В Коктебель скатились на автомобиле около полудня. Осторожно пропетляли через болгарскую деревню. Остановились возле группы особнячков, хотя и нехитрых, но все же отличавшихся от однотипных болгарских домов некоторыми «архитектурными излишествами». Особенно выделялся дом поэта Максимилиана Волошина, который Таня узнала по характерной округлой граненой башне с высоченными окнами. Собственно, раньше Таня видела только эту башню, так как за ней все утопало в старом парке писательского дома отдыха. Теперь, при почти полном отсутствии деревьев, оказалось, что волошинский дом выглядел чем-то вроде маленького европейского замка, дворянского гнезда, образуемого кучкой разномастных построек, слепленных воедино и воздевающих посередине вверх из своих недр башню-донжон. Дом Волошина стоял на краю поселка, за ним был округлый мостик через ручей, а дальше в сторону Феодосии расстилалась пустошь, усеянная пучками травы.

В поселке было довольно шумно и многолюдно. В улочках между домиками пестрело от летних балахонов, а еще больше их оказалось там, где, судя по расположению волошинского дома, появится добротная коктебельская набережная Таниных времен, уставленная в те же времена десятками кафешек. Сейчас на этом месте был лишь невысокий откос, покрытый кое-где вытоптанной и выжженной травой. А в основном, песком и мелкими камешками. Сам пляж сиял золотом. Попадались среди этого замечательного золотистого песочка и камни, но это была не только банальная булыжная галька, а и разноцветные маняще-драгоценно посверкивавшие камешки.

Бросалось в глаза, что почти все встреченные не только у моря, но и в поселке, были босы, а женщины одеты гораздо проще и откровеннее, чем в Судаке и в Феодосии. В сухом воздухе холмисто-степного коктебельского пространства веяло свободой.

Поселок обошли в поисках жилья довольно быстро, это не заняло много времени, хотя проведать пришлось чуть ли не все местные дачи. Почти везде хозяева и прислуга разводили руками: все занято, очень много приезжих. В гостинице «Центральная», усеянной рекламой ванного заведения гостиничной хозяйки (Ванны Цефраковой. Теплая морская ванна. Цена 50 коп.), места оказались забронированы на две недели вперед. В гостинице «Первоклассная» нашелся только один свободный номер. Отправились искать жилье в болгарскую деревню, но и там все сдаваемые комнаты оказались заняты. Смогли только договориться в одной хате, чтобы переодеться и умыться, и оставить вещи до вечера. Хата, кстати, поразила ультрасовременным дизайном интерьера: круглые табуретки и низенькие круглые чайные столики, изобилие керамических и начищенных металлических круглых блюд разного диаметра на стене. Ярко-красные напольные дорожки, подушечки вдоль стен. Хоть ресторан открывай. Класс!

Оставив вещи и переодевшись, Таня с тремя спутниками отправилась обедать в прибрежное кафе «Бубны». В архитектурном отношении это заведение, торчавшее над самым пляжем, у края откоса, было очень примитивным Большой прямоугольный сарай с двускатной крышей. Скат продлевался далеко за пределы стены, образуя навес, подпертый высоким кривым бревном. И несколько столиков за пределами навеса, возле самого моря. В общем, барак. Но фишка была не архитектуре. Торец барака кричал яркими надписями и картинками, густо и вызывающе хаотично разбросанными по дощатой стене.

Почти все стены в «Бубнах» оказались разукрашенными в том же духе.

В картинках преобладали всякие закуски, но попадались и изображения людей. Внимание Тани привлек рисунок с солидным и довольно толстым господином, сопровожденный старинно-кладбищенской надписью:

Еще более грузный мужчина, завернутый в оранжевое античное одеяние, характеризовался следующим текстом:

Последний персонаж был явно центром внимания в Коктебеле, о Волошине обнаружилась еще одна надпись:

Впрочем, преобладали в настенных росписях все-таки характеристики и визуальные образы товаров, а не потребителей:

О негастрономической стороне жизни в Коктебеле тоже оказалось возможным узнать из бубновских фресок.

