Будо и бутоку

Мы уже не раз упоминали о том, что в основу философской доктрины Общества Воинской добродетели была положена парадигма бутоку , что одновременно и отличает его в духовном смысле от множества прочих объединений и ассоциаций будо, и роднит с теми организациями, которые ставят похожие цели.

Но что же такое бутоку, и чем это понятие отличается от будо? В чём смысл их разделения, и не является ли оно излишним усложнением и без того непростого ориентирования в мире запутанных концепций восточной философии? Мы считаем, что правильное понимание бутоку, наоборот, многое проясняет. Начнём, однако, с обращения к значительно более широкому и хорошо известному термину — будо. К сожалению, далёко не все знают, что это понятие начали активно применять лишь в конце XIX — начале XX в., заменив им более узкое в смысловом значении будзюцу, обозначающее воинские техники, боевое мастерство, и что к пропаганде концепции будо Дай Ниппон Бутокукай имел самое непосредственное отношение. Зато наверняка всем любителям японских боевых искусств хорошо известно, что само слово будо образовано из двух иероглифов: соответственно, бу—«воинский», «военный», «боевой» — и до (мити) — «путь», и обычно употребляется в значении «Путь воина».

Исследователи воинских искусств практически единодушно полагают, что это выражение было позаимствовано японцами из классических китайских текстов. Подробный анализ по этой теме выполнен лучшим нашим историком будо А.М. Горбылевым в его сборнике «Хидэн». Исходя из отдельных элементов, образующих иероглиф бу, его традиционно трактуют как хоко-о то-мэру — «останавливать оружие». С точки зрения конфуцианства, это позволяет более широко понимать бу как систему взглядов и поступков, направленных на установление и поддержание мира (хэйва-о сико-суру моно). Китайцы говорили: «Бу (кит. у) означает останавливать копье с помощью бун (кит. вэнь—культура, письменность и “мирное оружие” в целом). Бу запрещает жестокость и подчиняет оружие… Оно умиротворяет страну и приводит народ к гармонии». Правда, считать, что сакрализация останавливающей силы оружия была присуща только китайцам и японцам — значит думать, что только на Востоке жили нравственные и думающие люди. Тем, кому духовно ближе христианская культура, достаточно вспомнить Псалом 36: 15, чтобы понять, насколько всеобъемлюща, глубока и непреходяща идея о наказуемости безнравственного и неправедного применения оружия: «Нечестивые обнажают меч и натягивают лук свой, чтобы низложить бедного и нищего, чтобы пронзить идущих прямым путём. Меч их войдёт в их же сердце, и луки их сокрушатся». Нравственная основа, независимо от того, шлифовалась ли она на протяжении тысячелетий человеческим разумом или была дарована Свыше, едина. Она призвана модифицировать и направлять сознание воина, концентрируясь в основополагающей для европейской культуры фразе Христа: «Взявшие меч мечом погибнут». Другое дело, что поскольку именно на Дальнем Востоке концепция Пути обрела особую значимость, кристаллизовавшись и трансформировавшись, в некоторой мере, в цивилизационную сущность, следует сказать о ней хотя бы коротко, но особо — не пытаясь при этом «отобрать хлеб» у многочисленных специалистов в области восточной философии и комментаторов классических трудов.

Итак, иероглиф до или мити обозначает «путь» и является одной из опорных категорий всей дальневосточной религиозной и философской традиции, и это в значительной степени определяет сложность его истолкования. Разные религиозные и философские направления понимают до далеко не всегда одинаково. Более того, даже в рамках одной школы разные мыслители вербализовывали его со значительными разночтениями, нередко эскалируя до высот космического агностицизма. Действительно, до, как основную дальневосточную философскую парадигму, вряд ли возможно определить однозначно, или хотя бы так немногозначно, как это можно сделать в отношении многих категорий европейской философии. Потому стоит, вероятно, лишь в самых общих словах сказать, что это некоторая наиболее первичная категория, Верховный разум божественного бытия, выраженный в эволюционном развитии микрокосмос, оставив достижение более конкретного понимания данной категории каждому адепту в отдельности.

«Идеальные самураи» прошлого считали, что формирование характера человека происходит в процессе познания им до как изначальной Верховной сущности, Великого закона природы, Высшей абсолютной реальности, когда из гигантского Пути рождается феноменальный, особый для каждого человека, мир. В соответствии с этим считалось, что до способно, как первичная субстанция, пробуждать в человеке нечто «ценное», понимаемое лишь инстинктивно, мистически. Именно это позволяет индивидууму становиться причастным к великой цели. Такое понимание до, согласованное с теориями буддизма (прежде всего, школы дзэн, хотя и не толыю), с их концепциями мгновенного, внезапного просветления сатори, осознания себя частью Вселенной, пробуждения в себе будды, и, как результат, способности реагировать на всё происходящее единственно верным образом, было особенно характерно для японского восприятия учения китайского неоконфуцианского философа Ван Янмина. В Стране восходящего солнца, как мы помним, оно стало особенно популярным под названием Оёмэй или ёмэйгаку. Приверженцы ёмэйга-ку, а ими были практически все великие самураи — авторы консервативной революции Мэйдзи Исин, считали, что знание — это основа жизни, но знание для них означало способность действовать, а не размышлять.

Целью и сутью обучения воинским искусствам является достижение и соприкосновение каждого индивидуума с до, то есть слияния единичного с целым. В философском аспекте толкования будо его составная часть — до имеет характер образующего идеала, начала, без которого эти искусства невозможны. При этом по отношению к различным историческим периодам слово будо использовалось (и продолжает широко использоваться сегодня) в очень различных контекстах — то для обозначения политики и военного дела в целом—гундзи иппан , то в значении бусидо, то для обозначения единого комплекса будзюцу и бусидо.

