«Черный пояс» без грифа секретности

Арабаджиев Александр Дмитриевич

Куланов Александр Евгеньевич

НЕПОСЛЕДНИЕ САМУРАИ

 

 

Возрождение золотого феникса

Сильнейший психологический стресс, пережитый японцами в результате внезапного для большинства из них поражения в войне, находил порой самые неожиданные проявления. В 1950 г. буддийский монах сжёг один из красивейших храмов страны — «Золотой павильон» Кинкакудзи. Пожар великолепного сооружения можно было считать своеобразным символом крушения прежней Японии, точно так же как и его восстановление в 1955 г. — знаком возрождения и началом строительства новой, совсем иной страны. Но еще прежде, чем над крышей Кинкакудзи поднялось золотое изваяние волшебной птицы Abo — Феникса, произошло воскрешение, казалось бы, вновь, как и в конце XIX в., безвозвратно утраченных боевых искусств.

«Постепенное возрождение занятий всеми дисциплинами началось с того момента, когда в 1947 г. союзные державы решили сохранить некоторые классические будзюцу и создать новую современную дисциплину, тайхо-дзюцу (искусство задержания), в качестве мер по самообороне, необходимых при подготовке японских полицейских для довольно децентрализованной системы охраны правопорядка в Японии. В следующем году кэндо и дзюдо были признаны необходимыми для обучения личного состава правоохранительных органов дисциплинами; и уже переориентированные в сторону спорта эти современные дисциплины стали доступны для широкой публики. Вначале к этим, ставшим спортивными, дисциплинам японская общественность относилась довольно настороженно, и занятия ими не нашли широкого распространения. Однако их популярность стала расти, когда служащие в различных родах вооруженных сил поголовно увлеклись кэндо, дзюдо, каратэ-до и айкидо; многие японские специалисты жили за счет обучения этим дисциплинам», — писал об этом свидетель тех событий Донн Дрэгер.

Процесс запрещения основных японских будо — дзюдо, кэндо, кюдо и каратэ — шёл непросто, и точно так же нелегко решался вопрос их восстановления. До сих пор эта история выглядит изрядно запутанной даже для самих японцев. Основным камнем преткновения в ней служат два момента: насколько серьёзным было это запрещение и какими именно видами будо нельзя стало заниматься. Даже поверхностный анализ имеющихся документов ясно показывает, что сформировавшееся сегодня среди поклонников боевых искусств, как на Западе, так и в самой Японии, представление о «жестоких карательных мерах» против боевых искусств, строжайшем запрещении практиковать что бы то ни было кому бы то ни было, не имеет под собой никаких реальных оснований. Имидж будо, как пострадавшей от послевоенных репрессий части национальной культуры обусловлен скорее виртуальной или психологической, чем реальной, составляющей. Японцы, таким образом, под давлением победившей силы признали свою неправоту, поражение и необходимость «покаяться в грехах». Они лишь исполнили своеобразный ритуал очищения, прежде всего, в своих собственных глазах. Своеобразным, растянутым во времени на многие десятилетия, покаянием стало и акцентирование внимания неофитов, в том числе и иностранных, на тяжёлом ударе, который якобы выдержали японские боевые искусства. Но что же, помимо ритуализированного покаяния, произошло на самом деле? А вот что.

