Диван для Антона Владимировича Домова

Араменко Алан А.

Все, что требуется Антону для счастья, — это покой…

Но как его обрести, если рядом с тобой все люди превращаются в безумцев?! Если одно твое присутствие достает из недр их душ самое сокровенное, тайное, запретное, то, что затмевает разум, рождая маниакальное желание удовлетворить единственную, хорошо припрятанную, но такую сладкую и невыносимую слабость?! Разве что понять причину подобного… Но только вот ее поиски совершенно несовместимы с покоем…

 

Странно, но хотя он был именно таким человеком, который никогда не может разобраться ни в своих собственных желаниях, ни в совершаемых из-за них поступках, кое-что он знал точно. Даже скорее не знал, а чувствовал всем своим существом. Словно это было записано у него под черепом или же, выработанное сердцем, разносилось красными кровяными тельцами по всему телу, ежесекундно напоминая. Это было то единственное, чего он действительно хотел, единственное, ради чего мог совершить невозможное, единственное, к чему стремился с того самого дня, как начал что-то соображать…

И, казалось бы, его отрада представляла собой нечто совершенно банальное, нечто, что, безусловно, нетрудно получить, особенно обладая таким характером, как у него. Но даже несмотря на всю готовность и решительность в этом вопросе, он все равно не мог исполнить безумное свое желание, которое маленьким угольком тлело в его мозгу, разгораясь или чуть затихая, но никогда не исчезая совсем… И напоминая… напоминая… напоминая о себе. Как ориентир, который — он никак не мог этого прежде понять! — вел этого безнадежного лентяя через все, что ему все-таки обязательно предстояло пройти…

 

ЧАСТЬ I

 

ОТПИТЬ СИРОП ОДИНОКИХ БУДНЕЙ

Тоша вздрогнул и проснулся. Холодная дрожь, охватившая его мгновение назад, растворилась, возвращая в реальность. Тюрьма сновидений, что способны свести с ума любого, отступила на время, терпеливо и неумолимо дожидаясь следующего раза. Антон тяжело выдохнул и закрыл глаза, собирая растрепанные иллюзиями мысли. Он уже давно привык к кошмарам.

Через секунду Домов был в порядке, и лишь мокрые густые волосы напоминали о прошедшем. Тоша запустил в них руку, словно стирая пот, и улыбнулся. Его разум творит что-то небывалое с его телом. Никому иному это больше не под силу…

Он чуть подернул затекшей правой ногой и потянулся за стаканом яблочного сока на табуретке. В нем плавала горемыка-муха. Антон глядел на маленькое полумертвое создание и дивился бессмысленности ее жизни. Все же странно, как это похоже на его собственное существование! Он ведь тоже все время выкарабкивается из бесконечного водоворота, захлебываясь водами собственного бытия, безжалостно затягивающего его внутрь. И столь же неудачно…

Что там, на дне? Отчего это так страшно ему узнать?

Домов запустил в стакан палец и вынул обессиленную гостью, положив на край дивана. Может кто-то когда-нибудь спасет и его? Нет, это вряд ли… Ему никогда уже не выбраться из пут, что оплели так крепко и надежно.

«Чертова жизнь смеется надо мной всю неделю! Нет, не так — она смеется надо мной всю жизнь…»

Этот день отнюдь не войдет в топ-50 его самых лучших дней. Да и в сотню тоже не войдет. Вообще, бывали ли у него хорошие дни? Скорее лишь бесконечная вереница худших. Один серее другого… Считается ли тот, что не столь отвратителен, как другой, — лучшим или просто не столь ужасным? Как вести градацию существованию не только бессмысленному, но и противоестественному? Как описать палитру красок жизни, состоящей из картин, недоступных другим людям?

Да-а-а… Черные глаза замерли на одной точке.

Вошедшая в комнату кошка томно поскребла о косяк когтями и, лениво повернувшись к Антону, мяукнула, ну, типа, хватит, увалень, уже валяться! Мог бы и пожрать что-нибудь сварганить!

— Отстань, надоедливое создание! — сказал Антон, повернувшись на другой бок.

— Мяу, — ответила кошка.

— Отстань, — повторил Антон, кинув в нее маленькую запыленную выцветшую подушку — первое, что попалось под руку.

Кошка отпрыгнула и, обиженно махнув хвостом, вышла из комнаты.

— Мя-яу, — сказала она на прощанье.

Антон недовольно повернулся обратно. «Эта маленькая заноза не дает мне заснуть уже вторую ночь!» Он вспомнил ее вечерние песни, посвященные привычному циклу, и уныло улыбнулся. «Хотя… хоть у кого-то здесь есть какие-либо желания…»

Повалявшись на диване еще минут десять, Тоша, ощутив неудобство, раздраженно вскочил с него и вышел на свой старый обшарпанный балкон, столь же пустой, как и его душа. Занавеска, служившая преградой от насекомых, слетела с одного крючка, который противно щелкнул, словно указывая на непредвиденную заботу о приведении все в должный порядок. Антон проигнорировал его зов.

Он вяло рассматривал до боли знакомую улицу, залитую ярким солнечным светом, какой бывает только в середине лета…

На горизонте показался силуэт. Это идет Машка с соседнего двора, и когда на улице тепло, у нее всегда мокро под коленками, а когда с параллельной улицы по средам начинает пахнуть свежими булочками, у нее почти незаметно быстро-быстро дергается нос. Сейчас она пройдет под Антошкином балконом и весело скажет «здарово», а затем завернет за угол, пройдет еще примерно шагов тридцать, вот и ее окна на втором этаже…

Во дворе сидят Дима и Толик. Они оживленно говорят о новой фантастической книге. У Толи смешная челка, потому что Лена из соседней парикмахерской закончила курсы только вчера, а он стригся неделю назад. Честно говоря, курсы ей не сильно помогли… А Дима…

— Здарово, Антон!

— Привет, Машка, как экзамен?

— Возможно, будет даже четверка! — радостно ответила Машка и, подмигнув, пошла дальше.

Да, Дима…

— Если все будет ок, я тебя приглашаю! — крикнула она, почти повернув за дом.

— Если все будет хорошо, меня никто не остановит! — грустно улыбнулся Тоха в ответ.

Дима слишком любит крем-брюле и фантастические книги, чтобы обращать внимание на Машку. Хотя она так элегантно поправляет волосы, когда рядом с ним!

Пресытившись чужой жизнью, Антон вернулся к дивану. Этот старенький потрепанный временем и кошкой предмет мебели был для Антона не просто диваном. Это был лучший друг, готовый выслушать в любое время суток и бережно «подставить плечо», «протянуть руку» и разрешить «поплакаться в жилетку». Этот темно-вишневый товарищ единственный в мире знает все Антошкины тайны. Это на нем пролежни от Антоновой пятой точки. И это он никогда ни на кого не жалуется.

Зазвонил телефон. Тр-р-р-р. Тр-р-р-р. Он таким спокойствием, как диван, отнюдь не обладал. Антон ушел на кухню. Телефон его сейчас не интересовал. Громко грохнувшись на табурет, Тоша положил голову на руки. На лицо свалились длинные темные волосы. Они уже начинали мешать. Было бы все иначе — заглянул к Лене. Хотя, наверное, у него даже лучше получится. Или — да ну их? Пусть растут дальше. Какая разница?

— Мяу, — на кухню зашла кошка.

Антон лениво подошел к холодильнику. Вынув из него сосиски двухнедельной давности, он бросил кошке одну, стерев с нее ладонью лежалую сырость. Кошка недоверчиво понюхала сосиску и снова мяукнула, недовольно уставившись на хозяина: «Ты, может, эту гадость и можешь кушать… но меня мог бы и более пригодной пищей накормить!»

— Да ну тебя… — ответил ей Антон. — Можешь и не есть.

Он положил сосиски обратно и поставил чайник. Пока тот отчаянно пытался закипеть, Антон мучительно вспоминал вчерашний день. Голова раскалывалась и плечо ныло. «Черт! В следующий раз буду умнее». Может быть, стоило принять обезболивающее, но иди в аптеку слишком лень, а дома как обычно ничего нет. Домов подвигал запястьем, затем локтем, а потом и всей рукой. Боль послушно отдавалась всеми нервными окончаниями. Но он все равно снова и снова напрягал усталые мышцы, словно наслаждаясь своими муками. Эти ощущения пробуждали и бодрили, заставляли чувствовать себя живим, что уже немало…

Кошка улеглась на пол и стала пристально следить за хозяином, положив голову на хвост. В ее огромных желто-зеленых глазах отражался человек, измотанный так любимой им ленью и вопросами, на которые не знал ответы.

Чайник засвистел. Кипяток, чуть шипя, быстро заполнил большую чашку, открывая и вознося томный запах кофе. Растворимый. Не потому, что нравится, — оттого, что так проще… Коричневые капли расплескавшегося напитка хаотичным узором улеглись на гладкую поверхность старенького стола, итак заляпанную всем, чем только можно было. И о них тоже, разумеется, благополучно забыли, поэтому им оставалось лишь не спеша испаряться, присоединяясь к общей картине неряшливого экспрессионизма.

Кошка встала и потянулась.

— Я знаю, — почему-то сказал Антон в пустоту.

Кошка не обратила внимания и свернулась в клубочек на соседнем табурете. Антон нежно погладил ее шерстку и отправился обратно к дивану.