В современном мире традиция будо японских школ боевых искусств является больше культурно-историческим феноменом, нежели системой обучения тотальному бою. Как и многие другие различные духовно-религиозные практики Японии, такие как каллиграфия-сёдо , чайная церемония-тядо , искусство оранжировки цветов-кш)о , ставящие своей основной целью достижение высшей духовной гармонии через изменение состояния сознания, школы воинских искусств преследуют те же идеи постижения Пути. Бутоку — Воинская Добродетель является при этом основой гармоничного воспитания воина, формируя в нём благие качества через занятия воинскими, и не только, искусствами в сочетании с глубоким философским пониманием сути будо. В контексте вышеприведенных представлений о будо бутоку является «правильным» путём соединения для адепта будо гражданского и воинского начал — бунбу рёдо. Воинская добродетель—бутоку достигается через глубокое познание боевого искусства и напряженные тренировки, получение должного знания и развитие необходимых навыков, а также (и это неприменное условие!) через воспитание правильного подхода и становление должной системы жизненных, общечеловеческих ценностей. При этом абсолютным правилом является то, что познать искусство и воспитать этот подход возможно только при выполнении главного условия — наличии учителя.

 

Те, кто нас окружает…

Казалось бы, это очень просто: всю жизнь нас окружают учителя, и их преназначение вполне понятно. На самом же деле их истинная роль становится ясна нам только со временем. Учителя изменяют наше сознание и возвращают нас к счастливому состоянию — это и есть передача от сердца к сердцу, то, что в Японии называют исин дэнсин В процессе обучения боевым искусствам нам посчастливилось получать наставления от фамильных наставников традиционных школ дзюдзюцу, таких как Синдэн-рю Сингэцу мусо янаги-рю Сибукава ити-рю (Мусо тисин-рю хэихои целого ряда других. Все они очень разные люди, представляющие разные стили и техники, но есть то, что всех их объединяет. Они могут по-разному воспринимать вопрос традиции, но наиболее ценной и для них и, конечно же, для нас является духовная передача, так как это передача кё — «того, что не видно», что «скрыто от глаз», что является «пустотой», но обязательно присутствует в любой японской традиции, создавая сложный колорит техники и духа, и без чего будо превращается в спорт. Сегодня нет секретных техник, нет чего-то такого в будо, что нельзя было бы показать даже новичку, надеющемуся узнать «тайный удар бакаяро». Но те, кто хотят увидеть в будо что-то необычное, то, что поможет им сразу и легко победить, не понимают, что в настоящем будо главное — дух, а его разглядеть может лишь тот, кто хорошо представляет себе, что это такое, кто имеет не только опыт работы в додзё, на татами, но и понимает философскую суть техник.

Как нам кажется, основной проблемой, которая возникает при этом у последователей различных боевых искусств, является недостаток информации по изучаемой ими проблематике, особенно когда они не изучали боевые искусства в Японии, внутри самой школы, где имели бы возможность воспринимать не только технические разделы, но и сложную систему взаимоотношений и культурных традиций, и, самое главное, им мешает неспособность анализировать и систематизировать эту информацию. Особенно характерна данная проблема для восприятия так называемых «старых школ» — корю дзюдзюцу—цветистого и разнопланового боевого искусства Японии, менее всего подвергшегося реформации.

Древнее дзюдзюцу ставило целью достижение полного контроля над врагом. Победить в схватке, как с использованием оружия, так и без него, было первостепенной задачей средневековых воинов. Поэтому наиболее воинственная часть феодальных правителей древней Японии, готовясь к критически важным для них битвам, была крайне заинтересована в обучении своих воинских формирований закрытым от посторонних системам дзюдзюцу. Эта историческая тенденция создала уникальную модель развития определенной формы борьбы в соответствии с географическими и другими особенностями феодальных кланов.

В общих теоретических принципах дзюдзюцу используются законы кинематики движений, основанные на максимально эффективном использовании силы, и также принципы военной стратегии, заимствованных у китайских классиков. Они используются при отработке боевых приемов и навыков группового взаимодействия, которые в конечном счёте объединяются в сложную и замысловатую комбинацию оборонительных и наступательных методов в различных условиях. Обратимся в связи с этим к изданию под названием «Новый учебник по дзюдо, дарующему свободу убивать и оживлять» (Сак-кацу дзидзай дзюдо син кёхан), которое использовалось в процессе обучения в отделениях Дай Ниппон Бутокукай, и с уже существующим переводом которого на русский язык мы настоятельно рекомендуем ознакомиться нашим читателям.

Пусть вас не смущает слово «дзюдо» в названии учебника. На разных исторических этапах оно нередко использовалось как синоним дзюдзюцу. Помимо различных технических приёмов, большую часть книги занимают вопросы ведения боя в особых условиях, принятые в стилевых направлениях дзюдзюцу Кито-рю и Синно синдо-рю , а также извлечение из «Буё хикэцу дзё» («Выписки сокровенных секретов о делах военных»). Речь идёт о применении разнообразных техник при ведении боя на горном склоне, в лодке, на деревянной или каменной лестнице, при солнечном или лунном свете, во время поединка внутри дома, рассматриваются другие методы достижения победы, разработанные специально для использования в этих затруднительных ситуациях. Кроме того, там же даётся краткий анализ ситуационных вариантов жизнеобеспечения в целях ограждения себя от внезапного нападения. К этому разделу относились, например, правила размещения на ночлег в гостинице во время путешествия, перемещения пешком ночью, выхода и входа через двери и так далее.

Даже по этой небольшой характеристике можно увидеть, что дзюдзюцу периода Мэйдзи, когда и был составлен данный учебник, в своей основе уже не имевшее столь большого практического влияния на обучение воинских формирований, сохранило основу комплексного боевого искусства, объединявшего систему навыков жизнеобеспечения, выживания, рукопашной схватки как с оружием, так и без него, а также методы военной стратегии, основанные на их функциональном применении в различных типовых ситуациях.

