— Тебя кто-нибудь пытался уже брать на другие вуали? — спрашиваю я, натягивая майку и приглядываясь к Кире.

Мне уже доводилось перемещаться по завесам с людьми, но тащить туда тенников — еще никогда не пробовала. Да и с людьми это не самое приятное занятие. Мне нужно заснуть, загадав для себя оказаться в нужном месте. Слишком легко потерять спутника и потом с трудом вылавливать его след на завесах Города.

— Да, и не раз.

— И что?

— Меня быстро выкидывает обратно.

— Хм... Ну, по крайней мере — возможно само по себе. Уже хорошо. Я тебя подержу. Мы попробуем найти Лика или Витку, кого получится, а там уж посмотрим.

Тут до меня доходит, что, засыпая, я утрачиваю контроль над телом и сознанием. Одно дело идти с тем, кто тоже умеет, и просто не терять спутника, другое дело — вести кого-то. Кира понимает причину моего замешательства без лишних пояснений.

— Ты иди сама, я не потеряюсь. Я хорошо тебя чувствую.

— Ну давай так. Если я окажусь там одна — немедленно вернусь.

Я прикрываю глаза и сосредоточиваюсь на воспоминаниях об инициирующей завесе. Усталый мозг, утомленный пребыванием за последней завесой, далеко не сразу подчиняется моим требованиям. Под веки словно песка насыпали, и хочется одного — уйти глубоко вниз, отоспаться там, потом — побегать всласть. Но я слышу вначале легкий, а потом все более нарастающий зов. Искаженная завеса зовет меня к себе. Такого я еще никогда не ощущала.

«Ну она и тянет, — слышу я в виске голос Киры. — Мне даже твоя помощь не нужна. Иди спокойно». Действительно — тянет, я даже не успеваю толком задремать, а уже чувствую, что мир вокруг меня меняется. Кира рядом — мы рука в руке.

Мы все еще лежим на полу — но это уже вовсе не удобная комнатка в квартире Киры, а открытое пространство, и над нами затянутое гарью небо, а под спинами — раскаленный асфальт. Сажусь и вижу, что мы на крыше какого-то завода. И до самого горизонта — заводской комплекс. Здесь я уже была, а Кира помнит это место по моим воспоминаниям. Но на этот раз я ощущаю отчетливую разницу — я прекрасно помню, кто я, где я и что здесь делаю.

Правда, с «кто» обнаруживается мелкая незадача — меня опять перекинуло в парня. Правда, в нынешних условиях это скорее плюс — вспоминаю свое неловкое карабканье по крышам и панический страх перед эскалатором и только усмехаюсь. Город милостив — мое тело сейчас хорошо приспособлено к подобным упражнениям. Я на ладонь повыше Киры, покрепче и чувствую, что легко пройду армейскую полосу препятствий. Это не может не радовать, учитывая, что спускаться нам предстоит в стиле промышленного альпинизма.

Делаю пару прыжков, проверяя, удобна ли одежда, потом ударяю ногой в воздух. Не знаю, как называется этот удар, но если бы напротив меня стоял живой противник, ему бы не поздоровилось. Еще пара резких движений, удары руками и ногами, прыжок, кувырок.

Поднимаюсь, отряхиваюсь. Мне хорошо. Энергия распирает тело, хочется бежать или драться, устроить потасовку.

Оглядываюсь на Киру — он-то остался неизменным, лишь чуть сгладились характерные черты тенника. Теперь нужно посмотреть ему в глаза, чтобы заметить, что он чем-то отличается от людей. Короткая кожаная куртка и голубые джинсы идут ему куда больше одежды ребенка с городских окраин, но для Киры это, видимо, не особо привычно — он с интересом оглядывает себя, заправляет брючины в ботинки и морщит нос.

На мне — камуфляжные брюки и черная майка без рукавов, рядом валяются две пары темных очков и кожаный жилет. Жилет, видимо, мне, очки — обоим; я улыбаюсь небу Города и благодарю. Судя по здешнему климату, очки — жизненно важный предмет.

