Я видел, видел их… Исполненный вниманья, Я слушал юношей, и жен, и стариков, А вкруг меня неслись свистки, рукоплесканья И гул несвязных голосов. Но что ж! Ни Лазарев, то яростный, то нежный, Ни даже пламенный Серов Не вызвали б моей элегии мятежной И гармонических стихов. Я молча бы прошел пред их гремящей славой… Но в утро то мой юный ум Пленял иной художник величавый, Иной властитель наших дум. То был великий Дютш, по музыке приятной Всем гениям возвышенный собрат; Происхождением — германец, вероятно, Душою — истинный кроат. Но Боже, Боже мой! как шатко все земное! Как гений глубоко способен упадать! Он позабыл сердец сочувствие святое, Он Лазарева стал лукаво порицать. И вдруг — от ужаса перо мое немеет! — Маэстро закричал, взглянувши на него: «„Соперница“ твоя соперниц не имеет, Уж хуже нету ничего!» Смутился Дютш. Смутилося собранье, Услышав эти словеса, И громче прежнего неслись рукоплесканья И завывали голоса.