Чтобы понять феномен формирования технической базы древних школ дзюдзюцу, заглянем в техническую программу одной из них — Такэноути-рю Техническое наследие школы фактически представляет собой зашифрованную легендарную летопись воинских странствий — муся сюгё. Она фиксирует процесс того, как патриархи школы, путешествуя по разным провинциям Японии, встречались с различными мастерами воинских искусств и, побеждая в смертельных поединках с ними, оставляли предания, описания боёв, формируя технический арсенал школы, иногда даже давая техникам названия поверженных ими противников. Так, например, появились Гэмба домэ-но кото — «приём, которым был повержен Гэмба», Накамура домэ-но кото — «приём, которым был повержен Накамура», и многие другие.

Рассматривая эффективность древних школ, не надо лукавить, перенося реальности эпохи древних воинов с её сложной иерархической системой, социальными и религиозными особенностями и образовательным уровнем, на наше время. Это не только вредно и опасно (в том числе для здоровья), но и попросту глупо. Нам пока не приходилось встречать японских мастеров древних школ, горячо доказывающих их боевую эффективность в отношении других стилей. Для них это в большей степени историкокультурная традиция воинской доблести Японии, переданная из глубины веков и завещанная им по семейной преемственности или же по стилевой генеалогии—дэнсё . К слову сказать, большинство биомеханических принципов, которые вкладывались в технические методы старых школ и которые до сих пор можно наблюдать при обучении, весьма спорны, так как в основе технических требований лежал жёсткий принцип передачи техники без изменений. Естественно поэтому, что многие мастера, прожившие большую жизнь в будо, отмечают возросший технический потенциал и техническую эффективность современного видения боевого искусства. Их видение процесса продвижения в бутоку, основанное на строгой преемственности традиции, можно сформулировать в коротких и четких правилах:

• Старое даёт нам уверенность, а новое ведёт к победе.

• Побеждают не школы, а мастера.

• Нет смысла создавать легенды о школах, дошедших до нас через века. То, что они существуют, уже само по себе достойно легенд.

• Нежелание пойти немного дальше своего «Я», расширить свой взгляд на мир ограничивает человека рамками системы, рамками того образного восприятия, которое он сам себе создаёт. Гора Фудзи очень велика, её видно за сотни километров, но если смотреть на неё даже из-за небольшого дерева, её не узреть.

• Расширение восприятия через развитие тела в будо должно воспитывать высокое духовное начало.

• Истина — это вызов самому себе, постоянное движение, живое, а не застывшее.

• Чтобы уяснить достоинства будо, следите за истинным духом, следуйте ему на своем Пути.

• Помните о том, что настоящий мастер воинских искусств должен быть не только выдающимся бойцом, но и, что более важно, — целостной личностью, гармонично сочетающей в себе высокие морально-этические качества и воинское мастерство. Ибо там, где отсутствует мораль, сила легко превращается в насилие. Идеальный, с точки зрения канона воинского мастерства бугэй, мастер должен понимать пользу, которую он приносит своим мечом.

Изучая эти правила, следуйте им, а мы расскажем ещё об одной важнейшей и старейшей составляющей истинных японских воинских искусств.

 

Будо и синто

Как только любой человек входит в настоящее, «правильное» додзё, а не приспособленный для занятий единоборствами спортивный зал, первое, с чем он там сталкивается, оказывается синто—традиционная японская религия. Говоря об этом, мы должны помнить, что сегодня синто является той частью традиционной японской культуры, восприятие которой сильно ограничено по субъективным мотивам. Проще говоря, синто имеет очень плохой имидж за пределами Японии, прежде всего, в Китае и Корее, где ассоциируется с захватнической идеологией. Да и в самой Японии далеко не все способны принять даже саму возможность обсуждения синто за пределами страны. Причина этого проста, и её исчерпывающе и точно сформулировал видный синтолог, учёный и священник-каннуси Сонода Минору: «Стоит только заговорить о синто, как немедленно всплывает термин кокка [государственное] синто. Такой образ синто, как мне кажется, безусловно, существует, и у многих вызывает чувство протеста. Послемэйдзийское синто огульно именуют “государственным”. Самый термин “государственное синто” был впервые использован после войны Штабом оккупационных войск. Раньше в Японии о нём и не слыхивали. Однако в сущности “государственное синто” существовало. Попросту говоря, синто время от времени оказывалось связанным с национализмом. В известном смысле дело доходило даже до ультранационализма, и синто, видимо, посчитали причастным к этому процессу. Нельзя отрицать, что синто изначально была присуща некая разновидность национализма… Политика того периода, который связывают с “государственным синто'”, отнюдь не была желательной для синтоистских храмов, ибо ввиду этой политики значительные масштабы приобрело такое явление, как отчуждение людей от местных коми и синтоистских храмов. Достойным сожаления фактом является и то, что в условиях, когда синтоистские храмы были наделены функцией сплочения народа под эгидой государственной администрации, Япония перешла к военной структуре, в связи с чем эти храмы сделались местом пропаганды “лояльности и патриотизма”».

Как мы помним, стремление сочетать будо, синто и эту самую пропаганду было характерно для предвоенного Бутокукай, что нанесло Обществу серьезный урон, но оно было проанализировано и осознано им после войны. Отличие же современного Дай Ниппон Бутокукай от спортивных федераций и клубов будо заключается в том, что эта организация не стесняется воспринимать историю и культуру Японии во всём её многообразии. Современное Общество Воинской добродетели Великой Японии считает естественным методичное изучение и правильное понимание японских будо через глубокое осознание первичности синто в японской цивилизационной модели, её влияния на менталитет японцев и на историю создания классических воинских единоборств. А в том, что такое влияние было, есть и будет, нет никаких сомнений.

Членам Дай Ниппон Бутокукай из самых разных стран, в том числе из России, ежедневно приходится сталкиваться с теми или иными нюансами культуры синто в додзё—для них чрезвычайно важно соблюдать классические ритуалы, способствующие процветанию духа будо. В Японии занятия без четкого и правильного исполнения таких ритуалов (именно ритуалов, а не бессмысленных поклонов «южной стене гимнастического зала», вызывающих лишь тревогу правоохранительных органов), без почтительного отношения к воинской традиции просто немыслимы. В то же время ДНБК не является религиозной организацией и не ставит своей задачей пропаганду синто—нам хотелось бы, чтобы все последователи бутону, а особенно те, кто интересуется деятельностью Общества, это ясно понимали.

