#64

Москва

17 июня 2009 года

Ему очень понравилась пресс-конференция министра внутренних дел. Он смотрел ее по телевизору и внутренне торжествовал – значит, не ошибся. Значит, делая ставку почти вслепую, он выбрал единственную верную карту, единственного надежного и самого могущественного в этой ситуации союзника.

В какой-то момент, правда, его кольнуло – ведь этот человек теперь тоже обречен. Его дни тоже сочтены. Никто из посвященных в тайну «золотого дела» не протянул и года. Никто, кроме него. Он часто пытался спросить у самого себя: почему все именно так, – но не находил ответа. Разыгрывая свою собственную партию, он понимал, что сам всего лишь пешка в чьей-то очень крупной игре. И если для себя он уже давно все решил – осознал, ради чего все это, то мотив неизвестного ему и самого сильного игрока оставался тайной за семью печатями. Было лишь подозрение, что, когда карты, наконец, откроются, будет слишком поздно, и прозрение не принесет радости.

По большому счету, он больше не управлял ситуацией, а мог лишь наблюдать за ней с почтительного расстояния.

В его «списке добрых дел» оставались незачеркнутыми лишь две строчки, причем последняя – под большим вопросом. Время покажет, наверное. А пока… Пока он заканчивал писать. Где-то здесь, на двадцатой странице, пора было ставить точку. Он еще несколько раз пробежал по диагонали готовый текст, поправил несколько слов. Сверился с визиткой, набрал адрес электронной почты, отправил письмо. Отформатировав жесткий диск компьютера, он выломал его из корпуса, отнес на балкон, положил на бетонный пол и несколько минут методично бил тяжелым ботинком. Собрав осколки в эмалированную кастрюлю, обильно полил водкой и поднес зажигалку. Отвратительный запах горящего пластика заполнил все вокруг.

На другом конце Москвы «Outlook» издал противный звук, сообщив о поступлении почты. Белобрысый мужчина лет тридцати пяти в очках в тонкой стальной оправе лениво открыл письмо, подумал, что адрес отправителя ему незнаком, но все равно – распаковал вложение и пробежал первые строк сорок. Выражение его лица постепенно менялось. Мужчине показалось, что у него запотели очки, и он даже протер их краешком майки, на которой было нарисовано лицо российского президента. Прищурившись, он еще несколько минут со все возрастающим удивлением и вниманием смотрел в монитор, потом резко вскочил, убежал на кухню. Вернувшись с чашкой кофе и зажженной сигаретой, он устроился поудобнее и начал читать заново. Его русский был весьма хорош, но далек от совершенства. Пару раз пришлось даже заглянуть в словарь. Много часов спустя, когда в Москве была уже глубокая ночь, Терри Уотсон, глава российского бюро «Нью-Йорк тайме», позвонил главному редактору и сообщил, что прилетит ближайшим рейсом. Есть разговор, который не терпит. Срочный, очень срочный разговор. Главный редактор пытался задавать вопросы, но смог выудить из Терри лишь загадочную фразу: «Мы взорвем этот чертов мир, но в процессе умрем сами, если не передумаем, конечно».

 

#65

Москва, Неглинная улица, главное здание Центробанка России

24 июня 2009 года

Зампред Центробанка меланхолично перекладывал документы на рабочем столе из одной стопки в другую. У него было невероятно много дел – нужно готовиться к очередному раунду международных переговоров, нужно разбираться с сотнями внутренних вопросов – но голова категорически отказывалась работать. Прошло уже несколько дней, но он так и не принял для себя никакого решения. Какая-то часть его сознания кричала, даже орала – забудь об этом навсегда. Другая – строго приказывала принять предложение Узбека.

Он в очередной раз взвешивал все «за» и «против». С одной стороны, если расследование пойдет достаточно быстро и в нужном направлении, у главы МВД есть неплохие шансы. Нет, конечно, человек с таким лицом и такой фамилией никогда (ну, по крайней мере, в ближайшие лет двадцать) не станет президентом России. С другой – превратиться в одного из самых влиятельных людей государства он может уже завтра. Есть лишь одно «но» – время. Прав будет тот, кто успеет первым. Поэтому, с одной стороны, нельзя медлить. С другой, с другой… А черт его знает!

Финансист в бессилии пнул ногой массивную тумбу под письменным столом. На сегодняшний вечер у него были назначены две встречи – плановое интервью для «Нью-Йорк тайме», о котором американцы просили еще несколько месяцев назад, а потом – ближе к ночи – очередная встреча с Худойбердыевым. Ехать на нее без четкого решения не имело смысла, просить перенести – и вовсе глупо. Министр может решить, что Зимин задумал какую-то свою игру, а что будет тогда – лучше и не думать. Узбек сам себя загнал в угол, он сейчас опаснее дикого голодного медведя. За свою жизнь, за свою правду, за свои цели он будет убивать. Если охотники не опередят.

