Pierre Roudy — DES OEUFS A LA MOUTARDE (1975)
На сцене он и она.
Он. Что ты там накупила?
Она. Ты со мной ходил, все видел. Пятнадцать лет я покупаю то же самое, у тех же самых продавцов, в один и тот же день педели, и ты всегда задаешь мне тот же самый вопрос.
Он. Все равно она слишком тяжелая. Разве обязательно закупать продукты на всю неделю сразу?
Она. Понедельник — рыночный день. Я тут ни при чем. Он один раз в неделю, и ты это знаешь не хуже меня.
Он. Но зачем обязательно таскаться на рынок? Магазины открыты во все дни.
Она. Да, по на рынке дешевле.
Он. Что ты так трясешься над деньгами?
Она. А вдруг… (Улыбаясь.) Может быть, я захочу сделать себе какой-нибудь подарок.
Он. Все время ты говоришь одно и то же. Подарок… Уж не ждешь ли ты, когда я отправлюсь на тот свет, чтобы купить себе этот подарок?
Она (иронично). Конечно, только этого и жду. Яснее ясного.
Он (серьезно). Ну тогда будь спокойна. Я тебя не задержу. Каждый понедельник у меня сердце бьется все чаще и чаще.
Она. Ладно… Передохнем. Присядем на скамейку.
Он. Они должны поставить больше скамеек. На всей улице только одна.
Она. Я напишу мэру.
Он. Не поможет. Сколько раз ты ему уже писала? Было время — каждый день.
Она. Неправда. Я написала ему четыре или пять писем, не больше.
Он. И он, естественно, тебе не ответил.
Она. Вот и нет, ответил. Такое любезное письмо.
Он. Письмо! Просто извещение без подписи.
Она. Была подпись.
Он. Какая-то. Неужели ты думаешь, что такие, как мы, кому-нибудь нужны? Мы слишком стары… Как я устал…
Она. Вон скамейка.
Он. Но уже кто-то сел!
Она. Да. И еще молодые.
Он. Да… Молодые…
Она. Что же делать?
Он. Вообще-то можно подождать, пока они уйдут. Они долго не просидят. Молодые ведь не устают, так как мы…
Она. Ты их разглядел?
Он. Нет. А что?
Она. Это девушки или парни, по-твоему?
Он. Не знаю. У меня нет хороших очков, а ты знаешь: без хороших очков я ничего не вижу…
Она. Это две парочки. Там две парочки. Влюбленные. Он. Ну?
Она. Ну и они будут долго сидеть.
Он. То есть, значит, ты думаешь, что они расселись на нашей скамейке надолго и мне негде отдохнуть?
Она. Я-то тут при чем? Нельзя же их прогнать…
Он. Ты права .(Помолчав.) Но чем же ты все-таки набила свою кошелку?
Она. Ты знаешь.
Пауза.
Он. Можно с краю примоститься…
Она. Мы их будем стеснять.
Он. Ну совсем-совсем с краю.
Она. Все равно.
Он. В молодости я был не таким. Меня бы никто не стеснил. Уж точно!
Она. Мне кажется, ты забыл, как…
Он. Что кажется?
Она. Да. Ты забыл. Начисто.
Он. Но у меня хорошая память.
Она. Теперь уже нет.
Он. Всегда ты говоришь мне гадости.
Она. Не всегда. Только когда заслуживаешь.
Он. И по-твоему, сегодня я заслужил? Ну, знаешь…
Она. Конечно.
Он. Ты со мной разговариваешь, как с мальчишкой. Прямо как с мальчишкой! Думай, когда говоришь.
Она. Это из-за того, что ты всегда задаешь дурацкие вопросы…
Он. Никогда я не задаю дурацких вопросов. Это ты их так понимаешь. Большая разница. Очень большая.
Она. Нет никакой разницы.
Он. Я устал. Зайдем в кафе.
Она. Ты же знаешь, что тебе кофе нельзя.
Он. Можно взять что-нибудь другое.
Она. Что именно? Ну не стесняйся! Спиртного тебе тоже нельзя.