Уже вскоре после начала работы представительства ДНБК в России мы были вовлечены в процесс более серьёзного рассмотрения влияния синто и всей традиционной японской культуры на будо, в обсуждение различных аспектов этого двустороннего взаимодействия. Вовлечение было инициировано японской стороной: летом 2005 г. официальному представителю Дам Ниппон Бутокукай в России А.Д. Арабаджиеву было передано приглашение принять участие в симпозиуме, посвященном изучению различных аспектов боевых искусств. Автором идеи симпозиума выступил глава Синто покусай гаккай (Международного научного общества синто, МНОС), один из последних учеников основателя айкидо Уэсиба Морихэи Умэда Ёсими.

Соглашаясь на участие в симпозиуме, мы отчётливо понимали, что интерес к взаимосвязи синто и будо, если и существует сегодня, то лишь в очень неявной и сознательно низведённой к дилетантскому уровню форме. Это вызвано своеобразной «фантомной болью» стран — участниц Тихоокеанской войны, в первую очередь Японии и США, полученной ими от столкновения с идеологией кокка синто, служившей обоснованием «особой роли» Японии и её милитаристических притязаний в период «солнца и стали». Но всё же думается, что сегодня, спустя почти 70 лет после окончания войны, настало время, когда мы можем и имеем право рассуждать о роли синто в будо совершенно свободно.

Как верно заметил ещё один участник нашего симпозиума профессор Международного университета Акита и автор первого фундаментального исследования в отечественной истории, посвящённого восточным единоборствам «Кэмпо. Традиция воинских искусств», А. А. Долин, «в мировой литературе по воинским искусствам принято за аксиому утверждение, что религиозную доминанту и основу военной подготовки самурайского сословия в Японии составлял дзэн-буддизм. Отсюда как бы само собой вытекает, что именно это учение и исповедовали все мастера воинских искусств — буд-зюцу. В действительности же источником воинского духа, началом и концом воинской стези для истинного самурая было, бесспорно, учение синто с его культурой “отечественных” божеств, покровителей и защитников края Ямато, с его почитанием предков, из которого произросло родовое и клановое устройство самурайского общества. Духи предков и синтоистские божества во главе с Аматэрасу-омиками и Сусаноо-омикото определяли бытие самурая, к какой бы буддийской секте он ни принадлежал. Синтоистские верования составляли тот фундамент, на котором начиная с VII в. (задолго до широкого распространения дзэн) строилось и надстраивалось величественное здание японского буддизма. Не будь синто, сам буддизм на японских островах, вероятно, имел бы иную историю». Само название религии — синто состоит из двух иероглифов: «син» или «коми» — «божество», и хорошо всем знакомого «то» , означающего «путь». Таким образом, дословный перевод синто — «путь богов». Синто возникло в результате объединения верований, распространённых в отдельных местностях Японии, вокруг культа, который сложился в центральной провинции Ямато и остаётся самым тесным образом связан с божествами — легендарными предками императорского дома.

Если верить разнообразным и довольно многочисленным мифам, включая сюда «священные писания» синто — «Кодзики» и «Нихонги», то создание многих школ боевых искусств связано с актами мистического озарения или духовной передачи знаний от божеств в период совершения молений и аскетической практики в синтоистских святилищах или в других местах почитания коми — как, например, на горе Курама, о которой мы упоминали в предыдущей главе. Согласно Хонтё бугэй сёдэн  — «Краткому изложению истории воинских искусств», примером тому может служить традиция школ, ставших основой синбу — «божественных воинских искусств» — Катори синто-рю itt/jft) — «Школы божественного пути храма Катори», посвящённой воинскому божеству Такэмикадзути-но коми и Касима синто-рю — Ш'Ж) — «Божественной школы храма Касима», посвященной духу-воину Фуцунуси-но коми. Интереснейшие и глубокие исследования на эту тему, к которым мы вас и отсылаем, также выполнены А.М. Горбылевым.

С храмом Касима-дзингу легенды связывают создание древнейшей школы фехтования Касима-но тати («Меч храма Касима». Согласно преданию, она появилась благодаря синтоистскому священнику Кунинацу-но Махито, якобы являющемуся потомком божества Кунинацу-но Осика-но микото и первопредком рода Накатоми-Фудзивара — ближайших родственников японской императорской династии. А вот, например, о Хая-сидзаки Дзинсукэ Сигэнобу легендарном создателе иайдзюцу, рассказывают, что он постиг искусство мгновенного извлечения меча с последующим ударом в период суровых тренировок и интенсивных молений божеству Хаясидзаки-мёдзин. «Синтоистские божества становились покровителями наиболее влиятельных самурайских школ кэндо и дзюдзюіф, таких как Катори синто-рю, Араки-рю, Асаяма итидэн-рю, Мусо-рю, Синсин-рю, Ёсин-рю, Кураку-рю, Итин-рю, Тэнсин синъё-рю, Рёи синто-рю (конкурировавшей, кстати, впоследствии с мастерами дзюдо, питомцами доктора Кано, на решающем турнире) и многих других. Нередко и центры этих школ были расположены при синтоистских святилищах».