Пока мы спускаемся по бесконечной череде идущих уступами крыш, покрытых гудроном, я принюхиваюсь и прислушиваюсь. Здесь тихо. Несмотря на то, что из труб валит дым, а внизу раскатывают тяжелые грузовики, кажется, что нет ни одного человека. Причудливое место, зыбкое и странное, как сон в летнюю жару. Тишина звенит в ушах, давит на затылок. Кажется, что мы идем под водой. Воздух тяжелый и упругий, горький на вкус.

Сколько мы идем до конца заводского района, я сказать не могу. Часа два или три. Кира с самого начала безошибочно угадывает направление, в котором расположен центр, и выводит меня к шоссе. Я устал до чертиков, пляшущих перед глазами, поэтому сажусь на обочину, снимаю очки и вытираю со лба пот. Я перемазался в пыли и копоти, разозлился и обгорел плечами. Любой полосе препятствий до этой дороги — как нам до Луны. Мы спрыгивали с крыш и залезали на крыши, спускались по хлипеньким пожарным лестницам и карабкались по другим, еще более хлипким, и все это время солнце оставалось в зените, нещадно напекая голову. Волосы мокрые насквозь, пот засох на лбу тонкой коркой соли. Кажется, отдал бы половину жизни за бутылку пива из холодильника. Эта бутылка мерещится мне очень отчетливо — запотевшая, по стеклу сбегают капельки, стекло темное, а этикетка слегка отклеилась с краю. Не сразу я понимаю, что бутылка настоящая: Кира держит ее перед моим носом и ждет, когда я соображу, что мечта сбылась.

— Откуда? — вяло удивляюсь я.

Кира пожимает плечами, садится рядом с бутылкой в руке. Потом делает небрежный жест — и перед нами еще пара бутылок и открывалка.

— Как ты это делаешь? — Я уже успел открыть свою бутылку зубами и сделать пару больших глотков.

— Здесь это просто, — отвечает Кира, выхлебывая половину своей бутылки. — Просто представляю, беру, и все. Попробуй.

Я пробую — я воображаю себе бутылку с минеральной водой, можно и простой, желательно негазированной, но вместо этого на колени мне падает мокрое махровое полотенце с трогательными розовыми котятами. Я действительно хотел вытереть лицо — но вроде бы думал о воде, а не о полотенце. Кира смеется, забирает его и использует по назначению, а передо мной оказывается пластиковая бутыль с «Боржоми». Умываться сильногазированной водой — удовольствие куда ниже среднего, большую часть пенящейся жидкости я проливаю на себя, но это как раз приятно. Но пузырьки оказываются в носу, в глазах и даже, кажется, в ушах, я чихаю и жмурюсь, и Кира вновь смеется.

— Куда теперь? — спрашиваю я, отчихавшись.

— Смотря кого ты хочешь найти в первую очередь. — Кира поводит носом, как охотничья собака.

— Лика, пожалуй. Витку я хотя бы видел, а что с ним — неясно. Ты его чувствуешь?

— Смутно, — признается Кира. — Но направление возьму. Нам на юг, в те кварталы, где институты.

— Откуда ты знаешь, где здесь институты? — удивляюсь я.

Кира молча пожимает плечами, встает и начинает голосовать.

Минут через десять возле нас останавливается легковая машина. Кира быстро договаривается с водителем, и мы садимся на заднее сиденье. В машине прохладно, даже зябко.

— Сиденья мне не испачкайте, — оборачивается водила, и я вижу, что на нем надета маска Арлекина.

Первая странность, но безобидная. Если бы остальные были в том же стиле, я возблагодарил бы Город. Мы едем долго, очень долго — кажется, что инициирующая завеса куда больше первых. На здешнем эквиваленте кольцевой автодороги полным-полно машин, и большую часть составляют тяжелые грузовики. Наконец водитель высаживает нас возле парка. Мы вежливо прощаемся. Денег он с нас не взял — не знаю уж, что сказал ему Кира.

Водитель высадил нас у парка. На площадке играют дети. Две девочки лет пяти горько ревут в песочнице над раздавленным крепышом постарше куличиком. Идиллическая картинка. Даже странно, что мне так тревожно. Прикрываю глаза, пытаюсь понять, откуда исходит неприятное ощущение. Опять — взгляд в спину.

— Туда, — показывает Кира в глубь парка.