Он. То, что мне можно… Не знаю… липовый чай, например.
Она. У них его точно нет.
Он. Почему?
Она. Теперь его не пьют. Не пьют, и все. Никто не пьет.
Он. Никто? Удивительно!
Она. Говорю тебе.
Пауза.
И потом, ходить в кафе не принято.
Он. А вот теперь ты говоришь ерунду. В наше время правда было не принято, а теперь да. Теперь все ходят в кафе. Только ты уперлась, как старая ослица.
Она. Пусть так, но ноги моей не будет в кафе. И ты тоже не пойдешь, если меня хоть капельку любишь.
Он. Ладно. Ну что делать, если не в кафе?
Она. Пойдем дальше.
Он. Нет. Я очень устал.
Она. А что ты предлагаешь?
Пауза. Идут.
Он. О! Смотри! Они ушли. Вернемся?
Она. Не стоит. Мы почти дома.
Он. Конечно, ведь не у тебя в сердце перебои. Знала бы ты, что это такое, ты бы так легко не относилась.
Она. Ты уж очень прислушиваешься к себе.
Он. Неправда! Я не мнителен, и ты это знаешь.
Она. Ты изменился после болезни. Все время стонешь. Это я знаю.
Он. Никогда я не стону.
Она. Ты за собой не замечаешь.
Он. Я другое замечаю: то, что у тебя никогда не было сердца.
Она. Что ты имеешь в виду?
Он. То, что говорю. Никогда у тебя не было сердца.
Она. У меня не было? После всего того, что я для тебя сделала?
Он. А что ты сделала?
Она. Разве я тебя не любила?
Он. Так всегда говорят.
Она. Ну, знаешь, это уже слишком! Я тебя любила, как… как… как только женщина может любить мужчину!
Он. Следовательно, немного.
Она. Ты старый дурак! И клоун! Пошли.
Он. Хватит с меня.
Она. Чего это с тебя хватит?
Он. Тебя и твоей кошелки. Неподъемной.
Она. Не устраивай сцен на улице. Мы уже не в том возрасте.
Он. Возраст, возраст… При чем тут возраст? Я говорю, что кошелка слишком тяжелая.
Она. Ты сказал: с тебя меня хватит.
Он. И кошелки.
Она. Пошли! Не стой посреди тротуара! Что стал как вкопанный?
Он. Я сказал — нет! Видишь парадное? Я сяду на ступеньки и не двинусь.
Она. Ты сядешь в своих чистых брюках?
Он. Чистые или грязные — мне все равно.
Она. Как ты позоришь меня перед людьми! Стыдно!
Он. Тебе всегда было за меня стыдно. Одним разом больше или меньше… какое значение…
Она. Не садись.
Он. Чего мне стесняться?
Она. Тогда я брошу тебя и уйду.
Он. Скатертью дорога.
Она. Ну… пошли. Перевел дух, и хватит. Что я тут перед тобою стою как идиотка.
Он. Подумаешь, неожиданное амплуа!
Она. Я тебе не позволю меня оскорблять.
Он (хохочет). Если ты будешь так кричать, всех прохожих перепугаешь… И тех, кто в кафе сидит. Вот я повеселюсь… Ты вся красная, как пион.
Она. И сравнения твои дурацкие, и в цветах ты никогда не разбирался. Ты знаешь, что такое пион?
Он. Это ты, когда злишься?
Она. Вставай, пойдем! Совсем я не злюсь, было бы из-за чего!
Он. Нет.
Она. Почему же опять нет?
Он. Потому что я еще не отдохнул.
Она. Не притворяйся.
Он. Тебе легко говорить, а у меня ноги подкашиваются и сердце еще не успокоилось.
Она. Ты всегда был изнеженным. А после болезни стал еще хуже.
Он. Кто бы говорил!
Она. А что? По сравнению с тобой…
Он (перебивает). Мадам слишком жарко! Мадам очень холодно! Ей нужно надеть что-то тепленькое, ей нужно снять что-то лишненькое. То ветер, то сквозняк, то мало солнышка, то в тени жарко, то воздух не такой. Да без конца.
