Глава 1

Ветер поднимается...

Чтобы закрыть завесу на вход, Хайо понадобилось уйти на последний этаж, зайти в ближайшую темную и пустую комнату и хорошенько сосредоточиться. Хоть и знакомая, но тяжелая и тонкая работа, требовавшая предельной внимательности. Он сел на пол у стены, скрестил ноги и первые несколько минут просто сидел, расслабляясь, освобождая сознание от всего лишнего, отгораживаясь от волнения, раздражения, усталости. Сложнее всего было отгородиться от постоянно звучавшего в ушах сбивчивого шепота Рэни — но и этот звук Хайо сумел вырвать из себя, забыть, перестать принимать во внимание.

Он открылся навстречу Городу, не поднимая век, распахнул глаза, вглядываясь в суть вещей, в ту бездну, никогда не бывшую пустотой, что и являлась истинным Городом. Потянулся к тонким, но прочным облаткам законов пространства, крупноячеистой сетью окружавшим инициирующую завесу. Убрать ячейки, сделать этот уровень Города закрытым для любого, кто пытается прийти снаружи. На выход — тоже не для всех, Хайо установил новое правило. Уйти может только тот, кто убивал, обороняясь. Все остальные — люди, тенники — натолкнутся на непроницаемый барьер, который упрямо выставит их обратно. Иначе найдутся желающие перебаламутить весь Город. Нет. Нельзя этого допустить. Пусть остаются здесь и получат хороший урок.

Но нельзя и препятствовать входить сюда тем, кто согласится помочь штабу «миротворцев». Поэтому Хайо поставил фильтр, замкнув его на себя и на Риайо, теперь каждый, кто постучится в дверь инициирующей завесы, должен будет представиться либо Смотрителю, либо Крылатому. С Риа он не договаривался, но знал, что тенник не будет против. Им нужны были дополнительные силы. Клан Падающих в Небо состоял всего-то из восьми членов, хоть эти восемь и стоили полусотни иных. Может быть, они придут. Может быть, придут Лаан и Кира, может быть, еще кто-то откликнется на зов, который Хайо вплел в нити напряжения информационной структуры Города — «все, кому дорог мир, все, кто на стороне разума — приходите!».

Уже заканчивая работу, закрывая отдельные щели и обходные пути, Хайо вдруг натолкнулся на препятствие — трое двигались сюда, пренебрегая обычными маршрутами и правилами перемещений, но — мягко, не калеча схемы барьеров. И тут же его настиг зов: «Коллега, ты обалдел? Ты что делаешь?» — это был Лаан с двумя спутниками. «Делаю, что могу. Приходи ко мне, сам увидишь», огрызнулся усталый Хайо. Сил у него осталось только на то, чтобы повалиться на чью-то койку, где вместо подушки лежал сложенный пятнистый бушлат. Город накрыл Смотрителя мягкими ладонями сна, возвращающего силы.

Лаану не потребовалось много времени, чтобы собрать всю доступную информацию. И «непримиримые», и «миротворцы», и «борцы с нечистью», щедро расписали информационное поле завесы воззваниями, декларациями, программами и призывами. Трудно было сообразить, что же именно происходит, но главное Смотритель понял — война на три фронта: люди, тенники, люди и тенники. Конфликты такого масштаба он мог пересчитать по пальцам одной руки. Хайо был в штабе «миротворцев» — ничего другого Лаан и не ожидал, где же еще он мог быть, среди фанатиков геноцида одной или другой расы, что ли...

— Вайль, Аэль, у нас большие проблемы, — сообщил он удивленно смотревшей, как он застыл посреди кухни, парочке. — Здесь идет война, все против всех. Мне придется поработать, вы — решайте сами.

— Мои — где? — первым делом спросила Аэль.

Лаану пришлось достаточно подробно обрисовать обстановку, на лету выхватывая куски информации и находя зацепки по тем людям Квартала, которых он помнил достаточно хорошо. После этого картинка и для него самого прояснилась.

— Мы с тобой, — кивнул Вайль, посмотрев на подругу.

Ограничив перемещения с завесы и на нее, Хайо попутно еще и сильно усложнил движение по коротким тропинкам, так что Лаан дважды попробовал и плюнул, осознав, что сил уйдет слишком много. Ему пришла в голову несколько более забавная идея, а для этого нужно было спуститься на улицу. Впрочем, снаружи все равно было тихо.

Как только они вышли из дома, к нам подошел патрульный — чрезвычайно серьезный парнишка-новичок. Впрочем, Аэль знала, что, хоть пацан и выглядит лет на четырнадцать, причем комплекция его описывается «соплей перешибить», но свое дело он знает. А судить по внешности не стоило — где-то там, откуда он явился, пацан командовал ротой спецназа, а здесь учил тех, кто выглядел вдвое старше, и учил так, что ученики на него едва ли не молились. Просто так ему хотелось — выглядеть безобидным мальчишкой, выцарапай которого из камуфляжа, наряди в майку и шорты, и будет типичный городской подросток, того возраста, когда они только-только появляются в Городе.

— А, это вы... — сказал он, улыбаясь до ушей. Крупные щербатые зубы нуждались в обработке щеткой, уши — в мытье с мылом, ногти плакали по ножницам. — А мы тут это... патрулируем... ну, мало ли чего...

«Беспризорник, как он есть, — невольно подумала Аэль. — Вот только не завидую я тем, кто поведется на эту удочку...».

— Патрулируйте, патрулируйте. А остальные где?

— Там, — махнул рукой парень, Аэль вспомнила — его зовут Нико, в сторону центра. — Мы тоже туда скоро уйдем, только эта... автоматику наладим и охранку поставим... Пароли я, это, сообщу...

— Отлично, — сказал Лаан. — А теперь отойди чуток, я тут буду кое-что делать.

Делал Смотритель танкетку. Ему пришлось хорошо напрячь память и силы, но через пять минут желаемое транспортное средство все же возникло на улице перед домом Аэль. Изделие невиданной доселе в Городе конструкции — каплевидное тело, венчавшееся коротким широким стволом, висевшее в воздухе на прослойке голубоватого света, черное зеркальное лобовое стекло, три фары, треугольником расположенные на передней части. В длину танкетка получилась всего метров пять, но этого было достаточно, чтобы ошарашить встречных.

— Застрянете, — сказал Нико.

— Как же, — ухмыльнулся Лаан, прикладывая ладонь к борту — дверца с чавканьем исчезла. Он прыгнул в кабину, дверца затянулась, танкетка плавно стартовала и поехала по улице — почти бесшумно, как черный призрак. Сначала — прямо, потом боком, потом на высоте метров трех, потом описала какую-то уже авиационную петлю в воздухе, приземлилась на другой бок, потом выровнялась и подъехала обратно к компании. Лаан высунулся из кабины. — Ну что, застрянем, да?

— Это... погорячился, — развел руками Нико. — Не похоже...

Вайль и Аэль влезли внутрь, Аэль бросила на свободное сиденье большой чемодан со своими инструментами и лекарствами. Внутри танкетка мало чем отличалась от автомобиля. Удобные кресла, обитый кожей потолок, широкие окна бокового и заднего вида. Только приборная панель была совсем другой, со многими кнопками непонятного назначения.

Лаан приложил руку к серебристому контуру пятерни на приборной панели, и танк тронулся с места.

В кинотеатре, отведенном под штаб, их компанию уже ждали. На ступеньках Лаан встретил старого знакомого, Риайо, в окружении трех женщин и двух мрачных наемников. Поблизости вертелась стайка молоденьких тенников, персоны посерьезнее — глава клана Детей Дороги с парой ближайших помощников, та самая девушка, ради которой Хайо отправился на инициирующую завесу, еще какая-то пестрая публика. Все это сборище племен и народов деловито галдело, спорило, пререкалось, выслушивало и отдавало распоряжения, так что разобрать отдельный голос могли только стоявшие рядом.

— Ты здесь, — улыбнулся Крылатый. — Хорошо.

— Где бы мне еще быть? — пожал плечами Лаан, отдавая танкетке мысленный приказ отправиться на стоянку.

Аэль быстро присоединилась к знакомым парням, принялась что-то с ними живо обсуждать. Смотритель проследил за ней взглядом, потом переключился на Риайо. Обоим старожилам не понадобилось много времени и слов, чтобы обменяться недостающей информацией. Ясно было главное: пока что дела «миротворцев» не так уж и хороши. Много людей, много ресурсов, но слишком мало организации. Большинство откликнувшихся на зов не годятся на управляющие должности. Много хороших бойцов, но недостаточно организаторов хотя бы средней руки.

Лаан вздохнул. Сам он умел делать многое, то же умели и Риа, и Хайо, но чтобы управлять уже многотысячной командой, да что там стесняться очевидного — войском, нужны помощники. На посты командиров боевых подразделений прекрасно сгодятся ребята из Квартала, их не нужно ничему учить, достаточно поставить задачу. Но есть еще снабжение, медицина, разведка, защитные меры против оружия, используемого тенниками из непримиримых. Самое сложное — расставить всех на свои места, туда, где каждый сможет принести максимум пользы... или, хотя бы, причинить минимум вреда.

Вдобавок у Лаана имелась отдельная забота: пристроить Вайля к делу так, чтобы у него было как можно меньше шансов сорваться, чтобы парень чувствовал себя занятым, нужным и обретался где-нибудь поблизости, в самом штабе, а не на дальних позициях. В том, что из последнего выйдет что-нибудь дельное, Лаан крупно сомневался. С Аэль куда проще, чем ей придется заниматься, Смотритель знал: организовывать полноценный госпиталь и сеть медпунктов. Они понадобятся достаточно быстро, тут и до гадалки ходить не нужно.

В первый час Лаану показалось, что штаб организован достаточно сносно, и только когда он начал задавать конкретные вопросы «Сколько у нас человек? Кто отвечает за обработку разведданных? Кто тренирует новичков?» оказалось, что одним делом занимаются двое-трое, даже не будучи в курсе, что кто-то работает в той же области, а другим не занят никто вовсе, но все уверены, что где-то там есть некто, который за это отвечает. Без лишних нотаций и выговоров Смотритель включился в работу, выясняя, где организация проседает особо серьезно, кто из толковых ребят шатается по штабу без дела, можно ли назначить ту на сбор информации, а этого на перепись личного состава.

Потом с позиций вернулся Хайо, Смотрители наскоро переговорили, обменявшись новостями, одобрили решения друг друга, составили график дежурств и разошлись, вполне довольные друг другом.

Вайля Лаан отправил к разведчикам, погрозив кулаком парню из Квартала, который при виде бывшего гладиатора сделал лицо, начисто лишенное гуманизма.

— Нет уж, ты будешь с ним работать, научишь чему надо, и давай без лишних споров? — задушевно «попросил» Смотритель. — Этот парень здесь пригодится, поверь.

Вайль, в отличие от двух начальников, не спорил и не сопротивлялся. Он только коротко кивнул, спокойно глядя на будущих коллег. Уже не в первый раз он сталкивался с теми, кто знал его раньше, накрепко запомнил все выходки и не испытывал добрых чувств. Упругая стена недоброжелательности отделяла его от бывших случайных знакомых, от тех, с кем он дрался, но Вайль хорошо усвоил один урок: изменить впечатление о себе можно. Не стоит только ждать, что это произойдет сразу, что все примут тебя с распростертыми объятиями. Даже предвзятость можно преодолеть, не нужно только торопиться. Он и не собирался торопиться, как не собирался реагировать на косые взгляды новоиспеченных коллег.

Коллеги же, судя по всему, собрались испытывать его терпение по полной программе. Для начала ему всучили карту и целый ворох бумаг, потребовав отметить на карте все, что содержится в записках, заметках на полях и других источниках, накопившихся за последние полтора дня. Осознав объем работы, Вайль немножко огорчился. Углубившись в работу, он огорчился заметно сильнее: большинство сведений были противоречивыми, и он не представлял, какую часть из них нужно отбраковать, по каким критериям.

— Работай, работай, — ответил ему на многочисленные вопросы парень из Квартала и улыбнулся.

К вечеру Вайль перестал задавать вопросы — все равно на них никто не отвечал, и по большей части не из вредности, а просто потому, что оба разведчика занялись своим делом лишь несколькими часами раньше: тот, кто спихнул им наследство в виде горы разрозненных бумаг, умотал на другой конец завесы и возвращаться не собирался. Сами они не знали, что делать и с чего начать. Обоих впопыхах запрягли заниматься вроде бы нужным и важным делом, не слишком интересуясь, разбираются ли они в нем.

Они не разбирались. Один из парней то и дело стонал, что лучше бы вышел в Город, сам посмотрел, что к чему и вернулся с толковыми сведениями, другой просто молча пялился на карту и выхватывал из растрепанной стопки листы, смотрел на них, вздыхал и откладывал в другую стопку. Перебор бумажек не помогал ему увидеть даже часть картины, понять, что происходит снаружи и что нужно делать.

Ровно в тот момент, когда все трое выхлебали четвертый термос кофе и поняли, что дело их глубоко бессмысленно, что пора идти гладить шнурки и точить боевые зубочистки, а еще лучше повеситься прямо над рабочими столами, дабы смыть позор, в комнату зашел некто четвертый. Вайль покосился на «начальство», уныло развалившееся в креслах и предающееся самобичеванию, потом на гостя — невысокого, раскосого и очень сердитого. Начальники вошедшего, судя по всему, знали.

— Где карта? — вопросил темноволосый гость. — Мне нужна новая карта, я же просил!

— В гнезде! — ответствовали начальники хором, не поднимаясь из кресел. — Ты нам что дал? Кучу какого-то хлама. Мы ее еще не разобрали.

Темноволосый, болезненно морщась, потер скулу, потом облизнул губы.

— Я бы оценил шутку, если бы мне не нужна была карта, — тихо сказал он.

— А нам нужны разведчики, не меньше пятнадцати. Отчеты командиров отрядов, каждого. И все это — чем раньше, тем лучше, — сказал Вайль.

И начальники, и пришедший задумчиво уставились на него. Повисла задумчивая тишина, в которой отлично было слышно, как в дальнем углу кабинета мелкая мушка бьется о стекло. Раскосый стрельнул глазами в сторону мухи, и жужжание прекратилось.

— Если вам все это нужно, то почему я слышу об этом только сейчас? — еще тише, хриплым и явно усталым голосом спросил гость. — Ребята, вы потратили половину дня. Даром, как я понимаю. Пожалуйста, к полуночи сделайте то, о чем я вас попросил.

— А кто это был? — спросил Вайль после того, как нежданный визитер тихо прикрыл за собой дверь.

— Наше главное начальство, — уныло сказал Марк, левый полуначальник. — Собачий хвост, ну мы и облажались. Действительно, чего сидим-то? Эй, гладиатор, дуй вниз, разбирайся с разведчиками и отчетами.

— Я не гладиатор, — сказал Вайль. — У меня есть имя.

— Хорошо, хорошо, у тебя есть имя, мы его знаем, мы будем тебя называть по имени, только, пожалуйста, иди вниз и начинай работать! — встал из кресла правый полуначальник, откликавшийся на прозвище Шмель. — Второго такого позорища я не вынесу...

Вайль посмеялся, спускаясь по лестнице. Пинок, полученный от главного начальства, послужил на пользу: младшее начальство выпало из апатии, перестало издеваться и соизволило начать думать головами. До этого головы использовались только по прямому назначению, то есть, для поглощения кофе. Теперь все будет хорошо, главное, разобраться, где искать тех самых разведчиков, командиров и как заставить их сообщать информацию разведке.

Все оказалось намного легче и проще, чем показалось в первый момент. Первые десять минут Вайль потратил на то, чтобы выпить чашку чая и закусить бутербродом. Пока он жевал, в эту же комнатушку на первом этаже спустился Лаан, и был немедленно подвергнут допросу на все интересующие Вайля темы. К концу разговора новоиспеченный разведчик уже знал, что и как будет делать, где найти нужные персоны, как заставить их выполнить поручения...

— Ты неплохо начал, — похвалил его под конец Смотритель.

— Начал я как раз плохо, — покачал головой Вайль. — Мы полдня не знали, что и как делать. Только сейчас дошло.

— До кого дошло? — как бы невзначай спросил Лаан.

— До меня.

— Хорошо, — кивнул Смотритель. — Работай.

Рэни ходила по коридору от стены к стене — три шага, еще половинка, разворот и обратно — так удобнее было думать. Еще днем пролетавший по тому же коридору Хайо сгреб ее за плечо, развернул к себе, внимательно посмотрел в лицо, после чего изрек: «Ты — начальник снабжения. Поняла? Отлично!» и умчался куда-то вниз. Изумленная девушка прислонилась к стенке, чувствуя голыми плечами все шероховатости на краске, посмотрела ему вслед и глубоко задумалась.

Нужно было что-то делать. Либо догнать Хайо и категорически отказаться (это возможным не представлялось), либо приниматься за работу. Это тоже реальным не казалось.

«Хорошо, снабжение — это значит, обеспечивать всем необходимым. Ну и что у нас является необходимым? — рассуждала Рэни чуть позже, сидя на крыльце. Мимо пробегали в обе стороны люди и тенники, все были чем-то заняты, и только девушка не представляла, как ей включиться в эту бурную деятельность. — Отрядам, наверное, нужно оружие. И всякие там боеприпасы. Хорошо, а сколько им надо? И где их берут? Еще продукты, одежда, то есть, обмундирование, медикаменты, всякая ерунда — бумага там... И, опять же, сколько этого нужно?».

Самым трудным было — начать спрашивать. Приходилось говорить слишком со многими, и добрая половина не слишком-то охотно отвечала на вопросы, что же касается злой половины, так они и вовсе сбегали, сообщив перед тем, что жутко заняты и подумают когда-нибудь потом. Через час Рэни обозлилась и начала разводить террор. Теперь от нее никто не пытался отделаться побыстрее, все чинно отвечали на вопросы и даже помогали разобраться в том, что является самым необходимым, а с чем можно потерпеть.

Еще через несколько часов у нее уже был целый отряд помощников, добровольных и не очень. Любого сидевшего без дела Рэни брала за руку или за шкирку, уводила за собой, вручала список и говорила «а вот сделай-ка, милый друг, то и это... да-да, ровно сейчас, не потом. Я жду...». Два складских помещения понемногу заполнялись предметами первой необходимости.

Когда пятый по счету посланец обратился к Рэни с вопросом «а есть ли у нас?..» и она смогла ответить ему «да, есть!», она поняла, что дела ее не так уж и плохи. Ее уже не волновало, что она почти никого не знает, что теоретически ей могут отказать в просьбе... ее уже мало что волновало, кроме работы; и работа эта ей нравилась. Хайо не ошибся. После первых мучительных часов все пошло так, что девушка гордилась собой и результатами своего руководства.

Разобравшись с основной массой дел, она поняла, что проголодалась. Можно было перекусить прямо на месте, она уже не задумывалась о том, как сотворить для себя тарелку с любой едой или горсть карамели, но внизу, в импровизированной столовой, было гораздо интереснее. Там постоянно собирались веселые компании, рассказывали байки и анекдоты, сообщали кое-какие новости.

Просторная комната, половину которой занимали выстроенные в линию столы, была набита битком. За одной половиной стола подкреплялся отряд из двух десятков человек, судя по хмурым лицам и перепачканным копотью лицам, они только что вернулись с позиций. Те, кто сидел напротив, были Рэни отчасти знакомы. С некоторыми она уже сегодня пообщалась. Во главе стола разместился здоровенный бородатый дядька, которого девушка сразу выделила из толпы. Он молча грел руки, прижав их к пузатому чайнику.

Заметив Рэни, он пододвинул к столу табурет, похлопал по нему. Она подошла и села рядом, удивленно глядя на человека, с которым еще не успела познакомиться. Перед ней тут же возникла здоровенная круглая пиала, бородатый до половины налил в нее темный резко пахнущий травами напиток, кивнул.

— Спасибо, — тоже положила ладонь на горячий полупрозрачный фарфор Рэни. — Мы, кажется, незнакомы.

— Отчасти так. Я тебя знаю, а ты меня нет, — подмигнул дядька. — Меня зовут Лаан.

— О! — обрадовалась девушка. — Меня к вам... к тебе сегодня раз пятнадцать посылали, только я не нашла.

— Ага, это просто нереально — найти в этом здании меня, — улыбнулся Лаан. — Ну, и с чем тебя посылали?

— Извини, я сначала поем, а потом уже буду разговаривать, — насупилась Рэни. — Я, конечно, очень рада встрече, но у меня уже голова кругом идет...

— Пей чай, — кивнул бородатый. — Извини.

Горьковатый травяной настой взбодрил с первого глотка. Рэни сразу поняла, что последние часы она действовала на полном автомате, не замечая большей части происходящего вокруг. Все силы уходили на подсчеты и размышления. Теперь же свет ударил в глаза, а тепло пиалы приятно пощекотало пальцы. В воздухе пахло сандалом. Девушка оглянулась и нашла источник запаха. Длинноволосый парень, сидевший у стены в обнимку с гитарой, держал в пальцах ароматическую палочку. Заметив взгляд Рэни, он молча передал ей оставшуюся половинку.

Рэни воткнула ее в зачерствевший уже ломоть хлеба, ладонью подогнала к себе струйку дыма. После следующего глотка травяного чая ей захотелось есть. Два пирожка с грибами, здоровенное сочное яблоко и ломтик дыни. Она ела медленно и неторопливо, зная, что очень скоро придется вставать и погружаться в работу, вновь спрашивать, записывать и подсчитывать, пытаться понять тонкую разницу между патронами разного калибра, выслушивать претензии нервной и слишком резкой дамочки, занимавшейся ранеными. Минуты тишины, простых удовольствий — чуть отдающий смолой терпкий чай, сладкая дыня, после которой так приятно облизывать пальцы, терпеливо ждущий ее бородатый, вполне приятный и симпатичный по крайней мере с виду...

Сквозь сандаловый дым, сквозь чайную горечь пробился звонкий девичий голос.

— ...пора повыкидывать эту нелюдь отсюда к псам!

Рэни поморщилась, покосилась на соседа. Тот склонил голову набок и сдвинул широкие светлые брови в прямую черту. Вдвоем они внимательно уставились на девицу. Вполне обычное создание Города: человек, на вид лет двадцать, рыжие волосы заплетены в три десятка косичек, растянутая майка, голубые джинсы. Пафосный голос, уместный лишь на митингах, плохо сочетался с этим обычным внешним видом.

Уставились на нее не только Рэни с Лааном, но еще и почти все, кто сидел в столовой.

— Это же не люди, — вдохновенно продолжила девица. — Это какие-то выродки!

— Что же получается? — сказал сосед Рэни неторопливо; голос у него оказался низкий и звучный. — Люди — это те, кто делает то, что тебя устраивает? А остальные — нет?

— Я не поняла! — вспыхнула рыжая. — Вы что, защищаете эту мразь? Ничего себе, нашли время и место! Вы хоть на улицу высовывались? Вы видели, что там делается?

— Видел, — терпеливо кивнул Лаан. — Допускаю, что меньше, чем ты. Но скажи мне, пожалуйста, при чем тут люди и выродки?

— Те, кто так поступает, не могут называться людьми! Это же ясно кому угодно!

— Мне до сих пор казалось, что люди — это раса, а не набор достоинств.

— А я вот не хочу считать их людьми!

— Хорошо. А если я не захочу тебя считать человеком? Потому что мне не нравится то, что ты говоришь и думаешь?

— Меня? — рыжая подпрыгнула на стуле и негодующе уставилась на Лаана. — Ну знаешь, дядя... Ты вообще кто такой? Ты, наверное, от этих борцов сюда пришел? То-то у тебя куртка такая же...

Лаан расхохотался, к нему присоединилась и половина аудитории, внимательно следившей за перепалкой. Ситуация становилась все смешнее и смешнее. Глупенькая девчонка, должно быть, считала, что по куртке можно узнать о человеке практически все. Рэни задумчиво смотрела на рыжую, сверкавшую ярко-зелеными глазами, и вертела в руках чашку.

— Лапочка, — сказала она наконец. — Тебе не кажется, что ты здорово ошиблась командой?

— Это еще почему? — переключилась на нее рыжая.

— Да потому, что здесь не судят по курткам и форме ушей. А теперь спроси меня, кто я такая и что я видела, давай! — улыбнулась Рэни, по глазам девицы прочитав, что сейчас услышит.

Девчонка пулей вылетела вон, хлопнув напоследок тяжелой дверью. После секундного молчания грянул новый залп хохота.

— Вот так и редеют наши ряды, — сказала женщина в черной форме. — Неоценимая, невосполнимая потеря...

— Все это не так уж и весело, — когда улегся смех, сказала Рэни. — Уничтожать врагов, которые «нелюдь», сферических в вакууме — легко и просто. Как тараканов давить. Ты хороший, они плохие, наше дело правое, бздям — и нет негодяя. Детство. А вот если знаешь, что этот враг — живой, из плоти и крови, тут уже не у каждого рука поднимется. Вот и остается только закрыть глаза и истошно вопить: «Это не люди! Не люди! Мразь!»...

Женщина в черном опустила на стол чашку, подперла подбородок рукой и уставилась на Рэни. Девушка испуганно отвела глаза и обнаружила, что на нее смотрят почти все. Она испуганно отвернулась к Лаану, вопросительно приподняла бровь.

— Продолжай, неплохо получается, — подмигнул тот.

— Ну... э... в общем, я хотела сказать, что такая дележка на людей и не людей — это как бронежилет для мозгов. Чтоб ни одна мысль ненароком в голову не попала, — смущенно продолжила Рэни. — А то вдруг произведет там какое-нибудь потрясение, придется думать дальше, повзрослеть... ужас, да?

— Бронежилет для мозгов — это каска, — ехидно произнес бритый налысо парень, сидевший неподалеку.

— Хорошо, милый. Следующий раз я подготовлю речь, отредактирую и прочитаю, договорились? — похлопала ресницами Рэни. — А на сегодня импровизированная лекция окончена. И, кстати, о касках и прочих бронежилетах...

Не успела она выспросить из Лаана все нужное, как явилась та самая не понравившаяся Рэни с первого взгляда тетка-медик, и сообщила, что некоторую часть присутствующих зовут наверх на собрание. Рэни с удивлением узнала, что она тоже входит в эту часть, потом вспомнила, что уже несколько часов является Большим Начальником и покорно потопала следом за вредной дамочкой. С медичкой Рэни успела поцапаться уже трижды, каждый раз дело не заходило слишком далеко, обе женщины только обменивались недовольными взглядами и выразительно хмыкали, обмениваясь любезностями, но уже ясно было: это нелюбовь с первого взгляда. У обеих достаточно ума и выдержки, чтобы не позволить нелюбви повлиять на работу, но приязни не будет.

В комнате на третьем этаже Рэни увидела все начальство и еще некоторых весьма примечательных лиц, например, здоровенного и на редкость красивого брюнета, скромно сидевшего в углу с папочкой в руках. Руки были на удивление изящными, все остальное — тоже весьма и весьма ничего. При этом на лице красавчика не было того противного выражения, которым отличались многие парни, знающие, что хороши собой. Девушка поразмыслила и уселась рядом с ним.

Добрых полчаса она скучала, лишь изредка делая в блокноте пометки, когда кто-то говорил ключевую фразу «и еще нам понадобится...». Обсуждали то, что ее волновало мало, а по правде сказать, так и было слегка неприятно: боевые действия. Зато Риайо, Хайо и Лаан то и дело обращались к соседу Рэни, так что она успела вдоволь понаблюдать за синеглазым брюнетом, узнала, как его зовут и пришла к выводу, что коллега не только симпатичен с виду, но и весьма неглуп. Вот только привычка царапать ногтем деревянный подлокотник кресла раздражала. Едва уловимый скрежет раздражал, как писк комара в дальнем углу комнаты: слышишь его краем уха, но не можешь отвлечься.

— Слушай, ты не мог бы перестать это делать? — шепотом попросила Рэни.

Сосед извинился и перестал, найдя более увлекательное занятие — начал отрывать от листа тонкие полоски бумаги и свертывать их в трубочки. Тетка-медик, заметив их обмен репликами, с недобрым вниманием вытаращилась на обоих. Рэни вздохнула про себя и уставилась в потолок. Уж если два человека не понравились друг другу с первого взгляда, то это всерьез и надолго, и каждое лыко будет в строку... Впрочем, а какое ей дело до чужой приязни и неприязни? С работой обе справляются отлично, как сказал Крылатый, ну и достаточно того. Эмоции отдельно, дела отдельно.

Когда со всеми подробностями тактики и стратегии было покончено, настал черед Рэни. Сначала вся старшая тройка — Лаан, Хайо и Риа — поочередно задали ей сотни две вопросов, потом начали говорить командиры отрядов. Она лихорадочно шкрябала ручкой по листам блокнота, не успевая одновременно слушать и записывать, и так маялась, пока сосед не отобрал у нее блокнот и не принялся записывать сам.

Через полчаса объемистый, на четыре страницы, список был готов. Оказалось, что у брюнета неплохой почерк, разборчивый, но мелкий... и если бы Рэни записывала сама, список занял бы добрый десяток листов. Осознав масштабы работы, она пригорюнилась и тоже принялась рвать бумагу на полоски. Как оказалось, дурная привычка отменно успокаивала и помогала разогнать тоску. Р-раз полоска, и сразу вспоминаешь, кто может обеспечить подвоз продуктов в нужном количестве; два полоска — и соображаешь, что давешний мальчик-наемник очень лихо справлялся с изготовлением боеприпасов, и нужно будет поймать его, пока он не умотал поближе к боевым действиям; тр-ри полоска, и делается ясно, что список хоть и велик, но отнюдь не безразмерен, и к утру, пожалуй, все нужное будет в наличии.

Вайль глядел на свежую сводку, которую уже зачитал, и пытался свести концы с концами. То, что его интересовало, выходило за пределы его компетенции, но пока совещание не кончилось, можно было поразмыслить над загадками и тайнами гражданской войны на завесе. Он задумчиво водил по бумаге карандашом, составляя на обороте сводки простенькую таблицу.

Вот есть семь кланов верхних тенников. До начала всего бардака было два клана непримиримых, два клана лояльных, и остальные — нейтральные. Теперь лояльных трое, а четверо — непримиримые. Дети Молнии и Идущие в Ночи присоединились к Теням Ветра и Звездам Полуночи, а Стражи Тишины встали на сторону штаба миротворцев. Последнее не слишком удивительно, Стражи — клан неагрессивный, среди них больше всего тех, кто действительно работает с Городом, ликвидирует Прорывы, чинит случайные прорехи в тканях завес и вообще по мере сил наводит порядок. А вот что случилось с остальными?

