Коридор, куда выходят артистические уборные, тот же, что и в первом действии, но публике он виден с другой стороны. Дверь уборной мадам Александры теперь в левой кулисе, а уборная Коломбы выходит направо.

Мадам Жорж сидит на стуле в коридоре на том же самом месте. Жюльен шагает по коридору взад и вперед. Он в военной форме — в ярко-синей шинели с отогнутыми полами, в красных солдатских штанах, в кепи с помпоном, с винтовкой.

Жюльен. (открывает дверь уборной). Это ее уборная?

Жорж. Да.

Жюльен (захлопывает дверь). И дома тоже никого нет.

Жорж. Нужно же было явиться без предупреждения! Вас не ждали, мсье Жюльен.

Жюльен. Нам дали отпускную на двадцать четыре часа, потому что у нас генерал сменяется. Я не успел предупредить.

Жорж. Ну вот видите! А новый помягче прежнего будет?

Жюльен. Думаю, один другого стоит.

Жорж. Только не дерзите ему, мсье Жюльен. Надо со всеми говорить вежливо.

Жюльен. Успокойся, Жорж. Солдату весьма редко выпадает случай быть невежливым с генералом.

Жорж. А все-таки не следует быть смутьяном. Когда встретитесь с ним, мсье Жюльен, непременно снимите кепи.

Жюльен. Богатая мысль! Да он велит меня расстрелять.

Жорж. Неужто они такие строгие? С вами никогда не знаешь, на смех вы говорите или нет.

Жюльен. И с ними тоже. Лучше уж я буду отдавать ему честь по всей форме. А она даже обедать не приходила?

Жорж (машет рукой). Сами знаете, какая у актеров жизнь. Трудно своим временем располагать.

Жюльен. В доме была какая-то женщина. Золовка консьержки, которой она платит, чтобы та вечерами присматривала за малышом.

Жорж. Значит, мсье Жюльен, беспокоиться вам нечего, у ангелочка все, что нужно, есть. Тут уж ничего не скажешь — мадам Жюльен прямо образцовая мать: все свои гроши на него тратит. Вот недавно купила ему бурнусик шелковый с ручной вышивкой, должно быть, франков шестьдесят отдала! А вы знаете, ей жалованье повысили!

Жюльен. Уже?

Жорж. Теперь платят десять франков в день. Надо сказать, что в репризе у нее теперь роль куда длиннее: целых двадцать три строчки. Для дебюта прекрасно! Сколько всего произошло за эти три месяца, что вас не было!.. Мадам Жюльен вам писала?

Жюльен. Не слишком часто.

Жорж. Сначала «Женщина и змея», ну и провал был, ужас! Мсье Наш Дорогой Поэт с горя захворал. Они с Мадам такого друг другу наговорили… Я прямо со стыда сгорела! Такие люди, знаменитости, и чтобы подобные гадости говорили, просто не верится… В конце концов они подрались в ее уборной, как грузчики. Она ему закатила оплеуху, а мсье Наш Дорогой Поэт сорвал с нее парик! И все-таки пьеса выдержала только тридцать представлений. Я ему говорила: слишком уж много переодеваний в вашей пьесе. Да разве костюмершу послушают… А главное — я на репетициях не плакала. А раз я не плачу, редко когда пьеса хорошо проходит. В конце концов они все-таки помирились. Мсье Наш Дорогой Поэт и Мадам решили отыграться на ихней «Маршальше любви». Когда у них что проваливается, они всегда «Маршальшу» ставят, потому что уж очень она большой успех имеет. Только три переодевания, зато все костюмы в стиле Людовика Пятнадцатого. А такой костюм меньше чем за десять минут не приладить.

Жюльен. Она всегда приходит с запозданием?

Жорж. Кто?

Жюльен. Коломба.

Жорж. У нее выход в начале первого акта, так что не запоздает. Разве что мсье Арман повез ее обедать и доставит в карете в последнюю минуту.

Жюльен. Арман возит ее обедать?

Жорж. Иногда возит бедняжку. Или мсье Дюбарта. Редко бывает, чтобы первый любовник был таким любезным с дебютанткой. А уж он тем паче, он панибратства не терпит. Зато с ней, ну, чисто мед. Да и Наш Дорогой Поэт тоже: вечно цветы, комплименты, будто она первые роли играет. И мсье Дефурнет тоже, даже он с ней вежливо обращается. Нет, худого о них ничего не скажешь! Так они с ней все мило обходятся!

Жюльен. Правда?

Жорж. Само собой. Видят, бедная молоденькая дамочка, да еще муж у нее уехал, как же такую не пожалеть! Вот и стараются ее развлекать. У них доброе сердце, ничего не скажешь!

Жюльен. Надо полагать!

Жорж (подходит к нему ближе). И потом, между нами говоря, мсье Жюльен, главное, они это ради вас делают. Чтобы вы не тревожились, что она одна. Ох, и любят они вас, хоть и характер у вас скверный. Достаточно посмотреть, как они с мадам Жюльен обходятся, и сразу видно — потому что вас очень любят.

Ласюрет (кричит, появляясь в конце коридора). Через десять минут начинаем!

Жорж. Ох, матушки! А Мадам еще нету. И мадам Жюльен тоже.

Ласюрет. Знать ничего не желаю! Я выполняю свои обязанности. И по ресторанам не обедаю. (Кричит.) Через десять минут начинаем! (Замечает Жюльена и сразу меняется в лице.) А-а, мсье Жюльен. Какой сюрприз. Значит, вас отпустили?

Жюльен. Да, ты же сам видишь.

Ласюрет. Красивая жизнь пошла теперь во французской армии! Гуляют когда хотят. Не то что в мое время! (Одновременно робко и притворно благодушно.) Значит, явились подышать театральным воздухом, мсье Жюльен?

Жюльен. Да. (Пауза.) Я получил твое письмо, Ласюрет.

Ласюрет (слегка побледнев, хихикает). Ах вот как, уже получили, мсье Жюльен.

Жюльен. Вчера вечером.

Ласюрет (помолчав, почти беззвучно). До чего же хорошо работает почта, даже не верится!

Жюльен. Спасибо, что написал.

Ласюрет (хихикает, глазки его бегают). Не за что, просто последние новости театральной жизни! Я полагал, что вам лучше быть в курсе дела.

Жюльен. Да. Пять минут у тебя есть? Давай зайдем в кафе, пропустим стаканчик.

Ласюрет. Сейчас? Дело в том, что скоро начнется спектакль. Да и мне надо переодеться, нынче вечером я играю маршала Вилардье во втором действии… Трулазак сломал себе руку.

Жюльен (берет его за локоть). Тогда зайдем сюда. Это ненадолго.

Ласюрет. Пожалуйста, я зайду, но предупреждаю, это ее уборная.

Входят в уборную Коломбы. Издали доносится крик: «Жорж!»

Жорж (Семенит по коридору). Вот и мсье Дюбарта.

Дюбарта (появляется на пороге своей уборной в марокканском бурнусе и в кальсонах, продолжая гримироваться). Принеси мне сорочку. Крошка пришла?

Жорж. Еще нет, мсье Дюбарта. А знаете, какой приятный сюрприз: они дали отпуск мсье Жюльену на целых двадцать четыре часа!

Дюбарта. У, черт!

Жорж. Я уже ему сказала, как вы во время его отсутствия были милы с мадам Жюльен. Он, бедняга, даже растрогался! Чуть не заплакал. (Закрывает дверь уборной.)

Дальнейшего разговора не слышно.

Жюльен (в уборной Коломбы ждет конца их диалога; внезапно хватает Ласюрета за отворот пиджака). Кто он?

