем — убийство; возможен и другой путь: хулиганство — грабежи разбои — убийство. Но ни в коем случае не следует утверждать, что убийствам всегда предшествуют менее опасные преступления и мелкие правонарушения, поскольку нередко убивают те лица, которые ранее не допускали никаких аморальных поступков. К числу таких убийц относятся, например, те, которые убили из ревности или мести в состоянии сильного душевного волнения. Но то, что благополучные в прошлом люди насильственно лишают кого-то жизни, ни в коем случае не говорит о том, что это лишь случайность в их жизни. Любой поступок, насильственно-смертельный в том числе, есть порождение внутренних сил и конфликтов данной личности, он, этот поступок, субъективно логичен и целесообразен для нее.

Данное деяние — убийство — совершено данным человеком, а не другим, и деяние таково, каково оно есть, но не какое-нибудь иное, во всем этом нельзя не усмотреть закономерность, присущую именно интересующему нас лицу. Те, в жизни которых раньше не имели места правонарушения, могут совершить преступление, поражающее своей жестокостью, однако это не значит, что оно случайно. Раскольников, зарубивший старуху-процентщицу и ее сестру, принадлежит к числу упомянутых людей, и Ф. М. Достоевский со всей исчерпывающей полнотой показывает, насколько это было психологически и этически понятно у данного персонажа.

Умышленные убийства при отягчающих обстоятельствах — лишь один из видов, предусмотренных отечественным уголовным законом. Другие разновидности этого преступления, по мысли законодателя, представляют меньшую общественную опасность, и такое предположение следует поддержать. Действительно, ни одно из обстоятельств, отнесенных к числу отягчающих, нельзя расценить иначе. Но оказывается, что как раз наиболее опасные убийства и совершаются чаще всего, т.е. человечество в основном придерживается именно такого, а не иного уровня смертельного насилия. Следовательно, в обществе и человеке должны быть силы, порождающие главным образом наиболее опасные виды убийств, т.е. должны быть люди, способные их совершить. Увы, отдельные личности вполне оправдывают подобные ожидания.

А. Бергсон писал, что, хотя инстинкт войны существует сам по себе, он тем не менее цепляется за рациональным мотивы. Почти то же самое можно сказать и об убийствах, которые, образно говоря, чрезвычайно близко стоят к войне и во многом сливаются с ней. Можно со значительной степенью уверенности предполагать существование инстинкта убийства, находящего свое проявление и в войнах, и этот инстинкт тоже пытается создать рациональные мотивы, видимо, для своей защиты, но такие попытки чаще всего бесплодны. Нельзя рационализировать то, что имеет длиннейшую и сложнейшую филогенетическую и онтогенетическую историю и что отталкивается самим сознанием. Но это можно понять и объяснить, выявить силы, толкающие на уничтожение, попытаться решить проблемы, которые ранее совсем не привлекали внимания. В их числе следующая.

Убийцы чаще всего действуют в одиночку: около 90% от всех убийств, если, конечно, не включать сюда убийства на войне и убийства, связанные с войной или иными вооруженными конфликтами, например, истребление мирных жителей, а также уничтожение людей в концлагерях. Совершение преступления в одиночку больше всего характерно как раз для убийц, ни одна другая категория преступников не действует так. Группы преступников, сорганизовавшиеся для убийств или нанесения тяжких телесных повреждений, встречаются чрезвычайно редко; если они образуются, то после совершения одного из таких преступлений распадаются. В большинстве случаев антиобщественные группы, члены которых совершили убийства, при своем формировании не преследовали цель лишить кого-либо жизни, а складывались на социально дефектной основе при совместном проведении досуга с выраженной тенденцией к пьянству, наркотизму, азартным играм, хулиганству, разврату... Убийство выступает непредвиденным итогом анархической разнузданности подобных малых неформальных групп.

Еще одну группу убийств — так называемых заказных — иногда, но далеко не всегда совершают группы преступников, в ряде случаев это наемные убийцы. Однако в целом заказные убийства составляют ничтожную долю среди всех убийств.

Почему убийства чаще, чем любые другие преступления, совершаются в одиночку? Ответ надо искать в содержании самого деяния, в его исключительно интимном характере, который заключается во встрече убийцы со смертью. То, что в данном случае смерть чужая, не играет, по-видимому, решающей роли, учитывая всеобщую значимость этого фактора, хотя преступник может и не осознавать его глобальности, а сознание иногда может не принимать, даже отвергать факт лишения другого жизни. Если каждый умирает в одиночку, то и дверь "туда", хотя бы и не для себя, тоже открывает один.

Если иметь в виду те убийства, которые совершаются группой, то надо учитывать распределение ролей в ней. Одно дело, когда все члены группы принимают непосредственное участие в данном преступлении, все становятся его исполнителями. Другая складывается ситуация, когда роли распределены иначе. Встреча со смертью в большинстве случаев более значима для исполнителей, а пособники и организаторы часто не видят ни самого убийства, ни труп.

Если обратиться к нравственно-психологическим чертам убийц, общим для этой категории преступников, то нужно отметить следующее.

Убийцы — это чаще всего импульсивные люди с высокой тревожностью и высокой эмоциональной возбудимостью, для которых в первую очередь важны собственные переживания и интересы и не сформирована установка относительно ценности жизни другого человека. Образно можно сказать, что их не хватает для сопереживаний из-за высокой тревожности, предопределяющей расходование своей энергии в основном на самого себя. Они неустойчивы в своих социальных связях и отношениях, склонны к конфликтам с окружающими. От других преступников убийц отличает эмоциональная неустойчивость, высокая реактивность поведения, когда оно обычно принимает форму реакции на внешние раздражители, сугубо субъективно воспринимаемые и оцениваемые. Они внутренне неорганизованы, а высокая тревожность порождает такие качества, как подозрительность, мнительность, мстительность, как правило сочетающиеся с беспокойством, раздражительностью, напряженностью.

Среда ощущается убийцами как враждебная. В связи с этим у них затруднена правильная оценка ситуации, и эта оценка легко меняется под влиянием аффекта. Повышенная восприимчивость к элементам межличностного взаимодействия приводит к тому, что индивид легко раздражается при любых социальных контактах, ощущаемых как угроза для него.

Такие люди обладают достаточно устойчивыми представлениями, которые, однако, с трудом поддаются корректировке, а тем более существенным изменениям. Другими словами, если они имеют о ком-то или о чем-то свое мнение, то их трудно переубедить. Все затруднения и неприятности, с которыми они встречаются в жизни, интерпретируются как результат чьих-то враждебных действий. В своих неудачах они склонны обвинять других, а не себя, что весьма облегчает снятие с себя какой-либо ответственности.

Наиболее чувствительны убийцы в сфере личной чести или того, что они считают честью, поскольку для них характерно повышенное сознание своей ценности. Из-за наличия постоянного аффективного переживания, что менее достойные пользуются большими правами и возможностями, чем они, у них может возникнуть потребность защитить свои права, и они начинают играть роль "борца за справедливость". Поэтому "справедливое" убийство можно наблюдать не только при разбоях, когда как бы перераспределяется имущество, но и при совершении убийств из мести или ревности, когда якобы отстаивается личная честь, и даже при учинении хулиганских действий.

Убийцам свойственны эмоциональные нарушения, психологическая, а иногда и социальная отчужденность, а также трудности, связанные с усвоением моральных и правовых норм. Последнее может зависеть от наличия расстройств психической деятельности, препятствующих надлежащему нравственному воспитанию. Такие люди совершают преступления чаще всего в связи с накопившимся аффектом в отношении того или иного человека или ситуации, причем аффект возникает и развивается по своим внутренним закономерностям и автономно от среды. Поэтому иногда бывает так трудно, а часто и невозможно урезонить домашнего дебошира или уличного хулигана.

Убийцы часто переносят на других то, что свойственно им самим, а именно агрессивность, враждебность, мстительность, и воспринимают их уже с такими ими же спроецированными качествами. Для потенциальных убийц понятно, что от людей с дурными намерениями нужно защищаться, лучше всего нападая на них, а поэтому, совершая акт насилия, убийца считает, что защищает других людей. Следовательно, убийц отличает не только высокая восприимчивость в межличностных отношениях, но и искаженная оценка их. Насильственные реакции с их стороны могут происходить по принципу "короткого замыкания", когда даже незначительный повод может сразу вызвать разрушительные действия.

Убийцы бывают весьма решительны, но эта решительность не всегда продумана, и они зачастую плохо представляют себе всю совокупность последствий своих поступков, в том числе и непреступных.

При низких моральных устоях у них узкий личностный спектр возможностей и средств решения возникающих проблем, имеющих для них важное, а во многих случаях глобальное значение. Одни из таких преступников способны убить, подчиняясь групповому давлению, в то время как другие сами могут руководить группой лиц, готовящих и совершающих убийства. Однако и в том, и в другом варианте независимо от взятой на себя роли они обладают теми общими психологическими признаками, которые указаны выше.

Убийства в отличие от некоторых других преступлений чрезвычайно разнообразны по своей мотивации, наполненности страстями, способам и орудиям совершения преступления, количеству жертв и количеству соучастников, особенностям личности тех и других, использованию внешних ситуаций и т.д. Особенно поражают сами убийцы-исполнители, проявляемая некоторыми из них чудовищная жестокость, большое количество убитых ими людей. Создается впечатление, что это вырвавшиеся из преисподней злые силы, находящиеся по ту сторону добра и зла, которым абсолютно неведомы людские установления, сострадание и жалость.

