Глава первая

«Яне люблю тебя», — сказал ее последний любовник, улыбаясь. Лаура попыталась изобразить равнодушие и сделать вид, что эти бессмысленные признания сейчас ни на кого не могут произвести впечатления, тем более на нее — уверенную в себе, вполне самодостаточную женщину. Мужчину обмануть легко, но не себя; в ту же минуту она почувствовала острую боль в груди: это ее сердце, прежде чем разбиться на кусочки, отчаянно сопротивлялось. Чтобы выиграть время, Лаура притворилась, что смотрит в окно: туман, хотя уже почти лето. Как все это надоело! Взорваться бы сейчас, чтоб он обделался от страха. Почему такая несправедливость: все говорят «прислушайся к своему сердцу», но оно ведь не прислушивается к тебе, например, когда тебе нужно отомстить — превратиться в бомбу и взорвать засранца. Бум! Кто не спрятался — я не виноват.

— На следующей неделе я свободен, а ты?

— Не знаю. Иди домой, я хочу прогуляться.

— Ты что такая грустная? Злишься на меня? Перестань, я не хотел тебя обидеть.

— Конечно, ты не хотел. Я не злюсь, у меня голова болит, мне нужно выйти на воздух.

— Как хочешь. Я позвоню тебе завтра.

«Позвоню» — как же, позвонит он, мы встречаемся уже три года, а он ни разу не позвонил на следующий день. Время — деньги, пустые разговоры — непозволительная роскошь, дорогая.

— Ладно, давай. До завтра.

Наконец она осталась одна. Какое счастье снять каблуки, это орудие соблазна, и развалиться на диване! Как в рекламном ролике: красиво, ярко, многообещающе, но бессвязно и бессмысленно. И вся ее жизнь такая!

У Лауры нет детей; много лет назад она была замужем, но Стефано больше нет. Он покинул ее самым простым и жестоким способом — умер. Она до странности быстро забыла и его, и свою боль. Приложив немного усилий, она забудет и этого, женатого и надменного, который заставляет ее страдать сейчас.

Что скрывается под маской сильной самостоятельной женщины? Романтическая натура, Лаура одиноко живет в огромном мегаполисе и старается убедить всех и каждого, а в особенности саму себя, в том, что неудачи в личной жизни — это исключительно положительный опыт и с каждой новой катастрофой она приближается к идеалу, а не удаляется от него, как может показаться. Начиная встречаться с ним, она знала, как банально, скорее всего, это закончится. Будучи журналисткой, она получала десятки писем от женщин ее возраста, оказавшихся в похожем положении: связанных неофициальными отношениями с легкомысленными молодыми людьми, которые, не любя их по-настоящему, как будто не замечали, что стали центром и смыслом жизни для этих бедняжек. Мы так беспомощны, когда влюблены, и это на руку тем, кто нами пользуется.

Лаура хорошо зарабатывает и тратит огромные деньги на красивую жизнь в некрасивом городе. Пробки, шум, грязь, хмурые лица в метро, притворно веселые — на вечеринках, бесконечные вопросы «Сколько тебе платят?». Во что превратилась ее жизнь?! Раньше она набрасывалась на работу, как голодный волк на добычу. А теперь, пресытившись, вот-вот начнет изры-гать обратно статьи про моду, интервью со знаменитостями, постными и скучными, как овсяная каша на воде; рецензии на книги, фильмы, спектакли, состряпанные кое-как на коленке и приправленные свежими сплетнями из мира шоу-бизнеса. До сегодняшнего дня ей удавалось избегать кризисов благодаря своему спасителю, мистеру X (она никогда не называла его по имени). Но этим вечером, когда он произнес «Я не люблю тебя», она поняла, насколько они разные: он может в любой момент обернуться врагом, вооруженным до зубов, а все, что нужно ей, — это оставаться самой собой, обычным человеком, добрым или хотя бы порядочным. Эта схватка — не поединок двух равных соперников, а бойня, и жертвой должна стать она — сентиментальный рыцарь любви. Есть ли защита более верная, чем неспособность любить? С этим эгоистичным влиятельным мужчиной она спустилась ниже некуда, он так самоуверен и дерзок в свои пятьдесят лет, будучи на вершине блестящей карьеры и в двух шагах от пенсии.

Стоп. Так дальше продолжаться не может. Хватит страдать и скулить как собака. Кстати, а где Топо? Почему он не прибежал к ней, как всегда? На автоответчике три новых сообщения: Анна (в слезах), Марко (звонит раз в полгода, когда ругается со своей невестой) и редактор «Женщин без границ» с каким-то сногсшибательным предложением. Она сегодня нарасхват. Господи, совсем забыла про кашу для Топо! Все из-за этого мерзавца. Два часа наводила марафет, а собаку покормить забыла. Наверное, сидит в шкафу среди туфель. Бедненький, обиделся. (Честно говоря, там столько обуви, что если он с голодухи изгрызет несколько пар, будет только лучше.) До чего она докатилась? Постоянно ссорится с подругами, грубит коллегам, не поливает цветы. А теперь вот забыла и про Топо. Ничего удивительного. Он был самым дохленьким щенком из всего помета и смотрел на нее, как будто говоря: «Возьми меня, я тебя никогда не предам…»

Когда в последний раз кто-нибудь еще смотрел на нее так преданно и нежно? Она вспомнила рассеянный, безразличный взгляд своего любовника. Нет, его равнодушных глаз ей больше не надо.

 

Глава вторая

Готово. Ребенок в садике, продукты на ужин в холодильнике, горячий кофе в любимой чашке. Надо насыпать кошке крекеров, эта хитрюга Мичи знает, что в жизни главное: есть, спать и плевать на все вокруг. Гая всегда говорила, что у котов есть чему поучиться: ленивые и хитрые, независимые, но не одинокие, они легко приспосабливаются к новым условиям, всегда готовы играть, но знают меру. Не то что люди: мы все время пытаемся оправдать чьи-то ожидания, мы одиноки, мы страдаем от резких смен настроения, мы рабы привычек и, в конце концов, просто психи, не способные избавиться от своих страхов и навязчивых идей. Вот уже несколько лет Гая учится у котов жить в гармонии с собой. Она выбрала профессию переводчика, но не для того, чтобы сидеть с ребенком (мать-одиночка, она не в состоянии оплачивать Луке няню), а потому что ей нравится так жить, закрывшись в своей маленькой квартирке, ни с кем не общаясь и ничем не интересуясь, лениво наблюдая через окно за бурной жизнью большого города — ее любимого Милана. У нее медленные, флегматичные движения человека самодостаточного, вне моды и стиля, которому не нужна компания, чтобы весело провести время. Ей нечего делить с этими раскрашенными селедками в платьях от кутюр, что бьются в истерике даже во сне. Такие все время кружат вокруг ее дома, пытаясь припарковаться; их навороченные мобильники звонят не переставая, а ультравысокие шпильки-убийцы постоянно застревают в решетках водостока. Она напрочь лишена честолюбия и тщеславия, у нее никогда не было стремления к богатству и славе, она ничего особенного не ждала от жизни: не стремилась получить премию венецианского кинофестиваля; не мечтала побывать в Африке. Все, что ей необходимо, находится поблизости: супермаркет в двух шагах от дома, книжный магазин, газетный киоск и кинотеатр через дорогу, она не ездит на машине (с ее точки зрения — совершенно бесполезная роскошь), но всегда ходит пешком в удобных старых туфлях, потому что почти никогда не покидает пределы своего квартала. Быстрая вылазка за продуктами, и вот она уже снова у себя дома, в теплой, уютной берлоге с разбросанными повсюду машинописными страницами и игрушками Луки, с налипшими на одежду, мебель и даже на банные полотенца клочьями кошачьей шерсти. Ей нравится жить в центре: в повсеместном хаосе и суете она острее чувствует покой и комфорт своей неторопливой жизни. На квартплату уходит большая часть бюджета, но квартира того стоит. Гая обожает принимать гостей: она любит готовить, с удовольствием слушает рассказы друзей, знает, как утешить, не опускаясь до общих фраз, умеет поддержать разговор, не превращая его в поединок остроумия и острословия, и не впадает в патетику на пустом месте, публично сокрушаясь о несовершенствах мира. Как хорошо, что слова ничего не стоят, ими можно пользоваться бесплатно, сидеть на мягком диване и говорить (или читать), пока не надоест. Лаура все время повторяет, что пассивность Гаи — не что иное, как бунт, индивидуальный мятеж, и что она отказывается от помощи в знак протеста, а это глупо. Они смеются друг над другом и не перестают удивляться тому, как они — такие разные — стали лучшими подругами. Лаура Серени — батарейка «Энерджайзер»: носится как белка в колесе, бесперебойно выдает все новые и новые идеи и неустанно их воплощает. Гая, наоборот, — почти мраморная статуя, злейший враг суеты и новомодных поветрий заводить себе психоаналитиков или начинать жизнь сначала где-нибудь в глухой деревне, пустыне или тундре. Зачем бежать, куда торопиться? Люди, двигайтесь как можно меньше, и энтропия вас не коснется! Вот так. Эти антиподы встретились и подружились, и роднит их не только интеллектуальная близость и личная симпатия, но и взаимная готовность помочь и утешить в трудную минуту.

Подумать только, в школе она терпеть не могла Лауру. Они учились в параллельных классах: Гая — в «В», а Лаура — в «Б», и эта краля, всеобщая любимица, все время была в центре внимания: она первая выступала на собраниях, делала стенгазеты, активно участвовала в жизни школы, и, разумеется, ее хвалили больше всех. Гаю выворачивало наизнанку от ее уверенности в себе, от дежурных улыбок, которыми она автоматически очаровывала всех без разбора, без различия классовой и половой принадлежности. Казалось, ей нравилось водить всех за нос, дурачить мальчишек и девчонок, детей и взрослых, богачей и рабочих, директора и уборщиц. Хуже Лауры была только одноклассница Гаи зубрила Рита Питалуга, жуткая карьеристка и подлиза, всегда готовая наябедничать и донести ради хорошей оценки или похвалы. Интересно, отчего дети становятся такими подлыми? Рита была полной противоположностью блистательной Лауре: нервная, неуверенная в себе, с кучей комплексов. Такие, как Лаура, идут по жизни легко и весело, в окружении поклонников и поклонниц, осыпаемые комплиментами и подарками, и свободно колесят по миру, как будто он является их частной собственностью. Необычность Лауры состояла в том, что эгоисткой она была великодушной и отзывчивой: она желала счастья всему живому во всем мире и, больше всего на свете любя саму себя, тем не менее всегда готова была помочь ближнему, если он нуждался в ее помощи или поддержке. Однажды на перемене, незадолго до выпускного вечера, случилось следующее. Ученица младших классов плакала навзрыд и, непрестанно заикаясь и всхлипывая, бормотала о неразделенной любви — о той, что в любом возрасте вдребезги разбивает сердце. Лаура подошла, выслушала ее, взяла за руку и убежала вместе с девчонкой на улицу, где они вместе обсудили мужиков, их слабость и трусость и выработали план дальнейших действий. Лаура твердо пообещала помочь подруге по несчастью (что касается мужчин, мы все подруги по несчастью), болтать с ней на переменках, чтобы она не чувствовала себя одинокой, и помогать советами, опираясь на собственный опыт общения с противоположным полом. Гая была свидетельницей этой сцены — такой искренней и человечной, без тени лицемерия и показной доброты, без желания порисоваться и добавить к своему и без того идеальному портрету еще один штрих. Это было совершенно естественное стремление утешить плачущего ребенка. Гая подошла к ним и отпустила одну из своих знаменитых саркастических шуточек. Лаура изумленно посмотрела на нее, а потом весело рассмеялась. Вот так они и стали подругами.

 

Глава третья

Рита Питалуга торжественно отъезжала в отпуск. Лучший, по мнению журнала «Космополитен», крем для загара (обошелся ей в целое состояние), купальник — последний писк моды, полотенце от Армани. Собирая свой экологически чистый чемодан, она представляла себе двадцать незабываемых дней на шикарном курорте Монте-Альто — глубинное погружение в мир злословия, подхалимства и лицемерных улыбок. Работа не из легких и не из дешевых. Не так-то просто подпитывать свою паранойю, это вам не тетрис — на паузу не нажмешь. В газетах все время пишут, что Монте-Альто уже не тот, что раньше. И почему это случилось именно сейчас, когда наконец после стольких лет адской работы туда едет она, тележурналистка скандальной передачи Маурицио Кело.

Первый раз в жизни она решила не экономить: купила три новых костюма, очень простых, свободных, однотонных (синий, черный, коричневый) и хорошо скрывающих живот. Никаких бикини — они, слава богу, уже не в моде. Рита Питалуга делила вещи на две категории: модные и немодные. Платья прошлого сезона она с легким сердцем выбрасывала на помойку: всякому доисторическому хламу нет места в ее гардеробе. С этой же точки зрения она оценивала и окружающих ее женщин. Например, Серени — с этой гадиной она училась в одной школе, хорошо, что не в одном классе. Серени всегда ее невероятно раздражала. Во всем первая, всегда лучшая и такая вся из себя положительная. А теперь они на равных, нет больше школы, нет больше слонихи и стрекозы, мышонка и принцессы, теперь она тоже сделала карьеру, и совершенно довольна собой, и Серени ее уже не так сильно бесит, жаль только, что гадина отлично сохранилась. (Можно сказать, что выглядеть моложе своих лет — это дешевка? Нет? Спокойно, главное — не нервничать, это вредно.) Нестареющая одноклассница — это удар по самолюбию, это смертельный враг, с которым надо бороться всеми известными военной науке способами, всеми возможными средствами, включая негуманные. Ну, разве не чудовищно: она всегда загорелая; кожа гладкая — ни морщинки; фигура идеальная — ни единой жировой складки; одета по последней моде, элегантно и со вкусом. Ее можно принять за модель (не топ-модель, конечно, не будем преувеличивать). Совершенно непонятно, как ей удается в сорок лет выглядеть на двадцать пять. О, этот блаженный возраст, когда мешки под глазами появляются после хорошей пьянки, а не после двадцатичасового рабочего дня, когда танцуешь до упаду на дискотеке, а не работаешь как лошадь, когда еще не знаешь, что такое обвисшая до пола задница и позеленевшая от злости кожа… Когда у актрисы роскошное тело — это нормально: ей все равно нечем заняться, кроме как проводить в спортзале сутки напролет; но ведь актрисы такие дуры, они всегда попадаются на Ритину удочку и рассказывают ей как раз то, что всеми силами хотели скрыть (Рита не зря училась в университете). Каждый раз, когда ее муж Джакопо видел привлекательную женщину, Рита находила у нее тысячи недостатков и поливала ее грязью, покуда он не соглашался с ней по всем пунктам. Она вышла за него замуж, потому что он был тихим и пассивным, без особых претензий, а его имя помогло ей продвинуться по социальной лестнице. Кроме благородного имени, у него не было ничего. Когда они познакомились, он носил штаны в заплатках и перебивался случайными заработками и уроками. Она долго взвешивала, не слишком ли высока цена входного билета в общество снобов (где с ней обращались, как с посудомойкой), и выбирала между будущим мужем и одним телеведущим, большим и жирным, как гора, и на редкость вульгарным. Он, как и она, происходил из среднестатистической семьи. С точки зрения социального положения телеведущий представлял собой шаг назад, но он мог помочь ей продвинуться на телевидении. И она решила использовать его на всю катушку (если есть возможность, ее нельзя упускать). Место в передаче она действительно получила, а вот любви не вышло. Каждый раз после секса (изматывающего и очень прозаичного) это чудовище смотрело на нее, как на пустое место, словно бы напоминая ей о том, что она отчаянно пыталась забыть: Рита Питалуга — не соблазнительная женщина, а просто дырка: невыразительное лицо, бесцветные глаза, на голове — три волосины, ноги худые и кривые, задница, как мусорный бак и груди — прыщики. Никакого стиля, хотя она испробовали все: мокасины от Лины Сотис, очки в оправе а-ля интеллектуалка будущего, роскошные жемчужные ожерелья и серьги от лучших миланских дизайнеров, точно такие, как на моделях на одной модной вечеринке, куда ее не пригласили, и она наблюдала за происходящим в подзорную трубу из окна своей квартиры, подыхая от зависти. Несмотря на титанические усилия, эффект всегда был один и тот же. Она оставалась Ритой Питалугой из третьего «В», злобной зубрилой, которая никогда не давала списать одноклассникам и всегда лизала зад учителям. В искусстве подхалимажа с годами она достигла настоящего профессионализма, а со своим боссом так и вовсе невиданных высот: она готова была целовать ему ботинки. Стоит ли говорить, что в сексуальном плане она подарила бы ему самые изощренные наслаждения, если бы только он, всемогущий Маурицио Кело, попросил ее об этом. Но к сожалению, ее директор, не мужчина, а само совершенство, интеллигентный, воспитанный, духовно развитый, обладал плохим вкусом: ему нравились девушки с обложки. Это был единственный его недостаток — ну, хоть что-то (начальник ведь должен быть плохим). Каждый раз, когда в редакции проносился слух о зачислении новой сотрудницы, Питалуга переживала несколько панических минут. К счастью, не все бутоны распускаются в прекрасные розы. Пока неприятностей ждать вроде неоткуда. Она забеспокоилась было, когда с рекомендацией самого ректора должна была появиться некая Адзурра с двойной фамилией. Эта тридцатилетняя корова с непомерным самомнением была уверена, что своим приходом на передачу сделает всем огромное одолжение — классический случай самообожествления, спровоцированный чрезмерной любовью родителей и счастливым случаем, который почему-то улыбается именно таким, как она. Хотя мания величия и заставляла ее считать себя лучше всех, девица, слава богу, оказалась не первого сорта. Это же надо, в таком возрасте иметь двойной подбородок, прыщи на лице, неуклюжую походку и (тут уж не до шуток) бесформенную целлюлитную задницу. В общем, никаких катаклизмов не ожидается, Его Величество Царь и Бог, вновь холостой после очередного развода и по-прежнему сказочно богатый, в ближайшее время не найдет среди ее коллег достойную спутницу жизни.

Все, собралась: несколько чемоданов и две сумки. Брать с собой много вещей немодно; кроме того, это дорого, лучше путешествовать налегке. Свободное платье а-ля тога и сандалии — просто и удобно, никто не сможет упрекнуть тебя в неестественности и тем более понять, что ты за человек, даже если и есть подозрение, что человек ты не ахти какой.

 

Глава четвертая

— Неужели ты все еще думаешь, что нам придется отвечать за свои поступки, что в жизни надо платить по счетам, что хорошие побеждают? Я тебя умоляю, оглянись по сторонам, нельзя быть такой наивной… ты решила бросить его, потому что он последняя скотина? Молодец, но имей в виду, что это не самое подходящее время года для страданий. Слава богу, мы едем вместе, и я найду способ утешить тебя в Монте-Альто, а то просидишь весь отпуск на террасе, застыв в трагической позе, задумчиво глядя вдаль… Мичи, перестань!

— Спасибо за моральную поддержку, хорошо, что у меня есть ты!

— Вот именно. Я уже год тебе твержу, ты должна его бросить, послать его к чертовой бабушке! Только не жди, что он тут же приползет к тебе на коленях, поняв, как ты ему дорога. Или потому, что его хотят уволить. Или потому, что его жена сбежала в Грецию с тридцатилетним красавцем.

— Вот это было бы неплохо. Ты знаешь, я верю в женскую солидарность.

— А ей наплевать на женскую солидарность, она своего мужика так просто не отпустит. Если уйдешь ты, сама же и будешь страдать, потому что ему все равно, сердце у него не разобьется и удар его не хватит… Хочешь еще кусок торта?

— Отличная перспектива! Чтобы не впасть в депрессию, буду объедаться. Калории-антидепрессанты!

— Душа моя, у страдания огромный творческий потенциал, и только женщины способны его реализовать. Несколько десятилетий борьбы за права женщин — и вот чего мы добились: сначала нас раздражали мужья, которые сидели все время дома и полностью принадлежали нам, а теперь нас бесят мужья, которые посвятили себя работе и забыли о супружеском долге.

— Какой оптимизм!

— И кстати сказать, в этом так называемом патриархальном обществе мы всегда на вторых ролях. Когда мне становится особенно обидно за себя как за женщину, я начинаю поглощать всякие вкусности. Конечно, от этого можно и поправиться, но я легко сбрасываю лишний вес, а наслаждение…

— Может, хватит?

— Нет. На рынке творится черт знает что! Если бы за мужчин платили деньги, мы, одинокие, давно обнищали бы и жили на помойках. Умирать в нужде грустно, поэтому лучше копить сейчас, пока есть возможность, и прежде чем уходить от очередного придурка, найти другого, к которому и уйдешь.

— Не так просто найти стоящего.

— А зачем стоящего? Ради бога, найди себе кого попроще, обычного симпатичного парня, и ходи с ним в кино.

— Он будет водить меня в дорогие рестораны на романтические ужины при свечах…

— Точно! И ты не будешь сидеть дома одна, рыдать в подушку и ничего не есть… Кстати, ты не собираешься сходить в магазин? У тебя в холодильнике шаром покати. Это первый шаг к выздоровлению, между прочим…

— Ты же знаешь, как я ненавижу ходить в магазин… Думаешь, сентябрь у меня будет тоскливым?

— Если не возьмешь себя в руки, да. Представь себе: сидишь ты там одна-одинешенька, уйдя от него в надежде, что он тут же прибежит к тебе, а он все не бежит и не бежит. Отпуск кончается, а он тебе не звонит. Может, и не позвонит уже никогда.

— Спасибо за правду… Мичи, иди сюда, пожалей меня…

Слушай… Это, наверное, очень правильно — иметь идеалы, поступать в соответствии с этими идеалами и все такое прочее, но ты меня прости, пожалуйста, твоя теория возмездия — полный бред, то есть идея-то хороша, но нежизнеспособна. Вот посмотри на Мичи, ей плевать, что я кормлю ее и выношу за ней вонючие какашки… Сейчас эта подлиза льнет к тебе — просто потому что ей так хочется… А если бы на твоем месте был кто-то другой, она подлизывалась бы к нему…

— Да бог с ней, объясни мне лучше, почему моя теория — бред.

— Потому что никакого возмездия ни фига нет!

— Нет?

— Нет. Потому что в школе жизни не дают наград за щедрость. Есть те, кто отдает, и те, кто берет. Так было и будет всегда. Эти вещи не меняются. Все, что с нами происходит, обычно случайно и несправедливо. Если бы ты завела себе кошку, а не Топо, она бы тебя кое-чему научила. А щенок — он преданный и бесхитростный, он совсем тебя разжалобил…

Теперь все? Вот почему в последнее время мне не помогает даже Гуиди: за пять минут ты сводишь на нет часы наших позитивных разговоров на кушетке. Знаешь, иногда нужно приспосабливаться к обстоятельствам, а когда обстоятельства паршивые, лучше думать, что отрицательный опыт — тоже опыт. И начинать все сначала, веря, что во всем этом есть какой-то смысл и что хоть капелька счастья выпадет и на твою долю. Как можно жить, будучи уверенной, что все вокруг придурки, что настоящей любви не существует, а раз так, то не стоит и напрягаться?

— Лучше так, чем выдумать себе мир и жить в нем, не подозревая о реальности. И потом, этой твоей Гуиди лично я не очень доверяю…

— Почему? Потому что она не выгнала меня пинками из кабинета, когда я зачитала ей свое сочинение на тему «Организатор жизненного опыта»?

— Это было шедевральное сочинение! «Если организатор любит сахарную вату, почему он должен копаться в дерьме?» Как видишь, помню каждое твое слово, цитирую как классика, но я тебе вот что скажу: умение барахтаться в дерьме — самый нужный во взрослой жизни вид спорта, единственная возможность борьбы с глобальной несправедливостью. В точку! Я была для Андреа поводом искупить свои грехи, самый большой роман в его жизни. Я действительно любила его, нам было так хорошо вместе и в постели, и просто в быту. Вот увидишь, он еще поплачет. В одно прекрасное утро он проснется с мыслью обо мне: «Черт возьми, каким я был дураком, что не любил Лауру».

— Ага, как ты там писала: «Не полюбил — упустил возможность»? Хорошее название для боевика. Может, начнешь писать сценарии? У тебя всегда отлично получалось перерабатывать жизненный материал…

Ни черта у меня не получалось перерабатывать… По-твоему, кому-нибудь интересно будет читать бесконечные сопли про несчастную жизнь одинокой истерички?

— ???

— Нет уж, я из этой боли хочу извлечь какую-нибудь выгоду. Например, начать новую жизнь, так дальше нельзя. Несчастье делает нас эгоистичными, злыми и замкнутыми, не говоря уже о морщинах, которые тут же появляются, стоит только чуть-чуть расстроиться.

— Ну, морщин-то у тебя немного. Я всегда говорила: что касается страдания, ты безнадежная дилетантка…

— Я бы так не сказала, глядя на то, что со мной происходит… У меня еще сильный характер…

— У вас отличный цвет лица, синьора Грей… Рекламу помнишь?

— Ты все время иронизируешь! Здесь нет ничего смешного, если так пойдет и дальше, я вся покроюсь морщинами, как столетняя бабка. Знаешь, Гая, если честно, годы самоконтроля и сарказма дали результат: я полностью разбита.

— Хотела бы я быть такой же полностью разбитой, как ты…

— Оставь свои шуточки…

Ладно, у тебя было два тяжелых года. Андреа выбил тебя из колеи, что понятно: хороший секс на дороге не валяется, не так-то просто в тридцать девять лет найти стоящего партнера и влюбиться в него до беспамятства… в пустыне Сахара. Живешь теперь в своем оазисе, ослепнув от счастья, в пентхаусе дорогого отеля среди коварных богачей, и не замечаешь, что кто-то в этом мире умирает в нищете…

— Кто умирает в нищете, прости?

— Да я же! Господи, я уже заплатки на одежду ставлю: Микеле вернулся к жене в Пескару, на Джованни после нашего последнего свидания я сама поставила крест, от него толка не будет, а симпатяга Франко — неотесанный свинопас, и мне надоело таскаться к нему в деревню…

— Яне думала…

— А ты вообще в состоянии думать о ком-нибудь, кроме себя? Хорошо, что я не принимаю все это близко к сердцу. Когда мне надоело нарезать километры в поездах, когда чувство вины переросло либидо на десять голов и мне надоело ломать голову, куда бы пристроить Луку, я дала понять Франко, что не смогу больше бросать пятилетнего ребенка на все выходные. Ты знаешь, что он ответил?

— Что ему пора домой…

— Точно. Он сказал, что он не может бросить все и приехать в Милан познакомиться с сыном и кошкой, посмотреть, как я живу, помочь мне по дому… Нет, у него свое хозяйство, за ним надо следить, своя работа — он ассистент социального работника (тоже мне работа), своя жизнь, в конце концов. Можно подумать, что моя жизнь — это сплошная увеселительная прогулка, и мне не надо заботиться о маленьком ребенке, не надо корпеть над переводами сутки напролет, ломая себе глаза, не надо платить бешеные деньги за квартиру, вместо которой в его деревне можно дворец снять.

— Объясни мне, какой смысл работать сутками напролет, чтобы платить астрономические суммы за квартиру в таком уродском городе, как Милан?

— Мне кажется, у меня в гостях ты чувствуешь себя как дома, умяла вон полторта и выпила литр кофе… Мне нравится Милан… Этот город не обманывает ожиданий: все дерьмо, darling… и ты, кстати, тоже работаешь как ненормальная!

— Тебя не переспоришь. Ладно, в любом случае, если мы не накопим денег, так и будем всю жизнь сидеть в самом алчном и грязном городе Италии. Нужно искать варианты.

— Ага, и мне поищи, а то у меня уже сил нет. Честно говоря, у меня их никогда и не было. Только, Лаура, — ты женщина умная, в облаках не витаешь — я тебя умоляю, не надо для этого бежать в деревню, подальше от Милана, как это делают особенно истеричные журналистки среднего возраста…

— Очередная кандидатка в крестьянки, хочет изучать агрикультуру, заниматься хозяйством, выращивать виноград, следить за садом и продвигать идею сельского туризма в городские массы… видишь, я помню каждое твое слово.

— Отлично, и смотри не забудь, когда я слушала весь этот бред про сельский туризм, мне пришла в голову одна мысль. Мы не выращиваем ничего в саду, не чистим свинарники, не давим виноград. Нам нравится сидеть здесь, развалившись на удобном диване, трепаться о том о сем, терять время в пустых рассуждениях о жизни.

И мне показалось странным, что мы еще в состоянии складывать слова в предложения, мы только говорим и абсолютно ничего не делаем.

— Ну, мы, положим, не только говорим. Ладно, ты за меня не переживай, я от разочарований большого города в хлеву прятаться не буду, это слишком для меня примитивно.

— Можно, спрячешься от очарований?

— Перестань иронизировать. Я хотела сказать, что разочарования указывают мне новый путь, по которому идти, я из прошлых разочарований извлекла немалый урок и никогда не убегала от них. Я, наконец, начинаю понимать, почему выбирала не тех мужчин и не тех подруг.

—  — Я сама тебе скажу: единственное, в чем можно быть уверенной, это в своих ошибках. Правда, Мичи? Слушай, о чем думали твои родители, когда назвали тебя Гаей? О возмездии, что ли? Они хотели, чтобы ты отомстила всему миру за их страдания на земле? Устоять на ногах после разговора с тобой — это просто чудо.

— Да ты сама чудо! На ногах стоишь, а в гравитацию не веришь. Почему ты не стала дорогой проституткой? У тебя отличные данные, ты могла бы стать настоящей профессионалкой, которая дает мужчинам именно то, что им нужно, — наслаждение за деньги.

— Для меня это слишком экстремально… А ты скоро превратишься в ядовитую змею, что жалит всех подряд! Мичи, уносим ноги, пока не поздно!

— Уже поздно. Всегда поздно.

— Все, хватит сарказма. Как человек трезвый и дальновидный, я вот что скажу: через десять лет я буду слишком стара для девушки по вызову, но в самый раз для счастливой жены!

— Меня сейчас стошнит.

— Это оттого, что мы объелись, как всегда… Мне пора, не хочу способствовать твоей госпитализации. Мне нужно сделать важный звонок…

— А отсюда ты не можешь позвонить?

— Нет.

— Откуда такая таинственность? Ты уверена, что звонить обязательно?

— Да.