Ласюрет. Ах вот оно что! Уже началось, мсье Жюльен. Слишком большая роскошь сразу же войти в роль, да еще так уверенно. Эта роль — роль рогоносца — трудная и не всем удается, этому надо учиться.

Жюльен. Говори, или я уложу тебя на месте!

Ласюрет. Вот так сразу? Все вы на один лад! Уложу, убью, а кого — не важно! Ох уж эти мне дебютанты… Роль рогача, мсье Жюльен, не такая-то простая, это серьезная роль, в ней десятки нюансов. Тут целый ритуал существует, вроде бы балет. Шаг вперед, шаг назад, пируэт, передышка, чтобы собраться с силами; шаг вперед, шаг назад, пируэт. И не надейтесь, пожалуйста, сразу влезть в шкуру рогача, — это целое искусство.

Жюльен (хватает его за горло). Я тебя удушу, если не скажешь!..

Ласюрет. Ерунда! А дальше что? Что вам это даст? Да вы просто статист… Хотите показать самому себе и публике свое мужское достоинство… Пустой номер! Да не давите так, мсье Жюльен! Не давите, это ни к чему. Во всяком случае, не я… Я слишком уродлив. Хоть в этом вы можете быть уверены.

Жюльен отпускает его.

(Приводит свой туалет в порядок.) Не пожимайте плечами. Хоть в одном вы убедились, а это уже немало. Ведь с каждым днем будет все меньше вещей, в которых вы сможете быть уверены.

Жюльен. Почему ты послал мне письмо?

Ласюрет. Потому что я человек чувствительный. Мне было горько. Я вас очень люблю.

Жюльен. И не можешь назвать мне имя?

Ласюрет. Нет.

Жюльен. С кем она обычно выезжает?

Ласюрет. Ага, начинается! Приятно слышать. Образцовый рогоносец обязан действовать методически. Это азбука его ремесла. К сожалению, мои скромные сведения вряд ли вам помогут. Просто наперсник в трагедии. И только. Интуиция, озарение — все это должно идти от вас. (Пауза.) Их четверо.

Жюльен (вздрагивает). Четверо?

Ласюрет. Возможно. Но полной уверенности нет. Чего захотели! Арман, Дюбарта, Наш Дорогой Поэт, да-да-да, из Французской академии, и даже сам мсье Дефурнет, директор. Весь цвет театра… Если угодно, пренебрежем парикмахером, хотя он причесывает ее чаще, чем то требуется. Впрочем, такой тип мужчины нравится дамам. Хорошо развитая мускулатура — обстоятельство немаловажное.

Жюльен. От него воняет.

Ласюрет. Хищным зверем. А это тоже со счета не скинешь. Дамам нравится… Основная аксиома: рогоносец должен отказаться от собственного нюха, от собственного зрения. Слепо доверяясь своим мужским представлениям, он может сбиться со следа. Большинство рогоносцев топчутся на месте, ибо почему-то уверены, что любовник жены обязан прийтись по вкусу и мужьям.

Жюльен. Значит, с парикмахером пять?

Ласюрет. Не надо так пугаться. Я знавал одного капитана, которым подозревал всю свою роту. Вообразите, каково приходится обманутым полковникам!

Жюльен. Я убью всех пятерых!

Ласюрет. Это выполнимо, но слишком суммарно. Предположим даже, что настоящий любовник попадет в число этих пятерых, никакого удовлетворения вы не получите. Трагедия рогоносца — это, в сущности, человеческая трагедия, желание знать. А стрельба — это уже позже. Стрельба — это роскошь. Прежде всего знать.

Жюльен. Когда она придет, я сам спрошу ее.

Ласюрет. Милый юноша! Никак не расстанется со своими иллюзиями! Но в таком случае можете быть уверены — вы никогда ничего не узнаете.

Жюльен (со стоном). Но Коломба любит меня, любит!

Ласюрет. Возможно. Но только не думайте, что это упростит ваш случай.

Жюльен. Я, как последний идиот, оставил ее одну в этой растленной среде! Одну, беззащитную, как птичку…

Ласюрет. Да, но орнитологи смогут вам подтвердить, как трудно по-настоящему постичь птичьи нравы.

Жюльен. Что ж тогда делать?

Ласюрет. Вы преуспеваете в благоразумии. Прежде всего воспользоваться советом бывалых людей. А совет вам крайне нужен в том странном мире, который в скором времени пышно расцветет вокруг вас… Вот сейчас она войдет, улыбнется, поцелует вас и — берегитесь! — все вдруг покажется вам вполне естественным, даже слишком естественным… Жизнь рогоносца становится причудливой: совпадения, удары судьбы прямо так и кишат, не сравнить ни с чьей другой жизнью. Письма, которые вообще не доходят пли доходят слишком быстро, телефонные звонки, когда на том конце провода никто не отвечает, какие-то еще вчера незнакомые вещицы, обнаруженные сегодня на комоде, друзья, с которыми вы не виделись лет десять и которые стараются удержать вас у себя целый вечер. Словом, все, что в обычной жизни хранит некий налет тайны, все, что необъяснимо, вдруг становится абсолютно ясным. Все, слышите, все будет разъяснено вам в подробностях! С научной, математической, шерлок-холмсовской точностью, и как бы вы ни бились, все алиби будут безупречны! До гнусности безупречны. И тогда вы попались! Жизнь, честная жизнь была разумно-загадочной, отныне она будет самым непостижимым образом давать ответы на все. Но берегитесь! Каждый такой ответ обернется для вас новыми вопросами. Попались! Как крыса! Тут уж не вырвешься! Служащий газовой компании, который явился слишком рано поутру, будет уже не просто служащим, а новым вопросом; шляпка, которую она себе купила накануне, — тоже новый вопрос; песенка, которую она мурлычет, — тоже вопрос; ее молчание, цвет ее губной помады — еще один вопрос. А вопросы, они, как ожерелье из жемчуга, — жемчужины нанизываются друг за другом, сплетаются, как японские игрушечные цветы. И нет никаких причин где-то сделать передышку. Вы превратитесь в живой вопрос с двумя крылышками, станете огромным вопросительным знаком, и этот знак вопроса будет неутомимо жужжать и появляться в самые неподходящие моменты.

Жюльен. Нет, я ни о чем ее не спрошу!

Ласюрет. Спросите! И когда вы перестанете задавать ей вопросы — это будет еще не конец. Вы начнете задавать вопросы самому себе. Будете сомневаться во всем, и под конец поверите, что, может быть, все это вы выдумали сами, вплоть до того дня, дня гала-представления, — а он неизбежно наступит, — когда вы, стоя в одиночестве перед зеркалом, спросите себя, как последний дурак, уж не ваша ли, в сущности, это вина и не сами ли вы этого захотели. Вот в этот-то день вы и дозреете — станете настоящим рогачом. А не просто обманутым муженьком третьего сорта. И лежала или нет мадам Коломба в чужой постели, станет уже несущественной деталью. (Прислушивается.) Тише. Вот она! Теперь одно из двух, мсье Жюльен: или я буду вам помогать, ежели вы этого хотите, и вы будете меня слушаться, или же барахтайтесь в этом болоте без меня.

Жюльен. А что делать?

Ласюрет. Прежде всего спрятаться. Вторая аксиома — прятаться всегда и везде! Рогоносец должен видеть все, но сам обязан быть невидимым.

Жюльен растерянно оглядывается. Голоса приближаются.

Жюльен. А куда?