По дороге нам встречается разносчик с мороженым. Мальчишка лет двенадцати, на роликах, через плечо перекинут ремень здоровенной сумки-холодильника. Он совершает пару пируэтов вокруг нас и останавливается, солнечно улыбаясь. Я шарю по карманам — нет ни копейки, но мальчик открывает холодильник и выдает нам по здоровенному пломбиру в шоколадной глазури.

— Просто так, — подмигивает он напоследок. — Чувствуйте себя уютно в нашем городе!

— Нас сразу опознали, — хмурится Кира. — Хотел бы я понять почему.

— Я чувствую себя здесь чужим, — признаюсь я. — Видимо, это заметно.

— Да я тоже. Странное местечко. Хорошо его поуродовало...

— Нам далеко?

— Не знаю. Через парк и еще пару километров. Там разберемся, куда именно. У меня такое ощущение, что Лик себя почти не осознает. Я только следы чувствую.

— Странно. Я его вообще не воспринимаю, Кир, вот просто как отрубило.

Мы идем через парк и грызем мороженое, даже не озираясь по сторонам, и, разумеется, такая беспечность не остается безнаказанной. Первая автоматная очередь проходит над головами, мы падаем и отползаем за ближайшую скамейку. Пара минут тишины — и очередь приходится уже по спинке реденькой скамейки.

— Что делать будем? — очень спокойно спрашивает Кира.

— Я-то откуда знаю? — Я отплевываюсь от попавших в рот щепок и вжимаюсь в асфальт дорожки.

— Интересно, это по нашу душу или так, местное развлечение? — Кажется, Киру происходящее совершенно не пугает.

А мне вот не по себе. Я не вижу стрелка, не представляю, где он засел и один ли, почему в нас стреляет — не знаю тем более. Может быть, это засада. Может быть, и местное развлечение — вспоминаю свой прошлый опыт, когда меня пытались сбить или задавить шутки ради. Пальба прекращается. Я лежу, прислушиваясь, и отсчитываю минуты. Одна, три, пять — стрелок затаился или просто прекратил развлечение. Кошусь на Киру — он беспечно грызет травинку. Дурацкая ситуация. Я все же решаюсь выглянуть. Но для начала — стягиваю жилет и машу им над скамейкой. Кира хихикает — это единственный результат. Встаю, осматриваюсь. Все в порядке.

Чудное место эта завеса, пес ее побери.

Мы идем по дорожке, уже не любуясь пейзажами, а автоматически приглядываясь к возможным укрытиям. Но все в порядке — за исключением того, что метров через двадцать пять натыкаемся на лежащий на асфальте вниз лицом труп. Рядом валяется автомат. Кира наклоняется, переворачивает лежащего. Это парень лет двадцати, на нем форма охранника с нашивкой «Инст. прикл. мед. техн.» на левом кармане. Лицо у покойника странное — словно перед смертью он чему-то страшно удивился. До испуга. Но преобладает все-таки удивление. И еще — он бледен, и кажется, что кожа его покрыта изморозью.

— Как его... высосало, — изумляется Кира, приседает на корточки у головы покойника.

— То есть?

— Да посмотри, из него кто-то энергию вытягивал до последнего момента. Он же вымороженный весь.

— Никогда такого не видел. — Меня передергивает.

— Люди этого не умеют, — зло усмехается Кира. — Наши штучки...

Да, действительно — колдовство в стиле тенников, как оно есть. Такого я не видел, но что людям и Смотрителям не дано такого, знаю.

— Ты же говорил, тут ваших нет?

— Да как тебе сказать... — задумчиво говорит он. — Это не наши. А почерк — наш. Помнишь марочку Альдо? Тот же самый случай.

— Забавно. Смысл в нас стрелять? Мы ж вернемся.

— Мало ли. Вопрос времени, например.

— Может быть. Пойдем дальше?

— Пойдем.

Мы подходим к ограде здания. Тонкая кованая решетка сверху украшена совершенно символическими шипами. Метрах в ста от забора — высокое здание. Тихо. Опасно, мучительно тихо, словно все вдруг вымерло... выморожено. Никого. Ни единого голоса, ни единого человеческого запаха. Мы идем вдоль забора к будке у проходной, заглядываем внутрь. Никого нет и там. Перепрыгиваем через невысокий турникет, проходим внутрь, во двор. Тишина. На нас никто не обращает внимания. И опять — это ощущение злобного взгляда в спину.

