Неожиданный посетитель. Ограбление почты

Мы сидели с Путилиным в его кабинете, когда вошел помощник моего славного друга и обратился к нему:

— Важный посетитель!

— Кто такой?

— Олонецкий губернатор Григорьев.

— Ко мне, по делу?

— Да.

— Попросите, голубчик, его!

Помощник Путилина скрылся за дверью.

— Каково, доктор?

— Ты о чем, Иван Дмитриевич? — спросил я.

— Помилуй Бог, какие тузы стали приезжать к нам! Говоря откровенно, меня живо интересует, по какому делу мог пожаловать ко мне олонецкий губернатор. При чем я и Олонецкая губерния?

— Ну, положим, что ты, Иван Дмитриевич, — не только деятель всероссийский, а даже интернациональный: производил же ты розыски в Париже.

Появление губернатора прервало наш разговор.

Это был еще не особенно старый, высокий, худощавый человек.

Одетый в форменный сюртук со жгутовыми погонами со звездой на левом боку, Григорьев производил всем своим обликом впечатление истого бюрократа-служаки.

— Имею честь видеть Ивана Дмитриевича Путилина? — начал он.

— Да. К вашим услугам. Чем могу быть полезен?

— Я к вам приехал, ваше превосходительство, по совету министра внутренних дел.

Губернатор произнес это торжественно: дескать, чувствуй и цени, от какой персоны пожаловал я к тебе.

Путилин равнодушно и холодно смотрел на губернатора.

— Да, я был с докладом у его сиятельства, вызванный из Петрозаводска, и когда я рассказал ему о некоторых таинственных происшествиях, имевших место в моей губернии, он сказал мне: «Обратитесь к нашему знаменитому начальнику сыскной полиции Ивану Дмитриевичу Путилину; он один только в состоянии помочь вам».

— Что же это за таинственные происшествия, ваше превосходительство? — спросил Путилин.

— Ограбление почт.

Путилин удивленно взглянул на губернатора.

— Ограбление почт? При чем же тут «таинственность»? Обыкновенные случаи грабежа, разбоя. Разве только в одной вашей губернии случаются подобные оказии?

— Благоволите выслушать меня подробно, ваше превосходительство, проговорил губернатор. — Конечно, я согласен с вами, что ограбление почты — не Бог весть какая важная и необыкновенная штука. Но дело в том, что за последнее время случаи ограбления стали страшно учащаться.

— Что же делает ваша полиция и все иные власти, ваше превосходительство? — насмешливо спросил Путилин.

Губернатора чуть-чуть передернуло.

— Должен сказать вам, что несмотря на все старания, злодеи остаются неуловимыми, словно им помогает сама нечистая сила.

— В которую вы, конечно, не верите, ваше пр-во? — так же насмешливо вставил Путилин.

Губернатор побагровел.

— Я так полагаю-с, ваше превосходительство! — выпалил он. — Я думаю, что нам с вами при нашем чине не подобает и не приличествует верить в чертей и дьяволов.

Путилин вынул записную книжку.

— Ну-с, ваше превосходительство, будьте любезны ответить мне на несколько вопросов. Скажите, где происходят случаи ограбления почты?

— На тракте между Петербургом и Архангельском.

— В различных местах?

— В последнее время все больше на одном месте.

— Где именно?

— За Вытегрой, близ села Бараны.

— Так. Что же: ограбления почты сопровождаются убийствами?

— Во всех случаях, а было их около десяти, и ямщик и почтальон были убиты.

— Разве почта следует у вас без охраны?

Губернатор покраснел.

— Действительно, это было непростительной оплошностью со стороны местного начальства отправлять почту без вооруженного конвоя, — пробормотал он.

— Вооружен был, стало быть, один лишь почтальон?

— Да. У ямщиков, наверное, оружия не было.

— Каково мнение обо всем этом судебного следователя?

— Он заявил мне после последнего ограбления почты, что, очевидно, в лесу, прилегающем к шоссе — тракту, ютится шайка разбойников-головорезов. Они устраивают засаду. Лишь только появляется почта, они выскакивают, грабят и убивают.

— Что же вы предприняли, узнав это? — продолжал Путилин.

— Я распорядился послать отряд солдат, дабы они обыскали весь лес.

— И солдаты не обнаружили никаких следов разбойников? Ни малейших?

— Да. А вы откуда же это знаете, ваше превосходительство? — удивился губернатор Григорьев.

Путилин улыбнулся.

— Если бы следы были найдены, вы не обратились бы ко мне… Кстати, вы не знаете, каким способом были умерщвлены почтальоны и ямщики?

— Ударами топора, в двух случаях черепа несчастных были разбиты, очевидно, дубинами.

— Пойдемте далее, ваше превосходительство, — продолжал свой опрос Путилин. — Скажите, каким образом было обнаружено последнее ограбление почты? Может быть, у вас есть донесение с собой?

— Вы не ошиблись, ваше превосходительство. Едучи в Петербург к министру, я захватил с собой кое-что относящееся этих непостижимых злодеяний. Вот все, что касается последнего ограбления.

Губернатор Григорьев вынул из щегольского портфеля несколько бумаг и протянул их Путилину.

Мой знаменитый друг углубился в их просмотр.

— Я слышал от министра и о вас, доктор, — обратилось ко мне его губернаторское превосходительство. — Граф рассказывал о вас, как о непременном спутнике Ивана Дмитриевича.

— Да, ваше превосходительство, мне улыбается частенько счастье присутствовать при замечательных розысках моего друга, Ивана Дмитриевича, — ответил я.

Путилин окончил просмотр бумаг.

Он сидел, низко опустив свою голову, и что-то чертил указательным пальцем по столу.

По своей всегдашней привычке он бормотал сам про себя отрывистые слова: «Гм… А почему бы не так?.. Ага! А если так…»

Губернатор, не знавший моего гениального друга, глядел на него с удивлением.