Ласюрет (распахивает шкаф и заталкивает туда Жюльена). Да в шкаф же, как все рогоносцы!.. Можете пока вдыхать аромат ее платьев. Это напомнит вам счастливые времена. (Запихнув Жюльена в шкаф, поспешно выходит в коридор, кричит.) На сцену, на сцену! Первое действие начинается.

Стремительно входит мадам Александра в сопровождении своей свиты.

Мадам Александра. Да не орите вы, болван! Подымут занавес, когда я буду готова! Вы опять нынче вечером заменяете Трулазака?

Ласюрет. Да, Наша Дорогая Мадам.

Мадам Александра. Веселенькие дела! (Исчезает в своей уборной.)

Входит Коломба.

Коломба (кричит). Где он? Где же он? (Заглядывает в свою уборную, там никого нет, снова кричит.) Жорж! Жорж! Где Жюльен? (Снова входит в уборную и видит вылезающего из шкафа Жюльена. Бросается в его объятия с криком.) Дорогой мой! (Смотрит на него.) Откуда ты взялся?

Жюльен. Из шкафа.

Коломба. А зачем ты залез в шкаф?

Жюльен. Чтобы тебя разыграть.

Коломба (прижимая его к себе так, что он еле дышит). Дорогой мой! Какое счастье! Если бы ты только знал! Как бесконечно долго тянулась наша разлука.

Жюльен (тихо). Еще дольше, чем тебе кажется.

Коломба. Но ты был все время занят! Тебе было что делать. Учение, стрельба, кругом марш по всей форме, отдавать честь офицерам… А твоя маленькая женушка была совсем одна и ждала тебя. Как хорошо! До чего же хорошо! И какой красивый получился из тебя солдат! Прямо генерал!

Жюльен. Пока еще не генерал. Но все-таки повезло — синий цвет мне к лицу.

Коломба. Они хоть собираются повышать тебя в чине?.. Я знаю… словом, Наша Дорогая Мадам знает кое-кого из министерства… Можно было бы им написать…

Жюльен. Спасибо.

Коломба. Они здорово тебя гоняли, милый? Садись. Садись сейчас же. Ты, должно быть ужасно устал. (Садится к нему на колени.) Сколько они заставляют вас проходить за один раз?

Жюльен. По двадцать рять километров.

Коломба. Но на обратном пути разрешают ехать в трамвае?

Жюльен. Нет.

Коломба. И вам приходится самим следить за своим бельем и возиться с хозяйством?.. Ну и жизнь! Понятно, что у тебя не хватало времени думать обо мне!

Жюльен. Напротив. Я думал о тебе все время.

Коломба. Все так говорят! Но когда вас, мужчин, сгоняют вместе, вы только и думаете, как бы поболтать о разных гадостях. О милый, все эти ночи без меня… Правда, ведь кровать казалась тебе ужасно широкой?

Жюльен. Она, знаешь ли, узенькая.

Коломба. Вот видишь, для тебя это просто каникулы. Как говорится, свалил тяжесть с плеч. Все-таки передышка, снова почувствуешь себя свободным, молодым! Тем хуже для твоей бедной женушки, которая проводит все ночи одна, а если замерзнет, кладет в постель грелку. Какие же все-таки мужчины эгоисты!

Жюльен. А как малыш?

Коломба. Хорошо! Нравится тебе мой коричневый костюмчик?

Жюльен. Очень красиво, но, должно быть, дорого стоит.

Коломба. Нет-нет. Почти совсем задаром. Я нашла тут одну портниху, которая делает мне скидку и шьет в кредит. Впрочем, знаешь, я теперь много зарабатываю. Могу даже тебе переводить небольшие суммы, чтобы ты в Шалоне немного покутил. А ты пропьешь их с девочками! Знаем мы вас! Мужчины потому так и дорожат военной службой, что могут избавиться от нас. Твой Дерулед, который требует увеличения сроков военной службы до трех лет, очевидно, ужасный бабник, хуже всех других — вот в чем секрет!

Жюльен. В Шалонском лагере, знаешь ли, не так уж много девиц.

Коломба. Знаю. Знаю. Я нарочно наводила справки: вам иногда дают увольнительную на ночь. Воображаю, что вы там вытворяете! Уверена, что ты меня обманывал. И не говори нет, все равно солжешь.

Жюльен. Представь, нет. (Естественным тоном.) А ты, Коломба?

Коломба. Я, дорогой, я? Не смеши меня! У меня и времени бы не хватило! Знаешь, в новой пьесе у меня двадцать пять строк. Ужасно много работы. А ты пойдешь в зал, похлопаешь мне? Увидишь меня в костюме маркизы. И не узнаешь своей жены. Мне будет ужасно страшно, что ты в публике! О миленький мой, любимый, как хорошо, что ты приехал. А вид у тебя прекрасный.

Жюльен. Да.

Коломба (целует его и встает с его колен). А все-таки хорошо не видеться некоторое время, потом особенно приятно встретиться. Разреши, я переоденусь. Сейчас подымут занавес. Я опаздываю. (Скрывается за ширмами.)

По мере того как она переодевается, то и дело мелькает ее обнаженная рука, развешивающая одежду на ширме.

Голос Коломбы. А на сколько тебя отпустили?

Жюльен. На двадцать четыре часа.

Голос Коломбы. Только на двадцать четыре? А нельзя ли сказать, что ты опоздал на поезд?

Жюльен. Нет.

Голос Коломбы. Но, дорогой, это же ужасно! И как назло именно сегодня вечером меня пригласили ужинать очень влиятельные люди — они могут быть мне полезны, но сейчас это слишком долго объяснять, — а завтра днем у меня репетиция!

Жюльен. Не ходи с ними ужинать, чего же проще.

Голос Коломбы. О Жюльен, миленький, это невозможно! Речь идет о всем моем будущем!

Жюльен. И о моем тоже. А будущего солдату, да было бы тебе известно, отпущено немного.

Голос Коломбы. Не говори глупостей. Тебе еще дадут увольнительную, а мне, возможно, другого такого случая не представится. Речь идет об очень влиятельных людях, которые могут устроить мне контракт в «Фоли-Бержер». Там нужна молоденькая актриса моего амплуа, которая бы изображала налог на прибыль в ближайшем ревю… Но, милый, я буду совсем одетая, иначе я бы не согласилась даже попробовать. «Налог на прибыль», сам понимаешь, что это такое! Говорят, на меня наденут меха стоимостью в две тысячи франков, а обнаженной будет только нога. Нога — это же пустяки. Пойми, это не имеет ничего общего с девчонками, которых нанимают, чтобы они показывали груди.

Жюльен (встает и вдруг кричит). Не смей говорить обо всей этой грязи! Сегодня вечером, Коломба, мы пойдем домой.

За ширмами молчание.

Голос Коломбы (после паузы). Ну ясно, не успел вернуться и уже кричишь.

Жюльен (кричит). Кричу и буду кричать! Да, буду и вдобавок еще все разнесу, если понадобится. Но, клянусь, так это тебе не сойдет!

Коломба (выходит из-за ширмы полуголая, в панталончиках и корсете, и, скрестив руки на груди, невинно). Но в чем дело, дорогой?

Жюльен (кричит, он нелеп). Ты отлично понимаешь, что я имею в виду! Не разыгрывай оскорбленную невинность.

Коломба (ясно глядя на него). Да нет, милый, я ничего не понимаю.

Дюбарта полуодетый выходит из своей уборной и стучит в дверь Коломбы.

Дюбарта. Тук! Тук! Тук! Ты здесь, кошечка? Я хотел тебя предупредить, что надо быть очень осторожной. (Приоткрывает дверь и видит Жюльена.) О, простите!..