Дети Молнии принимают к себе тех, кому подвластна стихия огня. Шаровые молнии и лавины пламени — не самое серьезное из того, что может опрокинуть на врага любой тенник этого клана. Довольно серьезные противники, их стоит опасаться... но почему? До сих пор они весьма мирно уживались с людьми.

Идущие в Ночи — клан оборотней; ну, эти всегда были нейтральны только на словах. На самом деле у большинства темперамент совершенно зверский; сначала думают, потом делают, даже в человекоподобной форме. Тигр — он и есть тигр, хищник, даже если временно встал на две ноги. Соображают они не очень хорошо — звериное чутье, интуиция, при этом явная недостаточность логики; но именно Идущие и начали тренировать боевые отряды. Значит, им кто-то подсказал? Или сами додумались? Хорошо бы узнать об этом побольше...

С Тенями Ветра все ясно; как считали себя непримиримыми, так и воспользовались первым же удобным случаем, чтобы отстоять свои права. Права... забавно, кто на их права покушается-то? Еще поди покусись на их права, именно в этом клане большинство обладает способностью ходить через стены, использовать свою силу отнюдь не в мирных целях, да и в изготовлении мощных талисманов им нет равных.

Звезды Полуночи — клан небольшой и слабенький, там только бойцы-мечники, особыми способностями никто не обладает, хотя... теннику из этого клана они и не нужны. Пока успеешь рот открыть, серебристая молния оставит тебя без рук, ног и головы в придачу. Скорость реакции, характерная для всей расы, плюс отличная школа фехтования — да уж, тоже не самые приятные противники. А если учесть, что и характеры у всего клана — не сахар, то малочисленность уже и не утешает. По традиции непримиримые, хотя довольно редко участвуют в каких-то заварушках.

Интереснее другое — все кланы, хоть и держатся друг за друга, не шибко любят собратьев из других кланов. Приоритеты расы — отдельно, дружба — отдельно. Вайль толком не знал, почему так сложилось, но что те же Идущие в Ночи откровенно не любят Теней Ветра, помнил. И вот, с виду — так в одночасье, — все четыре клана находят друг друга, сливаются в радостном экстазе взаимопонимания и объединяются против общего врага. Все логично, вот только одно непонятно: откуда же взялся враг? Банды людей понабежали со всех уровней Города несколько позже, когда прошел слух о массовых беспорядках.

А с чего же, собственно, все началось?..

Три человека зашли в квартал тенников, получили по шее, вернулись с подмогой, подмогу тоже встретили отнюдь не с распростертыми объятьями, кого-то убили, остальным удалось унести ноги. На первый взгляд все началось именно с них, вот только первый взгляд тут ни при чем. Потому что разных охламонов, нарочно или нечаянно свернувших «не туда», и до того было довольно много. А здесь из вполне невинного и легко исправляемого инцидента вышел огромный конфликт. По таракану не то что ударили кулаком, разнеся вдребезги стол — нет, тут уж попросту бросили в комнату гранату. И граната эта была подготовлена заранее, чека выдернута и оставалось только швырнуть ее. Отряды Идущих в Ночи уже были подготовлены и экипированы. Непримиримые воспользовались удачным случаем или старательно подготовили его?

Схема на обороте сводки становилась все более сложной и запутанной. Стрелки и пунктирные линии объединяли кружки и квадраты в единую систему, но вскоре рисунок превратился в хаотичное переплетение линий, где Вайль уже сам не понимал, что с чем связано, что из чего вытекает, и какую причинно-следственную связь он увидел между двумя событиями, обозначенными аббревиатурами. Он скомкал лист и засунул его в карман.

Смутная и непонятная картина... неплохо бы обсудить ее с Лааном. Может быть, тот знает что-то еще.

Собрание было прервано довольно неожиданно. В дверь без стука влетела растрепанная и бледная, как смерть девушка-тенник, нашла взглядом Аэль и изобразила целую пантомиму.

— Я тебя не поняла, — сказала Аэль вслух, поднимаясь с места. — Впрочем, иду. Извините, господа и дамы...

— Да, в общем, пора расходиться, — сказал Хайо.

Воспользовавшись уходом сердитой медички, Рэни решила продолжить знакомство с соседом. Пока остальные вставали, забирали куртки и разгрузочные жилеты, она преградила парню дорогу. Оказалось, что едва достает ему носом до средней пуговицы на рубашке, это немного смутило: пришлось задирать голову, чтобы увидеть лицо брюнета. Он, впрочем, быстро сообразил, что разница в росте мешает разговаривать, сел в кресло. Сапфирово-синие глаза смотрели спокойно и ободряюще, и Рэни не стала думать, садиться ей или стоять, куда девать руки и что вообще делать.

— Ты тут давно? — спросила она.

— С середины дня, — ответил парень. — Или ты имеешь в виду — вообще в Городе?

— И так, и так, — улыбнулась Рэни. — Это я собираюсь познакомиться с тобой поближе, так что рассказывай все, что хочешь.

Говорить с ним было легко и весело; через минуту девушка сообразила, что дело не в собеседнике, дело в ней самой. Ей больше не нужно думать, какое впечатление производит каждая фраза, что о ней думают и как воспринимают. Можно было просто перешучиваться, обмениваться всякими забавными наблюдениями, болтать и смеяться, отдыхая и душой, и телом — она все-таки уселась в кресло, подтащила к себе ближайший стул и водрузила на него усталые ноги.

Они здорово заболтались, не заметив, что остались в кабинете почти одни. Сидевший за столом Хайо давно уже косился в сторону болтающей парочки. Ярослава стояла за его стулом, задумчиво гладя любимого по затылку. Хайо мешала негромкая, но незатихающая болтовня, и еще ему очень не нравилось радостное оживление на лице подопечной. Он хотел загрузить ее работой по самые уши, так, чтобы она на время забыла о том, как кокетничают с посторонними, и зачем вообще это делают. Однако же не прошло и суток, как блондинка нашла себе компанию, распушила перышки и принялась увлеченно щебетать за жизнь. Компания эта не нравилась Смотрителю вдвойне и втройне — Вайль, тот самый парень, про которого он много слышал, а кое-что и видел. В то, что синеглазый красавец стал таким уж здоровым и нормальным, Хайо не верил. Так быстро никто не меняется. И пусть себе общается со своей женщиной, это дело Лаана, Аэль — его подруга... но вот от Рэни ему стоит держаться подальше; а Рэни — от него. Оба целее будут.

Однако ж, блондинка поставила его в тупик. Надо было прекращать веселый щебет, который парочка устроила, сидя в его кабинете и не замечая никого вокруг; но как это сделать? Попросить их уйти — так они же уйдут и продолжат в коридоре, и невесть до чего дообщаются, если вспомнить манеру Рэни вешаться на шею любому встреченному мало-мальски смазливому кавалеру. Но нужно дать ей понять, что такое общение нежелательно.

— Яра, ты не могла бы ей объяснить, что не нужно болтать с этим парнем? — шепотом сказал он, пользуясь тем, что парочка никого, кроме друг друга, не слышала.

— С какой стати? — неожиданно воспротивилась Ярослава. — По-моему, они ничего дурного не делают.

— Я так не считаю.

— А если не считаешь, так сам и скажи, — подруга сердито фыркнула и принялась убирать со стола, демонстративно не поворачиваясь в сторону Хайо.

Обалдев от очередного выражения женской солидарности, Смотритель поднялся из кресла и подошел к сидящим болтунам. Оба замолкли и внимательно уставились на него. Физиономии были донельзя невинные, вот только глаза у обоих поблескивали ярко и лихорадочно. То ли дорвались до задушевных бесед, то ли понравились друг другу в той степени, которая Хайо категорически не устраивала.

— Рэни, я хотел бы, чтобы ты поменьше тратила время на болтовню, — сказал он, не глядя на бывшего гладиатора.

Рэни опешила. В этом весьма и весьма несвойственном Хайо ни по формулировке, ни по тону заявлении ей послышалось нечто подозрительно знакомое. Так с ней разговаривал Грег, точнее, так он начинал разговор, а дальше из него потоком сыпались обвинения и жалобы. Она не так говорит, не с теми и не там, не так сидит, не так смотрит, не так одевается и вообще с ней стыдно выйти в люди.

Она покосилась на изумленно распахнувшего глаза Вайля в надежде, что парень что-то скажет, и тут же одернула себя. Хватит, этих пирожков с котятами она уже наелась досыта! Спрятаться за спину мужчины, потом обнаружить, что спина не слишком широкая и не больно-то крепкая, обидеться на весь свет, что не защитили, не вступились, не помогли отмахаться от глупых претензий... довольно. Она сама в состоянии за себя постоять и отбить у Хайо всякое желание впредь сообщать о том, что ему «хочется». Перехочется!

— Меня не волнуют твои желания. Если ты считаешь, что я не справляюсь с работой, скажи об этом прямо, — глядя Хайо в глаза, отрезала девушка. — Если же я справляюсь, то не твое собачье дело, с кем и как я провожу свободное время. Ясно?

Выходя из кабинета, она оглянулась и увидела, что Ярослава ей дружески подмигивает.

К утру суета не то чтобы улеглась, скорее, закемарила, по-прежнему сидя между членами штаба миротворцев. Воспользовавшись очередной минутной передышкой, Лаан утащил Хайо в ближайшую пустую комнату, наскоро сотворил чайник и две кружки, всучил коллеге тяжелую глиняную посудину и показал на кресло.

— Мне кажется, что ты знаешь обо всем чуть больше, чем рассказал раньше. Я прав?

— Пожалуй, — кивнул Хайо, сдувая пар с радужного зеркальца горячего крепкого чая. Окно в комнате было распахнуто настежь, глупое наивное окно, готовое впустить в себя любого чужака. — Кое-что было рядом. Слишком близко...

Рассказ получился достаточно коротким, но емким. Лаан слушал внимательно, и чем дольше слушал, тем больше ему казалось, что собеседник вообще не отдает себе отчета в том, что происходило у него под носом, не видит связей между событиями и вообще ухитрился слишком ко многому прикоснуться, слишком мало почувствовав.

Все, что Смотритель знал о коллеге, говорило ему, что этого не может быть. Лучший информационщик Города не мог столь явно ошибаться; проще уж было поверить в то, что сам Лаан приумножает сущности без необходимости. Проще, приятнее, легче для обоих — но не удавалось, как Лаан себя ни уговаривал.

— Значит, ты нашел этого посредника, фактически, случайно. Он как бы нечаянно сорвал переговоры, потом была провокация с твоей девочкой. Практически одновременно — начало боевых действий. Но подготовка отрядов началась еще до того... кажется, — Лаан построил в воздухе полупрозрачную жемчужную пирамидку, пытаясь прикинуть соотношение хода времени на разных завесах. — Да, действительно так. Хайо, а тебе не кажется, что тебя крупно подставили?

— Кто?

— Кто — не скажу, но чьими руками — кажется, вполне ясно. Все началось, когда ты с ним связался.

— После — не значит вследствие, — мрачно сказал Хайо, поднимаясь из кресла и отходя к окну.

Лаан покосился на него поверх кружки с чаем, отвел глаза. Спорить со старым приятелем не хотелось, а тыкать его носом в столь явные, легко заметные со стороны ошибки он был не вправе, но Хайо, товарищ с незапамятных времен, кажется, от души приложил руку к творящемуся вокруг бардаку, причем сам того не осознав.

— Ты уверен, что этот Грег — он именно то, что ты о нем думаешь? Такой вот пропитанный спиртом мелкий козлик, и не более того?

— Я уже ни в чем не уверен, — в сердцах бросил Хайо, потом осекся, помялся, повернулся к Лаану спиной. — Я его сам нашел. И сам их свел. Я его проверял...

— Сам свел? — задумчиво повторил Смотритель. — Ну, живы будем, разберемся. Сейчас надо заниматься штабом, и вот что... давай сразу поделим полномочия.

 

Глава 2

Выбор

Под когтями засохла кровь. Крови было, пожалуй, слишком — не только на руках, но и на всей одежде, на лице, на волосах. Дерран брезгливо передернулся. До сегодняшней ночи ему казалось, что он привык к алой или багрово-черной влаге, к ее запаху и липкости. Хозяин Арены и не подозревал, что настанет час, когда его будет тошнить и от запаха, и от цвета.

Его прозвали Смехачом, за то, что он всегда смеялся, если дело доходило до драки. Он смеялся в дружеском поединке, смеялся, когда убивал. Сегодня смех застрял в глотке, заблудился где-то в сорванных связках. Команда Арены объявила о своем нейтралитете. Дерран не хотел входить в штаб миротворцев, зная, что слишком многие не простят ему предательства, и это скажется на доходах. Но банде «борцов с нечистью» на нейтралитет было наплевать. Они пришли убивать.

Коридоры, тупики и закоулки огромного здания Арены позволяли долго держать оборону, но двое из девяти его ребят не успели забаррикадироваться в одной из комнат. Их застали врасплох. Дерран, стиснув зубы, слушал их крики. Всемером на полсотни, и лишь двое, считая самого Деррана владеют какой-то силой, помимо зубов и когтей... о победе мечтать не приходилось. Банда никуда не торопилась — или стремилась выманить оборонявшихся наружу.

Им это удалось. Минута шла за минутой, крики боли и проклятья по-прежнему доносились из-за двери, и Дерран посмотрел на своих людей. Еще несколько минут он мог бы удерживать их за закрытой дверью, но время покорности истекало. Его снесли бы вместе с дверью.

Его всегда считали острым на язык, говорили, что он за словом в карман не полезет. Сегодня в кармане была дыра, а в горле застрял тугой ком. Вылазка была самоубийством быстрым, бездействие — самоубийством медленным. Ему уже наплевать было на свой авторитет вожака, на то, что, запрети он действовать, ему суждено клеймо труса и предателя, на то, что никто и никогда не согласится с тем, что семеро за двоих — неравный размен, да и то никакого размена не произойдет, погибнут все...

За ним у проклятой двери стояли шестеро подчиненных, которые знали, что Дерран своих не бросает. Что быть в его команде значит всегда иметь прикрытую спину. Репутация строгого, но справедливого лидера взяла его за горло и пощекотала под ухом серебряным кинжалом.

— Мы застигнем их врасплох, — выдавил из себя Дерран, надеясь на то, что голос кажется дрожащим только ему самому, а если не только ему, то безнадежность спутают с яростью. — Прикрывайте друг друга.

Он смеялся, убивая, смеялся, пока не охрип. Охранных и боевых заклинаний хватило ненадолго, он никогда не был особо сильным или умелым. В свалке у выхода у него выбили оба ножа, и в ход пошли когти. Дерран не считал, скольких покалечил, сколько раненых с разорванными горлами и выбитыми глазами оставляет за собой. Это были люди, а люди в Городе воскресают почти всегда. В отличие от тех, кто шел за ним.

С Арены вырвались четверо, в том числе один из пленников, и Дерран не знал, ради чего погибли пятеро других, знал только, что они сделали невозможное. За пределами Арены можно было перемещаться привычными им тайными тропами, и четверка укрылась под землей в одном из лабиринтов.

Тенник выгрыз кровь из когтей, сплюнул на камень и оскалился, глядя на лица товарищей. Двое были ранены несильно, бывшему пленнику досталось куда круче: банда развлекалась с серебряным оружием. Сил на то, чтобы лечить такие ожоги, у Деррана уже не было; у него вообще больше не осталось сил, даже на то, чтобы оттереть чужую горькую кровь с лица. Тем не менее, его даже не ранили — ссадины и синяки не считались.

— Нужно пройти к нашим, — сказал Рейме.

Дерран посмотрел на него, зализывающего рубленую рану на предплечье, и не сказал ничего. Своими для Рейме были Идущие в Ночи. В последний месяц этот клан активно готовился к боевым действиям, Дерран знал об этом лучше прочих. Рейме не входил в отряды боевиков, которые тренировались на Арене. Хозяину Арены хорошо заплатили за помещения для тренировки. Три дня назад он не задумывался, зачем нужны боевики и против кого они будут драться. Глава клана заплатил, ничего больше Деррана не волновало. Мало ли, у кого какие причуды, но хорошо оплаченные причуды — личное дело того, кто платит.

Сейчас он готов был своими руками удавить главу Идущих в Ночи, хоть они и принадлежали к одному племени. Ему было все равно, кто бросил первую спичку в стог сена. Идущие хотели войны, и они ее получили, а Дерран... Дерран получил пять трупов на совести, пропитанную кровью одежду и бессильный стыд. Первый раз в жизни он был счастлив тому, что является бесклановым, и никому, кроме своих парней, ничем не обязан. Впрочем, и половину из них он уберечь не сумел.

Банда знала, где тренировались бойцы. То, что Дерран просто предоставлял помещения (и тренеров, и оружие, и снаряжение — немедленно подсказал внутренний голос), их не волновало. В кровавой каше теперь вообще никого и ничего не волновало, кроме драки, мести, убийства...

— Беги, — выговорил Дерран после паузы. — Вперед, прыжками...

— Босс? — шевельнул ушами мальчишка. — Я что-то не то...

— Все то. Иди, я тебя отпускаю. Кто хочет — идите с ним.

— А ты?

Бывший хозяин Арены вновь уставился в стену. По влажной штукатурке расползались серо-серебристые кустики мха. Сюда давно никто не спускался, об этом говорила и пыль на полу, и отсутствие чужих запахов в воздухе. В этом подземном лабиринте Дерран никогда бы не заблудился: достаточно было положить руку на любую из стен, чтобы моментально увидеть план лабиринта.

На груди притаился теплый кусок металла. Дерран через рубаху нащупал амулет. Если бы не эта вещь, он не вышел бы живым с Арены. Драгоценность, полученная практически даром. Услуга, оказанная им Смотрителю, не стоила такой оплаты. Дерран знал, где сейчас Смотритель Лаан. В штабе «миротворцев». Там же еще многие из тенников, многие из людей. Рано или поздно они наведут порядок, и все вернется на круги своя.

Там же и Риайо-эн-ай-Ран, Крылатый. Дерран встречался с ним лишь дважды, но воспоминания о встречах заставляли шипеть и вздрагивать до сих пор. Крылатые вмешивались в дела других тенников крайне редко, но уж если что-то казалось им нарушением обычаев или законов Города, то бесполезно было молить о пощаде или надеяться на солидарность. Ледяная зелень взгляда, несколько коротких фраз, ощущение собственной беспомощности перед волной изумрудного гнева и презрения... и правота, вечная правота Крылатых.

— Я пойду с вами, — сказал Дерран.

Сил идти напрямую у Деррана не осталось. Проще было перемещаться пешком. Раненый, которого он тащил на спине, оказался не слишком тяжкой ношей. Куда труднее было бы тащить его сквозь стены. Дорога заняла около часа. Вел Рейме, и всем повезло — он не ошибся. Чутье его не подвело. Дерран смотрел, как парнишка нащупывает в путанице коридоров дорогу к тайным убежищам своего клана, и думал, что в иное время стал бы гордиться его успехами. Еще пару лет назад Рейме был способен запутаться в собственных лапах. Сейчас же Дерран думал только о том, чего не сделал и уже, наверное, не успеет. Для тех, кто остался лежать на Арене, делать что-то было уже окончательно поздно. Отвратительное, грязно-серое слово, с которым приходится соглашаться, даже если тянет блевать от него, если кровь идет горлом, когда выговариваешь два коротких слога «поз-дно, поз-дно»...

Дно. Илистое дно под толщей грязной воды.

Не думать, не думать — иначе отчаяние затянет туда, в серо-бежевый ил, и не сможешь уже сделать ничего...

Главу клана Дерран знал. Знал не так чтоб близко, но достаточно хорошо, чтобы недолюбливать. Он вообще не слишком жаловал оборотней, делая исключение только для членов своей команды. Еще больше хозяин Арены не любил все кланы Нижних, но с ними, по счастью, ему пересекаться почти не доводилось. У Нижних были свои интересы, странные и непонятные даже для собрата по расе. Они не вылезали из самых глубоких своих катакомб, редко в открытую участвовали в общих делах, но влияние их чувствовалось даже в тех ситуациях, которые вовсе не касались самих Нижних. Они всегда выходили сухими из воды, чистыми из любой заварушки. Если только в дело не вмешивались Крылатые, которые всегда были в курсе каждой интриги, творившейся в Городе. Как им это удавалось? Как Риайо узнавал о том, что хранили в тайне?

И как он мог не заметить столь очевидного?

Мысли ходили по кругу, шарахаясь от внезапно для Деррана начавшейся междоусобицы к Крылатому. Стоило только вспомнить окаянного Риайо, как под ложечкой начинало противно тянуть. Вероятно, именно там притаилась совесть, на которую доселе Дерран плевать хотел.

Нужно было как-то разбить этот круг, но тенник не представлял — как.

— Я благодарю тебя, — соизволил выговорить Йарстэ. Сквозь зубы. Так, словно Дерран не вытащил двух членов его клана из передряги, а своими руками их убил.

Дерран исподлобья смотрел на собеседника. Плосколицый, с рыжими глазами, даже в дневном облике сохраняющий сходство с огромной опасной кошкой. Надменный до отвращения, а может быть, так просто казалось, потому что Йарстэ был скуп на слова, а каждый жест был исполнен тяжелой хищной грации.

— Мы дадим вам приют, — уронил еще одну фразу глава клана. Дерран молча ждал продолжения. Ему и второму парню нужно было убежище, да, но весь вопрос в цене. — Если вы встанете рядом с нами.

— Твоя благодарность велика, — зло ухмыльнулся Дерран. — Гостеприимство щедро.

— Клан сражается, — соизволил сообщить Йарстэ, словно это должно было объяснить все и сразу.

«Против очевидного не попрешь», — подумал про себя тенник. — «Действительно, сражается. И затеял все это ты. Может быть, не в одиночку, но ты был одним из первых. А теперь будешь гнать на убой младших, потому что соскучился по запаху крови. Что же ты не вышел бойцом на Арену, не отправился на Технотрон? Для таких, как ты, создано много способов выпустить пар и налакаться горячей крови. Но все это тебя не устраивает, тебе еще и нужна власть. Настоящая, а не иллюзорная. Сволочь ты, Йарстэ. Сволочь почище меня...»

Вместо этого он кивнул, не глядя главе клана в глаза и сказал:

— Я буду с вами.

— До конца?

— Нет. Пока мой путь идет рядом с вашим, — Дерран не сдержался, слова были сказаны слишком быстро, и глава мог принять это за признак трусости. Впрочем, все равно. Никаких обещаний, никаких клятв. Пусть Идущие в Ночи сами расхлебывают заваренную ими кровавую кашу.

— Я принимаю твою дорогу, — Йарстэ выговорил это так, словно ритуальная фраза застряла у него поперек горла. — Но мы будем следить за тобой, бесклановый.

Деррана это вполне устраивало. Покупать доверие Идущих ценой верности им — нет уж, лучше сдохнуть на обочине. Бывший хозяин Арены, — впрочем, почему бывший? Все наладится, так или иначе, и он вернет себе свое, — в жизни боялся только одного: дураков. Дураков-командиров он боялся вдвое больше, а после всего считать Йарстэ умным он не мог.

В большой сухой пещере было полным-полно весьма пестрой публики. Большинство составляли Идущие в Ночи, но среди них Дерран увидел и два десятка чужаков. Пара из Звезд Полуночи, с ног до головы увешаны оружием, пяток из Теней Ветра, каждый занят очень важным делом: подбирает для бойцов подходящие амулеты. Ничего необычного, два эти клана — экстремисты, вечные «непримиримые», разумеется, как только запахло войной, они тут как тут. Десяток бесклановых. Тоже ничего нового, всегда есть любители ввязаться в драку, если в ней участвует много народа.

За спиной громыхнуло, резко пахнУло свежестью, словно после грозы. Дерран повернулся. А это еще кто? Две симпатичные девицы, вполне в его вкусе — высокие, длинноволосые, с дикими ночными глазами; но сейчас ему было наплевать на их внешность. Важнее было то, что они делают. Первая жонглировала целой цепочкой шаровых молний, вторая подкидывала ей новые и новые трескучие иссиня-белые шары.

Дети Молнии. И эти здесь? Ойо-хо, если два клана, которые всегда были нейтральными, примкнули к Идущим в Ночи, значит, заварушка куда серьезнее, чем сначала показалось Деррану. Кланов всего семь, и представители четырех здесь. Осталось, как нетрудно подсчитать, только три. Причем один из них — Падающие в Небо, а их на весь Город восемь. У Детей Дороги нет ни одного бойца, там только целители да музыканты. Веселая получается картина. Шансы на победу не так уж и малы, вот только на что будут похожи ее плоды? Впрочем, в любом случае лучше оказаться на стороне победителей.

Побитых и потрепанных в зале было довольно мало. Ранеными уже занимались, и, судя по отсутствию паники и суеты, все было в порядке. Тот из парней, что был сильно обожжен, мирно спал, рядом с ним сидела клановая целительница, симпатичная девица-оборотень, должно быть, рысь. Дерран уже собрался завести знакомство, ибо заняться было нечем, а повод был, как его остановили, не слишком деликатно схватив за плечо.

— Пойдешь с нами, — сообщил приземистый волчара со свежими шрамами на физиономии. — Я старший.

— Могу я хоть умыться для начала? — мрачно спросил Дерран, показывая грязные руки и испачканную в крови одежду. — Или так и идти?

— С кем поведешься, от того и наберешься, — фыркнул волк, скаля в насмешке зубы.

— Я вижу, ты набрался, да, — оскалился в ответ Дерран. Человеческая пословица была не самым сильным аргументом в устах поборника расовой чистоты.

— Старший — я, — еще раз сообщил волк. Дерран вздохнул про себя. Оставалось надеяться, что он хоть чего-то стоит, как командир. — Иди, умывайся. Мы подождем.

Дерран молча отправился искать источник воды. Нашелся он не сразу, пришлось хорошенько поплутать по проходам и тупикам в скалах. Потом оказалось, что он пошел в неверную сторону, а на самом-то деле ручей тек в соседней пещерке. Чутье его здорово подвело, и это было паршивым признаком. Одним из паршивых признаков, согласно которым Деррану не стоило идти в бой. Ему нужно было хорошенько отдохнуть, подкрепиться, а только потом высовываться из убежища. Но кто-то, вполне возможно, что сам Йарстэ, решил иначе. Дерран его понимал: чем скорее бесклановый чужак, сомнительный со всех сторон тип, порой якшающийся не только с людьми, но и со Смотрителями, сложит голову, тем лучше.

«Не дождетесь!», — подумал тенник.

Теплый амулет грел грудь. Не исключено, что это еще один аргумент, который заставляет Йарстэ подставить его и угробить в ближайшей схватке. Идущим в Ночи очень пригодится эта вещь... а честное наследство погибшего боевого товарища отбирать не рискнет никто, даже Лаан или Риайо.

Ледяная вода, на редкость чистая и сладкая, помогла смыть кровь и взбодриться, но на душе все едино было погано. Так погано, как не было уже многие и многие годы. Он оказался меж двух огней, и «свои» видят в нем только обладателя ценной цацки, которую нельзя отнять, а можно только получить законным образом, а «чужие» — никакие не чужие, а такие же братья. Не считая людей, конечно, но Арена без человеческих бойцов — скучный, унылый междусобойчик, который не нужен никому.

— Задача: очистить этот квартал, — сказал командир.

— От кого? — спросил Дерран, и обнаружил, что остался в гордом одиночестве со своими уточняющими вопросами. Остальные три десятка молчали. То ли знали задачу, то ли им было все равно.

— От людей, — сказал волк.

— Что, ото всех? — продолжил уже вполне намеренно издеваться Дерран. — Так вот пойдем и будем крошить всех подряд?

— Нет, трепло, — рыкнул волк. — Здесь засела банда, которая себя зовет борцами с...

— С нечистью, — услужливо подсказал Дерран. — Понял задачу.

— Наконец-то...

Сомнений в интеллектуальной состоятельности командира у бывшего владельца Арены больше не возникало. Командир-дурак — самое худшее, что может с тобой случиться. Хотя, может, он вовсе не дурак, а только старательно таковым прикидывается. В любом случае именно для Деррана он будет командиром-дураком худшего фасона: дураком, замышляющим какую-то гадость.

Тенник оглядел отряд. Три десятка физиономий, из которых ему хорошо знаком только Рейме. И этого сюда отправили? Не дав даже отдохнуть? Интересные дела... Внизу Дерран видел целую кучу свежих бойцов, а Рейме до сих пор поджимал разрубленное и, надо понимать, наспех залеченное запястье. В иной ситуации Дерран не позволил бы так обращаться со своим бойцом, но теперь Рейме был бойцом Идущих в Ночи, и за его судьбу отвечал глава клана.

— Ты, тупой, пойдешь со мной, — уточнил волк и принялся распределять остальных. — Так, ты и твой десяток — по этой улице, вы — в обход, вы — за мной. Обходим эти два дома, и встречаемся вон там...

Дерран посмотрел, куда указывала лапа командира. Высокая каменная трехэтажка с узкими окнами, отделенная от улицы оградой и цепочкой деревьев. Удобное место, чтобы держать оборону, но паршивое, чтобы атаковать его. В окнах мелькали огоньки света. Сколько человек в доме, Дерран почуять с такого расстояния не мог. Может, десяток — а может, и сотня. Интересно, как командир представляет себе штурм? Оборотни сильны в ближнем бою, но плохо владеют и оружием, и силой слова. А в отряде нет ни одного из Теней Ветра, которые могли бы здорово помочь, да и девицы из Детей Молнии здесь пригодились бы. Интересно, чем думает Йарстэ? Хвостом?

Квартал был пуст и тих, словно вымер. Кое-где в домах затаились люди, не рисковавшие высовываться наружу. Вполне логично: для одних они — враги, а для других «трусливые предатели общего дела». Лучше уж сидеть и не отсвечивать, если не удалось вовремя смыться на другую завесу, а драться нет ни сил, ни желания.

Дерран шел за командиром, за ними, цепочкой, еще девять бойцов. Рейме отправили с другим десятком, и тенник никак не мог отделаться от мысли, что это и не случайно, и очень паршиво. Для обоих. Думать нужно было о другом: как уцелеть в заварушке, сколько человек в особняке и как хорошо они вооружены, как подобраться поближе незамеченными. Думалось же о Рейме, и опять противно ныло под ложечкой, словно Дерран сделал что-то не так, а каждый шаг по темной ночной улице усугубляет ошибку.

Сегодня переменчивая погода подкинула легкие заморозки. На ветках деревьев выступил тонкий слой инея, трава словно поседела, а воздух казался звонким и хрустящим, как наледь на лужах. Хорошая ночь для боевой операции: все слышно, легко почуять врага, не приходится ни изнывать от жары, ни мерзнуть. Правда, у такой погоды есть и оборотная сторона: борцам с нечистью тоже хорошо слышно и далеко видно. Такова жизнь: редко она бывает на чьей-то стороне, чаще гадит обоим.