— Нам на самый верх, — шепотом говорит Кира.

Я только один раз прикрываю глаза. Говорить не хочется. Кажется, мы на ладони у недоброго существа, которое следит за каждым нашим движением. Я пытаюсь нащупать его, уловить мысли — тщетно. Нет ничего, кроме взгляда, кроме внимания. За ним не чувствуется личности. У входа в здание — два охранника в той же форме, что и недавний покойник. Смотрю на Киру, но он молча подмигивает. И все проходит хорошо. Нас попросту не замечают ни у дверей, ни дальше, где у арки металлоискателя стоят еще двое.

В коридоре все та же звенящая тишина, запахи неживые — краска, штукатурка, клей. Осматриваюсь — действительно недавно сделали ремонт. Стены выкрашены в неприятный желтый цвет, а сверху по желтому нанесены пульверизатором розовато-коричневые брызги. На редкость неприятное сочетание. Интересно, о чем думали те, кто подбирал материалы для ремонта?

Шаги гулко отдаются в коридоре. Под ногами — отшлифованные каменные плиты. Не хотелось бы мне быстро пройти по этому коридору на каблуках.

Мы доходим до лифта. Кира насторожен, напряженно озирается. Я не чувствую опасности, но мне быстро передается его тревога. «Нет лестниц, — сообщает он. — Мне это не нравится». Я не понимаю, почему лестницы для нас так принципиальны. Лифт так лифт, можно подняться и на лифте. Кира нервно дергает щекой, и до меня доходит — если мы найдем Лика, то выбираться нам тоже придется на лифте. А его очень легко отключить или попросту сломать.

Лифт приходит. Это монстрообразное устройство, в которое страшно заходить. Плитки пола мозаичные — есть плитка, нет плитки. Стенок нет — только невысокое ограждение. Посреди торчит рубильник со шкалой.

— Началась шиза, — вздыхает Кира. — Залезай, альтернативы-то нет...

Я залезаю, устраиваюсь на краю у бортика — тот мне ровно по колено. Кира осторожно ставит рубильник на цифру «девять», последнюю на шкале. И я едва не оказываюсь внизу. Лифт взмывает вверх со скоростью истребителя, я, разумеется, падаю и повисаю над шахтой, только в последний момент успевая зацепиться за край. Кира, шипя и ругаясь незнакомыми мне словами, втаскивает меня обратно, и в этот момент лифт тормозит так, что я опять оказываюсь висящим и вцепляющимся в острый край железной пластины. Но на этот раз я уже выбираюсь сам.

Мне неловко за свою неуклюжесть и стыдно признаваться, что оба раза чувствовал, как невидимая рука бьет меня под колени. Кира скажет, что это бред, думаю я. И задаст разумный вопрос — почему его никто никуда не толкал? Что толку сваливать свою неловкость на померещившиеся мне руки...

Мы оказываемся в длинном коридоре. Все двери — металлические, рядом с каждой из них кодовый замок и еще какое-то устройство, где на плоском экранчике очерчена ладонь. Кира ведет меня в самый дальний конец коридора, потом мы поворачиваем, поворачиваем еще раз и оказываемся в тупике. Здесь три совершенно одинаковые двери, выкрашенные белой краской. Кира задумывается, проводит пальцами ото лба к затылку, потом встряхивает головой.

— Не знаю. Попробуй сам.

Я прикрываю глаза, пытаясь нащупать след Лика. Базилик, розмарин, гвоздика — терпкий, пряный букет запахов. Я так хорошо помню его, но — вот беда — не могу уловить в этом царстве тишины и металла. Наконец мне чудится, что нужная нам дверь — слева от меня.

Кира тычет в здоровенную белую кнопку, самую крупную из всех. Если это звонок, то он не работает. Тенник наугад набирает несколько комбинаций — бесполезно, потом он с размаху бьет по пластине сканера, замок искрит, и дверь приоткрывается.