Оккупационные власти в лице Верховного командования силами союзников в Японии (то есть, по существу, командование американским контингентом и лично генерал Дуглас Макартур) запретили лишь преподавание и обучение в школах и университетах кэндо, дзюдо, кюдо и каратэ: «Классические виды спорта, которые поощряют военный дух, такие как кэндо, должны быть полностью удалены из программ. Физическая культура не должна быть связана с сэйсин кёику (духовным образованием)». Эта установка американского командования принципиально важна! Согласитесь: удаление будо из программ обучения в школах и университетах и тотальный запрет единоборств — не совсем одно и то же. Нельзя не отметить, что для российского читателя — любителя единоборств эта ситуация должна быть по-особому понятна, близка и волнующа. Во времена Советского Союза, через полтора десятка лет после самого появления каратэ и вскоре после начала проведения соревнований по этому виду единоборств, история его развития была прервана Указами Президиума Верховного Совета РСФСР № 6/19 и № 6/24 «Об административной и уголовной ответственности за нарушение правил обучения каратэ» от 11 ноября 1981 г. Тогда же было принято и изменение к ст. № 219/1 Уголовного Кодекса РСФСР — об уголовной ответственности за «незаконное обучение каратэ». Через два с половиной года Спорткомитет СССР издал приказ № 404 «О запрещении обучения каратэ в спортивных обществах». И здесь налицо было запрещение преподавания, а не запрет на тренировки, но принципиально важным нам кажется отметить, что в Советском Союзе запрещение преподавания могло повлечь автоматическую, хотя и негласную, ликвидацию практики. Этого не произошло по причинам, которые никак не мог предусмотреть ни Спорткомитет, ни МВД, но это тема другого исследования. Безусловно, в любом случае сложно представить себе тренировку без преподавания и учеников без учителя, но в советском варианте ситуация оказалось особенно сложной. Кризис застиг у нас единоборства на подъеме, когда роль наставника, методики (и без всякого запрещения практически полностью отсутствовавшей) была особенно важна и востребована: нет учителя — нет занятий. Что и говорить: многие помнят, что в те годы любой человек с чёрным поясом казался непревзойдённым мастером, а тренировки порой вели те, кто сам начал заниматься лишь несколько месяцев назад!

В Японии 1945 г. всё выглядело вроде бы очень похоже, но на поверку оказалось совсем иначе. В стране имелось неколько миллионов профессиональных будока, сотни выпускников Будо сэммон гакко (школа прекратила свое функционирование с 1946 г.), которые могли продолжать тренировки, невзирая на запрет, так как эти занятия никак не были связаны с проблемой преподавания в школах или университетах. Обладая довольно высокой квалификацией и продолжая заниматься сами по себе и не будучи, в отличие от бывших самураев начала периода Мэйдзи, зависимыми материально от своих занятий, они сравнительно легко могли пережить запрет и, собственно, именно так и произошло.

Второй, для многих не вполне ясный и сегодня, вопрос относится к видовой сфере ограничения занятий. Запрещено было преподавание всех видов будо, но по одному из них — каратэ — потребовалось особое разъяснение специалистов американского штаба и японских сановников: «Да, каратэ тоже запрещено». Однако классическая современная трактовка той истории изложена в нашем интервью с известным каратэка Танака Тёго: «Традиционные виды японских будо — кэндо и дзюдо — были запрещены тогда оккупационными властями. Американцы, напуганные пилотами смертниками камикадзэ, опасались, что с помощью практики традиционных будо японцы будут поддерживать в себе самурайский дух бусидо, и “закрыли” кэндо и дзюдо… Но вот что интересно: всё это время каратэ оставалось открытым, оно было разрешено, оно существовало!»Сегодня мы знаем, что это не так, — вроде бы запрещено было практически всё, но… как-то нерешительно и, повторимся, сам запрет действовал лишь на преподавание и только в школах.

Ещё одно отличие японской действительности от советской заключалось в том, что японские наставники могли не опасаться, что, преследуя на самом деле за преподавание, например, каратэ, их привлекут к ответственности за, скажем, «изготовление и сбыт порнографии» или за фарцовку, кстати, самый процветающий бизнес в послевоенной Японии. Ну и наконец, совсем уж странным для нас выглядит то, что в период «запрещения» будо практически по всем их видам проводились соревнования. А «запрещённое» дзюдо даже объединилось во Всеяпонский союз, глава которого, сын и преемник Кано Дзигоро, Кано Рисэй обращался к командующему Силами союзников генералу Макартуру с просьбой о разрешении именно преподавания дзюдо и включения его в школьную программу — после запрета не прошло и трех лет! Одновременно очень активно шёл процесс образования ассоциаций, прежде всего, дзюдо и кюдо, проводились соревнования и в других видах будо, таких, например, как айкидо, которое именно после войны начало набирать силу. Начали формироваться и новые, в дополнение к уже зарегистрированным в ДНБК ещё до войны, федерации и клубы каратэ.