Рукоять кинжала, прихваченного в пещере Идущих, была обмотана шершавой кожаной лентой, и приятно лежала в руке: не скользила, не холодила руку. Длинное обоюдоострое лезвие, простой шаровидный набалдашник рукояти. Вещь не слишком изысканная, но удобная и надежная. Лучше, чем с голыми руками; когти — не самое сильное оружие. А у некоторых, типа командира, еще и когтей-то особо нет. Волчья пасть, конечно, внушающее зрелище, но против арбалетного болта, наконечник которого покрыт тонким слоем серебра — не сгодится. Пистолет с серебряными пулями тоже аргумент не в пользу волка. А у клятых борцов, кажется, нет проблем с серебром.

Дерран вдруг запнулся. Он видел, сколько времени готовились Идущие в Ночи. Не меньше трех месяцев, а то и больше. А «борцы»? Непохоже, чтоб они подскочили в одночасье, уж больно хорошая организация и эффективные действия. Интересное совпадение...

Квартал зачищать не понадобилось. Двух патрульных, прогуливавшихся по улице, сняли без единого звука. Короткий прыжок барса, удар лапы, ломающий шею, приземление на спину второму, один укус, рвущий горло — вот и весь патруль хваленых борцов. Оба были нетрезвы, а потому не услышали, как к ним приближаются. Это внушало надежду на то, что и дальше все пройдет хорошо: если уж патруль пьян, то что делается в резиденции?

Патруль оказался не единственным. Вторую пару хоть и не успели вспугнуть, но эти были внимательнее. Два крепких парня удобно устроились под козырьком подъезда. Им была видна немалая часть улицы, через которую требовалось пройти.

— Ты, трепло, и ты — снимите их, — распорядился волк.

Дерран покосился на напарника, тонкого и легкого, с порывистыми движениями мальчишку. Форму он навскидку определить не смог. Что-то кошачье, наверное, как у всех Идущих, но вот кто именно? Хотя могло быть и что-то более экзотическое. Дело было не в форме мальчишки, а в том, что командир обнаглел окончательно. «Тупого» Дерран простил, и, надо понимать, напрасно. Стоило разобраться после первого оскорбления. Проклятье, волк вел себя так, словно разговаривал с человеком.

— Ты к кому обращаешься, начальник?

— К тебе.

— Вот как? — задумчиво разглядывая лезвие кинжала, спросил Дерран. — У меня имя есть.

— Иди, потом поговорим, — прищурился волк. — Нашел время...

Тенник пожал плечами. Может быть, и не стоило разбираться прямо на улице. Их могли услышать, хоть и говорили оба тихим шепотом, расслышать который с пятка шагов могли только другие тенники, но чем Город не шутит, часовые могли встрепенуться. Может быть — и стоило. Волк перегнул палку и начал слишком уж явно задирать хвост. Впрочем, хорошая примета. Когда хотят подставить втихую, так свою неприязнь не демонстрируют.

К тому же, к «борцам» у него был увесистый счет за пять своих, оставленных в коридорах Арены.

Дерран еще раз взглянул на напарника, потом на улицу. Дом, перед подъездом которого стояли двое часовых, чуть выступал из череды других домов, и с их стороны занятая десяткой позиция не просматривалась, мешал угол дома. Удобное место. Вот только до подъезда придется бежать открыто, подкрасться втихую не получится. Стены не те, через которые можно идти насквозь. Тот, кто строил дом, постарался защититься от этого.

Здесь хорошо помог бы самый обычный арбалет или метательный нож, но в вооружении отряда не было ни того, ни другого. Проклиная про себя обычаи и склонности Идущих в Ночи, Дерран прикидывал, как бы подобраться к парочке, не наделав шума. Если они успеют вякнуть, то о внезапном налете на особняк можно забыть.

Потом его осенило.

— Не меняйся, — одернул он напарника. — И волосы на лицо начеши. Дайте ему кто-нибудь куртку. Спрячь руки в карманы. Иди рядом, молчи, ударю я — бей ты. Понял?

Мальчишка кивнул. Они пошли по улице рядом, вразвалку и не скрываясь. Дерран что-то насвистывал. Свою кожаную куртку он снял и накинул на плечи, так, что рука с кинжалом была надежно прикрыта полой, и в то же время можно было ударить в любой момент. Другой рукой он размахивал на ходу, отвлекая внимание. На его счастье, борцы с нечистью тоже уважали черную кожу, отделанную заклепками и шипами. Вот только они использовали серебро, а не сталь, но темнота надежно скрадывала разницу.

— Здорово, мужики! — зычно провозгласил Дерран, подходя вплотную к часовым. — Как успехи?

Эти тоже были пьяны, но не слишком: перегаром тянуло, но соображали оба четко, и мгновенно насторожились. Впрочем, маскарад оправдал себя: теннику удалось подойти к людям совсем близко. Он втянул когти и правой, свободной рукой хлопнул по плечу того, кто был чуть повыше.

— Здорово, — подбираясь, сообщил высокий. — Ты кто?

Здесь подошла бы красивая фраза типа «смерть твоя», но Дерран знал цену громким словам, которые произносят до того, как делают дело. Он только улыбнулся — смеяться было нельзя — и ударил человека кинжалом в левое подреберье. Напарник не подвел, сработав одновременно. Он воспользовался тем приемом, которому учили на Арене ребята Деррана: основанием кисти в нос, двумя пальцами в глаза — когтями; и тут же рубанул по шее ребром ладони.

Все прошло без шума, в той звонкой тишине, которая нависла над Городом в эту ночь. Только свист металла, разрезающего воздух, а потом ткань и плоть, тихий шлепок, с которым кулак сминает плоть — вот и все. Обоих затащили в подъезд. Дверь чуть скрипнула, но Дерран надеялся, что это слишком тихий звук для тех, кто караулит особняк уже за оградой.

— Хорошо, — кивнул подошедший командир. — Покараульте тут, отдохнете.

Остальные устремились к особняку, прячась в густых тенях и скользя вдоль стен. Дом за оградой окружали с трех сторон, подходя по улице, на которой остался стоять Дерран, по соседней и наискось через дворы. Напарник обиженно поблескивал глазами и надувал губы, а когда со стороны особняка послышались вопли и грохот, сделал такую смешную физиономию обиженного котенка, что тенник тихо рассмеялся.

— Ладно я, — сказал он шепотом. — Плюхи все мои, а плюшки его. А тебя-то за что?

Лояльность оказалась посильнее обиды, надутый мальчишка только зыркнул бешеными зеленоватыми глазами и промолчал. Дерран не стал настаивать. Внутренние дрязги Идущих его не слишком волновали. Стоять и ждать было противно, но рыпаться было нельзя. Наедут за нарушение приказа и загонят заниматься какой-нибудь ерундой.

Ожидание оказалось не столь уж и бессмысленным. Топот ног Дерран услышал еще издалека. Скоро он смог сосчитать бегущих: пятеро или шестеро. Люди, разумеется, кто еще способен так грохотать тяжелыми ботинками об асфальт? Бежали к особняку. К борцам пришла подмога или просто возвращалась часть банды, загулявшая где-то.

Двукратный численный перевес противников не радовал. По схватке в коридорах Арены Дерран помнил, что «борцы» — не худшие из бойцов. Да, неповоротливы и медленны, как все люди, но хорошо обучены, а недостаток скорости компенсируют силой. Пропускать же их к особняку не хотелось. Как ни крути, а это самая поганая погань, которую только порождала человеческая раса. Идущие — тоже не подарок, но свои.

— Влипли мы, — сказал он. — Что делать будем?

— Драться, — ответил зеленоглазый.

Топот приближался.

— Понимаю, что не яйца вылизывать. Как?

Тактическое планирование было грубейшим образом прервано «борцами» выбежавшими-таки из-за угла соседнего дома. Вид у них был странный и изрядно потрепанный, причем двое постоянно оглядывались назад. Там, сзади, тоже кто-то бежал, но мягко и тихо. Кто-то из своих, надо понимать. Или из «миротворцев», что было бы гораздо смешнее. В любом случае вторые первым были не друзья, а продержаться до их прихода казалось вполне возможным.

Дерран вышел на середину улицы, мальчишка — за ним. Вместе они не могли перегородить довольно широкую улицу, но банда бежала вдоль разделительной полосы. Их было все-таки пятеро, и были они не слишком умны. Нормальные люди бы спихнули двух противников с дороги и бежали б себе дальше, а эти вот остановились, отчаянно пыхтя и утирая пот.

— Доброй ночи, — вежливо поздоровался Дерран. — Куда бежим?

— Ты наш? — спросил здоровенный бугай, явно бывший в пятерке за старшего. — Чей будешь?

— Новенькие мы, тут неподалеку живем, — сказал Дерран. Бугай совершил ту же ошибку, что и его коллеги, ныне валявшиеся трупами в подъезде: принял тенника за человека. Должно быть, опознавательных амулетов эта шваль не носила, а в темноте они, как все люди, видели не слишком хорошо. Зеленоглазый мальчишка молчал, и, видимо, умел отводить глаза, потому что на него вообще не смотрели. Пока что все шло отлично.

— Пошли с нами, там сзади жопа, толпа целая, — все еще пыхтя после пробежки, сообщил старший.

— Кто там?

— Да эти угребищные штабные, — сообщил второй здоровяк. — Гадюки миротворческие, чтоб им передохнуть, жополизам...

Дерран прикинул вооружение пятерки. У второго в руке пистолет, но он не отстреливался на бегу. Возможно, истратил все патроны. У вожака — кастет, шипы поблескивают серебром, неприятно, но грозит максимум ожогами. У двоих биты, это вовсе ерунда. У того, кто стоит дальше всех — дробовик. Без зарядов — та же бита, только держать неудобно.

— Да ну? — спросил он наглым противным голосом. — А чо вы от них драпаете-то? Зассали, да?

— Слушай, там тоже засада! — дернул один из владельцев бит вожака за рукав. — Во, слышишь, кричат!

— Да там бабу из штаба поймали, — сообщил Дерран. — Жива еще? Странно. Не, слыш, я не понял, чего вы деру-то дали?

— Умный, да? Ты их видел вообще?

— Да мы тут с Васей двоих только что взяли, делов-то...

— Врешь?

— Я вру? — радостно вскинулся Дерран. Топот второй партии городских партизан приближался, а первая жизнерадостно торчала посреди улицы. Все-таки самые дурные из людей отличались одним важным достоинством: управляемостью.

— Слушай, Сань, это не наш! — завопил обладатель ружья. — Оба не наши! Смотри на второго, Сань?

Все это уже было совершенно неважно. Из полупустых голов выветрилась идея, что в особняке шумят, потому что там что-то не в порядке, а отряд «миротворцев» был совсем близко. Теперь можно было и подраться, главное — не сложиться тут за минуту до победы, и уберечь мальчишку.

— Ваше только дерьмо в проруби, — Дерран отступил на шаг, скинул куртку и обмотал ей правую руку. — Ну, кто тут смелый?

Вожак, названный Саней, был, наверное, не так уж глуп. Он быстро глянул по сторонам, прикидывая, не удастся ли пройти мимо, не вступая в драку, но Дерран с товарищем стояли так, что драться все равно пришлось бы, хотя бы с одним из них. Обладатель ружья тоже сделал свои выводы, прыгнул вправо и побежал вперед, к особняку, за ним парень с битой. Трое остались. Это было уже совсем не опасно, а с двумя в особняке справятся, не велика подмога.

Парень с битой и парень с пистолетом принялись обходить их с боков, вожак пока стоял на месте. Ему явно не хотелось лезть с почти голыми руками на кинжал, но другого выбора не оставалось. Тот, что с битой, шагнул вперед и попытался ударить Деррана по руке, но тенник ушел из-под удара, отшагнув назад, и пнул парня в очень неудачно выставленное колено. Хруст, вопль. Приятные для слуха звуки. Удар ногой по руке, державшей биту. Промашка. Удар в голень. Наконец-то удалось сбить его с ног! Парень еще и выронил биту. Пнуть ее подальше Дерран не успел, пришлось уворачиваться от летевшего в висок тяжелого кулака с шипастым кастетом, низко приседать, хватаясь за предплечье вожака, бить снизу вверх кинжалом...

Отлично, минус два! Догонять двоих удравших смысла нет, а...

Оглушительный гром и дикий визг больно ударили по ушам.

Дерран обернулся к напарнику и зарычал. Патроны у обладателя пистолета все же оставались. Почему человек не выстрелил сразу? Кто его знает, может быть, запаниковал и забыл, что у него в руках серьезное оружие. Может быть, и сам считал, что патроны кончились, и лишь случайно нажал на спусковой крючок. Неважно, важен результат. Оба валяются на земле, у человека разорвано горло, а некрупная темно-рыжая тварь лежит, отброшенная выстрелом, на спине и короткий густой мех на груди щедро изляпан кровью.

— Чтоб тебя! — лечить оборотней Дерран не умел, а сил, чтобы перекинуться, у мальчишки, наверное, не было.

Оттащить его в особняк, где, кажется, все утихло? Да, видимо, придется. Идти совсем недалеко, и это хорошо, но можно ли мальчишку вообще трогать? В ранах от холодного оружия, переломах, вывихах Дерран разбирался мастерски, а вот об огнестрельном оружии знал слишком мало. Додумать мысль он не успел, на улице вновь стало слишком многолюдно. Десяток человек, десяток тенников из Стражей Тишины — ну что ж, вот и определился состав противоборствующей стороны. Оставалось только выяснить, на своей шкуре, насколько она противоборствующая.

— Где еще двое? — спросил Страж.

— Там, — показал себе за спину Дерран, а потом спросил, заранее ожидая отказа:

— У вас целителя нет?

— Дай я посмотрю, — другой из Стражей шагнул к раненому, наклонился над ним. Первый продолжил допрос:

— Ты чей?

— Свой собственный, — не слишком покривив душой, сказал Дерран. — А там — сколько-то борцов и три десятка Идущих в Ночи. На вашем месте я бы туда не совался.

— Спасибо, что предупредил, — кивнул Страж. — Мы, пожалуй, немного подождем и нанесем визит. Этих вы убрали?

— Нет, песья бабушка. Мимо тут пробегала...

— Остряк ты, Дерран, — сказал высокий плечистый человек. Его тенник помнил по Арене. Парень из Квартала Наемников, порой развлекавшийся в рукопашных боях. — Я бы на твоем месте закрылся в подвале, а не путался под ногами. Затопчут.

— Ты сначала освободи мои подвалы, — буркнул Дерран. — А я закроюсь, ты не парься.

— Что, и Арена занята? — девичий голос.

— Еще днем. Этими же уродами, твоими товарищами.

— Мои товарищи — здесь, — возмутилась из-за спин Стражей девица. — А твои где?

— На Башне в гнезде... Ну что там с ним, — повернулся тенник к двум Стражам, осматривавшим раненого оборотня. — Совсем паршиво?

— Выживет, — пообещал Страж. — Он из Идущих, ты с ними?

— Примерно, — ответил Дерран, который не знал, как выкручиваться из сложной ситуации. В плен к миротворцам не хотелось, драться с ними было невозможно. Может быть, они и вовсе не брали пленных, кто их знает? — Это долго объяснять. Я бы на вашем месте...

— У нас место найдется, — сообщила все та же девица. — А желание есть?

— Не испытываю.

— Дело твое, — ответил парень из Квартала Наемников. — Забирай раненого и вали к своим. Передай, что лучше бы им прекратить все это безобразие. Не прекратят добровольно — заставим силой. Слышишь?

— Непременно передам, — ухмыльнулся Дерран. Нашли себе курьера. Йарстэ обрадуется, услышав подобный ультиматум, и всю свою радость выместит на ком? На нем, разумеется.

Раненого, которому уже остановили кровотечение и помогли сменить форму, пришлось тащить на спине. Второй раз за день — одно и то же наказание, вздохнул Дерран. Идти до входа в катакомбы было довольно далеко, пришлось пару раз останавливаться, сгружать ношу, вновь взваливать на плечи... Потом — еще хуже, проклятые каменные коридоры, то вверх, то вниз. Хорошо еще, что мальчишка спал, погруженный в целебный сон, а рана была обработана надежно, и не начала вновь кровить.

Первый пост Дерран встретил с облегчением, которого сам от себя не ожидал.

— Нести помогите, да? — буркнул он, щурясь от едкого пота, давно уже заливавшего глаза. — Стоят, песья кровь, как статУи...

Йарстэ был зол, как три гончих пса. По его вопросам, по еле удерживаемой дневной форме Дерран догадался, что со штурма не вернулся никто. Значит, и Рейме тоже. Жаль, как жаль, что он послушал парня и разрешил ему прийти сюда! Может быть, он жив, «миротворцы» не похожи на оголтелых убийц, но и плен — не сахар. К тому же с раненой рукой Рейме никудышный боец, он и так не слишком силен. Проклятье Йарстэ, проклятье командиру-волку, проклятье всем, кто заварил эту кашу!..

— Я выполнял приказ, — в третий раз повторил Дерран. — Мне и тому рыжему приказали стоять, вот мы и стояли. Мы задержали троих, этого мало? Надо было драться с тремя десятками?

— А что, ты не мог? — Йарстэ прищурил янтарно-желтые глаза. — Подарочек мешал?

— Кто бы раненого тащил? Ты? — Деррану начинал надоедать этот пустой разговор.

— Ты, значит, раненого спасал. Или свою шкуру?

— Шкура у меня тоже одна. И у моего парня — одна. Была.

— Это не твой парень.

Дерран поднял глаза к потолку. Темный зернистый камень с проблесками слюды неприятно действовал на нервы. Казалось, что свод пещеры вот-вот обрушится и придавит его всей тяжестью. Хозяин Арены никогда не любил всех этих катакомб, подземных коммуникаций, пещер. Ему нравились чистое небо, блистающая сталь и полупрозрачное стекло. На поверхности можно было дышать полной грудью, здесь воздух казался пыльным и горьким.

Хотелось вцепиться Йарстэ в лицо, избить до полусмерти, так, чтобы еще неделю не мог подняться с ложа. Дерран знал, что ничего у него не выйдет, тут же вмешается охрана, которая маячит у двери — тройка крепких ребят, не за красивые глаза приставленных охранять главу клана. Желание не пропадало.

— Тебе просили передать, что лучше прекратить безобразие, а то силой заставят, — с наслаждением сообщил он. — Наемники выступили за миротворцев. Я бы их послушал...

— Ты бы заткнулся! — взревел Йарстэ. — Почем тебя купили?

— А вот это ты напрасно, — улыбнулся Дерран. — Это было лишнее. Я передал — ты услышал. Удачи тебе желать не буду. Легкой дороги тоже. Прощай.

Он развернулся и направился к выходу. Двое охранников немедленно преградили дорогу, но Дерран не сомневался, что его выпустят. Все мосты были сожжены, и все точки расставлены. Прикажи Йарстэ напасть на него, амулета он не получит; молот, снятый с мертвого тела, не дастся в руки, вернется к прежнему владельцу — так решил Дерран.

— Пропустите эту подстилку человечью! — рявкнул за спиной глава клана.

— И тебе теплой ночи, — не оборачиваясь, попрощался Дерран.

Его проводили до выхода, сверля спину злыми взглядами, но теннику было наплевать и на непрошеный конвой, и на их ненависть. Разумные привлекают к себе даже врагов, дураки — отталкивают и тех, кто мог стать другом. Хорошо, что все так быстро выяснилось.

Тенник прошел пару кварталов, предусмотрительно оглядываясь по сторонам и принюхиваясь, потом свернул в один из дворов, где никого не было, залез на спинку скамейки и уставился в черное ночное небо. На душе было пусто и тоскливо, но так, словно он сбросил с плеч опостылевший тяжкий груз. Ошибкой было являться к Идущим, но ошибка уже исправлена, почти сама собой. Остался только счет к «борцам с нечистью». Четверо за пятерых — никуда не годный размен, учитывая, что людей лишь выкидывает с завесы и они вновь возвращаются в Город, а тенники умирают навсегда.

Так сколько нужно убить, чтобы оказалось достаточно? Чтобы бессильное отчаяние, подступающее при мысли, что он никогда больше не увидит тех, кто остался на Арене, а может и Рейме, а может, тех двоих, которых оставил у Идущих, улеглось, позволило свободно дышать? Люди — как сорняки, сколько их не выпалывай, они все равно появляются. Сегодня очередного борца убьешь, а завтра он — тут как тут. Что же делать, смириться, забиться в дальний угол и отсидеться? Потом сдохнешь от презрения к себе, оказавшемуся трусливым псом...

Жизнь казалась беспросветной и холодной. Покрытая инеем скамейка ему уже надоела, но идти было некуда. В одиночку Арену не отбить, об этом даже думать смешно. Друзья? У него не было друзей, только команда Арены, и раньше Дерран думал, что этого вполне достаточно. Знакомые? Ищи ветра в Городе, одни, наверное, давно ушли на верхние завесы, а другие наслаждаются игрой в войну. Женщины? Еще хуже: ему никогда не удавалось разойтись миром ни с одной подругой; добрая половина порадовалась бы его неудачам, а злая — так и вовсе придушила бы с наслаждением.

Есть, конечно, и запасные пути. Есть покровители. Но один — из Звезд Полуночи, нетрудно догадаться, чем он сейчас занят, другая — сестра главы клана Детей Молнии, и этих он уже видел среди непримиримых. К тому же обоим был нужен Дерран, хозяин Арены, а вовсе не Дерран, лишившийся и команды, и Арены. Сам по себе он им не сдался ни на песий хвост. Дадут оружие и поставят в строй, вот и все, на что можно надеяться. А этой еды он уже накушался вдосталь... хватит. Унижаться ради возможности умереть в дурацкой войне? Нет уж.

На скамье Дерран сидел, пока небо не начало алеть. Он замерз, куртка совсем не грела, а после всех сегодняшних драк даже на обогрев сил не осталось. Тенник втянул голову в плечи и спрятал ладони под мышки. Кинжал он где-то потерял, и теперь остался с голыми руками. Не лучшая ситуация, если не можешь «взять» оружие у Города, представив, что именно тебе нужно, а вокруг — настоящая война.

Сутки назад у него было все: дом, дело, товарищи. Несколько часов — и не осталось ничего. Люди говорят: лес рубят — щепки летят, вот он и оказался такой щепкой, вылетевшей из-под топора междоусобицы. С бесклановыми такое приключается довольно часто; а с членами кланов приключается то же, что и с Рейме: бессмысленная гибель из-за чужих амбиций.

Во всем происходящем вообще слишком мало смысла. Одни умирают навсегда из-за чужой жажды власти, другие — всего лишь на короткое время, третьи... что пытаются сделать третьи? Пожалуй, единственно возможное: остановить саму войну. Не дать погибнуть одним дуракам, не дать почувствовать свою безнаказанность другим. С сорняками нужно бороться, когда они только показываются из-под земли. Выпалывать и сжигать, чтобы они не давали семян. Война — такой сорняк, неважно, кто именно и зачем ее затеял. Выпалывать нужно семена войны...

Миротворцы этим и занимаются. Воздух Города был насыщен их призывами. «Все, кому дорог мир и разум — приходите...». Дерран всерьез задумался, дороги ли ему мир и разум. Может, и нет. А вот война и вся глупость, которой он наелся досыта за последние сутки — стоят поперек горла. Это то, против чего стоит бороться. Это единственный способ закрыть счет к «борцам». Не отправлять их на время в небытие, а сделать так, чтобы ни один больше не посмел взяться за оружие.

Риайо... да пес с ним, с Риайо! Найдется место и подальше от самозваной совести Города.

Дерран поднялся со скамьи, стряхнул с плеч редкие снежинки, провел пальцами по волосам. Как дойти до ближайшего штаба миротворцев, он знал — да и кто не знал, когда Смотрители постарались на славу, нашпиговав всю завесу и призывами, и программами, и подробными картами, объясняющими, куда именно нужно приходить новичкам.

В штаб, расположившийся в кинотеатре, Деррана пропустили без проблем. Потребовалось только пройти проверку у мелкой девчонки из Детей Дороги. Один взгляд глаза в глаза, погружение в серый туман, клубившийся в глубине бездонного взгляда, короткая вспышка ужаса — засосет, не вырвешься... и девчонка опустила веки, разрывая связь.

— Он честен, — тихо сказала она двум стоящим у входа наемникам.

— Проходи, — кивнули ему. — Обратись к Альте, она тебе скажет, что делать.

Прямо в фойе Деррана поджидал неприятный сюрприз в виде Зверя, того самого сумасшедшего громилы, которого хозяин Арены продал Смотрителю, до того немного подставив и спровоцировав. И этот здесь? Интересная компания. Не лучше ли уйти подобру-поздорову? Один раз после того они уже встречались, и теннику эта встреча не понравилась. Громила и его новоявленная подружка, она же подружка Лаана, нахамили и гордо удалились. Совсем недавно, двух недель не прошло. Здесь же и той подружки, врача из Квартала, не было видно. Кто знает, что придет в голову этому сумасшедшему? Повод для ссоры у него есть. Сейчас бывший гладиатор разговаривал с каким-то наемником, с виду — спокойно, но нельзя ручаться, что он в хорошем настроении.

Зверь почувствовал взгляд, обернулся. Пронзительный синий взгляд скользнул по теннику, потом гладиатор сделал несколько шагов вперед. Дерран приготовился к удару, примеряясь, куда нужно будет отпрыгнуть, чтобы никого не задеть и не споткнуться. Гладиатор двигался слишком быстро, эту манеру владелец Арены помнил по старым временам.

— Я рад, что ты с нами, — сообщило синеглазое чудовище, нависая над тенником... и протянуло руку.

Дерран уставился на ладонь человека так, словно доселе не подозревал, что у людей вообще бывают подобные части тела.

 

Глава 3

Оруженосец

Когда-то его звали Денис, но вскоре приятели сократили до Ди — так с тех пор и пошло. В Городе вообще не приживались слишком распространенные имена. Само собой выходило так, что бывших тезок сокращали, переиначивали, давали прозвища, а многие выбирали для себя имена самостоятельно, и это казалось правильным. Имя — слишком личная вещь, чтобы делиться им с кем-то чужим, непохожим на тебя. Так Денис стал Ди, а после первой вылазки на Технотрон — Ди Эммери. Поначалу англоязычное звучание чуть-чуть удивляло, а потом стало родным и естественным.

В Городе вообще было много странных имен, звучащих на самый разный лад. Почему-то каждое было очень легко запомнить, даже имена тенников. Хотя попадались Ди и такие, что правило, нервно вопя, начинало подтверждать себя исключениями.

Ди был новичком. Он редко задумывался об этом, просто часто оказывалось, что другие знают и умеют больше. Они лучше знали карту Города, никогда не путались в переплетениях улиц, всегда знали, как добраться до нужной точки. «Это же само собой получается!» — говорили приятели. У него получалось не всегда. Когда получалось, а когда и совсем наоборот — Ди твердо верил, что знает правильную дорогу, а вместо этого часами плутал по незнакомым районам. Иногда это было весело: новые знакомства, увлекательные приключения, начинавшиеся с какой-то мелочи, со случайного слова, с просьбы о помощи или приглашения выпить. Иногда — страшно. Жизнь слишком напоминала несколько кинопленок, склеенных наобум, причем одни из них были боевиками, другие мистикой, третьи — мелодрамами.

И веселье, и страх были верными спутниками, Ди привык к ним, и стань жизнь размеренной, понятной и предсказуемой — он обиделся бы... ровно так он думал до сегодняшнего утра.

День начался почти привычно: мир вздрогнул и на мгновение стал стеклянно-прозрачным, парень рефлекторно прикрыл глаза, а открыв, обнаружил, что обстановка изменилась. Это не удивило: у некоторых «приходящих» так было. Большинство же просто не замечало момента смены декораций, не озадачивалось тем, что вместо улицы, бассейна или пикника в компании друзей оказывается в собственном доме — вдруг, в долю секунды. Для них жизнь в Городе была непрерывной линией. Ди точку перелома всегда замечал; он отчаянно завидовал «постоянным», тем, для кого бытие не разбивается на ворох эпизодов. Но таких на этой завесе было мало, а на другие он пока пройти не мог.

Больше уже ничего в этот день не было ни привычным, ни нормальным.

Над головой что-то просвистело; по спине пробежал холодок. Ди посмотрел вверх и увидел торчащую из косяка металлическую пластину с зубцами. Он резко развернулся, но на лестнице никого не заметил. Лестничный пролет скалился темной пастью, оттуда тянуло опасностью, тошнотворно близкой и насмешливой.

— Кто тут? — спросил он, понимая всю глупость этого вопроса. — Я... я просто иду...

Стена рядом с ним дрогнула и пошла радужной рябью, от нее повеяло холодом.

— Не ходи никуда, мальчик, — посоветовал голос и издевательски хихикнул. — Целее будешь.

Ди отпрыгнул, хотя стена уже замерла, успокоилась, крашеный бетон обрел свой привычный цвет — серо-зеленый, противный. Парень покосился на пластину, потом вновь на стену. Темный кусок зубчатого металла едва заметно вибрировал. Ди протянул к нему руку, и тут же отдернул пальцы, поднес их ко рту. Пластина ударила током.

— Ну и шуточки у вас, — пробурчал он, отправляясь вниз по лестнице. Лифт не работал, но пятый этаж — не помеха для молодого организма.

Оказалось, что уже наступил вечер. Из-за горизонта торчал только самый краешек громадного багрового солнца, окруженного жирными лохматыми облаками. Солнце походило на гигантскую раскаленную вишню, погруженную в кисель с пенкой. Черные на алом фоне силуэты домов наводили на мысль о щербатом крае стакана, в которую этот кисель налит. Грандиозное зрелище немножко пугало, немножко тревожило, но в первую очередь завораживало. На него хотелось смотреть долго. Ди стоял на углу дома, любуясь закатом, пока не погасли последние отблески света.

Ди любил вечерние прогулки: улицы, освещенные голубоватым светом фонарей, веселое настроение прохожих и случайные разговоры ни о чем. Сейчас же улица, на которой стоял его дом, была пуста, а из фонарей горели лишь два. Откуда-то тянуло дымом, необычным, горьковато-сладким. Запах напоминал о Технотроне, о войне — реве тяжелой техники, пальбе, криках и крови. Находиться на полутемной улице не хотелось, и парень пошел вперед, к бульвару. Там обычно тусовался кто-то из его приятелей.

Вместо этого на бульваре обнаружилась толпа народа не самого приятного вида. Крепкие парни в коже с шипами и заклепками, обвешанные с ног до головы оружием, сосредоточенно слушали вожака такого же вида. Тот взобрался на скамейку и вещал.