Наконец Путилин поднял голову.

— Что же вам, собственно, угодно от меня, ваше превосходительство?

— То, чтобы вы помогли мне вашим мудрым советом, глубокоуважаемый Иван Дмитриевич, — ответил губернатор. — Я должен сознаться вам, что положение вещей весьма тревожно. Население в панике. Эти повторяющиеся ограбления почты навели ужас на обывателей. Все боятся посылать ценную корреспонденцию, а так как у нас немало торговых предприятий и людей, то вы поймете, какая получается путаница… Вот и теперь один богатый сибиряк сидит и трясется, ожидая моего возвращения. Он явился ко мне и прямо заявил, что не рискует послать крупную сумму денег. Не буду скрывать, Иван Дмитриевич, что на меня идут большие нарекания, меня упрекают в бездействии власти, в отсутствии административной распорядительности, словом, на меня, как на Макара, повалились все шишки. Помогите, родной, вызвольте из беды! Вовек буду благодарен вам!

Путилин потер рукой лоб.

— Но как это сделать? Советом я не могу спасти вас, ибо тут на месте, в Петербурге, я не могу ориентироваться. Ехать туда?

Губернатор схватил и пожал обе руки Путилина.

— Ах, если бы вы согласились на это! — вырвалось у него.

— Вы говорили об этом с министром?

— Он предоставил вам carte blanche. Он сказал: «Пусть Иван Дмитриевич поступает так, как найдет лучшим».

Путилин посмотрел на меня.

— Что же, доктор, кажется, надо ехать?..

— О, разумеется! — воскликнул я, обрадованный возможностью принять участие в новом розыске-похождении моего славного друга.

— Нельзя же, на самом деле, хладнокровно закрывать глаза на эту бойню людей, надо же изловить хитроумных злодеев. Говоря откровенно, мне не особенно улыбается это путешествие, потому что я занят в настоящее время раскрытием одного чрезвычайно темного и запутанного дела.

— Ради Бога, Иван Дмитриевич, выручите! — взмолился олонецкий губернатор.

— Хорошо. Мы выедем завтра. А теперь скажите, пожалуйста, какова форма ваших почтальонов?

Губернатор принялся объяснять.

Путилин, вооружившись карандашом, зарисовывал его слова.

— Так похоже? — протянул он рисунок губернатору.

— Великолепно! — воскликнул тот. — А для чего вам это?

— В моей костюмерной нет такого костюма. А я… люблю пополнять ее разными новинками.

После этого приступили к обсуждению маршрута.

— Итак, как мне ближе и удобнее всего высадиться, чтобы попасть на место последнего ограбления почты?

— Вы можете слезть, Иван Дмитриевич, на пристани Вознесения.

— Отлично. До нее мы доедем вместе. Кстати, в селе Бараны вам приходилось когда-нибудь бывать?..

— Один раз проездом, когда я производил ревизию.

— Ну-с, вот и все. Завтра вы потрудитесь заехать за мной. Ты пойдешь, доктор?

— О! Что за вопрос?! — воскликнул я.

— Так стало быть, дело за нами. Пока всего хорошего!..

Когда губернатор покинул кабинет, Путилин подошел ко мне и сказал:

— А знаешь ли ты, докториус, что это очень опасное дело?

Я встревожился за моего великого друга.

— Ты находишь?..

— Да. Это, безусловно, опасное дело. Один неверный шаг — и все может окончиться катастрофой. Поэтому я должен предупредить тебя об этом, ибо совершенно не желаю подвергать твою жизнь опасности. Откажись лучше от поездки. Я возьму с собой X., моего любимого агента.

Я горячо и негодующе отверг это.

— Как тебе не стыдно, Иван Дмитриевич, говорить мне это? Разве мало мы с тобой вместе «сломали» похождений? Неужели я оставлю тебя в таком деле, где тебе угрожает опасность? За кого же ты меня считаешь? Смерть так смерть, но вместе; кажется, я до сих пор не был трусом, не боялся опасностей.

— Ну ладно, старый дружище, быть посему! А теперь давай распоряжаться.

Путилин призвал к себе помощника.

— Я уезжаю завтра, голубчик. Управление передаю в ваши руки. Я подготовлю вам кое-какие инструкции.

— Ах, Иван Дмитриевич, скоро ли вы сделаетесь домоседом! — воскликнул талантливый помощник.

— Помилуй Бог, что же делать, когда на Путилина такой спрос?! Не угодно ли: олонецкий губернатор пожаловал за мной!

— Серьезное дело? — озабоченно спросил помощник.

— Да. Пошлите Васильева за моим портным, пусть почтенный Яцикович явится немедленно.

 

Две формы. Два короба

Приблизительно через час явился Яцикович, славный еврей— портной, которого очень любил Путилин.

— Работа есть, Яцикович, но только — экстренная!

— Ох, ваше превосходительство, вы вечно торопитесь и торопите бедного Яциковича! — с шутливым ужасом поднял вверх руки симпатичный старик.

— Некогда спать, голубчик. Слушай: надо к завтрашнему утру приготовить две формы.

— К утру?! Когда же работать?!

— Всю ночь. Напролет. Могу успокоить тебя только вот чем: формы можешь шить, как на покойников.

При слове «покойники» старик еврей даже побледнел.

— Ой, какие покойники?!

— Покойников двое: я и доктор.

Яциковича отшатнуло.

— Шутить изволите… ой, только зачем такие нехорошие шутки?..

Путилин рассмеялся.

— Успокойся, успокойся, мой славный Яцикович! Конечно, я шучу, а дело вот в чем: я сказал, что формы ты можешь шить, как на покойников, в том смысле, что не старайся шить тщательно, а просто хоть намечи, знаешь, на живую нитку.

