Мы с коллегой-врачом долго возились с трупом. Когда его раздевали, из-за ворота простенькой ситцевой кофточки выпала огромная пачка кредитных билетов и ценных бумаг.

– Ого! – вырвалось у судебного следователя. – Да у бедняжки – целое состояние… Сколько здесь?

Деньги были сосчитаны. Их оказалось сорок девять тысяч семьсот рублей.

Путилин все время нервно ходил по комнате.

– Ну, господа, что вы можете сказать? Кто она? Что с ней?

– Девушка. Вполне целомудренная девушка. Повреждения, полученные ею, не могли произойти ни от чего иного, как только от падения со страшной высоты.

– Но лицо-то ведь цело?

– Что ж из того? При падении она грохнулась навзничь, на спину.

Путилин ничего не ответил.

Следствие началось.

Было установлено следующее: в семь часов утра, а по другим показаниям – в шесть, прохожие подбежали к стоявшему за углом полицейскому и взволнованно сказали ему:

– Что ж ты, господин хороший, не видишь, что около тебя делается?

– А что? – строго спросил тот.

– Да труп около паперти лежит.

Тот бросился и увидел исковерканную мертвую девушку. Дали знать властям, Путилин – мне, а остальное – вы знаете. Вот и все, что было добыто предварительным следствием. Не правда ли, не много? Те свидетели, которые первыми увидели несчастную девушку, были подробно допрошены, но из их ясных, кратких показаний не пролился ни один луч света на это загадочное, страшное дело.

Правда, один – добровольно и случайно явившийся свидетель – показал, что, проходя после поздней вечеринки по Сенной, он слышал женский крик, в котором звучал ужас. Но, добавил он, мало ли кто жалобно кричит в страшные, темные петербургские ночи?

– Я думал, так, какая-нибудь гулящая бабенка. Много ведь, их по ночам шляется. Сами знаете: место тут такое… Вяземская лавра… Притоны всякие.

– А в котором часу это было?

– Да так, примерно, в пять утра, а может – позже.

Весть о происшествии быстро облетела Петербург.

Целая рать самых опытных, искусных агентов, «замешавшись» в толпе, зорко приглядывалась к людям и внимательно прислушивалась к их речам.

Устали мы за этот день анафемски: с раннего утра и до восьми вечера были на ногах.

В девять часов мы с Путилиным сидели за ужином. Лицо его было угрюмое, сосредоточенное. Он не притронулся к еде.

– Что ты думаешь об этом случае? – вдруг спросил он меня.

– А я, признаюсь, этот вопрос только что хотел задать тебе.

– Скажи, ты очень внимательно осмотрел труп? Неужели нет никаких знаков насилия, борьбы?

– Никаких.

– Нужно тебе сказать, дружище, – задумчиво произнес Путилин, – что этот случай я считаю одним из самых интересных в моей практике. Признаюсь, ни одно предварительное следствие не давало в мои руки так мало данных, как это.

– Э, Иван Дмитриевич, ты всегда начинаешь с «заупокоя», а кончаешь «заздравием»! – улыбнулся я.

– Так ты веришь, что мне удастся раскрыть это темное дело?

– Безусловно!

– Спасибо тебе. Это придает мне силы.

И мой друг опять погрузился в раздумья.

– Темно… темно… – тихо бормотал он сам про себя.

Он что-то начал чертить указательным пальцем по столу, а затем его лицо на мгновение вдруг осветилось довольной улыбкой.

– Кто знает, может быть… да, да, да…

Я знал привычку моего талантливого друга обмениваться мыслями с… самим собой и поэтому нарочно не обращал на него ни малейшего внимания.

– Да, может быть… Попытаемся! – громко произнес Путилин.

Он встал и, подойдя ко мне, спросил:

– Ты хочешь следить за всеми перипетиями борьбы?

– Что за вопрос!

– Так вот, сегодня ночью тебе придется довольно рано встать. Ты не посетуешь на меня за это? И потом – ничему не удивляйся… Я, кажется, привезу тебе маленький узелок…

Я заснул как убитый, без всяких сновидений, тем сном, которым спят измученные и утомленные люди. Сколько времени я спал – не знаю. Меня разбудили громкие голоса: лакея и Путилина.

– Вставай, вот и я!

Я протер глаза и быстро вскочил с постели.

Передо мною стоял оборванный золоторотец. Худые, продранные штаны. Какая-то бабья кацавейка… Кругом шеи обмотан грязный гарусный шарф. Дико всклокоченные волосы космами спускались на сине-багровое, все в синяках лицо.

Я догадался, что передо мной – мой гениальный друг.

– Ступай! – отдал я приказ лакею, на лице которого застыло выражение сильнейшего недоумения.

– Постой, постой, – улыбаясь начал Путилин, – ты не одевайся в свое платье, а вот, не угодно ли тебе облачиться в то, что я привез в этом узле.

И передо мною появились какие-то грязные отрепья, вроде тех, которые были на Путилине.

– Что это…

– А теперь садись! – кратко изрек Путилин после того, как я оделся. – Позволь мне заняться твоей физиономией. Она слишком прилична для тех мест, куда мы идем…