От всех этих мыслей Борису стало нестерпимо тоскливо. Он оказался настоящим заложником ситуации, а выхода не видел.

– Ладно, – сказал финансист вслух, ни к кому конкретно не обращаясь. – Будь что будет.

Звонок секретаря вывел его из задумчивости. В приемной ждал Терри Уотсон. Зимин пригласил американца в комнату отдыха, расположенную сразу за кабинетом. Мужчины были знакомы уже давно – десятки раз встречались на международных форумах, общались здесь, в России. Зимину нравился этот журналист – компетентный, сдержанный, остроумный, он всегда схватывал самую суть, умел правильно построить и вести беседу, а главное, в отличие от многих западников, Уотсон не был оголтелым критиком всего российского. Он соглашался с тем, что реанимировать экономику и вывести ее на принципиально иной уровень одними лишь политическими заявлениями просто невозможно, понимал, что нынешний Кабинет министров на верном пути, а экономический блок, при прочих равных, нельзя назвать слабым. В стране усиливалось то, что многие политические обозреватели называли давно подзабытым словечком «реакция», но это касалось, в первую очередь, внутренней политики и силовых ведомств. В экономике и в самом деле царила свобода. Об этом писал господин Уотсон, и Зимин был благодарен: так уж устроен западный мир, что порой одна заметка в авторитетной газете стоит больше, чем многолетняя напряженная работа целой страны.

Борис и Терри уже давно были на «ты». Зимин предложил рюмку коньяка. Журналист согласился, скорее, из вежливости. Он сегодня как-то скован, заметил Зимин. Такое ощущение, что американец пребывает в нерешимости, хочет спросить о чем-то, но боится или стесняется.

– Итак, Терри, напомни, о чем ты хотел говорить? У меня, признаюсь, полный бедлам в голове. Надеюсь, это не помешает мне ответить на все вопросы.

– Нет сомнений, Борис, что я вижу перед собой одну из самых светлых голов современности, не сочти за лесть.

– Покорно благодарю. Впрочем, давай считать вводную часть законченной. – Мужчины немного посмеялись, после чего Уотсон, неожиданно ставший очень серьезным, сказал:

– Борис, ты можешь не отвечать, но мы всегда были с тобой честны друг перед другом, а потому – карты на стол, играем в открытую. У меня есть информация из надежного источника, что Россию, да и не только ее, может потрясти глубочайший кризис, который отразится на всех мировых рынках, а в вашей стране произойдет смена власти. Не факт, что бескровная. – Уотсон замолчал, внимательно глядя в глаза собеседника. Не нужно было быть физиономистом, чтобы понять – Зимин в панике, он уже не контролирует себя. Вопрос попал точно в цель, и Терри решил продолжить: – Прости, я вижу, что застал тебя не в лучший момент. Но вопрос уже задан, извини. Повторюсь, можешь не отвечать.

– Терри, я могу попытаться ответить на твой вопрос другим?

– Мяч на твоей стороне.

– Хорошо. Ты можешь хотя бы намекнуть на уровень твоего источника? Скажем так, насколько он высоко… ммм… скажем, относительно моего положения?

– Источник – аноним. Даже мне он неизвестен. Но в сообщении, которое я получил, слишком много ссылок на людей, на даты. Там тысячи цифр, которые, при желании, можно проверить. Десятки фамилий, описания встреч и даже стенограммы разговоров отдельных лиц. Поверь, я не стал бы беспокоить тебя из-за ерунды и подозрений. Это, скорее всего, правда. Да, Борис?

– Прости, Терри. Мой ответ – «нет». Ты можешь сам решать, к чему относится это «нет». Ты понимаешь, что у тебя в руках? Ты понимаешь, что не было еще ни одной бомбы мощнее? Что Хиросима, Нагасаки и Чернобыль – детский лепет?

– Спасибо. – Уотсон странно улыбнулся. – Я думаю, ты понимаешь, что ответил на мои вопросы. Я обещаю, что, если дело дойдет до публикации, я напишу, что господин Зимин категорически опроверг. Согласен? Я даже могу прислать тебе почтой ту часть, которая будет касаться тебя, для сверки.

– Спасибо, я тебе верю. Я прошу тебя только не делать этого. Пока не делать. Если все будет хорошо, хотя в этой ситуации никакого «хорошо» я себе даже представить не могу, то обещаю: я первым позвоню тебе. И ты получишь все. Гораздо больше, чем сообщил тебе твой источник. Уговор? – Зимин протянул руку, предлагая скрепить соглашение.

– Ты хороший переговорщик, Борис– Уотсон мучительно думал, пытаясь тянуть время. – Очень хороший переговорщик, и ты помнишь – я об этом писал. – Взаимная сдержанная улыбка, пауза. – Хорошо. Я согласен.