«Привет!» — сказал невидимка в тишине комнаты тихо и безжизненно.

Антон ровным счетом никак не отреагировал на это.

«Я — твое сознание, больного разума голос…»

Домов просто глядел в потолок.

«Одиночество сносит крышу, и я здесь для того, чтобы дать тебе кого-то, с кем можно было бы поговорить…»

Занавеска, вздымаемая редкими порывами ветра, стучала соскочившим крючком о стенку.

«Я сущность твоего бытия, единственное, что осталось у тебя от прошлого…»

Размеренно тикали настенные часы…

«Я ложь, позволяющая тебе существовать…»

Тоша потянулся и улыбнулся своей искореженной муками улыбкой.

— Да, Домов, — прошептал он с измученным воодушевлением. — Ты просто псих!

Летнее солнце, которое бывает в этом городе только в июле, спокойно освещало скромную комнату с бесцветными, будто моль, обоями…

 

МОЕ ЛЮБИМОЕ ТОМНОЕ СЧАСТЬЕ

Антон проснулся около трех часов ночи. С открытого балкона доносились стрекотание кузнечиков, гудение припарадного фонаря и пьяные толки дворовых алкоголиков. Кошка торжествующе лежала на подушке. Антон лежал рядом.

Голова по-прежнему не прошла и напоминала жестяное ведро, в котором резвились крысы, скребясь о его стенки своими острыми когтями. Тоша накинул на нее одеяло и постарался сосредоточиться. Не помогло. Свет фонаря создавал на стене причудливые образы. Антон рассматривал их сквозь легкое летнее одеяло. Образы были похожи на его жизнь. Странные, одинокие и ужасные…

Так и не сумев заснуть, Антон встал с дивана. Фонарь погас. Послышалась ругань алкоголиков. Тоша вышел на балкон. Фонарь вновь загорелся. Алкоголики поблагодарили Бога, матерей и власть. Антон улыбнулся. Тихо, чтобы не разбудить кошку, он прошел в другую комнату и надел штаны. Опять зазвонил телефон. Антон чертыхнулся и поднял трубку.

— Что? — тихо спросил он.

Из трубки донесся женский голос.

— Сейчас ночь, — сказал Антон. — Совсем не та ночь, в которую я работаю. В эту ночь я сплю, — добавил он и выдернул шнур из розетки.

Он вернулся в комнату и надел рубашку. Нашел почти пустую пачку сигарет, кошелек и вышел из квартиры. Кошка проводила его понимающим взглядом.

— Спи, — сказал он ей.

Спустившись на улицу, Тоша попал в поле зрения пьяных полуночников.

— Антон! — радостно приветствовали они его. — Иди к нам, друг. Это же Антон!

Тот подошел.

— Что тут у вас, дядя Коля? — тихо спросил он.

— Что как не святая водичка? А, хе-хе, — засмеялся старик, раскашлявшись. — Кхе, кхе, кхе. Будешь? Кхе.

— Ты же знаешь… эту гадость я не пью, — сказал Антон.

— Да, да, — улыбнулся алкоголик Коля. — Ты пьешь другую гадость! Хе-хе…

— Мхх.

— Снова идешь прогуляться? — загадочно спросил старик. — Снова не спится?

— Да… — ответил Антон и, козырнув, зашагал в темноту аллеи.

Он прошел четыре квартала и свернул налево, за универмагом. Не зная, куда идет, Тоша шагал туда, куда несли его ноги. А они, как всегда, несли его к местному бару. Он не сопротивлялся.

В баре как обычно было человек десять. Антона всегда удивляло, почему каждый раз заглядывая сюда, он находил тут примерно десять представителей рода людского. Иногда ему казалось, что они вообще не покидают «Жемчужину края».

Антон подошел к стойке и заказал себе пива. Оно оказалось таким же, как в среду и как всегда, слишком горьким и приторным. Хотя бармен Толька обещал, что на выходных привезут отличное новое питье из столицы.

Антон сидел на стуле, обдумывая свою жизненную ситуацию. Она, совершенно туманная и непонятная, не сулила ничего хорошего и прекрасного. Сегодня Антон послал босса. Но волновала его не временная работа, а только то, что, обидевшись, Наталья Осиповна могла скрыть кое-какие сведения, так нужные Домову. А это значит только одно — ему самому придется все раскапывать, а как это сделать, он не знал.

Пока мысленно Антон продумывал всю эту ерунду, пиво закончилось. И он заказал себе виски. Они, впрочем, были такими же плохими, как и пиво.

«Это уже четвертое убийство в этом городе за месяц! — доносилось из включенного телевизора на стойке. Очень миленькая журналистка была как будто действительно взволнована, хорошо их там обучают! — Официальных версий пока не выдвинуто, но власти не сомневаются, что это дело рук местных авторитетов. Как уже говорилось прежде…»

— Какой неспокойный городок! — усмехнулся Тоша.

— А у нас, ты слышал? — подхватил Толик, протиравший стаканы неподалеку. — Тоже, говорят, вчера кого-то порешили!

Домов покачал головой.

— Как будто шишку из «О-Би-Пи» или, может, из «Транс-Корес». Причем не одного! Человек семь охраны было, и всех подчистую! Но нигде не сообщалось. В новостях, я имею в виду.

— Откуда тогда у тебя такие сведения?

— Ну… — Толик замялся. — Люди болтают… а ко мне, ты знаешь, вся информация как раз и стекается.

— Больше слушай. Твоя шваль и не такое расска-а-а-жет, — зевнул Антон, его лицо приняло скучающий вид, как всегда, когда кто-то вокруг начинал делиться «шокирующими» местными сплетнями.

— Это да, но здесь и приличные люди бывают! — оскорбился бармен.

— Да ну.

— Ну вот ты, например! — Толик улыбнулся — как против такого аргумента попрешь?

— И с чего это ты так решил?! — хмыкнул Тоша, прищурив свои черные пронзительные глаза.

— Да брось! — отмахнулся парень.

Домов ему и правда нравился, хоть иногда и пугал отчего-то. И дело было вовсе не в том, что тот никогда не скупился на чаевые, и даже не в том, что он ни разу не возмутился ни обслуживанием, ни задержками, ни качеством предложенного. А в том, что этот не такой уж и редкий посетитель «Жемчужины» всегда излучал удивительное спокойствие, скорее даже пофигизм, но пофигизм философский какой-то. И заражал им Толика, постоянно находившегося в зоне повышенной опасности — разборки в баре редкое ли дело?! Правда, рядом с ним невыносимо тянуло курить, так, что не устоять, хотя в другое время он прекрасно боролся с этой привычкой, которую уже давно обещался бросить. Но это было хоть и странным, но маленьким недостатком.

Антон опрокинул в себя остатки виски.

— Все-таки что там у них в «О-Би-Пи» за делишки, а? — спросил неугомонный бармен после пары секунд перерыва.

— Не твоего ума дело, — пожал плечами тот, знаком прося добавки. — Ты наливаешь? Вот и наливай.

— И то верно, — улыбнулся Толик, хватая бутылку, в которой зазывающе плескалась жидкость чайного цвета.

— Умница.

Тоша медленно потягивал спиртное, согнувшись над столом, окутанный сизым дымом от сигарет. Скоро его потянуло ко сну. Голова постепенно опустилась на стол…

— Эй, ты, засранец, — услышал он голос, доносящийся из-за спины. — Нам абсолютно не нравится твоя рожа!

— Прошу прощенья, — сказал Антон, не поднимая головы.

— Ничего, — язвительно ответил голос. — Я думаю, что твой кошелек все исправит. Закажи-ка нам выпить.

— Я угощаю только друзей и девушек, — спокойно сказал Домов. — Ты же понимаешь… твоя физиономия совершенно не напоминает мне прелестное создание.

— Ах ты, урод! — крикнул голос. — А что тебе напоминает мой кулак?

Огромный пузатый мужик зло замахнулся на Антона. Но тот, не оборачиваясь, отклонился чуть в сторону и кулак со всей силы влетел в барную стойку.

— А-а-а, — заорал мужик, схватившись за ушибленную руку. — Я тебя, свинья… Леха!

Тут подскочил такой же здоровый Леха и попытался схватить Антона за шею, но Антон сделал с ним то же самое, только первый. И Лешина голова мгновенно «упала» на стойку, после чего тот уже не рыпался.

— Задолбали, блин! — возмущенно крикнул Толик, вылезая из-под стойки и закатывая рукава, чтобы помочь Тохе.

— Не лезь! — рявкнул тот. Нельзя было не послушаться.

К этому моменту ушибленный уже отошел от шока и попытался показать Антону, где раки зимуют, но, получив в свою очередь по распрекрасному носу-картошке, отказался от этой затеи и только ошарашенно глядел на Домова.

— Ненавижу, когда пузатые пьяницы начинают приставать ко мне и напрашиваться на чашечку кофе… — спокойно сказал Антон и, расплатившись, вышел.

Толик проводил его осуждающе-понимающим взглядом. В «Жемчужине» такие разборки были делом привычным. Надравшись паленого алкоголя, посетители частенько развлекались тем, что мутузили друг друга от нечего делать, что, впрочем, не мешало им назавтра вновь вместе квасить в этом же баре, хлопая соседей по плечам и объявляя всех собравшихся лучшими друзьями.

Тоша медленно направился домой, зная, что они, люди, все равно не успокоятся.