Несомненным "рекордсменом" последних лет нужно считать сексуального убийцу Чикатило, который, каждый раз проявляя особую жестокость и изуверство, уничтожил 53 женщин и мальчика, получая при этом сексуальное удовлетворение. Он съедал отдельные части тела потерпевших, копался во внутренностях, вырывал и отрезал половые органы. Но в нашей кровавой истории есть изуверы пострашнее Чикатило, если такое возможно. В начале 20-х годов нашего столетия преступник по кличке Мишка Культяпый участвовал в совершении семидесяти восьми убийств. Он отличался изощренным садизмом: связывал свои жертвы веревкой и укладывал их так, что ноги одного несчастного ложились на ноги другого, а туловища из центра расходились веерообразно, под углами. Завершив свои приготовления, убийца шел по кругу и раздроблял головы жертв острием топора.

В те же годы в Подмосковье и некоторых соседних регионах свирепствовала банда Василия Котова-Смирнова, убившая 116 человек. Сам главарь действовал с исключительной жестокостью, вырезая целые семьи, иногда сразу по 11-13 человек, на крестьянских хуторах, при этом топором убивал одних членов семьи на глазах других, не жалея женщин и маленьких детей (о его личности я подробно расскажу ниже). В 1922-1932 гг. на юге России, в основном в Ростовской области, орудовала банда Башкатова, которая убила 459 человек! Главарь вел список своих жертв, причем убивал якобы с целью ограбления, но среди жертв были совсем неимущие, о чем преступник не мог не знать, и дети. Сам Башкатов, как можно полагать, не считал, что совершил что-то из ряда вон выходящее, о чем свидетельствует его заявление, в котором он написал, что просит "наказать пятилетним одиночным заключением, чтобы я мог себя исправить".

Я думаю, что в отношении всех трех супермонстров (Мишки Культяпого, Котова-Смирнова, Башкатова) можно утверждать, что их нападения с целью ограбления лишь видимая часть мотивации их поведения. Главное — причинение смерти многим.

О Котове-Смирнове. Его развернутую характеристику дает С. В. Познышев. Он называет этого преступника бандитом-профессионалом, энергичным и быстродействующим организатором, которому некогда было долго задумываться над своими планами и колебаться в их осуществлении. Тем не менее, он действовал строго расчетливо, внимательно взвешивая риск, не гонялся за первой попавшейся возможностью, что отчасти объясняет его неуловимость в течение нескольких лет. К тому же он имел огромный опыт совершения преступлений: еще мальчишкой он начал воровать, несколько раз осуждался, в том числе за кражи со взломом.

Котов-Смирнов происходил из крестьянской семьи, в которой кроме него было еще четверо братьев. Отец и все братья не раз сидели в тюрьме за кражи. Отец, по рассказам Котова-Смирнова С. В. Познышеву, был человек строгий, но строгость свою проявлял тем, что бил детей часто и больно. Про мать свою Василий говорил, что она была строгая, и это, по-видимому, все, что сохранилось в его памяти о ней. В окружающей его обстановке и в условиях воспитания не было ничего, что могло воспитать и развивать альтруистические чувства; никаких умственных интересов и навыков в каком-либо полезном труде он не приобрел. Врачебное обследование не обнаружило никаких признаков нервных или душевных болезней, он не эпилептик и не сумасшедший. На вид это человек, ничем не отличающийся от обыкновенного прасола или мелкого лавочника. Среднего роста. Обыкновенное лицо. Тонкий нос с горбинкой. Холодные серо-зеленые глаза. Лицо спокойное, не склонное к улыбке, с выражением сдержанности и сосредоточенности, оно не располагает к себе, но и не отталкивает. Оно ничего не говорит о той поразительной жестокости, которой веет от его преступлений.

Котов-Смирнов убивал не только тех, кого грабил, но и своих соучастников, по мере того как они становились ему не нужны. Так, среди убитых им было несколько семей скупщиков краденого, которым он продавал награбленное и от которых хотел избавиться. Он убил своего ближайшего помощника Морозова, с которым был связан много лет, но тот начал много пить и становился опасен для него своей пьяной болтливостью.

С. В. Познышев, который имел продолжительные беседы с Кото-вым-Смирновым и наблюдал его в суде, говорит о его личности следующее: он прекрасно владеет собой, безусловно не глуп, быстро ориентируется в обстоятельствах и людях, имеет недурную память, вполне обладает способностью быстро сосредоточивать и переводить свое внимание, сдержан и скуп на слова, лишен той развязности и неприкрытой, бьющей ключом чувственности, которая так часто встречается у профессиональных убийц. Чувственные удовольствия были у него скрыты под видимой сдержанностью, да и сами удовольствия не отличались большим разнообразием; не было склонности к широким кутежам с бахвальством, угощением массы приятелей и шумным пьяным разгулом. Любил вкусно поесть и выпить, но у себя дома, да и вообще не любитель ходить по гостям и у себя принимать гостей. Поторговав днем на рынке награбленным добром, любил вечером попить у себя дома чайку, пойти со своей сожительницей Винокуровой в кинематограф — и тому подобные невинные развлечения. К Винокуровой у него была весьма относительная привязанность, и он в ней в первую очередь ценил покорность, при том были и другие женщины, некоторых насиловал перед убийством, но в целом в сексуальной жизни был достаточно сдержан. Вообще Котов-Смирнов ни к кому привязанности не испытывал, ни с кем в дружбе не состоял, никогда никого не любил, ни с кем долго не сожительствовал, никому не помогал и никого не жалел.

Я прошу у читателя прощения за столь длительный рассказ об этом преступнике, но убийца 116 (!) человек того стоит. Поэтому я продолжу его описание со слов С. В. Познышева.

Ученый обращает внимание на то, что на свои дела и на самого себя Котов-Смирнов смотрел как на явление обыкновенное. "Обыкновенно" — это его любимое слово, которое он постоянно вставлял в свой рассказ. Когда его спрашивали, как он относился к крови и ранам, какое впечатление на него они производили, он отвечал: "Обыкновенно, как все". Из дальнейшей беседы выяснялось, что они не производили на него совершенно никакого впечатления и именно это он подразумевал обычно под словом "обыкновенно". Когда его спрашивали, как он совершил то или иное убийство, он отвечал: "Обыкновенно, пришли, связали, убили". Его кровавые дела; считает исследователь, действительно в его глазах были чем-то обыкновенным и не производили на него никакого впечатления. Стоны, мольбы и просьбы жертв его только злили и вызывали грубую брань. На него сама картина убийства не производила никакого смущающего, способного хоть сколько-нибудь поколебать, впечатления.

Кто же он, этот "обыкновенный" убийца, равного которому в истории кровавых злодеяний найти не так просто?

С. В. Познышев относит Котова-Смирнова к импульсивным преступникам и объясняет его действия садистскими наклонностями. Во-первых, он убивал многих из тех, кого убивать "для дела" не было надобности, например, маленьких детей. В других случаях можно было просто украсть, никого не убивая. По-видимому, во время совершения преступления убийца приходил в состояние возбуждения, было приятно убивать, и он стремился убить как можно больше — в одном случае была убита даже кошка, чтобы ничего живого в доме не оставалось. Во-вторых, этот убийца был спокоен и сразу после совершения преступлений, он тут же, в доме, не только деловито рассматривал и разбирал имущество жертв, но и перед отъездом вместе с соучастниками с аппетитом закусывал. Когда его во время следствия и суда спрашивали, почему он совершал "ненужные" убийства или почему не ограничивался крупными кражами, техника которых ему хорошо известна, Котов-Смирнов отвечал — и, по-видимому, искренне — "не могу этого объяснить". Этого ничем не смущаемого человека С. В. Познышев назвал моральным имбецилом.

Нельзя не согласиться с соображениями и выводами С. В. Познышева относительно личности Котова-Смирнова и субъективных причин совершенных им преступлений. Однако к ним следует добавить ряд существенных моментов.

Прежде всего обращает на себя внимание бесстрастие и поразительная эмоциональная холодность этого убийцы. Он не только не сочувствует жертвам (об этом не может быть и речи!), но и не испытывает никакого волнения при совершении даже нескольких убийств сразу. При этом настолько деловит и серьезен, что перед их совершением поверх одежды надевал специально приготовленный халат, чтобы не испачкать ее кровью. Весьма информативно то, что все свои действия преступник называет одним очень емким для него словом "обыкновенно", т.е. все то, что на нас наводит ужас, для него абсолютно обычно, привычно и рутинно, это просто "работа", которую ему надлежит исполнить. Создается впечатление, что он рожден именно и только для этой "работы" и ни для чего больше; это становится особенно очевидным, если сопоставить многие десятки совершенных им убийств с его серой, ничем не примечательной повседневной жизнью — ни увлечений, ни интересов, ни привязанностей, ни даже понятных и объяснимых пороков — только убийства. Только они доставляли ему радость.