Но далеко не всегда первоисточником передачи традиции являются известные синтоистские или буддийские божества. Можно привести множество примеров, когда традиции той или иной школы легендарно восходят к различного рода необычным существам или духам, имеющим облик монахов (синсо), демонов (онибито), человеко-птиц (тэнгу), чертей (они), водяных (каппа), обезьян (сарубито), отшельников (ямабуси) и других существ, принимающих чужой облик (обакэ). Так, о создании одной из известных школ иайдзюцу — Кагэ-рю легенды рассказывают следующее. В возрасте 36 лет Айсу Икосай Хисатада затворился для молитв в пещере Удо в Никко, где к нему явилось местное божество-ками в образе обезьяны, которое раскрыло ему секреты воинского искусства. Ками передал самураю тайную рукопись, в которой описывались принципы боевого искусства. После этого события мастер открыл собственную школу и назвал ее Кагэ-рю. Родоначальником же школы Мусо дзикидэн-рю считается монах Икэйбо Тёхэн, живший на горе Ообаяси-яма в провинции Ямато, который получил секретную традицию воинского искусства от ками-каппа по имени Тэнсинсё. Исследователи считают, что это была первая школа борьбы в доспехах— ёрои-кумиути , и поэтому этого монаха называют великим основателем (дайсо) ёрои-кумиути.

Существует также предание о том, что основатель старейшей школы дзюдзюцу Такэноути-рю коси-но ма-вари Такэноути Хисамори удалился в лесную глушь на гору Санномия с целью предаться сугё — суровым тренировкам, моленьям богу Атаго, которому он поклонялся, и голодной аскезе. На тридцать седьмой день подвижничества перед глазами Хисамори по воздуху стали носиться дорожные посохи, соломенные шляпы и другие предметы из облачения горных отшельников ямабуси. Вдруг из ниоткуда появился один из ямабуси и сказал: «Ты всегда любил воинскую доблесть и, будучи слабосильным, стремился научиться одолевать сильных, ты обратился за помощью ко мне, и я явился, чтобы исполнить твое желание».

Не следует, как нам кажется, излишне буквально понимать такие легенды, тем более, что вся документальная история японской воинской стратегии выстроена на классических китайских канонах, а великий Сунь-цзы, создатель «Искусства войны», писал: «Упреждающее знание нельзя получить от демонов и духов, нельзя получить из явлений или небесных знамений; оно должно быть получено от людей, ибо только оно есть знание подлинного положения противника». Тем не менее уникальная особенность — синтез общевосточной культуры и такого традиционного японского начала как синто, позволяет японцам с легкостью из поколения в поколение передавать, например, историю о том, что ямабуси якобы и обучил Такэноути Хисамори приёмам торитэ — захватам рук и коси-но-мавари — в данном случае приёмам боя коротким мечом или ножом. Вообще, к секте ямабуси — убедительному примеру синтоистско-буддийского синкретизма — возводят свою родословную многие школы боевых искусств Японии, но это отдельная и большая тема. Отметим только, что стремление перенести легенду в реальность, повторить удивительные свершения воинов прошлого и получить божественное озарение характерно для некоторых мастеров воинских искусств и сегодня. Наибольшую известность среди современных адептов будо снискали отшельнические подвиги двух знаменитых мастеров: Уэсиба Морихэи и Ямагути Гогэн.

Первый «провел четыре года на горе Аябэ в неустанных упражнениях духа и плоти, заполняя досуг беседами с преподобным Дэгути [Онисабуро]. При этом синкретические идеи синто Дэгути сформулировал в трёх поучительных заветах своей секты:

1. Наблюдая явления природы, постигнешь сущность Единого истинного божества.

2. Наблюдая непрестанные превращения в природе, постигнешь ки Единого истинного божества.

3. Наблюдая психику животных и людей, постигнешь душу Единого истинного божества.

Доктрина секты Омото-кё предусматривала самосовершенствование на различных путях, в том числе и на пути воина, и в период своей четырехлетней аскезы в горах Уэсиба полностью следовал ее заветам. Изучение классической китайской философии, теории воинских искусств и канонов синто в сочетании с внимательным наблюдением за живой природой вкупе с практикой буддистско-синтоистской йоги в конце концов и привели Уэсиба Морихэи к созданию его учения о концентрации жизненной энергии (айки).

Второй — легендарный Ямагути Гогэн, создатель современного каратэ Годзю-рю, был убеждённым приверженцем синто. Человек шубою) религиозный, Ямагути в зрелом возрасте пришёл к созданию динамичного каратэ на основе слияния идей индийской и даосской йоги, дзэнбуддизма и синто. Жизнь отшельника укрепила в нём веру в божественные силы природы — коми. В его философии нашли отражение исходные постулаты синто: «человек подобен зелёной траве» и «человек продолжается во Вселенной». Ямагути считал синто основой всех исконнояпонских воинских искусств и уделял много внимания отправлению синтоистских ритуалов. Он пропагандировал Годзю синто как философскую базу своей школы и требовал от учеников проникновения в суть синтоистской доктрины бытия. Одновременно он усиленно занимался дзэнской медитацией и увлекался оккультной стороной буддизма. Как писал об этом А.А. Долин, «вполне очевидно, что и в Новейшее время синтоистско-буддийский синтез в сочетании с конфуцианской системой этического воспитания остаётся основой будо, воплощая саму суть многовековой целостной традиции физического и духовного самосовершенствования в Японии».

Конечно, своеобразная «апелляция» к богам синтоистского пантеона в японской культуре не была новацией мира будо. Ранее «именно к синтоистским божествам в первую очередь обращались за помощью оружейники, создатели уникальных доспехов и непревзойдённых мечей, считавшихся “душой самурая” отнюдь не в буддийской, как принято об этом думать, но в синтоистской трактовке этого понятия. Начало работы оружейника сопровождалось торжественным ритуалом очищения (мисоги и дсараи), поклонением синтоистским божествам и духам предков, часто — покровителям рода или профессии, напрямую не соотносящейся с воинскими искусствами. Ещё более торжественного ритуала требовало завершение работы». В сегодняшней Японии даже в далеких от будо областях в этом смысле мало что изменилось. Те же коми, что покровительствовали когда-то кузнецам, почитаются, например, в автомобильной корпорации «Тойота» — сегодня не меч, но автомобиль стал «душой» сараргшана [109]Клерк, офисный работник в Японии.
.