Жюльен. Пожалуйста.

Дюбарта. Ну как, удачно проводите отпуск?

Жюльен. Да.

Дюбарта. Браво! А ты знаешь свои куплеты, кошечка?

Коломба. Да, мсье Дюбарта.

Дюбарта. Браво! Браво! Браво! Посмотрим нынче вечером. (Уходит так же, как и вошел.)

Жюльен. Почему он зовет тебя «кошечка»?

Коломба. Не знаю. Потому что он очень любезный человек. Он мне много помог в работе над ролью.

Жюльен. И почему-то говорит тебе «ты»?

Коломба. В театре все на «ты». Не мне тебя этому учить. Он на «ты» также и с твоей матерью.

Во время их разговора появляется озабоченный и важный Дефурнет. Потихоньку стучит в дверь уборной Коломбы.

Дефурнет. Тук! Тук! Тук! Вы здесь, мышка?

Жюльен(ворчливо). Теперь уже мышка…

Дефурнет. Я только хотел сказать, мышка, что надо быть поосторожнее, потому что… (Открывает дверь и видит Жюльена.) О, простите!..

Жюльен. Пожалуйста.

Дефурнет. Простите, простите. Я пришел сообщить твоей жене одну вещь. Ну как твои дела?

Жюльен. Все благополучно.

Дефурнет. У тебя хороший вид.

Жюльен. Спасибо. Вы уже не первый мне это говорите.

Дефурнет. Я хотел вам сообщить, что сегодня начнем без опозданий, слышите, без опозданий! (Уходит так же, как и пришел.)

Жюльен. «Мышка»! Тоже мне! Старая калоша! Что за гадость!

Коломба. Ох, какой ты! Всюду видишь одну только грязь! Не хочешь, чтобы меня звали кошечкой, не хочешь, чтобы меня звали мышкой, а как прикажешь меня звать? В конце концов, не могу же я требовать, чтобы они величали меня мадам!

Жюльен. Как ты могла сдружиться с этими шутами?

Коломба. Вовсе я не сдружилась. Просто вижу их каждый день, работаю с ними. Не все могут позволить себе такую роскошь, как ты, — быть нелюбезным с целым светом. Сам видишь, к чему это привело. А почему? Потому что у тебя никогда не было друзей. И потом, с этими шутами, как ты выражаешься, мне весело. А до сих пор не так-то часто приходилось веселиться.

Жюльен (кричит). Неправда! Не может тебе быть с ними весело!

Коломба. А тебе откуда это известно?

Жюльен. Потому что я знаю тебя лучше, чем ты сама себя знаешь, Коломба.

Коломба (смотрит на Жюльена, жестким тоном). Ты в этом уверен?

Жюльен. Да. И, клянусь тебе, в конце концов ты станешь такой, какая ты есть, хочешь ты того или нет.

Коломба (глядит ему в лицо; она вся замкнулась, как враг. Шепчет). Бедный мой Жюльен!

Бесшумно в своих шлепанцах входит Жорж.

Жорж. Ну как, голубки, довольны, что повидались?

Жюльен (отходя от Коломбы). Мы в восторге.

Жорж. И впрямь славно повидать свою женушку, особенно если все в один голос твердят, что она прелесть и каждый хотел бы ее заполучить. На-кася выкуси, она не для других. Комплименты — пожалуйста, сколько угодно, но и только. Бережет себя для муженька. (Оправляет на, Коломбе юбку.) Вы посмотрите, какие у нас грудки, мсье Жюльен. Так и съела бы! Похоже, что эту моду на большое декольте, чтобы все было видно, специально для нее изобрели. А Нашей Дорогой Мадам приходится в лифчик железные полоски вшивать, чтобы держалось. А здесь бояться нечего: прямо пышки! Ну ясно, поэтому она на сцене такой успех имеет! Мсье Наш Дорогой Поэт думает, что публика его красивые стишки слушать ходит. Как бы не так! Только ему об этом не говорите — это чтобы на мадам Коломбу посмотреть, самые важные господа в очереди стоят за билетами! Женщины тоже. Им бы и не хотелось, да кавалеры их с собой тащат. Мы-то, костюмерши, все знаем, что в театрах говорят. По всему Парижу слух пошел, что есть, мол, такая многообещающая дебютантка! Только об этом и разговоров! Должно быть, вам приятно, мсье Жюльен, что у вашей женушки такой успех!

Жюльен. Я просто лопаюсь от восторга. Просто вне себя от счастья.

Жорж.. Да еще денежки идут. В скором времени сможете себе сидеть и в потолок плевать, она всю семью прокормит.

В коридоре появляется Наш Дорогой Поэт.

Наш Дорогой Поэт (осторожно скребется в дверь). Тук! Тук! Тук! Вы здесь, волчоночек?

Жюльен (кричит). Да, я здесь!

Наш Дорогой Поэт (подскакивает, услышав мужской голос). Простите, простите! Тысячу раз прошу извинения! Я только хотел сказать, что надо быть начеку… (Спохватывается.) Да нет, нет, ничего. Сам не знаю, что говорю. Или, вернее, все это чисто нервное: в зрительном зале король Испании. Играйте сегодня вечером получше, дорогая мадам. И еще раз простите великодушно. Ухожу, а вы одевайтесь. (Уходит так же, как пришел.)

Жюльен. Теперь уже волчоночек! Так они всех зверей переберут. Просто басни Лафонтена. Как ты позволяешь этому шуту звать тебя волчоночком? Я же запретил тебе с ним разговаривать.

Коломба. Но ведь он автор пьесы!

Жюльен. А мне-то какое дело! Кошечка, мышка, волчоночек! А дальше как? И почему они все требуют, чтобы ты была начеку? Из-за меня, что ли?

Коломба (внезапно замыкаясь). Я не понимаю, на что ты намекаешь. Какой ты надоедливый, Жюльен!

Жюльен. И ты им улыбаешься, ты складываешь сердечком свои накрашенные губы, ты мурлычешь! Вытри губы. Немедленно вытри губы! Не могу я видеть тебя такой!

Жорж (удерживает его). Но, мсье Жюльен, вы же ей весь грим испортите! Такое уж у нее теперь ремесло — нравиться! Не запретите же вы ей в самом деле быть хорошенькой и улыбаться! Да еще заводите споры перед самым выходом на сцену; ведь у вас самого мамаша актриса. Посмотрите на нашего ангелочка… У нас уже слезки на глазах. Вот сейчас размажутся ресницы, веселенькая будет история! Да не слушайте вы его, мадам Жюльен, все мужчины одинаковы, разве они что понимают! Когда я начинала в театре в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, то же самое было. Пригласили меня в «Комеди Франсэз». «Костюмерша? — это мне мой благоверный говорит: — А он, твой… ну, эта долговязая гадина, сам костюм надеть не может, что ли? Пойду и укокошу твоего директора!..» Да-да, мадам Жюльен, поверил сплетням! На что это похоже! Нашли бы в один прекрасный день несчастного мсье Кларети мертвым, и так бы он и не понял, почему и за что его убили, а ведь такой он всегда был вежливый, благородный!

Жюльен. А теперь оставь нас одних, Жорж.

Жорж. Дудки! Не пойду, а то вы ее до слез доведете. В конце концов, некрасиво вы поступаете, мсье Жюльен. Вы взгляните на этого херувимчика, да ведь ее хоть сейчас в рай; ничего худого она не делает, а вы ее как последнюю ругаете. Вот что я вам скажу: не заслужили вы такой женушки, мсье Жюльен. Слишком она для вас красива и добра!