— Мы должны очистить Город от нечисти! — разобрал, прислушавшись, Ди. — От подлой нечисти, которая каждый день...

Что именно делает «подлая нечисть», он не разобрал. Толпа взревела, надо понимать, соглашаясь с оратором. Ди остолбенело взирал на митинг. Такого он еще не видел. Поголовно люди — это неудивительно, тенники держатся сами по себе. С оружием — ну что ж, и такое порой встречается. Но вот эта добрая сотня вооруженных мужиков, которая собирается что-то от чего-то очищать... это уже, пожалуй, сюрприз. Притом не самого приятного свойства. Присоединяться к ним ни малейшего желания не возникло. Парень вновь прислушался. Оратор нес непересказуемую ахинею про священное право человека.

— Разве это мы нападаем на мирных жителей? Разве это мы пугаем их? Разве мы считаем себя лучше прочих, разве мы пользуемся своим неоспоримым преимуществом в силе, чтобы нападать на безоружных, убивать тех, кто не может противостоять? Нет! Все это делают они! Они — чужаки, пришельцы, нелюдь, противная самой природе Города, и они же считают себя хозяевами. Это самозванцы! Кто их сюда звал? Не мы! Но кто покажет им их настоящее место? Мы-ы!

Выглядел оратор вполне прилично. Высокий симпатичный парень с правильным чистым лицом, обаятельной улыбкой. Белая майка обтягивала весьма и весьма достойную фигуру, явный плод многолетних трудов на поприще тягания тяжелого железа. Оратору так и хотелось доверять: ну не может же такой приятный человек с такой уверенностью говорить какую-нибудь ерунду, врать, обманывать? Ни в коем случае!

Ди развернулся и отправился по улице в обратную сторону, надеясь выйти на проспект и обогнуть сборище сумасшедших десятой дорогой. Шуточка на лестнице его, конечно, возмутила и он с удовольствием начистил бы юмористу физиономию, но рассуждения про подлую нечисть показались воплощением маразма. «Спятили они, что ли?» — подумал Ди.

Пройдя три квартала по темной улице, он начал подозревать, что спятила окружающая реальность. Все строем сошли с ума, а его предупредить о необходимости подобного действия забыли. Мимо пробежала пара придурков из тех, что недавно собрались на митинг. Бежали они целеустремленно, видимо, по делу. Ди проследил их маршрут и облегченно вздохнул, когда парочка свернула в один из переулков.

Облегчение оказалось преждевременным: через пару минут из переулка послышались вопли, глухие удары и прочие звуки, по которым безошибочно угадывалось, что же творится за углом. Драка. Вульгарная уличная драка. Интересно было только, кто на кого нарвался. Какой-нибудь прохожий на «очистителей», или наоборот. Ди дошел до конца высокого каменного дома и выглянул из-за угла.

Трудно было сказать, кому тут больше не повезло — обоим балбесам или крепкому почти квадратному мужику в камуфляже. Через пару минут стало ясно, что именно нападавшим, и Ди, ехидно улыбнувшись, пошел дальше.

До проспекта было всего два квартала, но пройти их оказалось не так-то просто. Сначала навстречу Ди пробежали трое с монтировками и разводными ключами в руках. Глаза бегунов жадно рыскали по улице, возникало подозрение, что им все равно, на кого напасть. Был бы повод помахать железками. Ди едва успел нырнуть в подъезд ближайшего дома, благо, дверь не была заперта. Потом из одной подворотни в другую пробежали двое, а за ними — четверо. К счастью, одинокий безоружный пешеход не интересовал ни первых, ни вторых, но Ди на всякий случай спрятался, присев за живой изгородью.

На проспекте оказалось ничуть не лучше. Выход с улицы был перегорожен скамейками, на которых сидели люди ничуть не менее воинственного вида, чем с противоположной стороны. Правда, здесь никто не толкал речей, но зато деловито и зло переругивались, курили, глубоко затягиваясь, и держали в руках оружие так, что сразу становилось ясно — пользоваться им умеют и в ход пустить не побоятся.

Ди попытался обойти пост вдоль кирпичной стеночки с филенкой, там, где лавка была придвинута неплотно, но его остановили сначала окриком, а потом и твердо взяв под локоть.

— Ты кто такой? — спросила девица, которая была почти на голову выше Ди, да и в плечах пошире.

Парень посмотрел на внушительный бюст, обтянутый серо-синей камуфляжной тканью, на суровые глаза под козырьком кепки, и озадачился. Девица была не из тех, с кем стоит шутить, это было ясно сразу. Но и отвечать на дурацкий вопрос не хотелось. Страха он пока еще не чувствовал, только изумление.

— А что?

— Мальчик, — посоветовал второй патрульный, и Ди передернулся, вспоминая недавнюю шуточку с железкой. — Не морочь нам голову. Кто такой, куда идешь?

— Ди. Ди Эммери. И вообще я просто иду.

— Ты тут живешь?

— Да...

— Вот что, Ди, — сказала девица. — У тебя приятели в других районах есть?

— Есть, — соврал он.

— Вот и славненько. Мы тебя сейчас проводим немного, а дальше уже сам. Ни во что не лезь, иди на север, там спокойно.

Провожать его вызвалась девица. Ди шел рядом с ней, едва поспевая за размашисто шагающей спутницей, и не сразу решился задать вопрос о том, что происходит, и почему это вокруг бегают и дерутся, а кто не дерется, тот тоже бряцает оружием. Наконец он набрался храбрости.

— Назовем это беспорядками, — невесело усмехнулась валькирия. — Большими беспорядками. Все, иди дальше сам. В дворы не суйся, в драки не лезь. Сныкайся где-нибудь.

Ди очень удивился. Беспорядки? В Городе порядка и так было весьма умеренное количество, но до сих пор его отсутствие не казалось опасным. Каждый делает, что хочет и что может, а законов мало и они достаточно мягки, чтобы чувствовать себя свободным. Тем не менее, недостаток твердого порядка и полный бардак — разные вещи; тут, кажется, был второй случай. Все еще непонятно было, что происходит, а спросить уже не у кого, камуфляжная валькирия оставила его на перекрестке в одиночестве.

Уже окончательно стемнело. Широкий проспект, обычно освещенный двумя рядами фонарей и светом из окон, сейчас был едва различим в кромешной тьме. Небо, затянутое низкими тяжелыми тучами, на юге подсвечивалось багрово-алым заревом пожара. Идти в ту сторону Ди не хотелось категорически. Он огляделся по сторонам. Разномастные дома — каменные, кирпичные, бетонные. Одни украшены мозаикой, другие отделаны зеркальным стеклом, третьи больше напоминают ветхие сараи. Привычная эклектика Города. Общее только одно: не горит ни одного окна. Все так же тянет горелым и кислым.

— Ну и куда все подевались? — изумленно спросил вслух Ди. — Люди, вы где?

Никто не откликнулся, и парень запоздало сообразил, что ему повезло. Людей, с которыми лучше не встречаться в темноте на пустой улице, он уже сегодня увидел добрую сотню. Общества нелюдей ему тоже не хотелось память о милой шуточке была еще вполне свежа. Ди пожал плечами и отправился направо. Направление было выбрано наобум, никаких приятелей на севере у него не было, но пока еще ночная прогулка не казалась слишком опасной.

Минут через пятнадцать Ди уже так не думал. Лежа носом вниз на асфальте, с тяжелым ботинком промеж лопаток, он горько сожалел о том, что не остался с вооруженными ребятами из второй компании. Там его хотя бы не швыряли на землю и не пинали ногами. Над ним переговаривались трое или четверо.

— Он притопал оттуда, наверняка следить пришел.

— Да не, это какой-то лох.

— Точно тебе говорю, специально такого прислали.

— Ну так шлепни его и хер бы с ним, — вступил третий голос.

— Да ну, человек все-таки, а не выползок какой... — воспротивился второй, тот, что назвал Ди лохом.

Он был парню наиболее симпатичен. Пусть обзывается, только вот убивать — не надо. Ди еще не привык к тому, что смерть — только временное явление, смена декораций; впрочем, больно-то каждый раз было по-настоящему, он знал это по Технотрону. Но одно дело Технотрон, где все не всерьез, только в рамках бесконечной военной игры, другое дело — здесь. Ди еще помнил, как свалился с крыши высокого дома. Боль от удара до сих пор жила где-то в груди, хотя спустя какое-то время он очнулся в своем доме, живой и невредимый.

— Ну тогда вломи ему покрепче.

Ди зажмурился. Это не помогло. Ему действительно вломили, отпинали ногами так, что от боли мутилось в глазах, а тело казалось кровавым фаршем, из которого торчат остатки костей. Отпинали и оставили валяться прямо на дороге. Он попытался отползти в кусты, но первая же попытка опереться на сломанную руку заставила остановиться. Вторая попытка тоже закончилась плачевно: он вырубился на какое-то время.

Очнувшись, Ди обнаружил, что боль почти отпустила. Кости были целы, получилось и встать, и отряхнуться. Только ощущение в теле было крайне неприятным: дрожь в руках, тошнота, подступающая к горлу. Голова кружилась, и казалось, что стены домов кружатся вокруг него в хороводе. Парень выругался, открывая в себе доселе неизведанные запасы брани, уселся на бордюр. Разумнее было бы спрятаться в ближайшем подъезде, но на это пока еще сил не было.

— Гуманисты, вашу мать, — подытожил Ди, ощупывая голову.

Здоровенная шишка за ухом и синяк вокруг левого глаза почему-то не прошли вместе с остальными повреждениями. Скула и бровь распухали, веко не хотело открываться. Пришлось смотреть на мир одним глазом. Потом он увидел на земле поблескивающий осколок стекла, поднял и приложил к опухоли. Немного полегчало, но отек не спал. Вот незадача... другие как-то умели сводить себе синяки и шишки, а Ди не знал, как это делается.

Мир определенно сошел с ума и перевернулся вверх ногами. Напали — ни за что, ни про что. Избили. Спасибо, что не прибили вовсе. Смешно говорить спасибо в такой ситуации, конечно...

Очень хотелось найти под ближайшим кустом автомат и десяток гранат. Не для того, чтобы найти обидчиков и объяснить им всю их неправоту — просто так, для собственной безопасности. Но, как назло, ничего кроме осколков оконного стекла вокруг не валялось. Ди выбрал тот, что подлиннее, и отправился дальше.

Прошел он недолго. Из темной подворотни раздался очередной вопль очередной жертвы насилия. На этот раз вопль был девичьим, и Ди, проклиная собственные представления о правильном и неправильном, побежал туда. В руке он сжимал осколок. Не лучшее оружие, но все же лучше, чем без него. Во дворе — редкое дело! — горел фонарь, правда, один, но достаточно яркий.

Трое людей взяли в кольцо невысокую девицу в широком темно-сером балахоне. Та выставила перед собой руки с длиннющими когтями, оскалилась, как разъяренная кошка, и даже шипела, поворачиваясь к тому, кто пытался сделать шаг вперед. Ди замер, не представляя, что делать. Его не заметили — тройка была увлечена своим делом. Пока девчонка-тенник шипела на двух, решивших окружить ее с боков, третий шарил по земле, и поднялся с обломком металлической трубы в руках.

— Сзади! — крикнул Ди.

Девчонка моментально обернулась, и удар трубы пришелся не по голове, а по плечу, но другой тут же пнул ее в голень и подставил ногу. Девушка упала, нападавший поставил ей колено на спину и взял за волосы. Тот, что с трубой, повернулся к Ди, и поза не предвещала ничего хорошего.

— А ты что здесь забыл? Пошел на...

— Оставьте ее, а? — негромко сказал Ди.

Тихо он говорил только потому, что старательно сдерживал дрожь в голосе. Руки, спрятанные в карманы, были судорожно сжаты все с той же целью: не сорваться, не подпустить «петуха», не выказать свой страх. Бесполезный осколок холодил пальцы. Смешное оружие против метровой железяки.

Владелец трубы, видимо, ошибся на счет Ди. Он что-то рявкнул своим приятелям, и, опустив оружие, сделал пару шагов вперед. Свет фонаря мешал ему внимательно рассмотреть противника, а вот Ди видел все, как на ладони. Соперник на голову выше, вдвое шире, и весит, надо понимать, соответственно. Руки в перчатках с обрезанными пальцами, на косточках нашиты металлические пластины. Рожа поперек себя шире, и выражение недоуменное, но добрым не назовешь.

— Ты кто такой? — постукивая себя трубой по берцу, спросил мужик с трубой.

— Местный, — ответил Ди, стараясь говорить все так же тихо и спокойно.

Обладатель трубы с подозрительным прищуром разглядывал его так, словно принимал за кого-то другого. Ди это было на руку. Дойди до здоровяка, что перед ним самый обычный парень-новичок, да еще и мелкий и хлипкий, он немедля взялся бы за трубу. Пока же он медлил. Те секунд тридцать, которые мужик с трубой потратил на разглядывание Ди, девчонка-тенник использовала с толком. Ди толком не разглядел, что там произошло, но она сумела вырваться и вскочить, а пока громила поворачивался и поднимал трубу, она уже обогнула его, схватила Ди за рукав и потащила прочь.

Он едва не споткнулся, разворачиваясь, но устоял на ногах. Они выбежали из подворотни и помчались вдоль по улице. Троица бежала следом, оборачиваться было нельзя, но, судя по топоту, разрыв увеличивался. Девица неслась, как реактивная, Ди едва поспевал за ней, а цепкая лапа, так и не отпустившая его рукав, здорово мешала удерживать равновесие. Он попытался вырвать руку, и опять едва не упал.

— Беги, — прокричала на бегу девчонка, — беги ж ты!

Ди бежал, задыхаясь, зверея от боли в левом боку, от бешеного темпа. Когда девица резко потянула его в сторону, он подвернул ногу и шлепнулся на колени. Только после этого он поднял голову, и понял, в чем было дело. Прямо перед ним стоял добрый десяток весьма неприятно улыбающихся личностей. Все сплошь тенники. Спасенная им девица стояла рядом, держа руку на плече у Ди, и, кажется, не собиралась с радостными воплями бросаться в объятия соплеменников. Это удивляло.

— Пропустите нас, — сказала девица.

— Вас? — долговязый парень с кошачьим разрезом глаз повернул к ней голову. — Ты из Детей Дороги, а это человек. Плохая компания, странница. Очень плохая.

— Моя дорога и мой спутник — мое дело, — девушка дышала тяжело, но слова выговаривала четко.

— Ошибаешься, Дитя Дороги, — сказал другой, с алой повязкой на голове.

— Дитя Молнии не может решать за меня, — парировала спасенная Ди.

— Оставь его и уходи, — предложил долговязый.

— Пропустите нас.

— Тебя никто не задерживает, сестра.

Их уже взяли в кольцо. «Да что ж такое!» — мрачно подумал Ди. — «Из одной задницы в другую. Что эти, что люди — парад уродов какой-то...»

Девушка никуда уходить не собиралась, но Ди не был уверен, что это его спасет. Вдвоем против десятка не подерешься, а если этот десяток — тенники, а вожак у них, похоже, оборотень, так и тем более. Еще более безнадежное дело, чем связываться с тремя людьми. Ди почти смирился с тем, что до утра не доживет. Только бы не мучили, думал он, а просто прибили и пошли себе дальше. Девушке они ничего не сделают.

— Идущий, пропусти нас! — уже громче сказала девушка, а потом придушенно пискнула.

Ди повернул голову. Двое парней с алыми повязками крепко взяли ее под руки, один зажал ладонью рот. Девушка пыталась лягаться, но ничего у нее не получалось.

— Отпустите ее, сволочи! — возмутился Ди. В ответ ему смачно залепили по роже.

Когда из глаз перестали сыпаться искры, Ди разобрал слова перебранки между спасенной им девицей и остальными. Рот ей больше никто не зажимал, а один из активистов зализывал укушенную руку. Другой держал девушку за шиворот и за пояс балахона, но дискуссии это не мешало. Судя по тому, что Ди разобрал, ничего хорошего им обоим не светило.

— ...якшаешься с людьми, сестра?

— Ты позоришь нас!..

«Сестра» ответила самозваным братьям целой тирадой брани, согласно которой именно такие «братья» и позорят весь род тенников, а потому не братья они ей, а всякий обнаглевший песий кал не будет ей советовать, с кем водиться, а с кем нет. На этот раз оплеухой наградили девушку.

— Ты забыла свой дом, — заявил оборотень.

— Заигравшиеся уроды, — заявил Ди, в горло которого давно упиралось острое лезвие. Нажим стал чуть сильнее, и он повторил:

— Уроды!

По шее текла теплая струйка крови, чужая жесткая рука или лапа держала его за воротник ветровки, больше не позволяя повернуться, в шею упиралось лезвие ножа. Сзади происходила какая-то возня, спасенная им девица ругалась, то и дело переходя на шипение, требовала отпустить обоих. Ди поднял глаза к небу. Пока он шарахался по темным улицам, небо прояснилось и теперь было усыпано крупными звездами, холодными и колючими. Звезды больше походили на осколки зеркала. Другой осколок — стекла, тот, что так и лежал в кармане, был теплым, а эти — ледяными.

Тот, что его держал, на мгновение убрал нож от шеи Ди, и парень моментально этим воспользовался. Зажатым в кулаке осколком он ударил наобум себе за спину — попал во что-то мягкое, — тут же дернулся вправо и вперед, в проем между двумя стоявшими.

Попытка к бегству не удалась. Его ударили коленом в лицо и отбросили на землю.

— Не трогайте его! — крикнула девушка, но никто ее не послушал. — Не смей!..

Резкая боль пронзила сначала левую ладонь, потом правую. Ди вскрикнул, попытался отдернуть руки, но не смог. Ладони были пригвождены к земле двумя метательными ножами.

— Он ранил одного из нас, — «объяснил» кто-то, стоявший за головой Ди.

Ди жалел только о том, что всего одного и лишь ранил, но сообщать об этом ему не захотелось. Ему уже вообще мало чего хотелось. Только бы освободить руки — тогда можно и думать, что делать дальше. Асфальт казался слишком холодным, воздух, вырывавшийся из стиснутых губ, мгновенно превращался в облачко пара. Впившиеся в ладони лезвия тоже обжигали холодом, но от этого боль не унималась, напротив, делалась сильнее. Он попытался дернуть рукой, но это была очень плохая идея. Немногим лучше той, что посетила одного из мучителей, заметившего, что он дернулся. Каблук ботинка, поставленного на грудь, добавил острых ощущений.

Челка лезла в глаза, и Ди почти ничего не видел. Догадываться о том, что происходит, приходилось на слух. Двое пытались уговорить девчонку-тенника уйти, третий ей угрожал, чем — непонятно. Потом вдруг наступила тишина, кто-то выругался, другой изумленно спросил «что это?!». Тот, что поставил ногу на грудь Ди, наклонился к нему и сказал:

— Только пикни...

— Не буду, — шепотом ответил Ди, и немедленно заорал во всю глотку:

— Помогите!!!

Его пнули в подбородок, но это уже было нестрашно, хотя зубы хрустнули, а рот наполнился кровью. Важнее было, что девушка тоже закричала, и ее заткнули не сразу, а потом вокруг Ди образовалась некая паника. Краем глаза он увидел, как прямо к нему подъезжает нечто большое, черное и зеркально поблескивающее. Дверца отворилась, и на землю спрыгнули две ноги в обтрепанных голубых джинсах и тяжелых ботинках большого размера.

— Разошлись, герои, быстро, — рыкнул обладатель ботинок. — Быстро, я сказал.

Ноги в джинсах шагнули ближе, остальные расступились.

— Та-ак, — продолжил низкий уверенный голос. — Кто это сделал?

— Не твое дело!

— Мое, — отрезал некто в джинсах. — Так, а девочку зачем держим?

— Она с нами.

— Точно?

— Неправда! — подал голос Ди. — Она со мной. А эти...

— Ясненько, — сказал нежданный спаситель. — Ну что ж, девочку отпустите, все свободны, кроме владельца ножей.

Компания тенников ответила дружным отказом, причем заговорили сразу все, в результате чего ни слова нельзя было разобрать, только общее несогласие. Человек в джинсах не слишком этим заинтересовался. Левую руку дернуло болью, потом через него бесцеремонно перешагнули и вытащили нож из правой руки. После этого освободитель скинул с лица Ди челку и посмотрел в упор, сидя рядом на корточках. Агрессивная свора вокруг его, вроде бы, нисколько не пугала и не волновала.

Светлые волосы ниже плеч, короткая борода от уха до уха. Выражения глаз в темноте не разобрать, но, судя по добродушной усмешке, ничего плохого ожидать не приходилось. Широкая жесткая ладонь потрепала Ди по щеке.

— Вставай.

То, на чем приехал спаситель, больше всего напоминало огромное черно-блестящее яйцо. В приоткрытой дверце торчала весьма ехидная физиономия, а чуть пониже — ствол неизвестного Ди оружия очень большого калибра.

Пока парень поднимался, стараясь не опираться на раненые ладони, вокруг произошло подобие потасовки. Кто-то вознамерился ударить бородатого в спину. Этот отлетел довольно далеко. Другой, попытавшийся ударить в лицо, просто рухнул на землю там, где стоял.

— Может, шарахнуть по ним? — спросил пассажир чудного транспортного средства.

— Да не стоит, — лениво откликнулся бородатый.

Потом он вскинул руку, и Ди вздрогнул. На кончиках пальцев плясало яркое серебристое пламя.

— Вот что, зайчики, — сказал спаситель. — Вы мне надоели. Убирайтесь вон, все, кроме этого, — рука показала на одного из парней. — Ты, из Звезд Полуночи, мне еще нужен. А ты, девочка, иди сюда...

Девчонка, которую, наконец, отпустили, встала рядом с Ди. Он автоматически опустил ей руку на плечо. Кто-то в отступавшей толпе выругался, девушка ответила неприличным жестом. Бородатый смотрел прямо на высокого стройного тенника с перевязью для метательных ножей поперек груди. Не хватало как раз двоих. Тенник вскинул руки перед грудью и растопырил пальцы. Бородатый держал оба ножа в левой, правую, с пламенем, он выставил перед собой. Смысл пантомимы, которую разыгрывали оба, остался для Ди непонятен, но теннику происходящее явно не нравилось. Наконец бородатый швырнул ножи ему под ноги и жестом показал: «Убирайся!».

— Лезьте внутрь, — не оборачиваясь, приказал спаситель.

Слушаться его было легко и приятно, тем более, что оставаться на улице без защиты больше не хотелось. Вторая дверца загадочного транспортного средства с легким щелчком приподнялась. Дважды приглашать ни Ди, ни спутницу нужды не было. Внутри обнаружились два мягких сиденья, обитых удивительно приятной на ощупь тканью. Светловолосый водитель вернулся на свое место, дверцы плавно опустились.

— Оклемались, а, молодежь? — спросил он, опуская широкую лапу на панель с ртутно поблескивающим силуэтом ладони.

Ни руля, ни других понятных Ди средств управления в чудной боевой машине не было, но она тронулась с места, и, кажется, приподнялась над землей. Движение почти не чувствовалось, но за окном замелькали дома и деревья.

— Да, — сказал Ди. — Спасибо вам огромное...

— Не за что. Захотите — отработаете, — усмехнулся спаситель.

— Как? — спросила сидевшая рядом девушка, которую Ди так и обнимал за плечо, а она, кажется, ничего не имела против.

— По способностям, — еще раз хохотнул бородатый. — Мы тут немножко порядок наводим, от помощников не откажемся.

— Мы с тобой, Смотритель, — без раздумья ответила она.

— Кто? — обалдело спросил Ди, и не понял, почему все остальные засмеялись.

В штабе той компании, к которой принадлежал, а, судя по целой куче разномастного народа, немедленно бросившейся с вопросами, и командовал светловолосый, звали его Лаан, и Ди, и его приятельницу немедленно накормили до отвала, расспросили о приключениях, посочувствовали, налили по здоровенному стакану горячего вина и выдали пару спальников. Бывший кинотеатр был набит битком. Кого здесь только не было — и добрых полсотни вооруженных людей в самой разнообразной военной форме, и тенник, расположившийся в углу с гитарой, вокруг которого сидела пестрая компания представителей обеих рас, и человеческие дамы сурового вида, лечившие раненых...

— Вы пока отдохните где-нибудь, где потише, — посоветовала женщина, которая поила их вином. — К утру вы нам понадобитесь. Или вы хотите к Лаану?

— А он не тут? — удивился Ди.

— Нет, он в новом штабе, на севере. Сначала был один штаб, а потом мы разделились, так удобнее. Если очень хочется, завтра туда уйдете.

— Да не, не обязательно, — подумав, отказался Ди. Ему не хотелось ни мешать этим занятым делом людям, ни навязываться светловолосому в друзья. — Мы и тут можем, да? — подтолкнул он спутницу.

— Там, где нужнее, — сказала она.

— Спасибо, — улыбнулась женщина. — У нас каждые руки на счету. Отдыхайте.

Девушка отобрала у Ди оба спальника, один постелила на пол, показала на второй и сказала: «Одеяло». Свободный угол на втором этаже мог считаться тихим только в сравнении с остальными. Снизу слышались голоса и музыка, по коридору то и дело проходили громко разговаривавшие люди, кто-то кого-то искал, звал и отчитывал.

Ди посмотрел на свою новую подругу. Только сейчас у него появилась возможность как следует ее разглядеть. Тоненькая девочка, ростом по плечо невысокому Ди, длинные асфальтово-серые волосы заправлены под воротник балахона. Острые черты лица, дымчато-серые, топазовые глаза с огромной радужкой, только в уголках поблескивают голубоватые белки. На первый взгляд — не на что смотреть, но стоит задержать взгляд, чуть лучше присмотреться, и кажется: пропал навсегда. Только бы была рядом, только бы продолжала улыбаться уголками губ, и мягко, и насмешливо.

— Как тебя зовут? — спросил он, и тут же засмеялся:

— Так и не познакомились, забавно...

— Эгат из Детей Дороги, — тонкие губы еле заметно дрогнули. — Люди зовут Агат, а ты — как хочешь.

До утра они тихонько болтали, рассказывая друг другу о себе. Спать обоим не хотелось, Агат объяснила, что тенники спят очень редко, а Ди в Городе вообще спать не умел. Если он пытался закрыть глаза и заснуть, то потом оказывался либо в своем доме, либо в любом непредсказуемом месте.

— Так всегда, — объяснила Агат. — Есть те, кто приходит и уходит, а есть лэрт.

— Кто?

— Те, кто тут живет постоянно. Только они выше. Ты не лэрт. Хорошо.

— Почему? — удивился Ди. Ему-то казалось, что все совсем наоборот.

— У лэрт одна жизнь, у тебя много.

— То есть, что со мной не делай, я все равно вернусь?

— Почти так, — сказала девушка, и надолго замолчала. — Иногда бывает, что и не лэрт погибает совсем. Редко.

Ди окончательно запутался, что бывает, что не бывает, что хорошо и что плохо, а последние фразы Агат выговаривала таким голосом, словно ее заставляли говорить под пыткой, и он не стал настаивать на подробных объяснениях. Как-нибудь потом, при случае. И вообще это — далеко не самое интересное, о чем можно расспросить девушку-тенника...

Утро началось с завтрака. Такой порядок вещей Ди одобрил. Горячие лепешки, в которые была завернута всякая всячина — мясо, сыр, помидоры, зелень, крепкий чай. Завтракали в холле второго этажа. Судя по тому, сколько завтракавших с трудом давили зевоту и растирали покрасневшие глаза, для кое-кого это было скорее уж ужином после долгого дня. Публика болтала между собой, Ди старался прислушиваться, но ничего толком не понимал. Речь шла об отбитых и захваченных районах, о применяемом каждой стороной оружии и магии, о пожарах и взрывах... Через какое-то время он уже понимал, что большая часть обитателей Города разделилась на три партии, причем каждая считала своими врагами две других.

Ди уже видел и воинствующих людей, и непримиримых-тенников. Он понял, что ему здорово повезло. Попасться по очереди обеим компаниям безумцев и отделаться только быстро зажившими синяками и порезами — не каждому такое удается. Он жевал очередную лепешку и убеждался в том, что правильно выбрал сторону. Ярко-красные помидоры, крупно накромсанные ножом и ярко-желтые кусочки сыра на пластиковой тарелке только укрепляли ощущение верно сделанного выбора. Здесь было хорошо. Не только потому, что на столе было навалом вкусной свежей еды, не только потому, что здесь как-то особенно здОрово и смачно пили чай — из больших кружек, не чинясь, наливали себе всклень и шумно отхлебывали, и наливали по второй. Потому что вокруг были совсем особенные люди, такие, которых Ди еще толком и не видал. Серьезные, уверенные и добрые.

Болтовня за столом как-то неожиданно утихла. Ди поднял голову, огляделся и понял, на кого все смотрят. Их было четверо. Невысокий темноволосый и раскосый парень в синей водолазке, две очень красивые девушки — миниатюрная пепельная блондинка и статная золотоволосая, — и тенник-Крылатый. Живого Крылатого Ди видел первый раз и беспардонно уставился на него. На первый взгляд почти человек, только черты лица такие, как у большинства тенников, острые и хищные, и глаза ледяного зеленого цвета, такого у людей не бывает, только если линзы себе вставить. На плечах, кажется, широкий серый плащ... и вдруг понимаешь — нет, не плащ. Крылья.

— Доброе утро, дамы и господа, — сказал, опираясь о стол, раскосый. — После завтрака жду у себя командиров отрядов и разведчиков.

— Новеньких после завтрака прошу подойти ко мне, — очень приятным, мягким и бархатистым голосом сказала вторая.

У Ди немедленно появилось желание подойти к ней, но, сделав объявление, она о чем-то заговорила с Крылатым, а потом вся четверка удалилась так же неожиданно, как и появилась.

— А кто это был? — спросил он у соседа.

— Хайо, Смотритель. Риайо из клана Падающих в Небо. Та, что повыше — Ярослава, вторую я не знаю, но она помогает им, — объяснил тот Ди. — Начальство наше.

Золотоволосая Ярослава нашлась не сразу, точнее, нашла ее Агат, когда Ди в третий раз попытался вломиться не в ту комнату. Агат только улыбнулась, пожала узкими плечиками и отправилась на второй этаж, там в коридоре она и стояла.

— Рада познакомиться, — она протянула обоим руку и улыбнулась:

— Хорошо, что вы здесь.