— Какие же эти формы, ваше превосходительство?

— Одна — вот по этому рисунку. Форма, как ты видишь, почтальона. Это для меня. Другая — ямщика. Эта — для доктора. Понял?

— Это очень ясно. Успею ли только…

— Успеешь. Засади всех за работу. Ты и шапки заготовь, словом — приготовь все к завтрему, к часу дня. На деньги…

Я был поражен донельзя: «Что это значит? Для чего мой гениальный друг делает подобный заказ?»

Несмотря на то что мне, казалось бы, пора было перестать удивляться путилинским трюкам, я и на этот раз с искренним изумлением и восторгом глядел на него.

«Очевидно, — проносилось у меня в голове, — он что-то уже наметил. Но как, каким чудесным, непостижимым образом он ухитряется столь быстро, с лета, намечать свои знаменитые диспозиции? Ведь никаких данных, следов. Он сам сказал, что ему здесь, в Петербурге, темно, что осветить и раскрыть злодеяния он может только на месте».

Старик-портной ушел.

— Васильев, тащите два короба! — приказал он агенту. — Знаете, те, два, легкие.

— Знаю, ваше превосходительство! — ответил агент.

— Теперь слушайте, Васильев, вот что надо сделать: берите эти деньги и немедленно отправляйтесь закупать товар.

— Какой товар, ваше превосходительство?

— Всякий, голубчик, всякий, а чтобы для вас стало совсем ясным, добавлю, что товар коробейный. Понял?

— То, чем торгуют коробейники?

— Ну да! Возьмите красного товару, разных ситцев и тому подобной прелести, затем захватите галантерейного. Словом, предоставляю вам право по вашему выбору и вкусу набить мне подобным добром эти два короба.

Осчастливленный столь лестным вниманием своего знаменитого начальника, юный агент с сияющим лицом помчался исполнять поручение Путилина.

Путилин посмотрел на меня и расхохотался.

— Помилуй Бог, доктор, какое у тебя глупое лицо! — воскликнул он.

— Благодарю покорно, Иван Дмитриевич, — ответил я. — Скажи, пожалуйста, для чего это тебе понадобились короба с товаром?

— Мы будем торговать.

— Час от часу не легче! Его превосходительство и доктор медицины в роли коробейников!..

— До завтра, доктор. Я заеду за тобой. Приготовься к путешествию.

 

Путешествие. Телеграмма губернатора

На другой день мы выехали в четыре часа дня на пароходе «Свирь».

Признаюсь, я чувствовал себя великолепно. Предстоящее путешествие по воде — при прекрасной летней погоде — рисовало мне заманчивые картины.

Путилин был в своем обычном ровном расположении духа, зато губернатор Григорьев волновался весьма заметно.

— Что с вами, Григорий Григорьевич? — спросил Путилин губернатора, заметив это волнение.

— Боюсь за исход дела и, главное, за вас, Иван Дмитриевич.

— За меня? — улыбнулся мой славный друг.

— Вы не знаете, Иван Дмитриевич, какие у нас в губернии водятся отчаянные головорезы! У нас ведь что ни говорите, немало «гиблых» мест.

— Ничего, Григорий Григорьевич, ничего, за меня особенно не тревожьтесь: если я не знаю ваших головорезов, зато и они не знают еще путилинских мертвых хваток. Шансы, значит, у нас одинаковые.

— Но на их стороне преимущество силы. Вы и ваш доктор — этого мало против шайки головорезов.

— Зато на моей стороне, повторяю, преимущество ловкости и находчивости. О, уверяю вас, что это посильнее самых острых топоров и ножей кровожадных злодеев!

Губернатор поглядел на моего друга с искренним изумлением: губернатору, привыкшему «наводить грозу» в своем служебном кабинете, казалось, очевидно, непостижимым, как это один человек рискует выступить на активную борьбу с неведомым количеством неизвестных злодеев.

— А скажите, пожалуйста, Иван Дмитриевич, если это не секрет, что это за большую поклажу вы везете с собой? Неужели для этого путешествия вам потребовалось столько вещей?..

В глазах губернатора светились огоньки любопытства.

Путилин лукаво улыбнулся.

— Здесь все — оружие, генерал, — спокойно ответил он.

— Как?! — воскликнул сильно озадаченный губернатор. — Эти два короба — полны оружием?

— Битком. Помилуй Бог, чего тут только нет! И револьверы, и пистолеты, и винтовки, и ножи, и кинжалы.

— Но, ради Бога, Иван Дмитриевич, для чего же вам такой арсенал? Что вы будете с ним делать?

— На этот вопрос я пока позволю себе вам не ответить, ибо я еще не в курсе дела. Вот когда я ознакомлюсь на месте…

Губернатор качал головой.

Вечером в каюте происходило совещание.

— Скоро, Григорий Григорьевич, нам придется расстаться с вами, а поэтому я должен преподать вам несколько инструкций.

Губернатор уселся против Путилина с торжественным и глубокомысленным видом.

— Итак, я с доктором высаживаюсь на пристани Вознесения.

Путилин разложил перед собой план, сделанный им собственноручно, и еще несколько листов бумаги.

— Вы следуете дальше. Тотчас по прибытии в вашу резиденцию, вы потрудитесь дать в Каргополь телеграмму следующего содержания. Пишите, ваше превосходительство.

Путилин походил в эту минуту на главнокомандующего.

Губернатор приготовился писать.