Я вхожу внутрь, оттолкнув Киру, и попадаю в гигантскую лабораторию или вычислительный зал — ряды столов с пробирками и реактивами перемежаются рядами компьютерных столов. Системных блоков не видно — только плоские мониторы и клавиатуры. Никого. Ошиблись? Нет — в дальнем углу я вижу сидящего за столом человека в белом халате и шапочке, из-под которой выбиваются неровно обрезанные темно-рыжие пряди. Это Лик. Он исступленно лупит по клавиатуре — на экране быстро меняются картинки незнакомой мне программы.

— Кхм, — громко кашляет Кира.

Лик встает, поворачивается к нам. Лицо у него изможденное, словно из-за своего ящика он не вставал пару недель. На и без того худой физиономии остались одни глаза и нос. Все прочее напоминает череп, туго обтянутый кожей. Мне страшно. В фиалковых глазах Смотрителя — ужас и предупреждение. Я не понимаю его, вижу только, что он не узнает меня.

— Очень рад, что вы нас посетили, — громко говорит он, приветливо улыбаясь.

Вы когда-нибудь видели улыбку живого скелета? Омерзительное зрелище. И страшное.

— В нашей лаборатории разрабатываются самые новые и прогрессивные новинки технологий будущего, — изрекает Лик с видом экскурсовода.

Подходит к нам, улыбаясь, берет Киру за рукав и продолжает нести свою ахинею.

— Здесь вы можете полюбоваться на прогресс человечества, достигнутый при помощи самых последних инноваций в сфере биотехнологии.

Кира отчетливо вздрагивает, заглядывает Лику в глаза. Я смотрю туда же, куда и он, — в два фиолетовых колодца с безумием на дне. Смотритель что-то говорит, но я не слышу слов, пытаясь уловить, что творится с нашим братом.

...север, гроза, программа, серый полосатый кот, вирус, зависла, снежная буря, падал прошлогодний снег, ежик в тумане, винни-пух, гроза над морем, сиреневый туман...

Мне едва удается выбраться из хаотической смеси образов — здесь и обрывки из мультфильмов, и книги, и что-то совершенно непонятное. Лика там нет — этот поток сознания мог бы принадлежать кому угодно. Он даже не замечает, что я глубоко залез в его мозги. Еще один дурной признак. Лик всегда был чувствительнее прочих к таким вещам...

Киру меж тем ведут под руку к лабораторному столу и демонстрируют «прогрессивные новинки технологий» или как оно там? Кира слегка шокирован, это видно. Он пытается достучаться до Лика — и безрезультатно, я вижу это по его разочарованному лицу. Кира терпеливо выслушивает весь бред, который несет наш целитель, кивает, поддакивает и пытается вести Лика к двери. Безрезультатно — тот так увлечен своим монологом, что я понимаю: его нужно хватать и нести отсюда прочь. По-другому эту ситуацию решать бесполезно.

Но пришли-то мы сюда, особо не напрягаясь, а вот как будем уходить? Вместе с Ликом?

В лаборатории, да и на всем этаже тишина, если не считать громкого и выразительного бессвязного монолога Лика. Пытаюсь вслушаться.

— ...при помощи этого метода мы овладеваем новым совершенным знанием...

Ох, египетская сила!

Кира кладет Лику руку на плечо и медленно, но методично ведет его к двери. Я иду следом, и когда наш экскурсовод пытается дернуться, беру его под руку. К счастью, Лик никогда не отличался физической силой, и вырваться ему не удается. Мы ведем его на выход, и вдруг в коридоре он резко останавливается, а когда мы пытаемся его волочь, упирается в линолеум каблуками.

— Что вы в меня вцепились? Тэри, Кира? — говорит он совершенно нормальным голосом.

От удивления я отпускаю его, Кира — тоже, и мы стоим посреди коридора, ошеломленно глядя друг на друга. Лик поправляет шапочку, потом сдергивает ее и прячет в карман халата. Рыжий, веснушчатый, с лицом, которое было бы детским и трогательным, если бы не эта страшная изможденность, он разглядывает нас так, словно и с нами что-то не в порядке.

— Вы за мной?

— Ну разумеется, — бурчит Кира. — Тебе не кажется, что ты тут подзадержался?

— Я не мог уйти, — хлопает длинными темными ресницами, по краю которых мерцают рыжие искорки, Лик. — Не отпускает.