Жюльен (хватая ее за руку, тащит к двери). Уйдешь ли ты, черт бы тебя взял, если я говорю!

Жорж (пока Жюлъен волочит ее к дверям). Теперь уже и рукоприкладство пошло! Вот видите, мадам Жюльен, все они одним миром мазаны! Только и умеют, что драться. Разве они, мужчины, нас когда поймут!

Жюльен выставляет ее за дверь и поворачивается к Коломбе. Жорж подслушивает под дверью, и постепенно к ней присоединяются остальные, образуя у двери немую группу, — тут парикмахер, педикюршик, Ласюрет в костюме эпохи Людовика XV и прочие актеры.

Жюльен. Кто он?

Коломба. Да о ком ты спрашиваешь, мой дорогой?

Жюльен. О твоем любовнике.

Коломба (ясным взглядом, смотрит на него). Ты бредишь, Жюльен, у меня любовника нет.

Жюльен (хватает ее за запястье и орет; он смешон). Я хочу знать его имя. Немедленно знать! Говори!

Коломба. Но, дорогой, как же я могу назвать тебе имя, если я сама его не знаю?

Жюльен. Бесполезно отрицать, Коломба. У меня доказательства на руках. Я знаю, у тебя есть любовник. Тебя видели, за тобой следили и… написали мне.

Коломба (вырывает руку и злобно кричит). Кто посмел тебе написать?

Жюльен. Вот видишь, ты испугалась. Смутилась. Незачем дальше разыгрывать удивление. В кармане у меня письмо, где все написано черным по белому. Признавайся же.

Коломба. Я хочу знать, кто тебе написал!

Жюльен. Это тебя не касается.

Коломба. Анонимное письмо, разумеется? В театре все друг друга ненавидят, все друг другу завидуют. Допроси их, как полицейский, раз ты уж вступил на этот путь, иди собирай сплетни у консьержки или за кулисами, и ты узнаешь обо мне еще многое, бедный мой Жюльен. Мне не одного, а десяток любовников припишут. Спасибо еще, если не обвинят во всех смертных грехах. Писание анонимных писем — это их любимое занятие в ожидании новой роли, которую им не дают. Ты с малых лет вертелся за кулисами, думаю, тебе следовало бы знать это самому. Но гораздо легче поверить любой грязной сплетне, чем собственной жене. Права всегда окажется первая попавшаяся злобная сплетница или первый попавшийся маньяк, сумевший возбудить твою идиотскую ревность и задеть твое самолюбие. Вот кому верят, если даже письмо не подписано. А не мне! (Меняет тон, в голосе слышатся слезы.) Ни те два года, что мы жили так счастливо, ни верность, которую я тебе хранила, когда ты был беден, а я мыла посуду, все это, попятно, в счет не идет. Неужели ты, дурачок, думаешь, что сейчас впервые за мной стали ухаживать? Неужели ты не знаешь, что когда я зимой, без перчаток, с тремя франками шла на рынок, на каждом перекрестке кто-нибудь непременно предлагал мне безбедное счастливое существование, платья, выезды — словом, все то, чего мне хотелось? Неужели ты думаешь, что если бы я намеревалась тебе изменить, мне нужно было ждать твоего отъезда? Я всегда умела за себя постоять, я хранила себя для тебя, даже когда дома у нас нечего было есть, а был только супчик для малыша, — и мы вместо обеда жались друг к другу, любуясь ласточками под застрехой. Забудь эти дни, забудь все и грязни меня. О боже, боже, как я несчастна! (Рыдая, падает в кресло.)

Жюльен (стоит неподвижно. Вид у него глупый; бормочет). Прости меня, Коломба.

Коломба (сквозь слезы). Прости, легко сказать, прости… Уже поздно. Я знаю, ты веришь любому, только не мне.

Жюльен. Я хочу тебе верить.

Коломба (сквозь слезы, равнодушным тоном). А письмо подписано?

Жюльен. Да.

Коломба. Назови мне имя этой дряни. Ох, если я ее поймаю, ее шиньону не поздоровится.

Жюльен. Мне писал мужчина.

Коломба (задумалась на мгновение, потом восклицает). Знаю, кто это! О подлец! Жалкий идиот! Неужели ты не понимаешь, что этот грязный тип написал тебе, чтобы мне отомстить, он делал мне грязные предложения, а я поставила его на место!

Жюльен (подскакивает от неожиданности). Кто делал грязные предложения? Кто? Сейчас же назови его имя! Я требую!

Коломба. Нет. Сначала ты скажи его имя, тогда я увижу, он написал или нет. Назови мне только первую букву, и я угадаю. Начинается на «П», верно?

Жюльен. Нет.

Коломна. Тогда значит, на «Р». Это он, он, я теперь точно знаю, писал этот противный верзила!

Жюльен. Ни на «П», ни на «Р».

Коломба (растерянно). Но ведь не на «В»? Он способен на все, особенно если женщина ему откажет, но слать письма ее мужу — нет!

Жюльен. Ни на «П», ни на «Р», ни на «В». Значит, существует трое мужчин, которые могли мне писать?

Коломба. Не трое, а все подряд, мой козленочек! Все, которых хлопаешь по рукам, когда они в коридоре пытаются обнять тебя за талию; все, которым смеешься прямо в лицо, когда они шепчут тебе на ухо разные гадости, уверяют, что страстно тебя хотят. Все мужчины подряд! Неужели ты воображаешь, что они могут оставить в покое молодую женщину, если она одна и к тому же хорошенькая?

Жюльен(рычит). Я хочу знать их имена! Знать имена всех! Я найду их и уложу всех до единого — одного за другим. А ну, называй имена, называй немедленно! Я требую!

Коломба. Но, бедняжечка мой, тебе понадобится алфавитный справочник! Все вы одинаковы! Все вы кобели, все бегаете за первой попавшейся юбкой. Кобели — те хоть довольствуются тем, что подымут у тумбы ногу. Зато мужчины… Не строй из себя святую невинность! Сам-то ты небось не слишком стеснялся! Когда ты ходил давать уроки музыки, я за тобой не бегала. Я стирала дома пеленки.

Жюльен. С тех пор как я тебя полюбил, Коломба, я ни разу не взглянул ни на одну женщину.

Коломба. Как бы не так! Все это говорят! А близнецы барышни Пэнтейль, когда они под твоим руководством разыгрывали в четыре руки вальс из «Фауста»?

Жюльен (пожимает плечами). Им же было по пятнадцать лет.

Коломба. Вот именно! Правда, черненькая косила, но вторая ломака с испуганной физиономией и бюстиком? Косенькая валяла что ни попадя, ты ее никогда не поправлял, зато вечно возился с другой, показывая, как ставить пальцы, наклонялся к ней. Не отрицай, не отрицай! Я в то время тоже получала письма, однако молчала.

Жюльен. Барышни Пэнтейль! Какая ерунда!

Коломба. А булочница?

Жюльен (тупо). Булочница?

Коломба. Да! Булочница! Не притворяйся, пожалуйста, что не помнишь! Ты никогда не желал ходить за покупками, только за хлебом всегда сам бегал. А она никому не отпускала товар в кредит, лишь одному тебе, когда мы сидели без денег. Такая жирная блондинка с огромными грудями! Ты мне отвратителен, Жюльен! Как я несчастна! Лучше бы мне умереть! (Рыдает, сидя в кресле.)

Жюльен безмолвно и ошалело стоит рядом. В коридоре понимают, что положение изменилось и настало время действовать. Жестами убеждают парикмахера, хотя он не особенно склонен их слушать, войти в уборную и положить конец сцене.