При этом, хотя ныне существующая классическая традиция будзюцу сама по себе по политическим причинам не считается религиозной или делающей особый акцент именно на синто [110]О духовных составляющих будо мы еще надеемся поговорить более подробно, а пока адресуем читателей к книге И. Нитобэ «Бусидо» и другим материалам по синто из нашего списка литературы, в которых эта тема освещается более подробно.
, она уважительно относится к различным формам церемониального начала, называемым хараи-но ги — религиозным ритуалам очищения перед началом тренировки или официального события, или мисоги — очищения духа. Этими церемониями в будо подчеркивается важность чистоты разума и духа, а также единства с природой и вселенной, необходимость правильного ментального настроя, отсутствия агрессивности, возносится молитва о добрых намерениях, безопасности и успехе для всех.

Любопытно и странно для неяпонцев, что, в отличие от других религий, синто не содержит чётких моральных установок. Как ни шокирующе это звучит для европейцев, но место привычных для нас представлений о добре и зле здесь занимают понятия чистого и нечистого. Если человек «запачкался», то есть, в нашем понимании, совершил нечто неподобающее, он должен пройти через ритуал очищения. С точки зрения синто, речь не идет о каком-то абсолютном ответе, а скорее о полноте всеобъемлющей истины — во всём её противоречии. Вот что писал об этом Л. Хэрн: «Явно уязвимое место этой доктрины [синто] заключается в учении, что не следует бороться со злыми духами — учение, которое должно вызывать особенно глубокое отвращение у римско-католического чувства. Но между злыми духами христианского и синтоистского вероучений существует громадная разница. Злой “ками” есть лишь дух дурного человека, и не рассматривается в качестве абсолютно дурного, раз есть возможность склонить его на милость. Представления о беспримесном, абсолютном зле не существует на Дальнем Востоке. Абсолютное зло безусловно, чуждо человеческой природе, а поэтому невозможно у духов людей… Синтоизм — самая непосредственная из религий, и потому во многих отношениях — самая рациональная. Она рассматривает страсти не непременно в качестве “злых самих по себе”, а злых лишь в зависимости от причин, условий и степени, в которых им предаются… Пессимист не мог бы обратиться в чистый синтоизм, это учение оптимистично, и всякий, кто питает хорошее мнение о человечестве, не будет сожалеть, что идеи непримиримого зла в синтоизме не существует».

Как это выглядит на практике? Известно, например, что японский архипелаг гораздо больше других частей планеты подвержен воздействию природных катаклизмов — от разрушительных тайфунов до опасных землетрясений, которые происходят каждый год. С точки зрения синто, японцы считают землю частью плавающего мира преходящей, эфемерной природы, получающей от Высшей сущности энергию самовосстановления и вечной трансформации. Вне зависимости от того, насколько колоссальны могут быть эти природные катастрофы, они рассматриваются как форма очищения — мисоги и как природная сила самопреобразования. Это не умаляет бед и горя, которые эти катаклизмы могут принести, но заставляет разум отчасти смириться с их неотвратимостью.

Современные японцы воспринимают синто как совокупность национальных обычаев и традиций, и обряды синто в большинстве своём не рассматриваются как проявление акцентированной религиозности. Синто не требует фанатичного религиозного поклонения и не является предметом сакрализации для неяпонцев. В соответствии с традицией синто, все японцы уже по факту своего рождения являются синтоистами — точно так же как неяпонцы не могут ими стать ни при каких обстоятельствах. Это исключительно важное положение устраняет саму возможность возникновения религиозного конфликта, как на внешнем уровне (в Японии известен только один факт религиозной войны — в начале проникновения в эту страну буддизма), так и на приватном — человек иной веры может свободно посещать храмы синто, исполнять синтоистские обряды, воспринимая их как часть той или иной культурной традиции и не беспокоясь о том, что, участвуя в иной религиозной традиции, он предаёт свою веру. Это так же невозможно, как любому из нас стать марсианином, сколько бы фантастических книжек о войне миров мы бы ни прочитали и какими бы джедаями себя ни воображали.

Однако каким образом и что современный будока может извлечь из духа синто, который, как мы убедились, тесно связан с классическими боевыми искусствами? Не надо быть последователем синто, чтобы оценить важность простого духовного опыта. В отличие от привычных религии Запада, в нем не существует догм, заповедей, заветов, сложных текстов, которые надо читать и понимать (хотя хороших книг о синто написано немало). Дух синто — это всё то, что вы сами чувствуете в своей душе, в природе, в том, что вас окружает в связи с японской культурой. Для японца важной становится ваша связь со всей духовной энергией в земном мире и вне его. Люди вокруг нас, предки, родители, супруги, родственники, друзья, коллеги, учителя, наставники, животные и даже неодушевленные предметы, такие как камни, деревья, мох, реки, водопады, океаны, горы — всё, что есть в природе, может стать вашей духовной семьей, духовным домом. Синто в самом древнем своём варианте не провозглашало ни алтарей, ни храмов для поклонения коми, ибо коми может оказаться во всем. Всё в нас, и всё — вокруг нас. Согласно традиции будо, войдя в додзё и оказываясь перед зеркалом алтаря — камидза , следует глубже заглянуть в самые потаённые уголки собственной души. Зеркало камидза отразит чистую правду, тени тщеславия и поиска выгоды. Не следует искать в этом религиозный смысл. Последователь учения лишь оказывает таким образом уважение традициям и духовному наследию всех почитаемых в додзё людей — тех, что были до нас и будут после нас, пытается понять свою душу, успокоить свой разум, сделать его спокойным, ровным и отражающим реалии мира, как зеркало.