— Ладно, только не принимай близко к сердцу…

— Не буду, обещаю. Хочешь, я дам тебе номер Гуиди?

— Нет.

— По-моему, тебе нужна помощь. Так жить нельзя.

— Я так всю жизнь живу, и ничего. Не хватало еще платить за то, чтобы на жизнь жаловаться. О моей депрессии я могу рассказывать и на халяву. Хочешь, еще расскажу?

— Нет, спасибо, на сегодня хватит.

 

Глава пятая

…Оставьте свое сообщение поем звукового сигнала.

На следующей неделе мы не увидимся; потом я уезжаю в отпуск. Я не хочу тебя больше видеть.

Во всяком случае, до тех пор, пока ты не придешь ко мне и не скажешь, что любишь меня больше всего на свете и жить без меня не можешь. Я прекрасно знаю, что таких слов нет в твоем лексиконе и ты не произнесешь их никогда. Но для меня это слова, без которых я не представляю своей дальнейшей жизни. Так плохо, как сегодня, мне не было еще никогда.

 

Глава шестая

Он вовсе не был негодяем, каким его считали окружающие, включая Лауру. Много лет он играл эту роль и не представлял себе, что можно общаться с людьми, отбросив маску. Просто ему очень хотелось добиться успеха, сделать карьеру, стать толстокожим и бесчувственным, и он приложил для этого все усилия. Шутка ли — добраться до власти? Когда он поднимался на очередную ступеньку карьерной лестницы, он становился все отвратительнее себе самому и окружающим. Без маски Андреа не вставал с кровати, потому что боялся, что не доживет до вечера. Прослушав сообщение на автоответчике, он ощутил вместе с грустью облегчение. Разрыв был неизбежен: слишком долго он тянул кота за хвост, плохо обращался с ней, заставлял ее страдать. Может, за все эти годы постоянной борьбы он превратился в настоящего садиста? А может, он просто боится? Может быть, настойчивое стремление Лауры быть счастливой (обязательно с ним!) испугало его? Он поддался панике и сейчас начнет задаваться вопросом: «А вдруг я был не прав?»

А если бы можно было начать все сначала? Но у кого хватит храбрости родиться заново? Вернуться в утробу матери, в темноту, чтобы потом вновь появиться на свет, испытать дикую боль и закричать во все горло. Сбросить маску, перестать притворяться, забыть о своих обязательствах, о людях, которых давил как насекомых только потому, что они казались талантливее и удачливее. Он попросил водителя остановиться у парка — хотелось размять ноги и подышать свежим воздухом. А может, надеялся, что какой-нибудь отчаявшийся мальчишка нападет на него с дубинкой и, забрав бумажник, стукнет по голове, положив тем самым конец его пустой жизни? Он почувствовал тошноту: Лаура много значила для него. Она была умная и красивая женщина — даже очень красивая. Он никогда и ни с кем не получал такого удовольствия в постели: удовольствия от соития и, более того, — от нежности и страсти. От их занятий любовью он заряжался энергией, но за два года ни разу, даже в моменты слабости, не сказал ей, что любит ее. Почему он был так жесток? Лаура — чувствительная и хрупкая, а вся ее независимость и решительность — это следствие уверенности в себе длинноногой красавицы. Она всегда была искренней, открытой, прямо говорила ему о своей любви, о своем желании обладать им и воплотить в жизнь «американскую мечту». Она плевала на тактику, не продумывала ходов, не притворялась загадочной и недоступной. Она верила в свою любовь, а также в радость и силу, что ее любовь дарила ему. Андреа раздражала ее категоричность, ее привычка все время строить планы, заранее зная, что они неосуществимы. Такие, как она, бронируют билеты, хотя прекрасно знают, что выкупать их не пойдут. Лаура была моложе его, но никогда не казалась ему маленькой девочкой, которая капризничает, надувается, принимает трагические позы. А его брак уже давно развалился: сколько лет они с Еленой живут раздельно, даже не создавая видимости счастливой, благополучной семьи с солидным достатком… В статье расходов на первом месте — сухой корм для растолстевшего кота, затем сеансы психоанализа для дочери-заики, бесполезные инъекции ботулина для преждевременно состарившийся жены (от бесконечных измен мужа или просто от тоски). У Лауры была привилегия говорить ему правду в лицо, и она ее говорила: «Тебе нечего терять, ты ничем особенно не дорожишь, ты вполне можешь позволить себе начать новую жизнь, а твои домашние спокойно проживут самостоятельно». Лаура с ее оголтелым идеализмом, Лаура с ее болезненным стремлением к счастью бросила его за несколько дней до наступления лета, специально чтобы испортить ему отдых и заставить его страдать. Да за кого она себя принимает? Что она себе позволяет? Что она о нем знает? Чего ему стоило добиться того, чего он добился, и стать тем, кем он стал! Коллеги его сторонятся, а подчиненные ненавидят и боятся. Что она в этом понимает? Он просто одинокий человек. Побеждают негодяи, он это прекрасно знал, хороший человек успеха не добьется, пока не перестанет быть хорошим. У Лауры в табеле были отличные оценки, но он решил не ставить на нее и не влюбляться. Потому что любовь приносит с собой беспокойство и страдание, а страдающий не может быть циником. Андреа был настоящим циником, и цинизм ему был необходим. Он ощутил боль в груди: Лаура предала его! Она должна за это ответить — она потеряет его, как потеряли его все остальные. Он ей больше никогда не позвонит. Пусть страдает, как все. Он принял решение, как уже много раз, когда уходил от других женщин, не таких строптивых и самонадеянных… Интересно, страдали ли те, другие? Будет ли страдать Лаура? В тот вечер Андреа решил зайти домой.

 

Глава седьмая

Пансион, в котором остановилась Рита Питалуга, был довольно скромным, большую часть денег она отдала за место на пляже: два лежака и зонтик на Эстрема Оази — самом фешенебельном пляже Монте-Альто, куда ходили журналисты, политики, писатели, издатели, директора телерадиокомпаний и время от времени ее дорогой шеф Кело. В общем, лучшие из лучших, сливки общества.

Именно там прошлым летом она случайно познакомилась со страшной как смерть Марией Розой Ломбарди — известной итальянисткой, популярной среди английских интеллектуалок, еще более уродливых, чем она сама. Ведьма оказалась ей весьма полезной: благодаря ее знакомствам Рите удалось осуществить свою заветную мечту — заполучить место в третьей линии лежаков (первая линия — в вечной резервации некоторых особо именитых семей) на самом шикарном пляже побережья. Она все еще не могла поверить своему счастью: Эстрема Оази ей всегда казался чем-то запредельным, и она была уверена, что никогда не попадет даже в лист ожидания. Но — «никогда не говори никогда». Она пила кофе на переполненном знаменитостями балконе и увидела ненавистную Серени, которая и познакомила их с Ломбарди. Так началось восхождение на Олимп: в мечтах она уже прогуливалась с Ним под руку, обсуждая детали своего повышения. Но на каждой ступеньке ее ожидало препятствие. За просто так тебе никто помогать не будет, и, чтобы как следует отблагодарить эту гусыню Марию-Розу, нужно было без передышки атаковать всеобщую любимицу Серени, яростно ненавидимую еще со школьной скамьи. Из Пинета она переехала в Новый Оази: душ и туалеты смежные с VIP, второклассные лежаки и зонтики, из-за которых отдыхающие даже в самое жаркое время года уезжали с весьма бледным загаром. Но из стратегических соображений стоило отвалить такие деньги за билет на этот безликий пляж, оттуда открывался отличный вид на VIP-зону, на пляж и на бар, и когда подруги приходили выпить оршаду, она тут же присоединялась к ним. Рита разыгрывала случайную встречу, а затем принималась вить кружево лести, рассыпаясь в слащавых комплиментах Ломбарди. «Ты всегда такая элегантная, где ты купила этот купальник?», «Неужели? Я была уверена, что ты намного младше меня». (Ей было сорок.)

Лесть без границ — Ритина специализация. Она очень хорошо знала, что критика и правда редко приносит успех, особенно в ее профессии, а искусная лесть, показная преданность и подхалимство мало кому не нравятся. В любом случае она не могла отказать себе в удовольствии, нахваливая Ломбарди, косвенно задеть Серени, на которой все вещи сидели не так, как надо: купальники, платья, костюмы… Шик ей был явно не к лицу, но больше всего ее портила манера иронизировать. Она всю жизнь насмехалась над Ритой и над ее пошловатой сущностью. Да что она знает, эта бездушная идиотка? Почему Рита должна глотать ее завуалированные под остроты оскорбления? Ее дурацкие статьи читают только моральные уроды. Слишком много иронии — это перебор.

В этом году она, Рита, доберется до самого верха. Первые шаги она сделала еще прошлым летом, и теперь она добьется своего любым путем. Справедливость должна восторжествовать! На корриде жизни она победит этого размалеванного тореадора, привыкшего получать медали, не сражаясь; эту дуру, уверенную, что достаточно быть умной, красивой и доброй, чтобы заслужить благосклонность и уважение таких женщин, как она и Ломбарди. Все, халявы больше не будет. Тот, кого никогда не хвалят, кто никогда не получает подарков и кому не говорят комплиментов, жалок, завистлив и жаждет мести даже на курорте, на высоте трехсот шестидесяти метров над уровнем моря, даже там, где нужно отдыхать, забывая обо всем на свете. Она посеет зерно раздора, она преподаст дорогой Лауре Серени урок жизни, чего бы ей это ни стоило. И щедро наградит Марию-Розу, не за возможность присоединиться к компании (всезнайка обогнала ее в интеллектуальном развитии, была скучна, как осенний дождь, и говорила, не затыкаясь), а скорее за ее кожу: в купальнике Ломбарди выглядела еще хуже, чем Рита. Ее тело было сухим и покрыто наростами, как у семидесятилетней старухи; ее дряблые бедра в форме бочки были похожи на грюйерский сыр или на лунный ландшафт, при такой фигуре можно носить только вельветовые штаны и шерстяные гольфы плотной вязки. С такой справиться — плевое дело. Этот ходячий комплекс неполноценности — потенциальный враг дурехи Лауры, которая думает, что сможет подружиться с интеллектуалками, выставляя напоказ свой сороковой размер в сорокалетнем возрасте. Она свалит отсюда в Порто-Черво вместе со своими драгоценными подружками, экс-випами на шпильках.

 

Глава восьмая

— Что это был за осел?

— Бедненький, у него был такой жалкий вид, его бы хватило максимум на один круг, его несчастные глаза как будто говорили: «Посмотрите на меня, я сейчас рухну замертво!»

— И что ты сделала?

— У меня так сжалось сердце! Одна мысль, что я не смогу его спасти, казалась мне невыносимой.

— А где все это произошло? И как ты там оказалась?

— Я была на ипподроме, то есть на мулодроме. Я и не знала раньше, что такие существуют.

— Я тоже не знала.

— Вооружившись благими намерениями, подхожу к судьям: к четырем расфуфыренным старым хрычам в серых пиджаках времен их молодости. И в образе дамы из высшего света произношу на публику речь в защиту бедного ослика.

— Сработало?

— Еще как. Четверо добросовестных судей пообещали мне, что ослик пробежит всего один круг.

— Они тебе никого не напомнили?

Я бы сказала, напомнили. Это типаж Андреа: пятидесятилетние мужики с изысканными манерами, пытающиеся убедить самих себя и всех вокруг в своей утонченности. Но самым главным в этом сне были мои ощущения. Какое облегчение я испытала, когда поняла, что добилась успеха! Случай показательный, в стиле Макиавелли: цель оправдывает средства. Прикинувшись femme fatale, я смогла спасти ослиную шкуру. То есть, без сомнения, мою шкуру. Потому что чувствую я себя именно как загнанное животное.

— Почему прикинувшись?

— Потому что мне так надоел уже этот образ, я чувствую себя смешной, даже гротескной. У меня нет больше сил, я совсем разбита, я двигаюсь на автопилоте, притворяясь уверенным в своих силах гонщиком, который знает, по какой дороге ехать, когда повернуть, а главное, зачем он все время гонит и куда.

— Вспомни, еще недавно ты чувствовала себя в этом мире вполне уверенно и точно знала, где ты находишься и куда направляешься. Лаура, ты ведь всегда была сама себе компас.

— Да, правда… В школе я была такой счастливой и амбициозной! Мне нравилось, что все меня любят, я мечтала о славе и верила в успех. В детстве риск всегда приводил к победе, а реальность не сильно отличалась от снов. Мне все давалось легко, не то что сейчас: сейчас мне кажется, что я тащу нагруженную камнями повозку, колеса которой крепко застряли в земле.

— Ты сама нагружаешь ее камнями. Извини, Лаура, но не ты ли ходишь в спортзал, чтобы таскать там тяжести? Почему ты не используешь свои разочарования как компас, который укажет тебе, куда двигаться дальше?

— Не хочу и не использую.

— Достойный ответ. К сожалению, я тебе не верю, потому что у тебя всегда есть желание и воля двигаться вперед. Помни, что старятся те, кто не меняется, кто все вокруг себя стремится сохранить в первозданном виде.

— Но я не знаю, по какой дороге дальше двигаться, я не знаю, куда хочу прийти, притом что мне определенно плохо там, где я сейчас. Что, черт возьми, мне делать?

— Я не знаю, подумай.

— А может, ты подумаешь? Я тебе плачу за это.

— Ты мне платишь за то, что я тебя слушаю. Давай, вперед.

— У меня больше нет ни в чем уверенности. Стефано умер… Чтобы бросить Андреа, мне понадобилось собрать всю оставшуюся волю в кулак, и теперь я абсолютно разбита, у меня больше нет сил.

— Тем не менее у тебя хватило сил, чтобы прийти ко мне.

Лаура улыбнулась: да, она права. Грациа Гуиди — ее психиатр — права. Лаура никогда еще не чувствовала себя настолько спокойно. Она лежала неподвижно — как будто глубоко в земле, под грудой дымящихся обломков. А через минуту она, как всегда, сделает над собой усилие, пошевелится и воскреснет из пепла, чтобы бросить миру все свои «почему».

— Согласна, жизнь без иллюзий — нагромождение событий, сквозь которые невозможно продвигаться, если не мечтаешь в один прекрасный момент попасть в идеальное место, где все счастливы и довольны. Объясни мне, какой смысл в этом сне про осла?

— Осел — это, конечно, ты, и тебе, как всегда, удалось вытянуть повозку своими силами. Это не у всех получается.

— Именно. Не все такие дураки.

— Не забывай, Лаура, что мы вкладываем свой смысл в происходящее между двумя людьми; что думает и как чувствует другая сторона, нам никогда не узнать, мы можем только догадываться об этом. И не в нашей власти изменять по нашему желанию чувства других людей.

— После сокрушительного поражения, что он нанес мне, я это слишком хорошо понимаю.

— Молодец. Иногда потеря — это освобождение. Теперь ты можешь бросить свою повозку или, по крайней мере, перестать думать, что груз ожиданий, планов и надежд — гарантия успеха.

— Или вознаграждения в денежном эквиваленте, или, что еще хуже, возможности получить премию. Как будто у меня навязчивая идея — выиграть как можно больше призов и завоевать максимум медалей.

— Кто так говорит?

— Гая. Она все время смеется надо мной… Я и правда такая?

— Уже неплохо. Гая или не Гая — значения не имеет в любом случае жизнь — немножко не то, что ты себе представляешь, — не велосипедная дорожка со стартом и финишем.

— Что ты имеешь в виду?

— Чтобы занять первое место, не обязательно финишировать первой. Вот что.

— Ну, знаешь ли, финишировать последней — тоже не фонтан.

— Почему ты все время говоришь «финишировать»? Можно, никуда не торопясь, ехать медленно, смотреть по сторонам, так больше шансов не пропустить что-нибудь стоящее — райский уголок, например.

— Знаешь, я в эти сказочки больше не верю.

— Молодец, постарайся поверить в то, что имеешь, постарайся по максимуму использовать свои силы, и кто сказал, что у тебя нет права на передышку?

— О'кей, так-то лучше, это мне уже нравится, есть надежда на облегчение. Смотри, я почти довольна.

— Чего тебе не хватает, чтобы почувствовать себя полностью довольной жизнью?

— Чего мне не хватает? Мне не хватает передышки. Я не могу больше бежать, я хочу остановиться и перевести дух.

— Отличная мысль, Лаура. Я думаю, на сегодня достаточно.

 

Глава девятая

Место было не ахти, слишком близко к дорожке, ведущей к туалетам, но Рита утешила себя мыслью, что все хотя бы раз сталкивались с подобного рода неудобствами. Зато никто не ускользнет от ее хищных глаз: ни одна женщина с тюрбаном на голове, ни один мужчина с сигарой во рту не пройдут незамеченными мимо ее лежака. Не останется без ее внимания ни одна модная новинка, ни одна удачная поза, ни одна вежливая улыбка на бездушном лице; ни один растрепавшийся локон не будет водворен на место без ее ведома. Она всех рассмотрит, оценит и раскритикует. Последний писк этого сезона — этническая коллекция Adelphi. Престарелые господа и пожилые дамы разгуливали по пляжу в этнических купальниках, с непременным аксессуаром — соломенной корзинкой или сумкой из джута, идеально сочетающейся с полотенцем пастельных тонов. Черт, во сколько же им обошлась эта псевдоаскетическая пляжная мода, показная беспечность и слегка загорелая кожа, вся эта атмосфера, из-за которой ее отдых превратился в круглосуточную работу: смотреть, запоминать, перенимать?

В следующем ряду — в более выгодной позиции — сидела Ломбарди. Она лениво просматривала прессу: три газеты и два местных журнала — способ не хуже других, чтобы убить скуку, в которой она пребывала до появления ее ненаглядного Карло Бонино. Примитивная попытка скрыть свою любовь к разбившему ей сердце дряблому шестидесятилетнему журналисту. Карло — давно женатый мужчина, разочаровался в работе и в карьерном росте, как только его карьера перестала расти, не достигнув тех высот, на которые он рассчитывал. Он так и не стал главным редактором еженедельной газеты, но потратил целое состояние на ужины и обеды, аперитивы и закуски, на визиты к нужным людям, на фрачные вечеринки и смокинговые свадьбы, на бесполезные собрания и ping-pong party, на бесчисленные презентации, выставки авангардных художников и литературные салоны; он крутился как белка в колесе, светский модник, пустышка, уверенная — в качестве компенсации за профессиональную несостоятельность — в собственной неотразимой элегантности. От таких, как он, надо бежать без оглядки, но Рита посоветовала Марии-Розе обратное: «Не отступайся, Карло Бонино — стоящий мужик! Кстати, как тебе удалось подцепить его?» И тут Ломбарди пустилась в нескончаемый рассказ со всеми подробностями и без пауз о том, как они с Карло познакомились. Она зачитывала десятки сообщений, которые ее «молодой олень», ее «хищный ястреб» отправлял ей в порывах нежности и приступах ревности (!). Совсем потеряла голову, бедняжка. А вот Рита никогда не теряет голову. Ни разу в жизни ни один мужчина не заставил ее чувствовать себя красивой и желанной, и уж точно не ее муж — католический аятолла, фанатичный унитарист, ярый противник прогресса, абортов, противозачаточных средств и развода. К счастью, Мария-Роза была бесплодна, иначе сидела бы сейчас в деревне и скребла тарелки, а трое или четверо сопливых детишек вертелись бы вокруг нее, положив конец ее любимым занятиям и мечтам о мировой славе. Она бесплодна, как сушеный финик, а потому не опасна. Сама Рита изо всех сил старалась забеременеть, ее муж Джакопо — красивый, стройный, утонченный мужчина тридцати лет (она звала его Герардески) делал карьеру в университете. Она жила в постоянном страхе, что в один прекрасный день ее муж проснется и сбежит от нее. Как ужасно остаться одной, без его имени, без ребенка, без надежды на алименты (они живут на ее деньги, и это ее главное оружие). Но у нее никак не получалось забеременеть. Черт, в сорок лет не так-то просто оказаться в интересном положении, это вам не дорогу перейти, такие вещи удаются только актрисам, миллионершам и рок-звездам, в общем, сучкам, которым открыты все дороги. Откуда эта вселенская несправедливость?! Она была бы самой ласковой мамой на свете; вне дома — мегерой, как всегда (даже хуже, ведь пришлось бы наверстывать упущенное во время беременности), но своей малышке она отдала бы всю любовь, которой ей самой так не хватало: ее не любил ни муж, ни рано умершая мать, ни отец, конторский служащий, слишком скоро снова женившийся на припадочной лахудре. Жизнь — дерьмо! Некрасивая, неуклюжая, с выпученными глазами, в которых на всю жизнь застыло нездоровое любопытство, а вместе с ним глубокая тоска, она стала зубрилой еще в детском саду, когда поняла, что некоторым девочкам с белокурыми косичками не надо бороться за место под солнцем, они все получают просто так. И чтобы добиться того, чего она добилась — места журналистки на телевидении (она представляла себе желтые от злости и зависти лица ее бывших одноклассниц, например лицо спокойной, как танк, Гайи), — ей пришлось прожить жизнь, постоянно пресмыкаясь и угождая, витиевато льстя и бесстыдно унижаясь. Она демонстрировала тотальную преданность работе и готовность отдать ей свои лучшие годы. Она не любила никого из коллег, точнее, она всех их ненавидела, особенно после того, как узнала, что в редакции ее прозвали жополизой экстракласса. Ребенок искупил бы все ее грехи: мать может вести себя как подлая тварь, мать — почти святая, ей все сходит с рук, и ее малыш будет последним, кто узнает правду. Ну почему она не может забеременеть?! А что, если он не хочет от нее ребенка? Может, он хочет для своей дочки другую маму: утонченную женщину со стройной, как у манекенщицы, фигурой? Сколько же дерьма приходится глотать! А эта кошелка Ломбарди уже строит планы: уйдет от мужа, переедет из захолустной Сиены в Рим к Бонино… В рафинированный, шикарный Рим — центр интеллектуальной жизни Италии. По какому праву, собственно говоря? Ладно, наплевать, главное, что завтра он устраивает вечеринку на своей роскошной вилле, и весь цвет Монте-Альто придет к нему посплетничать и потанцевать, а приглашение можно получить только через Ломбарди, надо ее поторопить, а то парочка смуглых филиппинцев в белоснежных перчатках уже сервирует к празднику стол.

 

Глава десятая

Лaypa приехала в редакцию: по понедельникам она забирала письма, которые приходили в ее рубрику «Разбитые сердца». Она любила отвечать на эти отчаянные послания; более того, это единственное, что доставляло ей удовольствие в ее журналистской деятельности. Ей писали девушки, женщины и бабушки: Лаура поняла, что одиночество — главное завоевание женщин в двадцатом веке, это демократичное чувство приходило к домохозяйкам и карьеристкам, к молодым и старым, к женам и любовницам, к красавицам и дурнушкам. Все эти женщины рассказывали ей свои любовные истории, рассказывали по-разному: кто-то остроумно, с иронией, а кто-то жалобно, с горькой обидой. Некоторые из ее подруг по несчастью действительно были на грани срыва, и, отвечая им, она чувствовала себя нужной, а потому не такой одинокой. В эти минуты она представляла себя на месте своего психотерапевта Грации Гуиди — женщины позитивной, смелой, решительной, всегда веселой, с шаловливым огоньком в глазах. Эта женщина всем своим далеко не идеальным, но гармоничным телом излучала здоровье и поэзию. Она была отличным специалистом, большой поклонницей цветочной теории Баха и ярым противником транквилизаторов. В ее просторном, но уютном кабинете Лаура сразу же расслаблялась, вдыхая флюиды позитива. Жизнь налаживалась прямо на глазах. Гуиди всегда останавливала ее, когда Лаура пыталась анализировать: к черту анализ, зачем бесконечно переживать прошлое, переосмысливать ошибки — назад не вернешься! Плевать на прошлое и на все постигшие нас несчастья, гораздо важнее, насколько мы счастливы сейчас. Лаура воспринимала ее как подругу, а не ходила к ней только чтобы выговориться. Она никогда не пошла бы к дотошной фрейдистке: платить огромные деньги за необходимость три раза в неделю разговаривать о себе и выяснить в конце концов, что все ее несчастья идут от случайно подсмотренного в пятилетнем возрасте секса между родителями. Гуиди завоевала ее сердце тем, что никогда не назначала ей сеансов — всегда звонила Лаура, когда ей хотелось посоветоваться или прояснить для себя что-нибудь. Часто она придумывала ответы на письма своих читательниц во время бесед с Гуиди (к слову сказать, стоили эти беседы совсем недорого) или хотя бы настраивалась на нужный лад.

Вот, например, что бы на это сказала Грация? Лаура вынула из стопки два первых попавшихся письма. Тяжелые времена для оптимистов.

Уважаемая Лаура Серени!

Большое спасибо за Ваш ответ. Но сейчас я пишу не для того, чтобы просить совета, я бы хотела поделиться со всеми женщинами своим рецептом счастья. После многих лет несчастий и неудач, бесконечных самокопаний, поисков причин и ответов на вопрос «почему?» я пришла к выводу, что совершенно бесполезно смотреть в глаза реальности. Я поняла, что от реальности меня просто воротит, а приспосабливаться к тому, от чего тебя тошнит, — глупо. Я решила придумать параллельную жизнь: я выбрала себе новое имя — Ирис, так я называю себя, когда представляю разные ситуации, где я красивая и счастливая женщина. В метро, когда еду на работу (я секретарша в небольшой фирме), я представляю себя в Каннах и вместо Нанни Моретти получаю «Золотую пальмовую ветвь». Пока Кристина (мое настоящее имя) занимается сексом со своим скучным парнем, Ирис сходит с ума от счастья в объятиях единственного мужчины, которого она любит (в реальности он подло разбил мне сердце). Когда Кристина в банке платит за свою скромную квартирку на окраине, Ирис получает семнадцать миллионов евро, только что выигранных в лотерею. У меня больше нет сил бороться за улучшение жизни: я не выдержу еще одного разочарования. Реальность не может ранить тебя, если ты ей не принадлежишь: я хожу на работу, вожу машину, но мои мысли далеко: я — другой человек, с другим именем, с другой жизнью. Скоро Ирис перестанет быть просто моей выдумкой, но станет настоящей женщиной, я буду подходить к зеркалу и видеть там Ирис. Ирис расскажет мне о своей счастливой жизни и научит меня побеждать. Хватит ли Вам, женщине мудрой, смелой и реализовавшейся, смелости опубликовать мое письмо? Когда не знают, что посоветовать, отправляют к психоаналитику, но я говорю всем несчастливым женщинам: хватит им водить нас за нос! Придумайте себе другую жизнь — это бесплатное и творческое занятие! Завтра я иду в ресторан с кинозвездой (осталось только придумать с какой). Он заедет за мной на шикарном лимузине с водителем. Думаете, я в бреду? Вы просто завидуете, ведь чтобы уйти от реальности, нужна известная смелость и фантазия.

Кристина — Ирис

Подлинное ли это письмо? А может, это шутка Гайи? Или провокация остроумного бисексуала? Или клевета озлобленной женщины на свою подругу? Как бы там ни было, автор делает нам интересное предложение: решать проблемы путем ухода от реальности. Может, и впрямь послать все к черту, придумать себе параллельный сказочный мир, где все счастливы, мечты сбываются, никто не умирает от одиночества и неразделенной любви? В любом случае, это письмо опубликовать нельзя. «Женщины без границ» — серьезное издание, которое ищет практичные и экономичные решения. Глупо даже предлагать его редакторше, формально у Лауры полная свобода действий, но только потому, что она всегда действовала с осторожностью. Лучше ответить лично, для начала проверив, существует ли адрес, написанный на конверте, и если существует, то не находится ли дом Кристины — Ирис на какой-нибудь опасной окраине, в квартале транссексуалов и прочих неформалов. Ей брошен вызов, и она решила принять его (детский максимализм или обостренное чувство справедливости?). А для публикации она выберет другое письмо, совсем не похожее на первое, откровенное и вряд ли поддельное… Как ответить той, что написала о своей безнадежной любви и так напомнила Лауре себя?

Дорогая Лаура!

Он не любит меня и, возможно, никогда не любил. Эта история стара как мир и случается со всеми женщинами, даже самыми хитрыми. Прошло четыре года, все давно закончилось, но я все еще не могу забыть его. Каждое утро я просыпаюсь с болью в сердце. Я одеваюсь и спешу на работу, но в горле у меня комок, мне хочется отчаянно кричать, как кричат приговоренные к смерти. Я очень устала. Есть ли какое-нибудь противоядие от этого никому не нужного страдания? В женских журналах пишут, что боль от потери любимого длится в два раза меньше, чем отношения, то есть, если мы встречались два года, я должна была бы забыть его через год. Я праздную уже четвертую годовщину невыносимого страдания. Я разговариваю с ним, вижу его во сне, кричу на него. Каждый раз, когда звонит мобильный, мне кажется, что это он. Я вижу его на улицах, в кафе, возле моего дома. Кто-то участвовал в событиях шестьдесят восьмого, кто-то был на войне, а он сбросил свою микробомбу на мое сердце: скромный взрыв, но вечная память. Кто осмелится сказать, что это менее достойная боль? Кто устанавливает размер компенсаций? Сколько мне причитается за тысячу двести дней ожидания, что он вдруг появится, обнимет меня и расскажет о причине своего столь длительного отсутствия? Я смотрю на своего спящего мужа. Он, скорее всего, так и не понял, что со мной происходит, о чем я думаю все это время. Я очень люблю его.

Кто знает, может, у него тоже есть другая женщина. Жизнь вдвоем — странный компромисс, союз проигравших, выплативших страсть в качестве контрибуции победителю, нежное братство побежденных, которые ищут друг у друга утешения и поддержки. Наверное, нужно примириться с реальностью, но во мраке, окружающем меня, я не вижу ориентиров, не знаю, на что мне опереться, чтобы выбраться наружу из-под навалившейся на меня боли. Зачем я пишу Вам? Яне знаю, но многие женщины обращаются к Вам за советом, за добрым словом или за укором. Другие же, наоборот, не хотят поверить в правду и придумывают нелепые объяснения постигшим их несчастьям, например, уверяют себя, что он ушел, потому что слишком сильно любил их. Нет, он не любил меня, иначе остался бы со мной, несмотря на все возможные последствия. Я не осмеливаюсь открыто врать себе, но также я не осмеливаюсь забыть его, горечь потери не уменьшается: его я хотела, его я любила, как никого в своей жизни, с ним я испытала такое душевное (и не только) потрясение… что теперь, после него, я не знаю, как дальше жить… Я безумна! Нет, я так не думаю, мне просто захотелось поделиться с Вами своим опытом и сказать, что часто, даже когда очень хочешь, не удается ни забыть, ни начать все сначала. Как и где мне найти силы и желания для новой любви?