Все, что нам известно о Котове-Смирнове, позволяет сделать вывод, что он является таким ярко выраженным некрофилом, который стремится к уничтожению других людей, что это становится для него единственным смыслом и целью жизни. Котов-Смирнов — так сказать, выдающийся некрофил, поскольку он не знал ничего другого в жизни, кроме смерти, неумолимым и непреклонным слугой которой был. Только смерть влекла его к себе, и он был верен ей, хотя не смог бы облечь это в слова, но тайную силу ее бессознательно ощущал. Котов-Смирнов — нечто вроде спонтанно и слепо карающей силы, посланной на землю для расправы с людьми, грешными и безгрешными, убивающей всех без разбора, даже животных, т.е. предназначенной для глобального, по возможности, уничтожения. К сожалению, это не первый и не последний посланец с такой миссией. Это убийца в чистом виде, убивающий ради убийства.

Иногда такие лица признаются невменяемыми, и у них стремление к уничтожению другого ради самого уничтожения выражено наиболее ярко. Влечение к убийству носит неодолимый характер, но наличие у них душевной болезни отнюдь не освобождает от научной обязанности объяснить, ради чего совершаются подобные поступки.

Можно легко представить себе, что некоторые общественные явления и процессы создают идеальные условия для совершения самых изощренных и жестоких убийств. Я имею в виду полицейские службы и особенно концлагеря (лагеря уничтожения) тоталитарных стран, где котовы-смирновы могли в полной мере реализовать свои некрофильские устремления. Только на территории нацистской Германии, по данным Д. Мельникова и Л. Черной, насчитывалось 1100 концлагерей, через которые прошли 18 миллионов человек, из них погибли 12 миллионов. Благоприятные обстоятельства для садистских и практически безнаказанных убийств создают современные войны и иные вооруженные конфликты, в том числе так называемые гражданские, во время которых пренебрегают любыми правилами и требованиями элементарной человечности.

Разумеется, далеко не все убийцы похожи на Котова-Смирнова. Это давно уже предопределило необходимость типологизации убийц, разделения их на отдельные группы, поскольку только такой путь позволяет уяснить действительную природу этих самых опасных преступлений.

 

2. Очень разные убийцы

Речь пойдет о типологии убийц, что позволит дать более точное описание их отдельных разновидностей, более глубоко познать причины совершения этих преступлений. Их причины невозможно объяснить, если представлять всех убийц на одно лицо.

Типология преступников, и в частности убийц, давно привлекает к себе внимание.

Еще в XIX веке Э. Ферри предложил свою группировку преступников, назвав ее классификацией. Прежде всего он выделил помешанных преступников, пояснив, что существуют душевнобольные, совершающие такие деяния, которые при совершении их здоровыми людьми признаются преступными. Разумеется, такой категории преступников (среди них Э. Ферри особо выделял убийц) быть не могло, поскольку он имел в виду невменяемых.

Вслед за ними им была названа категория прирожденных преступников, к которым автор отнес "людей диких и жестоких, ленивых и плутоватых, которые не способны отличить убийство, воровство, вообще преступление от любого честного ремесла, т.е. людей, действующих под давлением непреоборимых прирожденных импульсов". Как известно, современная наука отрицает существование прирожденных преступников, а те ученые, которые придерживались этой доктрины, не смогли привести никаких веских аргументов в ее пользу. Не могут этого сделать и сейчас, причем даже в отношении убийц, которые всегда были излюбленным объектом внимания для всех сторонников теории прирожденного преступника.

Третью категорию преступников Э. Ферри определил как привычную, характеризуя их тем, что они с раннего возраста всецело предаются преступлению, приобретают к нему "хроническую привычку и делают из нее настоящую профессию". Среди них убийцы встречаются редко, поскольку профессиональных убийц очень мало, зато среди следующих двух групп, выделенных этим автором — преступников по страсти и случайных преступников, — их более чем достаточно. Преступники по страсти это люди, как определяет их Э. Ферри, "прошедшая жизнь которых безупречна, люди сангвинического или нервного темперамента и с повышенной чувствительностью". Они без колебания признаются в своей вине и часто так раскаиваются, что покушаются на самоубийство.

Что касается случайных преступников, то указанный исследователь определил их так: у них "нет природной склонности к преступлению, но они совершают его под влиянием соблазнов, обусловливаемых либо их личным положением, либо физической или социальной средой, их окружающей, и которые не повторяют преступления, если устранены эти соблазны" '". Легко заметить, что преступники по страсти практически ничем не отличаются от случайных.

Вообще мысль о том, что есть случайные преступники, чрезвычайно любезна сердцу криминологов всех времен и народов, поскольку это очень удобно и необременительно — списать все на случай. Поэтому о случайном преступнике писали не только в XIX веке, но и в конце XX века. При этом никого не удивляет, насколько нелепо звучит "случайно украл" и тем более "случайно убил" (не путать с "убил по неосторожности"). Группа советских криминологов, опубликовавших в 1971 году коллективную монографию "Личность преступника", вопрос о типологии убийц решила на удивление просто. По их мнению, существуют три группы убийц.

Первая группа ("злостные") — это те, которые уже совершали преступления и административные правонарушения, тунеядцы и пьяницы. Вторую, полярную первой, составляют так называемые "случайные" убийцы. К ним относятся лица, которые раньше, как правило, вели честный трудовой образ жизни и не проявляли никаких признаков антиобщественной направленности. Совершению убийств ими способствует стечение неблагоприятных обстоятельств (неправомерное поведение потерпевших, неблагоприятные бытовые условия детоубийц и т.д.). Третья группа, конечно же, промежуточная, и в нее входят лица, не имеющие достаточно четких признаков злостного или случайного преступника или имеющие отдельные признаки обеих групп.

Ю. В. Голик написал даже книгу, специально посвященную случайному преступнику. Она так и называется: "Случайный преступник" (Томск, 1984). В ней есть очень любопытный пример.

Т., по профессии учительница, "предстала перед судом за убийство своего мужа, который, как установлено следствием, на протяжении восемнадцати лет совместной жизни постоянно пьянствовал, издевался над женой и детьми, оскорблял их и избивал, часто менял место работы (в деле имеются четыре характеристики с разных мест работы, все четыре крайне отрицательные). В деле собран ряд характеристик на гражданку Т. с разных мест работы более чем за двадцать лет. Во всех характеристиках гражданка Т. характеризовалась исключительно положительно, отмечались ее прекрасные деловые качества и чисто человеческие черты характера, умение работать с людьми и указывалось на отрицательное поведение мужа... Несомненно, Т. является случайной преступницей".

На мой взгляд, приведенный пример нисколько не убеждает в том, что Т. является случайной преступницей. Во-первых, не исследован виктимологический аспект ее конфликта с мужем, и остается неизвестным, была ли ее "вина" в этом, а если была, то в чем именно. Между тем анализ многих аналогичных случаев убеждает в том, что чаще всего виктимная "вина" имеет место. Более того, жесткое доминирование в семье жены нередко способствует алкоголизации мужа, который путем опьянения уходит от диктата жены и в таком состоянии насилием пытается восстановить свой мужской статус и тем самым компенсировать переживания, возникшие в связи с подчинением женщине. Во-вторых, совсем непонятно, почему в течение восемнадцати лет Т. не порвала отношений с мужем. Факт столь длительной брачной связи в условиях непрекращающихся конфликтов, избиений, оскорблений позволяет предположить наличие постоянно актуальной социально-психологической зависимости между ними, препятствующей разрыву. Вполне уместно допущение, что Т. не уходила от мужа, чтобы иметь возможность "командовать" им, а он — чтобы не лишаться руководства в жизни, хотя и травматичного для него. К тому же алкоголизация всегда ведет к сужению круга адаптирующих каналов, и жена часто остается единственным или наиболее значимым из таких каналов, утрата которого непереносима. Разумеется, все приведенные относительно данного примера соображения не более чем предположения, хотя и очень веские, которые следовало бы проверить.

Однако самое главное заключается в том, что неизвестно, почему Т. из всех возможных вариантов выхода из создавшейся длительной конфликтной ситуации избрала наиболее общественно опасный — убийство. Дело в том, что ни одна, даже самая сложная ситуация не предопределяет только единственный и только противоправный способ ее разрешения; иными словами, нет ситуаций, которые способствовали бы исключительно преступному поведению. У Т. были различные возможности выйти из конфликта и в первую очередь она могла попросту уйти от мужа, а также просить о принятии к нему мер административного и уголовно-правового воздействия и т.д. Чтобы ответить на поставленный выше вопрос о причинах выбора Т. именно убийства, а не иного способа разрешения конфликтной ситуации, необходимо глубокое психологическое исследование ее личности, всего жизненного пути, особенно условий воспитания в родительской семье, в которой формировалась первичная идентичность ее личности (изучение только материалов уголовного дела совершенно недостаточно). Лишь подобное исследование может дать ответ на вопрос, в чем личностный смысл совершенных преступных действий, какие субъективные задачи она бессознательно решала, совершая их. Мой опыт научного анализа подобных случаев убедительно свидетельствует о том, что преступное поведение, взятое в контексте индивидуальной жизни, всегда предстает не случайным, а строго закономерным.

Видимо, суд тоже посчитал учительницу Т. случайной преступницей, поскольку наказал ее лишь исправительными работами. Это нечто очень близкое к поощрению убийства, если соотносить степень общественной опасности содеянного и меру наказания. Для Т. убийство оказалось самым простым и нехлопотливым выходом из ситуации: убила и разом решила все проблемы, не понеся никакого реального наказания.

