После крохотных поселочков Феодосия показалась мегаполисом, шумным, разноплеменным. Одновременно азиатским и европейским.

Таня спешила нагуляться по городу, впитать в себя впечатления, потому что через два дня предстояло возвращаться в Симферополь. Впечатления были яркими.

Она нашла несколько отличных видовых площадок. С них открывался вид на гораздо более стильный городок, чем та Феодосия, которую она знала раньше.

Большие деревья росли, в основном, на европеизированных, относительно широких улицах в центре, у порта, а большая часть застройки была морем камня и глины, без садов и аллей. Одно-двухэтажные домики теснились друг к другу. Стены и маленькие окошки, покатые крыши, снова крыши и стены, стены, стены. Красно-коричневый ковер традиционных, одинаковых черепичных крыш уходил плавно вверх от моря. Эти черепичные крыши, почти не разбавленные зеленью, придавали городку совершенно средиземноморский облик. Напоминали картины девятнадцатого века на неизбежную для каждого тогдашнего художника итальянскую и античную тематику. И особенно впечатляло здание, которое господствовало над пейзажем, расположенное на холме и открытое взгляду со многих точек города. Это здание казалось издалека точной копией афинского Парфенона: классический белый параллелепипед под двускатной крышей, с шестью высокими античными колоннами на торце, с шеренгами колонн по длинным бокам. Здание стояло на крутом холме и, в сочетании с расстилавшейся под ним во все стороны архаичной застройкой, создавало ощущение чуда.

В центре города цельность вечного средиземноморского стиля уступала место пестроте портового города. Мундиры и пиджаки, фуражки и канотье соседствовали в толпе с восточными одеждами самого разного типа, с чалмами и фесками, с чадрами и тюбетейками. В восточных одеждах попадались и рыжеволосые европеоиды, и жгучие брюнеты-монголоиды. Чопорная женщина западноевропейского вида вела за руку двоих белобрысых курносых детишек с мексиканскими сомбреро на головах. Мелькали с плетеными корзинками женщины в красно-белых украинских вышиванках и женщины в татарских, еще более ярких, платьях. Прошел белокурый чубатый парень в фольклорном русском костюме, разве что без балалайки и медведя: красная подпоясанная косоворотка, сдвинутая на ухо фуражка, неширокие шаровары в вертикальную полоску, черные сапоги. Вышли из магазинчика четверо шумных матросов в смешных бескозырках с помпоном.

На большой улице Итальянской, где жила Таня в гостинице «Европейская», фасады были помпезные, многоэтажные, как у дореволюционных домов Киева и Одессы. Встречались на этой улице и типичные итальянские аркады, а в них — магазинчики с восточными товарами: посудой, шелком, атласом, со всяческими накидками и покрывалами, затейливо узорчатыми, шитыми золотом и серебром, с шерстью всех цветов. Продавали в магазинчиках на Итальянской и восточные сладости.

Таня поделилась своим удивлением с Андреем, который сопровождал ее в эти два феодосийских дня:

— Тут восточных людей, по-моему, как в Стамбуле.

— Когда Феодосия была еще Кафой, до российского завоевания Крыма, ее так и называли иногда: Кучук-Стамбул. Это означает: Малый Стамбул. Здесь был крупнейший рынок рабов во всем Северном Причерноморье, и многих других товаров тоже. Украинских и русских девушек на здешнем рынке продали сотни тысяч в одном только семнадцатом веке. Со времен екатерининского завоевания тут, конечно, турок и татар поубавилось. Зато со времен завоевания Россией Средней Азии, наоборот, прибавилось. Сегодня еще не так уж и много мусульман на улицах, а бывает намного больше, когда приезжают большие группы паломников.

— Паломников?

— Да, которые в Мекку. Для мусульманина самое важное дело — съездить в Мекку и Медину. То есть совершить хадж. В Феодосию, начиная с конца девятнадцатого века, съезжались ежегодно несколько тысяч паломников, из Бухары, Хивы, Северного Кавказа, Поволжья. В Феодосии они садились на специальный турецкий пароход, который вез их в Стамбул. Потом из Стамбула через Османскую империю, через пустыни, добирались до Аравийского полуострова. Обратно ехали тоже через Феодосию. Здесь паломников после возвращения держали в карантине, потому что они ж приезжали из районов эпидемий. А после карантина их отпускали домой.

Диковинки были всюду. На берегу моря в Феодосии тоже оказалось много необычного. Забавно выглядели деревянные домики на сваях, над водой, похожие на голубятни. Это — купальни. В них переодеваются и из них заходят в воду по специальным сходням. На краю города, у моря, — новенькие роскошные виллы. Одна, издателя Суворина, — в стиле итальянских приморских средневековых замков, с круглой мощной башней у самого пляжа и с тонкой высокой индийской башенкой чуть поодаль от берега. Другая, табачного фабриканта Стамболи, — как пышный дворец в мавританском стиле, с кучей башенок и куполов. И еще несколько мини-дворцов: господина по фамилии Крым, и еще кого-то. Они не отличались особой тонкостью вкуса, но все-таки придавали нарядность берегу. Тем более, что вдоль прибоя тянулась на многие сотни метров железная дорога, внося совершенно ненужную на курорте ноту индастриала.

Но первое, что бросалось в глаза в заливе, — стоявшие в гавани шхуны, с мачтами, с натянутыми канатами, веревочными лестницами, с нависающей над поверхностью воды кормой. На один из кораблей по трапу заносили бочки. Не кранами железные контейнеры, а грузчики катили настоящие бочки, дощатые, наверняка просмоленные!

Даже с убранными парусами эти шхуны смотрелись романтично. А вчера вечером Таня, сидя на лавочке над прибоем, увидела, как на горизонте появилось белое пятнышко, вскоре оно прорисовалось двухмачтовым парусником, и в лучах заходящего солнца корабль подошел так близко, что можно было различить, во что одеты люди на борту. Эта была классическая двухмачтовая шхуна, с гордо задранным бушпритом на изящной носовой части. Очень настоящая, в отличие от тех декораций, которые сооружали в конце двадцатого века в качестве ресторанов при набережных. И, что самое невероятное: все пять парусов шхуны были розовато-оранжевого, почти красного цвета! Еще б чуть-чуть, и алого! Понятно, что дело не ткани, а в заходящем солнце, но какой вид!

Черт, да ведь Грину не так уж много пришлось придумывать! Вот оно, перед глазами! Таня в детстве читала Грина, то были последние годы его культа, отголоски. Читали тогда его как бы по инерции, и восторга он у Тани не вызвал, как и фильм шестидесятых годов с Анастасией Вертинской. Ей казалось, что вся эта история с алыми парусами как-то уж слишком сказочна и, наверное, оттого приторна, даже фальшива. Но вот она, шхуна, с пятью почти алыми парусами. Приближается к городку с его черепичными крышами, тесными улочками, просмоленными бочками, с не знающими порнографии мечтательными девушками, высматривающими на улице знакомую чудаковатую фигуру Макса Волошина и весело кричащими ему: «Поэт, скажите экспромт!»