Она. Я о себе всегда сама заботилась. И не тебе меня упрекать.
Он. Да уж, ты следила за своим здоровьем драгоценным! А другие, несчастные, должны были выслушивать твои жалобы и все время ухаживать за тобой.
Она. Вначале ты это делал с радостью.
Он. Да, раньше я думал, что это кокетство, по молодости, с годами оно пройдет. Не прошло. Ты со мной, как с рабом, обращалась. С рабом!
Она. А что же ты не вел себя так же?
Он. Как ты? Да я, голубушка моя, работал. Времени у меня не было обращать внимание на сквозняки. Я работал.
Она. Работал… Если можно назвать это работой.
Он. Да. И собой мне было некогда заниматься, как другим.
Она. А ты бы мог. Хотя кассир всегда защищен от сквозняков.
Он. Это чем же?
Она. Своей стеклянной будкой.
Он. Но у меня она была не стеклянная. Она была из проволочной сетки. Это сейчас они стеклянные. А сетка от сквозняков не защищает. Наоборот даже.
Она. Наоборот? Вот уж не верю.
Он. Ты хочешь меня вывести из терпения. И выведешь. Я тебя знаю.
Она. Я хочу тебя вывести на дорогу к дому, а это не то же самое.
Он. Не лучший способ. Я сказал, что не встану.
Она. Придется.
Он. Это почему же?
Она. Потому что, если через пять минут ты по встанешь, я пойду за полицейским!
Он. А?! И что ты ему скажешь?
Она. Правду!
Он. И ты думаешь, что полицейский что-нибудь сделает? Ошибаешься. Я просто вижу, как это будет. «Господин полицейский, мой муж, вон тот сумасшедший старик, который, вы видите, сидит там на ступеньках, не хочет двинуться с места. Пожалуйста, помогите мне его поднять!» И знаешь, что полицейский тебе ответит? «Гражданочка, оставьте вашего мужа в покое!» Вот что он тебе скажет.
Она. Не выдумывай. Полицейские так не говорят.
Он. А что же они говорят, по-твоему?
Она. Они говорят: «Пройдемте!»
Он. Ну тогда я ему скажу, что я не могу, что я не виноват, если не могу «пройти».
Она. А кто же виноват?
Он. Я скажу — ты!
Она. Я?
Он. Конечно! Не надо было набивать кошелку. Ее поднять нельзя.
Пауза.
Она. Я знаю, что мне делать.
Он (немного обеспокоенно). Что делать?
Она. Вызову «скорую помощь».
Он. Сомневаюсь.
Она. Пусть они приедут и заберут тебя в больницу.
Он (успокоенно). В больницу? Вот здорово. Всегда мечтал попасть в больницу. Сестрички будут за мной ухаживать. Молоденькие, хорошенькие. Не то что ты, вся в морщинах. Всегда любезные. А ты будешь сидеть дома одна! Сама с собой разговаривать, слоняться по комнатам… А я буду блаженствовать.
Она. Говорю тебе, что вызову «скорую».
Он. Ну иди! Чего ты тянешь?
Она. Значит, ты этого хочешь?
Он. Я — да, а вот ты — нет! Тебе страшно… очень страшно…
Она. Мне страшно?
Он. Да. Вдруг отправят в дом для престарелых?
Она. Замолчи.
Он. Это очень возможно. Почему бы и нет? В конце концов, мы уже в таком возрасте, и не впервые…
Она (кричит). Нет!
Пауза.
Он. Ладно… Ты бы лучше тоже присела на ступеньку. Смотри, я ее для тебя согрел… И потом… подстелю на камень. Садись…
Пауза.
Вот видишь, в ногах правды нет.
Она (садится). Уф! Все-таки очень я устала. Вначале как-то не чувствуешь, насколько потом ноги устают.
Пауза.
Хорошо посидеть.
Он. Что верно, то верно.
Она. Немножко тут побудем. Несколько минуток… Чтобы бедные ноженьки отдохнули.
Он. Да.