При том, что синто часто носит камерный, интимный характер, существуют и масштабные церемонии, связывающие будо и синто в единое целое. Так, например, во время проведения Бутокусай рано утром перед началом официальных демонстраций сотни делегатов приходят в храм Хэйан-дзингу и участвуют в церемонии мисо-ги. Перед входом в храмовый комплекс все совершают омовение в специальной ёмкости тэмидзуя — только омыв руки и прополоскав рот, можно будет обратиться к богам. Вслед за тем, как священник—каннуси выполнит ритуал обращения к коми, наиболее почитаемые ханси демонстрируют различные ката непосредственно у главного алтаря, затем всем преподносят ритуальное сакэ (также любимое коми), после чего весь день, пока не завершится церемония, вообще не рекомендуется пить. По завершении ритуала очищения все участники направляются к Павильону Воинской добродетели — Бутокудэн, в котором и происходит непосредственно фестиваль. Перед его началом исполняется ещё один ритуал, о котором уже упоминалось, хараи-но ги, в ходе которого старейшие и наиболее почитаемые наставники боевых искусств демонстрируют ката своих школ.

Хотя Бутокудэн является частью большого синтоистского храмового комплекса Хэйан-дзингу, духовный центр Дай Ниппон Бутокукай, как мы помним, после войны был переведён в буддийский монастырь Сёрэн-ин. Храм относится к близкой к традиции ямабуси буддийской школе Тэндай, которая сегодня исповедует синто-буддийские учения санно-синто и рёбу-синто, рассматривающие синтоистские божества как проявления космического буд ды Дайнити, пронизывающего всю Вселенную. Божественным сокровищем и признанным национальным достоянием Японии является находящаяся в главном алтаре храма статуя Фудо-Мёо — одного из воплощений Дайнити, его слуги, традиционно изображаемого на фоне языков адского пламени с мечом в одной руке и верёвкой в другой, готового спасти и наставить на истинный путь тех, кто по неведению движется к духовной пропасти, и даже сгореть вместо грешников в аду.

В 2002 г. во время 2-го всемирного Бутокусай, при встрече с настоятелем монастыря принцем Хигасифусими Дзиго нам была передана О-Фуда (ритуальная дощечка с символом духа покровителя) Фудо-Мёо, которая вместе с О-Фуда создания и инициации школы находится теперь в камидза Кёдзицу дзиссэн будо додзё. Эта церемония сопровождалась «разделением духа» божества при его передаче на новое место — по аналогии с огнём, который остаётся тем же пламенем, на сколько бы частей его ни делили.

Не раз нам приходилось наблюдать и участвовать ещё в одном ритуале, проводимом в Дай Ниппон Бутокукай — церемонии Фудокэн («меч Фудо-Мёо»). Она выполняется как для очищения и усмирения мятежного духа, в том числе в додзё, так и при инициации получения званий ДНБК — рэнси, кёси и ханси. Интересно, что боккэн, с помощью которого отправляется ритуал, принадлежал знаменитому фехтовальщику средневековой Японии Миямото Мусаси. Меч в данном случае отождествляется с синтай — «телом бога», то есть предметом, замещающим коми и, по поверью, обладающим всеми чудесными свойствами этого божества. По настоянию совета директоров Дай Ниппон Бутокукай аналогичный ритуал проводится и в московском додзё Кёдзицу дзиссэн будо, но не мечом ( боккэн Миямото, разумеется, остается в Японии), а веером с каллиграфией, выполненной настоятелем Сёрэн-ин Хигасифусими Дзиго.

Духовный мистицизм синто всегда присутствует в общем смысле понимания традиционного обучения боевым искусствам, где роль наставника в боевом искусстве сродни роли синтоистского священника каннуси. Мастер будо, так же как и синтоистский священник, является проводником, соединяющим дух ушедших мастеров для передачи их духовного и технического наследия своим ученикам. Таким образом, вся передача традиций каждой конкретной школы как бы освящается высшими силами и становится высшим приоритетом её последователей. Возможно, в этом кроется главная духовная причина жизнестойкости воинских искусств Японии. Некоторые ханси Дай Ниппон Бутокукай, главы фамильных школ, одновременно являются и каннуси местных храмов (например, вице-президент ДНБК ханси Миура Хидэфуса Такэюки, 10-й дан иайдо, служил священником одного из святилищ в Осаке). Естественно, что при этом в обучении будо присутствует ещё какая-то часть религиозных практик. При внимательном наблюдении за демонстрациями воинских искусств в Японии можно заметить, как представители тех или иных школ проводят мистические ритуалы кото-дама (душа слова) с целью защиты или непосредственно перед выступлением выполняют замысловатые движения руками, «выстраивая оборону» девятью магическими решётками. Так что хотим мы этого или нет, осознанно или не осознанно, но древняя традиция синто переходит к нам вместе с традицией передачи будо, как переходит она ко всем, кто практикует любые классические японские виды искусства, даже к любителям оригами, которое в традиции главного синтоистского храма — Исэ-дзингу— служило одним из способов усмирения души. Синто, во всём его противоречивом многообразии, по-прежнему остаётся гарантией правильной передачи традиции для нас и источником вдохновения и жизненным стимулом для многих японских мастеров новейшего времени — надо только правильно к этому относиться.

 

Духовный центр

Храм Сёрэн-ин, известный также как дворец Авата и являющийся ныне штаб-квартирой Дай Ниппон Бу-токукай, был построен на востоке Киото, у подножия горы Хигасияма в конце XIII в., но его прошлое уходит корнями в более раннюю эпоху процветания императорской столицы — период Хэйан (794—1185). Тогда в стране едва ли не безраздельно царствовали представители двух основных буддийских школ — Сингон и особенно Тэндай. Религиозные объединения последней стали своеобразным государством в государстве и в течение нескольких столетий фактически представляли официальную религию Японии. Основатель школы и ее первый патриарх Сайтё разработал буддийскую доктрину теократического государства, и монастыри Тэндай, возвысившиеся вокруг Киото, стали грозным напоминанием светским властям об ограниченности их влияния на земле и ничтожности — на небе. Не случайно в «Повести о доме Тайра» (Хэйкэ моногатари) — первом «самурайском романе» мировой истории, император-инок Сиракава с горечью восклицает: «Три вещи мне неподвластны: воды реки Камо, игральные кости и монахи с горы Хиэй!» Именно там — на горе Хиэй и находилась основная резиденция патриархов школы Тэндай — монастырь Энрякудзи, а их столичным представительством при императоре Тоба стал Сёрэн-ин.