— Все как всегда… Хочу покоя, — сказал Антон в пустоту.

Тишина ночного города отзывалась привычным стрекотанием кузнечиков. Одинокие улицы замерли в душном жарком пространстве, едва-едва смягчающимся ночью, когда небосвод наконец-то скрывал почти бесцветное, но яркое солнце.

Домов слушал звук своих шагов, и ему казалось, что это не он создает их, а кто-то неотступно следует за ним. Кто-то невидимый, но реальный. Кто-то столь же жуткий, как и он сам.

— Мои призраки нагоняют меня, — произнес его низкий голос, и порыв ветра вторил ему…

 

Я РАБОТАЮ ВОЛШЕБНИКОМ…

— Мы бы хотели видеть вас, Антон Владимирович, — властно сказал в трубку женский голос. — И нам совершенно не понравилась ваша вчерашняя выходка.

— Вы разбудили меня…

— Это не так. Вы не захотели явиться к нам. Видимо, «Жемчужина» вас манила куда больше.

— Уже знаете, — спокойно спросил Антон.

— Мы знаем все, тем более что вы и не скрываетесь. И зачем, поведайте, нужно было устраивать там балаган?

— Я не устраивал…

— Обычная песня… Вот что я вам скажу, Антон Владимирович. Если вы и дальше будете строить из себя незаменимого человека…

— А разве это не так? — прервал Антон.

— Нет, — лаконично сказал голос. — Просто нам так удобно. Но если вы и дальше будете избегать вызовов, просто когда вам захочется… нам придется принять меры.

— Я буду у вас через час.

— Поторопитесь, — сказал голос, и в трубке послышались короткие гудки.

Антон направился на кухню и положил в миску кошкину еду, что он купил вчера ночью, перед тем как зайти домой. Кошка была благодарна, так что, пока Тоша пил чай, в течение тринадцати минут отчаянно топтала его локоть.

— Мне пора, красотка, — сказал он ей, вставая.

— Мрррр, — ответила кошка.

— Я ненадолго.

Антон быстрыми шагами шел в направлении офиса. Охранник, со страхом глядя на него, даже не стал спрашивать пропуск, только отшатнулся.

— Зачем ты работаешь здесь? — спросил его Домов. — Зачем? Если настолько труслив?

— Я… я… я ду-думал, что так смог-гу доказать себе… — запнулся тот, пытаясь понять, зачем все это рассказывает.

— Это не пройдет, — ответил Антон. — Только не с тобой, — добавил он, хлопнув охранника по плечу.

Тот, зажмурившись, прижался к стене, боясь пошевелиться.

Антон зашел в лифт. Рядом с ним находились две девушки и один мужчина.

— Мне на четвертый, пожалуйста, — слащаво пропела одна из них.

— Дурацкая идея, нужно было идти по лестнице, — сказал Антон сам себе, добавив громче: — Конечно.

Он нажал на шестой, ожидая, что девушка сейчас вытворит что-нибудь эдакое. Так и случилось. Как только Домов опустил руку, та прижалась к нему и попыталась обнять.

— Надя? — удивленно сказала ее подруга. — Ты что?

— Отстань! — злобно ответила та.

Антон аккуратно отцепил Надю и буквально сунул ее в руки подруге.

— Нужно уметь держать себя в руках, — сказал он ей. — А тебе, — добавил Тоша другой, — лучше следить за подругой, — он улыбнулся ей. — Тебе повезло…

Та ошарашенно слушала Антона, пытаясь сдержать вырывавшуюся подругу и понять, отчего сердце так бешено стучит, будто вот-вот вырвется из груди.

— В чем повезло? — спросила она, когда лифт остановился на четвертом этаже, не своим, сиплым голосом.

— У тебя хорошая сила воли, — сказал Антон вслед временным попутчицам и, когда двери закрылись, добавил: — А может, и просто нет никаких явных наклонностей…

Девушка, сдерживая подругу, молча смотрела на закрывающийся лифт. Она не могла ни о чем думать, кроме странного поведения Нади и странных черных холодных глаз незнакомца. Стоило дверям закрыться, Надя перестала вырываться и тянуться по направлению к парню. Она словно очнулась.

— Нат? Что случилось, а? — удивленно спросила подругу Надя.

— Не знаю, — ответила та, не переставая думать об этих глазах. Странные глаза. Страшные глаза.

Антон обернулся и посмотрел на мужчину. Тот, прижавшись к стенке лифта, нажевывал печенье прямо с пачкой.

— На диете? — спросил Тоша понимающе.

Человек не ответил, ожесточенно разгрызая фольгу.

Лифт остановился на шестом, и Антон вышел. Он дошел до кабинета с надписью: «Тихомирова Наталья Осиповна. Главный бухгалтер». Из него вышла робкая девушка с волосами цвета мокрой соломы, небрежно затянутыми в узел. У нее в руках была огромная кипа бумаг.

— Здравствуйте, Антон Владимирович, — тихо сказала она. — Наталья Осиповна уже давно ждет вас.

— Я знаю, — Домов заметил, что у девушки, видимо, сильно болит голова. — Давай помогу.

— Нет, что вы, — ответила девушка. — Это моя работа.

— Перестань, Таня, мне не трудно, — Антон практически вырвал из ее рук пачку бумаг. — Ого, тяжелая! И как ты только со всем справляешься?

— Просто делаю свою работу. И все, — тихо ответила она, слегка улыбнувшись.

— Куда нести?

— Ко мне.

Они прошли через уйму дверей и оказались в самом маленьком закутке этого этажа. Тут стоял стол, многочисленные ящики и два телефона. На жутких безликих серых стенах повсюду были развешаны какие-то диаграммы и графики, раскрашенные офисными маркерами. На столе царствовал ужасный беспорядок. Девушка, словно испугавшись этого, попыталась быстро хоть как-то прибраться. В суете она чуть было не опрокинула чашку с кофе, но Домов успел предотвратить несчастье, переложив ношу в одну руку, а другой подхватив чашку и поставив ее на место.

— Спасибо! — робко промолвила Татьяна. — И извините.

— За что? — улыбнулся Антон. — Вот твои бумаги, — сказал он, осторожно кладя их на этот хаос из всевозможных листов, ручек, резинок, папок и карандашей. — Не нужно столько работать.

Тоша пошел к кабинету Натальи Осиповны.

— Спасибо еще раз, Антон Владимирович! — крикнула вслед Таня.

Антон просто улыбнулся. «Странно, — думал он. — Такая робкая, но такая сильная… Или возможно… Да, наверное, так».

— Сколько можно ждать? — строго сказала Наталья Осиповна, когда Домов зашел в кабинет.

— Я не умею летать, а в транспорте я не езжу, — спокойно сказал Антон.

— Это правильно, — точно таким же голосом продолжала «его босс». — Но что вы устроили в лифте?

— Я устал.

— Это не повод. Но хватит об этом. Вот новое задание, — она протянула конверт.

Антон раскрыл его и быстро прочитал.

— Пожелания? — спросил он.

— Тихо. Обыденно. Незаметно. И главное — не так, как в прошлый раз! Вам ясно, надеюсь, — ответила Наталья Осиповна.

— Можно узнать причину?

— Нет. Все, что вам нужно знать, это только то, что она из «О-Би-Пи».

— Ясно, — ответил Антон и вышел.

Недалеко от двери стояла Таня и как будто говорила по телефону. Антон прислушался. Из трубки доносились короткие гудки. Домов повернулся и вышел.

Ровно в десять часов вечера Галина Митлинова вышла из ювелирного магазина. Сегодня стояла прекрасная погода, и день был отличный, но у нее с утра жутко болел живот. И болел-то как-то странно — не как обычно. Боль была острой, будто кто-то пырнул беднягу ножом. Ни дорогостоящие таблетки, ни незапланированный поход к массажисту не принесли никакого результата. Проклятые шарлатаны годны только на то, чтобы вытягивать из людей деньги!

Галина села в машину и направилась домой. С удовольствием рассматривая новое кольцо на руке, она неслась вперед. Ее чистенькая «Инфинити» шла по пустым улицам мягко и бесшумно.

Вдруг на одном из светофоров дверь открылась и в машину сел мужчина. Он был одет, словно уличный мальчишка, — ободранные джинсы, старые кроссовки, на лицо надвинут капюшон серой потрепанной кофты.

— Вы что? С ума сошли?! — сначала вскрикнула Галина, но вдруг страх и боль усилились.

— Уже зеленый, — сказал человек, не поднимая головы.

Галина, не осознавая что делает, нажала на педаль газа. Руки указывали путь машине, будто подчиняясь чьей-то чужой воле, вскоре она и незнакомец оказались на площади, около особняка Галины, недавно подаренного ей новым ухажером. Они вышли из машины. Женщина хотела броситься бежать, но ноги ее не слушались. Она чувствовала только одно — боль и страх. Только это.

— Я знаю, кто ты, — сказала она, всхлипывая.

— Это делает задачу легче. Тогда ты, конечно, догадываешься, зачем я здесь? — сказал человек и поднял голову.

Галина содрогнулась, вглядевшись в его жуткие черные глаза.

— Почему? — плакала она. — Я?

— Ты знаешь, — ответил человек. — Давай все будет тихо.

Он достал из кармана кинжал с удивительно красивой черно-стальной рукоятью, на которой переплетались непонятные символы и узоры, блеснувший в неярком свете многочисленными царапинами, и подошел к Галине. Та, закрыв глаза, плакала и умоляла пощадить, хотя и понимала, что этого не будет.