Один из самых влиятельных американских журналистов и человек, державший в своих руках половину русской экономики, молча пожали друг другу руки. Больше они не сказали ни одного слова. Забегая вперед, скажем – никогда. Уотсон ушел, а Зимин, обессилев, рухнул в кресло. Он выпил свою рюмку и только теперь заметил, что Терри не притронулся к коньяку. Подумав, финансист выпил и его. Ему удалось унять нервную дрожь, он встал и распахнул платяной шкаф: нужно было поменять рубашку: воротник и подмышки – насквозь мокрые. Завязывая галстук, глядя в глаза своему отражению в зеркале, Зимин сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Дьявол, а ведь он вынудил меня принять решение. Просто вынудил. Черт бы его побрал. И Узбека, и всех. Черт бы вас всех побрал, – сказал финансист своему отражению в зеркале и резким движением затянул узел галстука.

 

#66

Московская область, г. Балашиха

19 мая 2009 года

Тело тридцативосьмилетней Дарьи Ильинской, кандидата наук, эксперта, старшего лейтенанта ФСБ России, нашли в парке на окраине подмосковной Балашихи. Женщина не дошла до дома всего метров пятьсот. Поздним вечером, когда она шла с последней электрички, на нее напали наркоманы. Их было трое. Сначала они ограбили женщину, потом – немного придушили. Патологоанатом местного морга, описывавший повреждения на теле, пришел к выводу, что Дарью не меньше пяти раз изнасиловали, причем – извращенным способом. Последний раз над ней надругались уже после того, как она умерла, – сработала какая-то защитная система организма, и сердце просто остановилось.

Ильинская прослужила в органах госбезопасности более пятнадцати лет, но была, скорее, не контрразведчиком, а ученым. Она с отличием закончила Институт стали и сплавов и всю свою жизнь занималась исключительно научной работой. Дарью похоронили за казенный счет, со всеми подобающими почестями. Проститься с талантливым ученым пришли коллеги, ее студенты, многочисленная родня. Неожиданно для всех приехал и лично директор ФСБ. Он пожал руку вдовцу, смотревшему на мир пустыми выплаканными глазами, потрепал его по спине и при свидетелях пообещал – преступление будет раскрыто, а сыновья Дарьи, если они того захотят, всегда смогут найти себе достойную работу в органах государственной безопасности.

На помощь сыщикам местного уголовного розыска прислали двоих оперативников из ФСБ, которые, в самом деле, раскрыли убийство за три дня. Одного из наркоманов-насильников застрелили при задержании – он бросился на чекистов с топором. Двое других написали чистосердечное признание на первом же допросе. Во время следственного эксперимента – выхода на место происшествия – арестованные предприняли попытку побега. Сержант караульной роты Жигулин после предупредительного выстрела в воздух положил обоих короткой очередью от бедра. Сержанту досрочно присвоили очередное звание, а начальник УВД лично вручил ему именные часы – за проявленное мужество при задержании особо опасных преступников.

В ту же ночь, когда наркоманы надругались над Дарьей Ильинской, в центре Москвы взлетел на воздух старый, покосившийся складской ангар, принадлежавший одному из бывших оборонных заводов. Ангар много лет назад сдали в аренду какой-то заштатной коммерческой фирмочке, и сторожа клялись, что с тех пор в него никто не заходил. Даже замки на воротах заржавели до такой степени, что открыть их ключом никто не мог.

Директор завода, копаясь в бумагах, с удивлением обнаружил чуть ли не на самом верху стопки копию договора с ОАО «Бадабум». На официальном сайте ОАО значилось, что оно занимается поставками пиротехники. Найти кого-то из представителей «Бадабума» не удалось. Следователи испытательной пожарной лаборатории, ковырявшиеся на руинах почти двое суток, вынесли заключение: произошло короткое замыкание ветхой проводки с последующей детонацией большой партии китайских петард. Представитель МЧС, комментируя взрыв в эфире одного из столичных телеканалов, в очередной раз посетовал на отсутствие контроля на рынке фейерверков, а также заявил, что всем, по большому счету, очень повезло, что взрыв почему-то оказался направленным. Никто не пострадал, а из разрушений – только выбитые стекла в соседних домах, которые к концу недели за свой счет заменит местная префектура.

Он смотрел телевизор, ничего не понимал, но что-то чувствовал. У него не было никаких оснований думать, что все эти бесконечные покушения, убийства, взрывы и пожары хоть как-то связаны между собой, шестое чувство подсказывало – круг сужается. Кто-то решил вырубить весь лес, а потому – на летящие щепки никто даже внимания не обращает.

Тимоха сидел дома за компьютером, поглощал с огромного блюда бутерброды с огурцом и докторской колбасой и самодовольно улыбался. Утром ему удалось взломать компьютер американского журналиста и вытащить с жесткого диска вообще все, включая даже любительский порнофильм, который киллер не без интереса посмотрел два раза. Только что он подключился к сотовому телефону господина Уотсона. И это тоже могло оказаться забавным.