Мара

И правда, где их найти? Нельзя же влюбляться всю жизнь как по команде. А вдруг такая сильная, безнадежная и в то же время полная надежд любовь бывает только раз в жизни? Тем не менее нельзя слишком долго засиживаться во мраке страдания, здесь можно переждать бурю, но когда-то нужно выходить из укрытия и начинать действовать. Лучше заряд здорового оптимизма, чем нонконформизм добродетели или показная солидарность. И потом, если кончается любовь, зачем переставать любить, хотя бы самих себя? Любовь — это теплое одеяло, в то время как цинизм обнажает нас перед лицом боли. Цинизм спасает только, когда все в порядке, но если все хорошо, какой смысл быть циником? Не лучше ли быть великодушным? Можно ли объяснить все это, не впадая в банальность? И не говорить Маре «цени то, что имеешь: мужа, работу»? Она попытается объяснить ей простыми, слегка ироничными словами, какой действенной может оказаться установка на счастье. Счастье — это тяжелая работа, как и все остальное, включая несчастье. Только смысл ее яснее, чем смысл других работ. В этом оно похоже на поход в спортзал, чтобы подтянуть задницу. Гимнастическая концепция существования? Не слишком ли это заумно? Но неужели она напишет сейчас что-нибудь в духе «клин клином вышибают»? Еще чего! Это значило бы просто потерять себя! Откуда только берутся такие типы, как Андреа, что полностью вышибают из женщин мозги?

Назревает серьезный кризис, который невозможно не замечать и замалчивать, иначе серьезно заболеешь и в итоге все равно вынуждена будешь признать банкротство души. Банкротство души? Согласна, это выражение пристало лишь салонному психологу из псевдоинтеллектуальной телепрограммы, но смысл понятен: гнев, если его не высказать, рано или поздно прорвется. Она действительно банкрот.

Лаура была человеком деятельным, сильной личностью. Она не хотела ни жить в долг, ни идти ко дну. Она обязательно выберется на берег, но сначала тщательно обследует все подводные камни — опасные ловушки, которые расставило ей подсознание.

 

Глава одиннадцатая

Ура! Приглашение на ужин к Карло Бонино прибыло, как швейцарский поезд, — точно по расписанию. Достаточно было сказать Ломбарди, что она не упадет в глазах своего ненаглядного, если признается ему, что хочет от него любви образца восемнадцатого века, и похвалить душевные и профессиональные качества Маурицио Кело, с которым они так хорошо ладят. Его имя — известный знак качества. Еще одна из ее уловок — упомянуть в нужный момент фамилию своего мужа, уточнив, что это сын того самого Дучо Герардески, знаменитого архитектора, который проектировал музеи и города будущего, а им не подарил даже маленькой квартирки в центре. Они вынуждены жить в жалкой берлоге на окраине (пятьдесят квадратных метров, первый этаж, окна во двор), доставшейся ей по наследству от тетки Джузеппины, в которой она жила в студенческие годы, когда отец женился на своей лахудре. Ладно, черт с ним, лучше о нем не думать. О родителях Джакопо, впрочем, тоже. Два засушенных интеллектуала, но у матери душа все-таки есть. Классический случай: поседевшей женщине под пятьдесят пришлось уступить своего мужа двадцатилетней соплячке. Снобы тоже плачут. Ну и наплевать! Пусть плачут, о них всегда найдется кому позаботиться. Отпуск обещал быть сногсшибательным: до сих пор ни намека на Серени. Может, она отложила поездку на неделю из-за несчастья с подругой? Может, именно из-за Гаи, они ведь так близки? Ох уж эта женская дружба. Впрочем, все равно, главное, что мерзавкам в этом сезоне ничего не светит. Удача ей наконец улыбнулась — у нее будет больше времени, чтобы обработать Марию Розу и убедить ее, что дружба с Серени — это cheap and out, разве можно дружить с той, что носит только розовое и голубое, разгуливает по пляжу в мини-бикини и подбирает сумки под цвет туфель?! Просто смешно. Странно, что Карло не запретил Ломбарди водиться с Лаурой. Ах, ну конечно, она забыла про «Разбитые сердца» — Лаурину рубрику в одном известном журнале: этого вполне достаточно, чтобы тебя признали здесь за свою. Может, Рита и преувеличивает, но может же она хотя бы в мыслях размазать по стене ту, которую всю жизнь так ненавидела за благородство и красоту. И Монику Белуччи — новоиспеченную кинодиву, Венеру двадцать первого века — за красоту и совершенство тела надо отравить крысиным ядом. Их обеих надо отравить. И если представится такая возможность, Рита ее не упустит.

На вечеринке у Карло Рита Питалуга отвоевала себе место под солнцем, точнее, за столом: напротив нее сидел владелец одной известной газеты, седоватый и суховатый, нарочито вежливый и значительный. Он пытался скрыть брезгливость, но если бы она кинулась целовать ему руки, воспринял бы это как должное. Рядом с ней известный психоаналитик уплетал за обе щеки вкуснейшую пасту. Слишком легкая, а потому неинтересная добыча, типаж старичка-добрячка. Он несколько раз участвовал в шоу Маурицио Констанцо и, казалось, был страшно этим горд. Чуть поодаль сидел начинающий, но уже прославившийся писатель-открытие года, франтоватый и очень симпатичный молодой человек. В литературных кругах ему уже завидовали — и правильно делали. В тот вечер он пришел со своим издателем — бородатым и угрюмым, непрерывно нахваливавшим молодое дарование, которое пожирало все подряд, как изголодавшееся животное. Не обошлось без философа, бледной жены философа, костлявого как смерть телепродюсера и, разумеется, Ломбарди, щебечущей (или бранящейся?) с Бонино, как будто они уже обручены. Жена Карло рассказывала о каждом поданном блюде, , пытаясь утопить в бесчисленных гастрономических изысках горькую правду: ублюдок изменял ей у всех на глазах, словно она слепая или слабоумная.

Пока что было невыносимо скучно, но светская жизнь, известное дело, штука не самая веселая. Чтобы будущее было счастливым и радостным, в настоящем придется немного потерпеть.

 

Глава двенадцатая

— Когда я решила последовать твоему совету, у меня было помутнение рассудка! Он попросил принести ему зубочистку! Ты можешь себе такое представить?! Я чуть под стол не упала.

— Зато у нас с тобой есть новая тема для разговора: не обсуждать же вечно Андреа и мою больную спину.

— Ты, конечно, права, Андреа не лучший вариант, но у меня была, по крайней мере, веская причина все это терпеть. Вокруг одни придурки. Этот хотя бы симпатичный, но слишком груб, я не смогу. Если он такое вытворяет за ужином, представляешь, что ему может понадобиться в постели?

— Давай не будем о постели. Я должна четыре месяца провести в этом чертовом каркасе — неподвижно, как сушеная треска. Врачи говорят, что мне еще повезло!

Прости, но как ты можешь жаловаться? Ты свалилась с верхней ступеньки огромной лестницы, у тебя раскрошился позвонок возле крестца, ты могла бы остаться парализованной на всю жизнь! И что же? Твой пятилетний сын, один, без чьей-либо помощи, звонит в «Скорую помощь» и спасает тебе жизнь!

— Я родила гения! Мичи тоже себя хорошо вела: она оглянулась на меня и на мгновение даже перестала жевать свои крекеры.

— Так что тебе, конечно, не повезло, но бывает и хуже.

— Спасибо, что добавила «не повезло»! Знаешь, провести отпуск в миланской квартире — не очень-то заманчивая перспектива даже для такой лентяйки, как я.

— Но я же тебя не брошу! У меня куча дел, а Монте-Альто может и подождать недельку-другую.

— Я тебе сто раз повторяла: все нормально, я справлюсь сама, не нужно со мной нянчиться, тебе давно пора размять кости, но ты упрямей осла. Ладно, давай лучше вернемся к нашему красавчику. Лично я предпочитаю простачков, терпеть не могу интеллектуалов, они жадные, скупые, неверные и высокомерные.

— По большому счету, я согласна, но желудку не прикажешь: как он может спокойно переваривать пищу, когда напротив сидит парень и выковыривает из зубов остатки еды?

— Ну и забей на него! Не все же такие. Попробуй кого-нибудь еще. У тебя же полно поклонников!

— Я думаю, нужно приостановить работы хотя бы на неделю. Чтобы забыть придурка, мне нужен человек достойный. А то придурок мне покажется не самым плохим, а от этого можно и в депрессию впасть.

— Ой, я тебя умоляю… Кстати, а он ведь тебе не позвонил. Может, решил сам отступить? Но если отступишь ты, я перестану с тобой здороваться. Слушай, чтобы все как следует обмозговать, необходимо устроить дружеский ужин. Приходи вечером ко мне! Я приму тебя как древняя римлянка, развалившись у триклиния. Вы с Лукой все приготовите, а потом помоете посуду. Ну и приглашение, черт возьми, даже стыдно.

— Отлично. Пока мы будем готовить ужин, я оглашу тебе список моих обожателей, ты сама убедишься, что там не из кого выбирать.

— У меня и списка-то никогда не было, ни раньше, ни тем более сейчас, когда я практически инвалид. Хотя, как говорится, все, что ни делается, все к лучшему: отдохну от разочарований и расставаний.

— Неисправимая оптимистка Гая.

— Может быть, дорогая моя, может быть… За годы одиночества я умудрилась превратить жизнь старой девы в настоящее искусство.

— Но я-то не художница, а просто журналюга, чувствуешь разницу?

— Разница невелика. Не будем отвлекаться: я хотела сказать, что с того момента, как мы начинаем дышать, вокруг нас вертятся ухажеры. И они, по большому счету, только мешают нам трезво оценивать ситуацию.

— И в итоге?

— И в итоге мы никогда не знаем, как на самом деле обстоят наши дела!

— Что ты несешь?!

— Ну-ка расскажи мне еще что-нибудь о нашем Мистере-зубочистке, мне нужно больше информации.

— Готова? Он был одет в джинсы с отворотами (из серии спортивный стиль) и куртку с кучей карманов и застежек. Принес мне на редкость уродливый подарок из Санто-Доминго!

— Неплохое начало, дальше?

— А дальше, когда я говорила с ним о Филиппе Роте, он сделал вид, что отлично знает его: но только он думал, что Рот — рок-звезда.

— Ну, ты тоже хороша! Говорить о Роте на первом свидании!

— Да нет, я случайно упомянула его. А он стал нести полный бред про современную музыку, которая оглушает людей. А его душе хочется совсем другого — хотел изобразить из себя романтика, а меня чуть не стошнило.

— Ну и дубина! Смелость-то какая! Если бы он молчал, ты бы и не узнала, что он идиот. Пример редкой в наши дни честности, где ты его откопала?

— На вручении какой-то премии, не помню уже. Он еще тогда мне показался редким козлом, из тех, что всегда лезут вперед: он бы и дорогу в туалет объяснял тебе со сцены.

— И как же тебя угораздило пойти к нему на свидание?

— Да вот тебя послушалась: оглянулась вокруг, посмотрела на людей, выбрала себе симпатичного идиота, с которым можно сходить в ресторан от нечего делать. Я обращалась с ним, как с полным дерьмом, а он вел себя очень мило, шутил, и я подумала, что даже у таких, как он, есть чему поучиться.

— И чему же ты у него научилась?

— Тому, что нечего прислушиваться к советам подруг! Что если кто-то тебе понравился с первого взгляда, то, возможно, в будущем ты разочаруешься; а уж если он тебе сразу не показался, то при ближайшем рассмотрении тебя просто вырвет.

— Ты сегодня в ударе! Узнаю прежнюю Лауру!

— Куда там… Должна признать, что легче сменить работу, переехать в другой город, чем залечить душевную рану. Чем сильнее ты стараешься забыть, тем больше гадостей тебе подбрасывает судьба.

— А ты сама подбрось ей гадость: на какое-то время забудь о мужиках и посвяти себя любимой подруге. Я, конечно, не собираюсь за тобой ухаживать, но собеседник я отличный, ты знаешь.

— О'кей, уговорила. Сегодня я тебе помою пол и протру пыль — за сочувствие надо платить.

— Спасибо. А я бесстыдно воспользуюсь твоим чувством вины и своей временной недееспособностью. Я всегда говорила: иметь такую замечательную подругу, как ты, лучше, чем счет в банке!

— Насчет замечательной не знаю, но с подругой, пожалуй, соглашусь. Ладно, пошла я, до вечера!

— Пока.

Лаура повесила трубку. Непреодолимая грусть снова нахлынула на нее: прошло пятнадцать дней с тех пор, как она оставила Андреа сообщение на автоответчике, а он до сих пор не объявился. Приближался отпуск, и отложить отъезд из-за болезни Гаи для Лауры было практически освобождением. Она никого не хотела видеть, у нее не было сил сплетничать и обсуждать окружающих. Ее жизнь протекала в полной темноте при катастрофическом отсутствии новых идей и любви. Вечера, проведенные с подругами (лучшие, конечно, — с Гаей), деловые встречи и неудачная попытка завести себе нового любовника. Он оказался обычным придурком — с телевидения, с репутацией бабника. В последнее время никто, кроме Андреа, не ухаживал за ней по-настоящему: не говорил нежности, не придумывал нестандартные свидания (она ведь ничего особенного не просит!). Но с этим, с телевидения, ничего не вышло. Как-то они попробовали заняться любовью: он начал раздевать ее, а она все время думала об Андреа и вдруг разрыдалась, а потом не могла остановиться. Бедняга, не повезло ему, но он повел себя самым достойным образом: сказал, что секс для него не самое важное, что это его вина — не надо было торопиться, и так далее.

Может, ему показалось оригинальным провести вечер, утирая слезы интеллёктуалке (он воспринимал ее именно так). Впрочем, поскольку после этого его как ветром сдуло, для него это было даже чересчур оригинально.

 

Глава тринадцатая

С кризисами мы начинаем бороться, когда они разрастаются до непомерных размеров, когда мы уже испили до дна чашу страдания, достигли предельного уровня несчастья и начали понимать, что сами же и культивируем свою боль из упрямства и эгоизма. Тоскливые дни нужно переживать точно так же, как мы переживаем счастливые дни; из этого чередования и состоит наша жизнь. Андреа ей не перезвонил. Наступил июль — самый неподходящий месяц для страданий от несчастной любви, для депрессий и одиночества. Гая, ее лучшая подруга, упала с лестницы и лежала в гипсе; она не могла составить ей компанию поехать в Монте-Альто. Топо в ярости из-за отложенной поездки: ночью во сне он гоняет кошек на побережье, а днем грызет ковры и диваны в ненавистной городской квартире. Журналистика ее больше не увлекает: нет больше сил врать себе и другим. Откровенно говоря, Лауре хотелось принять смертельную дозу снотворного и заснуть вечным сном. Даже общение с Гаей не приносило облегчения: ей казалось, что они ходят по кругу, обсуждают все время одно и то же. Как это скучно — быть в кризисе! Одно дело — кризис из-за настоящей трагедии, например внезапной смерти любимого человека, и совсем другое — просто из-за разбитого сердца! А все эти кандидаты на вакантное место возлюбленного! Господи, от них только хуже, из-за них все время вспоминаешь о нем, вместо того чтобы забыть и перестать страдать! Как им удается создать волнение на море в такой зной? Надо отказаться от утопичной идеи заменить Андреа кем-нибудь другим. Надо изменить свою жизнь, а не просто сменить любовника. А может, это странное начало отпуска и есть начало нового года — новой жизни?

В то утро в метро она увидела несколько любопытных рекламных объявлений. Теперь она знала, что делать: кризис нужно не подавлять, а оптимизировать, как совершенно справедливо выразилась Гая, когда хотела взбодрить ее.

Вперед, Лаура, включи свой благословенный компьютер и сделай это! Может, ты совершишь сейчас невероятную глупость, но ты произведешь хоть какое-то действие!

 

Глава четырнадцатая

Уважаемый господин мэр,

возможно, вы меня помните, меня зовут Лаура Серени, несколько месяцев назад, вскоре после Вашего вступления в должность, я брала у Вас интервью для «Мондо Глобале». Несмотря на то что я придерживаюсь других политических взглядов, я считаю, что вы — достойный мэр и сделали много полезного для нашего города, что не может не вызывать уважения и доверия. Но вернемся к цели моего письма. Я прочла, что Милан выделил пятьдесят тысяч евро на развитие периферийных районов города. Я бы хотела принять участие в этом проекте, разумеется безвозмездно. Уже давно я вынашиваю мысль приложить те силы, которые сейчас я отдаю работе, в той области, где от них будет больше пользы. С настоящего времени (июль 2002 года) жизнь, которую я веду, кажется мне бессмысленной, поверхностной, целиком сосредоточенной на карьере. Мне бы не хотелось показаться истеричкой, переживающей кризис среднего возраста, но я хочу изменить свою жизнь. Как говорится, сейчас или никогда. Я прошу Вас помочь мне проломить стену непробиваемого эгоизма молодых карьеристов, которые делают невыносимой жизнь простых людей. Обращаюсь к Вам со всей искренностью. Простите за излишнюю откровенность, но мне кажется, что обратиться к Вам — это значит сделать шаг в верном направлении. Доброволец — это цветок в петлице у Милана, возможность, которую необходимо использовать.

Я уже подумала о том, что я могу сделать. У меня семьдесят пар обуви, много ненужной одежды, пальто всех возможных цветов и моделей, сотни сумок и сумочек, я уж не говорю об украшениях, книгах, дисках и просто красивых вещах, которые мне постоянно дарят, и я уже не знаю, куда их девать. Я бы с радостью разгрузила свою слишком большую для нас с собакой квартиру. Мне кажется, мы могли бы организовать что-то вроде барахолки (кто знает, сколько еще людей моего социального положения заваливают свою квартиру вещами, чтобы не чувствовать себя одиноко). Вы могли бы выделить нам место на окраине? Я знаю многих в богемной среде, и я уверена, что организовать благотворительный сбор вещей не составит никакого труда. Мы могли бы организовывать небольшие культурные мероприятия, развлекательные программы (добро можно творить различными способами). Милан — щедрый город, с большой позитивной потенцией, нужно использовать ее. На выручку, полученную от продажи старых вещей, мы могли бы организовать детский сад, или приют для обездоленных детей, или даже целую сеть таких приютов.

На этом я пока остановлюсь. Этот проект нужно будет обсуждать всем вместе. Пожалуйста, позвоните мне, мы договоримся о встрече; я оставляю Вам свои телефоны: домашний, мобильный и номер в Монте-Альто, куда я еду отдыхать.

В любом случае, большое спасибо,

Лаура Серени.

P. S. Я уверена, что можно быть амбициозным и одновременно добрым, интеллигентным и романтичным, полезным себе и другим. Вы со мной согласны? Надеюсь, что да.

Письмо получилось ужасным, хуже: бредовым, безнадежно дилетантским. Как всегда, ее бурная фантазия выдала нечто невероятное. Как всегда, желание избавиться от страдания принесло ей полное поражение. Как всегда, ее панический страх потратить свое драгоценное время впустую спровоцировал приступ острой меланхолии, и она впала в состояние глубокой тоски. Пока еще не было никакой надежды на получение места под барахолку, а она уже видела, как организует благотворительный сбор одежды. Пока еще не было никакой уверенности в собственных силах (а вдруг это обычный кризис после разрыва с любимым человеком, и он скоро пройдет?), а она уже представляла себя в образе сверхчеловека: за плечами огромный мешок денег для раздачи бедным всего мира. Пока у нее не было никакой уверенности в жизнеспособности своего оптимизма, но она уже чувствовала себя настоящим Робин Гудом постмодернизма. Кстати, на ней бы отлично смотрелось обтягивающее трико! Положительно, она сошла с ума. Над чем она смеется? Это же бред пятилетнего ребенка! Она безостановочно порождает бред пятилетнего ребенка — и получает от этого удовольствие! И все же она была абсолютно уверена: либо ты действуешь, вот так, спонтанно, как в детстве, либо застываешь навеки в своем глобальном разочаровании, считая, что от тебя все равно ничего не зависит, в жизни все несправедливо и глупо, и бороться бесполезно, потому что все равно ничего не изменишь. Многолетний опыт разочарований парализует мозг; окажись она в пустыне, провалилась бы в зыбучие пески как огромная каменная глыба.

Она написала совершенно абсурдное письмо. Но это все равно лучше, чем ничего. Теперь она будет втайне надеяться, что письмо не дойдет. Почему Андреа больше нравилась роль злодея, чем доброго принца? Почему Андреа не любил ее? Почему наши мечты так часто разбиваются, превращаются в ничто? Теперь придется придумывать себе новую сказку; заново выстраивать мечту, пока ее кто-нибудь не разрушит. Какой в этом смысл, если все рано или поздно закончится? Почему граница между словом и делом такая четкая, а между реальностью и фантазией такая зыбкая?

 

Глава пятнадцатая

— А почему Лаура до сих пор не приехала, Мария-Роза? Она же всегда снимает на два месяца виллу у баронессы Тоеска. Может, в этом году для нее это слишком дорогое удовольствие? Все-таки нелегко рассчитывать только на свои силы, хотя журналистам платят неплохо. По-моему, снимать одной целую виллу — это дурной тон… Странно, что у нее нет мужчины, который бы содержал ее… у нее вообще нет официального любовника… Не понимаю почему. Она такая… яркая женщина.

— Да нет, она сняла ее, как всегда, у нее многолетняя договоренность с баронессой. Тоеска ее очень любит. Лаура задерживается из-за Гаи, ее лучшая подруга больна. Лаура, добрейшей души человек, всегда была такой: если кто-то в беде, она спешит на помощь. Хоть это и не вяжется с ее имиджем femme fatale…

— Я знаю… ты забыла, мы же с ней вместе учились. Правда, в разных классах. А вот с Гаей в одном. Мне Лаура Серени никогда не казалась такой уж роковой женщиной. Самая обыкновенная, и все эти ее насмешки…

Ты что, с ума сошла, Рита? Если уж на то пошло, с такой фигурой, как у Лауры, можно позволить себе все что угодно… И потом, в этом мире, где каждая потаскушка из кожи вон лезет, чтобы стать дамой, такие, как Лаура, иронизирующие над собой и над своей стильностью, — большая редкость.

— Тебе видней, ты с ней чаще общаешься. Я давно потеряла ее из виду. Извини, я не хочу лезть не в свое дело, но мне кажется, что этот цвет волос тебе не идет, слишком ненатурально выглядит. Мне кажется, что седые волосы — это настоящий шик… Я сама жду не дождусь, когда начну седеть…

— Да? У меня уже начали появляться, но я не хочу их показывать, боюсь, что стану выглядеть старше… Лаура считает, что надо краситься до самой смерти.

— Но у тебя же нет ни одного седого волоса! И потом, ты прекрасно знаешь, что выглядишь лет на пять моложе Серени, у нее такое искусственное лицо под толстым слоем косметики… кстати, ты заметила, что она сделала себе грудь?

— Не может быть! Зачем Лауре это делать? У нее прекрасное молодое тело… И потом, секрет Лауры прост: она следит за собой и у нее железная воля. Спортзал, массаж, я думаю, она еще и бегает по утрам.

— Зачем так напрягаться? Тебе не кажутся смешными все эти женщины, которые не хотят стареть?

— Знаешь, стареть никто не хочет.

В итоге, она все равно выглядит на свои годы, даже больше, она выглядит на все сорок! Кроме того, ты прекрасно знаешь, что ты выше ее по культурному и социальному уровню. Спорим, Карло тоже так считает?

— Не уверена, хотя он говорил, что Лаура слишком яркая, ему было бы неловко рядом с ней.

— Вот видишь, я права. Карло настоящий джентльмен, он знает, что вы подруги, и не хочет показаться бестактным. На самом деле он не одобряет вашу дружбу. Что у вас общего? Что может быть общего у интеллектуалки с состарившимся тинэйджером?

— «Состарившийся тинэйджер» — это выражение Лауры, она сама над собой так смеется… и над всеми нами тоже, особенно над высокодуховными интеллектуалками. Ее острый язычок не щадит никого.

— А я нахожу это ее иронизирование утомительным. Под видом шутки можно любую глупость сморозить. Насмешка — это способ показать окружающим свое превосходство.

Последнюю фразу она позаимствовала у гениального Кело, не зря она столько лет в рот ему смотрит.

— А мне бы хотелось быть такой, как Лаура, даже если Карло говорит, что у нее агрессивное чувство юмора. Может, это от неуверенности в себе, от страха быть покинутой?

— Или от желания показаться интереснее, чем ты есть на самом деле?.. И все же, как вы стали подругами? Вы же такие разные!

— Я была близкой подругой Стефано, ее мужа.

— Ее мужа? Я не знала, что Лаура была замужем, после школы мы потеряли друг друга из виду, поступили в разные университеты: она в Урбино, я в Милане.

— Мы в Урбино и познакомились, там у нее начался роман со Стефано.

— Мы недавно виделись, но она ничего не говорила ни о каком Стефано.

— Не сомневаюсь в этом, и я ее понимаю, она старается не говорить об этой трагедии.

— Трагедии?

— Многие не знают, что она вдова, и думают, что одиночество — ее сознательный выбор.

— По-моему, ей нравится, что все так думают.

— Да, но на самом деле она совсем другая. Это был страшный удар. Он не выплыл на поверхность после глубоководного погружения. Шесть лет совместной жизни. Сначала никто не верил в возможность их счастливого брака: он скрытный и застенчивый, она — сногсшибательная примадонна. А они, наоборот, были очень близки. Когда Стефано умер, Лаура страшно переживала. Казалось, она помешалась. Закрылась в их флорентийской квартире, которую она постоянно пыталась переделать, а он старался сохранить в первозданном виде. А потом в один прекрасный день она заперла дверь (может, даже продала квартиру) и вернулась в Милан, набросилась на работу, сделала карьеру, с помощью которой ей удалось отвлечься и вернуться к жизни.

— Я бы сказала, что перерождение ей более чем удалось.

Ей повезло, она нашла правильного человека — некую Гуиди, очень хорошего, продвинутого психотерапевта. Возможно, сеньора Гуиди и сама пережила нечто подобное или, наоборот, стала психотерапевтом, чтобы выработать иммунитет против таких ситуаций.

— Извини, что настаиваю, но по Лауре не скажешь, что она много выстрадала.

— Почти семь лет прошло с тех пор. Откуда нам знать, что она чувствует на самом деле, забыла ли она? Судьба жестоко обошлась с ней, полностью перевернув ее жизнь. Со Стефано она, наверное, осталась бы во Флоренции, преподавала бы или писала романы, не была бы так категорически против материнства. Я не перестаю удивляться, как ей удалось построить свою жизнь заново. Чисто интуитивно я чувствую, что у нее есть мужчина… должен быть, но счастлива ли она с ним?

— Да, и не один! Просто так тебе не доверят такую рубрику… Говорят, она была любовницей Риги…

— Не может быть, она бы мне сказала, да и потом, Лаура, конечно, не ханжа и прекрасно понимает, какую пользу можно извлечь из определенного рода связей… Но в то же время она щепетильнее, чем кажется.

— Какая ты добрая. Ты мне сразу понравилась, и теперь я понимаю почему! Карло очень повезло, что он встретил тебя!

— Он мне все время это повторяет. Смотри, вот он идет со своей женой. Кстати, как тебе эта Аделе?

Похожа на экономку, говорит только о кухне и прислуге. «Светская женщина никогда не должна упоминать об обслуживающем персонале» — так говорила вторая жена старого Герардески, еще большая карьеристка, чем Рита, с таким же туманным происхождением и более чем скромным социальным статусом. Рита всегда запоминала эффектные фразы.

 

Глава шестнадцатая

Двадцать дней он думает о Лауре и оплакивает ее. У него есть миллион достойных причин, чтобы не делать этого: она подняла ставку, он удвоил ее, увеличивая пропасть между ожиданиями и реальностью, потому что реальность — жестокая штука, он это прекрасно знал, и беда тому, кто начинает играть с ней в игры. Сколько раз он говорил Лауре, что не любит ее, а она предала его, поступила с ним, как с влюбленным школьником. Что у нее в голове? Упряма, как мул. Неужели жизнь ничему не научила ее? О муже они говорили мало, но понятно было, что ей очень не хватает этих отношений: продолжительных, нежных и глубоких. Вряд ли их отношения были построены на страсти: она со смехом рассказывала, что на время ее месячных он убегал из дома (привычка Лауры дистанцироваться от переживаний путем вышучивания: чем острее боль, тем громче она смеялась). Но с ума он ее не сводил: она любила его нежно, искренне и на удивление трезво. Как же она, наверное, страдала… Хватит, он всегда был с ней честен, всегда говорил правду, что их отношения никогда не перейдут определенную грань, не превратятся в нечто серьезное, он женат и разводиться не собирается. Рано или поздно все закончилось бы… и лучше рано, лучше сейчас, в отпуске есть возможность отвлечься и думать о другом, а может быть, и найти себе новую любовницу. И потом, есть еще одна причина придерживаться этой линии поведения: он никогда никому не позволял командовать собой, не позволит и сейчас, даже такой умной женщине, с таким роскошным задом. Надо заменить этот зад другим — и все, остальное пройдет само по себе. Море — жестокое испытание для старых супругов. Его жена в купальнике выглядела ужасающе: дряблые бедра и руки, про задницу страшно и подумать, Андреа старался не смотреть на нее, чтобы не сравнивать с другими. Молодец, Лаура, бросила его именно тогда, когда больше всего нужна ему. Теперь он будет скучать весь отпуск. Мерзавка, повела себя как капризная невеста, которая скандалит и топает ногами, чтобы доказать свою правоту и добиться желаемого. И в этот раз она не уступит. Будь она проклята, их гордость, ведь они оба упертые, как ослы, ни один не уступит! Может, и правда, они созданы друг для друга? Черт, только не вспоминать о том, как они занимались любовью… Ну, чего ей еще нужно? Все разумные люди знают, что лучше мало, чем ничего, но женщины не идут на компромисс. Потом раскаиваются, плачут в подушку и хотят вернуть все назад, когда уже слишком поздно. Вернется ли Лаура? Его самолюбие говорило «да», а сердце — «нет». Разумом он понимал, что лучше оставить все так, как есть.

