Мы встретились с Ицхаком Арадом (в прошлом Ицхак Рудницкий), бригадным генералом Армии обороны Израиля, а еще историком, на протяжении двадцати лет директором музея Катастрофы и Героизма «Яд Вашем» по поводу скорого выхода в свет его книги на русском языке в переводе Эфраима Бауха. Воспоминания были им написаны еще в юности, но издавались только в США на английском. Теперь книга «Партизан» издана издательством «Книга-Сефер» и доступна в электронном виде. Это поразительное свидетельство человека, прошедшего ужасы Второй мировой: жизнь в гетто; борьба с фашистами в составе советского партизанского отряда, за что он получил драгоценную для него медаль и вывез ее потом в буханке хлеба; долгий путь по Европе в сторону Палестины; наконец, военные будни в Израиле.

Ицхаку (в партизанском отряде ему дали имя Толька) 88 лет, он вполне бодр, о юности вспоминает охотно, хотя юность эта проходила на историческом фоне страшной, кровавой войны. Но юность есть юность.

 

И тогда я снял с шапки звезду и ущел…

— Ваша книга «Партизан» — это довольно тяжелое чтение. Вы прошли так много — начиная с польского гетто и заканчивая партизанским отрядом… И потом, в Израиле, снова война. Иногда возникает чувство — а можно ли все это выдержать и остаться при этом человеком?

— Знаете, я сейчас смотрю на это иначе. Это была моя юность — и в гетто, и в лесах…

Но сначала — под немецкими бомбардировками. В первый же день войны я был уже под немецкой бомбардировкой в Варшаве. Потом бежал в свой родной городок Свинцяны (дистрикт Вильно, сейчас это Литва), куда потом тоже пришли немцы. И я воевал до конца апреля 45 года. Когда Берлин пал, я решил, что долг перед советской Родиной я полностью отдал. Дома, в семье я получил еврейское воспитание, и у меня всегда была эта мечта — война кончится, я приеду в Палестину. И тогда в апреле 1945 я снял красную звезду с шапки и ушел.

Во время Второй мировой я потерял большую семью, родители погибли в гетто….У нас была большая еврейская семья, как это обычно было в местечках. Нас было 40 человек, выжили только я и сестра. И двоюродный брат, который воевал со мной и умер несколько лет тому назад…

— Вы хорошо знаете, что такое фашизм и кто такие фашисты. Сейчас этими словами бросаются в новых военных столкновениях, часто не понимая их значения. Как бы вы определили, что означает фашизм? Что это для вас?

— Знаете, ведь сегодня ни одна партия в мире так себя не называет. Но это существует. Думаю, любой крайний национализм можно так назвать. Так я считаю. Это ненависть к другим. К другой религии, другому цвету кожи, другому языку. Ненависть и агрессия. В осознании своей национальности, конечно, нет ничего плохого, наоборот… Я же говорю о крайних проявлениях.

— Когда Германия наступала, что думали евреи? До какой степени они понимали в Польше, Украине, Белоруссии, Литве… весь ужас своего положения?

— Понимали, но говорили себе, что будут терпеть. Они ведь не предполагали, что произойдет тотальное уничтожение. Я много этим занимался уже как историк. 29 сентября 1941 года в Киеве, когда всем евреям было сказано придти в определенное место, они ведь и тогда ничего не поняли. Поняли только, когда уже стояли перед рвом, когда в них стреляли. Я делал большое исследование о лагерях смерти. Когда произошла депортация из Польши — 350 тысяч евреев отправили в Треблинку — они думали, что их отправляют на работу. Известно, что в лагере им сказали, что они пройдут через баню. Это были газовые камеры. Только там, в этих «банях» они осознали, что впереди смерть. И так было везде.

Когда собрали всех евреев из моего местечка и окрестных сел, им сказали, что ведут в гетто, в лагерь. И повели на полигон. Там расстреляли 8 тысяч взрослых и детей. Я убежал раньше, в Белоруссию, где еще не было гетто. Но даже когда свинчане уже понимали, что их могут уничтожить…Что им было делать? Куда бежать? Ты живешь, работаешь… Я тогда был молодым 16-летним парнем, без родителей (семья осталась в Варшаве), я нашел (украл у немцев) оружие и убежал в леса… А если бы у меня была семья, дети? Да, я могу уйти к партизанам, но семью тут же расстреляют! Так что в этом случае героизм: остаться или бежать в леса? Кроме того, местное население тоже было настроено по-разному, скрывающихся евреев часто передавали немцам.