В таком случае против кого был направлен запрет? Против обычных японцев? Против школьников и студентов? Конечно’же, нет. Как видно из документов, дискриминационные меры были обращены, в первую очередь, против наиболее одиозных носителей идеологии бусидо, какими они казались американцам тогда, в условиях только что заключенного мира — после долгой и кровопролитной войны, начавшейся вероломным нападением на Пёрл-Харбор. Виновным в области боевых искусств был объявлен не какой-то отдельно взятый их вид — дзюдо или кэндо, или каратэ, или кюдо, и не все виды будо в целом, а конкретная организация — Дай Ниппон Бутокукай. Это было справедливо и объяснимо: как мы помним, американцы с начала войны пристально наблюдали за чётко организованной структурой, в руководство которой входили отставные генералы, принцы, руководители тайных обществ, и идейной базой которой на тот момент служило кокутай — учение не вполне понятное, но известное тем, что на нем основывалась идейная политика ближайшего союзника нацистской Германии, и тем, что оно стало оправданием жестокого завоевания почти всего Азиатско-Тихоокеанского региона. И было уже абсолютно не важно, что практическая опасность Дай Ниппон Бутокукай непосредственно для США никогда и никем в этой стране не была подтверждена — организацию занесли в списки «потенциально опасных», пусть даже допросы её членов и не выявили их принадлежности ни к японской шпионской сети, ни к какой-либо подготовке диверсантов или террористов. Информация же о том, что переел началом занятий кэндока совершают поклон в сторону южной стены додзё, если и выглядела подозрительной, то к факторам прямой угрозы отнести её было всё же затруднительно.

В результате получилось так, что вскоре после оккупации Японии американскими войсками возникла ситуация, когда насущно необходимо было запретить сам дух бусидо, о котором американцы были наслышаны в теории, а на практике столкнулись на полях и морях сражений. Зримым воплощением духа и было признано Дай Ниппон Бутокукай. Но как запретить дух? Американцы попытались (и небезуспешно) хотя бы блокировать его воспитание в следующих поколениях. Для этого и было решено запретить преподавание основных будо в учебных заведениях. Формальная отсылка этого решения к внутрияпонской инициативе была подобрана специально: в американских документах мы находим ссылки на исполнение «п. 4 императорского рескрипта 101».

Нам пока не удалось обнаружить такого рескрипта, тем более, что они не нумеровались и редко разбивались по пунктам. Возможно, речь идет о правительственном указе № 101 1946 г., в соответствии с которым организации, квалифицированные как ультранационалистические, террористические или тайные, должны были представить списки своих членов, а также указать свои источники доходов. В свою очередь, в императорском рескрипте от 1.01 — подготовленном в штабе Макартура обращении императора Сева (Хирохито) к народу 1 января 1946 г., известном как нингэн-сэнгэн и, строго говоря, состоящим из двух рескриптов — «Об устроении новой Японии» и «О восстановлении нации», был, как принято сейчас говорить, заложен определенный сигнал. Принято считать, что в этом обращении император отрёкся от божественного статуса японских правителей, но нас в данный момент интересует другое. Обращение начиналось с цитирования «Клятвы пяти пунктов» — образной «программы» своего правления, которую объявил дед Сёва — император Мэйдзи в самом начале модернизации Японии — в 1868 г. Четвертый пункт клятвы гласил: «Отжившие методы и обычаи будут уничтожены, и нация пойдет по великому Пути Неба и Земли». С некоторой натяжкой, но вполне допустимо будет предположить, что этот четвертый пункт и стал, как сейчас принято говорить, образным, но недвусмысленным сигналом к действию по уничтожению «отжившего обычая» — бусидо. Еще до этого, в октябре 1945 г., через 50 дней после подписания акта капитуляции Японии, штаб Макартура представил японскому правительству меморандум о необходимости запрещения милитаристской и ультранационалистической подготовки и прекращения военного образования. Теперь же, с американской подачи, японцы взяли борьбу со своим национальным духом в собственные руки. Администрация Макартура осуществляла общее руководство оккупационной политикой, отправляя для контроля в штаб 8-й американской армии копии всех директив японскому правительству. Специальный отдел дублировал их в своих указаниях и рассылал для контроля командующим корпусами по всей Японии, которые, в свою очередь, пересылали их в отделы американской военной администрации, контролирующие деятельность админстраций японских префектур.