— Сколько раз ты отказывала в подобных просьбах сама? — услышала она мягкий голос прямо около самого уха и почувствовала, как мнимая боль гармонично сошлась с настоящей — кинжал вошел точно в то место на животе, где у Галины болело весь день.

Женщина чуть слышно вскрикнула, но это был скорее возглас удивления, чем страдания.

Человек бережно положил ее на траву и взял за руку. Галина не понимала, отчего страх и боль будто испарились, отчего эти жуткие глаза вдруг перестали быть средоточием вселенского зла… Она чувствовала только покой. Покой, какого никогда не было в ее жизни.

Она знала, что тот, кто держит ее за руку, ее убийца. И она знала, что должна ненавидеть его, но отчего-то женщина этого не могла. Рядом с ним ей было тепло и хорошо. Рядом с ним она словно очищалась, заново перерождалась, и былая жизнь, наивная, детская и давно позабытая, вновь пульсировала в ее теле. Таком измененном, перемазанном кремами, переделанном хирургами, облапанном тысячами рук, не запомнившихся и пустых фигур…

— Моя душа… прогнила насквозь… но я… я хочу… — слова Митлиновой срывались, переходя в сипение. — Я хочу раствориться в тебе… хочу отдать тебе свою душу… ты примешь ее?

Человек глядел неотрывно, как последнее дыхание выходит из этой женщины, но она все еще не сдавалась, желая услышать ответ.

— Ты… помолишься… за меня?

— Я не знаю ни одной молитвы, — простодушно признался убийца.

— Обещай… обещай, что помолишься за мою душу…

— Обещаю, — тихо сказал человек, и Галина больше уже ничего не слышала.

 

Я НЕ ЛЮБЛЮ СКРЫВАТЬ СЕБЯ

Антон дернул ногой и скинул кошку на пол.

— Мяу! — громко и возмущенно сказала та.

— Отстань, — добавил он и накрыл голову подушкой.

Телефон вновь прервал его сон. Вечный мерзкий трезвон, нарушающий самое сладостное, что только есть в мире, — тишину.

— Черт! — буркнул Домов и, не отрывая лица от дивана, нащупал трубку левой рукою.

— Привет, Тош! — сказал оттуда веселый голос. — Это Машка.

— Пвивет, — лениво ответил ей рот, все еще насмерть прижатый к простыне.

— Что с голосом?! Ты что — еще спишь?! Давай вставай! Помнится, ты обещал быть на моей вечеринке?

— Ну…

— Так вот, приходи сегодня к шести.

— Я постараюсь, — соблаговолил-таки Домов повернуться к трубке.

— Буду ждать! Слышь? Ладно, пока, до встречи!

Антон со злостью кинул трубку на телефон, так что у того отлетел рычажок. Он повернулся лицом к спинке дивана и схватил руками голову.

— Господи! Как же все это по-дурацки! — проворчал он и слез с дивана, уронив при этом стопку книг, пристроенных с краю.

Кошка испуганно посмотрела на хозяина.

— Не пугайся, — сказал он ей. — Все опять никак!

Тоша решил, что ему непременно нужно в офис. Поэтому, быстро собравшись и накормив свою мохнатую иждивенку, он выскочил из дома, да так стремительно, будто бы опаздывал на заранее обговоренную встречу.

Домов бодро шагал по улицам города. Жители сновали туда-сюда, они торопились на работу, на свидание, в магазин… Они полностью отдавали себя своим занятиям и абсолютно не обращали внимания ни на кого вокруг. Как же везет им, что они находятся рядом с Антоном всего несколько секунд! А то мигом бы побросали все дела и полностью отдались своим страстям, желаниям и наклонностям. Ибо такова была Антонова судьба — обострять скрытые чувства. Как у него это выходило? Да он и сам не знал, и даже больше — парень с удовольствием отказался бы от подобного дара, только вот как это сделать? Не ведомо…

Войдя внутрь здания, где находилась его фирма, Домов издевательски подмигнул охраннику, который вновь зажмурился от страха перед ним. На этот раз до офиса он добрался благополучно — по лестнице. Тоха схватился за ручку двери, ведущую в кабинет бухгалтера.

— Антон Владимирович? — удивленно спросила Наталья Осиповна.

— Я хотел бы получить свои сведения, — сказал он в ответ.

— Мы не ожидали так рано… Мы думали, что вы как всегда отсыпаетесь в своей берлоге…

— Где они?

— Сегодня, я боюсь, еще их у нас нет, — Наталья Осиповна вызвала Таню. — Хорошая работа, Антон Владимирович, — сказала она, включая маленький старый телевизор, стоявший на советских времен бюро. — Но все же это было слишком экстравагантно.

— Это было как всегда, — спокойным тоном возразил Антон.

— Пускай… — замяла босс.

В телевизоре показывали труп молодой женщины — Галины Митлиновой, одной из совладельцев компании «ОВР». «Это произошло около особняка жертвы, — говорила молоденькая ведущая. — Следователи считают, что убийца с жертвой приехали на одной машине…»

В кабинет вошла как всегда тихая Таня.

— Вы что-то хотели? — спросила она Наталью Осиповну. — Здравствуйте, Антон Владимирович, — добавила каким-то испуганным голосом.

— Здравствуйте, Татьяна, — ответил он ей, пытаясь разобраться в ее чувствах. — Вы что, боитесь меня?

— Бояться не ее работа, — отрезала разговор Наталья Осиповна. — Узнай о совещании в «О-Би-Пи». Кондрат Алексеевич еще не звонил?

— Нет. Он обещал, что позвонит завтра… — ответила Таня, заглядевшись в телевизор.

«Совершенно не ясно, кто бы мог совершить столь злостное преступление. Оглядываясь на то, что не было обнаружено никаких следов борьбы, это значит, что убийца и жертва были знакомы… среди улик, которых у нас практически нет, обнаружено старинное серебряное кольцо… но на нем не было никаких отпечатков пальцев, кроме жертвы. Видимо…»

— Иди! — прикрикнула Наталья Осиповна. — У тебя нет никаких дел?

— Извините, — испуганно сказала Таня и вышла.

Она даже не взглянула на Антона.

— Так я могу идти? — спросил он у босса.

— Конечно, Антон Владимирович, надеемся увидеть вас завтра! — ответила та, не поднимая головы.

Домов вышел в коридор, в конце которого стояла Таня, рассеянно озираясь вокруг. Заметив его, девушка словно очнулась и быстро пошла к своему столу. Антон в три шага догнал ее.

— Таня, в чем дело? — спросил он.

— Ничего, Антон Владимирович, — сказала она быстро, опустив глаза.

— Ты боишься меня?

— С чего вы это взяли?

— Я вижу.

— Это ерунда! — весело сказала она, но было очевидно, что ей далеко не весело. — С чего это мне вас бояться?

— Послушай, — строго сказал Тоха. — Ты нравишься мне, ты сильная. Чего ты боишься?

— Антон…

— Я приду за тобой в семь, — сказал он ей твердо, даже не удосужившись дослушать ее. — Ты во столько заканчиваешь?

Она только кивнула.

— Я приду, и мы поговорим…

— Но…

— Жди! — сказал он и пошел прочь.

Таня ошарашенно смотрела вслед Антону. Ее чувства не передавались описанию. Этот молодой человек привлекал и пугал одновременно. Ей так хотелось увидеться с ним, но весь оставшийся день она думала только о том, как отказаться от встречи. Ничего путного в сумбурный, забитый всяческими мыслями мозг не приходило, и из всех выходов у нее оставался только один — сбежать.

И вот, когда она уже почти осуществила свой план, из-за спины послышался знакомый мягкий голос:

— Ты так ко мне спешишь?

— Антон Владимирович?! — она обернулась. — Я… я, знаете, сегодня не могу, никак! Вот…

— Ну конечно! — сказал ее собеседник, схватив за рукав. — Мы поговорим, Таня, просто поговорим, — он пристально посмотрел ей в глаза.

Девушка почувствовала, что теряет волю. Ее тело перестало слушаться… она себе не принадлежит… Ей хочется крикнуть, но она не может, хочется бежать, но ноги не идут… Голова ее закружилась, в глазах помутнело, и вокруг все поплыло. Но в окружившем ее мраке, ледяном и ужасающем, Таня почувствовала себя как в объятиях матери.

Очнулась она в парке на скамейке. Вокруг не было никого, кроме…

— Эй! — весело сказал Антон. — Как чувствуешь себя?

— Что? Что произошло?

— Ты что, забыла? Мы пришли поговорить. Так вот — я тебя слушаю.

 

МНЕ ЛИ НЕ ЗНАТЬ?

Таня пыталась собраться с мыслями, но они путались в голове. Что происходит? Кто? Что? Почему? Мозг как каша растекался внутри, смешиваясь сам с собой, миксуя эмоции и воспоминания. Как будто кто-то основательно размазал все, и вместо отдельных и цельных событий осталось что-то неразборчивое, смутное. Единственное, что осталось таким же, как было, так этот тот самый взгляд проницательных и прожигающих черных глаз, четко запечатлевшийся в подкорке. Неосознанно достав его из памяти, девушка вздрогнула, словно вновь наяву смотрела в их бездонную черноту, пугающую и лишавшую воли. Однако именно та дрожь, пробежавшая по всему ее телу, вернула ей способность соображать, будто бы освободив от тумана, что заволок ее разум.