«Конфиденциально. Через двое суток отправляйте всю задержанную по моему приказанию ценную почту обычным трактом. Везти ее должны только двое: почтальон и ямщик. Конвоем возьмите четырех казаков. Старшему казаку преподайте следующие мои приказания-распоряжения, которые он должен исполнить с величайшей точностью: 1) почта должна остановиться в тридцати верстах, не доезжая села Бараны на последней почтовой станции; казаки должны всячески стараться скрыть то обстоятельство, что они конвоируют почту; 2) почта не должна трогаться в путь до тех пор, пока не явятся на почтовую станцию два лица. Эти лица — начальник Санкт-Петербургской сыскной полиции генерал Путилин и его друг. Казакам это должно стать известным. С момента появления Путилина (он сохраняет строжайшее инкогнито) казаки и все иные поступают под его команду и обязаны исполнять все его приказания. Олонецкий губернатор Григорьев».

— Написали?

— Написал. Фу-у, ну и телеграммища! — вздохнул с облегчением губернатор, привыкший только «подписываться» под бумагами.

— Да, длинненькая, — усмехнулся Путилин.

— Честное слово, Иван Дмитриевич, я ровно ничего не понимаю! — продолжал Григорьев.

— Ничего, это не беда; может быть, скоро поймете… Ну-с, а теперь, ваше превосходительство, оставьте нас наедине на полчасика с доктором. Ровно через полчаса я вас попрошу пожаловать сюда в каюту.

Губернатор, вид которого был чрезвычайно комично растерянный, покинул каюту.

 

«Ну что это такое?!» Высадка. Новая покупка Путилина

С поразительной быстротой распаковал Путилин один из коробов и вынул оттуда охапку каких-то одежд.

— Живо одевайся! — бросил он мне, начиная переодеваться сам.

— Что это за одеяние, Иван Дмитриевич? — взмолился я.

— Весьма приличный костюм деревенских фургонщиков, любезный доктор. — Платье свое прячь сюда. Торопись. Мне надо еще чуть-чуть пройтись по твоей физиономии.

Делать было нечего, я лихорадочно оделся в костюм фургонщика, действительно, весьма приличный, и вскоре началась операция с моим лицом, правда, не особенно сложная, ибо Путилин, как он заявил, желал только «затушевать черты интеллигентности».

Над собой он работал еще менее.

Несколько быстрых, гениальных по ловкости гримировки мазков — и предо мной стоял совсем незнакомый мне человек. Загорелое лицо: совсем другая, «простонародная» борода, согбенные плечи.

Путилин вновь упаковал короб и с усмешкой поглядел на часы (не на свои — золотой хронометр, а на простые серебряные с такой же цепью).

— Скоро должен пожаловать его превосходительство… Гм… Бедный губернатор! Ему будет памятно знакомство со мной.

— Я думаю! — улыбнулся и я.

Прошло около пяти минут.

В дверь каюты постучались.

— Войдите! — каким-то чужим, не своим голосом крикнул Путилин.

Дверь каюты открылась, и на пороге предстала бюрократическая фигура Григорьева.

При виде нас, то есть вернее не нас, а двух фургонщиков-торгашей, сильнейшее изумление отразилось на его лице.

Он, сделав шаг назад, пробормотал:

— Позвольте, я, кажется, ошибся каютой.

— Никак нет-с, ваше превосходительство, — ответил Путилин.

— Кто вы такие, любезные?

— Мы есмы, ваше превосходительство!..

— Но тут, в этой каюте, находились два господина! — воскликнул губернатор.

— А теперь мы заместо их, — продолжал Путилин.

— Куда же делись те господа?

— А никуда. Они тут же и находятся.

— Что за черт! — загремел губернатор, побагровев от досады, бешенства. — Кто вы такие, спрашиваю я вас? Что вы меня морочите?!

— Кто мы-с будем? Путилин и его друг — доктор.

Губернатор вытаращил глаза, точно видя перед собой привидение, и из его рта вырвалось только одно:

— Ну что это такое?!

Путилин подошел и ласково полуобнял губернатора.

— Удивляетесь? Ха-ха-ха! Для вас это диковинка, Григорий Григорьевич, а доктор привык к моим чудачествам, к моим волшебным метаморфозам. В таком ли еще виде являлся я!..

— Но для чего же это превращение, дорогой Иван Дмитриевич?

— Будьте уверены, что так надо.

За беседой время пролетело незаметно.

Пароход приблизился к пристани Вознесения.

— Ну, до свидания, Григорий Григорьевич! — начал прощаться с губернатором Путилин.

— Храни вас Бог, господа!.. Я страшно беспокоюсь за вас.

— А эти короба? Ведь в них целый арсенал!.. — улыбнулся Путилин.

…Вот и пристань.

Было три часа, когда мы высадились с парохода.

На горе красиво-прихотливо раскинулся большой, богатый поселок.

— Слышь, мил человек, не поможешь ли доставить пожитки наши на постоялый двор? — обратился Путилин-фургонщик к одному из пристанских служащих. — Я с товарищем отблагодарим тебя.

Тот охотно согласился, и вскоре мы уже находились на постоялом дворе. Нас приняли там более чем приветливо, очевидно, наши костюмы «купцов-фургонщиков» и наша кладь внушали большое уважение к нашим персонам. За незатейливой, но обильной закуской Путилин обратился к рыжему содержателю постоялого двора:

— А что, любезный друг-хозяин, нельзя ли примерно, покупочку одну у вас произвести?

— Какую такую?

— Лошадку да тележку.

— О-о! А для чего это вам требуется? — спросил он с видом еще большего почтения.

— Вот изволишь ли видеть, мил человек, как сам догадаться можешь, — люди мы торговые, фургонщики-коробейнички. Облюбовали мы сторонку вашу, хотим счастья попробовать.

— Доброе дело! — крякнул содержатель постоялого двора.

— Смекаешь? Теперь и рассуди, ну какие же фургонщики без лошадки да без тележки? Не на себе же кладь десятки, сотни верст тащить? Так ведь?

— Оно точно…

— Так вот, схлопочи ты нам, милчеловек, сие потребное. Может, не имеешь ли сам на продажу чего подходящего? Ишь у тебя, помилуй Бог, хозяйство какое огромное!