Ди пожал теплую мягкую ладошку, зачарованно глядя на Ярославу. Женщина поправила воротник камуфляжной куртки. Медового оттенка глаза на мгновение заглянули в душу и спрятались под вуаль длинных темно-рыжих ресниц. Она здорово отличалась от большинства увиденных им за последние сутки женщин в камуфляже — в первую очередь удивительной женственностью, да и приветливости тоже было побольше, чем у давешней валькирии с поста и прочих.

— Вы хотели бы работать вместе? — спросила Ярослава.

Оба согласились, и женщина отправила их во второй вспомогательный отряд, наскоро объяснив, что второй вспомогательный работает со вторым основным и помогает ему при необходимости, так что это не совсем передний край, но тоже мало не покажется. Ди так и не понял, чем именно будет заниматься, но от души понадеялся, что не придется вступать в рукопашную со всякими отморозками. Необходимых для этого желания и умения он в себе не ощущал.

Не пришлось. Этим занимались совсем другие люди и тенники — много старше, много сильнее, чем Ди. Все они были разными, и равнял их только взгляд, жесткий и усталый. От него требовалось другое: выполнять разные мелкие поручения, передавать информацию, порой обеспечивать связь — Ди быстрее прочих новичков выучился обращаться к кому-то с мысленным сообщением, — подносить боеприпасы. Членов вспомогательного отряда прозвали «оруженосцами».

Из разговоров с другими «оруженосцами» Ди потихоньку начинал представлять себе картину происходящего. Когда он возвращался в штаб, чтобы перекусить, отдохнуть или доложить кому-то из занимавшихся тактическим планированием, что происходит, он обязательно разглядывал разноцветную карту на столе. Постепенно значки на ней обретали практический смысл и зримое воплощение. Вот этот квартал между двух мостов — не абстракция, а тот самый участок, за который вчера пришлось хорошенько подраться с придурочными «борцами с нечистью». Пришлось попыхтеть, Ди даже доверили автомат, но теперь квартал, удобный для дальнейших вылазок и захвата соседних принадлежит миротворцам, а «борцы» отправлены восвояси.

К сожалению, был единственный способ выкинуть распоясавшихся людей вон с завесы: убить. Это даже не гарантировало того, что они рано или поздно не вернутся. Вечно держать завесу закрытой нельзя. Важно, что не вернутся в ближайшее время. Многим же и вовсе не суждено было вновь оказаться на этой завесе, Ди уже знал, что ее называют инициирующей, потому что именно здесь новички обучаются всему необходимому и определяются с выбором жизненного пути.

Как-то Ди случайно напоролся на темноволосого Хайо, объяснявшего одному из тенников клана Стражей Тишины, куда деваются люди из отрядов «борцов», убитые в стычках. Любопытный парень встал в паре шагов и принялся разглядывать объявления на доске, делая вид, что как бы и не при чем, но через пару минут напряженного подслушивания Хайо засек его и подтащил за хлястик на куртке к остальным.

— Любознательность не порок, — усмехнулся он и продолжил:

— Сейчас мы сбиваем их на три нижних завесы. Довольно скучное и неприятное место, но суть не в том. Там весьма зачаточная информационная сеть и низкий энергетический потенциал, к тому же там только люди. Если кому-то по вкусу бандитские разборки, там он обретет свое счастье. Поумнеет — может быть, вернется сюда. Вам все понятно, молодой человек?

Вопрос явно был задан Ди. Он потянул себя за мочку уха, потом тряхнул головой. Действительно, почти все сказанное было понятно. Еще дней пять назад он бы задал кучу вопросов, а сейчас необходимости в этом не было.

— Вот и отлично, значит, и другим объяснить сможешь, — кивнул главный начальник штаба. — Скажи-ка мне...

Далее Ди ответил на добрую сотню вопросов, которыми выстреливал в него Смотритель. «Оруженосец» по мнению Хайо должен был знать все, что творится в зоне ответственности второго, южного штаба, начиная от численности отрядов и количества раненых в каждом до последних донесений разведчиков. На какую-то часть вопросов Ди попросту не мог ответить, и начальник разочарованно дергал щекой, переходя к следующим, на другие отвечал сходу и достаточно подробно.

— А более чем хорошо, Ди, — сказал наконец Хайо, упираясь взглядом в парня. Роста они были одинакового, но все равно получалось, что Смотритель смотрит сверху вниз, с высоты своих силы и опыта. — Соображаешь ты на редкость быстро. Не хочешь ко мне в помощники?

Польщенный таким предложением Ди даже слегка покраснел, и едва не кивнул, но тут же прикусил губу. Во-первых, Хайо большую часть времени проводил в штабе, а это уже казалось опытному «оруженосцу» скучноватым. Знай, сиди себе над картами, планируй, вычисляй... то ли дело на улицах, где порой стреляют, где ночью мерзнешь, днем мокнешь под дождем или задыхаешься от жары, но чувствуешь себя в гуще событий. Во-вторых, Агат. Двое помощников Смотрителю не нужны, а расставаться с подругой не хочется. Ди посмотрел на металлическую пуговицу на расстегнутом вороте рубахи Хайо, попытался прочитать надпись, не преуспел и уверенно ответил:

— Не, спасибо.

Раскосый темноволосый мужчина пожал плечами и слегка улыбнулся. Глаза у него были черные, темнее ночного неба, и очень усталые. О том, как работала верхушка — без перерывов, не отвлекаясь ни на сон, ни на отдых, Ди знал от молчаливой пепельной блондинки, с которой как-то разговорился на крыльце здания штаба. Та допивала кофе из пластикового стаканчика, глядела на моросящий дождь и стекающие с козырька струи воды, потом повернулась к парню, который вышел покурить и стоял с сигаретой в пальцах. Зажигалку он где-то потерял, а больше никого во дворе не было.

— Курить вредно, — улыбнулась она, поднося указательный палец к сигарете.

Кончик ее немедленно заалел, закурился чахлой сизой струйкой дымка. Ди изумленно затянулся. Блондинка устало улыбнулась, глотнула кофе из стаканчика, потом парень схохмил нечто героическое, в духе «курение — самая нестрашная из грозящих ему опасностей», женщина ядовито предположила, сколько именно километров разделяет его пальцЫ, так и познакомились. Звали блондинку Рэни, и в команде Смотрителя она отвечала за снабжение всего южного штаба и принадлежащих ему отрядов.

— А-аа! — обрадовался Ди. — Теперь я знаю, кто во всем виноват. Если в штабе нет воды...

Блондинка с фиалковыми глазами и нежными бледными губами прищурила левый глаз, смерила Ди взглядом и весьма неласково высказалась о малолетних остряках, которые умничают не по делу. Не то чтобы отповедь была слишком уж грозной, но Ди осознал свою бестактность и подплинтусный уровень шутки, устыдился и раскаялся. Беседа перешла на превратности службы обоих, непомерные нагрузки и прочий вечный бой и покой, который только снится. Расстались они вполне довольные друг другом.

Сейчас воспоминание о том разговоре всплыло в голове, и Ди еще раз подумал, что сделал правильный выбор. Торчать в штабе — ой, да ну все к псам.

Разговор происходил в середине дня, а вечером Ди вдруг вспомнил его и пожалел, что решил именно так. Поле полем, приключения приключениями, но нужно было забирать Агат и оставаться в южном штабе. Сразу две банды «борцов» пошли на прорыв к набережной, неизвестно на что надеясь. Численный перевес у них был — пять к одному, и бойцам вспомогательной группы тоже раздали оружие. Сборный отряд южного и северного штабов деловито укреплял баррикаду, перекрывавшую единственный оставшийся у «борцов» выход.

— Не боись, — сказал кто-то Ди, мрачно вглядывавшемуся в ало-багровую тьму за поставленной боком бетонной плитой. — И этих успокоим. Всех успокоим...

Высоченный мужик в причудливом черном комбинезоне балансировал на поваленном фонаре, глядя в ту же сторону через инфракрасный бинокль.

— Всего сотен пять дуриков, — сообщил он. — Часа на два работы. Зато это, считай, последние.

— Я и не боюсь, — ответил Ди. — Подумаешь. В первый раз, что ли.

Агат, сидевшая за его спиной, неодобрительно кашлянула. Парень повернулся к ней, удивляясь, что подруга похожа на несчастного нахохлившегося воробышка. Обычно к вечеру она начинала веселиться, блестела глазами, шутила и рассказывала всякие забавные истории и анекдоты. Сейчас же на девчонке лица не было, а в свой амулет целителя она вцепилась, словно утопающий в веревку.

— Что ты? — спросил Ди. — Что такое?

— Такого — не было, — сердито уточнила Агат. — Было — меньше. И... — она вскинула голову, словно принюхиваясь. — Это не люди!

Мужик в черном комбинезоне спрыгнул с фонаря, плюхнулся перед Агат на колени, осторожно опустил ей на плечи широкие лапы. Ди насторожился. Что-то было не так, сильно не так. Если бы все шло по плану, Агат не стала бы волноваться, она не была трусливой или робкой, да и человек из Квартала не стал бы с таким вниманием расспрашивать девочку-тенника.

— Точно? Уверена?

— Да, — кивнула Агат. — Там Дети Молнии, их много! У них... — девушка побледнела до снежного цвета, а потом судорожно вцепилась когтями в запястья наемника. — У них Белый Огонь!

Ди не знал, что это означает. Дети Молнии — понятно, один из кланов тенников, те, что владеют магией огня и близкой к ним. А Белый Огонь? Что это еще за пакость? И откуда здесь тенники, когда отлично известно, что они далеко отсюда, на юго-востоке, и до их форпостов пешком не меньше трех часов...

— Тревога! — заорал наемник, вскакивая и разворачиваясь к ближайшему десятку. — Щиты! Сро...

Больше ничего он не успел. Высокая, достигавшая крон деревьев волна ослепительно-белого пламени нависла над баррикадой, задержалась на мгновение и отвесно рухнула вниз, поглощая тех, кто сидел у груды дерева и бетона. Ди успел только упасть на Агат, закрывая ее всем телом, зажмуриться и сжать кулаки в ожидании нестерпимой боли: от белого пламени веяло раскаленным жаром.

Боли не было. Тепло, приятное, словно лучи весеннего солнышка, пощекотало ему затылок и спину, приподняло, словно соленая морская вода, залило нос и горло, мешая вздохнуть, но кашлять не хотелось. Просто не было больше ни возможности, ни потребности дышать.

Просто не было больше парня, по имени Ди Эммери, не было в Городе и не было нигде.

Навсегда.

 

Глава 4

Мы больше не воюем!

Раскаленная черная заноза впилась в висок. Лаан прикрыл глаза, переводя острые импульсы тревоги и боли на понятный язык символов, потом охнул и сжал кулаки. Тонкий металлический цилиндр ручки, поблескивая, покатился по столу, добежал до стакана и с коротким дзиньканьем остановился.

— На набережной применили Запретное оружие... — в пространство сказал Смотритель, а потом повернулся к Вайлю. Резко скрипнул стул. — Твоя ошибка.

Вайль вскинулся, но пока он поднимал голову, блики непонимания в глазах сменились на тусклую поволоку вины. Начальнику объединенной разведки обоих штабов полагалось иметь куда более точные сведения о численности, составе и планах противника. Он поднялся, опираясь на карту, задумчиво посмотрел на макет, потом щелкнул пальцами, увеличивая участок набережной.

— Подземные коммуникации, — провел он ломаную черту почти через всю карту. — Отряды Детей Молнии и Теней Ветра из центра. Дезинформация...

Короткие отрывистые фразы были понятны всем присутствующим. Два отряда «непримиримых» — увы, неустановленной численности, — пробрались через неучтенные подземные коммуникации и вышли там, где их никто не ждал и не был готов к обороне. Плюс к тому — использовали Запретное оружие, применение которого приводит к окончательной смерти. Нарушение всех соглашений и законов Города, непростительное нарушение... Применившие подписали себе приговор, такой же суровый, как и своим жертвам — но их это не остановило и не удержало. Еще один отголосок безумия, охватившего слишком многих.

К выводу о том, что один из агентов в стане противника сливал ложную информацию, Лаан пришел за мгновение до того, как Вайль сказал об этом вслух. То, с какой скоростью парень сам догадался об этом, радовало, но сейчас праздновать успехи младшего коллеги было некогда.

— Бой еще идет? — спросила Аэль, до того молча сидевшая в углу.

Лаан прислушался. Темные волны боли и страха заставляли информационную паутину Города вибрировать и болезненно натягиваться вокруг полыхающей багровым точки на набережной. Он кивнул, пытаясь заглушить крики ужаса и ярости, бившие по ушам, и поморщился — не получилось. Заноза жгла висок, и не было сил ее вытащить.

Первый просчет оказалась слишком серьезным и стоил слишком дорого, чтобы можно было сказать «ну, зато в остальном мы преуспели...». Смотритель поднялся, покосился на сконфуженного начальника разведки, потом отошел к окну. Нужно было принимать решение, и делать это быстро. Он вернулся к карте, похлопал по ней ладонью, заставляя фрагмент выпятиться и обрести объем.

— Два отряда примерно в двести и сто пятьдесят бойцов. Где-то в тылу, вероятно, здесь, — палец уперся в плоскую подкову стадиона, — еще тысячи полторы «борцов». Если они пересекутся, будет бойня, которой свет не видывал.

— Может, и пусть себе? — пожала плечами Аэль. — Дурные головы перебьют друг друга, мы утихомирим оставшихся.

— Нет, — хором сказали Вайль и Лаан, посмотрели друг на друга и кивнули. — Нельзя.

— Почему?

— Там, где будет столько жертв — не обойтись без Прорыва. Причем того масштаба, с которым нам не справиться, — объяснил Лаан. — То есть, проще заранее наложить на себя руки, это будет и быстрее, и легче.

Аэль задумчиво посмотрела на компаньонов. Что такое Прорыв, она смутно себе представляла: повреждение защитной оболочки Города, того барьера, который окружает упорядоченный и структурированный мир от внешнего хаоса. Последствия были вполне предсказуемыми — то, что за барьером, прорываясь внутрь, разъедало тонкую информационную структуру, словно кислота, разрушало и искажало все, чего касалось. Однако о связи Прорывов с массовой гибелью обитателей Города она услышала впервые.

— Окончательная смерть высвобождает то, что каждый носит в себе. Зародыш небытия, — объяснил в ответ на ее недоуменный взгляд Лаан. — Тенники называют это Пустотой, мы называем... тебе будет понятнее, если я скажу, что это излучение, обладающее энергией, достаточной для разрушения связей между отдельными элементами информационной системы. Это очень приблизительно, конечно...

Вайль ядовито хмыкнул.

— Главное, что я поняла, — улыбнулась Аэль. — Ладно, с теорией закончим, переходим к практике. Что делать-то будем?

— Два усиленных отряда зайдут здесь и здесь, — Лаан вновь опустил руки на карту. — Отсекут одних от других, дальше как обычно. С ними пойдет наш Крылатый и тот десяток из Стражей Тишины, что сейчас отдыхает. Этого должно хватить... надеюсь.

Вошедшие без стука капитаны отрядов с отвращением уставились на карту. Первый — приземистый рыжебородый качок из Квартала Наемников, настоящего имени которого никто не знал, отзывался на прозвище Стрелок. Второй — с виду его полная противоположность, глава клана Стражей Тишины, долговязый и полупрозрачный, с серой, под цвет бетона стен, кожей. Звали его настолько длинным и трудным для человеческого языка именем, что в первый же день тенника сократили до Стража. В плане профессионализма оба командира отрядов могли между собой поспорить. Чем и занимались, но, к счастью для всех, только в свободное время. Сейчас обоих разбудили задолго до обычного срока, и недовольство на двух физиономиях — широкой красной и конопатой и узкой пепельно-серой — было вполне одинаковым.

— Своих уже подняли? — спросил Лаан.

Две головы синхронно кивнули.

— Согласие, достойное хроник, — улыбнулся Смотритель. — Смотрите, что нужно сделать...

Стрелок и Страж выслушали инструкции, витиевато выругались на весь белый свет и городские площади, отпустили пару замечаний по сути дела и отправились выполнять задание. Аэль с тревогой посмотрела им вслед. С двумя отрядами уходил практически весь «антимагический» резерв северного штаба — и Лиар из Крылатых, и отдельная группа Стражей, которую приберегали на крайний случай. Крайний случай наступил, разумеется, неожиданно и не вовремя, как всегда и получается.

— Или они справятся, — словно читая ее мысли, сказал Вайль, — или мы все-таки проиграли. Пожалуй, я пойду с ними.

— Пожалуй, ты займешься вычислением того, кто макнул нас во все это дерьмо, — постучал ладонью по столу Лаан. — Разберешься, кто именно слил тебе дезу, когда. Вспомнишь, что еще из сведений этого источника мы используем.

Окончательно сконфуженный начальник всея разведки опустил голову на руки и уставился в стену — задумался, надо понимать. Аэль потрепала его по волосам, уселась на край стола и тоже задумалась. Делать ей было сейчас особо нечего, очередь медицинской бригады наступит парой часов позже, тогда работы будет по горло, столько, что и стакан воды выпить станет некогда, если только не поднесут прямо ко рту. Помощников из Квартала, из клана Детей Дороги и прочих целителей хватает, но и раненых каждый раз много, слишком много. На большинство помощников можно положиться, но то, что делают тенники — оно все же чужое и страшноватое, сколько ни работай с ними бок о бок, привыкнуть трудно, и положиться на их умение не получается, всегда хочется проверить и перепроверить, особенно, если те работают с людьми. И неудобно обижать коллег таким дотошным вниманием, и расслабиться не удается. Нервное напряжение выматывало Аэль почище давно привычной рутинной работы.

Шел четырнадцатый день гражданской войны, охватившей всю завесу. По большей части события развивались именно так, как было выгодно штабу миротворцев. Основная масса крупных банд была разбита на отдельные группы, рассеяна и, если речь шла о человеческих группировках, отстреляна мелкими партиями и скинута на нижние завесы, откуда им предстояло возвращаться довольно долго. С тенниками было сложнее, их убивать было строжайше запрещено, Лаан и Хайо неукоснительно требовали одного: обезвреживать, не причинив серьезных повреждений. Пленных передавали Риайо; что именно с ними делает Крылатый и куда отправляет, Аэль не знала, да и не слишком интересовалась. Главное, что больше пленные по инициирующей завесе не бегали и за оружие не хватались. За какие заслуги к когтистому и остроухому племени относились с такой бережностью, Аэль тоже не слишком понимала, но со Смотрителями не спорила. Им виднее...

Куда больше ее огорчало то, что не все прошло по плану «рассеять и разогнать». Несколько больших отрядов с обоих сторон сумели объединиться, и забыв о прежних распрях, наладить взаимодействие. Из разговоров в госпитале и штабе Аэль узнала, что многие кланы тенников не слишком-то любят друг друга, например, между Детьми Молнии, прирожденными магами, и Звездами Полуночи, лучшими фехтовальщиками Города отношения обычно были не то чтобы дружественные, точнее уж, вооруженный до зубов нейтралитет — но сейчас они отлично нашли общий язык и действовали сообща, да так, что отряды миротворцев с большим трудом противостояли их атакам.

Наиболее сообразительным из людей урок тоже пошел впрок, и отдельные разрозненные группировки, вожаки которых раньше не желали признавать над собой хоть чьей-то власти, ухитрились объединиться в два или три (точно никто еще не знал) хорошо организованных и экипированных отряда. Все лишние и случайные уже давно были перебиты, остались самые везучие, опытные и сообразительные.

Гидра, лишенная возможности размахивать ядовитыми щупальцами, подобралась, злобно надулась и теперь искала выход из ловушки.

Вайль что-то прикидывал, безмолвно шевеля губами и загибая пальцы. Задача, которую поставил перед ним Лаан, была не из легких — не сходя с места, только на основании слишком явного расхождения между донесением и реальным положением дел, вычислить источник ложной информации. Это можно было сделать, лишь восстановив в памяти дословное содержание каждого доклада, а их за день Вайль выслушивал до сотни, причем часть сведений приходила напрямую, а часть — через вторые и третьи руки, нуждалась в проверке и перепроверке. До сего дня накладок в его ведомстве не возникало, но зато эта единственная оказалась слишком серьезной, чтобы пренебречь ей.

Начальником разведки обоих штабов он стал на третий день заварушки. Никакого особенного опыта у него не было, и сначала на него взвалили административную работу — собирать и упорядочивать сведения, координировать действия разведывательных отрядов, но уже на второй день оба временных начальника разведки южного, а тогда еще единого, штаба с удовольствием перевалили на него большую часть обязанностей. У бывшего гладиатора, отлично знавшего всю территорию завесы, прорезались сразу две ценные способности: умение быстро и четко обрабатывать огромные массивы зачастую противоречивой информации и расставлять людей на подходящие места. «Нюх» на способности, на потенциал новичков оказался особенно ценен. При этом парню отлично удавалось сглаживать большинство конфликтов и противоречий в своем окружении. Вайль всех внимательно выслушивал, кивал, соглашался, утешал — и делал то, что считал нужным. Не прошло и двух суток, как начальники с удовольствием отказались от должности в пользу Вайля и отправились «в поле».

Вайля туда совершенно не тянуло. Стрельба, кровь и драки ему опротивели несколько раньше, чем началась гражданская война. Работать с информацией было куда приятнее — и полезнее; без своевременно полученных сведений даже самый лихой боец мало на что способен. К тихой радости начальника разведки, никто не стремился вручить ему в руки оружие и выгнать из уютного полутемного кабинета наружу.

Порой бывшему гладиатору казалось, что он разучился убивать; что чужая кровь, даже кровь заклятого врага или преступника, попав на руки, обожжет их, словно кислотой; что выбирая между своей жизнью и чужой выберет — чужую. В этом не было ни смирения, ни самоуничижения, просто желание причинять другим боль вырвали из него, словно гнилой зуб, вырезали, как воспалившуюся занозу. Прошлое забывалось, таяло, словно туман под лучами утреннего солнца, и только иногда из тумана выплывали воспоминания о том, как он жил до встречи с Аэль и Лааном. Чужие и дико чуждые, которые слишком трудно было примерить к себе нынешнему, и Вайль отгонял их прочь, не желая каждый раз пугаться призраков прошлого.

С тех пор мир стал больше, сложнее и добрее, но главное было не в этом. Раньше он чувствовал себя чужим среди людей, стрелой в мишени, гвоздем, вошедшим в податливую, сочащуюся смолой плоть доски. Теперь все изменилось, и, подбирая слова, он выбрал бы совсем другие. Птица среди других птиц в небе, лист на ветке среди других листьев. Свободный, как и все остальные, не слишком тесно связанный с другими, но не чужой, больше не чужой, не инородное тело...

Под пристальным взглядом Аэль он поднял голову, улыбнулся и кивнул. Улыбка, впрочем, вышла чисто символической.

— Я вычислил, — сказал он. — Этот человек в нашем штабе.

— Ты уверен? — спросил Лаан. — Только один кандидат?

— Да. Я думаю, один личный разговор развеет все сомнения. Я позову его.

Аэль хватило одного взгляда, чтобы убедиться в том, что Вайль не ошибся. Она слезла со стола и пересела на подоконник, боком к открытому окну, и уставилась вверх. Через кроны деревьев видно было черно-лаковое, словно отполированная доска, небо, утыканное крупными серебряными гвоздями звезд. Сегодня пейзаж представлял из себя раннюю весну. Через оболочки крупных почек проступала липкая смола, и тянуло горьковато-свежим дымком, так остро и пронзительно, что хотелось сигануть со второго этажа вниз, пройтись по двору колесом и уткнуться лицом в набухшую кору, под которой бурлит сок.

С другой стороны комнаты, от двери, тянуло страхом и боязнью разоблачения, настолько остро и тошнотворно, что Аэль прикрыла ладонью нос и рот. Пальцы пропахли антисептиком, но и этот запах был куда приятнее, чем источаемая вызванным вонь. И если уж она почуяла характерное для пойманного на «горячем» труса амбре, то Вайль, с его звериным нюхом, наверное, разобрался в долю секунды.

— Звали? — спросил от порога невысокий, да еще и сутулый паренек в слишком яркой расписной рубахе.

— Да, — кивнул Вайль. — Садись. Я тебя позвал, чтобы поблагодарить.

— За что? — сутулый, за которым Аэль наблюдала краем глаза, улыбнулся, но слишком поспешно, словно заранее заготовил выражение лица и теперь наспех натянул его, как грабитель — маску.

— За неоценимую помощь. Предоставленные тобой сведения оказались очень полезны, без них нам не удалась бы одна очень важная операция.

Аэль с трудом подавила смешок. Попугайно-пестрый юнец с деланным смущением уставился на начальника, автоматически кивал каждую секунду и даже покраснел, насколько это можно было различить в тусклом свете свечей. Только руки, сложенные на столе, застыли слишком уж неподвижно, а кончики переплетенных пальцев побелели. «Идиот, — подумала Аэль. — Шпион-дезинформатор, клоун недоделанный. Банально не умеет владеть собой, а туда же, лезет во взрослые игры...».

— Э... неужели? — выдавило из себя расписное чудо.

За окном цвиркнула какая-то ночная птичка, поперхнулась и вновь попыталась запеть. Женщина у окна улыбнулась. Птичке нужно было назначить микстуру от кашля, и, глядишь, дня через три что-нибудь из свиста да вышло бы. На приглашенного Вайлем парнишку этот невинный звук подействовал странно... чересчур странно. Словно выстрел над ухом, не меньше. «Переигрывает, — настороженно подумала Аэль, как бы невзначай свешивая ноги с окна и поудобнее опираясь спиной на раму. — И переигрывает нарочно, чтоб все заметили. Вот это уже явный перебор...».

Пестрый юнец вдруг заинтересовал ее куда сильнее, чем раньше. И нервничал он уж больно напоказ, и боялся так явно, словно облился эликсиром страха за минуту до входа в кабинет, и еще Аэль очень не нравилось, как он сидит на стуле. Так, словно справа под рубахой у него что-то достаточно длинное и твердое, мешающее сидеть натурально, и вот этот-то предмет он и пытался замаскировать деланно-испуганной осанкой. Женщина просунула левую руку в боковой карман комбинезона, нащупала свой пистолет. При необходимости она могла выстрелить прямо сквозь ткань.

Вайль и юнец о чем-то говорили, при этом начальник разведки тянул фразы так, словно был склонен к заиканию и усиленно боролся с этим пороком, а парнишка весьма ненатурально разыгрывал смущение при виде столь значительных персон. Лаан откинулся на стуле и качался на нем так, словно разговор его нисколько не интересовал. Когда он бросил взгляд на Аэль, та правой рукой сделала несколько быстрых движений пальцами Если бывший товарищ по оружию еще не окончательно забыл принятый на родине боевой язык жестов, то он должен был прочитать «Он вооружен. Справа...».

Для Аэль так и осталось неизвестным, прочитал ли Лаан сообщение, или догадался обо всем сам. Короткий обмен взглядами привлек внимание парнишки в гавайке, тот вскочил — это женщина поняла только потому, что спустя какое-то бесконечно долгое, липкое, словно растаявший леденец мгновение о пол ударился стул, — и пропал из поля зрения. Аэль интуитивно откинулась назад, надеясь, что не свалится за окно, а если и свалится, то успеет перевернуться в падении, и при этом нажала на спусковой крючок.

Тонкий ярко-голубой луч прошил полутемную комнату, задел верхушки свечей и стоявший на столе стакан, безжалостно располосовал их и пошел наискось, пытаясь нащупать свою жертву. Лаан к этому времени уже «докачался» на стуле, успешно избежав попадания в голову какого-то блеснувшего в полете явно острого предмета. Закончила игрушка свой путь за окном, пролетев в десятке сантиметров над головой распластавшейся по подоконнику женщины. Аэль убрала палец со спускового крючка, понимая, что может попасть в кого-то из своих, скатилась с подоконника в угол между окном и шкафом и вгляделась в темноту. Теперь комната освещалась только далеким заоконным фонарем, но для Аэль было вполне достаточно, она прекрасно различала контуры предметов, тем не менее, нападавшего она не увидела. Лишь в одном из углов клубилась подозрительная, более густая тьма; стрелять в этот бесформенный клубок мрака было слишком неудобно, пришлось бы высунуться из укрытия, и женщина предпочла вжаться в стену посильнее.

Пожалуй, затея с личным разговором оказалась слишком рискованной, и выгодной только для той твари, что довольно удачно замаскировалась под трусливого мальчишку. Сейчас Аэль готова была поклясться, что это существо вообще не было человеком. Кто-то из тенников, достаточно сильный и умелый, чтобы довольно долго дурачить и людей, и собратьев по расе, подбираясь поближе к верхушке. И он дождался. Трое расслабившихся идиотов пригласили его к себе в кабинет, можно сказать, дорожку постелили и песочку сверху посыпали...

Эта нехитрая мысль промелькнула в голове за короткое мгновение, в течение которого Аэль пыталась оценить обстановку и прикинуть, что ей делать. Не слишком просторная, от силы в тридцать квадратных метров комната, заставленная мебелью, плохо подходила для силовых действий. Куда ни двинься, либо на табурет или угол стола налетишь и промедлишь, либо уронишь что-нибудь, да хорошо еще, если не себе же на голову. Лаан и Вайль на какое-то время замерли, один распластался на полу, вглядываясь в дальний угол, другого Аэль не видела, мешал широкий стол с низкой, почти до пола, скатертью, украшенной по краям бахромой. Что там поделывает Вайль, разобрать было невозможно, оставалось надеяться, что и для противника это загадка.

Пара мгновений полной тишины и бездействия обеих сторон; Аэль пару раз оказывалась в подобных заварушках, и знала, что больше пяти ударов сердца неподвижность продолжаться не может. Лаан уже успел вызвать охрану, еще минута или полторы — и в комнату ворвутся весьма понимает, и если хочет уцелеть и достичь цели, должен начинать действовать. Он и начал...

Ослепительная иссиня-белая вспышка хлестнула по щекам плетью, невозможно громкий пронзительный звук, от которого воздух в горле стал колом, вздулся пузырем посреди комнаты, Аэль зажмурилась и накрепко стиснула губы, пытаясь удержаться в рамках здравого рассудка. «Магический эквивалент светошумовой гранаты, — подумала она мгновение спустя. — Поэффектнее, но ничего более...». Пока она пыталась прийти в себя, мужики действовали. Тень, метнувшуюся к окну, Вайль остановил ударом, но из того места, где рука вошла по локоть в сгусток переливчатой черноты, ударил пучок молний, парень взвыл, но не отшатнулся, а ударил правой. Еще один разряд и шипение, исполненное боли.