 

Глава семнадцатая

Она не смогла бы взять это интервью у священника, если бы, как обычно, уехала в Монте-Альто. Вот уже несколько лет она арендовала небольшую виллу на июль и август и на два месяца уезжала из Милана — такую роскошь могли позволить себе только очень обеспеченные люди. В своем домике она могла писать, читать, принимать подруг, а теперь и забывать Андреа.

Она добралась до прихода в самую жару, но это не разозлило ее. Напротив, ей очень хотелось поскорей начать разговор с доном Джузеппе. Его книга, где он отчасти рассказывает про свою жизнь, только что вышла и изменила представление Лауры о священниках с телевидения. Кроме ярко выраженных недостатков в этом маленьком человеке содержалась сильная воля и непоколебимая решимость всю жизнь провести рядом с бродягами. Он устроил для них теплый дом в Примавалле, поселил там искалеченных жизнью бывших заключенных, наркоманов, умалишенных и шлюх. Он не делил их на плохих и хороших, но разделял с ними их одиночество и боль, стараясь помогать им по мере сил лекарствами и проповедями. Интересно, почему его так активно критикуют? Может, находить недостатки в других — это лучший способ не замечать своих? Понося других, мы подтверждаем поговорку: «Не делай добра, не получишь зла». Новейшая форма эгоизма: живешь среди собак, веди себя, как собака. Как можно продолжать жить в самом средоточии боли и тоски, балансируя между виновными и невинно осужденными? Журналисты уверены в инфантилизме дона Джузеппе: мы люди, а не святые; чтобы вынести все это дерьмо, необходима ангельская легкость.

Это был жаркий солнечный июльский день. В такие дни хочется сбежать из города и никогда больше туда не возвращаться. За пыльной дорогой виднелись горы рядом с Бергамо: до райской свежести рукой подать. Но даже этот душный парк на периферии Милана, где воняло загрязненной до предела рекой, показался ей вполне подходящим местом для начала. Возле утопающего в зелени старого коровника ее вежливо поприветствовали дети и объяснили, как пройти в кабинет к святому отцу. Никакой спешки, суеты, никаких лишних движений. Никто не навязывает тебе сразу же свою любовь; тебя полюбят, если ты сам того захочешь. Этому оазису действительно не страшно опасное соседство с меркантильным городом (где любят, только если это выгодно, и прячут злобные лица за фальшивыми улыбками), само его возникновение невероятно. Она попала в него совершенно бесплатно, не пересекая пустыню, не выезжая даже за пределы своего округа. Это была просто сказка, которую сочинила сама Лаура, потому что не могла иначе. Иначе она умерла бы от жажды.

Она вошла в кабинет, на который указал ей мальчик с косичкой. Святой отец уже ждал ее: слащавое, но при этом злое лицо, резкие движения, ничего общего с ангелом. Он церемонно ее поприветствовал. Кабинет подкупал своей скромностью: на полках всего несколько книг. Лаура сразу поняла, что перед ней не обычный промыватель мозгов. Сколько раз ей приходилось брать интервью у псевдоучителей жизни и липовых гуру? После таких интервью она всегда чувствовала себя обманутой: эти шарлатаны гарантировали персональный успех (или внутреннюю гармонию) без потрясений и страданий. (Типа тренинга «Открой свой талант».) В целом их метод сводился к следующему: 1. Пойди на работу другой дорогой. 2. Надень свое лучшее платье. 3. Надушись любимыми духами.

Бред собачий, но к ним стояли очереди.

Нет, святой отец ничего такого не предлагал, никаких дешевых уловок за огромные деньги. Взгляд живой и рассерженный. Казалось, он говорил тебе: «Может, лучшего места и не существует, но надо бороться, чтобы не попасть в худшее. Почему? Хотя бы потому, что лучше сожалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал. Жизнь — это не увеселительная прогулка, надо протискиваться между скалами, грести изо всех сил; пейзаж загажен отходами. Имеет смысл накачать мускулы, если хочешь вскарабкаться на определенную высоту, вооружиться терпением и ожесточить свое сердце, если хочешь найти хоть кроху смысла во всем этом бардаке. Тебе никто не поднесет на блюдечке готовое решение, но также тебя никто не осудит за макияж, короткую юбку и цвет волос». Это был необычный человек, он знал, что легкомыслие помогает жить, и зло тут ни при чем. Чтобы делать дело, грусть не нужна.

Не имело смысла выяснять его политические пристрастия: совершенно очевидно, он был с теми, с кем и должен, — подальше от махинаторов и спекулянтов. Он не злоупотребляет своим положением и не позволит другим. Лаура рядом с ним стала чувствовать себя как-то особенно, принимая во внимание то, что она написала недавно мэру, и помня о том, как отозвалась об этом человеке идиотка Питалуга, которая вечно несет всякую чушь.

— Начнем с вашего детства. Каким оно было?

— Нищим. Мои родители эмигрировали из Руэльо, вскоре мать овдовела, и мы остались без гроша. Она хотела выжить сама, своими силами, из-за гордыни не попросила помощи у богатых родственников. Она давала нам на ночь по стакану молока, мне и моему брату.

— Как же вам удалось выжить и вырасти?

— Мы избрали верный способ: ничего не говоря матери, мы ходили по родственникам, я, например, шел к дедушке, а мой брат — к дяде. Кто-то давал нам бутерброд с колбасой, кто-то — фрукты или кусочек шоколадки. Так и выжили. А со стаканом молока умерли бы с голода.

— Вы не завидовали своим богатым родственникам?

— Не помню, но думаю, что нет, я восхищался ими, потому что им удалось неплохо устроиться на новом месте. Ау нас всего и было, что три курицы и две коровы. Для меня счастье было синонимом теплого дома с туалетом и несколькими комнатами. В детстве мы с братом спали в одной кровати, и иногда, чтобы не выходить на улицу в мороз, я писал прямо в кровать. Брат просыпался оттого, что промок, и начинал кричать на меня как ненормальный. Тогда я мечтал о том, что, когда я вырасту, у меня будет большой дом с туалетом, с отдельной постелью, и я буду счастлив.

— А на самом деле?

— А на самом деле можно быть отчаянно несчастным с тремя ваннами и десятком гостиных. Жизнь теряет всякий смысл без любви и надежды. О вере в Бога я не говорю, это слишком деликатный вопрос. Иногда даже я срываюсь, и мне все кажется несправедливым и неправильным. А потом говорю Ему: «Господи, если Тебе так нравится, я постараюсь, чтобы мне тоже это понравилось, хотя я не уверен…»

Лаура слушала дона Джузеппе и думала с грустью о своей потерянной любви (сначала Стефано, потом Андреа) и утраченной надежде (ее жизнь ей надоела, и она не знала, что с ней дальше делать). Она до смерти скучала по Андреа. Годы в рубрике «Разбитые сердца» не научили ее ничему, она даже не представляла себе, что может быть так больно. Она чувствовала себя вдовой чужого мужа, по которому она тосковала больше, чем по своему. Ей вдвойне грустно: от разлуки с любимым и от облегчения, что она испытала, расставшись с ним. Полный провал любви и надежды. Эти слова, когда-то такие простые и понятные, сейчас казались ей далекими и непостижимыми.

— Что надо делать, если уходит любовь и надежда? Где их заново отыскать? Это не так просто, ведь нельзя прийти в магазин и отвесить себе по килограмму того и другого? Никто не хочет быть отвергнутым, никто не ищет отчаяния. Это случается само собой.

— Вы правы. Но то, что нам кажется ужасным, непереносимым и неприемлемым, всего лишь подводит нас к вопросу: «Какой смысл у моей жизни?» Что на самом деле имеет значение? Действительно ли очередная карьерная ступенька и лишняя сумма на банковском счете принесут мне счастье, решат все мои проблемы?

— В действительности так никто не думает. Но просто просыпается однажды утром и понимает, что несчастлив.

— У меня так мало веры в себя, что достаточно одного «нет», чтобы разбить меня? Почему я должен приспосабливаться к бесчувственности окружающих? Мучиться и оттягивать решение своих проблем, а в результате неудовлетворенность нарастает. Нужно остановиться, чтобы остались силы начать все заново: сесть в машину и поехать в другую сторону. Святой Франциск был тщеславным, Магдалена — шлюхой, они просто сменили направление движения.

— Да, но…

— Как вы думаете, кто счастливее: дорогая проститутка, накачанная кокаином, разодетая в дизайнерскую одежду, или Кьяра, девушка, которая приехала сюда из Палермо, потому что почувствовала, что должна изменить свою жизнь?

— А чем она занималась до этого?

— Она работала продавщицей в магазине модной одежды. На каком-то этапе она поняла, что не может больше находиться в мире моды, пустом и жестком. У нас она зарабатывает в три, а то и в четыре раза меньше. Иногда у меня нет денег на тринадцатые зарплаты. Когда она приехала, у нее были потухшие глаза, а сейчас они горят, она влюблена в одного нашего воспитателя, скоро я поженю их, если будет на то воля Господа.

— Похоже на сказку.

— Это не сказка, а реальность: она просто не могла так больше жить. Решение далось ей нелегко, семья была против. Все родственники и друзья думали тогда, что она сошла с ума, что ее зомбировал фанатичный священник и его банда наркоманов.

— Честно говоря, ни одна мать не желает такого для своего ребенка, кто знает почему…

— Потому что за это не дают премий и наград, за это не платят больших денег, чаще всего это только усложняет жизнь…

— Но здесь нет одиночества.

Вы умная женщина, но я вынужден вас поправить: здесь меньше одиночества. Я видел самых обездоленных, самых падших, самых безнадежных негодяев. Те, кто поднялся сам, теперь помогают другим. Вы знаете лучше меня, что нет ничего более опустошающего, чем чувство бесполезности. Прошу прощения, я потерял нить: о чем мы должны были говорить?

— Нет, это вы меня простите, это моя вина: я использую интервью, чтобы помочь себе. Я брожу во тьме, мне кажется, я разваливаюсь на части и не решаюсь собрать их заново, не решаюсь начать новую жизнь.

— Я здесь, Лаура, когда захочешь поговорить, когда захочешь поднять глаза, увидишь меня.

— Спасибо.

— И ты увидишь других, некоторые из них смогли избавиться от наркотической зависимости. Если им удалось выбраться, неужели ты думаешь, тебе не удастся? Тебе, такой молодой и красивой?..

— Извините меня еще раз, дон Джузеппе, это было не очень профессионально, я постараюсь не отвлекаться. Итак, вернемся к нашему разговору. Когда вы почувствовали призвание? Еще в детстве?

— Какое там в детстве! Я был ужасным ребенком, мать из сил выбивалась, чтобы дать нам с братом хоть что-то, мы всегда жили в нищете и нужде. Мне так не хватало материнской ласки и нежности… и я боролся за них, как мог, я хотел быть центром жизни для моей матери… Как будто у нее было время для этих глупостей! Я всегда был один, размышлял над своими бедами, в школе я учился плохо, друзей у меня не было, в общем, хуже не придумаешь.

— Поэтому вы решили помогать изгоям?

— Да, я очень хорошо знаю, что значит быть отверженным. Но тогда у меня не было таких мыслей. Я думаю, меня спасла страсть к музыке. Если бы не музыка, я стал бы еще более отчаянным, чем все эти ребята, которые с утра до вечера не дают мне покоя. Если я не умер от горя, никто не умрет. Но часто бывает так, что, спасая одного, ты теряешь двоих…

— Вы говорили…

— Я говорил, что если бы я не начал играть на пианино, я стал бы наркоманом или алкоголиком. Я часами упражнялся как одержимый; разучивая гаммы, я как будто сражался с сотнями вымышленных врагов.

— А почему вы не стали профессиональным музыкантом?

— Мне не удалось достичь больших высот на этом поприще, может, мне не хватило смелости или таланта. Мне нужно было зарабатывать деньги, чтобы помогать матери и платить за университет. Я начал работать с психически нездоровыми людьми в социальной службе. Там я познакомился с мальчиком, который рос в неблагополучной семье.

— Как он вел себя?

— Ни с кем не разговаривал, сидел все время в углу и, если кто-то приближался, брал нож. Этот ребенок изменил мою жизнь. Я понял, что не могу больше сидеть там и ничего не делать. Этот ребенок стал моим ангелом.

— Вашим ангелом?

— Да, я верю в живых ангелов, без крыльев… Он был послан мне свыше. Тогда я решил стать священником.

— Но вы не обычный священник, вы не слишком-то ладите с начальством.

— Это правда, я не могу мириться с бюрократией, с коррумпированной властью. Мне нравится быть вожаком, мне хочется решать самому, как поступать, как рисковать. Иногда я принимаю неверные решения, но это мои решения, и я не могу жить по-другому. Священник свободен: он не женат, у него нет детей, ему не нужно обеспечивать семью, он может быть героем (или сумасшедшим, что одно и то же), потому что ответ держит только перед собой.

— Разве это не эгоизм?

— Разумеется, но каждый должен найти себе занятие по душе. Тогда он сможет быть чуть меньшим эгоистом. Я знаю, что быть отцом и мужем очень трудно. У меня бывают страшные минуты, когда я теряю веру, волю к жизни, но это ни на ком не отражается. Я поворчу немного на Бога, вот и все.

— Наверное, у вас были тяжелые периоды в жизни, когда вы чувствовали нехватку женщины… ее присутствия…

— Конечно, иногда ночью, не в силах заснуть, я думал: «Черт возьми, как бы я хотел, чтобы кто-нибудь был рядом!» Но потом я понял, что никогда не смог бы жить в семье, в нормальной семье. Мне хорошо с этими отчаявшимися людьми. Отчаяние — это предмет, в котором я отлично разбираюсь.

— Вы не думаете, что люди могут плохо отзываться о вас? Говорить, что вы занимаетесь этим, потому что не способны ни на что другое?

— Пусть говорят что хотят. Мне никогда не было интересно, что говорят другие. С этой точки зрения я достаточно равнодушный человек.

— Кто-то сказал: «Свобода — это мужество».

— Да, я согласен с этим, мы никогда не бываем настолько свободны, насколько себя считаем; то же самое можно сказать о мужестве. Но уже поздно, Лаура, все остальное вы напишете сами, мне нужно еще кое-что сделать. До скорой встречи. Я жду вас, приходите, поговорим о вас.

 

Глава восемнадцатая

Уважаемая синьора Лаура!

Сегодня я посмотрела на себя в зеркало и заметила, что очень подурнела: блеклая кожа, отвисшие щеки. Может, это от вегетарианской пищи? Несколько слов о себе: я занимаю одну из руководящих должностей на телевидении, давно разведена и живу одна, мне сорок шесть лет. Я начинаю ненавидеть тридцатилетних, потому что о двадцатилетних всегда можно сказать, что они красивы, но глупы, а вот о той, которой всего на десять лет меньше, а ее кожа гладка и шелковиста, в то время как твое лицо похоже на запеченную грушу, что хорошего можно о ней думать? Она становится твоим злейшим врагом, испытанием для твоего душевного равновесия. С тех пор как мой карьерный рост остановился (несколько лет назад), я притворяюсь, что увлеклась Востоком. Я перепробовала все: иглотерапию, йогу, массаж, тай-дзи… Результат? Сначала я была мегерой-карьеристкой, теперь я мегера new age — что может быть хуже? Я бросаюсь на своих врагов после того, как предложила им отравленный кусок хлеба, приправленный сладкими словами и обещаниями мира. У меня змеиная кожа, лицо, привыкшее к фальшивым выражениям, и дряблое тело. Я не смогла достигнуть высот, к которым стремилась, и мне не удалось удержать рядом с собой мужа. Что касается сына, который живет за мой счет и уже осмеливается судить меня, я лучше промолчу.

Сама себе я все прощаю. У меня не было ничего. Я работала даже в августе, когда на телевидении нет вообще никакой работы. Когда я еду в отпуск, мне хочется застрелиться. Я представляю себе, что моя подчиненная хочет занять мое место, и в моих фантазиях ей всегда это удается. Каким образом? Письмецо нужному человеку, улыбка уверенной в своих силах молодой женщины, политика беспринципной стервы (хотя это больше по моей части… сразу по окончании курсов секретарш я пришла сюда и начала карабкаться вверх, цепляясь за все возможные выступы зубами, ногтями… и всем остальным тоже, хотя, если подумать, здесь нечем гордиться). А сейчас? А сейчас я превратилась в старую кошелку. Вперед вырвалась молодежь с университетскими дипломами, а мне больше ничего не остается, кроме как прикинуться буддисткой, верить в реинкарнацию, в ангелов. Только вместо крыльев у меня скоро вырастут клыки, как у Дракулы. Я бы их всех поубивала: всех молоденьких и смазливеньких. Меня поддерживает только ненависть, больше всего мне нравится сеять раздоры, распространять клевету и сплетничать обо всех, а особенно о женщинах сексуально привлекательных и умных. Почему некоторые получают отличные оценки по всем предметам? Если бы я была учительницей, я бы заваливала самых способных. А если бы я была мужчиной, я соблазняла бы самых симпатичных девчонок, вешала бы им лапшу на уши, а потом бросала бы… Вот тогда бы я свое положение использовала на всю катушку.

Кто сказал, что без любви жить нельзя? Почему нельзя подпитыватъся ненавистью?

Мегера нъю-эйдж

Смешно. Тот же стиль, та же ненависть, что и у Кристины — Ирис, женщины, которая решила придумать себе параллельную жизнь и отказаться от реальной. Опять она провоцирует Лауру. И снова тема письма небезынтересна: можно ли жить ненавистью? Может ли человек оставаться добрым, если он потерпел поражение на всех фронтах? Как найти в себе силы радоваться чужим успехам, если собственная жизнь — это экзистенциальная катастрофа, которая губит на корню любую позитивную эмоцию? Письмо, конечно, публиковать нельзя. По многим причинам, но главную можно сформулировать так: добро непрактично, но злом хвастаться нельзя! Мир кишмя кишит лицемерами, а расплачиваться приходится честным.

 

Глава первая

В семнадцать лет Сара думала, что обязательно прославится. Сейчас ей в два раза больше. Она живет в окружении посредственностей, с постоянным ощущением надвигающейся середины жизни, в непрерывной борьбе с реальностью и с собой. Ей все труднее справляться с ударами судьбы, обманутые надежды пошатнули ее душевное равновесие. Ранняя мечтательность в юности способствует разочарованиям, а в зрелости — сумасшествию, а также увлечению фитнесом и астрологическими прогнозами. Сара еще красивая женщина, но ее красота не гармонирует с ее возрастом. Это состарившаяся девочка, которая не умеет носить вещи: ей не хватает изящества и сдержанности, последнее десятилетие расшатало ее нервы. Мужчин у нее было много, но все не те. Со временем она стала более свободной и разборчивой, но счастья так и не обрела. В ее карьере актрисы (а также продюсера и героини «За стеклом 3») не случилось еще головокружительного взлета, но он мог в любой момент произойти, она ведь еще молода, а сколько старух на первых полосах газет? Удовлетворение достигнутым, вера в лучшее будущее… жаль, что в настоящем Сара продолжает жить с посредственными любовниками, сниматься в рекламных роликах, попадать во второсортные истории, отдыхать на вышедших из моды курортах. Профессиональный успех к ней не торопится, а на личном фронте — полный кошмар: обширная коллекция мазохистов, женатых обманщиков, импотентов с редкими исключениями в лице банкира, коммерсанта, врача и специалиста по налоговому праву. К счастью, или, точнее, благодаря дальновидности ее родителей, редких снобов, квартирка в Трастевере принадлежала ей. Впрочем, для зрелой женщины она уже казалась маловата. Телефон сегодня не звонил. Жизнь (еще совсем недавно казавшаяся верным праздником) начала напрягать ее, подобно тому как занятия аэробикой из веселых вдруг превращаются в изнурительные. Ей не хватало воздуха, и не только буквально — в душном июльском метро. Казалось, тишина давит, вытесняя воздух. Никто ее не ищет: ни агент, ни нынешний любовник, которому она ради разнообразия недавно закатила дикий скандал, потому что он совсем не помогает ей. Вообще-то Паоло старался изо всех сил, чтобы затащить ее в постель, обещал золотые горы, но, к сожалению, так и не смог отдаться ей целиком; проще говоря, он был женат. Сара по-своему любила его. Она всегда выбирала легкие пути и полезных людей. Иногда она казалась себе меркантильной; но в ней не было ни злости, ни упрямства в достижении корыстных целей. В ней не было черствости (или хитрости) тех, что берут не отдавая. Так, ища себе оправданий за то, что выбирает мужчин под влиянием момента или из-за собственной слабости, она начинала любить их, даже если они совсем не стремились к такому развитию событий. Не жить же в самом деле только ожиданиями любви, сентиментальными фантазиями и веселым сексом без обязательств!

У нее было мало подруг; настоящих, наверное, ни одной. Только бывшие одноклассницы, которые давно обошли ее: одни вышли замуж, другие закончили университет, кое-кому удалось сделать карьеру. Ее обогнали даже последние зубрилы. Как это получилось? Она первая начала зарабатывать деньги, ощущать себя звездой, ей даже удалось урвать свои пятнадцать минут славы в одном сериале. За ней всегда больше всех ухаживали. Продавец из фруктовой лавки по соседству до сих пор улыбается ей: она еще желанна! Она всегда была вежливой и воспитанной, слишком вежливой, чтобы работать локтями, слишком воспитанной, чтобы жульничать и расставлять капканы. Она так и осталась лентяйкой и фаталисткой. Впав в депрессию, бегает к одной знакомой, которая гадает ей на картах и на кофейной гуще. Сара уверена, что рано или поздно ей достанется счастливый лотерейный билет, жизнь наладится и она избавится от неприятных вопросов, которые стали скапливаться у нее в сердце. А может, занятия мамбо-джазом — это уж слишком?

 

Глава вторая

Воздух был чистый, компания — сносная и немногочисленная, траттория — очень приличная. Простая посуда на клетчатых скатертях: скромно, но со вкусом. Она в Монте-Альто уже несколько дней. Переезд оказался гораздо менее неприятным, чем она предполагала. Разве что по ночам она старалась не оставаться наедине со звездами. Раньше она любила лежать на веранде и смотреть на небо, от красоты и глубины которого захватывало дух. Она рассказывала звездам о своих чувствах и загадывала желания. В этом году у нее было только одно желание: чтобы Андреа любил ее. И она попросила у неба невозможного: чтобы ее жестокий любовник приехал к ней, вымолил прощение и крепко поцеловал ее (к черту гордость!), шепча: «Ты была права, я не могу без тебя». Так что она проводила вечера в компании друзей или за работой над памфлетом против пластической хирургии. Этот бизнес активно развивается, в нем уже вертятся миллиарды. Ей хотелось рассказать правду о жизни клиенток пластических хирургов, которые на самом деле выглядят гораздо хуже, чем женщины, никогда не подвергавшиеся операции.

Они выглядят просто как старые мумии, которые по воле алчных врачей-садистов встают из своих саркофагов и выходят на улицы.

— По-моему, «Лето на берегу» придумал какой-то энтузиаст-любитель. Примитивные представления с бездарными актерами, деревенские праздники… такая все это скукотища! Я не могу больше есть маринованных угрей, страусиные яйца и свиные шашлычки, я хочу кусок пиццы и кино, как в Милане.

— Но последний спектакль, тот, в котором играл Бруно Орси, по-моему, был очень хорош. Бруно гений! Я недавно брала у него интервью для нашей передачи, это человек редкой культуры и образованности. Он цитирует книгу Зоар целыми абзацами…

Питалуга не может промолчать, обязательно ляпнет какую-нибудь чушь, да еще и с цитатой.

— Может быть, но, по-моему, Франческо прав, я здесь еще не видела ничего достойного. А плохому театру я предпочитаю кино, желательно иностранное — его главное преимущество в том, что ты не знаком с актерами лично.

— А ты, Мария-Роза, что думаешь? Тебе я полностью доверяю, ты умеешь видеть красоту во всем и находить удивительное в обыденном. Например, нашла же ты вот этот чудесный ресторанчик.

— Честно говоря, спектакли Орси не по моей части, но он мне кажется очень обаятельным человеком. Как сказала бы Лаура, его хочется затащить к себе в постель. Я бы не отказалась познакомиться с ним поближе.

Ненавижу сейчас Марию-Розу, строит из себя распутницу, чтобы Карло ревновал.

— Не зная его близко, ты ничего не теряешь. Он насквозь фальшивый и вдобавок тупой, как многие актеры. У него отлично получается высказывать чужие мысли. Шекспировские цитаты еще не испортили ни одной репутации.

— Откуда ты все это знаешь? У тебя так сильно развита интуиция или что? И потом, неужели обязательно классифицировать людей по степени примитивности? Я знакома со многими актерами и совсем не нахожу их тупыми.

— Я просто брала у него интервью, как и ты. Весь день просидела на его декадентской вилле только для того, чтобы услышать заученные реплики из уст великого и неповторимого Орси. Образ, в котором он предстал передо мной, был гораздо интереснее, чем он сам. Если рассказать о нем всю правду, получилась бы скучнейшая статья. Достаточно или прислать тебе по факсу письменное заключение?

— Лаура любит пошутить! Но скажи нам, он не пытался ухаживать за тобой? Не предлагал показать свою спальню? Готова спорить: он спит на черных шелковых простынях. О, как это меня возбуждает!

Господи, ну и ужимки! Что может быть хуже для провинциальной писательницы, никогда не бывшей ни модной, ни по-настоящему современной.

— Я тебя умоляю! Орси принадлежит к типу мужчин, которые ждут аплодисментов, даже когда раздевают тебя, а после секса у них такой вид, будто они только что отдали тебе лучшую часть себя и готовы принять благодарность… От одной мысли передергивает.

Со мной он, наоборот, был очень вежлив, держался уважительно. У него изысканные манеры — манеры человека прошлого века, как говорит о нем мой свекор; они большие друзья. Правда, Джакопо?

— Я знаю, что они знакомы…

Бедный Джакопо, тебе не повезло с отцом и женой. Однако совершенно очевидно, что на Орси ей глубоко наплевать.

— Давайте сменим тему. Кажется, дон Джузеппе скоро откроет здесь общежитие. Сегодня Тоеска мне рассказала, что Гуэрри только что подарил ему великолепную виллу. С единственным условием: он поможет здешним наркоманам, которых гораздо больше, чем нам кажется.

— За что это ему такой куш отвалили?

— Один из сыновей Гуэрри был уже одной ногой в могиле, а дон Джузеппе вытащил его из Милана и вернул к жизни.

— Мама миа… Я всегда считала дона Джузеппе негодяем и фальшивкой. Он старается всюду влезть и везде засветиться: на местных телеканалах, на национальном телевидении, даже на радио! Какой кошмар, будем надеяться, что мы на него не наткнемся. Поверьте, я бы ему и кота, которого у меня, впрочем, нет, не доверила!

Господи, ну почему эта сука не замолчит? Где это она наткнется на него за свои жалкие двадцать дней? Как ее угораздило увязнуть в этом разговоре? Почему Мария-Роза не заткнет ее?

— А ты откуда это знаешь? У тебя тоже интуиция? Или ты с ним близко знакома?

— Лично нет, а что касается остального, в нашей программе нет времени, чтобы рассказывать о таких, как он. Он кажется мне ужасным человеком… и я припоминаю, что мы уже говорили о нем когда-то, и тогда ты согласилась со мной. А ты, моя дорогая Мария-Роза, что скажешь?

— Меня он не убеждает, и потом, он совсем не так привлекателен, как Орси.

Она что, все мозги пропила?! Она же умная баба, почему она ведет себя как болтливая девчонка-подросток, провалившая все экзамены?

— Священник, который спасает жизни безнадежным наркоманам, заботится о больных и дает приют бездомным, не обязан быть красавчиком.

— Я бы не сказала… Молодец, Лаура!

— Я знакома с ним лично, он невероятно наивный и добрый человек, который создан для того, чтобы делать простые и нужные вещи. Творить добро — в отличие от тех, кто преуспел в разговорном жанре и несет любую чушь с единственной целью: очернить и оскорбить.

— Но, Лаура, кто тебя оскорблял? Ты какая-то странная в этом году. Все время что-то пишешь, витаешь в облаках. Ты не влюбилась ли, случаем? Карло, тебе как кажется? А тебе, Франческо?

— Ну конечно, Лаура безумно влюблена… Разве вы не знаете — мы только что обручились?

— Франческо, все бы тебе шутки шутить… Ладно, расскажи о чем-нибудь другом.

Вы зря меня спросили, я в глубокой депрессии из-за нового тысячелетия. Мне осточертела работа главного редактора мужского журнала, меня тошнит от последних тенденций, с каждой новой молодежной дискотекой я чувствую себя все более старым. И я начинаю уставать от Эст-рема Оази и его пафосных обитателей: позавчера я видел Синибальди. Он гулял с сигарой во рту. Представьте себе аскетическую рубашку на потном теле и скучающее лицо гуру, который с трудом переносит блага цивилизации. Ему можно только посочувствовать… Знаете, кончится тем, что я пойду просить политического убежища у дона Джузеппе: тарелка супа по здешним ценам — дело нешуточное.

— Ты смеешься, а на самом деле это самое лучшее, что мы можем сделать: бросить бесполезную, давно надоевшую работу. Вокруг одни завистники и притворщики, как можно работать с такими людьми?

— А я не завистница и не притворщица и считаю, что у нас самая лучшая в мире работа. Все зависит от того, как ты ее делаешь…

— Ты что, знаешь хоть одного журналиста, который хорошо делает свое дело? Свободного, смелого, независимого? Не пресмыкающегося перед начальством, не продажного и не алчного?

Молодец, Франческо, покажи ей, дуре… Яне хочу быть занудой и спорить с коллегой… И потом, было бы с кем! Питалуга — вечная неудачница, на нее просто смешно смотреть.

— Я думаю, что мы уже в том возрасте, когда бесполезно винить других в собственных неудачах и пора посмотреть правде в лицо… Мне безумно хочется сменить дом, привычки, работу и посвятить себя чему-то полезному, сделать что-то реальное в этой жизни…

— Что? Бегать каждый день?

Да заткнется она наконец, эта дура? Господи, как же она меня бесит!

— Это я и так делаю.