Знаете, некоторые выжили и в конце войны начали возвращаться в местечко… На них смотрели недоброжелательно. Их дома, их имущество было поделено.

В лесах тоже не так просто было выжить. Местные крестьяне знали, где мы скрывались. И нужны были продукты, мы брали их у крестьян. Если они были против — выдавали нас немцам. Тут еще был такой момент: советские партизаны были готовы принять евреев в свои ряды, но только с оружием, таково было условие. И еще в лесах скрывались и бойцы УПА, и белополяки. Они убивали евреев в лесах. Выжить могли лишь те, кому удавалось попасть в партизанские советские отряды. То есть у евреев почти не было выхода. Либо немцы, либо местные жители…

Продукты у крестьян брали и немцы, и партизаны… Брали с оружием, так просто крестьяне ничего не давали. А что было делать?

— Вы получили медаль «Партизану Отечественной войны», ту самую, которую вывозили потом в буханке хлеба. За что вам ее вручили?

— Я участвовал в подрыве 16 немецких эшелонов. Все снабжение немецких войск шло по железным дорогам, других путей практически не было. Наше дело было — минировать линию снабжения ленинградского фронта. Зимой мы заходили в хутора на день, а ночью ходили минировать дорогу. А там снег, по следам можно было понять, куда мы отступали… Многие погибли. Мой двоюродный брат погиб в боях.

 

Конфликт с Литвой

— В 2007 году, когда вам было 81, на вас было заведено дело литовской прокуратурой. Вас обвиняли в грабежах, поджогах, в том, что вы стали сотрудником НКВД, участвовали в убийствах литовцев. Потом дело было закрыто.

— Я историк. Когда Литва получила независимость, они захотели войти в НАТО, в Евросоюз. Но все понимали, что в Литве было большое число коллаборационистов, надо было расследовать все это. И сформировали международную комиссию ученых, историков — там были немцы, русские, литовцы… И обратились ко мне, чтобы я стал членом комиссии. Я думал, что они хотели объективности. Комиссию тогда разделили на две части — одна занималась немецкой оккупацией, другая — советской. Да, они признавали, что в Вильнюсе и в Каунасе были роты литовцев, которые расстреливали евреев. Но ведь дело не только в тех, кто стрелял. Там были сформированы полицейские батальоны, 10 из них участвовали в акциях, забирали евреев из домов, охраняли гетто. Они не стреляли, но участвовали… Это десятки тысяч людей.

И возник конфликт, причем и немецкие, и американские историки были на моей стороне. И комиссия могла сделать такое заключение, которое не понравилось бы Литве… В один прекрасный день вышла газета со моей фотографией, а на руках была нарисована кровь. Я тогда был экспертом на нескольких судебных процессах, где обвинялись немецкие чиновники, действовавшие тогда в Литве. И вот меня, на основе моих собственных воспоминаний, опубликованных в США, обвинили в том, что я ушел в леса, якобы пошел в группу НКВД воевать… Это неправда, никакого НКВД в нашей группе не было. Они заявили, что я — грабитель (мы брали продукты в деревнях), убийца, сжигал деревни и т. д. Один из бывших полицаев был во время войны расстрелян партизанами, я этого не знал, но обвинили опять же меня.

Комиссия перестала работать… Вмешалось израильское правительство. Дело это было прекращено, так как доказательств никаких не было.

Знаете, в Литве ведь считают, что было два Холокоста: еврейский Холокост, в котором виноваты немцы и несколько сотен литовцев, и Красный Холокост, в котором виноваты «жидобольшевики».

Конечно, я далек от коммунизма, но в этой идеологии все-таки не было поголовного истребления.

— Ну, это спорно. Просто сталинские деяния полностью не были расследованы и осуждены…

— Я убежден, что Сталин виноват в смертях миллионов людей. Но не было этого в коммунистической идеологии…Не было.

 

Я хотел, чтобы звучали имена детей

— Вы участник всех войн в Израиле. Как началась ваша военная карьера?

— Да, я же был в Пальмахе. Но сначала надо было дойти…Мой путь нелегала шел через всю Европу до Италии, и потом на маленьком корабле мы приплыли сюда. В день, когда англичане праздновали и были пьяны, мы тайно сошли на берег. И потом… 25 лет войн. В Пальмахе я был летчиком, мы летали, это были будущие израильские военные силы. Когда уже давали звания, я получил звание капитана, а закончил здесь службу, как бригадный генерал.