Через час дело было слажено. В нашем распоряжении оказались отличная, сильная лошадь и удобная, просторная телега.

 

Село бараны. Коробейники. Ночлег

Я не буду рассказывать вам о нашем путешествии по тракту до села Бараны, так как оно, помимо новизны для нас, не ознаменовалось ничем особенно выдающимся.

— Ну-ну! — кряхтел я, сотрясаясь на телеге. — Могу сказать: побили мы рекорд, Иван Дмитриевич, всех наших прежних похождений. В глухом чужом краю… в какую-то неведомую даль… Бр-р!.

— Я предупреждал тебя. Не надо было ехать со мной.

Скоро ли, долго ли, но мы прибыли, наконец, в тот пункт, куда стремился мой знаменитый друг, — в село Бараны.

Это было большое, зажиточное село, типичное для северного края и мало походящее на села наших средних, внутренних губерний.

Бревенчатые двухэтажные избы-дома, одни — побогаче, понаряднее, другие — поскромнее приятно ласкали глаз солидностью постройки, чистотой, опрятностью. Чувствовалось, что тут, на севере, люди живут домовитее. Улицы кишели народом.

Как потом оказалось, мы угодили на храмовой престольный праздник.

Несмотря, однако, на большое оживление, царившее в селе, наше появление было сразу замечено многими.

«Кто такие? Что за люди?» — посыпались вопросы.

— Эх! — лихо, старчески, тряс головой Путилин. — Коробейнички мы добрые, фургонщики-тароватые! Припожаловали мы к вам, хозяева честные, с товаром замечательным, с товаром питерским! По копейке сами брали, по грошу продавать будем! Ситцы-миткали, сережки-брошки, румяна-помада, красься — не надо! Выходите, красавицы-молодушки, потешьте ваши душки! Ой, старый Дмитрия приехал!

Весть о нашем приезде с быстротой молнии разнеслась по всему селу.

«фургонщики приехали! Коробейники!» — послышалось со всех сторон.

Скоро мы были окружены порядочной толпой баб, девок, мужиков, парней и ребятишек.

— Поздновато как будто торг начинать. Ась? — обратился Путилин к толпе.

— Известно дело, завтра уж, — послышались голоса мужиков.

Но иначе взглянули на это бабы: они просили хоть глазом поглядеть, что за товар у фургонщика.

Путилин распаковал один короб.

В числе баб, толпящихся у нашей повозки, невольно бросались в глаза фигуры высокой пожилой бабы с отвратительно злобным лицом и стоявшей рядом с ней красавицы-молодухи. Обе они были одеты не только франтовато, но и богато.

Подобно другим, они заглянули в товары.

— Купить нечто платок этот шелковый? — обратилась молодуха к пожилой бабе.

— Что же, покупай, — низким голосом, почти басом, ответила та.

Сторговались в цене. Молодуха вынула из кошелька новенькую двадцатипятирублевку и протянула ее Путилину.

— Ладно, красотка, может, завтра еще что купишь, заодно отдашь, — проговорил Путилин и вдруг обратился к угрюмой пожилой бабе: — А что, хозяюшка, нельзя ли нам ночлега у вас испросить? Я бы заплатил аль товаром угодил?

— А почему ко мне за ночлегом просишься? — исподлобья сверкнула она своими злыми глазами.

— Да потому, хозяюшка, что видать, что вы люди зажиточные, ну, значит, и помещение у вас не стеснительное, да и насчет снеди также…

Короче говоря, минут через двадцать мы находились под кровом этой богатейки.

Дом действительно был — по деревне — важный. Огромный двор был набит всякой скотиной, особенно много было отличных лошадей.

— Охо-хо-хо, и домовито же, храни вас Бог, живете вы! — широко улыбался Путилин.

Семья оказалась весьма обширная. Сам хозяин, высокий здоровенный рыжий мужик лет шестидесяти двух — Семен Артемьев; жена его Матрена (эта самая хмурая женщина с отталкивающим лицом); сын — лихой, разбитной парень, женатый на красавице-молодухе, купившей у нас шелковый платок; брат хозяина, помоложе его лет на десять, какие-то два старика, несколько ребятишек и двое работников.

Я, следивший за Путилиным, заметил, с каким вниманием он осматривает внутренность двора Артемьевых.

Стали ужинать. Ужин был и сытный, и весьма обильный, сдобренный изрядным количеством водки и пива.

Хозяин, здорово хвативший, расспрашивал нас о том, кто мы, откуда… Путилин врал артистически.

— А скажите, хозяин, правду бают, будто тракт ваш опасен стал для проезжающих?

— Как так?

— Да, говорят, шалят у вас… почту грабят… почтальонов и ямщиков убивают…

Хозяина передернуло.

— А вы, купец, откуда про это прослышали? — вмешалась хозяйка, бросая на мужа быстрый взгляд.

— А как сюда к вам ехали, предупреждали нас: «Смотрите, дескать, в оба, а то разбойники шалят здесь. Люди вы торговые, подкараулить вас могут и убить», — продолжал Путилин.

— Это действительно, есть тот грех, — после молчания ответил хозяин. — Еще недавно почту тут обокрали.

— Неподалеку отсюда?

— Чего далеко! В двенадцати верстах от нашего села.

— Храни Господи! — воскликнул Путилин в притворном страхе. — Экое злодейство! Как же это я пойду с товарищем по тракту вашему? А вдруг да и нас — того… прихлопнут?..

— Не боись, не тронут!.. — криво усмехнулся хозяин.

— А почему? — быстро спросил Путилин.

— Овчинка выделки не стоит, миляга, вот почему. Разве вы такие большие деньжища с собой везете?..