— И результат налицо! Фигура модели! Лаура, выходи за меня замуж, я не такая уж плохая партия… Топо подружится с Амвросием, им вдвоем будет гораздо веселей. У меня дома есть потрясающая терраса. Если хочешь, переедем сюда. Да хоть в общежитие к дону Джузеппе!

— Не хочу тебя разочаровывать, Франческо, но я не представляю себе Лауру у плиты. Не тот у нее имидж.

— Молодец, Мария-Роза. А мне кажется, что ты слишком любишь свою работу и уверена в своей жизненной позиции, о которой все время рассказываешь, хотя сегодня, следуя моде, изображаешь из себя женщину в кризисе.

— Прости, что ты знаешь о моем кризисе? Какое твое дело? Мы только что познакомились, в школе мы учились в разных классах, на разных этажах, прошлым летом я сдуру поздоровалась с тобой и познакомила тебя со своей подругой. И с тех пор ты вечно вертишься под ногами, споришь и возражаешь мне, пользуясь второсортными остротами.

— Лаура, успокойся…

— Мне надоело слушать твою болтовню, со мной ты язвишь, а другим льстишь и извиваешься, как червяк… Что я тебе сделала? Скажи, в чем проблема?

— У меня нет слов, ты немного не в себе…

— Лаура, бог с ним, ничего не случилось, небольшая разница во взглядах и все…

— Эта ссора просто смешна, бывает, вляпаешься в какую-то идиотскую дискуссию, до которой тебе нет никакого дела…

— Бросьте, давайте закажем еще бутылку и выпьем…

— Я ничего не прошу, я просто уйду, вот и все… Франческо, ты проводишь меня?

— Лаура, перестань, ты слишком красива, когда злишься! Когда ты заливаешься краской, это так сексуально…

— Если ты меня не провожаешь, я вызову такси, а если не найду такси, пойду пешком… За этим столом я не останусь ни минуты. Карло, Мария-Роза, Джакопо, извините меня. Ну что, Франческо, ты решил?

— Как скажешь. Я поймаю такси и провожу тебя… Счастливо оставаться!

 

Глава третья

Он спешно вытаскивает чемоданы и ставит их на пол: скорей бы покончить с этим кошмарным отпуском! Лицо жены мрачнее тучи и не предвещает ничего хорошего. Их совместную жизнь можно вынести только в городе, в повседневной суете. Он всегда занят своими делами, а она хандрит и жалуется на Милан, но на море, на затерянном в океане острове, слишком большой риск сорваться и сказать: «Все кончено, какого черта мы до сих пор вместе?» Дочь выросла и заявила, что не может больше терпеть деспотизм Андрея и молчаливую покорность Елены; она даже заикаться перестала, когда бросала им в лицо эти слова, полные злобы и обид. Их дочь — не слишком привлекательная девушка, но характер уже проявился. Характер она унаследовала от отца — уже хорошо. Она бы даже в фашистскую партию записалась, чтобы насолить ему. Но это все-таки лучше, чем хныкающая, жалкая уродина в депрессии. Картину дополняла высокомерная служанка, на которой держался весь дом. Они отлично уживались вместе: Елена — постоянно под действием антидепрессантов; Сабрина все время где-то шлялась или сидела, закрывшись с друзьями в своей комнате (ну и уроды: серьги в носу и на языке, из штанов торчат трусы, на коленках заплаты); он сам в разъездах или на работе допоздна (официальная версия, которой он вот уже двадцать лет успешно прикрывает свои бесчисленные свидания). Чемоданы собраны, Елена смотрит на него со злобой, вызванной жалостью к себе: она прекрасно понимает, что ждет ее по возвращении в Милан. К ее загорелому лицу очень идет голубое платье, она элегантная женщина и, по правде говоря, вполне сносно выглядит, если б только не морщины по всему лицу. Женщину красит любовь, а он не хочет свою жену уже больше десяти лет. В молодости она была лакомым кусочком, его Елена; ей так шли обтягивающие брюки, сапоги и короткие юбки! Что за уродство современная мода! Она была из богатой и уважаемой семьи, но его привлекло не только это. Он был влюблен в ее прозрачные глаза, в ее загадочный взгляд. Он никогда не мог угадать, о чем она думала. Как они докатились до такой жизни? Как они превратились в двух чужаков, которые приписывают друг другу все человеческие недостатки, как делают только слишком близкие люди? Кто знает, может быть, она тоже изменяла ему все эти годы? Из всех его романов как минимум восемь были серьезными и значимыми, из тех, что оставляют след на всю жизнь. Как история с Лаурой, что так жестоко с ним обошлась. Стоп, он больше не будет думать о ней. Слава богу, июль уже почти закончился, август он, как всегда, проведет в деревне, умирая от тоски. Здоровый, размеренный образ жизни, неторопливость, чтение у камина, калорийные ужины с напыщенными друзьями и родственниками, в общем, все прелести семейного отдыха. Легкая, но постоянная скука — лучший способ восстановить свои силы к сентябрю, каждый день которого забит под завязку работой и деловыми встречами. Он не мог дождаться, когда снова примется за дело, будет просыпаться рано утром, спешить на переговоры, копить стресс, кричать на безмозглых подчиненных и злиться на удачливых конкурентов. Он снова начнет развлекаться с девушками, выберет себе кого-нибудь из старых подружек — у него есть специальная записная книжка с их телефонами, хотя он и не любит появляться на публике со своими бывшими. Женщины думают, что, расставшись с ними, мужчины только и делают, что плачут в подушку. Неужели хоть один умный, с чувством юмора мужик будет заниматься такой ерундой? Нет, в свободное время мужики любят отдохнуть, посмотреть футбольные матчи, почитать книги и газеты, проверить котировки акций на бирже, поговорить с финансистами. А вовсе не трепаться часами с подружками, вспоминая романтические свидания и ужины при свечах, разрабатывая коварные планы завоевания, жалуясь на отсутствие внимания со стороны любимого и бесконечно сплетничая обо всех знакомых и незнакомых людях на земле. У мужчин есть работа, она и утешает их в трудную минуту. У них есть цели, которые надо достигать, не растрачивая время впустую. Сколько раз они с Лаурой смеялись над этим! У нее отличное чувство юмора, она смеется и над собой, и над жизнью, а это признак ума и смелости. Независимая и волевая женщина, амбициозная, но не карьеристка, с развивающейся манией величия, но хрупкая, любая неожиданность способна выбить ее из колеи. Временами она непосредственна и легкомысленна, как маленькая девочка, а иногда кажется такой взрослой, гораздо старше себя. Барби-амазонка: не ребячится, не хитрит, а сражается честно и по правилам. К сожалению, у нее не стало мужа, и она влюбилась в него. Нет в мире совершенства.

 

Глава четвертая

— Давай постоим и посмотрим на звезды. Раньше я это очень любила, лишь в этом году изменила своим привычкам. Тебе принести что-нибудь выпить? Есть не хочешь? Горячее нам так и не подали!

— Так даже лучше, много есть вредно. Здесь такая тишина… Просто дух захватывает!

— Да. Вилла Тоески по ночам просто великолепна!

— В темноте тени кипарисов похожи на охраняющих нас стражников. Здесь все заботы уходят, кажутся далекими и неважными. А лунный свет… ты в лунном свете… Лаура, ты так красива сегодня…

— А мне все это видится по-другому.

— Touche. Я перегнул палку, ударился в романтику. Итак, про что наш фильм сегодня?

— Про небо. Небо — главный герой. А мы с тобой — маленькие букашки.

— Абсолютно бесполезные маленькие букашки встретились совершенно случайно.

— Малюсенькие незаметные точки на большом экране.

— Мне стало легче: я почувствовал себя таким ничтожным! В Милане подобную ночь даже представить себе невозможно, правда?

— Может, оно и к лучшему. Здесь, вдалеке от большого города, мы превращаемся в насекомых, которых в любой момент может съесть какой-нибудь жук или затащить в свою паутину паук.

— Его величество случай…

— Хватит, еще чуть-чуть — и мы начнем цитировать Леопарди, по части поэзии он убедительнее нас.

Почему ты боишься дать себе волю, Лаура? Показать себя чувствительной и хрупкой, пусть банальной, но настоящей? Если б ты знала, сколько ты теряешь, прячась при каждом удобном случае за иронию и сарказм!

— А я не знаю, дорогой мой Франче, я не знаю, сколько я теряю! Может, мы ни черта не знаем, потому что боимся узнать?

— Или потому, что уже слишком поздно что-то менять, пробовать жить проще, заглядывать вперед.

— Да просто чтобы понять.

— Тебе очень не хватает Стефано?

— Несколько лет назад я бы не смогла выглянуть в окно в такую ночь. Постепенно я научилась разговаривать с ним, я представляла себе, как он дремлет в кресле или смотрит с неподдельным восторгом идиотский фильм по телевизору.

— Как он любил идти против течения! Вечно сомневающийся Обломов в мире хронически деятельных людей, всегда и во всем уверенных.

— Точно, благородный молодой человек из прошлого века, который предпочитает проигрыш, потому что победа не бывает элегантной.

— И амбиции тоже, но свои амбиции он холил и лелеял. У него был талант, у твоего Стефано…

— Я знаю, у меня лежат сотни исписанных им страниц, они замечательны.

— Почему ты не разберешь их? Может, хватит на книгу?

— Я уже давно собираюсь это сделать, но не могу: слишком больно. Читаю абзац — и начинаю ощущать панический страх, не могу дышать: кажется, что он стоит рядом, и мы обсуждаем, вставить прилагательное или нет.

— Вы двое все время спорили о литературе, а я вам завидовал: счастливая, талантливая пара.

— А сколько бесценных советов он мне давал! Мне не хватает наших с ним разговоров в четыре часа ночи, споров о дневных происшествиях и о знакомых… Мы были редакторами нашего собственного журнала, который читали только мы одни.

— Идеальный, стопроцентно востребованный журнал.

— Так странно, я помню наши бесчисленные разговоры, но совсем не помню его тела, иногда я не могу вспомнить черт его лица, только уши: маленькие и смешные, как у ребенка.

— Почему у вас не было детей?

— Мы были молоды и уверены в том, что не хотим их, нам казалось банальным погрузиться в быт, превратиться в классическую семью. Красиво одеваться по воскресеньям и отправляться втроем в гости к бабушке и дедушке: в коляске ребенок с куклой, а мы несем бутылочки с детским питанием.

— Вы так это себе представляли?

— Именно. А мы так гордились друг другом, нам было так интересно вдвоем, нам казалось, что ребенок только разрушит нашу гармонию.

— Странно, бросалась в глаза ваша оригинальность, а не гордость. Ты знаешь, что вас называли иррациональной парой?

— Конечно. Кто бы мог подумать, что мы поладим: я — взбалмошная и общительная, и Стефано — обидчивый и замкнутый.

— Но вы так подходили друг другу…

— Да, и нам хватало друг друга, в глубине души мы были гораздо более похожи, чем казалось. Нам нравилась наша жизнь, мы сознательно ее выбрали и наслаждались ею.

— Счастливчики.

— Если бы Стефано был жив, может, мы бы в какой-то момент и перестали быть самодостаточными, и в нашей жизни тоже появились бы сиропы от кашля, памперсы и погремушки.

— Или, как многие тридцатилетние, вы бросились бы рожать детей, пока не стало слишком поздно.

— Родить накануне сорокалетия, чтобы продлить молодость, найти себе новое занятие, подзарядиться энергией…

— Или почувствовать настоящее счастье, Лаура. Моя дочь Констанца — мой цветочек в петлице, моя единственная победа, единственное, что нам удалось сделать достойного в нашем катастрофически неудачном браке.

— Она, между прочим, самая умная из вас троих. Как дела с Клаудией?

— А как ты думаешь? Каждый раз, когда созваниваемся, ругаемся, повод каждый раз новый, она изобретает их со скоростью света: низкие алименты, отсутствие у меня чувства ответственности, недостаточный интерес к занятиям Констанцы, я не общаюсь с ее учителями, дарю бесполезные подарки. Она хочет, чтобы я был с дочерью, когда это удобно ей! А на все лето отправляет ее к родителям на море, и я почти совсем с ней не вижусь.

— Почему, по-твоему, она ведет себя так? Она несчастлива? Как ее личная жизнь?

— Какая там личная жизнь! Кто захочет встречаться с больной на всю голову истеричкой за сорок?

— Будь с ней поласковей, вы же любили друг друга когда-то.

— Наш брак — природный катаклизм. Никакими дамбами и плотинами его было не спасти. Мы начали жить вместе, хотя ни она, ни я не были до конца уверены в том, что это правильно. Даже Амброзии удивился. Почти сразу же родилась Констанца, и я подумал: это судьба, пора мне создать настоящую семью…

— А ты уверен, что сделал все, что мог?

— Уверен. Клянусь, я изо всех сил пытался спасти нас! Господи, почему мне удаются самые невероятные предприятия, а здесь я потерпел полное фиаско?

— Ну, здесь ты упал не ниже других.

— Чего нам не хватает? Почему у нас не получается?

— Потому что мы не верим в успех, это типичная ошибка интеллектуалов и им подобных, у нас слишком много знаний, мы не можем слепо верить в удачу, в свои силы…

— Но я не интеллектуал.

— Я сказала: интеллектуалов и им подобных.

— Милая моя Лаура, ты будешь моим спасательным кругом, когда мой корабль попадет в экзистенциальный шторм.

— Мой попадет туда первым. Я живу в своем идеальном мирке, отгородившись ото всех и вся. Сначала я думала, что такая жизнь досталась мне в наследство от чересчур бурной и мятежной молодости, а сейчас понимаю, что это классический образ жизни старой девы.

— Ну, на классическую старую деву ты не тянешь…

— Послушай, несмотря на то что со мной случилось, я рада, что у меня нет детей, что после меня все закончится. Я свободна как воздух, по большому счету, мне не страшны удары судьбы. Аминь.

— Звучит не слишком весело, но убедительно.

— Моя юношеская храбрость и решимость теперь мне кажутся идеализмом.

— Понимаю, ты привыкла рассчитывать только на свои силы, двигаться вперед, не оглядываясь на других и не прислушиваясь к чужому мнению. Но ты знаешь, без Констанцы мне было бы гораздо хуже.

— Так и вижу вас вместе: идеальная пара — отец и дочь. Ты просто чудо!

— Да, но ты меня не хочешь.

— Предать дружбу — совершить святотатство.

— Ты умеешь поставить меня на место! Давай лучше вернемся к нашему разговору.

— У меня такое чувство, что мне только кажется, что я свободно дышу. Я никогда не боялась ошибаться, но…

— Чего ты боишься?

Сейчас? Хочешь, прочту тебе лекцию о тотальной неуверенности? Я боюсь всего: растратить свою жизнь, превратиться в сухую и сморщенную старуху, чье лицо напоминает лимон, упавший с джипа, мчащегося сквозь пустыню. Представляешь, состарившаяся красавица! Такой никто не захочет прийти на помощь, выслушать в трудную минуту.

— Ты никогда не состаришься, Лаура.

— Не подхалимничай!

— Хорошо! Ты влюблялась после Стефано? Можешь не отвечать.

— Почему нет? Сегодня вечер откровений, я начинаю благодарить Питалугу… Так приятно довериться тебе.

— Иногда так хочется рассказать всю правду, включая неудачи и разочарования.

— И вместе заглянуть в самую суть взрослой жизни, что ждет нас впереди.

— Ты заметила, что сегодня ночью мы ведем на редкость оптимистичные беседы?

— Если хорошенько подумать, нет лучшего способа признаться друг другу в том, что молодость закончилась.

— Точно! Дамы и господа, будьте осторожны на поворотах, молодость покидает нас.

— Может, в этом весь прикол? Мы просто должны научиться жить заново: мы стали большими и должны научиться жить как большие.

— Ты мне не ответила…

— Да, конечно, я влюблялась.

— В этот раз, по-видимому, не слишком счастливо?

— Бинго!

— Может, в Милане такая атмосфера? Или в редакции завелся вирус несчастной любви?

— Не говори ерунды! Несчастливую любовь можно встретить в любой точке планеты: в затерянной в горах деревушке или на Сицилии…

— Когда это случилось?

— Через четыре года после смерти Стефано. Я тогда думала только о работе, потому что решила, что надо встряхнуться, начать новую жизнь, делать карьеру. Я превратилась в лошадь, что все время носится галопом, потому что боится умереть, остановившись. Моей целью было возродиться и, увлекшись делом, как можно меньше страдать. Энергетическое безумие. Я даже начала бегать по утрам, чтобы избавиться от злости и вырабатывать эндорфины тысячами.

— Может, это и не самое поэтическое средство, но ты встала на ноги, а это уже немало… Когда ты с ним познакомилась?

— Три года назад. Я взяла у него интервью, он начал ухаживать за мной, через какое-то время закрутился роман. Он довольно известный коммерсант, только не спрашивай его имени…

— Женат?

— А ты сомневался?

— А где он сейчас?

— А как ты думаешь? С женой на море, но мне уже все равно.

— Я тебя умоляю, не строй из себя каменную. Тебе не идет.

— Да нет, я не строю, я бросила его в конце весны, потому что он не любил меня. Честно говоря, я ему больше не нужна была.

— Он что, больной?

— Да нет, обычный мужчина. Два с половиной года страсти, и ничего не осталось.

— Как это может быть?

— Это моя вина, я требовала слишком многого, и он решил, что меня не существует. А в постели со мной была его тень или его помощник.

— Может, он тебя любит, но гордость не позволяет ему сделать первый шаг? Мы, мужчины, странные существа…

— Не говори ерунды! Когда любишь кого-то, не можешь без него жить.

— Верно. Пытаешься убедить себя в том, что тебе все равно, но сердце так просто не уговоришь…

— Такие вещи нельзя объяснить рационально, так же как невозможно заставить кого-то полюбить тебя. Если он не звонит тебе даже по ошибке целый месяц после разрыва, это значит, что он прекрасно существует без тебя.

— А ты как живешь без него?

— Плохо, просто ужасно, но я не собираюсь задерживаться в этом состоянии… Восстану из пепла! Я, как всегда, непобедима, мой милый Франче…

Лаура с трудом сдержала слезы. Вдруг она почувствовала смущение и стыд. Как это она во всем призналась? Непоправимый ущерб ее репутации сильной женщины, которая никогда не жалуется на жизнь и не плачется в жилетку.

Франческо не мог противиться охватившей его нежности: он обнял Лауру и прижал к себе. Он поцеловал ее, и его поцелуй имел вкус фруктового сиропа, девичьих снов, маминой ласки.

Это был поцелуй, который не искал и не мог искать другого. Он не испортил этот волшебный момент намеком на постель, на секс. Сейчас они как брат и сестра: взялись за руки и по-человечески утешали друг друга. Не разыгрывая обычную примитивную комедию из фальшивых обещаний, которым никто не верит и не собирается выполнять.

 

Глава пятая

— Что ты молчал, как придурок? Не мог вмешаться?

— А что я должен был сказать?

— «Маленькая разница во взглядах» ты точно не должен был говорить! Эта сука, эта тварь, эта сволочь… так со мной поступить… опустить у всех на глазах, в публичном месте!

— Это она устроила скандал, а не ты… Успокойся…

Джакопо внимательно посмотрел на жену. Она плакала уже полчаса без остановки: лицо густо покраснело и покрылось пятнами, глаза вылезли из орбит, нос стал похож на свеклу, она всхлипывала и икала. Когда Лаура бросила ей правду в лицо, с Ритой чуть не приключился эпилептический припадок. Некрасивая от природы, в истерике она превращалась просто в чудовище. А он все равно любил свою жену, даже если Рита не могла поверить в это. Он любил эту неуклюжую женщину, у которой был талант никому не нравиться: ни его родителям, ни выносить чужую красоту… Кто знает, сколько ей, дурнушке, пришлось выстрадать? Может, ее чрезмерные амбиции спровоцированы недостатком красоты, и таким образом она просто хочет получить компенсацию за моральный ущерб? Да и ребенка им все никак не удается зачать, может, потому, что Джакопо и сам его не хочет, ему не нравится идея полноценной семьи — кажется слишком утопичной. Рита вела себя как сорвавшаяся с цепи старая дева, что мечтает превратиться в беременную каракатицу. Джакопо не хотел ребенка, потому что сомневался, что сможет стать хорошим отцом. Как можно воспитывать сына, когда тебя самого никто не любил, не понимал и не баловал?

И все же он должен остановить этот приступ отчаяния. Джакопо интуитивно припарковался в полной темноте деревенской ночи и, как подобает любящему мужу, глубоко вздохнул, провел рукой по волосам жены и сказал то, что должен был сказать: «Сегодня я сделаю тебе ребенка, обещаю».

 

Глава шестая

— Ну, ты даешь! Послать ее к черту у всех на глазах! Я горжусь тобой!

— Да уж, я себя в обиду не дала, ты бы слышала, что я несла! Я высказала ей все!

— Она от злости не лопнула? В школе, когда она с кем-нибудь ссорилась, то надувалась, как индюк.

— Честно говоря, сцена была не из приятных. Она с трудом сдерживалась. В какой-то момент я испугалась, что она бросится на меня с кулаками или задохнется от ярости.

— Расслабься: сорняки живучи.

— Это да, но я тоже была хороша, разоралась на всю округу, как торговка на рынке. Получилась отличная сценка из неаполитанской комедии.

— Да, но ты покинула заведение с гордо поднятой головой и с провожатым.

— Бедный Франческо, я заставила его проводить меня. Я заявила, что ни на минуту не останусь за столом и что, если понадобится, пойду домой пешком.

— Я всегда знала, что ты девица не промах, умеешь использовать мужские слабости. Готова поспорить, он побежал за тобой, как Топо… Ты была великолепна! Я расскажу эту историю своим одноклассницам. Начну с Марины, а уж она растрезвонит всему городу.

— Что толку трезвонить по всему городу?

— Хорошая сплетня в умелых устах — действенное средство в борьбе с врагом. Если сегодня одна женщина шепотом расскажет что-то другой женщине, то к сентябрю поднимется большой шум, который затем выльется в национальные торжества по поводу освобождения от Питалуги.

— Правда? Думаешь, стоит отпраздновать?

— Запомни, правило номер один в борьбе со скукой: «Никогда не откладывай торжества».

— Не слишком ли много чести мы оказываем этой несчастной?

— Послушай, в детстве я тоже была несчастной: толстушка, плоская как доска, глаза навыкате — на меня ни один мальчишка не посмотрел бы, тем более тот красавчик, который мне нравился в школе. Но я стала сукой не из-за этого. Всем известно, что справедливости не бывает, и если она все-таки случилась, просто преступлением будет не отпраздновать это.

— Ты умеешь убеждать…

— Я еще не закончила. Нет профилактического средства против вредного воздействия выбросов злости в атмосферу, поэтому мы должны мобилизоваться и направить все силы наших организмов на борьбу с микробом питалугусом.

— Согласна, не будет ей пощады, мы очистим землю от вредоносных организмов! А теперь опиши мне стратегию борьбы.

— При условии, что ты будешь принимать активное участие и в военной кампании, и в праздничных торжествах. Для начала расскажи мне во всех подробностях, что случилось в тот вечер… Нужно будет позвонить и Рафаэлю, ему нет равных в пародии на Питалугу!

— Помнишь, мы увидели ее по телевизору с каким-то репортажем, и он тотчас же очень смешно скопировал ее манеру подавать себя! Это было невероятно! Но я не уверена, что в сентябре буду в настроении, между нами говоря, отпуск у меня — полное дерьмо.

— От Андреа никаких известий?

— Никаких.

— Не увлекайся утешениями Франческе..

— Что ты, хотя вчера мы целовались…

— Бог ты мой, ну почему женщины не умеют страдать спокойно, им обязательно надо во что-нибудь вляпаться?

— Франческо — это не «во что-нибудь вляпаться», он все прекрасно понимает, мы друзья навеки.

— Смотри не наделай глупостей.

— Расслабься, я сказала ему, что мороженого уже наелась.

— В смысле?

— Я рассказала ему о женатом Кае со вкусом зеленого лимона.

 

Глава седьмая

Теперь она знает точно: Правда открылась ей во всей своей неприглядности вчера вечером, во время ужина у них на вилле. Когда отец семейства, уважаемый человек, весь вечер не отходит от сопливой тридцатилетней воблы с плохой кожей, щебечет с ней, как голубок, это кажется странным даже гостям, не то что хозяйке дома. Пусть бы изменял ей и насмехался над нею за ее спиной, но устраивать спектакль прилюдно, в присутствии гостей — это дурной тон. Послать к черту все приличия ради неуклюжей, похотливой коровы, которая понятия не имеет о нормах поведения, не может сдержать себя даже в доме жены своего любовника! Разумеется, они были уверены в том, что могут делать все, что им заблагорассудится, безо всяких серьезных последствий, что их любви ничего не угрожает на фоне таких романтичных декораций. Испокон веков обманутая шестидесятипятилетняя жена предпочтет зажмурить глаза, чтобы ничего не видеть, и заткнуть уши, чтобы ничего не слышать, потому что лучше изображать из себя полную дуру, чем остаться одной на старости лет. Жаль, что ублюдки не подумали о возможной реакции на публичное унижение, которое в ее возрасте невозможно забыть и простить, когда любая уступка — потеря и самая невинная шутка воспринимается как смертельная обида, последствия которой непредсказуемы. Аделе захотелось бороться, защищая свою поруганную честь. Ей нечего терять, она богата и опытна. В первый раз в жизни ей захотелось действовать: удивить знакомых и родственников, устроить скандал, заставить любовничков заплатить по счету. Она избавит их от себя, пусть открыто предаются любви и наслаждаются своим свинским поведением. Тридцать пять лет отдано карьере уважаемого интеллектуала, сотни обедов, организованных, чтобы отпраздновать новое назначение или новый проект, презентацию на телевидении или важный контракт. Ей приходилось любезничать с лицемерными, злыми и завистливыми журналистами, скучными критиками и издателями, поэтами и писателями — с целой бандой дармоедов, которые пожирали ее еду и семейное счастье. Как бы сложилась ее жизнь, если бы она вышла замуж за другого человека? Она прекрасно знала, что они считают ее высококлассной хозяйкой, выдающейся экономкой, чье место на кухне: ее задача — следить за работой общепита светской жизни, где все подается даром, благодаря чему, как думал ее муж, продвигается его карьера. Потом она работала на детей, на двух хронических лентяев, что наводнили ее дом друзьями-полудурками и неприглядными девицами. Два абсолютно бестолковых тридцатилетних лба: бездарный музыкант и студент-переросток. Ну и семейка у нее! Как одиноко она чувствовала себя сейчас на стоянке безымянного отеля на окраине Рима, такого безликого и пошлого, где ее муж развлекался со своей ненаглядной, бросив машину прямо посреди дороги. Ей было трудно представить себе мужа в какой-нибудь замысловатой позе из Камасутры, но вообразить его вместе с этой страхолюдиной — просто невозможно. В молодости у Аделе тоже было красивое тело, не верх изящества, конечно, но вполне приличное: развитые формы, гладкая кожа. Не то что эта корова — все бедра в целлюлите. Что он нашел в ней? Может, эта несчастная практикантка была единственной, кто ходил на его лекции и проявлял к нему уважение? А может, правда еще проще: Ломбарди моложе Карло на двадцать пять лет, а это идеальное средство против старения для хрыча, что одной ногой уже стоит в могиле, это магический эликсир, который можно получить задаром — девица страшна, а значит, дешево ему досталась и еще благодарит судьбу за свалившуюся на нее любовь.

Она вышла из машины, подошла к стойке регистрации и начала втирать очки насчет того, что она — доверенное лицо доктора Бонино, его личный секретарь, что ей нужно срочно связаться с ним для решения неотложного дела. Она просила портье позвонить в номер и вызвать его сюда, потому что он сам сказал ей, что будет в этом отеле со своей любовницей. Почему он ей не верит? Ладно, неважно, ей удалось узнать номер комнаты. Она бросилась бегом по лестнице, оставив портье с открытым ртом. Сцена из дешевого сериала. В гипнотическом состоянии она открыла дверь комнаты пятьсот шестнадцать и увидела, как жирный зад Ломбарди ритмично колыхался на теле ее мужа (ракурс, достойный голливудского ужастика). Карло пыхтел и стонал, она застала кульминационный момент: он издал глубокий стон и снял с себя толстую корову. Это было слишком даже для подготовленного зрителя. Аделе услышала свой голос: «Сегодня ты будешь ночевать здесь, а завтра заберешь свои вещи у дверей виллы».

 

Глава восьмая

Ну и отпуск! Слава богу, он закончился. Может, это конец очередного периода ее жизни? Периода Монте-Альто, этой виллы, вечеринок, благодаря которым она в деревне чувствует себя как в Милане или в Риме? Может, пора сменить квартиру, слишком дорогую и большую для них с Топо? Кажется, он был рад раньше времени вернуться в город: вилял хвостом, весело лаял на забитую вещами машину, сообщая всем вокруг о том, что путешествие обещает стать чем-то грандиозным. Кто знает, может, он хотел утешить ее, чтобы она не слишком расстраивалась из-за неудавшегося отпуска? Как бы там ни было, они с облегчением возвращались в большой город. По правде говоря, это был худший август в ее жизни: после скандала с Питалугой Лауре пришлось смириться с непрошибаемой ненавистью Марии-Розы. Сначала Лаура пыталась поговорить с ней, объясниться, потому что ссориться она не хотела, а потом ей надоело, она перестала ходить в Эстрема Оази и отгородилась от всего мира. Долгие телефонные разговоры с Гаей, длинные пробежки, чтобы избавиться от злости, редкие Вылазки на пляж с Франческо и прилежная работа за компьютером. Работой она довольна: о пластической хирургии собрано уже достаточно информации и сделаны первые наброски. Теперь — самое интересное: нужно выбрать издательство, обсудить условия контракта, найти в себе силы для организации рекламного тура, когда придется переезжать из города в город и быть готовой ответить на любой вопрос. Мэр ей не ответил, Андреа исчез из виду (или укрылся в объятьях другой женщины?). Единственный, кто остался, это дон Джузеппе. Она была уверена в том, что они еще увидятся, что рано или поздно она, Лаура Серени, сделает правильный выбор и опять начнет жить. Она хотела написать Марии-Розе письмо, ведь письма теперь ее специализация. Нужно было расставить точки над i, добиться справедливости: почему Ломбарди обходится с ней хуже, чем с Питалугой? Они давно дружат, а друзей не предают из-за недоразумений и случайных знакомых. Предать друга — это хуже, чем отбить мужа, разочаровать любовника или подсидеть коллегу. Предать друга — это значит отречься от лучшей части себя, потому что дружба — дар богов, нектар, что питает наши лучшие чувства. Мария-Роза, без сомнения, должна быть наказана. Слово Лауры, которая отлично себя ощущала в роли Зевса.