1948 год — война за независимость, потом 1956 год, потом1967, потом 1970-й…. Я ушел из армии в 1972 году… И даже когда уже работал в «Яд Вашем», участвовал в войне Судного Дня

— Кроме идеологии синоизма, что вами двигало? Вы участвовали в военных операциях. Как объясняли себе цели борьбы?

— Я вам скажу. Однажды мы с другими участниками курса подрывного дела ехали в Тель-Авив. Проезжали город Ришон-ле Цион и увидели, что вся улица танцует… Что случилось? Оказывается, ООН признала государство Израиль. Мы были счастливы. Но в этот день, когда мы были готовы на раздел страны, на очень многое, уже начали убивать евреев. И началась война. И до сегодняшнего дня они не хотят признать, что здесь, на Ближнем Востоке есть страна Израиль. Независимо от границ. Я не стаю на крайних позициях, я в Израиле отношу себя к левому лагерю. То есть я считаю, что нужно разделить землю на два государства. Мы же хотели жить в маленькой стране и были готовы сначала идти на компромисс. Но… Они не согласятся на конец конфликта. А я чувствую, что без Израиля у еврейского народа нет будущего. Я же хочу, чтобы этот народ был. И хорошо помню июньский день 1967 года, наступление на Иерусалим. Я тогда был вместе с теми парашютистами, которые вошли в город. Утром уже был у Стены Плача и слушал молитву главного раввина армии. Никогда не забуду этот день.

— Как в вашей жизни появился «Яд Вашем»?

— В Израиле я затем служил в танковых войсках, в армии закончил среднюю школу, потом меня послали в университет, где я получил степени BA и MА. Знаете, в израильской армии нет политического отдела, но я тогда был главным офицером просвещения. Газеты, образование, воспитание… всем этим я занимался. В 1972 году меня пригласил заместитель премьер министра Игаль Алон, министр культуры и просвещения. В Израиле уже был принят закон об увековечении памяти жертв Катастрофы, объявлении Дня Памяти и создания специального мемориала. Однако «Яд Вашем» был основан только в 1972 году. Игаль Алон сказал: «Я хочу, чтобы ты был председателем «Яд Вашем». Я тогда был начальником штаба Дивизии, сказал, что подумаю. Я ведь сам пережил Катастрофу, мой долг перед обороной Израиля был выполнен, я воевал в трех войнах…

Мне казалось важным работать в национальном институте памяти Холокоста и героизма, который занимается исследованиями, архивами. И я согласился. 21 год я там проработал.

— Что вам удалось сделать за это время? Если вспоминать о самом главном?

— Главное — нам удалось открыть советские архивы. Еще тогда, когда не было дипломатических отношений, но уже началась гласность, к нам приехал заместитель председателя комитета защиты мира. Он был бывшим генералом НКВД. Я сказал ему, что мы все видим: в мире неофашисты поднимают голову и надо бороться против этого. Но ваши архивы закрыты… Тогда он пригласил меня в Москву, Минск, Одессу, Киев. И нам открыли архивы. Армейский архив в Подольске, архив партии… Удалось найти трофейные документы, вывезенные их Германии…

Я издал две книги по истории Катастрофы. Ученые работают, все время узнают что-то новое, находят новые документы.

— Детский мемориал в музее поражает всех, кто приезжает в Израиль… Как это было придумано?

— Да, это я сделал… А придумал, как именно будет выглядеть мемориал, известный архитектор Моше Савди. Я хотел сделать что-то в память об этих детях — ведь это полтора миллиона погибших детей… Я нашел пещеру, но идея, как это сделать была его. Только он предполагал, что там будет тихо. Я же хотел, чтобы обязательно звучали их имена. Это очень важно.

И еще для меня очень важна долина общин — в память о пяти тысяч еврейских общин, которые были уничтожены.

— Я поздравляю вас с тем, что вы выжили, прошли огромный и опасный путь… У вас большая семья?

— Да, женился еще в 1948… Трое детей, 11 внуков, пять правнуков… Внук — офицер, и вот внучка недавно пошла в армию. Все хорошо.

…И «Толька», бригадный генерал Ицхак Арад садится за руль своей машины. Звонила жена. Ждет к ужину.

Алла Борисова