Безусловно, репрессии в отношении представителей мира единоборств, которые применялись в Японии конца сороковых, нельзя сравнить с теми «мерами воздействия», которые обрушились на наших спортсменов в начале восьмидесятых, когда многие именитые отечественные каратисты попали за решётку по сфабрикованным обвинениям, а как минимум один — по обвинению в преподавании каратэ, но они тоже были. Только коснулись эти репрессии, осуществляемые не одними американцами, как ныне принято думать, а самими японцами, и основным видом которых было увольнение из различных ассоциаций будо, школ и университетов, почти исключительно членов Дай Ниппон Бутокукай [78]Приложение 11.
— да и то скоротечно. «Чистка» системы образования, отмена милитаристского «морального воспитания» началась сразу после начала оккупации (уже упоминавшаяся директива об этом была подписана 30.10.1945 г.), а 15 декабря того же года вышла директива о запрете официальной поддержки «государственного синто», «Кокутай-но хонги» и другой националистической литературы, а заодно и запрет на выставление камидана в общественных местах. Сразу после объявления нингэн-сэнгэн, 4 января 1946 г. было принято решение о «чистке» националистов, к которым, в частности, были отнесены те, кто занимался «военным и полувоенным обучением». Дам Ниппон Бутокукай попало под «чистку», как и очень многие другие организации военно-патриотического толка (всего к декабрю 1951 г., когда процесс повернулся вспять, таких организаций было распущено 233). Из 200 тысяч человек, подвергнутых репрессиям в послевоенной Японии к маю 1948 г., 221 человек были сотрудниками Бутокукай.

Однако обстановка и в Японии и в мире в тот период очень быстро менялась. «В конце сороковых Япония столкнулась с серьезными внутренними проблемами, одной из которых было возрождение националистической идеологии. Крайние националисты своими политическими убийствами и другими жестокостями стремились взорвать установившееся в стране социальное и политическое согласие. Японские полицейские силы, будучи сильно децентрализованы, оказались неспособными противостоять подобным проявлениям насилия, так что главнокомандующий союзных войск издал законодательный акт, направленный против действий всякого рода возмутителей порядка. Но лишь начало Корейской войны в 1950 г. привело к существенному повороту в политике оккупационных войск, которая до того времени была направлена на демилитаризацию и демократизацию Японии». Ключевой в этой обширной цитате из «Современных будзюцу и будо» Донна Дрэге-ра является последняя фраза. Одновременно с победой над Японией Соединённые Штаты начали перелицовку бывшего главного противника в главного союзника. Стало абсолютно ясно, что Японии как врага больше не существует. Изменилось и отношение к проявлениям национализма. Уже в августе 1951 г. в своих правах были восстановлены 2457 «милитаристов и ультранационалистов» различных категорий. Под надзором полиции были оставлены только «самые отъявленные», в том числе уже знакомый нам Окава Сюмэй и последний председатель Гэнъёся Синдо Кадзума, а к 28 августа 1952 г., когда был официально восстановлен суверенитет Японии, из 46 068 националистов под надзором оставались только 208 человек (вскоре и они вернулись к обычной жизни). Естественным образом отпадал и смысл репрессий в отношении главного и традиционного оружия нового союзника — бусидо во всех его проявлениях. Наоборот, стало критически важным научиться использовать это оружие в отношении нового врага — Советского Союза, первое столкновение с которым случилось уже в 1950 г. во время Корейской войны. Вчерашние смертельные противники — американцы и японцы — объединились в борьбе против общей угрозы в лице СССР. Но ещё до этого, как следует из документов, дзюдо и другие виды будо начали проникать в среду военнослужащих оккупационных сил.