Если руководствоваться логикой и критериями "случайного" убийцы по книге "Личность преступника" — "к ним относятся лица, которые вели честный трудовой образ жизни и не проявляли никаких признаков антиобщественной направленности. Для этих лиц характерны: положительное отношение к труду, нередко — активное участие в общественной жизни коллектива... Совершению убийства ... способствует стечение неблагоприятных обстоятельств...", — то типичным "случайным" убийцей, наравне с учительницей Т., следует признать Отелло. Он был доблестным воином и порядочным человеком, которого Дездемона "за муки полюбила". Очень возможно, что он принимал "активное участие в общественной жизни коллектива".

Каким бы сильным ни было давление внешних факторов в ситуационном или неосторожном преступлении, его все равно совершает конкретная личность, что не может не свидетельствовать о наличии в ее структуре дефектов, играющих решающую роль в совершении преступления. Конечно, степень нравственно-психологической испорченности, а значит, и степень общественной опасности такой личности значительно меньше, чем злостного преступника. Если человек до совершения преступления ни в чем предосудительном не замечался, это еще не значит, что только в момент совершения преступления (который иногда длится секунды) он внезапно и коренным образом изменился, трансформируясь из достойного члена общества в убийцу. Скорее всего, здесь дело обстоит по-другому: в определенной ситуации ранее глубоко скрытые негативные свойства в. структуре личности начинают доминировать над положительными качествами, что находит выражение в преступном поведении. Об этих свойствах может не знать и сам человек.

В отличие от некоторых криминологов выдающиеся писатели, в художественных произведениях которых наличествует убийство, всегда брали на себя труд кропотливо и глубоко исследовать подлинные мотивы преступного поведения своих героев. В произведениях Ф. Достоевского, А. Островского, М. Лермонтова, Л. Толстого и иных представителей русской классики (возьмем сейчас для примера только ее) невозможно найти даже намек на то, что Раскольников, Карандышев или Арбенин совершили убийство случайно. Даже само подобное допущение абсурдно.

Понятие "злостного" убийцы мало что дает, тем более, что признаки такого типа, почти полностью заключающиеся в поведении, всегда лежат на поверхности. Действительно, паразитический образ жизни, пьянство, совершение в прошлом мелких правонарушений и тем более преступлений, особенно насильственных, казалось бы, красноречиво говорят о подобных людях. Однако такое впечатление обманчиво, и соответствующая информация носит лишь внешний характер, очень мало приближая к пониманию того, почему они оказались способны убить. Даже если индивид ранее был осужден за убийство, это не дает возможности объяснить, почему он вновь совершил такое же преступление.

Можно выделить группу убийц, которые обычно вызывают жалость. Это, как правило, те, которые совершили убийство в ответ на их мучения, унижения, избиения, что нередко длится долгое время. В их числе мужья (жены), находящиеся в жесткой психологической зависимости от жен (мужей), частые измены которых и иногда столь же частые заверения об изменении поведения в конце концов исчерпывают запас терпения другой стороны.

Наряду с ними — сущие монстры, убившие десятки, даже сотни людей иногда спокойны и деловиты, как Котов-Смирнов, иногда неистовы, как Чикатило. Им трудно подобрать наказание, и даже Харон, перевозчик мертвых, отказался бы везти их в ад, где мучения грешников, даже самых страшных, созданы все тем же ограниченным людским воображением. История чрезвычайно богата такими личностями, как, впрочем, и кровавыми тиранами типа Гитлера и Сталина, которые уничтожили миллионы людей.

Типологию личности убийц можно, конечно, осуществить и по их поведению, но поведение и личность — не одно и то же, в нем, естественно, выражается личность, но далеко не вся, причем и в самом акте убийства. Поэтому, я полагаю, наиболее значима типология, дающая объемное представление о человеке, его наиболее значимых чертах, позволяющая приблизиться к пониманию субъективных причин убийств. Такую информацию я нашел в небольшой по объему (всего 3 п.л.) книжке В. П. Голубева, Ю. Н. Кудрякова и А. В Шамиса "Типология осужденных за насильственные преступления и индивидуальная работа с ними". Я бы хотел привести основные положения указанной работы, которую следует отнести к числу наиболее глубоких в отечественной криминолого-психологической литературе, собственно говоря, единственной, в которой дается психологическая типология убийц. К сожалению, она неизвестна широкому кругу читателей, даже специалистам, не говоря уже о "просто" читающей публике. Это и неудивительно, поскольку ее тираж был всего 1000 экземпляров, да еще с ограничительным грифом "Для служебного пользования", который был снят лишь в 1992 г. Я бы хотел популяризировать названную брошюру. Примеры, которые будут приведены ниже, взяты из нее же.

Авторы получили необходимую информацию об убийцах путем изучения личных дел осужденных, в особенности приговоров, психологических бесед с ними, а также применения шестнадцати факторного опросник Кетелла и Методики многостороннего исследования личности, которая является адаптированным Миннесотским анкетным тестом (MMPI).

Каждому выделенному типу дано название, отражающее ведущее психологическое свойство.

Возбудимый тип. У представителей этого типа ярко выражены социальная активность и стремление к лидерству, но им все-таки не свойственна четко выработанная жизненная позиция. У них зафиксированы повышенная эмоциональная возбудимость и склонность к накоплению аффекта. Они вспыльчивы, долго помнят нанесенную действительную или мнимую обиду, агрессивны, вспышки ярости возникают легко и по любому незначительному поводу. В этом состоянии поведение может становиться неуправляемым и они способным совершать грубые акты насилия. Поэтому совершаемые ими преступления отличаются крайней жестокостью.

Постоянно накопляемые отрицательные эмоциональные переживания могут непосредственно реализовываться в поведении в виде аффективной агрессии, сопровождающейся сужением сознания и резким двигательным возбуждением. По определению российского психиатра А. Е. Личко, их можно сравнить с разрывом парового котла, который прежде постепенно и долго закипает. Повод для взрыва может быть случайным, сыграть роль последней капли.

Поведение таких убийц в большей степени определяется не благоразумием или логическим взвешиванием своих поступков, а влечениями и побуждениями, понять смысл и содержание которых они обычно не в состоянии. Сила влечений проявляется в особой манере алкоголизации: когда таким людям хочется выпить и есть возможность достать спиртные напитки, они не думают об опасности острого опьянения и его последствиях, могут пить "до отключения", в результате часто не контролируют свои действия во время опьянения, что потом удивляет их не меньше, чем окружающих.

М., тридцати лет, постоянно ссорился с женой, на почве ревности жестоко избивал ее, в результате чего она ушла к своей матери. М., решив помириться, приехал к жене, но ее мать не разрешила ему войти в дом, оскорбляла его и заперла дверь. Когда М. добился, чтобы его впустили, теща стала выгонять его, ругать, выталкивать на улицу. М. просил ее хотя бы повидать сына, выслушать его, но теща продолжала оскорблять М. и плюнула ему в лицо. Тогда он достал нож и быстрыми движениями стал наносить ей удары, все время повторяя: "На, на, на..." Затем подскочил к жене и нанес ей несколько ударов ножом. По показанию свидетельницы, вид у него был как у "больного", взгляд злой, "было страшно смотреть на него".

Потом М. быстро вышел из дома, по пути выбросил нож и тихим шагом пошел к центру поселка. Работники милиции нашли его сидящим с опущенной головой на ступеньках клуба. Выглядел он устало, на вопросы не отвечал, на приказание следовать в милицию покорно подчинился. В процессе следствия ссылался на запамятование некоторых событий, происходивших во время совершения убийств.

Исследователям бросилась в глаза замедленность мыслительных процессов (тяжеловесность мышления) представителей этого типа. Даже на простые вопросы приходилось подолгу ждать ответа. Если они рассказывают о чем-либо, то много внимания уделяют мелким деталям, не имеющим существенного значения. Их тяжеловесность проявляется и в моторике: движения скованны и замедленны.

Неуправляемый тип. Убийцы, относящиеся к этой категории, по некоторым психологическим особенностям сходны с возбудимым типом и являются его разновидностью. Но их специфика заключается в том, что по сравнению с "возбудимыми" те же личностные свойства выражены у них более ярко, и это соответствующим образом отражается на поведении, которое приобретает как бы импульсивный характер. У них, как и у "возбудимых", выражено стремление к доминированию, которое они склонны реализовать и насильственным путем. Но все-таки они редко становятся лидерами, поскольку не могут прогнозировать свое и чужое поведение, подавлять собственные эмоции, быть хитрыми и расчетливыми.

Представители этого типа импульсивны, и импульсивность является их ведущим личностным свойством, что выражается в неожиданных и кратковременных аффективных взрывах. Они несдержанны и склонны поступать по первому побуждению под влиянием внешних обстоятельств или собственных эмоций. Их крайняя вспыльчивость и агрессивность активно питаются социальной запущенностью, несформированностью нормативной системы, в первую очередь нравственной, а низкий интеллектуальный уровень предопределяет содержание интересов.

Они конфликтны: в местах лишения свободы такие убийцы выделяются тем, что нагнетают вокруг себя "грозовую атмосферу", постоянно допускают нарушения: притесняют других осужденных, недобросовестно работают, провоцируют конфликты, активно участвуют в драках. Самые суровые наказания редко оказывают на них воспитательное воздействие, в беседах же игнорируют любые доводы и аргументы.