— Мели! — злобно крикнула хозяйка, с бешенством глядя на своего захмелевшего мужа. — Сам не знаешь, что болтаешь. Известно дело, они люди торговые, опаску должны иметь… Ну, неча рассусоливать, пора спать ложиться!

— И то правда: спать охотка! — поддержала свекровь молодуха.

Нам отвели спать в «летнике», где на полу были разосланы пуховые перины.

Мы остались одни.

— Спи, доктор, а я немного пободрствую, — шепнул мне Путилин.

— Что же ты будешь делать, Иван Дмитриевич?

— А вот когда все заснут, я погуляю по двору.

— Зачем? — удивленно спросил я.

— Пахнет там нехорошо, — уклончиво ответил он.

— Пахнет? Чем пахнет? — продолжал я.

— Смертью, мой друг, смертью.

Я вздрогнул. Все это непонятное и странное для меня путешествие, эта до дикости необычайная обстановка взвинтили мои нервы.

Я скоро погрузился в глубокий сон под за душу хватающее завывание дворового пса.

 

Страшная находка. Следующий день

Стояла трепетно-белая северная ночь. Там, на востоке, уже узкой полоской загоралась румяная заря.

Дом Артемьевых был погружен в глубокий сон. Тихо, крадучись, вышел из «летника» Путилин и неслышно скользнул во двор.

— Помилуй Бог, — шептал он, — я не мог ошибиться насчет этого ужасного запаха… Он заглушает все, все…

В углу обширного двора на железной цепи бешено рвалась и металась дворовая собака.

— У-у-у! — проносился по двору ее заунывный вой.

Путилин смело пошел к собаке.

— Ну-ну, дурак, с цепи хочешь? Сейчас, сейчас я тебя спущу, — ласково обратился он к псу.

Странное дело: злющий, здоровый пес при приближении незнакомого ему человека не обнаружил ни страха, ни злобы. Наоборот, он радостно взвизгивал, словно просил, чтобы его скорее спустили с цепи.

Путилин погладил собаку по голове, а затем ловко снял с нее ошейник.

— Ну, помогай, голубчик! — прошептал он. Ворча и тихо повизгивая, пес устремился к маленькому сарайчику, сложенному из толстого сруба. Подбежав к двери, он поднял голову и опять протяжно-заунывно завыл. Он принялся яростно, с ожесточением скрести лапами о дверь сарайчика.

— Я не ошибся! — тихо, но вслух произнес Путилин. — У нас с тобой, дружище, одинаковый нюх.

Дверь сарая была заперта на плохонький железный замок, болтавшийся на двух кольцах.

Великий сыщик выпрямился и насторожился.

Все было тихо. Глубоким сном спали «богатеи» села Бараны.

— Все равно… все равно… так или этак, — прошептал Путилин и быстрым движением вывинтил кольца, на которых висел замок.

Первым в темный сарайчик ринулся пес, за ним вошел Путилин.

Ужасный, отвратительный смрад ударил ему в лицо.

Это был настолько тяжелый запах, что он пошатнулся даже.

— Брр! Какой ужас!.. — вырвалось у него.

Он зажег свой потайной фонарь и огляделся. Сарай был набит разной рухлядью, вещами, которые, очевидно, хозяева не считали нужным держать в доме. Тут были какие-то поломанные сундуки с отвалившимися крышками, узлы с каким-то тряпьем, старые бадейки.

Середина сарая — земляной пол. И вот в нем-то только на половину был закопан труп мужчины. Голова и туловище до живота, предавшись уже полному разложению, представляли страшную картину.

Как ни было страшно и отвратительно это зрелище, Путилин низко склонился над трупом, отгоняя ласково собаку.

Он долго всматривался в него, потом встал, перекрестился и тихо пробормотал:

— Вовремя, вовремя я приехал…

С величайшим трудом ему удалось опять, замкнув сарай, посадить собаку на цепь: она не давалась и укусила его за большой палец правой руки.

…Я проснулся. Во дворе кричали петухи и их звонкое ку-ка-ре-ку смешивалось с ржанием лошадей, с мычанием коров и блеянием овец.

— Проснулся? Хорошо выспался? — услышал я около себя голос моего знаменитого друга.

Передо мной, когда я приподнялся с перины, стоял Путилин.

Он перевязывал палец и был бледен, утомлен.

— Что с тобой? — воскликнул я в испуге, вскакивая. — Что с твоей рукой?..

— Ничего особенного. Собака укусила.

— Когда ты вернулся? Ты спал? Что ты делал? Отчего ты так бледен? — засыпал я вопросами Путилина.

Он усмехнулся печальной улыбкой и ответил мне фразой, смысл которой я не мог тогда понять:

— Бледность лучше зеленоватой синевы, доктор. — Он поглядел на часы.

— Шесть минут шестого. Фургонщикам пора вставать. Одевайся. Хозяева уже подымаются.

Через полчаса мы сидели за огромным пузатым самоваром.

Хозяин опохмелялся. Его лицо было опухшее, сине-багрового цвета.

— Ну, как почивали, купец хороший? — хрипло обратился он к Путилину.

— Плохо, хозяин. Собака всю ночь выла. И так-то заунывно…

— На то и пес, чтоб лаять да выть, — сухо отрезала хозяйка.

— Это справедливо, — поддакнул Путилин.

— Что же, любезный друг: торговать будешь у нас? — продолжал хозяин.

— А то как же? Скоро начну. А потом, к вечерку, и дальше в путь двинемся.

И весь день мы торговали.

Торговля шла на славу. Почти все, что было, пошло по хорошей цене.

— Помилуй Бог, если бы я не был начальником сыскной полиции, я с удовольствием сделался бы деревенским фургонщиком! — тихо прошептал мне мой великий друг.

Особенно выгодной покупательницей оказалась молодуха Артемьева.