Парикмахер (стучит и распахивает дверь). Мадам Коломба. Занавес сейчас подымут. Поправить прическу?

Коломба (сквозь слезы). О миленький Люсьен, обязательно! Должно быть, у меня ужасный вид.

Жюльен принюхивается к парикмахеру. Подозрительно вертится вокруг них, пока парикмахер причесывает Коломбу, а та улыбается ему в зеркало.

Вы просто ангел, миленький мой Люсьен. Вы хоть умеете делать женщин красивыми! Я плакала, посмотрите, какое у меня лицо.

Парикмахер. Можете смело плакать, мадам Коломба, все равно будете сиять как солнышко. Работать с вами одно удовольствие.

Коломба (вздыхает). Ах, какое счастье, что у меня есть вы, миленький мой Люсьен.

Жюльен. Скажите-ка, старина…

Парикмахер (оборачивается, держа гребенку в руке). Да, мсье Жюльен?

Жюльен. Скажите, неужели так долго поправить прическу?

Парикмахер. Зависит от обстоятельств…

Жюльен. Каких обстоятельств? И разве нельзя обойтись одной гребенкой? При чем здесь руки?

Парикмахер. А локоны, мсье Жюльен?

Жюльен. А ну, убирайтесь прочь! Убирайтесь немедленно, а то я вам устрою локоны. Да еще массаж сверх программы!

Парикмахер (оскорблен). Мсье Жюльен, я артист!

Жюльен. И я тоже! Уходите-ка. Через пять минут я вас найду, и мы с вами поговорим как артист с артистом. (Подталкивает его к двери, оборачивается и кричит.) Надеюсь, это все-таки не он?!

Коломба (безмятежно смотрится в зеркало). Кто «он», дорогой?

Жюльен. Твой любовник. От него воняет, и руки у него, как слизняки. Как ты можешь терпеть, чтобы он касался тебя? Отвечай, Коломба, а то я устрою скандал. Это он или нет? Впрочем, это было бы чересчур нелепо!

Коломба (выпрямляется и кричит). Ах, теперь я знаю, кто тебе писал. Это «З».

Жюльен. Вовсе не «З».

Коломба. Лжешь, ты солгал, что тебе писал мужчина, просто чтобы сбить меня с толку! Писала женщина. Если только можно назвать такую женщиной! Я видела, видела ее! Она как раз выходила из ресторана, когда мы туда входили. Противная потаскушка, спит со всеми подряд! Клянусь тебе, я скажу ей пару слов! Значит, вся эта драма из-за того, что я днем обедала с парикмахером?

Жюльен (подскакивает). Обедала с парикмахером?

Коломба. Но должна я есть или нет? Значит, ты требуешь, чтобы я во время твоего отсутствия постилась?

В коридоре раздосадованный парикмахер. Остальные потешаются над ним.

Жюльен. Этот цирюльник смеет приглашать тебя обедать, и ты соглашаешься? Хватит с меня. Его песенка спета. Я его убью. (Бежит к двери.)

Парикмахер быстро расталкивает толпу и прячется сзади.

Коломба (удерживает Жюльена). Ты просто глуп, мой милый. Он полный идиот, вульгарнейший тип, трех слов связать не умеет. Если бы я тебе изменила, я бы выбрала кого-нибудь получше… Дурачок! Ну же, дурачок! Будь благоразумным, мой маленький Жюльен. А тебе было бы приятно, если бы он трогал тебя своими руками?

Жюльен. Мне-то нет, но…

Коломба. Тогда почему же мне должно быть приятно? Слизняки! Я бы просто расхохоталась, если бы мне не хотелось так плакать! Слизняки, чуть влажные. (Хохочет, целует его.) Дурачок мой! Волосы еще куда ни шло, потому что он прекрасный мастер, но насчет всего прочего… Нет и нет! Я предпочитаю твои. (Берет его руки в свои, целует их.) Почему, вместо того чтобы ссориться со мной с первой же минуты, ты ни разу меня не обнял? (Бросается ему на грудь, сцепляет за своей спиной его руки, протягивает ему губы.)

Жюльен (слабым голосом). Но кто же тогда? Лучше скажи мне.

Коломба. Да никто, дурачок! Ты бредишь! Стой, я сейчас открою тебе свою тайну. Это ты! (Целует его.)

Он не противится. В коридоре общий вздох облегчения.

Жюльен (в ее объятиях). Я люблю тебя, Коломба, и я очень несчастен… Если ты сделала глупость, лучше скажи мне прямо… Ну, как-то вечером закружилась голова, ведь быть одной нелегко. Его я убью, а тебя прощу. Ты уйдешь из этого мерзкого театра, и мы снова будем счастливы.

Коломба. Но, дорогой мой, если бы я совершила этот скверный поступок, я не хотела бы, чтобы ты меня простил!.. Я была бы сама себе противна. И никогда, никогда не увиделась бы с тобой.

Жюльен (со стоном). Нет!

Коломба. Клянусь, что да. Я бы себе никогда этого не простила.

Жюльен. Нет! Я не мог бы потерять тебя! Лучше уж попытаться забыть прошлое, лишь бы все осталось по-прежнему. Нет, я не смог бы жить без тебя. Я был бы один в целом свете.

Коломба (ласкает его чуть рассеянно и вдруг с искренней нежностью). Бедный козленочек, на всех-то он нагоняет страх. И он самый-самый одинокий… А ведь ты добрый. Никогда я тебя ничем не огорчу. Всегда буду с тобой мила.

Жюльен (отдаваясь ее ласке, жалобно). Почему же тогда он зовет тебя кошечкой?

Коломба. Кто, родненький?

Жюльен. Этот болван…

Коломба. Дюбарта?

В коридоре ликование. Собравшиеся выталкивают вперед Дюбарта, который считает все это весьма дурным тоном.

Бедный Дюбарта! Он воображает себя неотразимым только на том основании, что тридцать лет назад был хорош собой. Вот он и ухаживает за мной и за всеми прочими.

Жюльен. Да как он смеет за тобой ухаживать? Он тебе в дедушки годится!

Коломба. Именно! Именно! Бедняжка он. Раз он ни на что больше не способен, пусть говорит что хочет. И «кошечка»! И «курочка»! И «девочка»! «Страсть сильное смерти!» «Я осужден на вечные муки!» «Я не сплю все ночи напролет!» В конечном счете все эти страсти сводятся к тому, что он погладит вам за кулисами локоток и едет себе домой, разбитый этим подвигом, снимает корсет, надевает шлепанцы; служанка потчует его целебным отваром, и он, нацепив усодержатели, храпит до следующего утра. И радуется еще, что ему хватает сил подняться в полдень; подкладывает в ботинки супинаторы и является за кулисы в своих длинных белых гетрах волочиться за дамами. А носит он их затем, чтобы скрыть мозоли. Ты представляешь меня рядом с этим чучелом; ведь у меня есть ты, совсем молоденький, хорошенький, нежный.

Жюльен. Но что этот старикашка смел тебе предлагать?

Коломба. Звал к себе, чтобы поработать над ролью. Я сразу, конечно, смекнула, в чем дело! Четверть рюмочки портвейна, парочку бисквитов! Все в марокканском стиле! Как бы не так! Два ковра из универсального магазина и наргиле под медь, которое не действует — чуть пососешь мундштук, и в рот попадает вода. А его слуга — тоже марокканец, он, видите ли, почему-то всегда выходной. Хозяйство ведет старуха бретонка, его бывшая нянька!

Жюльен (растерянно отстраняется). Значит, ты была у него?