Пауза.
Скажи, ты заметила машину внизу?
Она. Какую машину?
Он. Черную с решетками.
Она. Почему ты меня спрашиваешь?
Он. Это полицейская машина.
Она. Полицейская? Мы ничего плохого не делаем.
Он. Я и не говорю, но, может быть, это запрещено.
Она. Что запрещено?
Он. Сидеть здесь.
Она. Вот еще!
Он. А вдруг они нас примут за бродяг? Они ведь забирают бродяг…
Она. Глупости. И потом, у тебя есть пенсионное удостоверение. Кассир на пенсии. Там так и написано.
Он. Видишь ли…
Она. Что? Что ты хочешь сказать?
Он. Так вот…
Она. Ой, ну говори наконец!
Он. Мне кажется, я потерял удостоверение.
Она. Как?
Он. Я его потерял однажды в понедельник, когда тащился с твоей чертовой неподъемной кошелкой. У меня его больше нет.
Она. Тогда лучше уйти.
Он. А может быть, это и не полицейская машина. Ты знаешь, ведь с моими глазами… Я не уверен.
Она. Вставай.
Он. Хорошо. Встаю. И ты вставай.
Она. Ты встал первый, дай мне руку.
Пауза.
Он. Нет.
Она. Помоги мне, кому я говорю.
Он. Не хочу, нет желания.
Она. Ну почему?
Он. Ты мне не верила, когда я говорил, что я устал. Ты не хотела, чтобы я присел.
Она (решительно). Помоги мне встать.
Он (таким же тоном). Я сказал — нет.
Она. Ты обязан.
Он. То есть, как?
Она (торжественно). Ты клялся делить со мной счастье и горе и оказывать мне помощь и поддержку.
Он (прыскает со смеху). Ах я клялся. Когда это было! Так давно, что уже и не считается. Как это называется? Ах да, вспомнил. Заповедь.
Она. Ты путаешь. Это не заповедь. И теперь это все больше и больше имеет значение…
Он. Кто это тебе наболтал?
Она. Это каждый знает.
Он. Уж лучше бы он помалкивал. Эти типы только глупости и говорят.
Она. Неправда.
Он. Одни глупости.
Она. Я всегда это чувствовала. Не надо было за тебя выходить замуж.
Он. С этим я согласен.
Она. Просто удивляюсь, почему я не разошлась с тобой.
Он. Я тоже.
Она. Бог свидетель, сколько ты мне давал поводов.
Он. Что правда, то правда.
Она. Я могла бы сто раз уйти.
Он. Я тоже.
Она. Но я оставалась. Не хотела бросать тебя на произвол судьбы. Потому что, скажу тебе, если ты еще не понял, я великодушна. Да-да, можешь смеяться — великодушна.
Он (смеется). Обопрись на свое великодушие и вставай.
Она. Ты изверг!
Он. Знаю.
Пауза.
Возможно. Мне все равно. Я уже стою.
Она. Это не они там идут? Помоги мне. Они подходят.
Он. Попроси вежливо.
Она. Хорошо. Помоги мне, сделай одолжение.
Он. Мало.
Она. Умоляю тебя!
Он. Уже лучше, но все-таки недостаточно.
Она. Я сделаю тебе омлет с горчицей.
Он. Честное слово?
Она. Честное слово.
Он. Чем поклянешься?
Она. Тем полицейским, который подходит.
Он. Ну так я тебе не поверю. Ты ведь его даже не знаешь.
Она. У тебя нет логики.
Он. Есть.
Она. Нет.
Он. И потом, ты никогда не умела вкусно готовить. И омлет с горчицей ты не любишь.
Она (примирительно). Я не буду над тобой больше смеяться и сделаю тебе омлет с горчицей.
Он. Ты не будешь надо мной смеяться? Это невозможно.
Она. Почему, скажи на милость?
Он. Потому, пожалуй, это и поддерживает тебя в жизни. Иначе ты давно бы умерла. Я тебя знаю как свои пять пальцев…
Она. Каким бываешь ты иногда вредным.