Решающим для поведения названных лиц, как и у предыдущего типа, является не благоразумие, а неконтролируемые побуждения. Они находятся во власти своих влечений и стремления время от времени разряжать накопившийся аффект. Поэтому их поведение носит импульсивный характер, что дает основание говорить о них, как об источнике повышенной опасности и высокой вероятности рецидива насилия.

Упорный тип. Ведущее свойство убийц этого типа — повышенная устойчивость аффективно окрашенных переживаний, что может выражаться: в честолюбии, стремлении к повышению собственной значимости; в повышенной восприимчивости, болезненной обидчивости и легкоуязвимости; в ригидности (застреваемости), что у них проявляется в малой подверженности воздействию различных "сбивающих" факторов в поведении; в целеустремленности, при которой любая цель, имеющая к ним отношение, может стать сверхцелью; в злопамятности, накоплении обид; в устойчивости образовавшейся жизненной позиции и склонности к прямолинейности, решительности в поступках.

Честолюбие и целеустремленность порождают среди убийц данного типа тенденцию к лидерству. Но в отличие от "возбудимых" и "неуправляемых", такие преступники имеют четко выбранную жизненную позицию, склонны к прямолинейности и завышенной оценке собственной личности. У них черно-белое восприятие мира, в связи с чем категоричность в высказываниях и поступках, значительные затруднения в коррекции своего поведения в соответствии с новыми обстоятельствами. Целеустремленность и тенденция делать цель сверхцелью дает им возможность бросать на ее достижение все свои силы и энергию. Если это делается для того, чтобы захватить лидерство в группе, всех, кто этому сопротивляется, может ожидать жестокая расправа. Они чаще всего вполне подходят для роли лидера и успешно справляются со своими обязанностями.

Основой упорного типа личности является повышенная стойкость аффекта, его представители дольше, чем другие люди, помнят нанесенную обиду, особенно когда оказываются затронутыми их самолюбие и гордость. Поэтому их характеризуют как злопамятных, болезненно обидчивых и мстительных людей, для которых характерны такие побуждения, как месть, ревность, "борьба за справедливость". Например, Р. постоянно подозревал свою жену в супружеской неверности, следил за ней, устраивал ей "проверки". За несколько месяцев до преступления застал ее у подруги с неким К. , которого посчитал ее любовником, за что избил ее. После этого постоянно устраивал дома скандалы, бил, если она приходила поздно; однажды во время очередной ссоры, которая происходила на кухне, схватил нож и нанес жене смертельное ранение.

Активный тип. Основной личностной характеристикой убийц этого типа является повышенная активность, которая выражается в постоянно приподнятом фоне настроения и оптимизме, разнообразии интересов, постоянном стремлении к перемене деятельности, что обеспечивается присущей им способностью переключаться с одного объекта на другой и приспосабливаться к новой ситуации. При стремлении к острым ощущениям и риску у них ослаблено чувство ответственности, низкий самоконтроль переплетается с легкомыслием.

Это люди, которые хотят получить от жизни прежде всего удовольствие, отсюда тенденция потакать своим прихотям и влечениям. В поисках удовольствия они теряют грани между дозволенным и недозволенным, что часто приводит к нарушениям закона. То, что препятствует удовлетворению чрезмерной жажды удовольствия, может быть ими уничтожено, в том числе путем убийства, тем более, что они любят риск и острые ощущения,

Следует отметить также, что преступники, принадлежащие к активному типу, очень общительны, всегда на виду, не обидчивы, настроение чаще всего хорошее и приподнятое. Если бывают вспышки раздражения, то они проходят, как правило, быстро и бесследно. Им свойственна переоценка своей личности, они много обещают, но делают гораздо меньше, так как слишком быстро переключаются на другое, отвлекаются и не могут долго заниматься одним и тем же делом.

Переоценка своей личности одним из своих последствий имеет то, что они редко раскаиваются в совершенном убийстве.

Демонстративный тип. Поведение представителей этого типа определяется прежде всего сильным стремлением любым путем выделиться, добиться восхищения, удивления собой, почитания. Они любят быть в центре внимания, очень высоко оценивают себя, и самое страшное для них — остаться незамеченными. Чтобы добиться признания, они могут охотно идти на ложь, придумывать о себе разные небылицы и причем делать это таким образом, что у собеседника часто даже не возникает сомнений в их правдивости. Это люди, которые способны лгать, иногда даже не осознавая, что лгут. Они обладают богатой фантазией, склонны к позерству, могут совсем "забыть" о том, чего не желают знать.

Многие из них даже отличаются неплохими актерскими способностями, могут вживаться в роль, умеют улавливать настроение окружающих и подделываться под них. Любят рассказывать о себе невероятные истории, всячески приукрашая свою роль.

Они могут признаться в совершенном убийстве, если это произведет впечатление или само преступление демонстрирует, по их мнению, какие-то их сильные стороны, например, характер, физическую силу, ловкость, но при этом они некритичны к себе. Свойственная им необдуманность поступков часто проявляется и в совершенном преступлении, что повышает возможности их установления и задержания. Эмоции таких людей поверхностны, что в немалой степени объясняет отсутствие сопереживания потерпевшему.

Безвольный тип. Основной личностной характеристикой таких убийц является недостаток волевых качеств, поэтому их часто называют безвольными или слабовольными. Подобное личностное качество особенно отчетливо выступает в сферах учебы, труда, исполнения обязанностей и долга либо достижения целей. Они обладают повышенной подчиняемостыо, и именно по этой причине совершение ими убийств (как и других преступлений) есть следствие подчинения групповому давлению. При этом не обязательно, чтобы другие члены группы тоже обвинялись бы в данном преступлении, они вполне могут остаться в тени.

Тяга к удовольствиям, бездумность, с одной стороны, и повышенная тенденция к подчинению, с другой стороны, приводят их к нарушениям правил поведения. В местах лишения свободы "безвольные" убийцы, привлеченные уголовной "романтикой", тянутся к группам с отрицательной направленностью. Но трусость и недостаточная инициативность не позволяют таким людям добиться авторитета, поэтому лидеры указанных групп используют их для выполнения мелких поручений или в качестве объекта скрытой гомосексуальной связи.

Представители "безвольного" типа обычно живут настоящим и безразличны к своему будущему, не строят планов, не мечтают о какой-либо профессии. Интеллектуальный уровень у них низкий, что в немалой степени связано с такими их личностными свойствами, как безволие и отсутствие инициативы. Возникает впечатление, что им просто "лень подумать", а поведение целиком определяется жаждой сиюминутного удовольствия. В сложных ситуациях они иногда бывают нерешительны и робки, внешне часто производят впечатление запуганных, боязливых, тревожных и беззащитных людей.

В общении с ними трудно рассчитывать на постоянство или верность слову, тем более при отсутствии у них устойчивых интересов и привязанностей, а также при предрасположенности к наркотизации и алкоголизации.

Демонстративно-застревающий тип. Этот тип убийц вызывает особый интерес, представляя собой сочетание уже рассмотренных выше демонстративного и упорного (застревающего) типов личности. Иными словами, у таких лиц максимальная ориентация на внешние обстоятельства переплетается с устойчивостью в достижении цели. Если, например, они стремятся к лидерству, а это бывает часто, то бросают все силы на то, чтобы добиться этого. Отличаются чрезмерным честолюбием, жестокостью, повышенной ранимостью в отношении всех воздействий, затрагивающих их личность, что объясняет совершение ими убийств. Но злопамятности в той форме, которая свойственна чисто застревающему типу, у них нет, что обусловлено хорошо развитым механизмом вытеснения психотравмирующих воздействий.

Поведение "демонстративно-застревающих" убийц достаточно гибкое, в нем проявляется способность к реагированию в соответствии с изменениями внешней ситуации. Многие обладают артистическими способностями, могут неплохо сыграть принятую на себя роль, что также определяет гибкость их поведения. Умеют подчинять себе других людей и направлять их поведение на достижение своих личных и корпоративных целей, но только в той степени, в какой они совпадают с их личными интересами. В данном случае эгоизм, свойственный застревающей личности, усиливается эгоцентризмом демонстративной личности.

Они умеют производить впечатление принципиальных, имеющих свой собственный взгляд на жизнь людей, но это либо поверхностное, либо обманчивое впечатление. Углубленное исследование их личности показывает, что, если ситуация становится неустойчивой и такие лица попадают в сферу конфликтов, они готовы пожертвовать своими принципами. Подобные их личностные свойства обусловлены наличием демонстративного компонента, который существенно ослабляет устойчивость представлений, свойственную для застревающих. Это происходит из-за того, что их слова могут расходиться с делом, они гораздо больше обещают, нежели делают, всячески преувеличивая свои личные способности.

Такова типология убийц, разработанная В. П. Голубевым с соавторами. Она основана на конкретных исследованиях "живых" преступников и носит психологический характер. Данная типология больше описывает отдельные типы, схватывая их наиболее важные черты, чем объясняет причины совершения убийств представителями различных типов, хотя попыток сделать это немало. Не случайно перед тем, как изложить эту типологию, я написал о том, что она приближает к разгадке тайны убийств, но не раскрывает ее. Последнее возможно при наличии общей теории причин убийств, которая будет изложена ниже.