 

#67

Рязанская область

25 мая 2002 года

Схема, придуманная Носорогом, только казалась невыполнимой. На самом деле все работало. Его людям нужно было получить доступ на завод, и они сделали это. У директора были две дочери-близняшки, Маша и Оксана. Они только что отметили семнадцатилетие и, не в силах остановиться, продолжали гулять с друзьями по ночным клубам уже недели две. Матери было как-то все равно, а отец, по горло занятый на работе, ничего предпринять не мог просто физически.

Однажды утром на его рабочем столе, в почте, обнаружился конверт с диском. «Папе от Маши и Оксаны – с любовью» – гласила надпись, сделанная фломастером на пластиковом кругляше. Директор улыбнулся и вставил диск в компьютер. Потом он окаменел, как ему казалось, до конца жизни. На диске было примерно полчаса видео – все это время трое мужиков насиловали Оксану. Маша, привязанная к стулу, страшно кричала.

Потом зазвонил телефон, и директор поднял трубку. Искаженный до неузнаваемости голос поинтересовался, понравилось ли директору кино? После чего ему было предложено немедленно сесть в машину и, обнулив счетчик километража, ехать прямо по шоссе ровно двадцать одну милю. «Надо же, – машинально подумал директор, – откуда они знают, что у меня спидометр в милях?»

Потом ему завязали глаза, пересадили в другую машину и куда-то везли еще почти два часа, по каким-то ухабам и проселочным дорогам.

Искаженный голос разрешил ему снять повязку, но директор не понял, где находится. Он сидел один в маленькой комнатке, обшитой светлой сосновой вагонкой. В комнате приятно пахло свежей древесиной. Здесь были только дверь, стул, на котором сидел директор, и стеклянная стена, за которой были его девочки. Голос спросил, хочет ли директор увидеть продолжение кинофильма. Если ответ – «нет», то есть повод для разговора.

Директору опять завязали глаза и куда-то повели. Он оказался в другой комнате, за казенным столом, а напротив него – казенный человек. Пожилой мужчина с лицом советского чиновника среднего звена. Когда неизвестный заговорил, директор подумал, что голос у него – тоже советский, тоже – среднего звена.

– Нам очень неприятно, что пришлось поступать так, но, думаю, вы должны нас понять. На все прочие угрозы, боюсь, вы бы все равно не отреагировали, ведь так? Кстати, мы не представлены друг другу. Вас это не смущает?

– Подонки, – бесцветно сказал директор.

– Тем не менее. Мое настоящее имя все равно ничего вам не скажет, а потому – зовите меня просто – Штази. Так зовут меня только близкие друзья и коллеги, – доверительно сообщил советский человек.

– Мне плевать, как вас зовут.

– Зря. Умный человек по одному имени мог бы многое понять…

– Мне плевать. Вам больше подошло бы прозвище Ублюдок!

– Говорите-говорите. – Мужчина сделал приглашающий знак рукой. – Когда решите обсудить наши требования – сообщите. А я пока скажу, что вы не со всем согласны, и там – все продолжится. Да?

– Нет.

– Ну вот. Уже лучше. Итак, вы готовы к конструктивному диалогу?

– Подонок.

– Или…

– Да.

– Отлично. Итак, первое. Вы меняете начальника охраны…

– Это невозможно!

– Все возможно. Мы вам в этом поможем. Дальше. Я покажу вам на плане завода место – конкретное окно, с которого надо будет снять сигнализацию. Если надо – я пришлю специалиста, который поможет обойти цепь так, чтобы ни одна проверка ничего не выявила. Вы возьмете на работу двух старших мастеров – они придут завтра. Люди квалифицированные, заводу от них только польза. Личные дела – безупречны. И – последнее…

– Послушай, ты не только подонок, ты еще и безумец! То, что ты задумал, – это немыслимо, это безумие!

– Тесс. Ты еще не знаешь, что я задумал. Итак, последнее. Один из грузовиков с сырьем раз в неделю не будет подлежать досмотру. Его будут разгружать мои люди. В этот же – и только в этот – грузовик будут загружаться мерные слитки, изготовленные в смены, когда будут работать мои старшие мастера. Если хоть один из этих слитков попадет в другую разгрузку, окажется на ювелирном или военном заводе – я убью твоих дочерей. Если ты попытаешься меня обмануть – я убью твоих дочерей. Это все. Одну из двоих ты можешь забрать с собой сегодня, вторая останется со мной до тех пор, пока действует наш договор. Ты понял меня?