Коломба (смущенно). Нет, дорогой. То есть да! Но не одна! С Нашим Дорогим Поэтом — мы работали над пьесой.

Жюльен. Стало быть, мне написали правду. Ты всюду бываешь с ними, навещаешь их, обедаешь по ресторанам…

Коломба. Ведь я же тебе говорю: я ездила с Нашим Дорогим Поэтом. В его карете!

Жюльен (смертельно оскорбленный, кричит). Одна с ним?

Коломба. Но, дорогой мой, там же был кучер! И потом, я нарочно его взяла, чтобы не оставаться наедине с Дюбарта. Не могла же я тащить еще и третьего, чтобы не оставаться наедине с Нашим Дорогим Поэтом!

Жюльен. Неужели ты забыла сцену, которая произошла здесь два года назад? Этот человек вел себя с тобой как последний хам. Я вынужден был его проучить.

Коломба. А сейчас, поверь, он очень со мной вежлив. Увивается, но вежлив.

Жюльен (иронически хохочет). Увивается, но вежлив! И ты ему, конечно, льстишь? Еще бы, Эмиль Робине, член Французской академии, он ведь может раздавать роли направо и налево, ему ничего не стоит навалять двадцать — двадцать пять лишних строчек! Наш Робине не робкого десятка. Вот ему и разрешают чмокнуть ручку, отодвинув краешек перчатки, разве нет? Разрешают взять в карете за локоток, а то и повыше. Всего какая-нибудь минута! Расхожая монета девиц! Они не приглядываются к мужчине, если у него в кармане есть для них хоть крохотная ролька. И плевать им, что он старый, что он лысый, что он смешон, что во время разговора у него из-под накрашенных усов летят пузырьки слюны. Гадость какая! Мерзкое ничтожество! А ты так вела себя с ним. Позволяла ему это! А он не растеряется! Два года назад я было за него взялся, но теперь я буду метить ему прямо в рожу и не промахнусь. (Вырывается, хочет выйти.)

В коридоре паника.

Коломба (удерживая Жюльена, хохочет как безумная). Дорогой мой! Миленький! Это же глупо! А главное — ужасно смешно!

Жюльен. Смешно? То, что мне стыдно? То, что мне больно?

Коломба (сквозь смех). Да нет, пузырьки! Правда, правда, когда он говорит, у него на губах выскакивают пузырьки, а при разговоре он подходит вплотную и все лицо вам заплюет. Он слишком смешон, слишком уродлив! И ты, козлик, можешь представить меня в объятиях Нашего Дорогого Поэта? Нашего Дорогого Поэта, снявшего сюртук, Нашего Дорогого Поэта в одних кальсонах? (Хохочет как безумная.)

Мало-помалу ее смех оказывает на Жюльена свое действие, и он уже сам не понимает — где ложь, где правда.

Жюльен. Признаюсь, что Наш Дорогой Поэт в кальсонах, должно быть, не самое прекрасное зрелище на свете!

Коломба (в приступе неудержимого смеха). Ты и представить себе не можешь! У него подтяжки небесно-голубого цвета, ему жена их вышила! (Испуганно замолкает.)

Жюльен (уже не смеется). Откуда ты знаешь?

Коломба (со вздохом, детским голоском). Но это всем известно!

Жюльен. Кто тебе сказал об этом?

Коломба (вздыхает, мысленно прикидывая, чем грозит ей ответ). Дефурнет!

Жюльен (вопит). Дефурнет! Значит, ты ведешь такие разговоры с Дефурнетом? Разговариваешь о кальсонах Нашего Дорогого Поэта? Где? Когда ты говорила с Дефурнетом?

Коломба. Сейчас я тебе все объясню, милый…

Жюльен. Надеюсь, ты все-таки не ходила к нему в кабинет? Не сидела на зеленом засаленном диванчике, на котором расплачиваются за счастье играть в его театре?

Коломба. Нет! Вернее, да, всего только раз. Постой! Ты не даешь мне слова сказать! Была, когда подписывала контракт. (Вдруг решается.) Ну да, была! Все это правда. Мерзкий тип. Я не хотела тебе говорить, но раз уж на то пошло! Пожалуйста, делай с ним что угодно! Да, он тоже пытался, как и все остальные. Я защищалась и ударила его по щеке, сказала ему, что он старый, что он уродливый. Вот тогда-то он в приливе ревности, решив, что я предпочитаю другого, и рассказал мне про кальсоны. Видишь, все, что я тебе говорю, сущая правда!

Жюльен (вдруг дает ей пощечину, кричит). Шлюха! Грязная шлюха, такая же, как и все! Уж с этого-то я спущу шкуру!

Коломба, испустив громкий вопль, падает без чувств. Жюльен бросается к двери. В костюме маршальши выходит из своей уборной мадам Александра послушать, что происходит; расталкивает всех, и, когда Жюльен распахивает двери, они оказываются нос к носу. Жорж бесшумно, как мышка, проскальзывает в уборную, чтобы заняться Коломбой.

Мадам Александра (спокойно, грозно). Ну?

Жюльен. Пустите меня! Я ищу Дефурнета!

Мадам Александра (преграждает ему путь). Значит, ты вечно будешь, как дэрмо, всем надоедать? Будешь орать, устраивать скандалы? Я пожалела тебя. Взяла сюда твою жену. Потрудись убраться ко всем чертям.

Жюльен. Это вы! Это вы сделали ее такой! Это ты со своими улыбочками старой гнусной сводни, ты со своими гнусными любовными историями. Она была чиста, была незапятнана, как новенькая монетка. А вы ее захватали. Все захватали! Ненавижу вас всех!

Мадам Александра (громовым голосом). Я твоя мать! Замолчи!

Жюльен (глухо). Верно, мать. Ты моя мать. К несчастью…

Мадам Александра. Ты воображаешь, что я этому радуюсь? Деньги, вечно деньги, неприятности, дурацкие сцены — вылитый отец. Оставь в покое эту крошку. Ей весело, она хоть начала жить. А что вы? Что вы с твоим дураком папашей называете жизнью? Требуете, чтобы мы молились на вас потому, что вам посчастливилось нас выбрать? Женщины, мой мальчик, хранят себя, когда у мужчин есть средства, чтобы сохранить их при себе, иначе они себя теряют. (Кричит Ласюрету.) А ну, давай звонок скорее! И вытащите на сцену малютку, даже если она без чувств. В конце концов публика разнесет весь театр из-за этого кретина! (Торжественно шествует вперед, постукивая на каждом шагу маршальским жезлом.)

Все расступаются перед ней, давая ей дорогу, идут за ней следом. Звонит звонок.

Ласюрет (вопит). На сцену! Первое действие начинается. На сцену!

Коломба (при этих словах чудесным образом приходит в себя. Подбегает к зеркалу). Я очень растрепалась?

Жорж. Нет. Сойдет, мой ангелочек. Идите скорее. Я сейчас вам сзади платье оправлю.

Актеры уходят, все двери открыты. Жюльен остался один в пустой уборной, он растерян. Слышно, как внизу стучат три раза, оркестр начинает увертюру к «Маршальше любви». Появляется Арман. Весело, в такт музыке он идет к уборной Коломбы с букетиком в руках. Входит и от неожиданности останавливается, увидев Жюльена и не зная, что делать с букетом.

Жюльен (глядит на него и вдруг глухо). Это ты.

Арман. Конечно, я. Уже отпуск получил?

Жюльен (кричит, в голосе его слышна боль). Это ты! Наверняка ты!