Женщина стиснула пистолет, прикидывая, удастся ли ей попасть только по черному клубящемуся призраку, который разразился целой грозой, но тут за дверью послышался топот, потом нога в тяжелом ботинке ударила о замок, и именно в этот момент Лаан накрыл черную тварь светящейся сетью. Яркие тонкие веревки упали с потолка, прыгнули вверх с пола, метнулись от окна и со стола, словно сам воздух свивался в серебристо-серую шелковую паутину. Запутавшийся в них черный гость оказался бессильным и беспомощным.

В это время охранники успешно выбила дверь (хватило одного пинка), влетели в комнату и включили свет. Эффект от этого был, конечно, не такой сокрушительный, как от заклинания черной твари, но все трое некуртуазно выругались.

— Ну что за дурацкая привычка — в темноте сидеть, — попенял, утирая лоб, охранник, и крайне удивился, что его хором послали подальше.

В несколько экспрессивных выражений Аэль вместила все, пережитое за последнее время... и, взглянув на часы, поняла, что прошло всего-ничего: минута двадцать пять секунд. Если часы не врали, конечно. В Городе бессовестно врали любые часы, хоть механические, хоть электронные, но Аэль упрямо таскала их на руке ради секундомера. Вот он худо-бедно работал.

Охранников было трое, двое парней из Квартала, и неприметная девочка-тенник из Стражей Тишины, задержать на которой взгляд казалось неимоверным трудом. Глаза сами собой соскакивали с худенькой фигурки в темно-сером комбинезоне, не позволяя разглядеть ни черт лица, ни выражения глаз. Аэль знала, что мелкая, едва ли на пол-ладони выше ее самой девочка — правая рука Стража, одна из наиболее сильных и опытных в клане, что Лаан давно предлагал пигалице должность начальника охраны, но та отказалась... и все же с трудом верила, что речь идет именно об этой серенькой мышке. Смотреть ведь не на что, отвернулся — и забыл, словно в комнате два охранника, а не три. Женщина прекрасно понимала, какой уровень мастерства маскировки необходим, чтоб вызывать такое отношение даже у нее, но ничего с собой поделать не могла. Магия действовала на всех, пожалуй, кроме Лаана и Хайо.

— Хорошая добыча, Смотритель, — прошелестела девочка. Голос у нее был сухой и ломкий, как перешептывание осенних листьев. Вовсе не тот, что запоминаешь и узнаешь спустя какое-то время; не рисунок голоса, а набросок, несколько линий на белом листе. — Ты знаешь, кто это?

Лаан удерживал между пальцами веревки сети и внимательно разглядывал то темное и недовольно ворчащее нечто, что было ими оплетено. Девушка перехватила у него сеть, подождала немного, вежливо ожидая ответа от Смотрителя, потом бесцветные губы шевельнулись.

— Это Ардай из Теней Ветра.

— Собственной персоной? — присвистнул Лаан. — Хорошая добыча. А я — хорошая наживка, правда, милая?

Смотритель уперся взглядом в девушку-тенника, парни из охраны и Аэль с недоумением уставились на них. Через пару вдохов женщина догадалась, в чем тут дело. Девочка из Стражей то ли давно вычислила вражеского агента и разрабатывала его самостоятельно, не сообщив начальнику штаба, то ли догадалась обо всем чуть раньше, чем Вайль; в любом случае результат операции, проведенной самозваной контрразведкой северного штаба, был налицо, и у Лаана эта операция явно не вызывала восторга. У Аэль, впрочем, тоже. Она предпочла бы знать обо всем заранее.

— Я контролировала ситуацию, Смотритель, — спокойно сказала девушка. Аэль все никак не могла вспомнить ее имя. — Никто не пострадал.

— В общем, да, — вздохнул Вайль, потряхивая обожженными руками. Кожа побагровела и вздулась пузырями, словно он окунул руки в кипящее масло.

— Тебя быстро вылечат, — ответила охранница.

— Нормальный ход событий, — возмущенно взвыла Аэль, окончательно сообразив, что тут происходит. — Деточка, ты не слишком заигралась, а? Кто так делает, ты спятила, что ли?

— Я не играю в игры, — равнодушно отрезала девица, не меняя ни позы, ни интонации.

— Это безнадежно... Я буду говорить с главой твоего клана, — вздохнул Лаан.

— Твое право, Смотритель, — шелест листьев, равнодушно опадающих на асфальт, под ноги прохожих.

Когда вся тройка охранников удалилась, забрав с собой пленника (Лаан сказал, что поговорит с ним позже), когда ушел мальчик-целитель, несколькими быстрыми пассами вернувший рукам Вайля нормальное состояние, Лаан повалился обратно на свой стул, потом полез в ящик стола и извлек оттуда большую бутыль с прозрачным лиловато-красным напитком и стопку одноразовых стаканчиков.

— Настойка, — хрипло сказал он. — На спирту. Советую...

Аэль с удовольствием опрокинула сто грамм залпом, потом принюхалась, восторженно облизнулась и потребовала добавки. Теплые капельки скользили по горлу, кажется, прямо оттуда впитываясь в кровь, согревали и заставляли расслабиться заледеневшую от пережитого страха и напряжения спину. Улеглась крупная дрожь, которой Аэль било в последние минуты — не помогала ни рука Вайля на плече, ни накинутая им широкая теплая куртка. Лишь сейчас женщина сообразила, что успела испугаться до полусмерти, до трясущихся поджилок и превращающихся в желе коленей. Когда она стояла в своем углу за шкафом тело казалось натянутой струной, упругой и готовой откликнуться на прикосновение; потом пришел страх. Вот после настойки — полегчало.

— Скоты, — закидывая ноги на стол, заявил Лаан. — Влюбленные в свое дело наглые фанатичные скоты...

В голосе его, к удивлению Аэль, не звучало осуждения. Напротив, она, едва веря своим ушам, отчетливо различила там восхищение и легкую зависть к «скотам», под которыми, надо понимать, имелась в виду девчонка-контрразведчица и ее предполагаемые коллеги.

— Гхм? — мрачно кашлянула она. — Ты это считаешь профессиональным, да? Не предупредив...

— Если бы она нас предупредила, мы бы моментально выдали себя. Если это действительно Ардай, то его можно было взять только так, пока мы ничего не подозревали. Точнее, подозревали в нем какого-то дурачка-обманщика.

— Можно как-нибудь следующий раз без меня? — попросила Аэль, чувствуя, что сейчас сорвется в истерику, и никакая настойка не поможет. — Я простой военный врач, я не нанималась тут подсадной уткой работать!..

Ей было обидно, что истинная виновница событий отделалась легким испугом, что Лаану, похоже, наплевать на то, в какую ситуацию девчонка поставила всех, и в первую очередь, ее, Аэль. Наплевать на пережитый ей страх, на явную угрозу для жизни. Старый друг неожиданно выказал какую-то новую, вовсе незнакомую сторону, и Аэль начинала подозревать, что не хочет узнавать его с этой стороны лучше и глубже. Неожиданно ли?... Совсем недавно на Технотроне он заставил ее вывернуться наизнанку, опять в интересах дела, но откровенно наплевав на все чувства женщины. Хотелось уйти, не прощаясь, выплакать обиду и забыть обо всем, что было раньше. «Ветер меняется», говорили у нее на родине. Ветер изменился.

— Ну что ты... — Вайль поплотнее прижал ее к себе, коснулся губами уха. — Все обошлось.

— Я не хочу, чтобы все обходилось! Я вообще не хочу — так...

Аэль скинула с плеча слишком тяжелую, давящую руку, вскочила со стула, с отвращением глядя на обоих мужчин. Развалившийся в кресле, с ногами на столе Лаан; спокойный как танк, Вайль, смотрящий на нее с той тошнотворно-ласковой полуулыбкой, которая появляется на губах мужчин, стоит им заподозрить, что женщина «просто перенервничала», а потому не может сказать ничего важного и дельного...

— Чего же ты хочешь? — с равнодушной ленцой спросил Смотритель.

«Домой», — едва не сказала Аэль, но в последний момент прикусила губу. Говорить с ними обоими об этом было совершенно бесполезно. Хлопнув напоследок дверью, женщина вылетела из кабинета вон, не обращая внимания на удивленные физиономии охранников, промчалась по коридору и закрылась в своей комнате.

— Есть что-нибудь новое с набережной? — спросила Рэни, влетая в комнату, некогда назначенную под комнату отдыха, но давно уже ставшую курильно-кофейной для всех, кому хотелось самых свежих новостей и рассказов очевидцев. — Как там наши?

— Северные отправили два отряда, мы — еще один, — отозвалось из угла лохматое встрепанное нечто неопределенного пола, возраста и расы. — Значит, дела плохи...

— Цыть, пессимист, — прикрикнули с дивана.

— Риайо вернется — расскажет, — откликнулся солидный баритон.

— Если вернется... — продолжил лохматый дух пораженчества, но тут его прервал целый хор возмущенных голосов, вразнобой заявивших что-то в духе «не надо каркать!».

— Вообще, конечно, неприятный подарочек, — прорвался из хора высокий нервно вибрирующий голос. — Вот уж подсуропила нам разведка, так подсуропила.

Общественность перешла к дебатам «за» и «против» действий разведки, а также компетентности отдельных ее представителей. Одна сторона выдвигала аргументы в духе «их дело знать», другая — «все ошибиться могут!». Рэни некоторое время послушала галдеж, потом плюхнулась в свободное кресло и потянулась к чайнику. С кипятком проблем не было, всегда находился кто-то, готовый потратить малую толику сил, чтобы подогреть воду до нужной температуры, кофе и заварки тоже было навалом. Пачки, банки и баночки, пакетики и устрашающе-пыльного вида склянки горой громоздились на журнальном столике.

— Короче, никто ничего не знает, но все очень много думают, — подытожил баритон.

Рэни покосилась на его обладателя, знакомого ей только в лицо молодого человека в строгом пиджаке, смотревшегося среди камуфляжно-кожаной толпы забавным, но безобидным инородным телом, кивнула. Обычная атмосфера курилки: свежих сведений минимум, но почвы, чтобы строить домыслы — в избытке. Каждый вернувшийся с позиций приносил с собой еще один кусочек впечатлений, информации и новостей, удобрявший эту почву.

— Ну, насчет никто и ничего — это уж кто как, — глубокомысленно заметил дух пораженчества, при ближайшем рассмотрении оказавшийся тенником из Детей Дороги, связником между обоими штабами, сейчас отдыхавшим. Впрочем, половая принадлежность существа так и осталась для Рэни загадкой. — Вот северяне поймали крупную рыбу.

— Рассказывай, — потребовала Рэни.

— Х-ха, — усмехнулось отвратное Дитя Дороги, обнажая в улыбке полсотни мелких острых зубов. — Тебе рассказывать? Ты ж у нас левая рука Хайо, тебе и знать лучше!

— Правая, — на автомате поправила Рэни, потом вспомнила, что тенники сплошь леворукие, — ну, неважно, какая там рука, но я отдыхала. Так что давай, слушаем тебя внимательно.

— Они поймали засланца, — выдержав драматическую паузу, сообщил рассказчик. — Да не кого-нибудь, а Ардая из Теней Ветра. Он там у них прямо в штабе ветошью прикидывался и разведке лапшу на уши вешал. И даже едва не устроил диверсию, чуть все руководство не замочил, сразу...

— Что, сам глава клана? В северном штабе?

— Ага! — еще одна жизнерадостная ухмылка, словно связника успехи противника искренне радовали.

— Заливаешь, — предположили с дивана.

— А вот и нет! Кто не верит, может сам до северян прогуляться и спросить.

— Одна-ако... — хором воскликнула изумленная общественность.

— Это все, конечно, ужасно занимательно, но ситуацию на набережной для меня не проясняет, — вздохнула Рэни, отставляя недопитую кружку с кофе. — Ладно, пойду наверх.

— И к нам обратно — с новостями! — потребовало невозможное Дитя Дороги.

— Уже бегу, аж каблуки ломаю, — фыркнула Рэни, потопав подошвой берца по запыленному ковру.

Наверху, в кабинете Хайо, было привычно тихо, прохладно и свежо. После каждого совещания с перекуром, шумными дебатами и потреблением литров все того же кофе Смотритель, дергая щекой, восстанавливал приятную для него атмосферу с лесной чистотой воздуха, пепельницы исчезали со стола так же неожиданно, как и появлялись, а мебель сама собой вставала на места.

В кресле у окна полулежала донельзя хмурая и усталая Яра, растирала виски и болезненно морщилась. Хайо сидел на своем обычном месте во главе длинного широкого стола, отбивал пальцами дробь по краю карты — Рэни от порога узнала участок все той же клятой набережной, и мрачно смотрел в пространство.

— Мы достигли перевеса в силе, — не поднимая головы, сказал он. — Все обойдется. Это сражение мы выиграем...

Окончание фразы повисло в воздухе фальшивой нотой посреди песни. Уточнять Смотрителю не требовалось, Рэни и так прекрасно понимала ситуацию: бой на набережной может оттянуть на себя слишком много резервов, и тогда победит тот, у кого останется больше ресурсов, и вовсе не обязательно это будут силы «миротворцев». Время покажет; а пока оно не наступило, остается только ждать и надеяться на то, что судьба окажется благосклонна к тем, кто хочет чинить, а не ломать.

Ждать и надеяться — столь же неприятная вещь, как догонять, требует гораздо больше выдержки и мудрости, чем было у Рэни в запасе, и она наморщила нос, не зная, что делать. Заниматься своими прямыми обязанностями сейчас было бессмысленно; у нее давно все было обеспечено, готово и разложено по полочкам, с рутиной прекрасно справлялись помощники. Оставалось только сесть в кресло и расслабиться, но проще уж было взять в руки автомат и отправиться на набережную.

— Я все-таки одного не могу понять, — обронила вдруг в пространство Яра. — Зачем им это нужно? Запретное оружие... Им же здесь потом жить!

— Ты хочешь понять логику экстремизма? — зло усмехнулся Хайо.

— Я хочу понять этих людей. И тенников. Я хочу понять тех, кто готов убивать, когда в Городе достаточно места для всех.

— Это страх, — сказала Рэни. — Просто страх...

— Продолжи, пожалуйста, — Смотритель поднял на нее глаза, такие же непроглядно-тревожные, как ночь за окном.

— Это... ну, знаешь, как женщина яростно осуждает соседку, которая не тратит уйму времени, чтобы делать прическу и красить ногти, — Рэни задумчиво покосилась на свои руки, улыбнулась — ей уже две недели было не до маникюра. — Говорит очень много, очень зло о том, что нельзя же так, что надо по-другому. И, знаешь, она это говорит, только если видит, что у этой, без прически и ногтей, полным-полно кавалеров, а сама она, со всей своей прической, никому не нужна. Потому что она — злая, потому что с ней заговорить-то страшно...

— Прически, ногти... ничего не понял, — встряхнул головой Хайо.

— Я поняла, — сказала Яра. — Если понимаешь, что твой образ жизни — неправильный, что все действия не приносят желаемого, то многим хочется не измениться, а убрать того, кто об этом напоминает. По кому видно, что можно иначе и лучше, свободнее... тогда начинаешь искать в его образе жизни уязвимые места, чтобы ударить. Чтобы доказать себе, что он все-таки не прав, слаб.

— Барышни, вы меня с ума сведете, — Смотритель вздохнул. — Переведите, пожалуйста, в применении к нашим бандитам обеих рас. У кого там маникюр неправильный?

— Это совсем не сложно, Хайо, — бледно улыбнулась Яра. — Те, кто себя назвал «борцами с нечистью», они боятся. Они знают, что тенник сильнее человека, и видят, как тенники друг друга защищают. Все эти кланы, обычаи, запретные территории... Это тот образ жизни, на который они не готовы, потому что там очень много обязанностей перед своими, но они завидуют тем преимуществам, которые это дает. Силе, вере, своей культуре, которая не принимает посторонних, которую, как ни старайся — не поймешь. Они видят в этом угрозу для себя. И хотят уничтожить...

Яра кашлянула и потянулась к графину, Хайо плеснул в стакан воды и передал подруге. Золотоволосая девушка не любила долгих монологов.

— Ну, хорошо. Такая вот ксенофобия. А тенникам почему неймется?

— То же самое. Угроза образу жизни. Молодежь видит, что можно жить иначе, что вовсе необязательно замыкаться в своем кругу, в своих обычаях. Что мир гораздо шире, ярче и... гостеприимнее. А старшие на это не готовы. Для них это чума, зараза, которую можно уничтожить только вместе с носителями. Потому что пока есть люди, они будут жить по-своему, свободнее и проще. Это для старших — как камень в стену стеклянного дома. Потому что меняться они не готовы, не могут. Они закостенели в своих предрассудках...

— Посмотри, — добавила Рэни, — кто из кланов всегда был лоялен. Падающие в Небо и Дети Дороги. И те, и другие — неагрессивны. Они не бойцы по природе, они служат Городу, и этим довольны. А изначально непримиримые — Звезды Полуночи, Тени Ветра — это бойцы. Маги или фехтовальщики, неважно. Если им не с кем будет воевать, то рухнет вся их традиция и преемственность знания. В самих кланах не будет смысла...

Хайо помолчал, опустив голову на руки, потом пожал плечами.

— Вы меня не убедили, но пищу для размышлений предоставили неплохую, спасибо. Теперь... — он резко дернулся, словно от удара в спину, зажмурился и прикусил губу. Рэни не успела спросить, в чем дело, как Смотритель уже открыл глаза. — Мы должны пойти туда. Я и Яра.

— Я? — изумленно пискнула девушка.

— Риайо зовет, — поднимаясь, отрезал Хайо. — Пойдем. Рэни, ты дежуришь по штабу.

Разочарованная, что ее не взяли, Рэни уселась в кресло Хайо и уставилась на карту. Очень скоро дежурство из пустой формальности превратится в напряженную работу, где не будет времени, чтобы перевести дух. Отряды вернутся из боя, и дежурному придется отвечать на сотни возникающих вопросов, мгновенно принимать решения, объяснять доброй половине обратившихся, где найти повара, главврача и интенданта... интендантом как раз была сама Рэни, что только усугубляло ситуацию.

Яра вышла из тусклого марева «короткого пути», и в лицо ударил раскаленный докрасна ночной воздух. Кисло-горький дым стоял настолько плотной стеной, что, казалось, воздух нужно резать на ломти и глотать, предварительно разжевав на мелкие кусочки, щедро приправленные угольной крошкой. Там, где девушка остановилась, выглядывая из-за плеча Хайо, уже прошли все мыслимые и немыслимые сражения. Яра знала, что асфальт может плавиться и даже гореть, но что гореть может бетон... В горле першило, от дыма на глаза наворачивались слезы, но все это было ерундой по сравнению с мохноногим пауком ужаса, поселившимся под ребрами при первом же взгляде на поле боя.

Сквозь дым и парящие в воздухе снежинки пепла Ярослава с большим трудом разглядела фигуру Риайо. Крылатый тоже заметил их, двинулся наперерез, легко перепрыгивая через наполовину прогоревшие балки, стволы деревьев и вывороченные из земли бетонные плиты. Смотрителю он коротко кивнул, а к Яре подошел поближе, протянул узкую испачканную в саже ладонь.

— Я рад, что ты пришла.

— Ты просил, — неловко улыбаясь, ответила Яра.

— А зачем, собственно, это было нужно? — спросил Хайо, засовывая руки в карманы ветровки. — Мне некогда было выяснять...

Ярослава поежилась от его тона, удивленно покосилась на любимого мужчину и тут же опустила глаза. От темного силуэта, подсвеченного заревом недалекого пожара, веяло чем-то злым и горьким еще почище воздуха набережной. Девушка не понимала, в чем дело, почему Хайо так разговаривает с Крылатым, чем он недоволен. Это было неприятно, обычно они чувствовали друг друга кожей, так, что не нужно было лишних объяснений.

— Я не могу найти нужных слов, чтобы говорить с теми, — короткий кивок в кромешную ночь, из которой доносились крики и грохот взрывов. — Рассветная сможет.

Девушка насупилась. С первого дня Риайо относился к ней с каким-то непонятным для Ярославы пиететом. Такое отношение смущало и заставляло чувствовать себя ответственной за все происходящего; этого Яре не хотелось. Она твердо помнила, что большая часть событий на инициирующей завесе происходит не по ее вине и без ее участия, и не хотела расставаться с этим знанием, не хотела чувствовать себя тем, кем не являлась. И той Рассветной, которая нужна была Крылатому, она не была. Не знала, что как это понимать, и не слишком-то хотела знать. Ей казалось вполне достаточным — быть собой. Человеком с нижней завесы.

— С кем там нужно говорить? — чуть резче, чем хотела, спросила Яра.

— С людьми.

— И на том спасибо, — вздохнула она. — Пойдем.

Она попыталась взять Хайо за руку, но ладонь скользнула по гладкой ткани ветровки и сорвалась вниз. Любимый превратился в кусок черного льда. Спрашивать его, в чем дело, что вообще происходит, было сейчас не ко времени и не к месту, и девушка убрала руку, делая вид, что поправляет волосы. Каждая минута холодного молчания вбивала между ними клин, который потом, она наперед уже знала, будет не так-то просто вытащить. «Удачно выбрал время, нечего сказать...» — вздохнула про себя Ярослава и натянула на губы небрежную улыбку.

— Мне хотелось бы хоть что-то узнать заранее, — повернула она голову к Крылатому.

— Те, кого ждали с самого начала, решили атаковать. Сейчас их сдерживают, но среди них есть несколько обладающих силой. Будет много смертей, если они не одумаются. Я для них враг.

— Борцы с нечистью? — на всякий случай переспросила Яра.

Крылатый молча кивнул.

— Откуда у них маги?

Риайо улыбнулся углом рта, как всегда улыбался, слыша это человеческое слово, бестолковое и невыразительное, потом склонил голову к плечу. Ярослава шла между ним и Хайо, словно под конвоем, и каждый шаг добавлял нервного напряжения. Она? Она, которая начинает кашлять, если нужно говорить слишком громко, путается и мучительно подбирает слова, когда нужно что-то объяснить даже близким друзьям, будет говорить с оголтелыми бандитами? Выдумка Крылатого казалась почти издевкой, и не успей она познакомиться с тенником достаточно хорошо, поверила бы, что тот над ней шутит, зло и жестоко.

— Я не могу сейчас ответить тебе. Они есть, вот все, что я могу сказать.

— Час от часу не легче, — проворчала себе под нос девушка. — Ладно...

Увиденное ей на набережной в голове умещалось плохо. От квартала в излучине реки остались лишь руины. Все три противоборствующие стороны от души постарались, чтобы стереть квартал с лица Города, и оставалось гадать, что помешало им превратить бывший вполне уютный район в ровную выжженную дотла площадку. Кое-что уцелело — пара стен, горы кирпича, камня и бетонных плит, половина некогда пятиэтажного дома. Хайо молча присвистнул, глядя на торжество разрушения. Судя по всему, основные вклады, примерно поровну, сделали ребята из Квартала и бойцы Детей Молний. Тяжелое вооружение одних успешно соперничало с заклинаниями других.

Среди руин, некогда бывших переулком, Яра увидела толпу человек в сто. Люди стояли плотно, прижимаясь друг к другу плечами, поддерживали раненых. В темноте, которую едва разгонял серебристый светящийся шар в небе, лица казались белыми масками. В паре десятков шагов от толпы стояло оцепление — «миротворцы», люди и тенники вперемешку. Плотная цепь, разрыв между двумя ближними — полтора шага; у одних в руках оружие, другие, сами себе оружие, не сводят глаз с толпы. Стволы хищно поглядывают на банду. Минуты тишины, вынужденного перемирия, готового в любой момент рухнуть, как только у одного в цепи кончатся силы, чтобы сдерживать толпу.

— Меня вы слушать не стали — послушайте ее, — голос Крылатого накрыл толпу мягким бархатом, в котором прятались острые осколки стекла.

Яра почувствовала, как твердая ладонь толкает ее между лопаток, заставляя сделать пару шагов вперед. Она едва не запнулась, но выпрямила спину и даже легко подпрыгнула, залезая на парапет. «Только броневика не хватает...» — мелькнула шальная ехидная мысль.

— Люди Города, — сказала она. Невидимая рука сдавила горло, и слова получились слишком тихими, тихими и неубедительными.

Десяток развернулся на звук голоса, остальные больше внимания обращали на оцепление, многие косились на сияющий в небе шар. Среди обращенных к ней лиц Ярослава четко различила одно, мертвенно-белое, в обрамлении белых же волос, сейчас испачканных кровью и грязью. Кровь на снегу, так показалось ей. Лицо это, молодое и вполне симпатичное, выступало из ряда прочих, привлекало к себе внимание, словно пульсировало в полутьме. «Это и есть один из их магов, — поняла Яра. — Надо же, совсем мальчишка...».

Нужно было говорить, ведь ее сюда привели не для того, чтобы просто красоваться на парапете и разглядывать белобрысых пацанов, но слов не было, не было и голоса, и сил, достаточных, чтобы вспороть упругую неподатливую тишину переулка. Ярослава отвела глаза в сторону и увидела очередной труп, тенника, молодого волчонка. Даже с двух десятков шагов было ясно, что подросток мертв, безнадежно и безвозвратно, и нечем ему помочь — поздно.

Невидимые руки, умелые и жестокие, вздернули ее подбородок, расправили плечи и, вцепившись в волосы повыше затылка, заставили выпрямиться, растянуться струной, застыть в ожидании прикосновения пальцев музыканта. Ладони сами собой взлетели в воздух, привлекая внимание, требуя его, безжалостно отнимая. От каждого пальца тянулись упругие нити — к глазам, к ушам застывших мрачных и зло-равнодушных людей. Расплавленное серебро заклокотало в горле, в связках, и нужно было говорить, нельзя было молчать — иначе оно сожгло бы губы, заставило бы корчиться от боли и умирать.

Хайо вздрогнул: за спиной ставшей вдруг болезненно хрупкой фигурки, далеко за рекой, вставало солнце, и первые лучи, пурпурно-алые, взяли девушку в огненное кольцо.

— Люди Города! — плеснулось из горла звонкое серебро. — Вы не стали слушать Крылатого, ибо он для вас чужой, но я — человек, я такая же, как вы, я женщина этого Города!

— Ты предательница! — выкрикнул кто-то, но этот охрипший тенорок не мог перекрыть голоса Яры.

— Я — такая же, как вы, и я прошу вас сложить оружие! Хватит убийств, хватит смертей! Вы убиваете, и вы погибаете, и многие из вас погибают навсегда! Вы разрушаете то, за что боретесь. Еще одна смерть, еще один выстрел, одно заклинание — и нам всем, и вашим противникам, и вам, всем, всем нам будет негде жить! Нельзя разрушать то, где живешь сам! Даже из мести, даже желая уничтожить врага. Остановитесь! Этот Город — общий, он — для всех! Вы убиваете не врагов, вы убиваете его!

Яру слушали, и слушали внимательно, но это ее сейчас не удивляло. Все шло верно, так, как должно быть. Лишь в глубине души, почти заглушенное собственным голосом, трепыхалось летучей мышью горькое и неуместное сейчас чувство протеста против вмешательства той силы, что надела ее на руку, как перчатку, заставила говорить и слушать себя.

— Если вы сейчас сложите оружие и уйдете, вас не тронут. Вас не будут искать и преследовать, вас отпустят с миром. Если вы сейчас уйдете — вам еще будет, куда уходить...

На последних словах голос взвился до максимума и оборвался, струна не выдержала напряжения и лопнула, оставив горьким троеточием ломкий всхлип. Яра вздохнула полной грудью, улыбнулась — больше она сказать не могла ничего, да и не нужно было говорить, отвела взгляд от толпы, потом и вовсе повернула голову к Риайо... и напоролась взглядом на вылезавшую из руин разрушенного дома едва различимую фигуру в черном. Только алая повязка на голове делала гибкое существо заметным. Высокий и тонкий тенник распрямился и вскинул руку.

Яра успела только вскрикнуть, пытаясь привлечь внимание и спутников, и оцепления, а Риайо уже метнулся туда, собой пресекая ту невидимую линию, что протянулась между ладонью тенника в алой повязке и плотно сгрудившимися людьми в переулке.

Девушка рванулась за Крылатым, за спины оцепления, но Риайо взмыл в воздух, а она могла только бежать, слыша за спиной испуганный крик Хайо, слыша неимоверно долгий, растянутый липкой ириской звук взводимого курка, и по-прежнему видя перед собой лишь лицо беловолосого парня. Он тоже что-то понял, сорвался с места...

Бело-алый огненный цветок раскрыл в небе чудовищные лепестки, сплетенные из молний, выпятил раскаленную радужную сердцевину, и с грохотом опал, рассыпавшись крупными жирными лохмотьями пепла.

Яра вскинула голову. На щеки падал еще горячий пепел. Она упала на колени, по-прежнему глядя в небо, туда, где был лишь пепел, палые листья из пепла, и ничего больше, ничего, ничего...

Не было слов, не было слез, и даже крик застрял в горле, не в силах проломить преграду из накрепко, намертво стиснутых зубов. Чья-то рука опустилась на плечо, чужая — Ярослава знала это, не глядя, это был не Хайо, и не знакомые парни из оцепления, но без этой руки она упала бы лицом вниз, в тщетной попытке собрать из груды пепла то, что еще недавно было живым существом.

Тот, кто положил ей руку на плечо, присел рядом, заглянул в лицо. Тот самый белобрысый мальчишка, она угадала верно. Лицо, перекошенное изумлением, сейчас не казалось таким уж симпатичным, скорее — глупым и неприятным.

— Он... погиб из-за нас? — выдавил из себя парень.

— Да, из-за вас! Из-за тебя, дурной ты ребенок, из-за тебя и твоих психов, твоих клятых борцов! — закричала ему прямо в лицо Ярослава, выплевывая, словно ствол автомата, тяжелую очередь накопившейся боли. — И не он один! Вот такая вот нечисть, ты... дурак!

Парень неловко похлопал ее по плечу, потом поднялся, швырнул на землю перед собой то, что до сих пор держал в кулаке. Горсть мелких хрустальных шариков рассыпалась, раскатилась по выжженной земле.

— Харе, ребята! Мы больше не воюем! — услышала Яра его голос.

 

Глава 5

Пепел победы

— Одна проблема решена полностью.

Аэль обернулась на голос Лаана и замерла на середине движения. Выражение «лица нет» всегда казалось ей слишком глупым; лица нет — это если кожу с черепа сняли. Поэтому впечатление у нее сложилось несколько иное: на приятеле лицо, как таковое, есть, а вот что-либо, помимо набора черт, — отсутствует. Белая пластиковая маска на фоне темной дубовой панели. В первый момент это позабавило до изумления, потом испугало.

— Что-то случилось? — задала она дежурный нелепый вопрос, хотя и сама знала ответ: да, случилось. Еще как случилось. Беда. — Лаан?..

— Риа погиб.

— Как?