Он. Я? Вредным? Да я добр, как ягненок. Мне это всегда говорили. Но с тобой я стал вредничать. Теперь я знаю, как надо себя вести. Прекрасно знаю.
Она. Ну раз ты знаешь, я постараюсь сама подняться. И когда я встану, ты увидишь… Ты у меня, мой милый, дождешься…
Он. Ладно-ладно… Давай руку.
Она. Не нужна мне твоя рука! Держи ее при себе.
Он. Но теперь я хочу тебе помочь.
Она. Почему теперь, а не раньше?
Он. У меня были свои причины.
Она. Хотелось бы знать какие.
Он. Хотел проучить тебя. И проучил.
Она. Ну ты дождешься, ты дождешься…
Он. Теперь уже ты можешь взять мою руку.
Она. Ну теперь ладно, я ее возьму.
Он. И ты не сможешь сказать, что я тебе не помог.
Она (подавая ему руку). Ты только делаешь вид.
Он. Ну и тяжела ты. Это ты для себя накупаешь столько еды. Слишком много. Вот потому-то и кошелка неподъемная.
Она. Нет, это потому что в ней…
Он. Мне не важно, что в ней.
Она. Теперь, когда я встала, помогай дальше.
Он. Но ты уже стоишь.
Она. Помогай мне нести кошелку.
Пауза.
Он. Только ради тебя…
Она. Смотри-ка…
Он. Что такое?
Она. Полицейский ушел.
Он. Правильно. Когда он увидел, что мы встали, он понял, что мы не нищие бродяги.
Она. Ты должен заявить, что потерял пенсионное удостоверение.
Он. На что оно нужно?
Она. Вот ты так говоришь, а сам очень доволен, время от времени достаешь его. Я знаю. Достаешь из кармана и разглядываешь. Очень им гордишься.
Он. Не очень.
Пауза.
Все-таки. Как же насчет омлета?
Она (ворчливо). Не сделаю.
Он. Почему?
Она. Я не люблю.
Он. Знаю, но зато я люблю. (Просительным тоном.) Ради меня…
Она. Не могу.
Он. Чего не можешь?
Она. Не могу тебе сделать омлет с горчицей. Я не купила яиц.
Он. Тогда что же там в твоей чертовой кошелке?
Она. Все остальное.
Он. Что ж, значит, целую педелю я не буду есть омлета с горчицей? Уму непостижимо. О чем ты думала?
Она. А ты помнишь, что доктор сказал?
Он. Плевать мне на доктора. Хочу омлет с горчицей, и яйца должны быть в твоей кошелке.
Она. Не стучи палкой по кошелке, пожалуйста.
Он. Почему?
Она. Потому, что ты их побьешь.
Он. Что я побью?
Она. Яйца…
Он. Но ты же сказала, что их нет.
Она. Хотела тебя позлить.
Он (твердо, убежденно). Ну я отомщу.
Она. Не представляю, каким образом.
Он. Сейчас увидишь… Очень просто. Сяду.
Она (встревоженно). Ой нет…
Он. Не надо было меня дразнить. Вот видишь… Сел.
Она. Прости меня.
Он. И не проси.
Она. Я знаю, что не нужно было… Как приду — сразу же тебе…
Он (перебивает). Что?
Она. Сделаю омлет с горчицей.
Он. Теперь уже поздно.
Она. Слушай, я извинилась. Не заводись снова. Вставай.
Он. Нет.
Она. Будешь здесь торчать?
Он. Это мое дело.
Она. А мое?
Он. У тебя свои дела.
Она. Да, но мы всегда вместе?
Он. Нас вместе больше нет. Кончено.
Она. Но, в конце концов, мы же живем вместе.
Он. Мы жили вместе.
Она. Ты не хочешь идти домой?
Он. Нет.
Она. Куда же ты пойдешь?
Он. В больницу.
Она. В больницу?
Он. Да.
Она. Тогда я ухожу.
Он. Да. Катись.
Она. Прощай.
Он. Прощай.
Пауза.
Она. И у тебя не будет угрызений совести?