— Ох ты, раскрасавица моя! — подбивал ее Путилин. — Еще на синенькую разорись! Ишь у тебя какие денежки новенькие!

— Сама работала! — задорно отвечала молодуха.

— А не свекор с муженьком твоим?

Я заметил случайно, как побледнела при этом молодая женщина.

Вечером мы распростились с нашими хозяевами и со всем селом Бараны.

— Так не страшно ехать-то нам? — опять спросил Путилин самого Артемьева.

— Не боись… Никто вас не съест, — хмуро ответил он.

Мы тронулись в путь.

 

На почтовой станции

Потянулось однообразное, прямое, как стрела, шоссе, с его неизбежными верстовыми столбами.

Путилин был невозмутимо спокоен, а я, каюсь, испытывал и тревогу, и недоумение.

— Скажи на милость, Иван Дмитриевич, куда это мы устремляемся с тобой?

— Все прямо, — последовал лаконический ответ.

Мы проехали с час с чем-то, сделав двенадцать верст. Путилин круто остановил лошадь.

— Смотри, доктор, вот то знаменитое место, где произошло ограбление почты.

Налево возвышался высокий длинный пригорок, по краю которого тянулся перелесок из могучих высоких сосен. На желтом фоне песка эти сосны выделялись особенно рельефно.

С правой стороны тянулся довольно глубокий и длинный овраг, густо поросший кустарником.

Чем-то бесконечно тоскливым, унылым веяло от этой местности, и чувство ноющей тоски невольно закралось в мою душу.

— Подержи лошадь, я спущусь в обрыв, — сказал Путилин и быстро скрылся в овраге.

Пробыл он там с полчаса.

— Ну, а теперь поедем как можно быстрее дальше! — возбужденно воскликнул он и стал настегивать нашу сытую, сильную лошадку.

Через два часа мы подъехали к почтовой станции. Я не буду описывать ее вам, потому что вы знаете, что такое представляли и представляют из себя эти российские почтовые этапы.

Путилин прошел к станционному смотрителю.

— Вы — станционный смотритель?

— Я. А тебе что надо?

— Нет, вы уж меня не тыкайте, любезный, этого я не люблю. Телеграмму получили?

— Позвольте, ты кто… кто вы такой? — опешил смотритель.

— Начальник Санкт-Петербургской сыскной полиции генерал Путилин.

И Путилин подал ему свою подорожную.

Смотритель вытянулся, побледнел и, заикаясь, пробормотал:

— Как же так… ваше превосходительство… в таком наряде…

— Не ваше дело. Получили телеграмму?..

— Никак-с нет.

— Ну так вот что: скоро сюда прибудет почта. Командование всем, здесь находящимся, переходит в мои руки. Скажите, кто этот мужик, который трется около станции? Вон он, смотрит.

— Это, ваше превосходительство, мужик из села Бараны.

— Что он здесь делает?

— Доставляет нам овес и сено из своего села.

— Ага! Слушайте меня: вы сейчас должны выйти и громко заявить так, чтобы он услыхал, что сегодняшней ночью прибудет сюда и проследует дальше денежная почта. Поняли?

Смотритель побледнел.

— Ваше превосходительство, осмелюсь доложить, зачем же это? Тут-с происходят часто нападения на почту, так что следует избегать огласки, когда именно проследует почта, держать это в секрете.

Путилин улыбнулся и ласково потрепал смотрителя по плечу.

— Вы честный и хороший служака, но в данном случае надо поступить так, как я приказываю, а почему, вы узнаете позже. Идите и делайте.

Путилин стал наблюдать, стараясь быть незамеченным, из окна станционной комнаты.

— Приготовить лошадей, Васюков! — раздался на крыльце станции зычный голос. — Сегодня ночью приедет денежная почта.

Прошло несколько минут. Путилин не отрывался от окна.

— Ого! Скорехонько собрался, — услышал я его бормотание.

Станционный смотритель, бледный от волнения, суетился около Путилина:

— Не угодно ли вашему превосходительству чайку? Закусить?..

— А что же, это можно! Благодарю вас, голубчик. Мне и моему другу доктору не мешает подкрепиться!

Пока в боковой комнате нам собирали угощение, Путилин нервно потирал руки.

— Неужели произойдет какая-нибудь досадная заминка в прибытии почты? — несколько раз вырывалось у него.

Но вот около одиннадцати часов вечера к почтовой станции подкатила она, вожделенная почта.

Лицо Путилина просияло.

— Пол победы, полпобеды! — радостно воскликнул он.

Я, хоть убей меня, ровно ничего не понимал во всей этой странной, таинственной истории.

Почти вслед за почтой прибыли четыре казака.

— Позовите сюда двух казаков! — отдал распоряжение смотрителю Путилин. Те быстро явились.

— Здравствуйте, братцы! Знаете, кто я? — Казаки опешили.

— А кто? — спросил старший.

— Инструкцию получил от начальства?

— Так точно.

— Ну так я вот и есть генерал Путилин, а это попутчик мой. Помилуй Бог, какие бравые молодцы!

— Здравия желаем, ваше превосходительство! — с довольными лицами гаркнули казаки.

— Ну а теперь слушайте меня внимательно.

И Путилин начал тихо с ними шептаться.

Он говорил довольно долго, после чего казаки быстро вышли и привели почтальона и ямщика. За ними шел смотритель.

— Запереть их в отдельную комнату, дав выпить и закусить, и не выпускать до тех пор, пока вы не получите распоряжения! — властно приказал Путилин.

 

Расплата

Когда я, переодетый в костюм ямщика, вышел садиться в почтовую бричку, казаков уже не было.

— А где же казаки, Иван Дмитриевич? — спросил я Путилина-почтальона. — Неужели мы рискнем ехать одни?

— Обязательно, — невозмутимо ответил Путилин.

— А почему же не с казаками?