— Разберемся. Пошли-ка отсюда. — Я вновь беру его за руку, и мы мирно идем к лифту.

Но у лифта Лик вновь резко останавливается.

— Нет, ребята. Я сначала должен забрать одну вещь. Очень важную.

— Что, пробирку с особо прогрессивной инновацией? — зло усмехается Кира. — Нет уж, пошли.

— Нет. Это важнее. Эта вещь... не моя. Она нам всем очень пригодится. Вот увидите. Вы знаете... о ней?

— О твоей вещи? Нет, ничего мы не знаем, Лик. Где эта твоя хреновина? — спрашиваю я.

— Там, — машет рукой назад Лик. — В сейфе. Я нашел в сети...

На этих словах за нами начинается маленький ад. Или пришествие огненного демона — смотря на чей вкус. Волной жара нас сбивает с ног — я больно ударяюсь головой об угол выступа, в котором проходит лифт, Кира падает на меня, сбивая с ног Лика и прикрывая нас обоих собой. Кажется, плавятся стены. Но Лику все нипочем — он расшвыривает нас, встает и мчится в затянутый дымом коридор, набирает на замке длинный код. Я вижу, как он складывается пополам от кашля.

— Что ты сидишь, лови этого психопата! — кричит Кира, который пытается встать, но у него ничего не выходит.

Он вывихнул ногу при падении. Или сломал — сейчас непонятно, но ходить он едва ли сможет.

Жаль. Кира с его умением проходить через стены справился бы куда лучше меня. Но ему нужно сделать шаг, чтобы пройти через предмет. К сожалению, телепортироваться, или как это называется у тенников, он не умеет. А то большая часть наших проблем была бы решена.

Я же не умею и через стены проходить. Мое дело — бегать ногами и пользоваться руками, если нужно что-то взять.

Еще секунда уходит у меня на осознание ситуации — Лик, полезший в самое пекло за какой-то безумно важной вещью, и хромой тенник. За это время гремит еще один взрыв, а Лик оказывается внутри. Я бегу следом за ним. В комнате темно и дымно, ничего не видно, и я почти на ощупь обнаруживаю целителя, который открывает огромный сейф. Тащу его за пояс халата.

— Пошли отсюда!

— Нет! — Он метко пинает меня ногой в колено и, пока я прыгаю на одной ноге, а перед глазами вспыхивают и гаснут цветные пятна, открывает свой сейф и извлекает оттуда что-то цилиндрическое. — Вот теперь пошли. Ой... Тэри, извини, я не хотел...

— Не хотел бы — не попал бы, — ворчу я, но стараюсь бежать.

Кира сидит у лифта, прислонившись к дверям спиной, лицо у него серовато-синее — наглотался дыма, он разминает пальцами щиколотку. Лик сует за пазуху свой белый цилиндр, падает на колени, отталкивает его руки, принимается за дело сам. Резкое движение — Кира шипит и тут же вскакивает. Я вижу, что ему больно, но идти он уже может. И то хлеб. Вызываю лифт. Через пару минут — а дышать уже нечем, и температура как в сауне — двери открываются. Я привычно делаю шаг — и только цепкая лапа Киры не дает мне завершить шаг в пропасть долгим полетом на дно шахты. Лифта нет. Нет и тросов, по которым можно было бы попробовать спуститься.

Мы заперты в этом огненном аду.

Лик держит руку за пазухой — видимо, прижимает к себе свое сокровище. Я пытаюсь понять, что это — особо редкий артефакт? Колба с вирусом — говорили, он тут именно этим занимается?

Я просчитываю наши шансы оказаться за последней завесой после гибели от удушья и понимаю, что они невелики. Скорее всего, нас сбросит вниз. Это паршиво, конечно, но не смертельно.

— Кира, Лик, вы сможете уйти?

Лик сосредоточивается.

— Нет. Тут все держит, крепко.

— Кира?

— Не знаю... попробую. Держитесь за меня.

Это непросто, потому что Кира вдруг становится бесплотным, и рука проходит сквозь него. Другой я крепко держу Лика за воротник. Кира возвращается, не успев окончательно раствориться в воздухе.

— Проклятие, это какое-то болото! Невозможно...

Очередной взрыв раздается совсем близко, я, кажется, теряю сознание, а когда прихожу в себя, жалею, что так недолго пробыл в забытьи.