Он. Вот уж чего не будет.
Она. Если я правильно поняла, ты хочешь от меня избавиться.
Он. Да.
Она. И тебе не жалко? И сердце не щемит, и не жалеешь ни о чем?
Он. Совсем ни о чем.
Она. И ласкового слова не скажешь?
Он. Слово?
Она. Ну да. После стольких лет одно ласковое слово — не так уж много. Даже если ты так не думаешь, язык бы не отсох.
Он. Значит, ты хочешь, чтобы я тебе сказал одно только слово?
Она. Да.
Он. Хорошо. Дерьмо.
Она плачет или делает вид, что плачет.
Не рассчитывай меня разжалобить… Крокодиловы слезы.
Она шмыгает носом.
Держу пари — у тебя нет платка. На, возьми мой.
Она (плача). Спасибо.
Он. Не за что.
Пауза.
Ну теперь уходи… иди… Ты мне больше не нужна… Она. Я не могу.
Он. Почему?
Она. Не знаю.
Он. Не надо было мне на тебе жениться. Ты даже хорошенькой не была.
Она (продолжая плакать). Ты говорил, что я умная.
Он. Ошибался.
Она. Значит, ты жалеешь?
Он. Да.
Она. Я тоже.
Он. Ты-ы? Ну нет, ты не шалеешь. Я тебя знаю. Ты очень довольна. Ты со мной была счастлива, не хитри. Тебе повезло невероятно. Я мог бы осчастливить другую женщину, более красивую, более умную, более женственную… Но получилось так… Не умел я выбирать.
Она. Выбирать?
Он. Взял первую попавшуюся. И самую заурядную.
Она. Так кто виноват?
Он. Но я тебе покажу, что никогда не поздно все начать сначала.
Пауза.
Она. Бумажник у тебя?
Он. Плевать мне на бумажник, на мое пенсионное удостоверение, на тебя, на все. Пойми наконец.
Она (достает из сумочки). Вот твой бумажник.
Он. Отлично.
Она. Бери же.
Он. Не надо.
Она. Кладу его рядом.
Он. Ладно.
Она. Смотри не потеряй.
Он. Постараюсь.
Она. Там немного денег.
Он. Еще бы. Ты всегда берешь все себе!
Она. О нет!
Он. О да… (Вздыхает.) Ты всегда у меня все отбирала.
Она. Ты жестокий человек.
Он. А ты нет?
Пауза.
Она. А если ночью будет холодно?
Он. Тебе-то что?
Она. Хочешь, я принесу тебе одеяло?
Он. Нет.
Она. Но ты же легко простужаешься.
Он. В больнице тепло.
Она. Скоро стемнеет. Поднимается туман и сырость. А твой бронхит?
Он. Плевать мне на бронхит.
Она. Что бы ты ни говорил, а сам будешь очень рад, когда я буду тебя лечить и ухаживать за тобой.
Он. Ты будешь меня лечить? Боже сохрани.
Она. Я купила все, что надо от кашля. Пастилки и микстуру.
Он. И яйца.
Она. Да, и яйца.
Он. На рынке.
Она. Как каждый понедельник.
Он. Как каждый понедельник… Вот именно… Тебе не надоело это — понедельник, воскресенья, паши будни?
Она. Нет. А что?
Он. Потому что мне надоело. В понедельник — рынок, во вторник — к соседям, в среду скучаем одни, в четверг — не знаю что, в пятницу — рыбный день, в субботу приходит инспекторша по социальному обеспечению или скауты. И каждую неделю все начинается сначала.
Она (с иронией). Ты забыл про воскресенья.
Он. Да, воскресенья… Про них-то я не забыл, поверь мне.
Она. Потому что по воскресеньям ты развлекаешься.
Он. Надоели мне и воскресенья. Если хочешь знать, я не люблю играть в шары.
Она (с иронией). Неужели?
Он. Да. Больше не люблю.
Она. И отчего такая перемена, разреши спросить?
Он. Я все время проигрываю. Почти месяц, как я ни разу не выиграл.