— Это ведь ты сделал, да? — вдруг вскрикнула она.

Антон молчал.

— Ты ведь убил ее. Ты?! Ну скажи же! — вдруг заплакала Таня, но, успокоившись, добавила: — Простите.

— Я, — тихо сказал Антон.

— Боже! — она уронила голову на руки. — После того как вы приехали сюда… вы… Вы что — тот человек, которого прозвали «Ангелом смерти»?!

— Да? Видимо… Дурацкое прозвище.

— Почему? Кто вы такой? Что вы такое?!

— Я Антон. Я тот, который не знает, откуда он. Я тот, который всю жизнь ищет себя.

— Как это у вас получается? — всхлипывала она. — А я ведь видела в вас похожего на себя! Я думала…

— Я похож на тебя, — грустно сказал он. — Я тоже одинок.

— О… ох… ох… — Таня плакала как дитя, узнавшее, что в мире есть зло и не все добрые и хорошие.

— Знаешь, я не помню своего детства, — говорил тем временем Антон. — Первым воспоминанием у меня был этот город. Мне было уже целых четырнадцать. Кто я? Не знаю. Где я? Тоже. Что я делал столько лет? Моя квартира… моя ли? Где хоть кто-нибудь? Вишневый диван. И мне не страшно… Почему мне никогда не бывает страшно?!

— М? — Таня перестала плакать, с интересом слушая Антона.

— В шкафу деньги. Паспорт. Через полмесяца принесли письмо. До этого я ничего не делал. Просто валялся целыми днями на диване. В письме адрес. Ваш адрес. Какие-то люди. Задание… я выполнил его с такой легкостью… С той поры я жил во многих городах. Оказывается, у меня не одна квартира… То просто ел и пил, то выполнял приказы. Потом мне надоело, и я бросил… Просто ушел, ничего не говоря. Они искали, я знаю… Целых полтора года я шатался по всей стране, скрываясь от ищеек. Подрабатывал то тут, то там. Но вот я опять сюда вернулся… я хочу знать.

— Что?

— Правду о себе. Почему я такой? Ты ничего не заметила?

— Заметила. Вокруг вас все ведут себя странно. Почему?

— Я не знаю. Но все, кто находятся рядом со мной хотя бы несколько минут… Они начинают…

— У них обостряются их слабости? — спросила Таня, скорее утверждая.

— Да. Тот, кто любит пожрать, накидывается на еду, будто ни разу в жизни не ел. Тот, кто любит подраться, лезет на меня с кулаками. Тот, кто всего боится…

— От страха пошевелиться не может, — закончила за него Таня, Антон внимательно посмотрел на нее. — Я видела охранника…

— Это глупо, наверное… так жить. Но ты?

— Я?

— Да, ты. Ты-то что делаешь в организации? Как ты со своей наивной чистой душой там оказалась?

— Я… — Таня смутилась. — Я просто секретарша… Я ничего не знаю…

— Но как они могли взять в организацию кого-то с улицы? — удивился Антон.

— Но мы аудиторская компания, — Таня смутилась еще больше. Казалось, она до сих пор не верила в то, что «Документ-Сервис» может быть причастен к чему-то подобному. — Всего лишь аудиторская компания…

— Да, — хмыкнул Тоша. — Всего лишь аудиторская компания. Только именно эта компания отдает мне эти приказы…

— Я не знала об этом раньше. Только недавно… — Таня поежилась. То ли от ветра, то ли от того, что на душе словно кошки скребли. — Только недавно мне стало казаться… Я всегда думала, что вы консультант. И работаете по договору подряда. Все так думают.

— Да?

— Конечно! — Таня не понимала, как, работая уже почти год, Антон не привлек к себе ненужного внимания, тем более что он даже не знает, какая у него должность.

— Забавно…

— Не уверена, — девушка поглядела на него широко раскрытыми карими глазами. — Все остальные… они тоже?

— Что? Убивают?

Таня только кивнула.

— Я не знаю. Думается мне, что нет. Кто-то же должен работать по основной линии…

— Значит…

— Значит, «Документ-Сервис» — это аудиторская компания, с бухгалтером, у которого есть и другие интересы, нежели аудит.

— А Кондрат Алексеевич?!

— Что Кондрат Алексеевич?

— Он тоже к этому причастен?

— Я не знаю, Таня, — устало ответил Антон. — Я общался только с Натальей Осиповной. Только с ней. Всегда.

Девушка глубоко вздохнула. Ее руки, покоившиеся на коленках, тряслись мелкой, противной дрожью, которую было никак не унять, и по плечам бежали мурашки. А в горле стоял ком ужаса, затруднявший не только голос, но даже и дыхание. Такая правда была ей не под силу. Она не хотела знать такую правду и жалела, что задала тот вопрос. Ощущение, что ее мир, в котором было так уютно и хорошо, рушится безвозвратно, мучительно витало в воздухе, болезненно отдаваясь в груди тяжелыми ударами словно замедлившегося сердца.

— А зачем? — спросила она еле слышно, сама ужасаясь своего жалкого тона. — Зачем все это нужно?

— Я не знаю. Я ничего не знаю, Таня! Ничего. Только то, что я должен это делать. Она обещала, что расскажет все, если я буду работать. И я буду работать. Я буду…

— Это какой-то кошмар наяву… столько смертей… и ради чего?

— Не суди… Я не такой как все.

Они замолчали. В тишине слышались лишь шорохи листьев и игра ветра с брошенным кем-то полиэтиленовым пакетом. А еще крик, душераздирающий крик, безмолвно рвавшийся из горла несчастной секретарши, беззвучный, но все-таки такой очевидный.

— Да уж… — прошептала Татьяна после нескольких минут, и голос ее отражал весь ужас, что сковал это наивное и доброе сердечко. — А я? Почему я ничего такого не вытворяю, где же мои наклонности?

— На тех, у кого сильная воля, я не действую. По крайней мере не сразу… Но таких мало…

Девушка себя к подобным уж точно не относила. Наоборот, вечно корила за слабохарактерность и малодушие.

— Ах да, еще алкоголики! Вот с ними я по-настоящему дружен! — Антон серьезно поглядел на удивленное лицо Татьяны и объяснил: — Алкоголь притупляет сознание, и мое действие соответственно тоже. Не всегда, правда…

— Не понимаю… Антон Владимирович! Зачем вы убиваете? — спросила Таня, будто сама страшившись этого вопроса.

— Потому что это моя работа, — ответил Домов, посмотрев на синее летнее небо, по которому еле заметно двигались толстые и ленивые облака.

Они молчали около пяти минут. И вдруг Таня облокотилась на Антона, положив голову ему на плечо, и тоже посмотрела на безмятежное небо.

— Трудная у вас работа, Антон Владимирович! — грустно сказала она.

— Мне ли не знать… — ответил тот.

 

ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ С ТОБОЙ, СУДЬБА МОЯ?

Они просидели так около часа. Молчали и смотрели на облака. Облака, медленно плывущие по своему синему морю, словно древние корабли. Корабли вечные, спокойные, вальяжные. Там, далеко в вышине, совсем другие законы, совсем другие правила, совсем другие вопросы. Там, в вышине, должно быть, и рождается то единственно желанное, то прекрасное и удивительное чувство… Умиротворение…

Наконец, так и не разобравшись в своих спутанных чувствах, Таня заговорила.

— А как вы это делаете?

— Что?

— Ну… лишаете людей воли?

— Я этого не делаю, — спокойно ответил Антон. — Это происходит само собой.

— Я не про слабости… а про сегодня, — немного замялась Татьяна. — Как вы это со мной сделали? Вы же говорили, что на людей с сильной волей это не действует?

— Это другое.

Ответил Антон и замолчал. Через две минуты Таня не выдержала.

— Так как?

— Я не могу объяснить…

— Почему?

— Потому что это не руки накачать и не голос тренировать! — раздраженно сказал Антон, но, успокоившись, продолжил: — Это совсем не так… Это трудно объяснить. Нет! Не трудно — невозможно.

— Это что — магия? — поинтересовалась Таня. — Экстрасенсорные способности?

— Не знаю… Это — я.

Таня ничего не поняла, но стало ясно, что от Антона все равно ничего не добиться.

— Уже поздно, — тихо сказала она, поежившись, хотя на улице было тепло.

— Да… идем, — ответил Антон.

— Куда? — удивилась Таня.

— Провожу тебя.

— A-а. Хорошо.

Они медленно шли по направлению к Таниному дому. Миновали небольшую площадь, перешли речку. Встречавшиеся им иногда люди провожали их ничего не значащими пустыми взглядами, как сотню других прохожих. Ведь хоть эта пара и совершенно отличалась от всех, это было незаметно при столь коротком контакте…

Тоша иногда бросал взгляд на хрупкое тельце, идущее рядом с ним. Оно словно съеживалось под простым ситцевым платьем, словно пыталось раствориться само в себе. Грустные глаза девушки беспокойно метались с одного предмета на другой, а тонкие руки с изящными длинными пальцами неосознанно мяли друг друга. Это раздражало Домова, будто было противоестественно и неправильно, ему хотелось прекратить это, но он ничего не предпринимал.

Наконец девушке пришел в голову вопрос, который должен был прийти уже давно.

— Антон Владимирович, откуда вы знаете куда идти?