— Это важно? — маска дрогнула, пошла трещинами морщин.

В стекло лупил ледяной, вперемешку с градом, дождь. Исполосованное струями стекло жалобно вибрировала под ладонями. Аэль боролась с искушением распахнуть боковую створку и высунуться по пояс, чтобы промокнуть от души.

— Нет... наверное, — выдавила она.

Слов не было; сама она едва знала Крылатого, видела десяток раз мельком, но даже не успела толком поговорить. Для Аэль он значил мало. Для Лаана — куда больше. Чужая боль, как всегда, рвала нервы острее собственной. Что такое терять, она знала, и умела терпеть рану потери, забываться в делах, заглушать тоску, но если свою скорбь можно было унять, то как излечить чужую?..

— Это я виноват, — заявил Вайль.

Женщина покосилась на него, нахохлившегося в кресле, уныло подтянувшего плечи едва ли не к ушам, и едва не выругалась. На языке вертелись ядовитые резкие слова.

— Ты-то причем? — болезненно скривив губы, спросил Лаан.

— Я создал эту ситуацию.

— Не ты, а этот... как его там? — Аэль потерла лоб, пытаясь вспомнить имя.

— Кстати, об этом там, — Лаан резко встал. — Пора с ним побеседовать.

— Может, не стоит сейчас? — спросила женщина.

— Вот как раз сейчас и стоит. А то я обычно слишком добрый. Пойдете со мной?

— Да, — моментально ответил Вайль; Аэль, подумав, кивнула.

Пленник сидел в подвале. Тесная комната, наполовину заставленная старой мебелью, освещалась лишь унылым шариком желтоватого цвета, приютившимся в углу под потолком. Под фонариком сидел на табурете Лиар. Глаза у него были закаменевшие, невыразительные. Он тоже уже знал, что брат погиб.

Существо по имени Ардай сидело напротив Крылатого на широкой деревянной скамье. Закутан в длинный черный плащ, капюшон надвинут так, что не видно лица. Руки скованы за спиной тонкой серебряной цепочкой; красивые руки, тонкие и сильные. «Почти человеческие, — мельком подумала Аэль. — И какие-то слишком изящные для мужчины, даже для тенника...».

Вайль маячил за спиной мрачным серым облаком. Сознание собственной вины не шло ему на пользу. Здоровенный детина словно уменьшился вдвое и пытался съежиться до карманного размера. Это тоскливое самобичевание, ощутимое и на расстоянии метра, раздражало.

Аэль смотрела на ворох черной ткани, равнодушно сидевший перед ней, и боролась с желанием сдернуть с тенника плащ. Фигура застыла айсбергом, горой черного льда, бесчувственной и бессмысленной, как обломок камня. Еще несколько часов назад это существо было вполне деятельным, пыталось убить ее и остальных, притворялось человеком и лихо скакало по кабинету. Теперь же не верилось, что под плотной матовой тканью — живое тело, пусть чужое, не такое, как у людей, но обладающее способностью двигаться... или чувствовать боль.

— Ты будешь говорить добровольно? — спросил Лаан.

Женщина поежилась; в голосе приятеля звучало кое-что непривычное и незнакомое: он словно ждал отрицательного ответа или его отсутствия, словно уговаривал пленного отказаться говорить добром. Ему хотелось применять силу и причинять боль. Понятное желание, учитывая обстоятельства, и все же — по отношению к пленному? Против чести. С этим убеждением она выросла, прожила всю первую жизнь и умерла, чтобы очутиться в Городе и узнать, что слишком многим наплевать на то, что для нее естественно и необходимо как воздух.

Лаан был последним островком надежды в чужом мире. Очень долго у них был общий кодекс чести, как общими были и воспоминания о прошлом.

Были.

— О чем? — откликнулся пленник.

— О многом, — недобро усмехнулся Лаан. — О том, что ты делал здесь, о том, что ты делал в Городе.

— Буду, — сообщило существо в плаще.

Голос у него был мелодичный и совершенно нечеловеческий. Заставьте скрипку выговаривать слова языка людей — и получится именно это. Музыка взмывала к потолку, с надрывом билась между бетонных стен, царапала лицо когтями дикой кошки.

Аэль нестерпимо захотелось увидеть лицо пленника. Она сделала пару шагов вперед и резким движением откинула с его лица капюшон. Напрасно она это сделала...

Лицо это было фарфорово-белым, словно подсвеченным изнутри свечой, идеально правильным и юным. На вид — лет семнадцать, не больше. Бесполая и почти бесплотная красота ангела била по глазам, заставляла опускать взгляд и отворачиваться. Смотреть на него — означало ежиться, осознавая собственное уродство и нелепость, ущербность и приземленность. То ли мальчик, то ли девочка, сверхъестественное создание, болезненно, невозможно прекрасное...

И нельзя было, как хотелось минутой раньше, ударить в это лицо кулаком, жестко и умело, так, чтобы ощутить под костяшками хруст костей, разрывающих изнутри плоть.

— Красивая маска, — хрипловато сказал Вайль.

Женщина непонимающе уставилась на него, сутулого и спрятавшего руки в карманы куртки, такого несовершенного, неправильного и слабого в сравнении с пленником. Щетина, отчетливо заметные поры на носу, потрескавшиеся губы, взлохмаченные жесткие волосы. Человек.

— Он меняет облик, как ты — одежду, — сказал Лиар.

— Вот как? — удивилась Аэль. Поверить в это было слишком сложно. — Правда?

Пленник промолчал. Глаза у него были абсолютно черными, чернее и плаща, и клубившейся по углам темноты, и блестящими. Два озера расплавленного обсидиана.

— Ну, покажи мне что-нибудь? — продолжила Аэль.

Судя по всему, теннику не нужно было поворачивать голову, чтобы увидеть ее. Он не шевельнулся, и все же женщина поняла, что пленник сейчас смотрит на нее. Глаза без белков, без радужки все же как-то изменились — словно по озерной глади прошла едва заметная рябь.

«Воспринимает свет всей поверхностью глазного яблока, — подумала Аэль. — Интересная анатомия...». Эта простенькая мысль, банальное любопытство врача, прогнала наваждение. Она уже не видела сияющее божество. Просто — существо иной расы, наверняка интересно устроенное, находка для патологоанатома. К которому тенник наверняка и отправится после допроса, если в Городе вообще таковые есть. Впрочем, был бы труп, а кому препарировать — найдется.

— Аэль, мы не в цирк пришли, — Лаан довольно грубо оттащил ее за плечо. — Что ж, Ардай, я рад, что ты будешь говорить. Мой первый вопрос — кто все начал? Я хочу знать имя.

— Все? — в шальном рыдании скрипки прозвучала растерянная нота недоумения.

— Кто устроил нынешние беспорядки?

— Многие... мы, люди...

— Не пытайся казаться дурнее, чем ты есть, — рявкнул Лаан.

— Разреши мне, Смотритель?

— Хорошо, — сквозь зубы выговорил Лаан, кивая Крылатому. Он отошел к стене и встал там, скрестив руки на груди — статуя воплощенного гнева; гнева, и, пожалуй — беспомощности, ибо никакими вопросами нельзя было воскресить погибших, и даже установленная истина не обладала свойствами живой воды.

— Ардай Тень Ветра, кто решил готовить отряды воинов? — спросил Лиар.

— Йарстэ Идущий в Ночи. Интари Звезда Полуночи. Я.

— Зачем? — не выдержала Аэль. — Крови попить захотелось?

Молчание в ответ.

— Кто первый сделал мысль словом?

— Я.

Этот спектакль Аэль поняла однозначно: на вопросы Крылатого белолицая пакость отвечать будет, а вот на ее — нет. Выразительно помолчит в ответ; сделает вид, что вопрос задан неправильно. «Оне изволят не понимать, — хмыкнула она про себя. — А в штабе декаду проболтался, ничего, наверное, и в курилке трепался не хуже прочих...».

— Что стало с тем, чей облик ты взял?

— Мертв.

— Окончательно?

— Да.

— Кем он был?

— Человеком.

Вайль вздохнул. Односложные ответы, чуждый для слуха голос — плач ночной птицы, посвист флейты, журчание ручья. Перед ним сидело чужое существо, и бесполезно было задавать ему простые человеческие вопросы «зачем ты это сделал? не стыдно ли тебе?». Бывший гладиатор знал, чем Тени Ветра отличаются от других тенников: они не могут просто изменить облик, им нужно взять с кого-то слепок, отпечаток и внешности, и мыслей. На время они становятся другими, людьми или собратьями. Когда маска сорвана, тенник этого клана возвращается к своей основе. Пытаться говорить с этой основой, как с человеком — дело дурное и бессмысленное. Он другой. Слишком другой.

Времени объяснять все это Аэль не было; пользоваться той безмолвной речью, при помощи которой он общался с остальными тоже не стоило. Аэль всегда боялась подобных контактов. «Голоса в голове» заставляли ее нервничать.

Пусть спрашивает Лиар. У него это получится лучше, чем у остальных.

Понемногу, по фразе, Крылатый сумел выспросить у Ардая все необходимое. Троица глав кланов, заручившись немой поддержкой Нижних, точнее, обещанием предоставить убежища и не вмешиваться, решила устроить в Городе революцию. Начать с инициирующей завесы, а дальше, устранив как можно больше соперников, продолжить и на верхних. Ардай был из тех, кто искренне верил в то, что людям место лишь на нижних. Вершина Города должна принадлежать тенникам.

Готовились они не месяцы, как показалось всем сначала. Годы по счету завесы.

Самое интересное для Лаана началось после того, как он попросил Крылатого задать пленнику вопрос относительно участия во всем этом Хайо и человека по имени Грег. Смотритель внимательно слушал, и чем больше Ардай рассказывал — нехотя, по одной фразе, тем выше брови Лаана забирались на лоб, пока не поселились где-то в сантиметре от кромки волос.

Все было куда веселее, чем подумал Смотритель сначала.

Пресловутый Грег, тот, кого Хайо счел своей марионеткой, бессмысленным алкоголиком и вполне удачной фигурой на доске, был марионеткой Ардая, и началось все задолго до встречи Грега и Хайо. Интерес Смотрителя к одному из рядовых обитателей завесы был замечен, вполне верно оценен и использован Тенями Ветра в своих интересах.

Вся интрига Хайо, которому показалось элегантным и остроумным сначала свести свою подопечную с подходящим по его плану партнером, а потом, дождавшись, пока девочка дойдет до ручки, вмешаться, для Ардая была не интригой; глупой попыткой ребенка помешать течению реки при помощи запруды из двух кирпичей и листа бумаги.

«Бессмысленный алкоголик» Грег, может быть, и не был чем-то самостоятельным или вообще интересным хоть кому-то, кроме самого себя, но марионетка из него получилась великолепная. Он служил Ардаю глазами и ушами, а при необходимости — и голосом. Тот самый инцидент, где Грег якобы с похмелья назвал Риайо лжецом, был импровизацией, но импровизацией, разыгранной как по нотам.

Лаан даже не сразу понял, зачем это было нужно, а, осознав, отдал Ардаю дань нешуточного уважения. Один-единственный дурак, один-единственный скандал, и Смотрители дискредитированы, Крылатые — оскорблены, и повод для войны — готов, свежий и оригинальный, с пылу, с жару.

Правда, с Хайо им не повезло, но тут уж не вина Ардая — Смотритель в любом раскладе является джокером, планировать его действия бессмысленно.

Когда трудами Хайо из величайшего скандала получился хоть и неприятный, но пшик, Ардай навел свою куклу на следующую удачную мысль: спровоцировать Смотрителя. Разумеется, Идущие в Ночи приняли Грега с распростертыми объятиями и немедля ему помогли организовать похищение Ярославы. К сожалению, то ли Йарстэ было не до того, то ли у него были какие-то свои планы, расходящиеся с планами Ардая, но к похищению он подошел весьма и весьма небрежно. Выделенный им молодняк клана со своей задачей не справился.

Провокация не удалась. Хайо, который не видел за деревьями леса, все-таки ухитрился выкрутиться из ситуации так, что повод к войне опять не образовался. То ли чутье Смотрителю помогло, то ли Город ему откровенно подыгрывал — но и тут у партии войны интрига не удалась.

Остался последний и самый беспроигрышный вариант: обычный конфликт между людьми и тенниками. Для Ардая не составило труда навести одних и других на «правильные» мысли. Учитывая, что у одних были друзья в Квартале Наемников, а среди других инкогнито обреталась девушка из Детей Молнии, все прошло идеально. Ардай даже огорчился тому, сколько усилий раньше было затрачено даром. Мудрствования лукавые оказались, как водится, менее действенными.

Пока Хайо возился со своими женщинами, Ардай умело воспользовался разницей в течении времени между завесами и успел хорошенько взбаламутить воду.

— Сильно, — вздохнул Лаан. — Уважал бы, если б не последствия. Я только одного не понял, а к нам ты зачем явился? Некого было послать?

Тенник впервые за пару часов слегка улыбнулся. Бледные пухлые губы шевельнулись, открыв узкую темную щель рта. Не только голос у него был чужим, но и мимика, оболочка кожи прикрывала совсем иначе слепленную плоть.

Улыбка эта Аэль на редкость не понравилась. Она так и стояла там, куда оттащил ее Лаан, перед ним и перед Вайлем, и не было никакой возможности заглянуть теннику за спину, а казалось, что нужно это сделать, причем срочно.

Чудной запах, которым уже несколько минут наполнялась кладовка, все усиливался. Знакомый для Аэль, даже привычный, но на редкость неуместный здесь и сейчас. Паленая шерсть, горящая плоть. Это тревожило. Она надеялась, что Лиар действительно полностью контролирует Ардая, ведь Крылатый был сильнее. Но от хитрой и расчетливой твари можно было ожидать чего угодно. Помнит ли об этом Лиар? Помнит ли Лаан? Или уже давно поверили в мнимую покорность пленника?

— Честный проигрыш, — сказал Ардай. Потом помедлил секунду, словно взвешивая на языке свои слова, и поправился:

— Проигрыш с честью. И прощальный подарок.

— Аллайо! — вскрикнул Лиар, Аэль не знала этого слова, и не могла угадать смысл...

Угадывать было поздно. Пленник вскинул освобожденные руки, взлетели в воздух капли расплавленного серебра. Фигура облилась темной, бурлящей тьмой, распалась на сотню огненных лоскутов, заполнила собой весь объем комнаты, и не было времени ни думать, что творится, ни опускать руку в карман за пистолетом.

Тень слева — Лиар — метнулась навстречу клубящейся тьме, в самый центр пляшущего черного пламени, но Аэль знала, что Крылатый не успеет; что нельзя успеть... и она сама шагнула навстречу.

Горящая смола, кипящая лава облила ее с ног до головы, выжгла и воздух в легких, и стон на губах. Такой боли Аэль еще не знала, и не было сил даже закричать, оставалось только плавиться рудой, брошенной в жадную топку, сгорать щепкой в жерле вулкана, и понимать, что все, это — конец.

И смерть была освобождением. От огня, от нестерпимой яростной боли, выжиравшей ее изнутри; но она медлила, издевалась, дразнила недоступной близостью — и все не приходила.

Потом боль ушла.

А смерть стала ближе — долгожданные прохладные объятия дождя, нежная бирюза неба, легкое крыло, касающееся лба.

Пылающая тьма хлестнула Вайля по лицу, но в этом прикосновении уже не было силы. Оно обожгло щеку и угасло, но об этом парень не думал. Краем глаза он видел, как вспыхивает черным факелом Лиар, бросившийся наперерез. Вайль смотрел на Аэль, на окруженную густым, липким огнем хрупкую фигурку, оплавляющуюся, как свеча, падающую на пол с той гибкостью горячего воска, с которой живые не могут, не умеют...

Впереди была тьма; в его голове был свет. Свет бил изнутри, разрывая мозг, сводя с ума и подсказывая верное решение: Вайль мог ее спасти. Знал, как. Знание это было куда больше человека, чтобы принять его, нужно было исчезнуть, лопнуть мыльным пузырем, перестать быть собой, уступив дорогу иному, рвущемуся изнутри.

Стать светом.

Открыть рот и сказать: встань и иди!

Он готов был сделать это, он стоял на коленях рядом с единственным любимым человеком, умиравшим на полу зачуханного подвала, смотрел в лицо, превратившееся в обгорелый пергамент, но не видел ни трещин на скулах, в которых запеклась побуревшая от жара кровь, ни лохмотьями сползающей со лба кожи. Страшно было прикоснуться, и за руку взять было нельзя, какой-то частью сознания он это понимал, и прижимал ладони к груди, но видел — совсем другое.

Он видел прежнюю Аэль, то лицо, что знал наизусть, наощупь, губами и ресницами, дыханием и кончиками пальцев.

Видел — и мог спасти, вернуть обратно, но для начала мог — забрать у нее боль, растворить в себе...

...и это было не нужно, потому что это уже сделал Лаан, но то, что мог сделать Вайль, не шло ни в какое сравнение. Он мог оживлять; восстанавливать из пепла; силы было достаточно, нужно было только решиться.

Спасти ее — значило убить себя, перестать быть собой, стать иной силой, светом и лезвием; и он решился, сделал шаг, и шаг оказался длиной с бесконечность, между его началом и концом возникли и умерли три сотни миров, родились и сгорели бессчетные звезды, и Вайль поднял руку, и хотел уже отпустить с ладони свет...

...обожженные черные губы дрогнули.

— Не надо. Прошу тебя.

Лаан перехватил его простертую ладонь, крепко сжал, мешая, не позволяя свету сорваться с пальцев, и Вайль уже хотел ударить его: что же он делал, зачем мешал? Неужели он не понимал, что Вайль — может, что ради этой возможности он отказался от всего, перестал быть?!

— Не надо, Вайль...

Она не могла говорить, не могла, с такими ожогами не говорят, даже если не чувствуют боли, вспышка пламени, «честный проигрыш» Ардая, должен был лишить ее и связок, и половины легких, превратить язык в сухую деревяшку — и все же она говорила.

— Теперь я знаю дорогу домой. Подарок...

— Ну, пожалуйста, останься! — простонал Вайль. — Прошу тебя...

— Нет. Нам больше не по пути. Вайль...

— Да?!

— Число Зверя ты уже знаешь. Сочти число человека. Ради меня.

Вайль готов был поклясться, что в голосе Аэль звенела все та же насмешка, привычная ее ирония, безобидная и меткая. Слов он не понял, не мог сейчас понимать ничего, кроме того, что она — уходит, уходит, не позволив себя спасти, добровольно и по собственному выбору. Выбирает между домом и Вайлем — дом. Сама.

Можно еще было все переиграть, вернуть ее, пусть и насильно — но Лаан тоже понял, что Вайль собирается сделать, и наотмашь, тыльной стороной ладони ударил его по щеке.

— Нет! Она выбрала!

— Я ее люблю... — выговорил ошеломленный Вайль. — Ты не понимаешь...

— Я все понимаю. Я знал ее столько, сколько ты, щенок, не жил на свете. Она — выбрала.

— Но я должен!..

— Не здесь. И не сейчас. Ты стал тем, кем должен, да. И ты будешь делать, что должен. Но — не здесь.

Вайль запрокинул голову к низкому потолку, покрытому пятнами сырости и плесени, прикрыл глаза, чтобы не видеть ни этого потолка, ни ледяного взгляда Лаана, и завыл по-волчьи.

В зверином вое гасла, засыпала на время переполнявшая его сила, оказавшаяся такой ненужной здесь и сейчас, несвоевременная и лишняя там, где у каждого есть право отказаться от жизни, и нельзя это право отбирать, даже если любишь, даже если не мыслишь себя без другого — все равно нельзя, нельзя, нельзя...

Потом была пустота отрешенности и глухой ватный кокон одиночества, накрывшего его с головой. Словно залепили уши, выкололи глаза, бросили в темную теплую пустоту сурдокамеры.

Вайль открыл глаза. Тела на полу рядом с ним уже не было. Лаан сидел, отвернувшись, закрыв лицо руками, и нельзя было его сейчас трогать, ни слова сказать нельзя было, только молчать и быть рядом, не прикасаясь, не делая ровным счетом ничего.

Капали, сочились струйкой воды по стене минуты тишины и безмолвия, и двое сидели рядом, не говоря ни слова, не глядя друг на друга. Каждый нес свою потерю на голых ладонях, без слез и без вздоха, потому что там, где танцует на раскаленных углах боль, там нет места словам. Слова и слезы приходят позже, когда гаснут угли, и остается только невесомый пресный пепел...

— Вайль, — спустя добрых полчаса сказал Лаан. — Пойди займись делами, надо...

— Хорошо, — парень поднялся с пола, только сейчас замечая, что обожженная щека сильно болит, глаза чешутся от пепла и сажи, а дышать в комнате практически нечем. Он прекрасно понимал, что никакими делами заниматься не надо, что Лаан просто хочет остаться один и не может попросить об этом прямо, но спорить не собирался. — Займусь.

— Спасибо, — услышал он, уже почти закрыв дверь. — И... ты свободен.

Ответа у Вайля не нашлось.

Дерран сидел в тенечке, который создавала высоченная стена скоропалительно выстроенной баррикады, и уныло таращился наверх, на край бетонной плиты, по которому змеилась ржавая колючая проволока.

Солнце, ухитрявшееся просунуть жадные щупальца даже в жиденькую тень, которую отбрасывала стена, немилосердно жгло глаза. Нужно было потратить толику сил на то, чтобы добыть солнцезащитные очки или хотя бы прикрыть глаза ладонью, но не хотелось.

За стеной сидели последние из «непримиримых» — заклятый друг Йарстэ, остатки его бойцов и прочий разнопестрый сброд из всех мятежных кланов. Сдаваться они не желали, хотя им были обещаны вполне пристойные условия. Даже потеряв двух членов из восьми, Падающие в Небо мстить не собирались. Они вообще этого делать не умели, и сидевшая за баррикадой толпа отщепенцев об этом прекрасно знала. Беда была в том, что и справедливый суд банду Йарстэ сотоварищи не устраивал. Отдуваться за всю устроенную ими вакханалию они не желали. Чего они желали, Дерран понять был не в состоянии. Нельзя же вечно сидеть на городской площади, спрятавшись за трехметровыми стенами? Тем более, что ребята из Квартала обещали подогнать тяжелую технику и разнести стены к известной матери и собачьему хвосту.

Дерран, назначенный парламентарием, пытался понять, чего желают окопавшиеся на площади господа и дамы из «непримиримых». Понять это ему было необходимо, потому что именно ему Хайо поручил вести переговоры, а Дерран согласился. Сдуру, надо понимать, согласился, потому что в переговорах он, как стало ясно к полудню, не преуспел.

Из-за стены его на разные голоса посылали подальше, так витиевато и выразительно, что Дерран расширил свой запас брани примерно вчетверо. К сожалению, это было единственным результатом, достигнутым им с утра.

Неподалеку, тоже прислонившись к поваленному грузовику, курили два парня из Квартала. Первый вытянул ноги в поцарапанных берцах и прищуренными глазами смотрел прямо на солнце, второй, прятавший сигарету в кулак, разглядывал стену. За стеной было тихо, и вообще непривычно тихо было во всем Городе, словно завеса, уставшая от шума стрельбы, задремала, пригревшись на солнышке. Та же сонная лень одолевала и Деррана. Трижды он пытался донести свои соображения до окопавшихся за баррикадой, трижды ему отвечали только бранью, и теперь фантазия иссякла, а солнце припекало, и оставалось только ждать, пока ситуация разрешится сама собой — трудами Смотрителей или ребят из Квартала, уж неважно.

Смущал его только явственный провал миссии парламентария.

Карьеру в штабе миротворцев он сделал удачную, ничего не скажешь. Из рядового разведчика быстро стал командиром отряда. Правда, это означало непосредственное подчинение Вайлю, но оказалось, что гладиатор не то обзавелся склерозом, не то проникся духом пацифизма и прошлые «заслуги» Деррану не припоминал. Хотя первую неделю бывший хозяин Арены так и ждал какой-нибудь пакости со стороны начальства — невыполнимого задания или назначения на почетную должность стрелочника; однако, его мрачным ожиданиям не суждено было сбыться.

— Пора прекращать этот цирк, — сказал, втаптывая сигарету в щербатый асфальт, наемник. — Слышь, начальник, еще раз будем пробовать — или ну его нафиг?

Дерран посмотрел на безоблачное небо, на приютившуюся в ветвях линялую синичку с наполовину выдранным хвостом, на плоский «бычок», на стену. Пейзаж навевал тоску, наемники навевали тоску, и стена тоже радости не прибавляла. Надо было сделать что-нибудь, хотя бы для того, чтобы со спокойной душой умыть руки и сказать — «что смог, то сделал».

Он поднялся, брезгливо отряхнул ладони от налипшего мелкого песка, зачем-то полез в карман, не обнаружив там ничего, кроме хлебных крошек, вывернул и вычистил карман, поправил волосы и отправился к выщербине в оскалившейся пасти плит.

— Эй, за стеной! Может, все-таки поговорим?

— Заходи — поговорим, — откликнулись из-за стены.

Импровизированные ворота, собранные из двух вырванных с мясом железных дверей, с которых лохмотьями свисала обивка, слегка приоткрылись. Дерран сделал шаг вперед.

— Э, начальник! Ты куда? — возопили за спиной, но тенник их не слушал. Уж коли наметился столь явный прогресс, то надо пользоваться случаем.

Не одолевай его так сильно желание сделать «хоть что-нибудь», Дерран еще трижды подумал бы, входить ли ему в узкий проем между дверями, или сначала потребовать заложника. Но унылая скука и тоска переплавились в шальную решимость.

— Безумство храбрых, налево через колоду, — пробурчал вслед наемник. — А отвечать кому?

Вопрос этот был чисто риторическим и вслух задавался лишь для того, чтобы напарник кивнул. Начальство решило сунуть голову в пекло — так что теперь сделаешь-то. Не ловить же его у дверей, не устраивать же драку...

Время шло, синичка попискивала, наемники закурили по второй, а потом и по третьей сигарете, а Дерран все не возвращался. За стеной царила подозрительная тишина, которую только боязнь сглазить мешала назвать гробовой. Ни крика, ни стона, ни даже брани оттуда не донеслось с того момента, как дверь, нервно скрипнув, закрылась за тенником.

Вынести чахлую защитную конструкцию проблем не составляло. Что там сносить-то — пни, сама отвалится. Другое дело, что за жалким подобием дверей можно было здорово схлопотать по голове. И молнию в морду, и прыжок оборотня на спину, и все, что придет в голову обозленным отщепенцам из четырех кланов тенников. Вдвоем соваться на штурм никакого смысла не было.

Обменявшись понимающими взглядами, оба солдата вернулись к своему грузовику.

— Ты сообщай, а то у меня голова болит.

— От сообщая слышу, — вздохнул второй. — Ладно...

Вызов настиг Хайо, когда Смотритель допивал второй стакан ледяного апельсинового сока, жевал хрустящий лист китайского салата и пытался этими простыми радостями жизни отгородиться от осознания положения дел. Он очень хорошо понимал, что делает: прячется. За прозрачный стакан с пузырьками воздуха в стенке, за нежный зеленый лист с широким белым черешком, в который можно было вгрызться и медленно, очень медленно разжевывать почти безвкусную плоть.

Там, где заканчивались салат и сок, начиналась боль. Горький пепел победы, скрипевший на зубах. Слишком много погибших друзей, слишком много погибших чужих. Слишком много всего для одного Смотрителя, который никак не мог отделаться от мысли, что не реши он схитрить с Рэни, создать максимально выигрышную для себя ситуацию — и не было бы никакой войны.

Лаан пересказал услышанное во время допроса максимально коротко и лаконично. По всему получалось, что Хайо тут как бы и ни при чем, что во всем виноват Ардай. То, что сделал тенник, подтверждало эти слова. Глава Теней Ветра сам признал свои вину и поражение, покончив жизнь самоубийством. То, что при этом он попытался забрать с собой и всю верхушку победителей — вполне в традициях клана... и вот еще замечательный вопрос: кто виноват, что это ему наполовину удалось?

Допустим, Лаан мог и не знать об этом милом обычае; а Лиар-Крылатый? Тоже не знал? С него, конечно, уже не спросишь, но — неужели действительно не знал? Он был совсем молодой, Лиар-то... Переоценил свои силы, понадеялся, что сможет удержать ситуацию под контролем. Наверное, так.

Поиск виноватых, ошибившихся и промахнувшихся настроения не улучшал. Риайо, Аэль, Лиар — слишком много жертв для одной войны, пусть и закончившейся.

Почти закончившейся, как поправился, выслушав доклад Саймона, Хайо. Осталось разобраться с последним бастионом. Бастион, в общем-то, тот еще — усилиями двух Смотрителей можно нейтрализовать всех, обладающих силой, пока бойцы разложат рядком на асфальте остальных. Последний фурункул на лице завесы, и нужно его вскрыть, а потом приступить к оплакиванию потерь и зализыванию ран.

Двух Смотрителей? Ох, до чего ж не хотелось дергать сейчас Лаана, заставлять его сталкиваться лицом к лицу с остатками «непримиримых»... к Крылатым тоже обращаться нельзя. Хватит, обратились уже. Двое из восьми членов клана — непомерная плата. Они, конечно, не откажут, но совесть не позволяет просить.

Есть еще Стражи Тишины. Собрать объединенную группу из обоих штабов — при помощи Хайо они справятся, с гарантией. Все пройдет хорошо. Если уж со всеми остальными справились, то последняя кучка — ну сколько их там, сотня от силы — тоже не представляет угрозы.

— Я пойду с тобой! — сообщила вошедшая в комнату Яра.

— Ну и откуда ты все знаешь?

— Ты громко думаешь, — улыбнулась она.

— Яр, зачем? Нечего тебе там делать. Мы сами разберемся.

Девушка расправила широкие рукава бирюзовой блузки, деловито смахнула соринку, притаившуюся над локтем, и улыбнулась.

— Знаю я, как вы разбираетесь. Лучше я попробую сама.

— С ума сошла? Головокружение от побед, да? — остолбенел Хайо. Стакан выпрыгнул из руки и покатился по столу, расплескивая остатки сока. — Никуда ты не пойдешь.

— И она пойдет. И я пойду, — высунулась из-за ее плеча Рэни. — Хайо, мы тебе не декорации, и решать будем сами.

Хайо поглядел на собственноручно выращенное воплощение независимости, тоже вылезшее из камуфляжа и ныне одетое в солнечно-желтое платье, и выругался про себя. Строптивую девку стоило отправить наверх, под присмотр Киры и Тэри. Там бы ей не дали распоясаться. Работа в штабе, конечно, пошла Рэни на пользу, но сейчас эта польза выходила боком. Спорить с двумя девицами, поддерживающими друг друга? Проще уж лечь и умереть. У него не было управы ни на одну, ни на другую — ниточки влияния на Рэни лопнули, когда она начала работать в штабе, самостоятельно и вполне успешно; управлять Ярославой он не пытался никогда.