В знак уважения и признания особого положения храма его настоятелем был назначен сын императора Тоба. С тех пор традиция никогда не прерывалась — главой Сёрэн-ин может стать только близкий родственник императора. Фотографии нынешнего настоятеля — Благородного Хигасифусими Дзиго, его сына — Благородного Хигасифусими Дзико (иероглиф М — «дзи» в буддийских именах настоятелей Сёрэн-ин означает «милосердие») и их сегодняшних Высочайших родственников — императора Акихито и императрицы Митико, сделанные во время посещения храма, висят на стенах монастырских павильонов, украшенных лучшими художниками Японии. Третий по счету настоятель Сёрэн-ин — Дзиэн (MR, 1155–1225), сын канцлера империи Фудзивара Тада-мити, несмотря на то, что при нем учение Тэндай-сю разделилось на четыре основные ветви, снискал себе особое уважение со стороны правящей династии за свое внимание к теоретическому обоснованию укрепления централизованного правления императора (что, впрочем, не спасло империю от прихода к власти самураев, свершившегося именно в то самое время), и за выдающийся вклад в японскую науку. Кисти Дзиэн принадлежит Гукансё—первый академический труд по истории и философии Японии. Близко знавший великих поэтов тех времен — Сайгё, Фудзивара Садаиэ, Дзякурэн — и сам бывший прекрасным поэтом, Дзиэн оставил после себя поэтическую антологию Сюгёкусю («Собрание подобранных сокровищ»), в которой собрано более шести тысяч пятистиший.

Одним из ответвлений школы Тэндай стала чрезвычайно популярная в Средние века, да и в сегодняшней Японии, школа Чистой земли будды Амида — Дзёдо-сю. Дзиэн покровительствовал новому учению и предоставил убежище его основателю — Хонэн и его ученику — Синран. С тех пор каждый глава штаб-квартиры секты Дзёдо — храма Хонгадзи, чтобы быть признанным в этом качестве, обязан пройти своеобразную стажировку в Сёрэн-ин.

Вообще, верность традициям — главная и лучшая традиция Сёрэн-ин. Так, например, семнадцатый по счету настоятель храма и один из сыновей императора Фусими в Средние века стал создателем уникального стиля каллиграфии, объединившего в себе лучшие китайские и японские традиции. Этот стиль и сегодня передается из поколения в поколение настоятелями храма и считается одной из его «визитных карточек».

О своей близости правящей династии Сёрэн-ин напомнил в 1788 г., когда страшный пожар уничтожил императорский дворец и храм стал временной резиденцией едва спасшегося в огне двора. Сам император при этом жил в Кобун-тэй — небольшом павильоне, использовавшемся после Реставрации Мэйдзи (1868) и переезда столицы в Токио в качестве чайного домика. К сожалению, в 1993 г. «традиция» дала о себе знать и тут — как и большинство японских храмов, Кобун-тэй сгорел, но вскоре был восстановлен в первоначальном виде. В 1995 г. глава чайной школы Урасэнкэ в присутствии принца Микаса-но мия провел первую чайную церемонию в обновленном здании. Через десять лет было восстановлено изрядно поблекшее от времени главное сокровище Сёрэн-ин — мандала (буддийское схематичное изображение Вселенной) — дар военного объединителя Японии Тоётоми Хидэёси. В центре мандалы изображен буддаДайнити Нёрай, но вообще Сёрэн-ин — единственный храм в Японии, посвященный популярному в период Хэйан, а ныне практически забытому, будде — Синдзёко Нёрай.

Главный павильон храма был отреставрирован в 1895 г., тогда же, когда совсем неподалеку от него был построен Хэйан дзингу и восстановлен Бутокудэн — главный зал для занятий японскими воинскими искусствами в этой стране. Прямая, как стрела, дорога связала эти храмы, открыв новую эпоху в развитии Сёрэн-ин. Элитный клуб, объединивший лучших мастеров японских воинских искусств, педагогов и философов будо, сразу получил признание императорского дома Японии, и ее главой, как мы помним, был назначен генерал принц Комацу-но мия Акихито.

Его родной брат — адмирал принц Хигасифусими Ёрихито был женат на старшей дочери принца Ивакура Томоми — инициатора и главы беспрецедентной дипломатической миссии японского правительства, известной как «миссия Ивакура», во время которой специально отобранные посланники на протяжении двух лет знакомились с опытом различных стран (в том числе России) в области политики, администрирования, организации армии и флота, подготавливая таким образом модернизацию Японии. У принца и принцессы не было детей, и в 1931 г. император Сева (Хирохито) предложил своему ближайшему родственнику — князю Куни Кунихидэ, приходившемуся внуком дайме Сацумы — Симадзу Та-даёси, на службе которого состоял знаменитый «последний самурай» Сайго Такамори, стать приёмным сыном четы под именем Хигасифусими Кунихидэ.

Спустя 12 лет, приняв имя Хигасифусими Дзиго , принц Кунихидэ стал настоятелем храма Сёрэн-ин и остается им по сей день. Он продолжает великие буддийские традиции храма, сочетая их с самурайским наследием своих предков. С 1953 г. Благородный Хигасифусими Дзиго возглавляет Дай Ниппон Бутокукай, а его сын — Дзико Л,МJ?;) со временем стал вице-президентом этой уникальной организации, к числу членов которой относятся теперь и несколько представителей России. Но принадлежность к какой бы то ни было элите в Японии — не пустой звук.

Настоятель и его сын принимают живейшее участие в делахДай Ниппон Бутокукай, своим духовным авторитетом под держивая и развивая его. Во время Всемирных фестивалей Воинской добродетели—Бутокусай — они обязательно не только приветствуют участников, но и по возможности (все-таки настоятелю почти 100 лет!) наблюдают за всеми демонстрациями техник и духа будо. Ну и, конечно же, получить по окончании выступления приз или специальный подарок из рук глав Сёрэн-ин — совсем особенная и уже испытанная нами честь.