— Я многое знаю, — ответил Антон и вновь замолчал.

Таня совершенно потеряла надежду на беседу, поэтому просто повиновалась темпу шагов своего «телохранителя». Так, молча, они дошли до самого ее дома.

— До свиданья, — тихо сказала девушка. — Спасибо.

Антон не ответил. Таня подошла к двери и вдруг резко обернулась.

— А Дмитрий? — тихо спросила она и улыбнулась, вспомнив милого мальчишку, который тоже иногда приходил в фирму. Он также числился как консультант и работал по договору подряда. Улыбка мгновенно спала. — Он как вы?

— Дмитрий? — недоуменно спросил Антон. — Какой еще Дмитрий? — У Тоши уже начинала болеть голова от всего этого.

— Вы его не знаете?

— Нет.

— Слава богу! — выдохнула Таня, почему у них не могут быть приходящие консультанты?! — Еще раз спасибо.

Антон кивнул. Он подождал, пока дверь за ней не закроется, и направился к дому. На улицах уже зажглись фонари. В воздухе пахло летом. Опять стрекотали проклятые кузнечики.

Зачем он рассказал ей все это?! Глупость какая-то. Славная девушка… да вот только…

Ах, как приятно все-таки пахнет летом!

Антон с трудом поднял веки. Кошка недовольно глядела на него своими желтыми глазами. Он не должен был сейчас шевелить правой ногой!

— Прости, — извинился Тоша. — Не прав.

Кошка, кажется, извинения не приняла, и еще раз недовольно взглянув на него, поменяла место расположения, отвернувшись от хозяина. Антон разозлился и показательно дернул и второй ногой, отчего вишневый диван заскрипел. Кошка вздрогнула, но тут же сделала вид, что ничего не заметила. Тоша улыбнулся и уставился на трещину в потолке. С балкона долетали противные звуки спешащего утра. Антон повернулся на бок и накрыл голову подушкой. Хотелось еще поспать…

Зазвонил телефон. Антон чертыхнулся, но все же поднял трубку.

— Ты ведь обещал! — прокричал возмущенный голос с другого конца.

— Маша… извини, — «В последнее время только и делаю, что извиняюсь», — пронеслось в голове. — Я задержался на работе.

— А я слышала другое!

— Интересно что? — спросил Антон, всем нутром зная, что ему абсолютно не интересно.

— Говорят, ты с какой-то девчонкой вчера тусовался. Мы ведь тебя ждали! — укоризненно заметила Машка. — Мог бы и перенести свою свидуху!

— Свидуху, — повторил Тоша. «У Машки всегда такие словечки». — Никакой у меня не было свидухи. Я работал.

— Что, Толька врет, что ли?

— Не знаю, — ответил Антон, понимая, что ему совершенно не хочется оправдываться. Тем более что он не пришел бы на их так называемую тусу, даже если бы не встречался с Таней. — Я вчера работал.

Тоша зевнул. Ему стало почему-то жутко скучно. Они с Машей и не общались-то никогда толком, все через балкон… Чего она пристала?

— Может, он перепутал, — Маша тем временем пошла на попятную. — У меня четверка!

— Поздравляю, — Антон попытался придать голосу правдоподобную радость.

— Спасибо. Жалко, тебя не было. Ну ладно, мне пора. До встречи!

— До встречи.

Антон вновь зарылся под подушку. Лишними телодвижениями он опять потревожил кошку, и та мстительно воткнула десять острых когтей в его лодыжку. Пройдя через легкое летнее одеяло, словно раскаленный нож в масле, они прекрасно достигли своей цели. Тоша прошипел что-то неразборчивое. Кошка возмущенно спрыгнула с дивана и ушла на кухню.

— Вот ведь зараза, — сказал Антон в пустоту и улыбнулся.

Никакой обиды. Кошка вернулась через две минуты и примирительно потерлась о локоть хозяина. Домов потрепал ее за холку. Топор войны был опять зарыт.

Антон закрыл глаза. Отчего-то он увидел милое лицо той, с кем встречался вчера. Отчего-то воспоминания пробудили в нем непривычно приятное чувство. Что это было, он не знал, но знал, что оно не приносило страданий, как обычно, по крайне мере не таких, как обычно.

Домов сел и схватился за голову. Его мир, спящий мертвым сном, пробуждался… болезненно, но животворяще.

Снова противно зазвонил беспокойный телефон. Этот звук был всегда предзнаменованием суеты. На сей раз звонила не та, что он ожидал, и Антон не мог понять, отчего он так рад этому звонку.

— Что ж, — сказал он, когда повесил трубку. — Мне пора, красавица.

— Мяу, — отозвалась понимающая кошка.

— Ты права, черт возьми, как всегда!

— Я прошу прощения, — говорила Таня, ведя Антона на кухню своей маленькой, но уютной квартиры. — Мне не хотелось вас тревожить, но я всю ночь не могла уснуть, а потом… вспомнила о том, что вы дали мне свой телефон и сказали, что можно… вы не злитесь, Антон Владимирович?

— Нет, мне не трудно, — отмахнулся тот, садясь на предложенный ему стул. — Ты не работаешь сегодня?

— Сегодня воскресенье.

— А… понятно, — Тоша никогда не следил за календарем.

— Я и правда чувствую себя неловко, что потревожила из-за такой ерунды, но, — руки Тани дрожали, пока она наливала чай. — Мне кажется, что я не могу больше там работать! Просто не смогу туда даже зайти, — она упала на соседний стул и разразилась рыданиями.

Антон молча смотрел на это содрогающееся тело, и понимая и не понимая ее. Понимая разумом, но не понимая чувствами. Ему был не знаком страх, он не ведал отвращения, совесть никогда не мучила его. В жизни своей он никогда не знавал тех цепких пальцев ужаса, что хватают за глотку, выворачивают наизнанку, обезоруживают и порабощают. Лишь во снах, тех, что он видел практически каждую ночь, Тоша переживал все эти чувства, даже в еще большей, гиперболизированной степени, воистину проживая самые кошмарные из существующих кошмаров.

— Я, — прошептала Таня. — Я сейчас… простите.

Она вскочила и принялась метать на стол все, что у нее было к чаю, все еще вздрагивая от душивших ее рыданий. Угнетенная своими страхами, она была не в состоянии собраться.

Прошли минуты. Наконец девушка уселась на место.

Домов глядел в ее покрасневшие глаза и не видел ничего того, что терзало ее. Не видел в них слез. Он видел в них свет. Только это. Лучезарный взгляд их разрывал его темноту, и та поддавалась. Антон был смятен. Внутри все было спокойно и все взрывалось. И он не знал, что делать, лишь глядел и глядел, принимая этот свет как единственное доступное ему благо.

— Я думала над тем, что вы говорили, — сказала Таня, тоже глядя на него. — Над тем, что вы одиноки. Но это ведь не наказание, не крест, вы можете изменить это.

— Нет, — ответил Домов. — Только не я. Есть причина моего одиночества.

— Причина? — Таня опустила голову. — Вы про то, что…

— Болезнь просочилась в меня, мои вены несут зараженную кровь. Я неизлечим. Паразит внутри меня. И он гложет мое тело и воспаляет разум. Я сумасшедший, кто осмелится быть рядом?

— Возможно, — девушка взглянула на него испуганно, но твердо. — Кто-то и есть… Но вы отвергаете его, не желая открыть свою душу.

— Мою душу?! — Антон усмехнулся, это было даже весьма устрашающе, и все же печально. — О чем ты говоришь? Погляди в мои глаза, — приказал он. — Погляди!

Таня повиновалась.

— Что ты видишь? — голос Тоши звучал по-иному, прежняя мягкость испарилась без следа, и стальная непреклонность слышалась в каждом слове. — Ты видишь мою душу в них? Видишь ее?

Судя по Таниному лицу, она вновь была готова разрыдаться, то ли от страха, то ли от обиды. Ее губы сжимались, становясь столь же белыми, как и бледная кожа.

— Ты видишь мрак, а во мраке — зло, — Антон продолжал: — И это зло не что-то эфемерное, это зло — я сам!

Слезы, что девушка усиленно сдерживала, все же просочились сквозь ее барьеры. Она шмыгнула своим маленьким носиком. Эти глаза пугали ее. Этот тон пугал ее. Но не способная противиться его воле, она продолжала смотреть и слушать.

Антон замолчал, вдруг увидев в ней этот ужас, что вызвал сам. Что-то кольнуло его внутри. Стало невозможно знать, что это натворил он сам. Домов опустил взор.

— Прости… — прошептали его губы. — Как это больно, оказывается, ранить такую, как ты!

Ее дыхание прервалось от его слов, а слезы испарились мгновенно. Она осторожно, будто опасаясь, что спугнет его, взяла своего гостя за руку. Тот вновь обратил на нее свои глаза. Но теперь это были иные глаза, совсем не те, что минуту назад.

— Вы можете измениться, — сказала Таня вкрадчиво, будто обращалась к ребенку. — Вы можете изменить все! Я вижу это! Я верю! Прекратите… Ради искупления грехов! Ради другого будущего!

— Ты… — сказал он приглушенно и тихо. — Ты…

— Я знаю, поверьте! Если вы захотите, так и будет!

Вдруг он резко вскочил и, упав на колени, бросился к ногам девушки, уткнувшись лицом в ее колени, хватая и сминая ладонями ткань ее длинного желтого платья.