Все заработало уже через месяц. Раз в неделю на завод привозили медь, в одном из цехов она смешивалась с золотом, маркировалась и увозилась – уже в виде готовых слитков. На внедорожниках сопровождения куда-то уезжали немаркированные бруски избыточного золота. Небольшое количество драгоценного металла оставалось «для отвода глаз». Маленькие куски выбрасывались из окна, где их подбирали «старатели»-частники. Раз в неделю директор имел право на одно свидание. Оксана лежала в частной психиатрической клинике. С ней хорошо обращались, лечили, кормили, приносили книги, диски с музыкой и фильмами. Она никогда не разговаривала с отцом. Просто молчала и даже не смотрела в его сторону. Он тоже молчал – просто не мог ничего сказать. Машу – никто не трогал.

Что происходило с золотым конвоем после того, как он покидал пределы завода, никто не знал: ни Носорог, ни его брат, ни Пика, ни «советский чиновник» со странной кличкой.

 

#68

Москва, центр

17 июня 2009 года, 22.30

После встречи с Зиминым министр внутренних дел позвонил помощнику и дал короткие указания на завтрашнее утро. Потом назвал водителю новый адрес. Люди, охранявшие и обслуживавшие Худойбердыева, отбирались им лично, были преданы шефу и никогда не обсуждали его приказов, но в последние дни уже никто не мог скрыть удивления: министр менялся на глазах, график летел к чертям, география его встреч расширялась, люди, с которыми он начал общаться, до этого никогда не входили в его круг и даже не пересекались с ним.

Особняк-новодел на Кропоткинской знали в городе все. Кто в нем размещается – тоже не составляло большой тайны. Худойбердыев не исключал, что однажды войдет в эти двери, правда, с другими целями. Человек, занимавший здесь офис на последнем этаже, был, пожалуй, единственным из олигархов «старой формации» – он сделал свой капитал еще при прежнем президенте, о нем говорили разное, а он, похоже, лишь откровенно потешался над комментаторами, время от времени выступая с настолько смелыми и даже дикими заявлениями, что некоторые политологи были уверены – власть делает из него самую настоящую контролируемую оппозицию. Ну не может человек, у которого все активы здесь, в России, причем все – в стратегически важных отраслях, так нагло и открыто фрондировать без всякого прикрытия. Комментаторы, как обычно, выдавали желаемое за действительное: постоялец «золотой сотни» «Форбс» Дмитрий Раков, прекрасно понимал, что однажды придет и его время, бежать и прятаться не хотел, а потому спешил жить, что называется, на полную катушку. И не стеснялся при случае говорить то, что думает.

Худойбердыев предчувствовал, что однажды президент отдаст распоряжение «поработать» и с Раковым, и всячески этот момент оттягивал. Наглый олигарх был ему в чем-то симпатичен.

Теперь, когда ему требовался богатый и влиятельный союзник, которого хорошо знают на Западе, он и решился на довольно рискованный шаг: напрямую, минуя помощников, позвонил Ракову на мобильный и попросил о встрече. Именно попросил – даже не как министр, а как частное лицо, у которого, возможно, есть с миллиардером общие интересы. Олигарх удивился, но виду не подал. Встречу назначили на удобное для Худойбердыева время. На часах было уже одиннадцать вечера, когда охрана Ракова почтительно расступилась в просторном фойе, пропуская вперед телохранителей министра. Скоростной лифт с двумя кнопками без номеров этажей – просто вверх и вниз – бесшумно взлетел над остывающей после летнего пекла Москвой.

– Сергей Рахмонович, большая честь для меня. – Раков встречал министра у дверей лифта.

– Пустое, Дмитрий Андреевич. Я же сказал – у меня частный визит. – По знаку министра охрана разместилась в глубоких кожаных креслах. Пропуская Худойбердыева вперед, Раков повел его в свой кабинет. Расположились на жестких стульях, с самого края безразмерного стола красного дерева. Министр с интересом осматривался: бывать в кабинетах богачей ему случалось редко, да и симпатий к ним он почти никогда не испытывал, его откровенно бесили нувориши с их тягой к показной роскоши. Тут – все иначе. Интерьеры удивительно стильные, все мягкое, приглушенное. Хозяин кабинета в легком, неприметном летнем костюме – он хоть и стоит целое состояние, но не кричит об этом. На руке самые обычные по виду часы. Никакого золота, все как-то подчеркнуто скромно. «Интересно, – подумал министр, – какие у него ботинки? Надо будет посмотреть при прощании».

– Вы не против, если я буду курить? – спросил Раков. – Дурная привычка, да и, поверьте, немного волнительно, хоть ваш визит и совершенно частный. – Миллиардер в очередной раз улыбнулся.

– Я начну, – наконец сказал министр. – Перебивайте и поправляйте в любой момент. И, пожалуйста, будьте честны. Я весьма рискую. – Раков поднял бровь, но промолчал. – Итак, я думаю, вы прекрасно понимаете, что время ваше на исходе. Не знаю, дадут ли вам спокойно дожить до выборов или же займутся уже в ближайшие два месяца, – это не так уж и важно, правда?

