Моя душа ищет покоя – в любой момент моей жизни, поднимаясь ли в выси небесные, или когда горит леденящим пламенем мук, ищет. Сегодня покоя нет. Сегодня снова страшные сны о войне в душе человеческой. Проснулся с болью в сердце – и не уснуть…

Сейчас ночь, и я один на один со своей болью от осознания того, что я всё время перед выбором. Выбором, с кем я. Выбором, кто я.

Ужасный, ужасный выбор, который мы все делаем каждое мгновение наших быстротечных жизней, выбирая между леденящим душу огнём и вечным сиянием прекрасного голубого неба. В этом выборе столько же надежды, сколько и обречённости. Всё взвешено и предопределено, и сам выбор – это и есть человеческое.

Человек не святой и не грешник. Когда говорим, что человек святой или грешник, то в наделении этими качествами тот же самый выбор, который, по сути, лишён смысла.

Когда говорим о человеческой святости, то в этом не менее осуждения, чем когда говорим о безнадёжности грешника. И нет в этом никакой разницы, ибо, и так и сяк, мы по-прежнему делаем выбор и продолжаем судить. Себя ли, другого ли – не важно. Суть одно: судим душу.

Судим если и чужую душу, но осуждаем всегда свою. Не оттого ли ни один святой не назовёт себя святым, а грешник – грешником. Может, и не оттого. Не знаю.

Мне снилось, что осуждённой душой, спускающейся по лестнице, искал Бога – и не находил. Был дождь моросящий, и видны были только следы от ступней, где шёл невидимый, кого и не узреть. И каждый раз моя душа, завидев эти следы, металась к ним, к этим следам, и не находил я Его…

Снова появлялись следы, как кто невидимый шёл по мокрому асфальту. Это было бесконечно. В метаниях поиска, в сумраке ночи и угадывании следов искал.

Были молнии и выстрелы, и был страшный рассказ о том, кто некогда был поставлен надзирать за исполнением Его законов, но стал в Его глазах слепым пропойцей, открывающем стрельбу по беззащитным в этом подземном переходе.

И не уйти оттуда. И, кидаясь в страхе к тем следам на воде в надежде на спасение, слышал только стенания этого слепца и стрельбу молниями, выводящими страшные буквы. И вместо Его, не находя Его, спускался вниз и я. И чувствовал себя таким же слепым, и разум мой был сумеречен, и душа в смятении.

Видел я и того, о ком был рассказ. Лучше бы мне не видеть его глаз… Никому бы не видеть их. В них холод и пустота, и под дождём не разглядеть слёз, и под ветром не ощутить тепла. Только холод и обида. И кого я искал в тех следах на воде, и чей был рассказ, чей голос, и молнии от выстрелов ли…

Кто это?.. Как ни скажи, кто это, даже если я знаю, кто и что это было, ответы страшны.

Не скажу более того, что сказал. Не могу.

Сколько нас таких, идущих и ищущих в мраке… И каждому суждено то, что суждено, и у каждого свой путь. Уходи не уходи от горы с черепом, – новым ли, ветхим ли Адамом, – суть только в том, что мы люди. И всё одно путь туда…

Нет душе покоя, и не должно быть в нас, людях, ни осуждения, ни освящения, так как только один и свят, и только Он судит.

И не знать бы мне зла и добра, и не быть человеком вовсе, и не познавать ни этого холодного ада, ни вечного сияния…

Но есть то, что есть, не больше и не меньше, – есть ночь, стук сердца и тиканье часов. И одно только «Господи, прости, Господи, спаси и сохрани, Свято имя Твоё…»

Я не грешник и не святой.

Я Человек.