— Только ты можешь изменить меня! Будь моей, спаси меня от «ничто», которым я являюсь, — услышала она его сдавленную просьбу. — Наполни мою душу своим светом! Без него она всегда будет во мраке.

— Я… — Таня гладила Антошины волосы, чувствуя нежность и желание позаботиться о нем, но зная, что никогда не сможет отдать ему свое сердце, так как оно уже давно принадлежало другому. Ей хотелось его успокоить, но она никак не могла заставить себя солгать. — Я…

— Да, знаю… — вдруг сказал он тихо, будто прочитав ее мысли. — Я знаю…

Девушка почувствовала боль от его боли.

— Я знаю, — повторил Антон. — Но я легко поверю твоей лжи. Лишь сделай вид, я поверю с радостью… и буду другим ради тебя. Перекрою себя… уничтожу прежнее естество… сделаю невозможное…

Таня подняла его голову и всмотрелась в это измученное лицо. Отчего ей показалось, что она глядит в свое отражение?

— Я бы хотела! — призналась она.

— Тогда я уже верю…

 

МОИ МЫСЛИ ВСЕ ЖЕ СТРАШНЕЕ…

Антон лежал на диване, раскинув руки и ноги.

Вокруг был разбросан всевозможный мусор: обертки, пустые пачки, бутылки из-под вина, крошки и просто целые куски чего-то. Рядом с ними соседствовала его одежда, сброшенная на пол в непонятном им самим порыве. Кошка даже не показывалась, не желая, видимо, общества хозяина, когда его разум столь воспален, а действия порывисты и эмоциональны.

Домов тяжело вдыхал душный спертый воздух его комнаты. Что случилось сегодня? Что случилось с ним? Черные глаза впились в потолок, видимый лишь по лучам припарадного фонаря, но они не замечали его. Перед ними стояла мутная картина былого.

Смесь вина, поглощенная так быстро, уже начала действовать на него. И голова его кружилась и плыла. Обнаженное Тошино тело впитывали темноту, растворялось в ней. И привычное одиночество обволакивало и поглощало, исцеляя от воздействия окружающих… Снова он был потерян для них. Словно все вокруг перестало существовать, и лишь сущность его была реальна и болталась посреди безграничного и такого пустого космоса. И было все равно, когда это началось и закончится ли когда-нибудь; все, что он знал сейчас, все, что принимал, — это то, что его тело растворялось в темноте…

Похмельное утро началось премерзко — со звонка босса. Ничего не понимая, помятый и уставший, Антон поплелся на работу. Дорога немного освежила его и привела в чувства.

Позволив себе слегка задержаться, он немного посидел в отдалении на набережной, наблюдая, как темные, мутные воды несут и несут куда-то свои тайны.

Уже через час после того, как он поднял трубку, Тоша был на месте.

— Я сказала бы, что это непозволительно, Антон Владимирович! — на лице Натальи Осиповны не читалось ничего хорошего.

— Не имею понятия, о чем вы, — ответил Домов, отвлеченно разглядывая дипломы, висящие на стене. Хотя, разумеется, он догадывался.

— Не стану объяснять то, что и так ясно, — холодно отрезала главный бухгалтер «Документ-Сервис». — Вам не стоило бы так поступать. Вы не ребенок, Антон Владимирович, и последствия должны быть вам известны! И я прошу впредь — не стоит испытывать мое терпение. Оно не безгранично.

— Разумеется, — Антон с легкостью выдержал колкий взгляд босса, для него это не было проблемой.

— Можете идти.

— До свидания.

Антон вышел из кабинета. Внутри кипело недовольство. Когда уже он получит то, ради чего здесь?! Прийти сюда только для того, чтобы быть отчитанным…

Он уже собирался уходить, но его внимание привлек тот конец коридора, где располагалась Таня. Тоша быстрыми шагами преодолел это расстояние. На столе царствовал педантичный порядок, не было и следа славной девчушки с большими глазами. Антону в голову заползли недобрые мысли. Дорогу обратно он преодолел еще быстрее, чем ранее.

Наталья Осиповна разбирала в своем кабинете какие-то бумаги. Кажется, его повторное появление ее не удивило.

— Думаю, вы хотите поинтересоваться насчет Татьяны? — спросила она, не поднимая головы.

— Вы удивительно прозорливы, — выдавил Антон, ощущая внутри какие-то незнакомые доселе чувства.

— Она больше у нас не работает.

— И что же?

— Что же?

— Где она?

— Это абсолютно не ваше дело и не ваша забота, Антон Владимирович, — Наталья Осиповна наконец подняла голову.

— Что вы с ней сделали?

— Я не стану повторять…

— Что?

— Антон Владимирович, — Наталья Осиповна встала из-за стола, отчего взгляду открылась ее жуткого цвета юбка. — Если вы, вдруг, ощутили одиночество, то почему бы вам не завести подружку и избавить нас от ненужной работы по сохранению некоторой информации. Вам не стоит трепаться о своей работе на каждом шагу, и, надеюсь, вы догадываетесь, почему?

Антон не ответил.

— Вам абсолютно не следует знать, где сейчас Татьяна.

— Так вы убили ее?

— Если у вас сложилось иллюзорное представление, что, задавая мне различные наводящие вопросы, вам таки удастся выудить какую-либо информацию, — Наталья Осиповна вновь села на стул и принялась разбирать многочисленные бумаги, — то вы ошибаетесь. А теперь идите домой, Антон Владимирович.

— Я и не надеялся.

— Превосходно. До свидания.

— Позавчера вы мне сказали «до завтра». И завтра уже наступило вчера…

— Информация не проверена. И так как вы натворили тут делов, думаю, вам не стоит сетовать на задержку. Я позвоню вам. Отдыхайте.

— Спасибо, — сказал Антон и вышел.

За спиной Тоша явно расслышал фразу, произнесенную его боссом на звонок: «Мы ждем вас, Дмитрий Алексеевич!» Вот и Дмитрий… тот, кого она так любила… Ясно.

Он спокойно спустился по лестнице. И лишь на улице показал внутреннее беспокойство. Пнув со всей силы попавшуюся на глаза клумбу, Тоша разразился ругательством.

Облака, такие же белые, как вчера и как всегда, плыли по такому же бледно-голубому небу. И также шелестели серо-зеленые листья деревьев. И смеялись дети, играя в классики, и продавщица мороженого все читала пестрые журналы…

И он все так же шел домой по залитым солнцем улицам. Шел быстро, чтобы не дать случайным прохожим повода показать сокрытые в них страсти. Шел один… Как и всегда…

Осколки блестели, отражая заходящее солнце. Задернутые не до конца занавески, пропускающие его лучи, чуть ходили от едва уловимого ветра, не приносившего с собою ни грамма облегчения в эту липкую, потную, душную жару, что за день раскалила стены типичного панельного дома на тихой улочке, скрытой от центра пятью автобусными остановками. В углу, в месте, где отчего-то сходились воздушные потоки квартиры, сидела кошка, глядя на все с выражением непонимания, лишь иногда отвлекаясь на жужжащую под потолком муху.

В воздухе царили пары алкоголя. Отколотая от бокала ножка откатилась к подоконнику.

Антошино лицо было бесстрастно. Но холодный взгляд глядел будто из бездны, полной горечи и отчаяния. Развалившись на диване, окруженный пока не разбитыми бутылками из достаточно большого домашнего запаса, он смотрел в одну точку, будто замерев навсегда, и не дышал.

Лишь еще один глоток вина…

«Она не может быть моей…»

Лишь еще одна потеря…

«Она не может быть моей…»

Лишь еще одна минута одиночества…

«Она не может быть моей…»

Лишь действительность его жизни…

«Она не может быть моей!»

Уже никогда…

Антон открыл глаза. Теперь, когда ее не стало, день опять ничем не отличался от вчерашнего. И от того, что был два или три дня назад. Все та же комната, та же тюрьма. Одиночка, без права выхода. Все тот же мрак, все та же тишина. Пустота и демоны, гложущие изнутри. Вот его настоящая правда. Вот, что предназначено ему. Неужели он когда-то считал по-другому?

И снова они рвали его обессиленное тело, и снова светлый лик, являвшийся ему издавна, смотрел укоризненно и печально. И опять он стремился к нему, пробираясь сквозь темноту, и вновь не достигал, оставаясь в пустом космосе своего разума, что был страшнее, чем любая пытка. Одинокий и истощенный, он раз за разом познавал все оттенки боли, все краски безумия. Вновь просыпаясь, оживал лишь затем, чтобы опять впасть в дрему для того, чтобы погибнуть.

И все же в его разрушающей пустоте было что-то спасительное…

 

ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ДЛЯ МЕНЯ

Антон шел по ночной пустынной улице, слушая, как кто-то его же шагами крадется за ним. Эта игра — представление, что он не один, что за ним следят, — отчего-то издавна нравилась ему. Мысль, что в любой момент он может оказаться на волоске от гибели, будоражила и воодушевляла. У других, нормальных людей, это называлось «пощекотать нервы», но так как подобное Домову было абсолютно не свойственно, то, разыгрывая воображение, он просто слегка тонизировал себя, приводил в форму.

Хотя этим вечером ему было уже трудновато привести себя в форму. Ведь он опять безбожно надрался в «Жемчужине», и теперь, будучи весьма навеселе, еле тащился в одинокую, раскаленную от жары квартиру.