Она. Ну, это не от тебя зависит.
Он. Да нет…
Она. Но этого не может быть…
Он. Может. Я проигрываю, потому что не вижу яблочка. Маленькую бульку, как ты ее называла, когда ходила со мной. Так вот, я ее не вижу.
Она. Нужно сменить очки. Я давно это тебе говорю.
Он (молчит, затем как будто бы просыпаясь). Возможно, ты и права.
Она. Вот видишь.
Он. И все равно, мне надоело.
Пауза.
Она. Уже вечер. Рынок закрылся. Все разошлись. Остались только пустые стойки. Даже влюбленные. Можно вернуться и сесть на скамейку. Там удобнее. А то торчим здесь, как два дурака.
Он. Можешь идти домой.
Она. Без тебя?
Он. Да, без меня. Я уже сказал, что ты мне не нужна. Ты и раньше-то не была хорошенькой. А сейчас? У тебя лицо сморщилось, как печеное яблоко. Ненавижу печеные яблоки. И потом, я думал, что ты умная. Это неправда. Ты притворялась. Я тебя раскусил!
Она. То есть, как — раскусил?
Он. Ты никогда не интересовалась тем, что я делал.
Она. Как бы я могла?
Он. Уж как-нибудь да могла.
Она. Как же? Объясни, пожалуйста.
Он. Не знаю.
Она (с иронией). Что ж, ты хотел бы, чтобы я приходила в твою будку и проверяла остаток?
Он. Нет, не это.
Она. Тогда что?
Он. Чтобы ты мне задавала вопросы, например. А ты их никогда не задавала. Никогда. Слышишь? Никогда.
Она. А ты? Ты задавал?
Он Нет.
Она. Значит, мы квиты?
Он. Нет.
Она. Ты упрямишься, как старый осел.
Он. Я знаю, что я прав. Ты всегда умеешь выкручиваться. Бог дал талант. Я это знаю. И тебя знаю. И тем не менее я прав, а ты нет.
Она. Чепуху ты городишь.
Он. Пусть чепуху. Но я прав. (Начинает кашлять.)
Она. Видишь, это от сырости. Я узнаю этот кашель. Я тебя предупреждала. Прекрасно знаешь, что тебе нужно беречься, но ты же сам себе голова… Вставай лучше.
Он. Нет.
Она. Вставай и бери одну ручку. Мы быстро дойдем.
Он. Нет, нет и нет.
Она. Не стучи палкой по кошелке.
Он Нет, нет и еще раз нет. Я перестал стучать. (Продолжает бить.)
Она. Сумасшедший старик! Ты все перебьешь.
Он. Значит, там яйца?
Она. Конечно, яйца. А что ты хочешь еще перебить? Ты что думаешь, они не в скорлупе, а в консервных банках?
Он. Не надо было говорить, что ты их не купила.
Она. Как же теперь быть?
Он. Не знаю.
Она. Они такие красивые были…
Он. Тем лучше.
Она. И очень свежие.
Он. Тем лучше, тем лучше, тем лучше.
Она. Полдюжины.
Он. Ах!
Пауза.
Она. Знаешь…
Он. Да.
Пауза.
Может быть, по дороге будет хоть один открытый магазин.
Она (равнодушно). Может быть.
Он. Тогда надо поторапливаться. Встаю.
Она. Чувствуешь, какая сырость?
Он. Ты думаешь, мне нужно новые очки заказать?
Она. Непременно нужно.
Он. Я берусь за эту ручку, а ты за другую.
Она. Хорошо.
Пауза.
Он. Может быть, нужно пойти сказать им.
Она. Кому сказать и что?
Он. Влюбленным.
Она. Что ты хочешь им сказать?
Он. Они снова вернулись и сидят.
Она. Это другие.
Он. Вот именно. Они не знают, что узко сыро.
Она. Они заметят.
Он. Бедняги…
Она. Да…
Он. Скоро ночь. А знаешь… Ты не такая уж некрасивая…
Она. Купить бы яйца…
Он. Вот было бы здорово!
Удаляются, неся кошелку.