 

3. Жертвы

Жертвы преступлений и в особенности убийств давно привлекали к себе внимание, поскольку им принадлежит определенный и иногда немалый вклад в механизм совершения преступления. Поведение потерпевших колеблется от явно провоцирующего, даже преступного до абсолютно правомерного и нравственного. Между этими двумя полярными точками можно выделить их неосторожные и безнравственные, но не противоправные поступки. Иногда, например, в обоюдных драках, лишь удача или случайность решают, кто будет жертвой, а кто — убийцей. Отсюда далеко не однозначное отношение к потерпевшим от преступлений, причем и это неоднозначное отношение менялось в разные эпохи.

В древности, а затем и в средние века, как сообщает Ф. Арьес, считалось, что смерть не должна быть внезапной, нарушающей мировой порядок, в который верил каждый; она не могла выступать абсурдным орудием случая. Поэтому неожиданная, в том числе насильственная смерть, считалась позорной и бесчестящей того, кого она постигла. Народное осуждение, постигавшее жертву злодейского убийства, если и не препятствовало ей быть похороненной по-христиански, то иногда налагало нечто вроде штрафа. Канонист Томассен, писавший в 1710 году, сообщает, что в XIII веке архипресвитеры Венгрии имели обыкновение "взимать марку серебра с тех, кто был злосчастно убит мечом или ядом, или подобными же способами, прежде чем позволить предать их земле". Понадобился церковный собор в Буде в 1279 году, чтобы внушить венгерскому духовенству, что "этот обычай не может распространяться на тех, кто погиб случайно в результате нападения, при пожаре, обвале и иных подобных происшествиях..." Однако еще в начале XVII веке этот народный предрассудок сохранял свою силу: в поминальных молитвах за французского короля Генриха IV проповедники считали себя обязанными обелить убитого монарха от бесчестивших его обстоятельств смерти под ножом Равальяка. По мнению Гийома Дюрана, епископа Менд-ского (III в.), священное место, каковой является церковь, может быть осквернено жидкими субстанциями человеческого тела — кровью и спермой. "Тех, кто был убит, в церковь не приносят", — считал на; этом основании Дюран I.

Как мы уже знаем, в прошлые века убитые считались нечистыми, на них лежало некое пятно, резко отличавшее их от прочих, спокойно почивших естественной смертью. Конечно, древние люди вообще боялись мертвых. Э. Б. Тайлор ("Первобытная культура") пишет, что дакота в Северной Америке употребляют паровую баню не только как лекарство, но и средство очищения после убийства человека или прикосновения к трупу. У навахо человек, хоронивший мертвого, считает себя нечистым, пока не вымоется водой, освященной именно для этой цели. На Мадагаскаре никто из сопровождавших погребальную процессию не смеет войти во двор, не искупавшись, даже одежды плакальщиков, возвращающихся с могилы, подвергаются очищению.

Однако если страх перед убийцей нашему взгляду представляется более или менее ясным, если он был понятен древним людям (вспомним, как объяснял Д. Д. Фрезер знамение, сделанное Господом Каину, "чтобы никто, встретившись с ним, не убил его"), то нуждается в объяснении особое отношение к убитому. Конечно, нужно согласиться с Ф. Арьесом, что убийство есть нечто внезапное, нарушающее привычный порядок вещей, а поэтому пугающее; зримым носителем этого пугающего является покойник, насильственно лишенный жизни. Согласно средневековым церковным представлениям, кровь и сперма даже убитого могли осквернить церковь. Однако наиболее важным представляется то, что убийца какой-то невидимой, но весьма прочной цепью остается связанным с убитым. Они продолжают составлять некое пугающее единое целое, поэтому и убитый внушает беспокойство и страх.

Все это вряд ли можно назвать только первобытным или средневековым предрассудком по той причине, что между убитым и его жертвой действительно существует определенная связь, которая, согласно многим современным исследованиям, не является случайной и тем более надуманной. Единой цепью взаимной ненависти часто скованы супруги, один из которых убивает другого, сводят счеты бывшие сообщники по преступлению, мстят друг другу соперники из-за женщины или политической власти, даже потерпевшие от сексуальных преступлений, часто не ведая того, психологически бывают тесно привязаны к своему палачу. Мгновенно вспыхнувшая вражда к доселе незнакомому человеку тоже из того рокового круга, который делает опасным не только убийцу, но и убитого. Чаще всего внешнему наблюдателю непонятно, почему вдруг вспыхнула такая вражда или почему объектом полового насилия выбрана именно эта женщина, а не какая-нибудь другая. Отсутствие доступного объяснения (адекватное объяснение, конечно же, может быть найдено, но это дело сложное и не каждому понятное) делает явление странным, отталкивающим, даже враждебным. Вот почему и современные люди иногда настороженно относятся к убитым при всем том, что вполне способны испытывать сочувствие и жалость к ним.

Это одна из причин того, что смерть одного от убийства воспринимается как нечто отталкивающее и отвратительное, а других — как возвышенное, похожее на спиритуальную смерть Христа, поправшего своей смертной кончиной саму смерть.

Практически любой человек может стать жертвой убийства, особенно когда поведение убийцы подчиняется не обычной, а "больной" логике, причем такая вероятность выше в странах и регионах (городах) с высоким уровнем насилия. Здесь от самой жертвы зачастую мало что зависит, хотя, если иметь в виду всю массу потерпевших, следует выделить тех, кто по разным причинам скорее может стать жертвой агрессии.

По признаку отношения к преступнику всех потерпевших можно разделить на следующие группы: родственники и члены семьи, среди которых надо выделить юридических и фактических супругов; соседи, причем не только проживающие в одной квартире или в одном доме, но и те, которые живут рядом в деревнях (поселках) или в городах в соседних домах и знают друг друга; лица, которые работали вместе с убийцей или были как-то связаны совместной общественной, политической или иной деятельностью; проводившие вместе с убийцей досуг; потерпевшие, которые находились с преступником в товарищеских или любовных отношениях; люди, которые были лишь знакомы с преступником (в том числе совсем недавно), но их не связывали товарищеские, деловые, любовные (эротические) или иные отношения; жертвы, которых преступник (иногда с соучастниками) выслеживает для последующего нападения, иногда с целью ограбления или изнасилования, связанных с убийством, в других случаях это может быть "заказное" убийство; совершенно случайные люди, в их числе могут быть жертвы разбоев, когда, например, нападают ночью на первого встречного.

Здесь, разумеется, группировка потерпевших осуществлена на уровне общеуголовных убийств, а не жертв войны или государственного террора. Отношения убийцы и потерпевшего имеют исключительное значение для понимания их личности, причин преступного или, напротив, виктимного поведения, ситуаций жизни того и другого, равно как и ситуации самого преступления.

Я думаю, что жертвы убийц можно различать по двум признакам: личностному и поведенческому. Предвидя возражение по поводу того, что личность всегда выражается в поведении, и это особенно верно по отношению к потерпевшим от убийств, хотел бы еще раз сказать не только о мгновенно вспыхивающей вражде (например, при "хулиганских" убийствах), когда жертва ничем не успела проявить себя в поведении. Как показало изучение серийных сексуальных убийств, потерпевшие от таких преступлений, даже ничего не делая, своим видом, возрастом, манерой держаться, выражением лица, одеждой нередко могли стимулировать преступника на нападение. В том (при хулиганстве) и другом (при сексуальном нападении) случаях имело место то, что можно назвать пассивной провокацией.

В романе Ф. Дюрренматта "Обещание" сексуальный убийца, по-видимому, психически больной человек, убивал малолетних девочек, причем все они были с соломенными косичками и одеты в красные платьица. Эти их особенности включали механизм мотивации поведения этого субъекта. В данном случае ни дети, ни их родители никак не могли предвидеть столь трагических последствий.

Некоторые жертвы сексуального убийцы Чикатило были умственно неполноценными, что он сразу же угадывал, определяя очередную жертву, которая в силу названного обстоятельства отличалась излишней доверчивостью, внушаемостью, неумением адекватно оценивать складывающуюся ситуацию. Такими же чертами обладали подростки, чем Чикатило безошибочно пользовался. Еще одну группу лиц — возможных объектов агрессии точно выделял этот "интуитивный психолог" — женщин из числа бродяг и пьяниц. Им, как и олигофренам и подросткам, льстило внимание немолодого, солидного и серьезного человека, и они охотно шли за ним на свою погибель. Он их обычно "вычислял" на транспортных стоянках и станциях, заговаривал о чем-нибудь нейтральном, был спокоен и ровен, не внушая никакого беспокойства. Ему верили.

Иногда жертвы сексуальных убийств и насилий своим поведением провоцировали преступников. Начало такой провокации состояло в том, что они своим поведением как бы приглашали к половому акту или, как минимум, к совместному распитию спиртных напитков.

Таким образом, среди потерпевших обращают на себя внимание те, которые своим неосторожным или аморальным поведением способствовали насилию против себя. В таком поведении реализуются их личные качества, имеющие виктимогенное значение, можно даже говорить об их вине в их же убийстве, которая особенно очевидна, когда убийца до этого преследовал жертву, унижал, оскорблял ее. Разумеется, о вине нужно говорить лишь в нравственном и психологическом аспектах, но никак не в правовом. Это не исключает возможности привлечения даже к уголовной ответственности тех, на жизнь которых было совершено покушение, но они остались живы.