 

Коварное письмо

Монте-Альто, 25 августа

Дорогая Мария-Роза!

Прежде чем уехать, я бы хотела сделать несколько замечаний по поводу твоего постыдного и дилетантского поведения. Я отчаянно пыталась в течение двух недель поговорить с тобой и объяснить тебе причины моей ссоры с Ритой. Я не сумасшедшая и, очевидно, если я так поступила, у меня были на то серьезные основания. Перехожу к делу, потому что для меня история с Питалугой закончилась, так же как она будет закончена с тобой в конце этого письма.

Я сразу почувствовала, насколько Рита завистлива (я поняла это еще в школе, но думала, что со временем она изменится… а потом на многие годы мы, к счастью, потеряли друг друга из виду). Я пыталась (на самом деле пыталась, причем всеми возможными способами) не конфликтовать с ней, не замечать ее колкостей. И в итоге — эта неуклюжая лицемерка пытается учить меня жизни! Эта женщина, которой совершенно нечему меня учить, потому что она абсолютно лишена стиля (смешны ее претензии на роскошь), таланта (у меня его тоже не так много, но даже в школе по всем предметам оценки у меня были выше, чем у нее), красоты (мы некрасивы, когда считаем себя некрасивыми, а она уверена, что некрасива), здравого смысла (она разглагольствует о литературе и искусстве в обществе настоящих интеллектуалов, у меня хотя бы хватает ума молчать и только подшучивать над своей необразованностью). Я могла бы продолжить, но мне не хочется углубляться, добавлю только, что ты с радостью примкнула к ней, чтобы найти во мне недостатки, которые тебе так хотелось во мне найти. Ничего, я справлюсь с вами (как я справилась со многими другими), с двумя высокомерными сплетницами, что объединились в борьбе против женщины умнее себя. Дорогая Мария-Роза, жизнь дает нам уроки, и с годами мы, по идее, должны бы становиться умнее (смерть Стефано многому научила меня, полностью перевернув мою жизнь) и выучить определенные правила поведения, первое из которых — не растрачивать драгоценных минут на ненужные знакомства, ошибочные действия, безнадежные проекты. Нельзя придумать ничего глупее, чем добиваться любви человека, который тебя люто ненавидит.

Яне высокомерна, по крайней мерея не верю в свое высокомерие, но я верю в свою способность распознавать зависть (я познала ее еще в юности и немало настрадалась из-за нее). Что касается Риты, не нужно много времени, чтобы понять, как она страдала от стольких проигранных мне партий. Она всегда была хуже. Она испробовала все возможные способы, чтобы насолить мне еще тогда, не останавливаясь ни перед какой подлостью. Мне приходилось терпеть ее дешевые выходки, ее пошлое мещанство, а теперь она ходит с гордо поднятой головой, оттого что стала Герардески. Иногда я опускалась до уровня идиотских разговоров и сплетен (когда я чувствую, что меня не понимают и предают, становлюсь болтливой), но это только усиливало ее ненависть ко мне, и в какой-то момент я поняла, что не могу больше выносить этого. В тот вечер Питалуга превзошла саму себя (с твоего молчаливого согласия, в которое я до сих пор не могу поверить, — ведь я считала тебя своим другом). Она постоянно нападала на меня, открыто, без витиеватых фраз, ядовито жалила меня в течение всего вечера. Пока я не сказала себе: почему я должна терпеть издевки этой дуры? Одной мысли было достаточно, чтобы спровоцировать бурю эмоций, непреодолимого желания послать ее ко всем чертям. Она изобразила меня какой-то идиоткой, которая думает только о своих ягодицах, следуя последней моде пребывает в экзистенциальном кризисе и твердо стоит на своих позициях (непонятно, каким образом завоеванных). После такого никакая истерика не испортила бы моей репутации. Когда война объявлена, нужно бить врага, и лучше на его территории. Мое поле заминировано, пусть попробует нарушить границу, а мы посмотрим, что из этого выйдет. Ладно, оставим ее продумывать план дальнейших действий и подведем итоги. Как известно, имеют значение только факты. Итак, этим грустным (но показательным) летом я выяснила, что:

1. Ты встала на сторону Риты, не дав мне никакой возможности оправдаться и объяснить тебе, почему я так себя повела. Возможно, она подруга твоей мечты: лицемерка и подхалимка.

2. Ты благодаришь только тех, кто тебе бесстыдно льстит (когда Рита сказала тебе, что у тебя совсем нет целлюлита, она попала в самое яблочко).

3. Две перезрелые девицы не слишком привлекательного вида разгуливают между зонтиками, перебрасываясь словами со знаменитостями и второсортными плейбоями (не хотелось бы быть грубой).

4. Стремясь получить максимум удовольствий от Эстрема Оази, кое в чем вы немного переборщили, возможно, вам понадобится еще один отпуск, чтобы привести себя в форму.

Позволю себе задать еще несколько вопросов:

1. Как ты могла допустить абсурдную ситуацию с Карло Бонино? Зачем ты сняла дом рядом с его виллой в Эстрема Оази, куда он годами ездит со своим семейством»?

2. Тебе доплачивают за то, что ты слушаешь его стариковское брюзжание? Зачем ты ходишь к ним в гости?

3. Яне знаю, кто вбил тебе в голову, что ты можешь быть убедительной в роли роковой женщины. С каких это пор ты получаешь удовольствие от пустых светских бесед и сплетен? Ты просто смешна в этой роли, ты перестала быть собой! Где та умная и живая Мария-Роза, с которой много лет назад меня познакомил Стефано?

4. В этом году Эстрема Оази окончательно добил меня своей пошлостью, я сюда больше не вернусь. Можете праздновать победу, следующим летом ты и твоя новая обожаемая подружка будете безраздельно править третьим рядом.

И чтобы не показаться тебе слишком умной (блондинки на шпильках могут быть только остроумными… Какой бред, Мария-Роза, по-твоему, я, объехав полмира и познакомившись со всеми, кто представлял хоть какой-то интерес, я, которая в состоянии поставить на место любого, должна терпеть присутствие Карло Бонино, считающего, что я слишком блондинка, чтобы быть стильной? Чем этот вульгарный, недалекий человек покорил тебя? Спорим, он начнет поливать тебя грязью, как только ты уйдешь от него?), итак, чтобы не показаться тебе слишком умной, я не стану упоминать имени философа, что сказал: «Ты становишься тем, кто ты есть». Я считаю себя человеком добрым, которому нужно сочувствие, чтобы двигаться вперед. Именно поэтому, когда я чувствую, что меня предали и превратно поняли, я говорю себе: «Хватит!» И своего мнения не меняю.

Я написала это письмо не для того, чтобы обидеть тебя, но потому, что не могла иначе: доброта не исключает способности осуждать других (иначе она превращается в бегство), знать себе цену и ставить на место злых и завистливых людей, отравляющих мне жизнь. В нашем с тобой случае я до последнего надеялась, что ты одумаешься и дашь мне сигнал. Но ты не одумалась. Ну что ж, пусть будет так, теперь ты вне моей жизни, и мне на тебя наплевать. Я разрываю с тобой отношения. Теперь вы с Ритой присоединитесь к тем, кого я предала вечному забвению. Если увидишь меня в ресторане в окружении наших общих друзей, можешь поздороваться, но не подходи к столу.

Лаура Молодец! Ну и письмо! Долой доброту, да здравствует коварство! Хотя тут все написано открытым текстом, никаких намеков и двусмысленных фраз. Лаура открыто направила оружие на врага. Так недолго превратиться в агрессора. Да кому какое до этого дело? На войне нет плохих и хороших; никто никогда не признается в том, насколько он жесток и сколько бед натворил. Обвинять, не дослушав свидетелей, не обращая внимания на другие мнения, — это верный способ осудить невиновного и оправдать виноватого, изначально неверный путь, который может привести к стиранию границ между виной и невинностью. Говорить то, что думаешь, не фильтруя, может только тот, кто не считается с условностями и правилами приличия и не боится прослыть безумным идеалистом.«А Лаура, с тех пор как рассталась с Андреа, пребывала в каком-то пограничном состоянии: ложилась спать, когда все просыпаются, и смеялась, когда надо плакать. В конечном счете победила сила характера, на нее Лаура всегда могла положиться. Она отказалась от любви, приносящей одни только страдания, во имя гордости и собственного достоинства. И чувствовала себя совершенно разбитой, и тонула в океане нестерпимой боли.

 

Глава первая

Уже конец ноября, ничего интересного не произошло. С Паоло все кончено. Разве может роман с женатым телеведущим пережить лето? Любой, кто когда-либо пытался затащить ее в постель, обещал ей золотые горы и клялся в вечной любви, но не мог позволить себе жениться на ней, чтобы успокоить свою мятущуюся душу, полную сомнений, которые превращают его жизнь в царство скуки и хандры и наполняют его существование неприятным ощущением бессмысленности. А ее жизнь — это смятая жестяная банка, кривой дорожный указатель с нечитабельной надписью. Вот и поезд уже уехал в другом направлении и не остановился на ее станции. Ей уже не помогают гадания на картах и на кофейной гуще; никакой астрологический прогноз уже не спасает ее от плохого настроения — все эти средства абсолютно бессильны перед лицом жестокой действительности, как цветочки доктора Баха перед раковой опухолью. Даже походы в спортзал превратились в пытку: все эти бизнес-вумен с золотыми випкарточками никогда не платят ежегодный взнос, а она со своей бледно-зеленой среди них — как представитель рабочего класса, жалкий лузер в этом мире фитнеса для победителей. В этом сезоне с ней не продлили контракт на рекламу матрасов: она больше не будет сниматься в ролике, где беременная женщина нежится на мягком матрасе в два часа ночи. Ей не предлагают ничего интересного или достойного внимания, ничего, что хотя бы отчасти удовлетворило ее потребность появляться на экране. Предлагают исключительно рекламные плакаты трусов, которые расклеиваются в коридорах дискотек, — унизительная работа для профессиональной модели. На последней вечеринке (ее коллеги чуть не упали в обморок) она познакомилась с эмигрантом Лино. Этот парень всегда ходит в коже, ездит только на «порше», у него развязные манеры сексуального гиганта, его карманы набиты деньгами и кокаином. В общем, редкий ублюдок, от которого надо бежать как от чумы, если ты в своем уме и в здравом рассудке, но, к сожалению, именно тогда Сара была в глубокой депрессии и в еще более глубоком финансовом кризисе. На горизонте маячил очередной день рождения, и ей казалось — что терять? В сущности, Лино был не так уж и плох. Он носил только дизайнерскую одежду, водил ее в роскошные рестораны и давал кокаин на халяву. Она тусовалась с ним две недели и уже подумывала о том, как будет расплачиваться, она боролась за скидки так же отчаянно, как с килограммами на степе (оставаться в сороковом размере после тридцати четырех — это подвиг почище геракловых). Лино не собирался жениться на ней. Он все время рассказывал ей о своих богатых друзьях: капиталистах и арабских шейхах, политиках и спортсменах, финансовых магнатах и биржевиках. Он смеялся над ее страстью к контрактам и пробам, и, в некотором смысле, ему удалось утешить ее: кому какое дело до кино и моды, такие, как она, могут грести деньги лопатой! Сара улыбалась. Немного белого порошка, вдох, другой — и конец отчаянию и депрессии. Все кажется возможным: она станет телезвездой, подпишет многомиллионный контракт, а Лино всегда будет у ее ног.

Те же причины заставляют многих мечтающих о славе девушек заниматься проституцией. Работая на разодетых сутенеров, они уверяют себя в том, что это новый тип агента, что в современном мире так принято и что это верный путь к звездности.

 

Глава вторая

Больше двух месяцев они жили с Карло в небольшой, «скромно, но со вкусом» обставленной квартире. Аделе показала себя настоящим воином: она выгнала Карло из дома практически голым. Сыновья разозлились не на шутку и, как два вышколенных сторожевых пса, готовы были выполнить любой приказ обманутой матери, пообещавшей щедро наградить их за добрую службу. В общем, нужно было молиться, чтобы коробки с вещами (костюмами и бельем, шарфами и ботинками, книгами и рукописями) добрались до них целыми и невредимыми. У нее все было еще хуже. Разъяренный муж, вне себя от бессовестного предательства, с дымящимися от ярости ушами, что наслушались сплетен и лжи, пылал ненавистью на вилле в Сиене. Родители не разговаривали с ней, а свекор и свекровь обозвали уличной девкой. Друзья семьи растерялись и не знали, что делать, и весь Монте-Альто ее презирал. Господи, она совершила чудовищную ошибку, нанесла непоправимый удар своей репутации! Вся ее жизнь превратилась в груду обломков. С конца лета она жила в состоянии войны со всем миром, не понимая почему. За что? Неужели можно оказаться по уши в таком дерьме только потому, что ей хотелось комплиментов? Аделе сыграла с ней злую шутку, однако нужно признать, что она отлично справилась с поставленной целью. Одним ударом она погубила их с Карло любовь, разрушила иллюзию их счастья и показала, с какой легкостью можно разрушить многолетний брак, казавшийся таким прочным и нерушимым. Теперь они с Карло сидели в окопе: в темноте и сырости… Опозоренные, они терпели насмешки общества. Их окружала ненависть; казалось, ни один человек не сочувствует им. Она просто не могла себе представить, что можно чувствовать себя такой маленькой и одинокой в большом городе. Как хорошо вечером в деревне! Можно пить чай на веранде, грустить о прошедшем и мечтать о лучшей жизни, той, которой нет да, честно говоря, которой не очень-то и хотелось. А сейчас они с Карло вынуждены жить совместной жизнью, совместной жизнью без общего прошлого и без надежд на общее будущее. И все же они не решались послать все к черту и признаться друг другу, что их судно потерпело кораблекрушение. Как они могли быть такими дураками? О чем они думали? Только умалишенный верит в возможность счастья.

В последние три месяца ее жизнь превратилась в кафкианский кошмар: Аделе застукала их в отеле и выгнала Карло из дома; Лаура прислала жестокое письмо… С тех пор Мария-Роза не может избавиться от чувства вины за попранную дружбу и моральные ценности, отлично понимая, что назад дороги нет. Какой бы ужасной ни казалась тебе твоя жизнь, всегда есть возможность упасть еще ниже, нет пределов человеческому страданию.

Карло все больше уходил в себя, говорил, что очень несчастен, что ему не хватает семейных ужинов, сыновей (плоть от его плоти, кровь от его крови) и даже Аделе: не так-то просто вычеркнуть из своей жизни человека, с которым прожил не один десяток лет, который был рядом в радости и печали. Они почти не занимались сексом и не разговаривали, обмениваясь необходимыми для поддержания видимости отношений любезностями. Они попытались наладить нормальную жизнь: ходить в театр, ужинать в ресторанах, но тень Аделе преследовала их на каждом шагу. Нельзя безнаказанно бросать шестидесятипятилетних жен: все женщины из солидарности становятся на сторону жертвы, а мужчины обращаются с тобой, как с палачом. Да и потом, какие друзья были у Карло? Большому свету чужда искренность и честность. Совершишь ошибку — пеняй на себя: все будут шушукаться за твоей спиной, цинично обсуждать и осуждать твои поступки, смакуя подробности. Господи, ведь Лаура была права! Как жестоко ей пришлось поплатиться за свой поступок! Почему она отвергла Лауру? Почему встала на сторону Питалуги с ее грубой лестью? Настоящая подруга отговорила бы ее, а эта сука, наоборот, подталкивала Марию-Розу к решительным действиям. Без сомнения, она всем растрепала об их с Карло отношениях и тем самым довела Аделе до нужной кондиции… Мария-Роза, которая всегда была доброй и открытой, стала мелочной и подозрительной. Как она может прощать других, если для самой себя у нее не осталось ни жалости, ни утешения? Только теперь она по-настоящему поняла Лауру. Лаура потеряла Стефано совершенно неожиданно, никто не предупреждал ее о надвигающейся беде. Чтобы выжить, ей пришлось превратиться в безжалостного воина. И Лауре не так уж важно, с ней Мария-Роза или против нее. Интересно, а Карло с Марией-Розой или против нее? Ненавидит он ее хотя бы наполовину так же сильно, как она ненавидит его?

 

Глава третья

Уважаемая синьора Серени!

Когда вы прочтете это письмо, меня у же не будет в живых… Уверяю Вас, мы незнакомы, мы ни разу не встречались, даже мельком, и всегда принадлежали к разным кругам общения. Однако за последние два года я не пропустил ни одного четверга, всегда читаю Ваши ответы (и мне нравится смотреть на Вашу фотографию в журнале). Повторяю: Вам не о чем беспокоиться, собираюсь ухаживать за Вами.

Когда-то у меня было два дара: обольщение и чувство юмора, но все в прошлом, вместе с остальной моей жизнью. Когда стоишь у гробовой доски, остроумные высказывания и удачные комплименты становятся для тебя не более чем глупыми играми, единственная цель которых обмануть время, а обмануть время невозможно. Потому что всё умирает, и я умираю. Знаете, смерть не такая уж трагедия, как о ней принято говорить. Просто ты наконец понимаешь всю правду о себе и о своей жизни, и правда эта горькая: то, что я собираюсь рассказать Вам, не слишком поучительно и совсем не делает мне чести. Я предстану перед Вами таким, каков я есть, а не таким, каким мне всегда хотелось быть. Я сбрасываю маску и остаюсь перед Вами обнаженным и беззащитным, я, который воздвиг непробиваемую стену между собой и другими людьми, особенно теми, кто любил меня. Я всегда бежал от нежности и романтики, я давил как червей тех, кто вставал у меня на пути, я заставлял страдать прекрасных женщин, что хотели сделать меня счастливым. Я говорил, что слишком привязан к жене и детям, что работа отнимает веемое время (хотя я всегда находил его для измен жене), я не верил в возможность новой любви. Естественно, друзей у меня почти нет, детьми я совсем не занимался, мы с женой поддерживали видимость добрых отношений, чтобы соблюсти приличия, а на самом деле давно отдалились друг от друга. Сейчас она сидит у изголовья моей кровати, но я не хочу, чтобы она была рядом со мной (помните Франца из «Невыносимой легкости бытия»? Это мой любимый роман). Я терплю ее присутствие, я вижу, как она безропотно исполняет свои супружеские обязанности, но в ее смирении есть оттенок вызова. Я отвожу взгляд, чтобы найти в памяти улыбку женщины, искренне любившей меня. Я жестоко обходился с ней: смеялся над ее мечтами и бросил, когда она попросила у меня большего, чем я хотел ей дать (она всего лишь хотела, чтобы я тоже полюбил ее).

Как долго можно обманывать себя, сколько ошибок нужно совершить, сколько неправильных ходов сделать, прежде чем глаза у тебя откроются? Я начал видеть только сейчас, я прожил свою жизнь слепым, увлеченный лишь карьерным ростом, я думал, что уступить — значит потерять. Только перед смертью мне стало ясно, что я проделал тяжелый путь, но так и не понял зачем. Мне некому довериться, запоздалое раскаяние похоже на малодушие, попахивает страхом смерти, но я никогда не был трусом. Неправда, что семья сплачивается перед лицом беды, по крайней мере не моя. Да и что я дал им, что они теперь могут дать мне? Может быть, психологический комфорт: я был ширмой, которая ограждала их от соблазнов мир, холодным домом, где они всю жизнь зимовали, убежденные, что закаляться полезно для здоровья. Мне еще нет шестидесяти, а я подыхаю. Я не уверен, что жизнь добрых и верных людей намного лучше моей, однако я знаю наверняка, что конец тех, кто всю жизнь пренебрегал чувствами и идеалами, слишком жалок, потому что ничто из того, что они нажили (материальные блага, положение в обществе), не способно дать им утешения. Яне верю, что страдаю за причиненное мною зло, — я причинил его самому себе, прожив бесполезную бессмысленную даже для святого, что уж там говорить о простом смертном.

Зачем я пишу Вам, Лаура? По единственной причине: Вы глубокая и умная женщина, Вы ужасно напоминаете мне ту, что я потерял и не имею никакой возможности обрести вновь. Прошу Вас, не губите свою жизнь, найдите себе нежного, любящего, не слишком амбициозного мужчину.

Поверьте мне, к советам умирающего стоит прислушаться.

С уважением, признательностью и нежностью

Рикардо.

Черт, откуда он взялся, этот Рикардо? Только она начала забывать Андреа, и вот он напомнил ей его улыбку, его взгляд, его запах, и боль, которая, казалось, уже начала утихать, к ней вернулась. Она так долго ждала этих слов от Андреа, а получила их в письме от умирающего незнакомца, в письме, полном мужества, наивности, раскаяния и непрошеных советов (найдите себе любящего мужчину). Поздно. Она уже выиграла один раз Стефано, а в лотерею нельзя выиграть дважды. Жизнь не дает бонусов, но гонит тебя вперед, не оставляя времени на передышку. Жизнь — это гонки на выживание. Она хочет проверить тебя на выносливость, на способность оставаться на коне в любую погоду: и в дождь, и в снег. Ты платишь за свои слабости и за возможность познать себя. Остановишься — проиграл. Нужно бороться непрерывно, не рассчитывая на счастливый случай и удачу. И не надеясь встретить на дороге симпатичного автостопщика.

 

Глава четвертая

— Ничего не понимаю: что значит, ты беременна?

— Это значит, что я жду ребенка, девочку, я на четвертом месяце…

— Ты с ума сошла? Я думал, что все о тебе знаю: среднестатистическая журналистка, редкостная карьеристка, лицемерка, но это…

— Вы все время шутите…

— Я совсем не шучу! Ты вправду беременна?

— Да.

— Молодец, тебе удалось удивить меня, никогда бы не подумал, что ты такая, как все.

— Не поняла…

— Я всегда считал тебя твердой как камень и упрямой как ослица.

— Нужно много работать, чтобы чего-то добиться.

— Тебе столько дерьма пришлось съесть: ты проглотила столько унижений, оскорблений и обид, тебя критиковали все кому не лень.

— Я не виновата в том, что у меня злобные и завистливые коллеги…

— Ладно, бог с ними… От меня ты тоже натерпелась, я орал на тебя и рвал твои статьи…

— Они были не очень, прямо скажем…

— Ты на всех доносила и всем делала гадости, чтобы их не повысили в обход тебя…

— Зато я всегда со всеми соглашалась.

— Это ты своей дочери расскажешь, когда она родится. А мне тут не заливай, я-то все знаю про тебя и про твой нездоровый карьеризм.

— Послушай…

— Ты была моей крепостью, я всегда знал, что могу рассчитывать на тебя, если нужно выполнить приказ и работа дурно пахнет.

— Я верю в иерархию, каждый должен знать свое место.

— Какая, к черту, иерархия! Мне нужны такие, как ты, чтобы компенсировать урон, который наносят работе высокомерные интеллектуалы, попавшие ко мне случайно или по рекомендации.

— В каком-то смысле это комплимент, но я не понимаю…

— Не перебивай меня, я теряю мысль, сегодня мне еще десять человек надо вздрючить. Ты понимаешь, что ставишь крест на своей карьере?

— Да ничего не изменится, я буду работать до последнего, а потом сразу выйду на работу, я уже нашла подходящую девушку.

— Да какое мне дело до твоей прислуги, мне все равно, как ты собираешься наладить у себя дома быт!

— Именно об этом я и хотела поговорить с начальником, то есть с мужчиной, и заверить его в том…

— Мужчиной? Ты что, пьяна, Рита?

— Я?! Нет…

— Хорошо, теперь слушай меня внимательно: ребенок — это не увеселительная поездка за город, не легкое развлечение на досуге. Ты же не кинодива — эти могут позволить себя свалить на год с телеэкранов и отдаться на милость персональных тренеров, массажистов, диетологов, косметологов, гуру и бэбиситтеров трех национальностей.

— Я делаю, что могу: у меня есть родители и толпа добрейших родственников.

— Не может все остаться по-прежнему после рождения ребенка. Ты станешь другим человеком, тебе придется пережить удивительные минуты, у тебя появится желание поработать над своим эго.

— Но у меня нет эго… Я хотела сказать, что никогда не была эгоистичной…

— Все амбиции и мысли о карьере ребенок превращает в пыль, это закон жизни. Кроме каждодневных забот он приносит огромную радость и счастье.

— Я буду стараться изо всех сил.

— Не обманывай себя: ребенок — единственная возможность для такой женщины, как ты, опомниться. Ты избавишься от желания самоутвердиться, от паранойи, что держит тебя на плаву всю жизнь, от желания во что бы то ни стало добиться повышения и перестанешь терпеливо сносить мои выходки.

— Но я не хочу отказываться от карьеры, я никогда не брошу работу, я стану вдвойне ответственно выполнять задания.

— Представь себе: у твоей дочери жар, а ты стоишь и молча слушаешь, как я отчитываю тебя за промахи… Ты готова снова ковыряться в грязном белье третьесортных политиков, колесить по провинции, в то время как твоя дочь просит тебя помочь ей с домашним заданием? Ты, конечно, не ангел, но ты можешь представить себе, что упадешь еще ниже?

— Я все еще не понимаю…

— Материнство — это эмоциональная буря, которую нельзя пережить, если у тебя нет в запасе десяти лет на родительские заботы. Родив ребенка в двадцать, в тридцать лет, ты можешь окунуться в работу с удвоенной силой и добиться всего, но в пятьдесят, поверь мне, слишком поздно…

— Мне странно слышать от тебя такие сентиментальности, поверь, что для меня ничего не изменится.

А для меня изменится! Для твоего блага и для блага твоей дочери я не буду больше использовать тебя, я отпущу тебя с миром, возьму на твое место первого, кто попросится. Ты не будешь больше выполнять грязную работу, но сохранишь свое место и зарплату, будешь спать на работе и растить свою дочь. Кстати, как ты ее назовешь?

— Не знаю, я больше ничего не знаю… Может, назову Валентиной…

— Видишь, говорящее имя! Спорим, ты мечтаешь, чтобы она выросла стройной и красивой, стала моделью или актрисой… Ты представляешь себе, как она будет кружиться в пачке на уроках танцев вместе с другими девочками из хороших семей. Тебе придется водить ее к диетологу и хореографу, к зубному врачу и парикмахеру, у тебя не будет времени на работу. Я поставлю вместо тебя Гандини.

— Я не хочу, чтобы вместо меня кого-то ставили, я выкладывалась по полной, это несправедливо, я не прошу у тебя ничего.

— Никто у меня ничего не просит, но, поверь мне, никто меня и не умоляет уволить его.

— Зачем ты делаешь это для меня?

— Потому что все считают себя незаменимыми, но незаменимых не бывает. Даже меня можно заменить. Таковы жестокие законы новейшей экономики. Ты полезен до тех пор, пока продаешься: продаешь свое время и свою жизнь другим, а тебе за это платят. И, продвигаясь по службе, ты потихоньку превращаешься в патологически несчастного невротика и попросту засранца.

— У тебя нервы железные.

— Какие у меня нервы, не твое дело. Между прочим, я гораздо сильнее, чем обычный человек, не говоря уже о тебе. Ты, Рита, всего лишь маленькая женщина в большом городе, растроганная неожиданной беременностью. Желаю тебе удачи!

Рита почувствовала, что задыхается: она ожидала чего угодно, только не этого, она провела несколько часов перед зеркалом, репетируя, как сообщит радостную новость главному редактору, уверенным тоном, но не слишком эмоционально, чтобы он понял, что для нее по-прежнему важнее ее журналистский долг. Нужно убедить его в том, что она сделает все от нее зависящее, чтобы не бросать работу! Она вернется сразу же после родов, не приходя толком в себя; будет глотать таблетки, чтобы не засыпать на рабочем месте; возьмет няню на целый день. В выходные и праздники с ребенком будет сидеть Джакопо, а она будет отрабатывать свою зарплату и оправдает славу журналистки, готовой работать в Рождество, Новый год и Пасху. Она продумала все возможные реакции, но только не эту, честно говоря совершенно естественную. Она давно знала Кело: у него было чуть больше таланта, чем у нее, всего на грамм, но больше, и он любил поиздеваться над ней. Он придерживался политики золотой середины, между состраданием и презрением. В глубине души Рита знала, что великий и ужасный Маурицио Кело воспримет ее новость без радости. Почему же она не подготовилась как следует?

Почему мы всегда верим в счастливый случай, до последнего надеемся на лучшее и обманываем самих себя? Почему мы пытаемся не замечать того, что происходит прямо у нас под носом? На нее ничего в жизни просто так не падало, ей всего пришлось добиваться своим трудом, неужели она думала, что здесь удастся проскочить? Вот он, ее всемогущий редактор, собирается отравить ей радость от рождения ребенка. Нет, для нее во всем должен быть подвох, теперь ее маленькая дочь отфутболит своей крошечной туфелькой ее выстраданную карьеру к чертовой бабушке. Она чуть не упала в обморок: как можно любить ту, что, не успев родиться, подложила ей такую свинью? Как смеет Валентина сыграть с ней такую шутку? Рита — абсолютный неуч в области чувств, любовь для нее — китайский язык, но она много лет мечтала о ребенке всем своим неумелым сердцем, со всем своим тщеславием и со всей своей неуверенностью. Кто посмеет упрекнуть ее сейчас за припадок злости? Она опять в обиде на весь мир, но теперь ей перешла дорогу не чужая и высокомерная Лаура Серени, но ее собственное отродье по имени Валентина Герардески!

 

Глава пятая

— Меня осенило: я поняла, почему влюбилась в Андреа.

— Я думала, ты поняла уже давно… Нет? Все равно рассказывай.

— Мне хотелось резкого контраста мягкости Стефано, мне хотелось забыть его нежность — как будто этого вовсе не было в моей жизни.

— Почему?

— Потому что я потеряла самое дорогое, что у меня было, и, как это обычно бывает, мучилась чувством вины.

— Но ты ведь ни в чем не виновата, тем более в его смерти.

— Да, но со смертью трудно смириться. Ты уходишь, и через мгновение о тебе уже никто не помнит: слишком много всего происходит в нашей жизни. О тебе произнесут похоронную речь, твою одежду раздадут бедным — и все, чао, что о тебе вспоминать.

— Никто не вечен и ничто не вечно, Лаура, это же очевидно.