Мы висим над пропастью высотой во все девять этажей института. Я держусь одной рукой, другой удерживаю Лика за воротник. Крепкие халаты делает местная промышленность — даже пуговицы не оторвались! Этот идиот, вместо того чтобы схватиться за меня, размахивает своим белым цилиндром, как волшебной палочкой. Но чудес не происходит — мы так и висим. Киры не видно — но через пару секунд я чувствую его руку. Пальцы скользят по коже жилета, и тогда он впивается мне в плечо когтями. Это добавляет мне острых ощущений.

Кажется, от здания остался один остов, да и от того — едва ли четверть. Однако мы уцелели, хотя я не представляю, каким образом ухитрился повиснуть на самом краю. Кира стоит на коленях на узкой площадке. Втянуть двоих у него не получится, это очевидно. Пытаюсь представить себе веревочную лестницу — не тут-то было. Способность доставать предметы из ниоткуда пропала.

— Прыгай, — кричу я Лику. — Прыгай на нижний пролет!

Это рискованно, но куда лучше, чем болтаться так. Я не уверен, что пальцы, которых я совершенно не чувствую, не разомкнутся в любой момент. Я раскачиваюсь — это стоит дикой боли в запястье и локте, но ухитряюсь закинуть его на площадку. После этого забраться наверх — дело пары секунд, но наверху я ощущаю, что правая рука надолго отказалась мне служить. В плите, на которой стоим мы с Кирой, есть пролом — прыгаю в него, не раздумывая. Высота метра четыре, я приземляюсь на ноги и падаю, откатываюсь. И вовремя — Кира прыгнул следом.

— Как твоя нога?

Кира удивленно приподнимает брови, двигает ступней, пожимает плечами. Каким-то загадочным образом зажило. Видимо, тем же чудом, благодаря которому мы с Ликом не разбились при взрыве.

Ну и ладно, потом будем благодарить Город.

Прыжками есть шанс добраться до низа, понимаю я. Ребята кивают, им эта идея тоже кажется реальной. Мы спускаемся до четвертого этажа, когда здание взрывается в последний раз. На этот раз — целая череда взрывов подряд. Я вижу, как Лик и Кира пролетают мимо меня, а следующей волной и меня сбрасывает с площадки.

Парой секунд позже мы сидим на газоне и разглядываем друг друга. Вид у всех соответствующий ситуации — грязны, ошеломлены и счастливы, что уцелели.

— Как мы будем выбираться? — закончив оттирать листьями лицо, спрашивает Кира.

— Попробуем через Озеро, — предлагает Лик. — Я слышал, что через него проще.

До здешнего эквивалента Озера мы добираемся часа за три. Ни одна машина не рискует подвозить такую компанию, не помогает и талант Киры. По дороге тенник достает из воздуха одну за другой бутылки пива. Я выпиваю не меньше пяти — и все равно трезв, меня мучает жажда. Лик достаточно невнятно рассказывает, как его занесло сюда — позвали помочь — и как он хорошенько забыл себя. В его рассказе есть заметные лакуны, но я слишком плохо соображаю сейчас, чтобы работать следователем.

Мы идем вдоль заброшенной стройки. Смотрю на дома — нет, мне не хотелось бы жить в такой квартире. Окна от пола до потолка, в глубине видны странные лесенки с этажа на этаж — в каждой комнате. Все покрыто тонкой белесой пылью. Кажется, здесь действительно произошел некий Катаклизм.

— Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме, — напевает Лик. — Да. Здесь случилось что-то, не так давно. Впрочем, по местному счету многие годы назад. Я не нашел информации. Здесь вообще многие искренне верят, что это — единственный уровень Города. Типа это и есть Город, отделившийся после Катаклизма от Москвы.

Кира хмыкает, чешет в затылке. Я тоже не могу сообразить, как понимать слова Лика. Здесь все нехорошо с информационным полем — оно отрезано от городского начисто. Может быть, именно это отделение и называют Катаклизмом. Но кто ухитрился это сделать? Кому по силам взять и вырвать целую здоровенную завесу, самую важную, из Города?