«С началом Корейской войны были официально сняты все запреты на занятия как классическими, так и современными дисциплинами, и было вновь открыто общество Бутокукай. Главнокомандующий союзными войсками распорядился, чтобы японское правительство в отсутствие союзных войск взяло на себя обеспечение внутреннего порядка, поскольку войска нужны были на корейском фронте, и создало национальные полицейские резервы. С этой поры и стали беспрепятственно заниматься классическими, а также и современными будзюцу, созданными с целью обучения полицейских, а кэндо и дзюдо были выбраны основными средствами физического воспитания для всех японских полицейских», — вспоминал Донн Дрэгер.

Участие американских военнослужащих в корейской войне, а также их пребывание в том или ином качестве в Японии тех времен послужило мощным стимулом для развития общей культуры единоборств сначала в Америке, а потом и во всем мире. Самый яркий и известный пример такого воздействия — Чак Норрис, увлёкшийся корейскими единоборствами во время своей службы в этой стране, а потом «перешедший» на каратэ. Но легендарный актер попал в Корею уже позже — в 1959 г., а вот один из отцов современного европейского каратэ, обладатель 10-го дана и выдающийся дзюдоист (9-й дан) голландец Йон Блюминг впервые познакомился с дзюдо, оказавшись в токийском госпитале после ранения, полученного в Корее в начале 1951 г. Вот как он сам вспоминает об этом: «В эти дни нам устроили экскурсии по Токио. В числе достопримечательностей, которые мы посетили, был и институт дзюдо Кодокан. Пожилой мастер по фамилии Мифунэ провел для нас показательные выступления. Он был обладателем высшей мастерской степени в дзюдо, но в то время я даже и не подозревал о том, какую большую роль он позднее сыграет в моей жизни… Этот крошечный старичок — по крайней мере, мне он казался старичком — с красным поясом поверх пижамы может разбросать крепких молодых парней в разные стороны, словно горячие пирожки. Помню, я тогда подумал: “Круто! Вот бы мне научиться так же!”» Позже учителями Блюминга стали и Мифунэ Кюдзо, и Ямагути Гогэн, и преемник Утида Рёхэй в его школе Симидзу-сэнсэй, и не раз уже цитировавшийся нами теоретик и практик будо, офицер американской морской пехоты, участник войны и в Японии, и в Корее, обладатель высоких степеней мастерства в очень многих школах и стилях будо, Донн Дрэгер.

Таким образом, всего за 5–6 лет японским боевым искусствам пришлось пройти сложный путь от почти всеобщего осуждения и официального полузапрещения до полуофициального признания со стороны тех, кто только что советовал их запретить. Конечно, будо пережило тогда очень сильный шок, но ведь будо — это, прежде всего, люди, идущие по Пути воина. Хотя в целом для законопослушной нации объявление части ее национальной культуры «наследием преступного милитаристского прошлого» стало серьезным потрясением, от которого она не может окончательно оправиться до сих пор, понятно, что наибольший моральный урон понесли те из японцев, кто, будучи связан с боевыми искусствами, оказался репрессирован, то есть преподаватели школ и университетов и, конечно, члены Дам Нитон Бутокукай. Именно это мы имеем в виду, когда говорим о том, что запрет Общества Воинской добродетели стал, в определённом смысле, очистительной жертвой, принести которую было необходимо во искупление грехов, главным из которых оказалось отклонение от идей истинного бусидо и истинного бутоку.