Есть очень агрессивные потерпевшие. Это те, которые сами провоцируют драки и другие конфликты своими действиями и высказываниями, в которых явно выражен вызов. Они нередко гибнут в уличных драках и в результате пьяных скандалов, в исправительных учреждениях и армии, в том числе и от рук тех, кого они доводят до аффективных состояний своими преследованиями.

В отличие от них домашние тираны, тоже весьма агрессивные, в соответствующей роли чаще выступают дома, с другими же людьми и в других ситуациях вполне могут быть несмелыми и даже робкими. У многих из них склочность и тенденция к подавлению членов семьи сочетаются с постоянным пьянством, что только усиливает их наглость и грубость. Их высказывания и все поведение свидетельствуют о значительном внутреннем напряжении и постоянной готовности к нападению и отпору, что в совокупности с их тенденцией к доминированию позволяет назвать таких людей тотальными личностями, но в домашних границах. Самые опасные те из них, которые предрасположены не только к тому, чтобы быть жертвой, но и учинять насилие самому. Я подчеркиваю их виктимогенную опасность потому, что они провоцируют других.

Можно, по-видимому, утверждать, что среди жертв убийств есть такие, которые намеренно рискуют собой, причем не следует думать, что люди с подобными влечениями обязательно хотят быть убитыми. Они чаще стремятся попасть в опасные для себя ситуации, чтобы испытать острые ощущения, хотя и не исключено, что таким путем некоторые пытаются покончить самоубийством, будучи не способны сделать это сами. Если оставить в стороне таких скрытых самоубийц, для других это своего рода игра, и их игровая активность выражается в том, чтобы создавать рискованные для себя ситуации или попадать в них. Их переживания такие же или почти такие же, какие возникают у альпинистов, скалолазов, любителей длительных морских путешествий в одиночку и других людей, часто рискующих жизнью. Субъекты с такими влечениями, ставшие жертвами убийц, бессознательно стремятся к рискованным знакомствам, принимают приглашения незнакомых людей, затевают ссоры и драки, из которых заведомо не смогут выйти победителями, без обоснованной необходимости оказываются в местах, где очень велика вероятность подвергнуться нападению, и т.д.

Это не мазохисты, которые стремятся к боли и унижению ради получения сексуального удовлетворения, хотя можно обоснованно предположить наличие лиц с таким отклонением среди жертв убийств, в первую очередь сексуальных. Их больше среди женщин. Как пишет А. М. Свядощ, в генезе махозистских тенденций у женщины в одних случаях могут играть роль проявления инстинктов сексуального подчинения, сексуальной отдачи себя. Они связаны с переживаниями чувства беспомощности, покорности, неспособности к сопротивлению. В этих случаях среди мазохистских переживаний на передний план выступает влечение быть в состоянии беспомощности (некоторые мазохистки испытывают удовлетворение, если их связывают), полной покорности и как выражения этого — быть третированной, униженной объектом любви. Отсюда желание, чтобы объект любви оскорблял, бил, заставлял валяться у его ног. В других случаях грубое обращение, третирование, побои связаны с представлением о мужской силе, мужественности, властности, в связи с чем получают положительную окраску и ведут к мазохистским тенденциям.

Объяснения мазохизма в основном носят психоаналитический характер и основываются на теории 3. Фрейда, который посвятил этой проблеме ряд работ.

Он исходил из того, что мазохизм встречается в трех формах: как условие сексуального возбуждения, как выражение женской сущности и как некоторая форма поведения. Соответственно можно различать эрогенный, женский и моральный мазохизм. Первый лежит в основе обеих других форм; его следует обосновывать биологией и конституцией. Третий в известном смысле важнейшая форма проявления мазохизма, расценен психоанализом в качестве бессознательного большей частью чувства вины. Женский механизм легче всего доступен наблюдению, менее всего загадочен и обозрим во всех своих особенностях. 3. Фрейд считал, что все три вида мазохизма связаны с сексуальной жизнью человека, но моральный в несколько меньшей степени. Этот вид мазохизма создает искушение совершать "греховные" поступки, которые затем должны искупаться упреками садистской совести или наказанием, исходящим от великой родительской силы судьбы.

Согласно 3. Фрейду, мазохизм — продолжение садизма, направленного на собственную личность, временно замещающую место сексуального объекта. Лица с сексуальными перверсиями в более поздний период, чем все остальные, пережили фазу интенсивной, но кратковременной фиксации на матери, в результате которой отождествляют себя с ней и избирают самих себя в сексуальные объекты. Таким образом, они переносят на себя возбуждение, вызванное матерью.

Формирование мазохизма является результатом сложных внут-рипсихических процессов, которые зависят от конституциональных факторов и социально-психологических воздействий. В совокупности они приводят к особым нарушениям идентификации, которые закрепляются в ходе индивидуальной жизни.

Ж. Делезу, одному из ведущих современных философов, принадлежит очень тонкое замечание по поводу мазохизма: "Краффт-Эбинг потому заговорил о "мазохизме", что признавал заслугой Мазоха воспроизведенное им в своих сочинениях какой-то особой клинической сущности, определявшейся не столько связью боль — сексуальное удовольствие, сколько расположенными глубже поведенческими моделями рабства и унижения (есть пограничные случаи мазохизма без алголагнии (сладострастного переживания боли. — Ю.А.), и даже алголагнии без мазохизма".

Для понимания поведения многих потенциальных жертв убийц важно утверждение Ж. Делеза не только о том, что возможен мазохизм без алголагнии: достаточно известны случаи индивидов с такими отклонениями, когда желаемые сексуальные переживания возникают вследствие лишь вербальных унижений без физического воздействия. Причинение боли может быть связано не с желанием получить сексуальное удовлетворение, а с потребностью рабства, унижения, растворения во власти более сильного, психологического исчезновения, отказа от самого себя. Это своего рода самоубийство или членовредительство, и удовлетворение состоит в том, что индивид с присущими ему волей, желаниями, автономностью и т.д. как бы не существует, и в то же время он есть, имея возможность наблюдать себя со стороны. К тому же, полностью подчиняя себя другому, даже на время, мужчина или женщина всецело отдаются под его защиту. Такое психологическое рабство — реальный феномен, многое объясняющий в поведении некоторых потерпевших, которые, образно говоря, буквально сами напрашиваются на насилие.

Можно предположить, что истоки рассматриваемого явления лежат в детстве, когда бьющие родители, прежде всего отец, тем самым проявляли психологическую близость к ребенку, когда побои ощущались как забота и исключительно заинтересованное участие. Ребенок в этом случае получал удовлетворение, чувствуя прочное место в сердцах своих родителей, что закреплялось в его психике. Однако физическое наказание ни в коем случае не должно быть чрезмерным, поскольку тогда будет достигнут совсем другой результат — ненависть к родителям и отчуждение от них. Иными словами, обязательно, чтобы насилие со стороны родителей всегда переплеталось с их любовью.

Стремление возвратиться в тот период своей жизни, когда существовала тесная эмоциональная связь с родителями или одним из них, может подкрепляться бессознательной потребностью понести наказание в силу обостренного чувства вины. Не исключено, что чувство вины действует самостоятельно, не подкрепляя какой-либо другой фактор.

Особое внимание я хотел бы обратить на те жертвы убийства, которые в силу возраста или состояния здоровья не могут оказать никакого сопротивления преступнику. В первую очередь это самые невинные потерпевшие — дети, которые в основном погибают от рук сексуальных убийц или тех, которые самой природой определены им в главные защитники, — родителей. В последнем случае такое чаще происходит вследствие острых семейных конфликтов или желания матери избавиться от новорожденного.

По данным В. С. Минской, полученным ею в 70-х годах, несовершеннолетние среди всех жертв убийств составили 14%. Для сравнения: лица от 18 до 25 лет — 12%, от 25 до 40 лет — 44,8%, старше 40 лет — 29,2%. В 90-х годах среди детей первого года жизни, умерших от травм и несчастных случаев, около 7% были жертвами убийств, причем мальчики в 1,5 раза чаще, чем девочки.

Пожилые женщины изредка тоже могут быть убиты сексуальными преступниками, но в целом старики больше гибнут в результате действий тех, которые не хотят больше заботиться о них, либо нападают на них в целях завладения материальными ценностями, либо, наконец, они становятся жертвами бытовых столкновений.

Лица с психическими расстройствами, как отмечалось выше, убивают нередко, но подобные же люди способны стать и жертвами убийц. Происходит это не только потому, что они излишне доверчивы и восприимчивы, не в состоянии адекватно оценить складывающиеся ситуации, как это было среди жертв Чикатило и во многих аналогичных случаях. Повышенная виктимность людей с отклонениями в психике порождается и тем, что многие из них своей агрессивностью, затевая драки и ссоры, нанося другим оскорбления, провоцируют их на насилие в отношении себя. Очень важно отметить, что сам факт наличия психической аномалии существенно препятствует должной социализации личности, ее нравственному воспитанию, формированию у человека необходимой сдержанности и обдуманности поступков.