— Потому что они уже уехали.

— Куда?

— Туда! — махнул рукой мой гениальный друг. — Ну-с, доктор, садись и помни, что ты — ямщик, а поэтому не угодно ли тебе править!

Станционный смотритель с бледным, растерянным лицом с глубоким изумлением глядел на нас. Что думал этот честный, скромный служака? Все, что произошло на его глазах, было до такой степени странно, непонятно для него, что он, наверно, считал или себя, или нас спятившими с ума.

Стояла дивная ночь.

Мы отъехали от почтовой станции уже верст пять.

— Скажи, доктор, по совести: ты, наверное, никогда не предполагал, что тебе придется сделаться ямщиком и везти почту?

— Я думаю! — воскликнул я. — Куда мы едем, Иван Дмитриевич?

— Мы должны приехать на то место, где ограбили почту.

— Это не доезжая двенадцати верст до села Бараны?

— Да.

Путилин вынул и стал осматривать свой револьвер.

— Скажи, доктор, твой револьвер в порядке?

— Да.

— Держи его наготове.

— Стало быть, предстоит сражение?

— Обязательно. Борьба произойдет отчаянная.

Признаюсь, это сообщение меня мало порадовало…

— Имей в виду, доктор, что целиться надо правильно, ибо в противном случае ты рискуешь жизнью.

С каждой верстой, которая приближала нас к месту ограблений почты, нервы мои все более и более взвинчивались. Как-никак, а мрачная неизвестность ложилась на душу тяжелым гнетом.

— Остается верста. Приготовься, доктор! — спокойно сказал мне Путилин.

Я, правя правой рукой, левой вынул револьвер.

Все ближе, ближе.

Направо показались огромные сосны-великаны.

— Задержи ход!.. Поедем тише! — сказал Путилин. — Нам выгоднее это…

Я сдержал лошадей, и мы поехали очень легкой рысью.

— Слышишь? — обратился ко мне мой друг. — Слышишь этот свист?

— Это птицы какие-то ночные кричат.

— Ты думаешь? — усмехнулся Путилин. — Ох, доктор, у этих птиц нет крыльев, но зато имеются ножи, топоры и дубины.

— Разбойники? — как-то невольно вздрогнул я.

— Они самые. Пожалуйста, не спускай глаз с левой стороны дороги. Там, как ты видишь, овраг. Так вот оттуда ожидай нападения.

Не успел Путилин это сказать, как три высокие, рослые фигуры выскочили из оврага и бросились к нашей бричке.

— Стой! — загремел один, хватая одну из лошадей под уздцы.

Другой разбойник в эту секунду замахнулся уже на Путилина своей страшной дубиной, которой можно было бы раскроить череп не только человеку, но и волу.

Но ему этого не удалось. Грянул выстрел, и высокий мужик, дико закричав и нелепо взмахнув руками, грянулся на дорогу.

Вслед за выстрелом Путилина послышались два ружейных залпа. Я похолодел и взглянул направо, но сразу не мог ничего сообразить. К нам, с пригорка, мчались четыре всадника.

— Мы погибли! Это разбойники! — воскликнул я, еле сдерживая рвущихся вперед лошадей.

— Протри глаза, доктор, это казаки! — крикнул Путилин.

Он выпрыгнул из брички и, направляя револьвер на двух головорезов, оцепеневших на месте, загремел:

— На колени, негодяи!

— Врешь, поганый дьявол! — прохрипел рыжий разбойник, с остервенением бросаясь на Путилина.

Грянул второй выстрел.

Рука разбойника, державшая огромный нож, повисла, как плеть.

— Ну, здравствуй, Семен Артемьев! — насмешливо проговорил Путилин. — Не ожидал меня так скоро увидеть?

— Кто… кто ты, проклятый? — придерживая здоровой рукой раненую, воскликнул разбойник.

— Я-то кто? Фургонщик-коробейник, дорогой мой старый Дмитрия.

Разбойника отшатнуло.

— Ты тот фургонщик! — дико заворочал глазами Артемьев.

— Я, я самый.

В эту секунду налетели вихрем казаки.

— Берите, братцы, их! — приказал Путилин.

Сын Семена Артемьева, тот, который был женат на красавице-молодухе, попробовал было спастись бегством, но это ему не удалось.

— Эх, попались, батя! — стоном вырвалось у него, когда спешившиеся казаки вязали его веревкой. — Говорил тебе: довольно поработали, зашабашим.

— Корысть, сынок, заела! — поник головой душегуб.

Путилин подошел к ним.

— Звери, вы, звери! И как это вы решились столько душ загубить?

Злобно и мрачно посмотрели на него разбойники — отец и сын.

— Тебя не спросили, проклятый, — вырвалось у Семена Артемьева. — А вот ты скажи, как ты разнюхать дела наши сумел? Вот это интересно послушать!

Путилин улыбнулся.

— Денежки новенькие торопитесь в ход пускать, да и убитых плохо закапываете, — ответил он.

Вздрогнули сын и отец.

— Как так плохо закапываем? А ты почему знаешь?

— В сарае видел вашу работу. Что же это вы только до половины почтальона зарыли? Не по христиански, мерзавцы, да и смрад на весь двор пускаете!

Широко раскрытыми глазами глядели преступники на Путилина. Глядели-глядели-глядели, да как бацнулись в ноги!

— Прости! Вызволи! Покаемся мы… Видит Бог, больше не будем! Все тысячи тебе отдадим! — заголосили они точно бабы.

— Теперь поздно, голубчики, спасаться: теперь надо наказанием искупать грех.

Губернатор Григорьев, к которому Путилин заехал на обратном пути, ликовал от восторга.

— Вы — истинный чародей, Иван Дмитриевич! — восклицал он.

Разбойники угодили на двадцатилетнюю каторгу.