– Время – конечно, мы – смертны, богатство и власть – временны и приносят смерть, – философски ответил Раков. – Это не я придумал, просто я только что сформулировал.

– Хорошо. Я хочу предложить вам неожиданный союз. Союз со мной. Я ничего не могу вам обещать или гарантировать, просто, если я выиграю, точнее – если мы выиграем, – ваши шансы на бесконечность заметно возрастут. Или даже больше.

– Говорите загадками, Сергей Рахмонович.

– О, я еще не начал. А вот сейчас – пора. Я знаю, что президент, директор ФСБ, а также еще целый ряд довольно известных людей с помощью спецслужб совершили серию тяжких преступлений. Убийств и террористических актов. Они сделали это, чтобы скрыть страшную правду, которая может принести нашей стране много всего, мягко говоря, нехорошего. Глубочайший экономический и политический кризис, галопирующую инфляцию, полную потерю авторитета в мире, как следствие, не исключаю, гражданскую войну. То есть, с одной стороны, они действовали во благо нашей с вами страны. С другой, их усилия пока что все равно не увенчались успехом – это, во-первых, во-вторых, я точно знаю, что нельзя творить добро делая зло. – Министр не смотрел в глаза собеседника, он просто чеканил фразы, и было понятно, что каждое новое слово дается ему все сложнее. – У меня пока что есть только один союзник – молодой и честный финансист-государственник. Но этого мало.

Раков молчал минут пять. Он рассматривал свои отполированные до перламутрового блеска ногти, потом – мял сигарету, долго смотрел на огонек тонкой платиновой зажигалки.

– Что вы хотите, Сергей Рахмонович? Что вы задумали? Государственный переворот?

– Нет. Я хочу прийти к президенту и попросить его добровольно оставить свой пост. Передать власть порядочным людям, которые все исправят.

– Вы меня пугаете. Во-первых, он ничего вам не отдаст. Во-вторых, мне кажется, то, что вы описали, исправить уже невозможно. В-третьих… Впрочем, и двух пунктов достаточно.

– Тогда мне придется выполнить свой долг – долг министра внутренних дел. Завершить расследование, передать в прокуратуру, обнародовать результаты и добиться справедливого суда над всеми.

– Ну и задачку вы мне задали… Господин министр, а чем могу быть полезен в этой ситуации я, при прочих равных – не понимаю…

– У вас есть деньги, есть подконтрольные только вам средства массовой информации, вас уважают и ценят на Западе. Вы умеете управлять. В конце концов, я думаю, что большая часть населения страны относится к вам с симпатией, что странно – но факт. Вы, скажем так, медийный и довольно рейтинговый персонаж. Добрый барин, любящий своих холопов.

– Я по-прежнему вас не понимаю.

«Он издевается, – подумал Худойбердыев. – Он хочет заставить меня сделать признание в любви, как отличница двоечника на первом свидании. Чертов лис, что же делать?»

– Я хочу предложить вам, если все пойдет по намеченному плану, стать президентом России.

– О! – Раков захлебнулся – не то от восторга, не то – от ужаса. – Вы? Мне?

– Да, я – вам. Вы ведь хотите, Дмитрий Андреевич?

Ракову было нечего ответить. Встреча министра с олигархом завершилась ближе к пяти утра. Перед тем, как закрылись двери лифта, милицейский генерал успел увидеть то, что хотел. «Боже мой, – подумал он. – И я только что предложил этому человеку целую страну. У него же на ногах – кеды\» Пока лифт опускал его в холл, министр беззвучно хихикал, пряча лицо за рукавом пиджака, чтобы охрана не решила, что шеф окончательно тронулся и подлежит немедленной изоляции.

Худойбердыев сел в машину и попросил отвезти его на Житную. Строевым шагом он прошел по гулким пустым коридорам министерства, и сонные постовые в ужасе таращили глаза, вытягиваясь перед ним по струнке. Министр заперся в своем кабинете и хотел приказать помощнику никого к себе не пускать и ни с кем не соединять, но потом сообразил, что приказывать некому. Да и никто не захочет с ним поговорить в такое время. А если и захочет, то не станет спрашивать разрешения или ждать в приемной.

 

#69

Москва, офис компании «Ювелирная империя»

22 июня 2009 года

В офисе «Ювелирной империи» Сергей Рыбин принимал редкого и не самого приятного гостя. Куратор появился неожиданно, предупредил о своем визите за десять минут телефонным звонком. Приказал выгнать из кабинета и приемной всех, его черный «додж-нитро» на огромной скорости влетел в едва успевшие распахнуться ворота и замер у служебного, «директорского» входа.