Из общего количества потенциальных потерпевших от убийств могут быть выделены лица, которые по своему социальному, в том числе должностному, положению и соответствующему поведению обладают повышенной предрасположенностью стать жертвой убийства: государственные и политические деятели, предприниматели, финансисты и вообще богатые или относительно богатые, хорошо обеспеченные люди, о чем известно окружающим; лица, связанные с оборотом, хранением, транспортировкой денежных средств, в первую очередь инкассаторы, кассиры, работники хранилищ и т.д.; сотрудники правоохранительных органов: сотрудники уголовного розыска, аппаратов по борьбе с организованной преступностью, спецподразделений по борьбе с терроризмом, следователи, судьи, одним словом, все те, которые часто входят в непосредственный контакт с преступниками; военнослужащие, особенно в "горячих точках", не говоря уже о войне.

Следует также выделить группу повышенного риска, стоящую на ином социальном полюсе. Ее составляют: члены преступных организаций и "работающие" на них (например, наемные убийцы, сбытчики краденого), которые могут как стать жертвами конкурентов, так и погибнуть в результате действий правоохранительных органов; члены экстремистских организаций, смерть которых возможна в результате столкновения с милицией (полицией); проститутки, которые могут стать жертвами сутенеров и иных преступников. К последним можно присоединить и тех, кто тоже находится на самой низшей общественной ступени: бродяг, попрошаек, алкоголиков, наркоманов, которые постоянно рискуют. С ними тоже сводят счеты такие же, как они, а грабят и убивают не только тех, кто богат, но и тех, кто почти ничего не имеет, но это "почти" способно стать объектом нападения.

Защита от насилия всех перечисленных категорий потерпевших весьма различна. Наибольшей обладают главы государств и правительств, ведущие политики и далее по нисходящей, а большинство должны рассчитывать на свои силы. Попрошайки и бродяги, среди которых немало старых и немощных людей, даже и своих сил не имеют. И хотя мудрая поговорка гласит, что нищему пожар не страшен, их, нищих, тоже грабят, поскольку среди людей не существует самой низшей ступени ни на социальной, ни на нравственной лестнице, т.е. после той, которая кажется ниже всех, оказывается еще одна. В. М. Дорошевич, дореволюционный русский публицист номер один, в своей замечательной книге "Сахалин" рассказал об алкоголичке-проститутке, которая за гроши продавала себя местным каторжанам и, собрав несколько копеек, спешила в ближайший кабак, чтобы, наконец-то, там выпить. Но один тоже совершенно опустившийся алкоголик, зная о том, что она в этот день "заработала" свои гроши, поджидал ее по дороге, чтобы ограбить и выпить самому.

Президенты, монархи и главы правительств всегда были излюбленной мишенью жаждущих славы (даже посмертной) любой ценой фанатиков, политических противников, тираноборцев-"идеалистов", патриотов и т.д. Убийцы лидеров столь высокого ранга по большей части погибли в момент покушения, позднее, но не по приговору суда (так погиб убийца президента Кеннеди), в результате казни.

В разделе "Убийство и смерть" я отмечал, что наука имеет очень мало информации о предсмертных переживаниях и состояниях тех, которые стали жертвами убийств. Тем более ценны сведения, полученные от лиц, скончавшихся вследствие полученных повреждений, но некоторое время наблюдавшихся врачами и успевших сообщить об обстоятельствах совершенных против них посягательств окружающим или сотрудникам правоохранительных органов. Такие сведения были получены В. В. Гориновым по результатам анализа тринадцати посмертных судебно-психиатрических заключений о психическом состоянии потерпевших и их способности при жизни правильно воспринимать обстоятельства, имевшие для них столь трагическое значение, и давать о них показания.

Все потерпевшие (девять женщин и четверо мужчин) в возрасте от двадцати одного до пятидесяти трех лет, не страдавшие психическими заболеваниями, погибли от тяжелых повреждений головного мозга или внутренних органов. У всех этих лиц на фоне тяжелого соматического или неврологического заболевания имели место более или менее выраженные расстройства сознания, обусловленные или непосредственно травмой головного мозга или нарушениями нейродинамики, возникшими под действием токсических или аутотоксических факторов. Эти психические расстройства продолжались от нескольких часов до двух суток. При этом различались формы нарушения сознания по типу выключения, угнетения, дефицита, количественного снижения психической деятельности — оглушение, а также "продуктивные" — по типу помрачения, дезинтеграции (делирий, сумеречные расстройства и др.).

Первая группа обследованных (они не могли правильно воспринимать обстоятельства происшествия) характеризовалась глубоким помрачением сознания, возникшим на фоне выраженной интоксикации или в остром периоде тяжелой травмы головного мозга. Жертвы из этой группы были значительно ослаблены, двигательно заторможены, повышенно сонливы. Речевой контакт с ними был затруднен, преобладал односложный характер ответов в основном по типу "да- нет". Высказывания отличались отрывочностью и противоречивостью. Они то называли каких-то конкретных лиц, которых будто бы видели в момент совершения преступления, то говорили, что ничего не помнят, то заполняли провалы памяти ложными воспоминаниями. Сознание их было "спутанным", периодически были возбуждены, разговаривали сами с собой. Двигательное беспокойство сменялось вялостью и безразличием; вопросы им приходилось повторять неоднократно.

Экспертиза отметила у представителей этой группы затруднение восприятия, нарушение ориентировки во времени и окружающем, беспорядочное, отрывочное отражение реального, непоследовательность мышления, отсутствие внутрипсихической переработки, выпадение психомоторных актов и т.д.

Вторая группа обследованных (у них отсутствовали признаки расстроенного сознания) отличалась сохранностью адекватных реакцией на окружающее, полной ориентировкой в месте, времени и собственной личности, осмысленном и дифференцированном характере ответов. Отсутствие помрачения сознания, обманов восприятия, бредовых идей, ложных узнаваний, доступность контакту, последовательное воспроизводство обстоятельств происшедшего давали основание считать, что названные потерпевшие могли правильно воспринимать обстоятельства совершенных в отношении них преступлений.

Тела убитых иногда расчленяют. Делается это, в основном, по следующим мотивам:

ради того, чтобы избежать уголовного наказания. В этих же целях иногда еще обезображивают лицо покойника;

ради того, чтобы реализовать свои некрофильские тенденции. Например, среди преступлений Асратяна, осужденного за ряд убийств, изнасилований и разбоев, обращает на себя внимание такое: однажды к нему в квартиру вечером пришел гость, который крепко выпил и уснул на кухне. Асратян не смог разбудить его, а поэтому потащил в ванную, там убил и расчленил тело, отдельные его куски в течение ночи выносил из дома и разбросал в разных местах. На мой вопрос, почему, если он не хотел терпеть у себя дома уснувшего пьяного, он просто не вытолкнул или не вышвырнул его на улицу, Асратян дал более чем красноречивый ответ: "Я об этом не подумал" (?!);

ради того, чтобы показать свою полную и безоговорочную победу над убитым, особенно в случаях давно желанной мести. В древней кельтской саге о Тристане и Изольде, перешедшей затем в литературу ряда европейских стран, есть такой эпизод. Убив Генелона, коварного врага его сеньора Тристана, Горвенал "расчленяет его всего, как зверя, добытого псовой охотой, и удаляется, унося отрубленную голову". Затем он привязывает ее за волосы у входа в шалаш, где спали Тристан и Изольда, дабы порадовать их, когда они проснутся.

Так поступали и боги. Древнеегипетский злой бог пустыни Сет, желавший править вместо своего брата Осириса, бога производительных сил природы и царя загробного мира, убил его и разрубил тело на четырнадцать кусков, которые разбросал по всему Египту. Жена и сестра Осириса Исида (инцест в древнем мире был весьма распространен) собрала все части тела, кроме фаллоса, и погребла в Абидосе. Очевидно, фаллос остался в земле потому, что считался символом плодородия, увековечения жизни и активной мощи и, находясь в земле, мог наиболее успешно выполнять эту свою важнейшую функцию, тем более, что он был божественным.

Когда расчленяют или сжигают тело убитого, человека уничтожают дважды: сначала лишают жизни, а затем ликвидируют тело — в этом и заключается окончательная победа. Даже не сожжение, а "только" разделение тела на отдельные куски приводит к тому, что оно, естественно, перестает быть единым целым. Люди, эти творцы богов, моделируя поведение некоторых из них, поступали вполне логично и дальновидно, поскольку тем самым создавали предпосылки для оправдания собственных аналогичных действий. Сожжение — это еще и попытка уничтожить дух или душу жертвы.

В заключение следует сказать еще об одной категории жертв убийств, которая до сих пор не привлекала к себе должного внимания. Это те, которые не принимали сколько-нибудь существенного участия в конфликте, приведшем к трагедии, либо вообще не участвовали в нем. Ими могут быть случайные прохожие, соседи, дети, в том числе малолетние — члены семьи убийцы или жертвы и т.д. Они становятся потерпевшими в основном в силу того, что убийцей движет потребность глобальной деструкции, уничтожения всех вокруг, причем здесь часто наблюдается состояние аффекта и суженное сознание. В иных случаях такие потерпевшие воспринимаются психологическим продолжением "главной" жертвы, ее стороной, которая является объектом ненависти. В подобных ситуациях убивают, например, соседей, если они защищают жену или иного члена семьи, детей, которые по ощущению убийцы есть часть матери, на которую изливается основной гнев.