Лик ведет нас по заброшенным пустым кварталам. Не попадается ни одного человека — странно, еще одна примета непорядка. Днем в Городе всегда многолюдно, и если тенники предпочитают ночь, то люди — светлое время суток. Но мы не меньше часа не видим ни одной живой души.

Пейзажи искажены. Сама перспектива изломана — кажется, что до очередного дома многие километры, но через десяток шагов мы проходим мимо него. Листья на деревьях кажутся вырезанными из толстой зеленой бумаги — когда я обрываю один, он мнется под пальцами, неприятно скрипя. Достаю из кармана зажигалку, поджигаю листик — точно. Запах горелой бумаги.

К Озеру ведет длинный подземный тоннель. Мы спускаемся в него через канализационный люк. Я лезу последним, и подо мной железная лесенка, казавшаяся прочной, подламывается. Я падаю вниз. Лик и Кира успевают увернуться, я царапаю руку о слом перил, удивляюсь. Впечатление такое, что за те секунды, что я спускался, кто-то успел подпилить ее.

Неподалеку, за стенкой, проходят поезда метро, но этот маршрут явно заброшен. Под ногами хлюпает вода, над головами периодически пролетают вспугнутые нами летучие мыши.

— Нам точно надо сюда? — брезгливо морщится Кира.

— Это самый короткий путь.

Ни одна самая короткая дорога не оказывается самой простой, ворчу я про себя и немедленно накликиваю беду. Не проходит и пары минут, как из-за поворота к нам неспешно выходит оглоед.

— Слухач хренов! — Я со злости толкаю Киру локтем в бок.

Кира рычит и скалится, но ничего не говорит.

В руках у меня ничего нет, у спутников моих — тоже. Зверюга идет, не слишком торопясь и предвкушая прекрасный обед. Пожалуй, даже втроем мы его сейчас не сожжем — я чувствую себя выжатым, Кира не в лучшей форме. Про Лика речь вообще не идет — не боец. И тут наш целитель совершает выходку, которой я себе и представить не мог.

Он сует мне в руку свою драгоценную белую штуковину и бросается навстречу оглоеду. Я успеваю схватить его за полу халата, но в руках у меня остается халат и что-то, свернутое цилиндром и заклеенное поверх скотчем, а Лик уже висит на шее у оглоеда. Я в шоке оглядываюсь на Киру, он бледен до синевы, также растерян.

— Уходи... те... — Голос Лика замирает на последних слогах, но оглоед останавливается, стряхивает его и одним взмахом лапы вспарывает живот. Останавливается. Останавливается...

Я резко дергаюсь, пытаясь уйти вверх. Бесполезно. Меня словно приковали к этой завесе. Я не чувствую направления, но даже пытаясь уйти наобум, не могу преодолеть сопротивление окружающей среды. Кажется, над и подо мной — непроницаемые барьеры. Попытка, еще одна попытка, все бесполезно. Оглоед делает шаг вперед.

Кира обнимает меня сзади за талию, что-то выкрикивает. Мир вокруг нас меркнет, и я лечу спиной вперед в бездонную пропасть, не чувствуя ничего, кроме бумаги в кулаке.

Через мгновение или вечность я лежу на спине, держа в стиснутых пальцах эти листы, и гляжу в потолок нашей родной квартиры. Мне тяжело — словно придавили камнем, а Лика нет, я знаю это, нет...

Я плачу, даже не пытаясь закрыть лицо, плачу, плачу и плачу.

Кира рядом, я чувствую его руки на лице, он гладит меня по волосам, что-то шепчет. Я зажмуриваюсь, я не хочу слышать ни слова.

Лика больше нет.

Кира разжимает мои пальцы, достает сверток, срывает скотч. Три листа с текстом, распечатанные на дешевом принтере.

— Что там? — спрашиваю я сквозь слезы.

Кира с недоумением глядит на строки, приподнимает брови, потом швыряет листы на пол и стучит по ним кулаком. Плечи его вздрагивают, словно в беззвучном рыдании. Я обнимаю его, он утыкается лицом мне в волосы, и мы долго лежим молча, беззвучно оплакивая потерю, пока не чувствуем, что можем хотя бы дышать и говорить, не сбиваясь на всхлипывание.

Впрочем, плакала только я. Тенники не плачут.

Но — Лика больше нет.