Арман. Ничего не понимаю, у тебя какой-то странный вид. Я думал, ты будешь рад меня повидать. (Неуверенно.) А выглядишь ты хорошо.

Жюльен (кричит). Да. Очень хорошо!

Арман. Ну как, трудно приходится?

Жюльен (снова кричит). Да!

Арман (все еще старается вести разговор в шутливом тоне). Ну как ноги? Когда ноги в порядке — все в порядке. Французская армия непобедима. (Засмеялся было, но, заметив взгляд Жюльена, умолкает.)

Жюльен. Тебе что, хочется смеяться?

Арман (вдруг встревожившись). Нет.

Молчание. Они стоят лицом друг к другу.

Жюльен (бормочет). Почему? Почему ты?

Арман (помолчав, тихо). Что ты хочешь, старина, легкомыслие, увлечение… Сам знаешь, как это бывает…

Жюльен (вопит). Нет, не знаю, как это бывает! И никогда не буду знать!

Арман (потупив взгляд). Разумеется. Ты лучше меня. Всегда был лучше меня. Ты умел за себя постоять, уже тогда был маленьким мужчиной. А я умел только одно: жаться за кулисами к дамским юбкам. Сначала мамины юбки, потом чужие, вот и все. Лишь бы получить свое удовольствие. Леденец, пахнувший духами, ласки, поцелуи жирно намазанных губ в щечку. А когда вырос, так оно и повелось. Я настоящая свинья, Жюльен.

Жюльен. Верно.

Арман. Что ты будешь делать?

Жюльен не шевелится.

(Кричит.) Избей меня! Избей, мне будет легче! Когда мы были детьми, тебе следовало бить меня почаще, мне бы это пошло на пользу.

Жюльен (тупо бормочет). Нет, не тебя. Хоть бы только понять…

Арман. Что тебе хотелось бы понять в наших жалких историйках? Они не для тебя, все эти мелкие пакости, все эти грязные истории между мужчинами и женщинами. Как бы ты ни старался, тебе все равно никогда ничего не понять, бедный малый. Ах, до чего же глупо взрослеть! Сразу окунаешься в грязь! Я предпочел бы, чтобы ты меня избил, это все упростило бы. Побей меня, Жюльен, ну прошу тебя. Видишь ли, я трус, я не могу удержаться, если мне что-то нравится, но я все время себе твердил: «Придется расплачиваться, старина. Жюльен тебя поколотит, переломает ребра, набьет морду. Тебе будет ох как больно!» Вот на такой пустяк храбрости у меня хватает, не лишай же меня ее. Ну же, бей!

Жюльен (кричит, стиснув кулаки). Нет!

Арман (внезапно взрывается). Ах, шлюха! Грязная шлюха!

Жюльен (глухо). Замолчи.

Арман. Почему, в сущности? Ты думаешь, это хорошо, то, что она сделала, да? Я человек слабый — это ясно. Когда мне что-то нравится — спускать деньги в покер, выпить лишний стаканчик, задрать даме юбку, сколько бы я ни твердил себе «нет», — это сильнее меня, и я говорю «да»! Но она-то, она! Ты ее любил, и она знала, что ты ее любишь. Ты не можешь этого отрицать.

Жюльен (делает над собой нечеловеческие усилия). Замолчи, прошу тебя.

Арман. У нее была твоя любовь, было что-то прочное, настоящее, у нее, у этой маленькой дряни. И первый же болван, который развеселил ее, за ней поухаживал, — готово! Сразу же, немедленно! Значит, по-твоему, это не отвратительно? Все они одним миром мазаны, дружок. Лишь бы с ними говорили о них же самих, доставляли им хоть маленькое удовольствие и — пожалуйста! А если не ради удовольствия, то ради коричневого костюмчика или ради роли в три строчки… Лишь бы хоть какая-нибудь польза была. Это так легко, а главное, ничего им не стоит. Они только о себе и думают, Жюльен, клянусь, только о себе, о своей драгоценной персоне, о своих маленьких утехах и радостях. Мы для них ничто. Мы нужны только, чтобы смешить их, чтобы в постели они получили свое удовольствие или смогли бы немножко помечтать. Вот и все. О, тебе повезло, дружок, ты не их раб!

Жюльен (бормочет). И трус к тому же! Гляди на меня.

Арман. Не могу. Мне стыдно.

Жюльен. Гляди немедленно! Я тебе велю!

Арман (отворачивается). Бей, если хочешь, я не буду на тебя глядеть.

Жюльен (с силой подымает его голову). Нет, поглядишь! (Смотрит на него.) И даже не красавец. Правда, нос небольшой, прямой, но ведь не может это быть решающим моментом, существует тысяча таких носов, более или менее крупных, более или менее прямых! Маленький женский рот, но какой безвольный… Глаза пьяницы, и лицо, уже изношенное от всех этих цветов удовольствий, срываемых наспех. Старичок, старичок в двадцать лет…

Арман (отворачивается). Тебе хорошо говорить, Жюльен. Неужели ты воображаешь, что я собой доволен? Только, видишь ли, ты живешь в мечтах. Ты не знаешь жизни!

Жюльен. Как раз сейчас я начинаю ее узнавать.

Арман (пытается говорить непринужденным тоном). Лучше бы тебе вернуться туда, откуда пришел, забыть обо всех нас. В сущности, ты рожден для военной службы!

Жюльен (не отпуская его). И даже не забавный! Потому что ты не забавен. Свои циничные словечки ты черпаешь в барах и в бульварных газетенках. Ты не умеешь даже смеяться. А только хихикать. Ничто никогда тебя по-настоящему не трогало.

Арман. Ошибаешься. У меня тоже есть сердце. Только…

Жюльен. Только оно всегда было тебе ни к чему. Если бы ты был хоть элегантным… Мог бы хоть этим ее ослепить. Но ты одеваешься, как жокей. От тебя за десять шагов разит дурнотонностью с твоими перстнями, слишком светлыми галстуками… (Кричит.) Но почему же тогда, почему?

Арман (тоже кричит, вполне искренне). Правда, почему? Поди пойми что-нибудь с женщинами!

Жюльен (вдруг, как сумасшедший). Я хочу знать! Хочу знать немедленно. Поцелуй меня.

Арман (со слезами на глазах падает ему на грудь). Это правда, Жюльен? Ты меня простил?

Жюльен (грубо сжимает его в объятиях). Не для этого, болван. Целуй, как ее! В губы!

Арман (пытается вырваться). Ты с ума сошел, Жюльен! Оставь меня в покое. Ты сумасшедший. Не могу!..

Жюльен (борется с ним, кричит). Целуй меня. Целуй немедленно, как ее! Я хочу понять, что она чувствовала. Хочу понять, чтобы не спятить!

Арман (отбивается). Но это идиотизм! Нелепость! На кого мы будем похожи? Пусти меня, Жюльен, или я позову на помощь!

Жюльен (хватает его за горло). Целуй, мерзавец, целуй, как ее, или я придушу тебя!

Арман (полузадушенный). Не жми так! Мне больно! Не могу.

Жюльен. А ее мог? Я вот могу! Вообрази, что это она. Живо! Ну! (Прижимает его к себе.)

Арман (по-прежнему стараясь вырваться). Нет! Нет! Это слишком глупо! Ой!

Жюльен силой прижимает его к себе, к своим губам, потом грубо отталкивает. Арман, нелепый, растрепанный, задыхающийся, падает в кресло.

Жюльен (стоит неподвижно, с искаженным лицом. Он старается понять. Вдруг с отвращением вытирает рот тыльной стороной ладони, растерянный и смешной). Не понимаю!

Занавес быстро падает