Довольно эротическая картинка с изображением гетеры в легком одеянии прозрачно намекала своим видом и надписью:

При виде одной из картинок Таня даже рассмеялась вслух. Нарисован был мужчина в черном котелке, черном костюме, с усатым лицом и стоячим воротником. Надпись при нем назидательно поясняла:

Под конец обеда Таня не удержалась и спросила бармена, в чем же, все-таки, состоят многочисленные коктебельские соблазны, кроме, конечно, моря, солнца и замечательного заведения «Бубны».

— Вольные нравы, сударыня, присутствие знаменитостей и отменный пляж с особенными камешками, — охотно ответил бармен. — Несмотря на старания госпожи Дейши-Сионицкой и общества курортного благоустройства, нравы у нас все более вольные. А вот прелестного песку становится все меньше. Вывозят подводами на бетонные работы-с. И песку все меньше, и камешков. Еще лет пять, и растащат коктебельские самоцветы. В это году приезжих втрое больше противу прежнего. Так что спешите отдыхать в Коктебеле.

— Самоцветы? — Откликнулся Семен Терентьевич, повернувшись всем корпусом. — Какие же?

— Очень разные встречаются. Сердолики, агаты, халцедоны, яшма, да многие. Их даже охотно покупают туристы в Ялте. Товар так и называется: «коктебельские камешки». Такого пляжа с драгоценными россыпями нигде больше в Крыму нет. Потому здесь не только дети, но и взрослые рыщут по пляжу, особенно на рассвете. Просеивают, что море вынесло. Попадаются очень ценные экземпляры-с.

— Ох, это по мне. Люблю я это дело, камушки-то, — мечтательно заговорил Семен Терентьевич. — Да чему удивляться, мне ведь это на роду написано. Яхонтовы мы. Так-то. Как увижу камень драгоценный, так сердце и загорается. Только ведь на жалованье мое не шибко разгуляешься. А на подарки мне фортуна не щедра. Видно, счастье дуракам бывает. Вот ведь прямо на моих глазах случай был. Эмир Бухарский, в который раз, в свое крымское имение пожаловал, да на симферопольском вокзале расположение духа у него хорошее случилось. И сразу двоих железнодорожников перстнями одарил. Рубиновыми. То бишь, с красным яхонтом. Так ведь я же Яхонтов! И чин у меня поболее! А этим дуракам досталось. Слыхал я, что на той же неделе один из тех болванов перстенек-то эмирский продал, да в запой ушел.

— А чего вдруг этот эмир перстнями разбрасывался перед дураками? — спросила Таня.

— Так ведь это же Эмир Бухарский. Неужто не слыхали о его чудачествах? Ну, то, что у него два дворца в Ялте, так то еще мелочь. А вот подарками он сыпал, как никто другой. Мог запросто даже орденом бриллиантовым наградить какого-нибудь крымского чиновника, за сущий пустяк. За красивы глазки, можно сказать. Орден называется «Золотая звезда Бухары». Да что там орден! Он русскому флоту целый крейсер подарил! Или миноносец… Запамятовал, — Семен Терентьевич сокрушенно вздохнул.

Помолчали. Заговорил бармен.

— Еще наш курорт славен литераторами. Вот уже лет пять как приезжают многие известные литераторы погостевать, а некоторые уж и дачи приобрели в собственное владение. На шоссе домик доктора Вересаева, известного писателя. Может, читали? «Записки врача». У моря дом детской писательницы госпожи Манасеиной. Гумилев бывал у нас, модный поэт. Граф Алексей Толстой, известный проказник. Ну, и, конечно, Макс Волошин. Да сама природа подсказывает: быть в Коктебеле поэтам. Вот ежели всего несколько шагов сделаете, станете на пляже да посмотрите вправо на Карадаг, то увидите в этой горе профиль Пушкина, обращенный к морю. Многие завсегдатаи наши, впрочем, уверяют, что это профиль господина Волошина.

— А самого Волошина где сейчас можно увидеть?

— Я слышал, он отправился сегодня в горы надолго, и увел с собою толпу поклонников. До заката едва ли вернутся.

— А кого сейчас еще из известных можно увидеть в поселке? Прямо сейчас.

— Часа полтора назад у нас тут подкрепился граф Толстой. Говорил, купаться идет. Пройдите вдоль моря, авось увидите. Ищите там, где женщины.