Напрасно, наверное.

Оставь их здесь — явятся на площадь самостоятельно, даже и сомневаться не стоит. Приказ нарушат, потому что сочтут его неправильным, а, значит, необязательным для исполнения. Он сам несколько дней назад говорил кому-то, что если тебе приказывают откровенную глупость, не стоит торопиться ее выполнять. Нужно хотя бы переспросить, а лучше — помочь другому сориентироваться в ситуации. К сожалению, обе девицы при том разговоре присутствовали.

— Хорошо. Пойдете, — вздохнул Хайо. — Жаль, что вы не понимаете, что там не нужны.

— Я с тобой не согласна, — Яра подняла голову и посмотрела на него уже без улыбки. Шуточки закончились, и она была предельно серьезна. — Я считаю иначе.

— Хоть переоденьтесь...

Рэни склонила голову, уронив тяжелую массу волос вперед, причесала их пятерней, потрясла и выпрямилась — упрямый пушистый одуванчик, уверенный в себе и отчасти даже нахальный. Такой Хайо хотел ее видеть, когда только начинал плести свою сеть. Теперь упрямая, своевольная сила, сквозившая в каждом жесте блондинки, раздражала. Дело было не в Рэни. Просто слишком рано, слишком быстро он стал ей ненужным. Две декады гражданской войны не позволяли заниматься девушкой, как следовало, а теперь оказалось — поздно. Нашлись другие, и помогли, и подсказали, и попытались помешать. Все. Финальная версия продукта, остается только забрать ее наверх, целительскую инициацию она пройдет уже там.

— Ладно, пошли так, — сдался Хайо. — Все равно будете стоять в дальнем углу под защитой.

— Посмотрим, — пожала плечами Яра. — Может быть.

«Если она справится на площади сама — все, прежних отношений уже не будет, — осознал вдруг Смотритель. — Она чувствует себя равной, она и стала равной. Я молился об этом, и был услышан, но я не знал, о чем прошу... Может быть, мы это и переживем, но скорее всего — не будет уже никаких «мы». Я не готов принимать ее такой. А она?».

Народу на площади было вдесятеро больше, чем нужно и втрое больше, чем согласен был видеть там Хайо. Он подозвал к себе Саймона и коротко распорядился очистить площадь ото всех лишних. Минут через пятнадцать зевак, отдыхающих миротворцев и всякий случайный люд вытеснили на проспекты, а в четырех точках входа поставили патрули.

— Нечего, нечего, цирк еще не открылся, — расслышал сквозь гомон Хайо покрикивание патрульных.

Ситуацию это описывало вполне. Балаган в виде кольца баррикад еще не открылся, и, судя по всему, добром открываться и не собирался. Хайо разговаривал со Стражем, обсуждая, как и с какой стороны нужно вскрывать «консервную банку», чтобы не расплескать ее содержимое и не слишком обляпаться.

— Я бы накрыл их куполом, — сказал, поразмыслив, Страж. — Чтобы было спокойно. Но они хорошо защитились. Там слишком много Теней и Молний, чтобы этот номер прошел. Видишь... — тенник показал на бледно-голубое марево, повисшее над кольцом баррикад. — Боюсь трогать. Одна ошибка — и все лопнет. Закрывать некому будет.

— Прорыв? — переспросил Хайо, с трудом понимавший неторопливые рассуждения Стража. — Ты об этом?

— Об этом тоже. Они перестарались с защитой. Напряжение слишком сильное. Одно прикосновение...

— Значит, попробуем по-доброму, — кивнула Ярослава. — Может быть, ларчик просто откроется...

— Сама в это веришь? — покосился на нее Страж. — Ты веришь, вижу. Пробуй...

Хайо покоробило это «пробуй», это разрешение, выданное Ярославе тем, кто не имел ни малейшего права ей что-то запрещать или позволять, практически посторонним. Страж все время работал со штабом Лаана, с Хайо они едва пересекались, и с какой стати тенник вдруг распоряжается на площади? Тем более — Ярославой?

Девушка в бирюзовой блузке шла через площадь к баррикаде.

Хайо двинулся за ней, зачем-то взяв Рэни под руку, но блондинка шла слишком быстро, все время порывалась вперед, за подругой, и идти было неудобно. Так они подошли почти к самым воротам.

— Эй, за стеной! И долго вы собираетесь так сидеть? — звонким задорным голосом спросила Яра. Слышно ее было по всей площади, и за бетонные плиты звук, конечно же, проник, не мог не проникнуть. — Может, поговорим?

Внутри какое-то время молчали, потом откликнулся хриплый мужской голос:

— Поговорили уже, уходи.

— Может, покажешься? Или тебе удобно через стену? — продолжила Яра. — Давай, покажись! Я не кусаюсь!

Справа от ворот над стеной показалась лохматая голова с острыми кошачьими ушами. Зеленые раскосые глаза внимательно осмотрели депутацию, потом тенник убрался вниз и спустя пару минут вновь показался над оградой.

— И что ты скажешь? — спросил оборотень.

— Прогресс налицо, — улыбнулась Яра. — Скажу, что сидеть там вам никакого смысла нет. Вы окружены и сопротивление бесполезно, как в кино. Прорываться тоже не советую, не выйдет. Ну и сколько вы там просидите? И, главное, зачем? Тем, кто выйдет сам, я обещаю свою защиту.

Хайо приоткрыл рот в немом изумлении. Это было что-то новенькое. Если б Яра говорила от лица штаба, он бы еще понял. Но — свою? Что она вообще имеет в виду, что за две декады такого стряслось с ненаглядной, что она напоминает туго сжатую пружину, стрелу, трепещущую на тетиве в ожидании полета?

Смотритель чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Гордо задравшая курносый нос к небу Рэни, легко и свободно разговаривающая с чужими Ярослава — да что вообще делается вокруг? Откуда взялись эти вольные барышни, больше напоминающие Тэри, которой шлея попала под мантию, чем прежних перепуганных девиц?

Сейчас ситуация была в их руках, и Хайо, и Стражу, и всем прочим на площади оставалось только ждать, прикрывать обеих и надеяться, что у них получится.

Остроухий тенник, должно быть, тоже ничего не понимал, потому что вновь скрылся за стеной и появился не сразу, в компании темноволосой девчонки в алой повязке Детей Молнии. Парочка задумчиво уставилась вниз, на Ярославу. Та задрала голову и улыбалась обоим.

— Просто выпустят? — спросила девушка-тенник. — Да?

— Тех, кто сложит оружие и выйдет с поднятыми руками — да, выпустят. Обещаю.

Подошедший к Хайо Страж придушенно кашлянул. Надо понимать, ему тоже не слишком понравилась перспектива просто отпустить восвояси всю верхушку заговорщиков. Однако, сейчас говорила и решала Яра, а на стоящих за ней она не оглядывалась. Может быть, она была права. Может быть, и не стоило решать ситуацию силой; полностью побежденные и добровольно сдавшиеся бунтари — лучший урок, чем наказанные по всей строгости закона Города. Из тех, кого загнали в угол, а потом выпустили, пощадив, так просто мучеников не сделаешь...

— Нам надо подумать, — сказала девушка.

— Я подожду.

Яра сделала шаг назад, нашла взглядом подходящий обломок каменного бордюра, сдула с него пыль и присела, глядя в сторону ворот. Она была готова ждать столько, сколько потребуется. Пусть совещаются хоть до вечера; если понадобится, она будет говорить столько раз, сколько нужно. С каждым, с каждой.

Хайо так и стоял за ее спиной, не приближаясь. Их разделяла полоса отчуждения, которую было так легко пересечь — обернуться, позвать к себе улыбкой, сказать: ты мне нужен; но это было бы неправдой. Весенней бабочкой в груди трепыхалось ожидание, и сейчас нужно было смотреть вперед и немножко вверх, туда, где над нагромождением камней и плит натягивался радужный, с отливом в недобрую синеву, пузырь защиты.

Там решалась судьба Города, Яра чувствовала это всем телом, связками и сухожилиями, напряженными донельзя, сведенными болезненной судорогой. Это было важнее всего, что она знала в своей жизни. Нельзя было отвлекаться, смотреть по сторонам или тратить силы на объяснения с Хайо. Он не понимал — должен был понимать, а вот не понимал. Может быть, поймет потом.

Девушка сидела на площади, а вокруг нее звенела тишина.

Солнце неспешно ползло по небу, то и дело натыкаясь на редкие полупрозрачные тучки. Где-то в самой вышине, едва различимые, играли ласточки.

Стрела прошила ворота насквозь и ударила Ярославу в грудь. Золотоволосая не успела даже вскрикнуть, она только вскинула руки, падая назад. Всколыхнулись парусами рукава, а потом стрела вспыхнула, распалась на сотню блистающих стрел, оплела девушку непроницаемым серебристо-стальным коконом.

Страж успел только выкрикнуть острые, болезненно рвущие слух слова, только сделать шаг вперед; рванулся с места Хайо, протягивая руки — кокон опал, растворился в воздухе россыпью мелких быстро тающих снежинок, и ничего за ним не было.

Ярослава исчезла; не осталось даже пепла, не осталось ничего, ни лоскута, ни пряди волос — только пустота, только опадающие на асфальт и тут же становящиеся паром снежинки, да и те смел, швырнул в стену невесть откуда налетевший ветер.

Хайо остановился. Он поднял перед грудью обе руки, и между пальцами заплясал иссиня-белый смерч, набирающий силу.

— Смотритель, нет! Мы сдаемся! — закричала сверху девчонка в алой повязке. — Это ошибка! Ошибка!!!

Рэни взглянула на нее, потом на замершего воплощением гнева и воздаяния Хайо, уже готового отпустить с ладоней смерч. Запретное оружие, знала она. Внутри не останется никого живого.

Хайо был прав — но его нужно было остановить.

Рэни посмотрела на Стража, но тот отшатнулся, развернулся к своим, жестом приказывая им упасть на землю, и девушка поняла, что осталась одна — против разгневанного не слышащего ничего Смотрителя, против тех, кто притаился за стеной.

Все зависело от нее, от ее выбора. Она могла позволить событиям идти своим чередом, и пусть Хайо мстит за свою любовь, пусть уничтожает тех, кто и жить-то недостоин; она должна была его остановить.

Не возникло вопроса — как; очень просто: протянуть руки и гасить, обжигаясь и закусывая от боли губы, бело-голубой смерч.

— Уйди! — рыкнул, не глядя, Хайо. Слепые глаза смотрели сквозь нее, туда, за ворота, из которых пришла смерть.

— Не смей, Хайо, нет... — закричала Рэни, накрывая своими ладонями руки Хайо, чувствуя, как плавится плоть на кончиках пальцев, но не обращая на это внимания.

Нужно было остановить его, любой ценой, обжигая руки, вызывая его смертную ненависть, переводя огонь на себя — все, что угодно, лишь бы не позволить ему ударить, удержать за миг до безнадежной ошибки...

Рэни это удалось, хотя ненависть во взгляде Хайо ударила, словно нож.

— Тварь... — шевельнулись губы. — Сука.

На глазах у Рэни выступили слезы. Не от обиды, от жалости к Хайо, все потерявшему и лишенному даже возможности отомстить.

Ворота распахнулись настежь, и оттуда вылетел, под ноги Рэни и Смотрителю, человек. Должно быть, его от души пнули в спину, потому что он пропахал носом землю на добрую пару метров.

Подняться мужчина в растянутом тонком свитере не решился — так и лежал, прикрывая голову руками.

— Это он! Мы хотели снять защиту, а он... — надрывалась девчонка на стене. — Он твой, Смотритель. Мы сдаемся!

Рэни посмотрела вниз. Лежащий был ей подозрительно знаком. Она шагнула вперед и носком туфли откинула руки с лица мужчины в свитере.

— Грег?... — изумленно воскликнула она. — Ты?

— Я, — выдавил тот сквозь разбитые губы. — Ну что, Смотритель, мы квиты?

Не погасший еще смерч в руках Хайо сорвался и ударил по лежащему.

Рэни засмеялась, чувствуя, как смех переходит в рыдание, и не в силах остановить рвущуюся из горла чудовищную смесь хохота и плача.

Эпилог: ...и успокойся.

Потом было многое; Рэни рука об руку шла со Стражем по заваленной мусором и обломками строительных материалов площади, поминутно спотыкаясь об очередную дрянь под ногами. Длинный полупрозрачный на свету тенник ни на шаг не отходил от нее, бдительно следя за тем, что происходит вокруг. Девчонка в алой повязке вертелась вокруг, то отставала, то забегала на шаг вперед, и все пыталась рассказать, как оно случилось, как человек сумел воспользоваться настороженной на случай штурма ловушкой, и у него все вышло, стрела сорвалась с арбалетного ложа — и смог ведь навести, и попал, а следить за ним в эту минуту было совершенно некому, потому что младшие — и они сама, и остроухий, и многие другие сказали старшим — все, довольно, и в тихом противостоянии сумели настоять на своем, а человек этот — вот, ухитрился же, и никто, даже старшие, такого не хотели...

Рэни уже хотела заорать на суетившуюся под ногами девчонку, послать ее подальше — пусть уходит вместе с прочими, вместе со своими дурацкими и уже никому не нужными объяснениями, как вдруг взгляд упал на распятое в углу полуобнаженное тело, и ясно было даже с трех шагов, что ничем уже тут не поможешь, это — труп, уже начавший остывать, опоздали на полчаса от силы, а то можно было бы еще вернуть; она, Рэни, знала, что нужно сделать, знала, да только пользы в этом знании не было никакой. Желтоглазый тенник, знакомый ей лишь в лицо, был мертв, и уже не тревожили его противоестественно вывернутые руки и вспоротый живот, да и кровь давно остановилась, и уже свернулась асфальтово-серыми бляшками.

Рядом с трупом сидел еще кто-то смутно знакомый, но больше похожий на мешок вонючего тряпья; кажется, человек. То ли в стельку пьян, то ли под кайфом, в любом случае — жив, не ранен и в помощи не нуждается. Страж небрежно скользнул по нему взглядом, значит, опасности не было.

Хватая суетливую девицу за шкирку — и получилось же, хоть та и была на голову выше, — Рэни развернула ее лицом туда, в угол, и выговорила заледеневшими губами:

— Что это?!

Испуганная девчонка залепетала что-то невнятное о том, что не знает толком, что старшие хотели у него что-то отобрать, а силой забрать нельзя, можно только получить из рук в руки, и вот тогда они решили — так; а она не видела, не видела, да и остановить бы не могла, потому что со старшими не поспоришь, они и так виноваты, и будут теперь бесклановыми, но, может, оно и к лучшему...

— Уйди, — сказала Рэни тихо. Потом повернулась к Стражу. — Найдите того, кто забрал амулет. Это моя просьба.

— Да, Смотритель, — кивнул тот, и Рэни, уже хотевшая объяснить, зачем ей нужен тот, кто это сделал с послом, осеклась, и тугой комок возражений застрял в горле, отдаваясь горечью на губах, потому что Страж не ошибся, но правота его была тошнотворной.

Она могла бы; и пойми, что могла — все пошло бы иначе. Достаточно было встать рядом с Ярославой, и стрела Запретного оружия не причинила бы вреда, хотя бы — такого, и все можно было бы исправить, спасти; но Рэни стояла в трех шагах за ней, и мгновения не хватило, чтобы дотянуться, и целой вечности не хватало, чтобы понять — могла, могла же...

— Нет, — сказал Страж, оказывается, все это время наблюдавший за ней. — Ее — не спасла бы. Только всех нас.

— Хайо?

— Да.

— Он же мог бы...

— Да. — Страж еще раз кивнул, а потом развернулся и пошел прочь, к болтавшейся на одной петле двери; Рэни больше не нужно было охранять, площадь опустела, и можно было оставить ее одну.

Одиночества ей хотелось, тишины и покоя, и возможности плакать навзрыд, но так, чтобы никто не слышал, не пришел утешать, не тратил на нее время и силы, потому что это было совершенно ненужным, пустым делом. Надо было просто выплакаться, отреветься взахлеб, до заикания, а потом спать столько, сколько получится, чтобы потом встать с опустошенной и затихшей душой, и у зеркала, долго и медленно, понимать — кем же ты стала, что ты теперь такое, что можешь, что должна... и что — хочешь делать.

Не вышло; не удалось даже выйти с площади так, чтобы никого не встретить и ни с кем не обменяться ни словом, ни взглядом. Все, кто был здесь, молчаливо обтекали ее, не прикасаясь, не заглядывая в лицо, понимая — и только Хайо стоял в воротах столбом, так, что нельзя было его обойти.

Рэни попыталась проскользнуть мимо, боком, но Хайо остановил ее, грубо схватив за плечо.

— Зачем ты мне помешала?

Не хотелось с ним говорить, не было ни слов, ни желания, слишком близко от губ, на самом кончике языка, плясал вполне справедливый упрек, но нельзя было его произносить, чтобы не добить Хайо окончательно, а ее смысл и цель были — не добивать, а восстанавливать, лечить, воскрешать...

— Давай потом поговорим?

— О чем мне с тобой говорить? Ты... все из-за тебя с твоей самоуверенностью! Вообразила себя невесть кем, и ее... тоже... заразила.

— Хайо, перестань.

— Ты, кукла! Где было твое место?

— Хайо...

Она не знала, как вырваться, не ударив его, как уйти отсюда прочь, подальше от глупых и обидных слов, которые Хайо бросал ей в лицо. Он потом будет жалеть, конечно, он сейчас не отвечает за себя — да и кто бы отвечал на его-то месте, только что потеряв любимую, и зная, конечно же, зная, насколько в этом виноват сам, и знал не только он, знали все вокруг — а всего-то нужно было сделать три шага вперед и встать рядом, не впереди, а именно рядом, и прикрыть, защитить, не потому, что попросили — а потому, что просто можешь.

Никто его не просил защищать, и это, наверное, для Хайо было обиднее всего, и потому он остался позади, а теперь об этом помнил, и не мог забыть.

Рэни смотрела на него, в полыхающие болью и беспомощностью глаза, и понимала все, что творится с Хайо, и не могла ему помочь.

Он должен был сам все понять, все пережить и справиться с собой, и разобраться в себе, и только после этого можно было бы — говорить, объяснять, утешать; а сей час было рано, и Рэни это прекрасно знала. Слишком много она знала, знание давило на плечи.

— Отпусти меня, — сказала она. — Я хочу уйти.

— Плевать мне на твои желания!

— А ч-че это ты на дев-вушку орешь? — выговорил некто третий, кого ни Рэни, ни Хайо до сих пор не замечали.

Стоял этот некто у Рэни за спиной, от него омерзительно пахло — так, словно этот человек не мылся и не менял одежду месяц, судя по качающейся тени, на ногах он стоял еле-еле, а вот голос этот девушка прекрасно знала. Он остался там, в далеком прошлом, там, где был Грег и кафе, и прочие глупости, и, если доверять обонянию, то успел помереть, хорошенько разложиться, а потом восстать из могилы.

— О, — обрадовался невесть чему Хайо. — И этот тут. Твой старый дружок и верный защитник, во всей красе.

Рэни обернулась полюбоваться «красой» и опешила. Действительно, почти труп. Жить Сергею оставалось, она отлично это видела, дней пять, а может, неделю — но никак не больше. Он и раньше порой пил, но, кажется, с момента расставания не только пил ежечасно, но и подсел на все снадобья тенников, которые можно было достать в Городе.

— Что, не нравлюсь? — оскалился Сергей. Рэни не поверила своим глазам — молодой парень где-то растерял большую половину зубов. Если они у него не восстанавливались, значит — все, ресурс организма исчерпан подчистую. — А ты думал, все будет зашибись?

— Я тебя предупреждал.

— А разве не ты все устроил?

— Что он устроил? Что, Сергей? — как ни противно было прикасаться к вонючему типу в засаленной одежде, Рэни подергала его за руку.

— В-все! Чтоб и мы с тобой, и ты с Грегом... — качнувшись и дыша перегаром, сообщил Сергей. — А ты не знала? Во дура... Это ж все знают. Он в тебя поигр-рался...

Рэни перевела взгляд на Хайо, ожидая, что тот пошлет Сергея подальше, или хотя бы скажет, что все это бред. Хайо молчал, и хватка на плече ослабла, и каждая секунда заставляла Рэни понимать — да, все это правда, Сергей не врет, так все и было. Благодетель Хайо — не случайный прохожий, просто зашедший в кафе и решивший помочь ей выпутаться из трудностей. Он все знал заранее, и играл в какую-то странную игру с неведомыми целями.

— Хайо, это правда?

— Да. Ты же больная, такая же, как это дерьмо, — Смотритель подбородком указал на Сергея. — Вы же два сапога пара — если не пить, так висеть на ком-нибудь, и все бросать в эту топку, все, и свое, и чужое!..

Рэни сделала шаг назад, глядя на обоих мужчин. Потом посмотрела на Хайо, невменяемого, потерявшего все, не знающего, что еще делать со своей болью, кроме как — делиться с остальными, чтоб плохо было всем, не только ему. Почувствовала, что в его словах — много правоты, слишком много, чтобы отмахнуться от нее, как от бреда человека в истерике. Да, так все и было.

Сейчас она — равная Хайо, Смотритель и целитель — знала, о чем он говорит, и знала, что он прав. Она такой была. Бездной, бочкой Данаид, которую нельзя было заполнить до краев; она брала все хорошее, что было у Сергея, и использовала это, чтобы жить, чтобы держаться, как называла это; и выпила его до дна, досуха, как вампир. Осталась только прогнившая оболочка, и в том, что все так вышло, была их общая вина. Она пила — он с радостью подставлял горло, и огорчался, если она отказывалась пить.

До Сергея были и другие. Что с ними сейчас — нашли себе нового кровососа или тоже спились в хлам?

А кто же в этом раскладе Хайо, режиссер, который позволил всем троим сойтись, завязаться узлом, а потом разрубил его — по-живому, через кровь и плоть? Спаситель? Добровольный помощник? Вот результаты его помощи, его спектакля: один мертв, один вот-вот умрет, а она — жива и здорова, по-настоящему здорова, но сделал это не Хайо — это сделал Город, это сделала ночь в Башне, и пройденный ей путь по мосту над пропастью. Только сейчас она полностью поняла все, что с ней случилось, что с ней сделали другие и что она сделала с собой.

Потом она засмеялась — против своей воли, нельзя было этого делать, но никак не получалось удержаться.

— А ты сам-то кто? Ты, играющий в спасителя? Сначала топящий, а потом протягивающий руку, ты? Разве ты не бросил в свою игру все? И меня, и Грега, и Сережку, и даже Яру? Чем ты лучше меня?

Она смотрела Хайо в глаза. Ждала, пока он поймет услышанное. И он понял — опустил веки, зажмурился, потому что не мог ничего ответить, ибо все, что она сказала, было — правдой.

Рэни прошла мимо него, не оглядываясь, оставляя за спиной игрока и его жертву, двух мужчин, которым не могла ничем помочь, потому что — не хотела; потому что помогать можно только тем, кто просит о помощи, а насильно спасать никого нельзя, если не хочешь добить его окончательно.

Хайо дал ей отличный урок — вот только сам его, наверное, не понял, а если и понял, то слишком поздно.

Вайль бездумно шел по улице, на перекрестках подкидывая монетку и выбирая, куда свернуть, налево или направо. Вся огромная завеса, самая большая в Городе, вдруг стала для него тесной. Переплетения улиц и переулков, парки, скверы, дома из стекла, кирпича и камня — все это было теперь только оболочкой, скрывавшей под собой нечто большее, и нужно было проникнуть туда, под тонкую и почти невидимую пленку иллюзии. Подняться над схемой из домов и деревьев, дорог и озер, прикоснуться к сердцевине сущего.

Он почти уже знал — как, но просто перейти на следующую завесу было недостаточно. То ли он забыл нечто важное, то ли еще не нашел, но чувствовал, насколько оно близко, в шаге, в двух; и оставалось только брести по улицам, и ждать, пока наступит нужный момент.

Вечерело. По листве барабанила мелкая теплая морось, но небо на закате было ясным, горела медь, сплавляясь с золотом, и отблески ложились на уцелевшие стекла, на обнаженный металл, торчавший из развалин. Вайль поднял руки к груди, и их тоже испятнали алые блики, словно он раздавил бокал с вином, и две крови — багряная и алая, виноградная и человеческая — смешались на ладонях.

Все закончилось — и война, и любовь, остались только он и Город, только человек и едва различимый зов будущего, пока еще тихий, но уверенный, как стук сердца. Вайль петлял по улицам, и подсказка монетки каждый раз заставляла его сворачивать в сторону заката. Шаг за шагом от искалеченного центра к тихим и почти нетронутым окраинам, где было мало прохожих, где дома становились ниже, а деревья — выше, по уютным улочкам, где никто не обращал на него внимания.

Северный штаб прекратил свою работу — тихо, без лишних торжеств, без бравурного празднования победы, потому что слишком мало было тех, кому хотелось веселиться. Люди и тенники расходились молча, лишь обменявшись улыбкой или прощальным жестом, каждый уносил в душе боль потерь и тепло дружбы. Все это было вечным, или хотя бы — долгим, потому что нет на свете ничего вечного, но есть то, что не забывается. Работа плечом к плечу, общее горе и общая радость, все это, сплавленное воедино, нужно было еще до конца понять, прочувствовать и сохранить в себе, а в таких случаях нет ничего лучше, чем одиночество и молчание.

Не надолго, не на месяцы, а всего лишь на дни и недели. Потом хрупкие связи воспоминаний потянут друг к другу тех, кто стоял плечом к плечу, и будет повод встретиться, вспомнить, и помянуть ушедших, и порадоваться за живых. Будет новая дружба и новая любовь, будет мир, прочный, ибо война захлебнулась кровью, и, может быть, будущее окажется чуть теплее и милосерднее к живым, чем раньше. Может быть...

Для Вайля этого будущего не было. Он перестал быть тем, кем был раньше — и зверем-одиночкой, и начальником разведки. Стал чем-то большим, больше самого Города, тем, кто держит все живое на ладонях, и не было ему места ни среди людей, ни среди тенников, а единственный, кто был теперь равен ему — Лаан — не позвал, когда Вайль уходил, не окликнул и не протянул руки на прощание; нет, их не разделила обида, просто Смотритель очень хорошо понимал, что Вайлю нужно найти себя, осознать и почувствовать свою силу и свой долг, а рядом с ним Вайль будет всегда вторым, учеником и помощником. Он же должен был стать — первым, единственным, самостоятельным, и только таким мог вступить в круг равных себе.

Он знал, что когда наступит нужный момент, то тихий шепот станет оглушительной песней труб, и дорога откроется сама, а пока надо было просто идти вперед и подбрасывать монетку на перекрестках, и ждать, когда откроется дорога в закатное небо.

Навстречу ему попалась девушка с заплаканными глазами. Не одна из прохожих — нет, другая, и Вайль моментально узнал ее: Рэни, блондинка из южного штаба, с которой он когда-то весело проболтал почти целый вечер. Девочка с огромными фиалковыми глазами, хрупкая, как стекло и прочная, как сталь.

Понимание кольнуло под ребрами: это ее он искал на улицах.

Такую же, как он сам.

— Ты? — улыбнулась она припухшими губами. — Хорошо, что ты.

— Да, — кивнул он. — Хорошо. Я тебя искал.

— Наверное, я искала тебя. Не знаю...

— Присядем?

Вайль показал на скамейку всего в паре шагов от них. Девушка покорно присела, даже не удосужившись смахнуть с лавки пыль и почки, заложила ногу на ногу и зябко поежилась. Вайль посмотрел на нее — короткое платье без рукавов, босоножки с ремешками, оплетающими щиколотку, — и молча стащил с себя куртку. Так они сидели, пока не стемнело. Не говорили ни слова. Потом Вайль все же спросил:

— Почему ты плакала?

— Глупости, — пожала плечами Рэни. — Все глупости. Сначала мне показалось, что меня предал друг. Потом — что я его предала. Потом, что мы и друзьями-то никогда не были. А настоящих друзей я потеряла, навсегда. Проклятая война...

— Да, — сказал Вайль. — Я тоже потерял. Хотел спасти, а нельзя было. Вот так. Ну что? Пойдем?

— Куда?

— Домой, — сказал Вайль. — Пора домой.

— А ты знаешь, где дом?

— Знаю. Теперь знаю.

Он протянул руку и повел Рэни к торчавшей на углу бетонной девятиэтажке.

В темном подъезде пахло вполне обычно — пылью, сыростью и кошками. Вайль поморщился, а потом понял, что это еще одна иллюзия, порожденная его ожиданиями, такое же видение, как и сам дом, как и улицы, по которым он гулял. Все это было лишь способом видеть, а можно было видеть и иначе — яркие переплетения линий, пульсирующие шары и серые основательные пирамиды; можно было увидеть сказочный лес, населенный неведомыми зверушками, и еще тысячей способов можно было увидеть то, что называлось — Город. И когда Вайль понял это, кто-то огромный и невидимый подмигнул ему из темноты.

Открылись двери лифта. Вайль зашел первым. Привычной панели с кнопками здесь не было, но она и не нужна была — как только Рэни вошла в лифт, двери захлопнулись, и кабина рванулась не то вверх, не то вниз, а может быть, и вбок. Она двигалась неровно, рывками, и Вайль прижал девушку к себе, чтобы ее не шарахало от стенки к стенке. Рэни не стала вырываться, только чуть поежилась.

Когда лифт выпустил их наружу, в лицо ударил солнечный свет, яркий, полуденный. Оба вышли наружу в незнакомом доме. Стены здесь были недавно выбелены, еще пахло краской, и крошечные белые пылинки метались в солнечном луче.

Четыре двери; Вайль прекрасно знал, какая ему нужна. Звонка на ней не было, не было и замка, но это и не требовалось. Ладонь легла на скользкий зеленый дерматин, дверь на мгновение задрожала под рукой, а потом открылась внутрь.

Вайль положил руку на плечо Рэни, чуть подтолкнул ее, и они вошли бок о бок, растерянные, и все же знающие, что не ошиблись. В квартире было прохладно и свежо, чуть пахло сандалом, немножко — трубочным табаком, но куда сильнее — свежим кофе, сваренным с пряностями.

В прихожей у зеркала поправляла прическу высокая рыжеволосая женщина в джинсовом сарафане, туго облегавшем тяжелый круглый живот.

Она обернулась через плечо, кивнула и сказала:

— Ну, вот вы и пришли...