У Куратора было плохое настроение. Он не удостоил Рыбина даже кивком – достал из внутреннего кармана пиджака какой-то маленький приборчик и быстро обошел кабинет. В одном месте приборчик пискнул. Куратор достал из другого кармана что-то похожее на сотовый телефон и направил куда-то в стену. Опять раздался писк. Лишь после этого незваный гость позволил себе первую улыбку – из набора своих дежурных улыбок:

– Что, Сережа, давно не чистили?

– Да нет, что вы, – засуетился Рыбин, – раз в неделю проверяем…

– А надо – раз в день. – Куратор развалился в кресле и закурил, не спрашивая разрешения. Пепел он стряхивал прямо на дорогой ковер.

– Лавочку надо закрывать, Сережа, – серьезно и даже как-то грустно сказал он. – Прикрывать, причем совсем. А тебе валить отсюда.

– Что случилось?

– Все. У нас получилась очень длинная цепочка, такая длинная, что я не в силах следить за каждым звеном. Одно оказалось тонким. Где тонко – там рвется. Усекаешь, гражданин Рыбин?

– Не совсем…

– Повторяю для тупых: рязанский проект – закрыт. Все золото, которое есть у тебя, наше золото, надо слить за пару дней – максимум. Лавку свою продавай, отходи от дел, вали на море. На Лазурный Берег, или что там тебе по душе? Ты достаточно заработал, а я тебя не обижал, правда?

– Конечно, я вам очень благодарен, но люди?

– Какие?

– Те, кто в курсе…

– Убери людей. Люди мешают, топчут землю, гадят и потребляют кислород.

– Всех?

– Мне откуда знать, гражданин Рыбин? Тех, кого нужно. Перестараешься – я уж точно в обиде не буду. Останутся лишние длинные языки – сам погоришь. Что ты волнуешься, Сережа? Мы же с тобой все обсуждали – миллион раз. И финал у нас тоже с тобой бьш продуман. Я гоню левое золото, ты его продаешь тому, кому надо, бабки делим, потом – разбегаемся. Еще вопросы?

– Никак нет! – Рыбин потел, краснел и испытывал желание вскочить да и вытянуться по стойке смирно.

– Все, Сережа. – Куратор поднялся и затушил сигарету в чашке, из которой Рыбин пил кофе. – Устал я очень. Ты ведь не хочешь, чтобы в тебя опять стреляли?

– Ааа… – Рыбин чуть не захлебнулся, – вы знаете, кто это был?

– Я? Я – знаю. Но не скажу. Меньше знаешь – больше родину любишь. Если хочешь знать, я твоей смерти совсем не хотел и не хочу. Мы с тобой хорошо работали, правда? Ну, не поминай лихом. – Куратор потрепал Рыбина по щеке и быстро вышел из кабинета, хлопнув дверью. Его «додж», разорвав плотный поток машин, неистово крякая и подвывая сиреной, полетел куда-то в сторону центра города.

 

#70

Москва, южная окраина

14 мая 2009 года

В дверь позвонили, пожилой мужчина в стареньких трениках, слегка шатаясь, подошел, долго возился с цепочкой, а потом, победив третий засов, открыт железную створку. «Привет, Штази. Прости, мне неприятно», – сказал незваный гость очень тихо.

Потом что-то чмокнуло, чавкнуло, потом – еще раз, потом человек, стоявший над телом, тихо и злобно сплюнул куда-то в сторону. Перешагнул через тело и вошел в квартиру. Ему всегда было интересно – как они живут, что едят, на чем спят. Он придирчиво осмотрел все. Ничего интересного: почти пустая съемная квартира, лишенная минимальных признаков индивидуальности, – ни картин, ни фотографий, ни гипсовых фигурок котиков и свинок-копилок. «Пустой человек, без истории», – подумал убийца.

Он начал распахивать дверцы и ящички, вываливая на пол содержимое. На полу уже образовалась внушительная куча книг, нижнего белья, зимних шапок и застиранных наволочек, когда носатый нашел то, что искал.

Осторожно, словно бомбу или обоюдоострое лезвие, он извлек на свет сверток. Разорвал веревку, чуть не выронив стопку фотокарточек и компакт-диск. На диске криво от руки была нарисована двойка. Глянцевые картинки киллера весьма заинтересовали, тем более что запретов на просмотр ему не передавали. Сев на краешек дивана, он минут пять перебирал карточки. На середине процесса носатый начал тяжело дышать и даже заметно покраснел. Наконец, с трудом оторвавшись от просмотра, он положил стопку на диван и пошел в ванную – умыться. Фотокарточки расползлись из стопки в недлинную яркую дорожку. Они шли одна за одной, в хронологической последовательности. На каждой происходило что-то новое. Но сюжет был один на всех: трое мужчин в масках затейливо насиловали девочку-подростка. Девочка, вероятно, кричала, ее лицо было в слезах. Кстати, именно на лице фотограф и делал основной акцент.

Это трудно было назвать порнографией. Напрашивалось какое-то другое сравнение, и больше всего подходило определение «оперативная съемка».