— Но неутешительно.

— Куда как неутешительно. Гораздо лучше было бы, если бы не забывали.

— Не знаю, по-моему, можно выжить, только если сотрешь из памяти все начисто.

— Теория немного литературная, но интересная.

— Что ж, ты плати мне за сеансы. Такой изобретательной пациентки тебе больше не найти.

— Я и искать не буду. А ты, Лаура, не пациентка, а умный человек, который хочет разобраться в себе.

— Я умная?

— Перестань, давай дальше.

— Несколько месяцев я не выходила на улицу. Тогда я подумала, что сумасшедшим не так уж плохо живется: они не отвлекаются на каждодневные заботы, их жизненный опыт превращается в мистический… По большому счету, они ничего не теряют, а только выигрывают.

— Я думаю, ты уже забыла, как все это было. У нас удивительная способность переосмысливать боль и перекраивать прошлое… Мы животные, запрограммированные на выживание, помнишь?

— Не знаю, но если ты перестанешь следить за собой, мыть голову, подходить к телефону, посмотришь в глаза своей боли, то сроднишься с ней. Ты же знаешь: чем хуже, тем лучше.

— Чтобы дышать, тоже нужны силы. В состоянии депрессии человеку свойственно винить всех вокруг в своих бедах. Поверь мне, здесь нет никакого мистического опыта. Это поэтические фантазии здоровой женщины вроде тебя.

— Возможно… Но когда ты решаешь вернуться в жизнь, вновь взяться за дело, ты понимаешь, что ничего уже не будет по-прежнему, то есть ясно и понятно. Ты начинаешь заниматься всякой ерундой, завязывать случайные знакомства, встречаться с людьми только для того, чтобы доказать себе, что нет разницы, — как будто эти связи помогут тебе переосмыслить прошлую жизнь и убедить себя в том, что ты потеряла дешевую стекляшку, а не драгоценный бриллиант.

Давай поиграем: выкинем из твоего монолога жалобы и добавим немного хорошего вкуса. Связи не бывают бесполезными, мы начинаем завязывать их уже в детстве, отлично понимая, как устроена жизнь.

— Мы все отлично понимаем, пока взрослые не запудрят нам мозги, не набьют наши головы своими правилами и инструкциями по применению.

— Ты не умеешь играть, Лаура. Ты умеешь только смеяться над собой и над другими, ты все время борешься с мировым злом. Ты не даешь себе передохнуть, успокоиться и расслабиться, тебе все время нужно спрашивать себя зачем и почему.

— Вот именно, почему?

— Чтобы радоваться и удивляться жизни, нужно отдаться ее иррациональности.

— Может, поэтому я отдалась невозможному мужчине?

— По крайней мере, ты открыла в себе что-то новое.

— Невероятно.

— А теперь вернемся к Андреа. Почему ты влюбилась в него?

— Когда ты слишком несчастлива, у тебя нет сил на что-то стоящее. Доброта перестает быть определяющим принципом жизни и приносит только разочарования. Без Стефано я не могла продолжать жить по-старому. Мне нужно было найти новые ориентиры и принципы, потому что в прежние я больше не верила. Чтобы возродиться, мне нужен был сильный, суровый мужчина, такой, как Андреа.

— И, возрождаясь, ты влюбилась в него — или наоборот. Видишь, из всего можно извлечь пользу.

— Если будешь в кризисе, я направлю его к тебе. Людям надо помогать.

— Спасибо, дорогая.

— Пожалуйста. Я возродилась с антиподом Стефано. Амбициозный бизнесмен «все включено»: шофер, жена, загородный дом — вместо молодого идеалиста на скутере, моего на все сто. К сожалению, я преувеличила свои возможности и слишком увлеклась безнадежным проектом по переделыванию Андреа. Глупо. Он никогда бы не полюбил меня.

— Тебе нравится бросать миру вызов, Лаура, ты любишь состояние борьбы, любишь состязания, любишь быть первой.

— Меня сделали такой. Но я все же выделяюсь на общем фоне: я амбициозна, но не агрессивна — я не хожу по трупам; мне противны те, кто побеждает путем устранения конкурентов. Мне частенько не хватает оптимизма, чтобы помогать ближнему, но и не настолько я пессимист, чтобы восхищаться жестокостью и злобой власть имущих.

— И в итоге?

— Кто хочет побеждать, пусть сражается честно, не нападая сзади исподтишка. Андреа был достойным противником, мы сражались честно, лицом к лицу. Но в какой-то момент мне пришлось покориться. Я не могу всегда жить в состоянии войны — впадаю в депрессию.

— Видишь, ты уже многое поняла.

— Да, но от этого не легче.

— Да иди ты! Если ты ко мне пришла, значит, произошли какие-то изменения. Посмотри на себя! У тебя румянец, как у молодой крестьянки, ты свежа, как майская роза, цветешь и пахнешь, как никогда. Не верю, что ты пришла говорить только об Андреа.

— Нет, конечно. На самом деле, я хочу попросить у дона Джузеппе место в его новой коммуне в Монте-Альто. Уеду из Милана, квартиру сдам Гае за умеренную цену, она перестанет зашиваться, а я оставлю себе пристанище на всякий случай.

— Ты как следует подумала? А работа?

— Я возьму с собой компьютер и буду писать, то есть делать то, что делала всю жизнь. Только в лучших декорациях.

— Будешь писать про пластическую хирургию? Я прочла отрывок, и мне понравилось. Все женщины мира будут благодарны тебе по гроб жизни.

— Франческо говорит: «Спасательная шлюпка для женщин, попавших в коварные сети постмодернизма».

— Ну, так давай, вперед, сделай это! Перед лицом отчаяния…

— Я уже почти закончила, книга выйдет где-то через полгода, в конце весны, потом промо-тур — буду носиться как ошпаренная по всем городам Италии.

— Разве работа в коммуне не займет все твое время?

— Полная занятость — иллюзия, как и большая любовь. Я всегда встречалась с двумя-тремя парнями одновременно, и ничего, еще и на работу оставалось время.

— Попытка не пытка, но расскажи мне поподробнее.

— Монте-Альто — чуть больше ста километров, не тронутых цивилизацией, — идеальное место для отдыха и прогулок. Достойным людям не нужно одобрения святых, чтобы делать добрые дела. Помогать наркоманам и алкоголикам — не значит превратиться в отшельника и затеряться в песках Сахары. Я хочу помогать людям, кто мне может запретить это? Я найду способ, как совместить приятное с полезным.

— Вот отсюда поподробнее, пожалуйста.

— Щедрость не принято выпячивать. Часто у него бывают неприятности. Если моя известность сможет ему хоть как-то помочь, отлично. Я решила бороться со злом и несчастьями других всеми возможными способами.

— Я вижу, ты все хорошо обдумала, прежде чем идти к дону Джузеппе. Ты — клинический случай, Лаура, я умываю руки. У тебя как будто шило в заднице, поверить не могу, что ты уже час спокойно сидишь на стуле.

— Если быть точной — только сорок минут. И мне пора.

— Дай мне знать, чем все закончится.

— Все закончится великолепно, я чувствую.

 

Глава шестая

ОН шел домой, хотя у него не было никакого желания идти домой. Он возвращался в «любовное гнездышко»: восемьдесят квадратных метров, заставленных всяким хламом. Эта квартира подошла бы Леле — его младшему сыну, а не известному журналисту шестидесяти лет. Начинать все сначала: нанимать прислугу, покупать мебель, выбирать ковры и обои — какой абсурд! Ох, не ценил он инерцию и способность человека адаптироваться даже к тому, что ему не нравится, что он уже и не помнит, как выбирал. Ценил бы — жил бы сейчас припеваючи, не мучаясь чувством вины и не горюя по безвозвратно утерянному благополучию. Жил бы с нелюбимой женой, с бестолковыми сыновьями, в удобной квартире, где ему все давно разонравилось. Взглянув на свою жизнь со стороны, он увидел, что он — неудачник. А что такое семья? Панацея, лучшее оправдание жизненным промахам, бесформенное образование, которое со временем обретает гармонию: жертвы не мучаются чувством вины. Вот почему ни один мужчина не бросит вдруг свое железное алиби — семью. Вот почему многие женщины, отказавшись от утопичной идеи создать идеальную семью, начинают жить свободно и счастливо. Ад еле, например, отлично проводит время в окружении толпы воздыхателей. Безумие какое-то! Действительность превзошла все предположения. Естественно, победила женщина, она практичнее и умнее в житейских делах. Аделе всегда знала, чего хочет, в то время как он не понимал уже ничего — ни насчет прошлого, ни насчет будущего. Господи, как сложно жить на свете! Он не стал ни большим писателем, ни хорошим редактором; он носился со своими амбициями, только чтобы отвлечься от скуки повседневности, и, думая, что забавляется, наделал столько глупостей! Многие считали его тщеславной пустышкой. Но как бы там ни было, разве может один-единственный поступок свести на нет всю жизнь? Есть ли на свете хоть один человек, который знает, как надо жить? Взять хотя бы эту самоуверенную дурочку Серени, что назвала его старым жмотом. Удалось ли ей избежать банальности жизни? Эту роскошную девицу видно издалека: она как светофор. Свита совершенно не интересующих ее поклонников прет на красный, будучи уверены, что горит зеленый — классический пример взаимного непонимания полов. Сразу видно, что Лаура несчастлива или из-за невозможности любви, или (что еще хуже) из-за погибшего возлюбленного (дорогой Стефано — еще один самонадеянный юнец). Вывод простой: в один прекрасный день все мы встаем перед выбором: продолжать кривляться дальше или получить ножом в живот. Аделе со своими деньгами превратила его жизнь в многолетнее пиршество, на котором они обжирались с утра до вечера, не задумываясь, что празднуют и кого чествуют, но без нее он почувствовал себя одиноким, никому не нужным и неубедительным. Если теперь не нужно отдавать себя жене и детям, то что ему с собой делать? Если он не муж и не отец, то кто он, черт возьми? Иисус на кресте, распятый собственной несостоятельностью. Вот почему он влюбился в Марию-Розу: она заставила его почувствовать себя важным, живым, интересным и реализовавшимся. Но недолго им пришлось обманываться. Их любовь была спровоцирована притупившимися чувствами к законным супругам. Их роман развивался независимо от его воли. Какой нормальный человек бросится в пучину новой страсти без спасательного круга на склоне лет? Молодец Аделе! Руководствуясь своей примитивной мудростью, попала в самое яблочко: она знала, что в итоге в дерьме окажется именно он, свалившись с небес на самое дно своей новой любви, так быстро превратившейся в привычку. Она осталась в своей изящно обставленной квартире с кухней, полной запасов на черный день; с глупыми детьми, которые всегда останутся детьми (а значит, всегда будут приятнее чужих дураков), с друзьями, всегда предпочитавшими вкусные пироги Аделе словесному поносу Марии-Розы. Господи, сколько она говорит! Ее рот никогда не закрывается, даже сейчас, когда она сама понимает, что надо помолчать, а не изливать обиду на жизнь, столь не похожую на мечты. Почему у них ничего не получилось? Почему им не удалось насладиться свободой и счастьем, раз в жизни вырвавшись из цепких лап супружества? Он вставил ключ в замочную скважину с таким чувством, как будто за дверью его ждет враг.

Враг, который считает, что его обокрали, и очень на это зол; враг, еще не привыкший к наркотику лжи и не усмиренный ежедневными сценами. Поскольку жизнь — это комедия, нужно хорошо выучить роли, чтобы достигнуть вожделенного компромисса. Пока что он и Мария-Роза были дилетантами, неофитами, актерами, только что поступившими в театр, они не знали, куда девать руки, и не умели декламировать; они еще не поставили собственную пьесу. Безграмотные, совершенно беспомощные, они просто не могли прочесть своих реплик. Два отчаявшихся человека не знали, что им делать: плакать или смеяться.

 

Глава седьмая

Наконец-то она приехала, куда нужно. Гадкий утенок превратился в лебедя: часто мы бываем несчастны просто потому, что ошибаемся адресом. Бодрым шагом она пересекла парк, фауну которого в тот день представляли одинокие люди с собаками, фанаты пешей ходьбы, влюбленные парочки, мрачные пенсионеры, шатающиеся без дела подростки и обедающие на воздухе служащие. Вот и коровник-место, где людские кошмары превращались в воспоминания и жизнь возрождалась из пепла. А вот и он сам: дон Джузеппе обедал во внутреннем дворике и наслаждался зимним солнцем в компании нескольких детей и воспитателей. Казалось, он совсем не удивился, увидев Лауру, хотя вид у него был довольный.

— Все же решилась навестить меня? Я тебя уже заждался.

— Женщинам, чтобы собраться, нужно столько всего сделать, что страшно подумать.

— Поешь с нами? Только придется довольствоваться курицей. Это уже трехсотая за зиму, мы ведь здесь живем на пожертвования, выбирать не приходится.

— Я обожаю курицу! Пахнет вкусно!

— Молодец, скажи это нашему повару Альфонсо, он сейчас на грани нервного срыва. Вчера он предложил нам разнообразия ради приготовить курицу по-флотски, представляешь?

— Необходимость оттачивает ум.

— Иногда. Давай пересядем за тот столик у окна? Там и поговорим.

— Отлично.

— Ну, что расскажешь?

— Расскажу, что уезжаю.

— Куда?

— На виллу Гуэрри в Монте-Альто, где собираюсь осесть и помочь тебе с твоей новой коммуной, если ты, конечно, меня возьмешь… Мы с тобой на «ты»?

— Разумеется, я же не могу взять незнакомую женщину.

— Это значит «да»? Заметано? Так быстро? Мы даже курицу попробовать не успели.

— У тебя странное представление о делах, Лаура. Ты понимаешь, что тебе придется вести совсем другую жизнь? Управлять коммуной — нешуточное дело.

— Я справлюсь с любыми трудностями, не бойся, я тебя не подведу. Все эти месяцы я держала связь с Тоеской и Гуэрри.

— Действовала втихаря…

— Нет, просто, прежде чем говорить с тобой, хотела убедиться, что мои намерения серьезны… даже если могу гарантировать свое участие только в настоящем, а не в будущем.

— Чтобы что-то сделать, настоящего вполне достаточно. Часто люди вообще ничего не делают, боясь быть непоследовательными. Передумать можно всегда.

— Я чувствовала, что смогу тебя убедить. Ты такой же безумец, как я, если не больше!

— Я решил назвать виллу Гуэрри «Сумасшедший дом». Тебе нравится?

— «Сумасшедший дом»? Да, очень мило, Стефано бы понравилось.

— Стефано?

— Мой муж, он умер семь лет назад.

— Он бы гордился тобой сейчас.

— Наверное. Думаю, что да. А может, и нет, он обычно притормаживал меня, когда я слишком увлекалась.

— Лаура, ты прекрасно знаешь, нельзя начинать никакое дело, не загоревшись. Многие считают нас, священников, слегка чокнутыми, странноватыми.

— Почему?

Потому что это правда. Разве можно, будучи в здравом рассудке, бороться с наркоманией, помогать сиротам, спасать от смерти замерзающих на улице бомжей, ясно представляя себе масштабы трагедии и свои ничтожные возможности? Нет, для этого нужно зажмурить глаза, вооружиться безусловной верой в себя, в людскую доброту и щедрость и более всего в Божественное Провидение.

— Возможно, в первую очередь нужно избавиться от собственного перфекционизма, впасть в состояние наивности и простодушия, и тогда никакая реальность тебя не победит.

— Да. Делаешь вид, что не замечаешь ее и не понимаешь, — и вдруг начинаешь преодолевать ее легко, без усилий. Вот так и получаются чудеса. Вот тебе объяснение чуда святого Януария! Например, как ты объяснишь тот факт, что чем больше у нас нуждающихся, тем больше у нас еды?

— Не знаю. Может, вы заговорили банкиров на щедрость?

— Почти. Просто тому, кто нам помогает, не нужен очередной святой мученик постмодернистского разлива.

— Сколько у тебя коммун?

— По всей Италии — сорок. С «Сумасшедшим домом» будет сорок одна.

— Так как ты поступишь со мной?

— Когда ко мне приходит кто-то с твоей решимостью, с твоей честностью, я не могу не поверить такому человеку. Я не анализирую, и логика здесь ни при чем. Я доверяю своей интуиции. Ты знаешь, что я могу платить тебе только символически?

— Мне не нужна зарплата. Жить в «Сумасшедшем доме» не слишком разорительно. Я буду продолжать вести рубрику, сдавать дом в Милане и получать проценты от продажи моих книг. В Монте-Альто мне этого хватит с лихвой.

— Я знал, что ты так скажешь. Видишь, какая интуиция?

— Ты действительно во всех так уверен?

— Нет, иногда я не уверен даже в себе, но если не рисковать, не экспериментировать, не ошибаться, мы никогда не сдвинемся с места.

— И никогда не перестанем ругать все вокруг, включая эту курицу, которая, кстати, жестковата… Никогда не перестанем жаловаться и сетовать на то, что от нас ничего не зависит.

— Жизнь — это испытание терпения, а не ума. Запомни это, Лаура. Когда ты теряешь что-то важное и дорогое, то чувствуешь усталость и подавленность, и тебе хочется все бросить, опустить руки… Ты можешь так и сделать, ничего страшного. Во всяком случае, ты пыталась что-то сделать. Или ты вдруг понимаешь, что тебя использовали, увидев, какая пропасть лежит между идеей и ее воплощением.

Да, дон, так и есть. Я отлично знаю, как трудно жить на свете, но сейчас мне бы хотелось сосредоточиться на нашем проекте. Я чувствую, что, как никогда, полна сил. Я слишком долго переживала свой кризис, и за это время на свет вылупились несколько позитивных решений: я хочу наладить нормальную жизнь в коммуне, хочу жить и работать там, а не блистать на улице Дамаске

— Добавишь что-нибудь к бесплатному энтузиазму?

— Да. Я собираюсь втянуть в это дело писателей, режиссеров, музыкантов. Организуем спектакли и стажировки для детей, чтобы они могли развивать свои способности.

— Отличная мысль. Многие начинают принимать наркотики оттого, что им нечем заняться, некуда пойти. Только не думай, что все сразу получится: в борьбе с неуверенностью, скукой, пассивностью и отчаянием недостаточно бывает одного средства.

— Часть дома я бы переделала под гостиницу, чтобы принимать там друзей и знакомых за деньги. Вот увидишь, они будут записываться за полгода, чтобы отдохнуть в таком месте. Ведь в этом месте сконцентрировано столько положительной энергии, энергии возрождения! Подумай, люди платят миллионы за отдых в ужасающих beauty farm…

— Достижения западного прогресса…

— Вот увидишь, моя деятельность вдохновит детей, они увидят, что можно быть честолюбивым, но добрым, зарабатывать деньги и при этом оставаться хорошим человеком. Ведь часто дети видят взрослых такими, какие они есть, — бессовестными карьеристами, и это их отвращает.

— В чем ты не испытываешь недостатка, так это в уверенности, Лаура.

— Ты прав, дон. Я эгоцентрична и высокомерна, ты должен это знать.

— Теперь знаю. Я сказал тебе, что священники слегка чокнутые, но не совсем же. В любом случае, есть грехи и пострашней высокомерия. А тот, кто верит в себя, верит и в свою способность помочь другим.

— Сколько человек поселится там сразу?

— Помещение довольно небольшое: пока у нас нет денег на ремонт и перестройку. Сейчас там хватит места на шестнадцать человек, но мы повезем туда двенадцать.

— Почему?

— Ты оглянуться не успеешь, как их окажется как минимум восемнадцать. Причем эти трое или четверо детей, которые придут сами, не смогут заплатить ни евро. Однажды ты просто увидишь их у ворот, они будут просить помощи, и не сможешь им отказать.

— Разве нет определенного порядка вступления в коммуну?

— Конечно, есть, но он длинный и сложный. Помогать людям не так-то просто, бюрократия — страшная вещь. Короче говоря, мы принимаем каждого, кто постучит в нашу дверь. Не зря же мы полусумасшедшие священники!

— На что я могу там рассчитывать?

На двоих воспитателей — они переезжают из одной коммуны в другую, у них огромный опыт; на психолога, на одну волонтерку (она будет готовить и убираться) и на Паолетту — единственную свободную сейчас секретаршу. Тебе нужно будет организовать прием новых добровольцев, заинтересовать местных жителей и решить все административные вопросы с мэром и его помощниками. Последнее невероятно скучно.

— Хорошее начало… Можем ли мы рассчитывать на что-нибудь, кроме государственных субсидий?

— Все зависит от тебя. Вдруг ты сможешь сделать наш «Сумасшедший дом» прибыльным? Мне никогда это не удавалось!

— У меня уже давно в голове вертится мысль о благотворительном рынке, я даже написала об этом мэру Милана, но он не ответил. Идея такая: у богатых женщин шкафы ломятся от дорогой одежды, они почти никогда не надевают одно и то же платье дважды. На складах фирменных магазинов полно непроданной одежды прошлых сезонов. Мы заберем у них все это и будем продавать у себя на рынке. Из тканей можно шить сумки, шарфы, подушки, скатерти — ведь девушкам нужно получать профессию? Устроим собственную мастерскую!

— Лаура, подростки в состоянии дезинтоксикации нестабильны и неуравновешенны, им нельзя давать денег, а чувства ответственности они просто не вынесут. Все это ты скоро поймешь сама, а сейчас притормози немного свой творческий порыв и сконцентрируйся на каком-нибудь одном проекте. Со временем организуешь и рынок, и мастерскую. Таким, как ты, я обычно предоставляю полную свободу действий!

— Тогда я съезжу в Монте-Альто на несколько дней, посмотрю, что там происходит, уточню количество комнат, выберу место под магазин и начну разбирать свою квартиру. Там столько барахла, что можно всю деревню одеть.

— Тебе нужна помощь при переезде?

— Да, но пока я еще не решила, что повезу с собой. Забыла рассказать про рекламу, я могла бы рекламировать наш дом на телевидении, когда буду представлять свою книгу против пластической хирургии.

— Осторожно. Они будут провоцировать тебя на неосторожные высказывания, будут ловить на оговорках и упрекать в том, что ты занимаешься саморекламой.

— Пусть говорят, что хотят. Чужое мнение меня никогда не интересовало, в этом плане я непрошибаемая… Это твои слова!

— Я их отлично помню. Твое интервью — одно из немногих, в которых я узнал себя. Прочитал и сказал: «Вот это я!»

— Сколько всего ты мне еще должен рассказать!

— Подумай лучше о себе, Лаура. Подумай о том, что теперь ты будешь смотреть на мир, катаясь на сломанном велосипеде. Ноябрь уже заканчивается. Ты успеешь организовать достойное Рождество нашим ребяткам?

— Более чем достойное, повеселимся на славу!

— А теперь принимайся за свою курицу, она совсем остыла!

 

Глава восьмая

Обычный ресторан, куда приводят женщин, прежде чем переспать с ними: приглушенный свет, отличное рыбное меню, дорогие вина, внимательный, но не навязчивый официант. Она сидела напротив, ее черная блузка обтягивала большую упругую грудь (вот это буфера!). За этой тридцатилетней женщиной он ухаживал уже неделю. Только лицо ее, не обезображенное интеллектом, оставляло желать лучшего: слишком длинное, оно напоминало морду лошади. Он не мог не сравнивать ее с Лаурой и вынужден был признать, что она во всем проигрывала Лауре. Больше всего ему нравилась естественность Лауры: шаловливость и в то же время спокойствие (редкое для женщины), с которым та уверенно брала в руки лук и метко пускала стрелу симпатии. Лаура никогда не притворялась, не разыгрывала комедий; если нужно было что-то сказать, она говорила прямо, без намеков и жеманства. Как интересно было с ней разговаривать! Их разговоры напоминали игру в теннис, когда каждую фразу отбиваешь, как мяч: туда — сюда, без остановки! Ему нравилось раззадоривать Лауру; беседы с ней были изысканным удовольствием. С Лаурой он чувствовал себя не так одиноко. По большому счету, взрослая жизнь — это смертельная скука, но если рядом с тобой есть женщина, которая разделяет твои самые сокровенные мысли, жизнь кажется вполне сносной. А эта Корина сидит и без конца цитирует стихи Неруды и романы Альенде: типичный пример мещаночки, притворяющейся умной и интересной. Мало ей литературных банальностей, она ударилась в рассуждения о пацифизме и о проблемах экологии — так хочет произвести на него впечатление. Он чуть не заснул от скуки. Он тоже не блистал оригинальностью: несколько бесцветных комплиментов: «Ты слишком взрослая для своих лет», «Как ты сегодня красива», «Готов поспорить: у тебя толпа поклонников»… Сколько лжи, чтобы затащить в постель девицу, причем, возможно, полную дуру! Куда честнее играть в открытую! Например, спросить, какой у нее размер груди; какую позу из Камасутры она предпочитает; а как носит чулки — на резинке или на поясе? Но пусть беседа не клеится, пусть до десерта из сил выбьешься, изобретая темы для разговора, пусть Корина, мягко говоря, не возбуждает его своими жалкими потугами на интеллектуальность, это все равно лучше, чем сидеть дома, где атмосфера с каждым днем накаляется все больше. Елена становится все грустнее, дочь — все раздражительнее; служанка все смелее показывает свое истинное лицо: грубая баба, страшная, как смерть. Почему он не покончил со всем этим раньше, когда рядом была Лаура — любимая женщина, на которую всегда можно положиться? Откровенно говоря, Лаура никогда не просила его бросить семью и уйти к ней, она хотела только, чтобы он был нежнее, внимательнее. Возможно, ласкового сообщения на автоответчик было бы достаточно…

— Я оставила тебе сообщение на автоответчик — это цитата из моего любимого писателя Паоло Коэльо… Прослушаешь, когда вернешься домой…

— Я не собираюсь возвращаться домой. Куда ты хочешь пойти, Корина?

— Я не знаю, реши сам.

— Может, к тебе?

— Да…

— Тогда пойдем, я попрошу счет. Слишком легкая добыча! Дешевка! Готова сдаться без боя — романтический ужин, небрежные ухаживания на скорую руку — и она раздвигает ноги по первому зову любого женатого засранца, вроде него. С Лаурой так просто никогда не получалось. Она не пускала его к себе, заставляла тратить бешеные деньги на пятизвездочные отели, на загородные мотели и была права: во всем остальном он скуп; что касается чувств, он хуже старого скряги; и справедливо, чтобы хотя бы в постели она получала свое. Мужчины так устроены: если он хочет тебя трахнуть, ты можешь требовать все что захочешь: номер в «Савое» и лангуста с шампанским. Бедная Корина, ты жалкий дилетант! Ты согласна впустить меня в свою скромную квартирку, когда можешь рассчитывать на имперскую роскошь. Какая чушь весь этот феминизм! В постели стираются все различия, все законы теряют силу, там раскрывается правда о человеке. Только в постели Лаура замолкала и переставала иронизировать; она превращалась в маленькую девочку, беззащитную крошку, которую терзал злой волк. Ее застенчивость возбуждала его, он любил расшевелить ее сдержанность. В постели она не пыталась командовать, предлагать, настаивать. Броня рассыпалась, и она оставалась обнаженной, беззащитной и нежной прекрасной женщиной. И тело ее льнуло к его телу.

Стоп, хватит воспоминаний. Сейчас он должен выполнить свой мужской долг: поразвлечься на славу с этой лошадкой в ее одиноком логове с чистыми полотенцами в ванной и фотографией бывшего парня на столике в спальне. Не то чтобы он умирал от страсти, но уже почти Рождество, и нужно как-то утешиться перед предстоящими семейными каникулами.

 

Глава девятая

Господи, какой бардак: коробки, забытые подарки, пыль, старые журналы. Вот почему никто не хочет менять жизнь: чтобы не переезжать. Привычная обстановка, привычный вид из окна, любимый бар на углу, кресла и диваны, на которых так здорово поваляться и помечтать — вот это и называется домом, где каждая трещинка кажется знакомой и родной. Топо носился взад и вперед по перевернутой вверх дном квартире, напоминающей сейчас парк аттракционов, построенных специально для того, чтобы испытать твою смелость. Топо счастлив пережить любое приключение. Он не знает, что такое ответственность, для этого есть хозяйка: это она заботится о нем, ухаживает за ним, ведет хозяйство и сводит концы с концами. Топо доверял ей слепо. Везет собакам: можно ни о чем не думать. А Лауру между тем начинали одолевать сомнения: слишком резко изменяла она свою жизнь, а человек слаб. В этом большом доме, забитом всяким хламом (великое множество книг, одежды, туфель и прочего), она прожила много счастливых дней, а уезжая, мы вспоминаем плохое совсем в ином свете. Даже меланхолия становится интересной. Слава богу, сейчас придет Гая, спасет ее от тягостных мыслей и скрасит отъезд. Она вздохнула с облегчением, представив себе восторг Луки и томную лень Мичи. По крайней мере, у нее будет куда вернуться, если что… Ведь она совсем одна, у нее нет любящих родителей: мать путешествует по дорогим курортам, швыряя деньги на ветер в компании молодых любовников; отец не появлялся с тех пор, как женился во второй раз, дабы забыть первую жену (как осудить его?) и дочь (как простить его?) и построить новое счастье за тысячу миль от прежнего. Как она в детстве ревновала его к своим сводным братьям! Может, именно поэтому и отказалась от мысли завести детей, и ни при чем здесь все эти новомодные теории: мы слишком зациклены на себе, дальше своего носа ничего не видим. А что, если коммуна в Монте-Альто — всего лишь очередное воплощение ее привычки одалживать себе семью на время? Лаура полюбила мать Стефано (как и все простые люди, она была доброй и щедрой, без изысков и претензий) больше, чем свою. Они навещали ее каждые выходные. Чтобы не пропустить их появления, она ждала их на балконе, а потом, пока они уплетали равиоли и русский салат, подробно рассказывала о том, что произошло за неделю. Сколько же Лаура не была у нее? Нужно будет навестить старушку. Перед лицом беды бессильны логика и здравый смысл, беда — как стихийное бедствие. Когда Лаура поняла это, она попыталась убежать от отчаяния: убежать как можно дальше и как можно быстрей. А как пережила потерю любимого сына мать Стефано? Ведь ее тогда покинула и Лаура! Она исчезла, почувствовав, что разделить боль тяжелее, чем переплыть море во время шторма. Что лучше: утонуть вдвоем или спастись одной? Легче заботиться о десятке, сотне отчаявшихся, чем утешить одну плачущую мать. Легче решать глобальные проблемы человечества, чем помочь одному человеку.