Казалось бы, как символическим запрещением традиционных единоборств стало запрещение деятельности ДНБК, так началом возрождения логично было бы считать возобновление его работы. Однако не всё так просто. Чётко направленное в русло отрицания собственной истории мышление японцев пока было готово сконцентрироваться только на проблемах, имевших официально выраженную либерально-демократическую привязку. Дзюдо, даже кэндо и каратэ вписывались в новую систему восприятия мира будо, так как были признаны достойными существования американцами — главными авторитетами в области либерализации и демократии. Многие виды боевых искусств после войны дали заметный крен на спортивное начало, демонстрацию не индивидуального духа, не духа каждого конкретного воина, как это было принято в японской традиции до войны, а духа командного — понятного и приемлемого всё теми же американцами. Мы думаем, что в этом нет ничего плохого: до — Путь сам по себе, и будо — Путь воина, в том числе, понятие динамичное, развивающееся. Глубочайшим заблуждением было бы думать, что в такой ситуации Общество Воинской добродетели продемонстрировало косность и неуправляемость. Наоборот, пройдя чистку на пути к возрождению, критически взглянув на свое недавнее прошлое и осознав произошедшее,оно смогло вернуться к тем идеалам, которые вполне осознанно пропагандировало до печального 1942 г., когда «дало заметный крен в военном обучении». Пережившее «реинкарнацию» ДНБК вместе со всей Японией получило импульс для восстановления и развития будо и обрело новую… или старую, но «хорошо забытую» духовную основу.

 

Самурайская элита сегодня

1953 год стал точкой отсчета в процессе возрождения Дай Ниппон Бутокукай — «золотого фонда» японских боевых искусств. Новая организация в идеологическом плане имела подчёркнуто мало общего с Обществом довоенного и особенно военного периодов. Целями нового Бутокукай были провозглашены сохранение традиций классических воинских искусств и содействие установлению мира во всем міфе через практику будо. Примечательно, что духовным центром и официальной штаб-квартирой нового Дай Ниппон Бутокукай стал уже не связанный с императорским культом и ассоциировавшийся после войны с агрессивным государственным синто храм Хэйан-дзингу, а находящийся неподалеку от него и, соответственно, от Бутокудэн, вполне мирный буддийский монастырь Сёрэн-ин , настоятелем которого традиционно является один из членов императорской семьи и который неизменно пользуется особым вниманием японской августейшей фамилии (рассказ об этом впереди).

Собственно, президентом возрождённого Дай Ниппон Бутокукай стал именно этот представитель правящей фамилии (брат покойной ныне супруги императора Хи-рохито — императрицы Нагако, верховный настоятель Сёрэн-ин принц Хигасифусими Дзиго), а руководство Общества составили наставники традиционных воинских искусств высшего уровня. Нетрудно заметить, что это не только соотвествовало Уставу старого Бутокукай, но и подчеркивало преемственность традиций, столь важных для каждого японца.

Разумеется, подавляющее большинство новых руководителей имели «старую закалку» — относились к школе еще довоенного Бутокудэн — других в Японии просто не существовало. Они здраво восприняли произведённую поражением в войне коррекцию японских традиций и стали выразителями идей нового Дам Ниппон Бутокукай. В разработанной ими программе развития возрождаемой организации особое внимание уделялось сохранению многогранного наследия классических боевых искусств, пониманию будо как части национальной культуры, восстановлению традиций элитной японской военной культуры, а также воспитанию духа служения обществу путем усердных тренировок в боевых искусствах.

Очень скоро, по мере углубления мирового процесса интернационализации и развития кросскультурных коммуникаций, возникла необходимость адекватной современным условиям презентации истории ДНБК, сути и целей нового Дай Ниппон Бутокукай мировому сообществу. Выполнение этой задачи легло на плечи одного из самых молодых и одновременно самых ярких и талантливых мастеров Общества Хамада Тэссин Хироюки тогда доктора, а ныне профессора американского университета Доминион (штат Вирджиния), сына ханси довоенного Дай Ниппон Бутокукай.