Было раннее утро, когда киллер, уничтожив все возможные следы, в тысячный раз обыскав квартиру, вышел на улицу. У подъезда стояла «Волга» с номерами «екх». Убийца перепугался. Он не знал, что это за девочка на снимках, но понимал, что никто бы не послал его за простой коллекцией домашнего порно, и что у Штази она оказалась тоже не просто так. Стараясь не попадаться на глаза водителю «Волги», носатый шмыгнул во дворы и долго петлял, прыгая через серую изломанную геометрию заборов детских садиков, шарахаясь от алкашей, облюбовавших шиферные веранды, и компаний малолетних громил, рыщущих по округе в поисках приключений.

Действуя строго по инструкции, киллер оставил фотокарточки и диск в камере хранения на вокзале, набрав указанную комбинацию цифр.

К вечеру испуг перерос в панику. Ему никто не звонил. Никто не слал привычных сообщений, которые должны были, по идее, означать успешное выполнение заказа, никто не давал дополнительной информации. Он блуждал по городу, несколько раз покупал пиво, но ничего не помогало. Когда стрелки часов, отмерив время полуночи, лениво зависли в ожидании следующего дня, он отпер дверь своей квартиры. В следующую секунду типовую семнадцатиэтажку сотряс мощнейший взрыв. Сдетонировал газ. Но кто-то помог этому дому стать историей. Кто-то заложил в подвал девяносто килограммов гексогена. Дом осел в пыль. Так бывает в кино. Е…, прости господи, твою мать, успел подумать носатый. Но было уже слишком поздно. Его тщедушное тело складывалось вместе с перекрытиями здания. Он уходил все ниже и ниже. Так низко, пока, наконец, не понял, что вариантов уже нет. Что дешевое мясо, книжки хороших писателей и мечта о Цюрихе давно и безвозвратно потеряны, ушли в прошлое. «Конец», – подумал носатый.

 

#71

Москва

25 июня 2009 года

После смерти Носорога министр внутренних дел был, пожалуй, единственным человеком в этой стране, способным связать воедино все эти бесконечные убийства и взрывы. Каждый день он анализировал оперативные сводки, отчеркивая синим маркером выпады одной стороны, а красным – другой. Он прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может. В один прекрасный день эта кровавая волна перехлестнет через край, и начнется охота уже на первых лиц. Одно первое лицо он знал. О существовании второго – с определенными допусками – догадывался. Ему иногда казалось, что он даже знал когда-то этого человека лично. Что-то в его почерке, в его безапелляционности казалось Худойбердыеву знакомым.

Он волновался, что могут убить и этого странного парня – известного в прошлом журналиста, канувшего в небытие несколько лет назад. Странного парня, который совершенно случайно, помимо собственной воли, засунул горящую палку в муравейник. Министр поручил своим доверенным лицам найти его и взять под круглосуточную охрану, но лучшие сыщики, отработав в совершенно нечеловеческом режиме, без сна и отдыха, две недели, только разводили руками. Этот человек точно был жив, но оставался неуловим. Он тенью проходил мимо, всего пару раз удавалось его опознать и «сесть ему на хвост», но объект исчезал, как сквозь землю проваливался. Он продолжал вести свою личную – очень странную игру. Сейчас, когда рассветное солнце вдруг ударило в окна министерского кабинета, Худойбердыев похолодел: ему показалось, что он знает, чего добивается этот парень. «Господи, только не это, – подумал министр – не делай этого, не делай!»

 

#72

Москва, офис ЗАО «Информационная безопасность»

13 июня 2009 года

Сегодня ЗАО «Информационная безопасность» существовало последний день. И его генеральный директор скрупулезно работал с бумагами, подчищая все хвосты, закрывая незакрытые дела. Он рассылал клиентам электронные депеши с сообщением о прекращении работы конторы, просил войти в его положение, а в случае чего обещал компенсировать возможные расходы и убытки. На счету компании было достаточно денег, чтобы их можно было взыскать по суду и распределить. Должно хватить всем.

До сегодняшнего дня он жил на нелегальном положении, теперь – и вовсе собирался стать собственной тенью, даже тенью тени. Контора была ему больше не нужна, она только мешала, висела чугунной гирей на ногах. Ему оставалось сделать последний шаг, и он уже решил, что сделает его.

Разбирая ящики стола, он нашел скомканную оберточную бумагу. Вот она, последняя память. Именно из этой бумаги он достал тогда, в своей очередной прошлой жизни, дешевый цифровой диктофон китайского производства, включил и услышал голос мертвого майора Баринова – своего доброго и злого гения одновременно. Жалел ли он о том, что произошло? Пожалуй, нет. Ему категорически не нравился мир, устроенный так. Он не мог его изменить, но собирался попробовать. Именно поэтому он сейчас здесь, а где он будет завтра – это уже совсем другая история.