— Тетя, можно?

— А, Лукино, как хорошо, что вы пришли! А то я совсем загрустила…

— Может быть, ты одумалась? Смотри, все можно переиграть, я еще не разговаривала со своей квартирной хозяйкой. Бросить такую квартиру, бросить налаженную жизнь — и ради чего? С этим твоим безумным проектом «Монте-Альто» ты просто превзошла себя!

— Нужна смелость, чтобы победить эгоизм… Как тебе такая метафора?

— Никак, достойна Ромхэло Баттанти.

— Истинная проститутка пера… Однако его книги всегда в лидерах продаж. Ладно, только не говори мне, что мысль переехать сюда тебя не радует.

— Конечно, радует, я же не идиотка… Ты безусловно выполнила свою гуманитарную миссию: спасла меня, несчастную, от многотысячного долга за квартиру; теперь я буду платить в два раза меньше за в три раза большее пространство. Но… ты уверена, что не слишком расщедрилась?

— Уверена ли я, что не упрекну себя потом за великодушие на грани патернализма?

— Ты же не виновата, что у тебя такая несчастная подруга! Ты не боишься, что сократишь между нами пропасть, помогая мне? Или даже пойдешь дальше: разрушишь собственную жизнь. Последнее у тебя отлично получается. Лаура, опомнись: какая из тебя святая мученица, ни характер не подходит, ни внешность.

— Тетя Лаура, я буду так рад жить у тебя. Мне так нравится твоя ванна с пузыриками и большой телевизор… Жаль, что Топо не останется. Может, ты его нам отдашь?

— Ему будет лучше в деревне, он сможет целый день проводить на свежем воздухе.

— Да, но в Милане его дом…

— Какой хитрюга наш Лука! Мама тоже довольна, теперь у нее будет собственный кабинет.

— Понял? Дай ей спокойно поработать. Мне показалось или звонил домофон? Гая, спроси кто.

— Это Франческо. Поднимайся!

— Ах да, чуть не забыла, я же пригласила его на ужин. Он должен принести мне письма, не хочу тащиться в редакцию на другой конец города.

— Ах ты, меркантильная душа! Как только ты будешь жить без услужливых кавалеров?

— Найду себе новых, на побережье полно крепких ребят.

— Вселяет надежду. Слава богу, волонтерство не поцарапало твою броню… Лука, открой, пожалуйста, дверь.

— Побежал как ошпаренный… Ты заметила, что Лука обожает Франческо? Может, вам пожениться?

— Лаура, ты собралась устроить жизнь всему миру? Как тебе вбить в голову, что некоторые вещи невозможно запланировать. Они либо случаются, либо нет — и все. И потом, сдается мне, что этим летом мой потенциальный муж целовал кого-то другого…

— Не делай вид, что ревнуешь. Одно совсем не исключает другого. Что за глупая категоричность… А малыш неплохо разбирается в людях.

— Можно войти? Ну что, трещотки, кому кости моете? Черт возьми, ну и беспорядок! Здесь одежды и еды на целый полк!

— Пойди посмотри, сколько там туфель! Как у принцессы… Мама такие никогда не покупает…

— Это точно, после того как я сломала спину, свалившись с этой чертовой лестницы, хожу чуть ли не в тапках…

— Франчи, ты письма принес?

— Конечно. Вот, как всегда, целая куча. Не понимаю, как все эти женщины доверяются тебе. Мир сошел с ума и все женщины вместе с ним.

— Без мужчин здесь тоже не обошлось.

— А я доверяю тете Лауре.

— Видишь? Устами младенца… А теперь исчезните все трое. Идите на кухню, я набила холодильник всевозможными вкусностями, полмагазина скупила. Осталось определиться, кто будет готовить.

— Вот вам и обратная сторона медали! Ах ты, коварная, сменила оперенье, но не сущность.

— По-моему, тебе стоит подумать, Гая, не кроется ли здесь какой подвох, а то арендная плата подозрительно низкая.

— Тебе меня не напугать. Как переводчик я всегда в зависимом положении, всю жизнь подавляю свою креативность. Ну что ж, пойдем творить кулинарные шедевры.

— А мы будем твоими ассистентами: мы будем все пробовать… Правда, Лука?

— Молодцы, а теперь давайте марш на кухню, мне надо работать! Вперед, шевелитесь!

Когда в твоем доме слышны голоса любимых людей, он сразу становится осмысленным и веселым. Почему семьи так часто несчастны? Неужели на каком-то мистическом кастинге специально подбирают людей, не подходящих друг другу? Франческо и Клаудиа, Андреа и Елена, ее отец и мать… Или в брачном контракте есть особый пункт, в соответствии с которым любовь нужно посыпать нафталином, упрятать в бабушкин сундук и, вооружившись терпением, горькими упреками и нудными нотациями, посвятить себя домашним обязанностям и супружескому долгу. Черт его знает. На ток-шоу и на официальных обедах кто-нибудь всегда утверждает, что любит свою жену (или мужа) как в первый день знакомства. Какая чушь! Лаура никогда в это не верила. Страсть растет, когда нет возможности ее удовлетворить, а привычка убивает страсть. Уж кому, как не Лауре, бывшей любовнице женатого человека, это знать? Снова она одна, снова не у дел. А у кого положение лучше? Объективности не существует, это трюк иллюзионистов, человек всегда осуждает других и слепо верит в то, во что хочет верить. Все, хватит, пора работать. Нужно выбрать какое-нибудь письмо. Лаура быстро просматривала все письма, ища или необычный почерк, или смешное начало, или интересную подробность. А можно выбрать письмо, написанное на бумаге самого подходящего к ее настроению цвета. Ей самой казалось сомнительной радостью попасться в руки такой никудышной советчицы, как она. Но, черт побери, не так-то просто поймать за хвост удачу.

Рим, обычный день, в отчаянии

Привет, Лаура!

Меня зовут Сара (если опубликуешь письмо, измени имя), я девушка по вызову (именно так). Я думаю, мы примерно одного возраста, поэтому обращаюсь на «ты», хотя между нами огромная пропасть двух непохожих жизней (ты, должно быть, гордишься своей, а я не могу не стыдиться моей).

Почему я пишу именно тебе? Ответ прост: пока я всеми правдами и неправдами пыталась прославиться, я так и не нашла (да и не искала) ни одной настоящей подруги; папе с мамой я не могу рассказать правду, а мужчины (которых у меня было слишком много еще до того, как я стала профессионалкой) всегда только использовали меня, и я не доверяю им. Ты — пример того, кем я могла бы стать, если бы не встретила второклассного рекламного режиссера и он не запудрил бы мне мозги первоклассной чушью (он был первым, кто оказался в моей постели, чтобы помочь мне). «Как ты красива, ты самая красивая девушка из всех, с кем я знаком», «Твое лицо создано для экрана», «Увидишь, куда я помогу тебе пробиться»… Ты знаешь, как действуют эти сладкие речи, эти обещания мировой славы на наивных провинциалок? Избалованная, как все единственные дети в семье, слишком элегантная и утонченная для своего убогого круга, слишком амбициозная, чтобы довольствоваться достигнутым, но недостаточно умная, чтобы серьезно учиться и по-настоящему поверить в себя. Так прошла молодость — в мечтах о карьере актрисы, топ-модели, в общем, кого угодно, только бы не учиться. Я продолжала терять драгоценное время, бросила университет, и в один прекрасный день стало слишком поздно. Как я могла сказать родителям: никто в меня не верит так, как вы, никто меня не любит так, как Марчелло, которого я бросила только за то, что он работает зубным техником? В школе я училась кое-как, зарабатывать начала рано. Снималась в рекламе. Что я только не рекламировала, каждый божий день по три-четыре пробы, как тут не провалить экзамен по итальянской литературе?

Почему я рассказываю тебе все это? Зачем я описываю свои неудачи? Ты мне не подруга, не родственница, тем более не священник. Я не хочу, чтобы ты опубликовала это письмо, не верю, что твои слова смогут помочь мне, но ты мне нравишься, и я доверяю тебе.

Знаешь, как превратиться в проститутку? Я расскажу. Представь, что тебе тридцать четыре года, тебе не хочется в тысячный раз просить у родителей в долг, ты не можешь им больше рассказывать про то, как очередная возможность ускользнула от тебя, ты только что не прошла кастинг, потому что тебе на десять лет больше, чем нужно, и уже понятно, что твой поезд ушел, а следующего не будет. У тебя нет ни одного неженатого или необрученного знакомого мужчины, в субботу ты идешь в ночной клуб на очередную работу для тех, кому за тридцать ( танцуешь на подиуме в одних трусах, обнимаясь с шестом), а потом знакомишься с мужиком, набитым деньгами и кокаином, который говорит тебе: «Не так уж все плохо, вместо того чтобы ехать по автостраде, ты решила лезть на гору, но все поправимо, держись меня — не пожалеешь». И ты идешь за ним, понимая, что спускаешься на самое дно. Возможно, ты даже хочешь этого, чтобы раз и навсегда избавиться от иллюзий, надежд, наивной веры в себя как в хорошего человека (я не верю, что я плохая). И так ты начинаешь встречаться с мужчинами, чем больше встречаешься, тем больше употребляешь кокаин: чтобы быть шлюхой, нужен талант, а у меня его нет. Все так называемые грешники мне кажутся несчастными безумцами, одинокими, как собаки, в этих встречах нет ничего дьявольского или романтичного. Возможно, если бы я была писательницей, я смогла бы переработать этот опыт и написать книгу, но я просто провинциальная девушка, которая продает себя, чтобы расплатиться за мечты о славе. Сейчас я продаюсь, чтобы купить кокаин, без которого не могу забыться. Как мне вылезти из этого дерьма? Хорошенькую я задала тебе задачку, да? Спорим, ты не знаешь, что ответить мне, а не ответить не можешь, потому что будешь мучиться чувством вины (по-моему, ты тоже добрая).

Я оставляю тебе свой адрес и номер мобильного.

Сара Гетти, Рим, улица Фьенароли, 6

— Франчи, где улица Фьенароли?

— Где-то в Трастевере.

— Отлично. Как раз недалеко от станции, куда приходит электричка Монте-Альто — Рим.

— Что за идея пришла тебе в голову? Кто-нибудь потрет мне пармезан? Мне нужно сесть, спина болит.

— Никакой идеи, мне помог счастливый случай.

— Хорошо, что ты хоть сегодня поешь нормально: закуски, первое, второе с гарниром, десерт.

— Тетя, что значит, тебе помог счастливый случай?

— Это значит, что судьба всегда дает нам знак, чтобы направить нас, когда мы сомневаемся. А еще это значит, что нужно помогать другим.

— Значит, маме тоже помог счастливый случай, раз она для всех готовит?

— Лука, ты очень умный мальчик.

 

Глава первая

Валентина родилась на несколько недель раньше срока. В тот день началась вторая война в заливе: первую она пропустила, потому что еще не работала на телевидении, а эту… ладно, черт с ней. Девочка мирно спала, не подозревая о том, что своим появлением на свет нанесла больший урон карьере своей матери, чем ракеты — Багдаду. Одежда в стиле милитари, форменная куртка, шлем, из-под которого выглядывают вьющиеся волосы, на шее платок (красный или бордовый, он лучше сочетается с хаки)… Она воспринимала все это с иронией. Как сексуальны журналисты на передовой: все в поту и в пыли, адреналин зашкаливает, рвутся вперед ради карьерного роста. Ни одна по-настоящему красивая женщина не поехала бы туда рисковать своей жизнью (и жизнями других людей) ради того, чтобы показаться на телеэкране, маскируя под стремлением держать мир в курсе происходящих событий свое желание выпендриться.

Ее тошнило от репортажей этой страшной дуры Гандини, которая строила из себя жертву профессионального долга. Сама-то Гандини считала себя красавицей: журналисты не способны к объективной самооценке. Господи, так ее не выворачивало даже на первых месяцах беременности! Накопившимися в печени желчью и ядом можно отравить полк американских солдат.

Другие молодые мамаши говорили ей: «Счастье придет». Откуда придет? Пока она сидит на лавочке в парке, как какая-нибудь пенсионерка, Гандини вовсю вещает с экрана о развитии иракской кампании. Каждый раз, включая телевизор, она ощущала приток желчи, которую надо было на кого-то излить. Будем надеяться, что эта чертова война скоро закончится и через месяц о ней никто не вспомнит. Да будет мир во всем мире, дружба между народами (и покой в желудке)!

Валентина посапывала во сне. Она вся в отца: она унаследовала от Джакопо и характер, и благородные черты лица. И отец был без ума от нее. Все-таки жизнь — удивительная штука! Если будешь следовать логике, ее прямым горизонтальным линиям, в один прекрасный день разобьешь себе лоб о горизонт. Джакопо очень нравилась новая Рита. По иронии судьбы именно он, тряпка и подкаблучник, добился успеха: получил кафедру в университете, не продавая душу и тело. Просто он приглянулся старому профессору, его предшественнику, который устал от лицемерных ассистентов, мечтающих занять его место. Его спокойствие было принято за уверенность, отсутствие амбиций за тактичность, равнодушие за хладнокровие. Вот так, руководствуясь лучшими намерениями, сам того не подозревая, он подложил ей под задницу петарду, предложив уйти на неполный рабочий день: «Рита, теперь мы оба хорошо зарабатываем, если ты не будешь работать целый день, мы сэкономим еще на няне и служанке», «Рита, разве ты не хочешь отдохнуть немного?», «Последние годы ты работала как вол!». С ума сойти! Он по-настоящему любил ее, был счастлив с ней, хотел заботиться о ней, он действительно выбрал ее! Могла ли она мечтать, что так получится? Как ей объяснить теперь свое желание вернуться на телевидение (а что, если Валентина родилась недоношенной из-за ее беспокойства о карьере? С детьми всегда испытываешь чувство вины), свое желание отомстить обогнавшим ее коллегам? Она снова должна превратиться в бесчувственного воина, чтобы доказать Кело, что она лучшая, что он поступил неправильно и на следующей войне (к счастью, в наше время где-нибудь всегда идет война) она покажет, как работают настоящие профессионалы, и триумфально вернется в стройные ряды тележурналистов-смертников.

Валентина проснулась и улыбнулась ей сверкающими, как звезды, глазами. Если существует на свете справедливость, то Валентина превратится в красивейшую из женщин и будет наслаждаться каждым днем своей жизни, не задумываясь о муках матери, подарившей ей такое счастливое существование. Известно ведь, что величайшие произведения искусства рождаются в муках творчества своих создателей.

 

Глава вторая

Настало время сложить оружие и капитулировать. Это не так ужасно. Во всяком случае, не ужаснее, чем отступление, выдаваемое за хитроумный маневр будущего победителя. Хватит. С Карло жить нельзя, их эксперимент привел к цепной реакции взрывов, повлекших за собой значительные разрушения на близлежащих территориях. Они так и не нашли рецепта счастья и эликсира молодости.

Карло уехал из Рима на очередную презентацию никому не нужной книги.

Она должна прервать (с болью, кровью, потом и слезами) восьмимесячную истеричную беременность их совместной жизни. Все самые важные решения всегда принимает женщина. Разве мужчина способен родить или убить что-нибудь полностью? Бедняжки, это вопрос опыта и тренировок: бесформенные животы, безумные муки, послеродовые депрессии, орущие младенцы, принимающие бездонную материнскую любовь как нечто само собой разумеющееся. Миллионы лет мы гнем спину, выполняя самую грязную работу, а наша священная роль сводится к одной-единственной функции. Как это скучно! Странен путь современного феминизма: теперь она, Мария-Роза Ломбарди, бесплодная итальянистка, с имиджем интеллектуалки, начинает понимать Аделе, приземленную домохозяйку из высшего общества, женщину, которая сделала гениальный ход, выставив Карло за дверь и разыграв роль жестоко обманутой жены.

Только она простится с ним по-другому, без сцен с битьем посуды, без брошенных в лицо оскорблений. Не зря же она долгие годы изучает Вирджинию Вулф. Она не станет устраивать скандал, как обыкновенная жена.

NB: именная бумага Pineider.

Рим, май

Дорогой Карло!

Когда ты прочитаешь это письмо, меня здесь уже не будет: я сняла на три месяца виллу в Сассексе. Помнишь миссис Робсон? Она была очень любезна, изо всех сил старалась мне угодить, и в итоге мы остановились на небольшом коттедже в Монкс-хаус, с верандами и цветущим садом. Идеальное место, чтобы думать, писать и постараться забыть прошлое. Этот дом станет моим пристанищем на лето, которое обещает быть очень грустным.

У нас ничего не получилось, Карло. Давай признаем это. Я понимаю, что писать такие письма банально, но я не знаю другого способа сказать тебе «прощай». Я беру с собой два чемодана — только самое необходимое: вещи и книги, все, что нужно мне для жизни в моей любимой дождливой Англии (для римского солнца у меня сейчас неподходящее настроение). Реши сам, что делать со всем остальным. Яне знаю, останешься ли ты в этой квартире, вернешься ли к Аделе, устроишь ли себе год передышки: год путешествий и чтения.

Мне нечего добавить, за исключением того, что я не хочу больше губить унизительным настоящим прекрасное прошлое, которое заставило нас отдаться мечтам.

Я знаю, что ты скучаешь по своей семье и старым привычкам. Не имеет смысла отказываться от них. Я надеюсь, что тебе удастся к ним вернуться. Для меня же возврат к прошлому невозможен, и, наверное, именно тебе я обязана решением начать все сначала. Я не вернусь в Сиену: не думаю, что смогу почувствовать себя там в своей тарелке. Честно говоря, у меня такое чувство, что мое сердце разбито на тысячи осколков. Однако начать с чистого листа — это единственный путь к возрождению, единственный способ восстать из пепла собственных ошибок.

Знаменитый роман, о котором мы столько говорили, могла бы написать и я: может, настал час наконец поверить в себя? Разумеется, величайшие образцы мировой литературы, на которых я выросла, неспособны подбодрить молодого автора, скорее, наоборот, но мне нечего терять, и в любом случае, имеет смысл попробовать. Во мне теперь живут несколько женщин: синьора средних лет и дебютантка на грани провала, богатая цыганка и аристократка в изгнании.

Ну, хватит излияний. Удачи тебе, Карло.

Прощай.

Мария-Роза

Письмо получилось не бог весть каким шедевром, можно было написать и получше, но стоит ли напрягаться? Теперь она должна сконцентрироваться на романе, хватит растрачивать себя на жизнь с ее бледными подражаниями литературе. Истина в искусстве. Как только погружаешься в творчество, все остальное перестает иметь значение. Стоит только представить себе: комната в Сассексе в новом доме Монкс-хаус, сигарета во рту, пальцы бегают по клавиатуре компьютера. Все мысли об интриге, все чувства отданы персонажам и их переживаниям, Карло Бонино за тысячи миль.

 

Глава третья

Корина, ну помолчи ты хоть минутку! Не хватало нам еще апологии Габриэлю Гарсия Маркесу и его проклятым «Ста дням одиночества». Все кому не лень сходят с ума по этой семейной саге, полной привидений и предсказаний. Почитайте лучше Карвера, если хотите понять, что такое настоящее одиночество и его самая страшная разновидность — одиночество вдвоем. Его брак мог бы послужить неплохим сюжетом для небольшой повести о несчастной семейной жизни. Неужели они доживут до отпуска? Молодец, Лаура: ты обнаружила, что король-то голый, что моя семейная жизнь — полная неудача, что моя жизнь в общем… все хорошо, спасибо. Я больше не могу жить без любимой женщины. Корина, сколько месяцев длится наша связь? Семь, восемь, девять? Все равно слишком долго. Сколько еще мне выслушивать цитаты из Чорана, Уайлда и Ромоло Баттанти? Афоризмы на автоответчике, романтические записки в карманах… Со стыда сгоришь, если хоть одну найдет сотрудница химчистки.

Груди Корины, как всегда, упруги и высоки, лицо загорелое, но мыслями ее любимых писателей он был сыт по горло. Какой идиот убедил ее в том, что она интересная, утонченная женщина? Не дать ли ей отставку, воспользовавшись одной из любимых фраз на случай?

— Корина, тебе никто не говорил, что ты скучна?

— Ты что? Хочешь еще крабового мусса?

— Нет, дорогая, мне не нравятся твои изысканные блюда. И я ненавижу твоих обожаемых латиноамериканских писателей с их риторикой и барочной манерой письма. И меня тошнит от фраз, которые ты переписываешь из сборника «Мысли знаменитых людей».

— Что с тобой? У тебя был неудачный день?

— Нет, просто мне скучно с тобой.

— В постели ты говоришь совсем другое.

— Вот именно. Но сейчас мы ужинаем у тебя дома как жених и невеста.

— Ты хочешь сказать, что я гожусь только для траха?

— Нет, я хочу сказать, что мне не нравится разговаривать с тобой.

— Ты мне говоришь это сейчас, когда мы встречаемся почти год?

— Если не хочешь быть грубияном, будь лгуном.

— Значит, ты все это время просто терпел меня?

— Нет, я просто не могу терпеть тебя больше.

— Ты бросаешь меня?

— Это ты должна бросить меня после всего, что я тебе наговорил.

Ну, давай же, выгони меня, дай мне пинок под зад, чтоб я скатился с лестницы, я это заслужил.

Не сиди ты с таким лицом, будто лимонов наелась, с выражением оскорбленной любви, я ничего не обещал тебе, детка, как ты можешь доверять такому типу, как я? Смелее, скажи мне все, что ты думаешь! Что я старый нахал, что у тебя свежая, упругая кожа, а моя увядает, что я выжил из ума и тебе не о чем больше говорить со мной…

— Давай помиримся? Ты просто устал. Мне кажется, нам нужно поехать на пару дней к морю.

— Нет, Корина, никакого примирения и никакого моря. Для твоего же блага: лучше закончить все сейчас.

Стоп. Он вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. Он сбежал от слез, которые навернулись на два застывших, бесконечно грустных глаза. Бедная Корина, она не заслужила таких слов, кто знает, сколько денег она потратила на этот крабовый мусс. А он ей ничего никогда не дарил, даже серебряного колечка, хотя зарабатывал за день то, что она за месяц. Почему вокруг всегда полно женщин, добровольно идущих на бесполезные жертвы? Что им подмешивали в детстве в молоко, чтобы наполнить их уверенностью в свою спасительную силу? Почему они думают, что смогут спасти безнадежного негодяя? Это и есть эмансипация?

Лаура хоть попыталась бороться: она проанализировала обстоятельства — и отвергла. Сколько раз они смеялись над ее жалобами и протестами? А теперь она вышла победительницей, повсюду развешаны ее знамена, на площади народ празднует ее победу, в то время как он, железный хозяин сталелитейного завода, вынужден объявить себя душевным банкротом. Черт, что это за образ пришел ему в голову?

 

Глава четвертая

Сассекс, Монкс-хаус, июнь

Дорогая Лаура,

наконец-то (спустя почти год) я нашла в себе силы, чтобы ответить на твое письмо и сказать тебе некоторые вещи, которые, возможно, не понравятся тебе (ты не стеснялась в выборе слов, когда распиливала меня на части, надеюсь, примешь и мой неформальный тон).

Месяц назад я ушла от Карло: наша любовь превратилась в кошмар, Аделе, обнаружив нас в отеле, устроила нам веселенькую жизнь. В общем, ты была права, если был вела себя как настоящая подруга, если бы я прислушалась к тебе, возможно, многого удалось бы избежать. А может, и нет. Знаешь, Лаура, если человек полагает, что у каждой вещи есть голова и хвост, что все поступки делятся на правильные и неправильные, белые и черные, незначительные и смешные, то он не столько даже наивен, сколь высокомерен. Может, мне нужно было дойти до самого дна, поэкспериментировать на собственной жизни (быть застуканной на месте преступления шестидесятипятилетней коровой пятидесятого размера, с мужем которой ты трахаешься, — такого удовольствия я никому не пожелаю), чтобы понять себя, со всеми слабостями и противоречиями. Моя взрослая жизнь разворачивалась в провинциальных декорациях, где любая интеллектуалка почувствует жалость к себе, вынужденной коротать время в сомнительном обществе с тупым мужем: как я могла по-настоящему познать себя там? Я ни разу не была на краю пропасти. Только платя по своим счетам, можно надеяться на выигрыш в лотерее, а если сидеть дома и оплакивать свою бесполезную жизнь, ничего никогда не получишь. Хотя все это ты и без меня прекрасно знаешь. Я бы хотела высказать некоторые замечания по поводу твоего памфлета. Ты никогда не думала о высокомерии красивых женщин? Дорогая Лаура, это правда, что две перезрелые девицы (кстати, Рита родила прекрасную девочку Валентину, как видишь, даже недостойным женщинам удается иногда сделать что-то достойное) объединились в борьбе против тебя. Но правда и то, что женщинам, избалованным вниманием противоположного пола, привыкшим к аплодисментам, к всеобщему поклонению и признанию, не понять тех, кто с трудом добивается даже улыбки. Женщины, уверенные в себе, в своей идеальной фигуре и божественной красоте, чтобы защитить себя от обычной человеческой зависти, часто показывают душевную слепоту и черствость. Представь себе ту, что всю юность страдала от бесчисленных комплексов неполноценности. Для тебя нет ничего страшнее, чем быть неправильно понятой или недооцененной; но неужели ты думаешь, что той, над кем смеются из-за плохой кожи, легче? Хотя все понимают, что в этом нет ее вины. Ты думаешь, приятно слышать за своей спиной насмешки и понимать, что парень, который тебе понравился, с удовольствием будет изливать тебе душу, но никогда не захочет тебя? Знаешь, сытый голодного никогда не поймет: красота — единственное оружие, что было у женщин с древнейших времен, и единственное утешение. Это настолько очевидная истина, что нет нужды говорить.

Ты поступила жестоко, Лаура. Таким жестоким способен быть только человек одаренный и гармоничный. Зачем нужны мозги, если ты страшна как смертный грех? Разве можно быть элегантной, когда твоя задница отвисла до пола? Ты никогда не думала, что твое стремление быть понятой (или одобренной) и любимой (или почитаемой) слишком пафосно выглядит? Ты образованна, остроумна и хороша собой. Поздравляю. Довольна? Попробуй не опуститься за следующее десятилетие, и мы снова поговорим об этом.

Прости за то, что я вела себя прошлым летом как последняя сука. Но я не смогу простить тебе те гадости, что ты мне наговорила. В твоем письме есть грубые ошибки, в нем чувствуется душевная черствость автора. Возможно, мы больше не увидимся, но если встретимся, я поздороваюсь с тобой. Когда никто тебя не слушает, ты начинаешь предпочитать форму содержанию. Содержание — привилегия избранных. Даже улица (куда ты не выходишь) способна дать нам неплохой урок жизни.

Мария-Роза

 

Глава пятая

Монте-Алъто, «Сумасшедший дом», 30 июня

Дорогая Мария-Роза, спасибо. Ответить на мое письмо (резкое, высокомерное и слишком длинное) — свидетельство твоего превосходства и настоящей дружбы. Тебе достаточно тысячи извинений! Надеюсь, да, а если нет, приличной встрече я поклонюсь тебе до земли и обниму тебя.

Теперь поговорим о тебе. Ты преподала мне урок хорошего стиля, упомянув только вскользь о своих доблестных подвигах, но до нас уже донеслось эхо твоего ухода от Карло (Монте-Альто — деревня, а люди сплетничают). Твои акции поднялись на сто пунктов (их скупают и любовницы: ты победила воинствующую Адене, и жены: ты ушла с поля боя, ничего не попросив, но спровоцировав примирение между супругами). Миф постфеминистского общества: теперь модно разрушать семьи просто так, ради развлечения или художественного вдохновения, не преследуя корыстной цели. Мэр хочет сделать тебя почетной гражданкой Монте-Альто, потому что ты изгнала отсюда демонов снобизма — Бонино и компанию. Слушайте все: синьора Аделе выставила на продажу свою виллу, заявив, что ноги ее больше не будет на этом давно уже не шикарном курорте, который наводнили весьма сомнительные личности (мы обе в списке). Мы никогда не можем предугадать, станет ли наш поступок финальным аккордом в битве или началом мирных переговоров. Если хочешь, я буду держать тебя в курсе происходящего.

Вернемся к твоему роману: в каком ты сейчас месте, как развиваются события? Спорим, ты всех нас удивишь своим талантом. Забудь Вирджинию и выплесни на страницы всю свою злость (и никогда не думай о том, что скажут в Сиене).

У меня есть к тебе скромное предложение: может, приедешь дописывать роман сюда, в «Сумасшедший дом», разумеется, когда закончится твой контракт в Сассексе, если у тебя, конечно, нет более лестных предложений. Мне кажется, тебе здесь будет хорошо, у нас есть крыло, которое мы сдаем (по разумной цене) родственникам и друзьям, одна квартирка просто создана для тебя. Ты будешь жить среди друзей, в двух шагах от Рима, но в любой момент сможешь уединиться и посвятить себя работе.

Место действительно замечательное. Что мне удалось сделать, я рассказывать не буду — судить тебе. Скажу только, что я довольна, хотя иногда бывает очень трудно (как всегда во взрослой жизни). И еще, мне удалось добиться главного: наполнить свою жизнь целью и смыслом. Я пишу меньше, но с большим удовольствием, памфлет против пластической хирургии хорошо продается, я встречаюсь с дорогими мне людьми (например, с Гаей и Франческо), может, не так часто, как раньше, но с той же (или даже большей) продуктивностью. В общем, я не слишком изменилась (это плохо?) и не изменила радикально своих привычек. У меня появилось ощущение, что я действительно помогаю людям, и теперь я могу решать проблемы, о которых раньше мне было страшно даже подумать (если приедешь, я познакомлю тебя с Сарой, она заведует нашим магазином, представь себе, несколько месяцев назад она написала отчаянное письмо в мою рубрику «Разбитые сердца»).

Рынок работает. У меня отличные отношения со многими волонтерами, невероятно, чего можно добиться одной только солидарностью. Но я не хочу слишком увлекаться этой ролью: я и так-то невыносима, страшно подумать, до каких размеров я раздуюсь в образе святой.

Я жду тебя еще и потому, что ты должна выбрать подарок (ребята делают очень симпатичные игрушки из вторсырья), чтобы послать (ради бога, от твоего имени) Валентине.

Обнимаю тебя,

Лаура