Первой страной, где открылось отделение обновлённого Общества, вполне логично стали Соединенные Штаты Америки. В 1965 г. ханси Хамада совершил первую и сразу очень удачную попытку перенесения традиций Бутокукай на восточное побережье Америки, открыв там додзё. Семь лет спустя по поручению вице-президента ДНБК ханси Оно Кумао и совета директоров хонбу было создано первое официальное подразделение за пределами Японии — в штате Вирджиния, на восточном побережье США. В 1985 г., после успешного выступления представителей Соединённых Штатов на Всеяпонском ежегодном фестивале Бутокусай в Киото, было объявлено об учреждении официального филиала ДНБК в США — сибу под управлением Хамада Тэссин. Стоит ли говорить, что с довоенным Хокубэй Бутокукай эту организацию уже ничего не связывало, да и вряд ли кому в голову приходила мысль о таком сравнении…

Американские «пробы» оказались весьма успешными, и в 1992 г. совет директоров хонбу учредил Международный дивизион Дай Ниппон Бутокукай. Естественно, что возглавил его ханси Хамада Тэссин, видящий главную цель вновь созданного подразделения в том, чтобы «нести дух Дай Ниппон Бутокукай в международное сообщество». После короткого организационного периода в Норфолке, штат Вирджиния, был проведен 1-й Всеамериканский Бутокусай, участие в котором приняли двадцать ханси Дай Ниппон Бутокукай, а также ведущие эксперты в области боевых искусств, специально приехавшие из хонбу и продемонстрировавшие вершины своего мастерства. В 1994 г. в Лондоне был проведен первый европейский официальный семинартренинг по боевым искусствам, и совет директоров хонбу, вдохновленный темпами развития будо в мире и уровнем понимания парадигмы бутоку иностранными членами Общества, принял решение о необходимости проведения международного фестиваля.

1 — й Всемирный Бутокусай, участие в котором приняли более двухсот пятидесяти обладателей черных поясов из десяти государств, был проведен в 1998 г. не в Японии, а в США. На фестиваль прибыла официальная делегация хомбу в составе двадцати высших мастеров, возглавляемая президентом Общества — принцем Хигасифусими Дзиго. Участники Бутокусай продемонстрировали перед членами делегации свои умения в области кэндо, нагина-тадзюцу, дзюдзюцу, иайдо, содзюцу, айкидо, каратэдо и кобудо, определив, таким образом, основную программу будущих фестивалей. Церемония проводилась в традиционном формате Дай Ниппон Бутокукай, когда акцент в происходящем делается на демонстрацию воспитания коллективного духа единства, чести и достоинства, присущих ведущему обществу боевых искусств.

В 2002 г. 2-й Всемирный Бутокусай прошел уже на родине будо — в Киото, в историческом здании Бу-току дэн, а все сопровождающие праздник церемонии культурно-религиозного характера были исполнены в святилище Хэйан-дзингу. Церемония сопровождалась ритуальным пуском двух стрел по традиции кюдо. Две стрелы — особый символ Дай Ниппон Бутокукай, изображенный на эмблеме Общества и присутствующий в разных видах на всех предметах, имеющих отношение к Бутокукай (например, на галстуках членов Общества). Российская команда впервые тогда приняла участие в этом грандиозном празднике.

Успех 2-го Всемирного Бутокусай позволил хонбу надеяться на хорошее продолжение традиции, и эти надежды вполне оправдались. 3-й Всемирный Бутокусай прошел, как это было принято еще в XIX веке, в конце апреля в Киото, в Бутокудэн и собрал более 900 участников из 41 страны мира. Традиции были не только сохранены, но и получили развитие, позволяющее надеяться, что благородный Путь служения истинным идеалам воинских искусств будет продолжен. В том числе и в России, так как на 3-м Всемирном Бутокусай наша страна была официально представлена новым, современным, но уже завоевавшим признание и уважение в alma mater будо, стилем—Кёдзииу дзиссэн будо (зарегистрирован в дивизионах дзюдзюцу и иайдо, секция кобудо). Наполненные личными эмоциями воспоминания о двух Бутокусай и необычном будо-семинаре, в которых нам посчастливилось принимать участие, мы предлагаем читателям далее. Первый материал написан А.Д. Арабаджиевым, третий — А.Е. Кулановым, а автором второго выступил сам ханси Хамада Тэссин — мы специально приводим его текст, так как считаем, что он наилучшим образом передает те эмоции, которые переполняли тогда всех нас…