Ему требовалась разрядка. Недавние события как-то совершенно выбили его из колеи. Вот он специально и направился к Толику, зная, что там ошиваются все прощелыги и бандюганы его города. Но на сей раз, к великой иронии (когда не надо — он всегда встревал в ненужные разборки), он спокойно досидел до момента, когда бар и дешевая выпивка ему опротивели.

И вот, накачавшись алкоголем, провоняв насквозь едким запахом табака, но так и не получив нужного облегчения, он возвращался в свой мир тишины и покоя, слушая, как его ноги говорят с асфальтом. Однако на одном из поворотов вымышленные преследователи вдруг превратились в настоящих.

Затупленный спиртом рассудок не сразу их заметил, хотя даже в таком состоянии он почувствовал взгляд, направленный на него из темноты проемов. Через пару шагов к нему навстречу вышли шестеро.

Недобрые лица. Недобрые намерения.

Блеснул в лунном свете металл. Опасность протрезвила тело Антона быстрее, чем он сам успел понять, что происходит. Его мышцы напряглись, и внутри забурлило нетерпение.

— Это он?! — послышалось сбоку.

— Да, точно!

— Уверен?

— Да, я говорю тебе!

— Отлично! Эй, ты! — на сей раз обращались именно к Домову. — Давай сюда бабло, да поживее!

Антон ничего не ответил. Во-первых, он все прослушал, пытаясь сконцентрировать взгляд на появившихся объектах, а во-вторых, если его тело уже разобралось во всем и было готово, то мозг по-прежнему отказывался работать. Он непонятливо глядел на незнакомцев, отчего-то — вот это он никак и не мог уразуметь — отчего? — рождающих у него внутри желание драться. Такие обычные милые ребята, гуляют по городу… чего ж ему кажется, что происходит что-то не то?!

— Эй ты, слышь, пьянчуга! — рявкнул на Тошу озлобленный голос. — Я сказал, деньги давай!

— А может, у него с собой нету? — спросил кто-то из темноты.

— Да нет же, я ведь говорил. У него всегда есть!

Последний голос показался Домову знакомым, и он постарался приглядеться к его обладателю. Так и есть, с этим пареньком он встречался в «Документ-Сервис». Его тупорылая морда никогда ему не нравилась. Все еще пребывая в состоянии «очень веселенький», Тоша отреагировал на то, что увидел, скривив недовольную рожу и вызывающе цокнув языком.

Подобная реакция, видимо, оскорбила нападавших, и они начали всерьез злиться. Тот, что кричал с самого начала, показательно покачнул битой, зажатой в правой руке, демонстрируя свое определенно выигрышное в данном случае положение.

— Говоришь, есть у него деньги? — спросил он Тошиного знакомого.

— Он уже давно у нас работает! Приходит иногда, а зарплату имеет — ого-го! — поклялся тот. Его вид явно говорил о том, что несчастный и сам боялся своих товарищей. — Непонятно за что! — добавил он завистливо. — И, честно, Владик, я сам видел, что у него в кошельке всегда не пусто!

— Ну смотри, Никитос! — предупредил Владик, отчего наводчик аж вздрогнул. — Ты, — обратился он вновь к Домову. — Быстро сделал, как я сказал!

— Чё? — это было единственное, на что Антон был сейчас способен.

Тоша не издевался, Тоша и правда плохо соображал. Голова кружилась, и ему очень хотелось куда-нибудь прилечь. Да и ситуация, в которой он очутился, представлялась в его сознании какой-то неправильной, не такой, какой являлась на самом деле. Он глядел на людей перед собой, и они веселили его… или мешали. Он еще не понял. То ли веселили, ну смешные же, правда? То ли мешали — загородили дорогу, мелют что-то несуразное, честное слово…

— Говнюк! — взорвался Владик и, не сдержавшись, со всей дури вмазал Домову в челюсть, а потом долбанул в бок.

От этого импульса Антон совершил несколько длинных неустойчивых шагов и оказался повергнутым на специальной площадке для мусорных бочков, где, разумеется, царили отнюдь не идеальный порядок и чистота. Боль, прорезавшаяся в его теле так неожиданно, заставила затуманенный рассудок просветлеть. Даже резкость в глазах приобрела более-менее нормальный фокус.

Теперь он понял, отчего его тело хотело их разорвать, этих быдловатых реальных ребят, действительно полагающих, что подкараулить в подворотне вшестером — это круто. Немного удивляло, как на подобное решился Никита, они же, в конце концов, вместе работают! Но его обычно завистливые глазки, понимание где-то в глубине, что ничего-то он в жизни не добился, написанное на лбу, и очевидный страх перед знакомыми это объясняли.

Больше эти парни Домова не веселили… а вот мешали конкретно…

— Я тебя отделаю, что сам себя в зеркале не узнаешь, засранец! — Владик распалился. Его, похоже, и деньги уже не так сильно волновали — в пустой башке стучал ритм драки, на шее вздыбились от пульсирующей крови вены. Что там какая-то мораль, или цель — все отступило на второй план, и лишь жажда, жажда насилия овладела этим мужчиной.

Тоша улыбнулся. Ему и самому было знакомо это чувство. Однако… Не выглядит же он, охваченный вкусом битвы, так же премерзко?!

— Чё ты лыбишься?! Чё?! — махнул битой Владик.

Он шагнул к Домову. Паренек, лежавший посреди мусора, вел себя так, словно чувство страха было вовсе не свойственно ему. И это бесило! Жутко бесило! Он не мог не бояться. Не мог! Никто бы не смог! А иначе… иначе, чего тогда они все здесь стоят?!

— Ты попал, урод! — замахнулся нападавший. — Ты у меня еще в ногах валяться будешь!

Однако удар отчего-то не был результативным! Домов лишь слегка подвинулся, так незаметно, словно и вовсе ничего не делал, но бита, проскользнув мимо него, влетела в большой старый ламповый телевизор, раскрошив экран.

«Что за?!.. И какой насмешливый взгляд черных глаз!»

— Попал-то у нас ты, — проворковал Антон, когда его соперник был в процессе второй попытки.

Товарищи Владика не успели понять, что произошло, но их главарь качнулся в сторону, а затем шмякнулся всей своей накачанной тушей прямо на осколки разбитого им телеприемника. А вот тот, за кем они охотились, тот, который уже не должен был и рыпаться, не только встал, хотя после такого удара это было делом нешуточным, но еще и с силой наступил на Владислава, вдавливая в его тело части телевизора. Причем при этом выглядел так, будто шпиговать прохожих радиоаппаратурой было для него делом совершенно привычным, даже обыденным…

Поверженный нападавший издал душераздирающий вопль вперемежку с хрипом, когда его кожа лопалась под напором острого нутра выкинутого на помойку старья.

— К-какого?

— Что за…

— Ублюдок! — послышались с разных сторон испуганные вскрики.

И свита, заражаясь жаждой мести, кинулась на обидчика своего господина, наполненная той же яростью, что прежде выливалась из Владика невидимыми, но вполне ощутимыми волнами.

Через минуту все их оружие уже покоилось в телах их хозяев и, истекая кровью, в предсмертной агонии, они лишь смотрели на этого странного парня, которого почему-то уже не могли ненавидеть…

Антон поглядел на находящегося в ступоре Никиту и наклонился, поднимая с земли то, что ему приглянулось, еще когда она лежал посреди разбросанного хлама.

— Н-не… — запинаясь пролепетал тот. — Я не х-хотел! Он меня заставил! Я п-правда!

— Да-да, — сказал Антон, подходя к нему. — Трусливый, жалкий пес. Хоть умри достойно!

Глаза мужчины широко раскрылись. Он не верил. Он не желал признавать. Он отвергал…

Глядя в глаза Домова, он видел в них свою гибель, но, не имея сил ни защититься, ни бежать, просто ждал, когда тот приблизится. Ждал, трясясь от страха, умоляя тихим голосом, и зная, что ничто ему уже не поможет… Но кто бы мог подумать, что он умрет вот так?! Попав по глупости не в ту компанию, позарившись на легкие деньги…

Глядя в глаза Домова, он видел в них свою жизнь. А ведь у него хороший, блин, диплом! Да и работа приличная. Девушкам он нравится. И отец деньги регулярно присылает…

Да вот только нужно ли это все тому телу, что лежит бездыханное на грязной мусорной площадке с воткнутой в его шею старой антенной?!

«Знаешь, Толик, я, наверное, ненормальный, — говорил Тоша сегодня вечером, сидя за стойкой бара „Жемчужина“ и поглощая одно виски за другим. — Я всегда так хотел одиночества, лишь о нем и мечтал, но стоило только ей появиться, и единственным моим желанием стало, чтобы она была рядом!»

«Знаешь, Домов, — отвечал ему бармен, услужливо подливая в его бокал новую порцию. — Это как раз доказывает, что ты совершенно нормальный!»

— Я нормальный? — спросил Антон тишину. — Хм… с чем с чем, а с этим ты, дружок, точно ошибся…

Домов коварно улыбнулся.

Он шел по ночным пустым улицам, слушая свои шаги, зная, что его демоны удовлетворены на сегодня и что никто не следует за ним.

И тьма улыбалась ему, и он улыбался ей в ответ и, принимая ее, вновь чувствовал себя по-настоящему живым…

 

НЕ ЛУЧШИЙ ЧЕЛОВЕК ДЛЯ ЗНАКОМСТВА…

Это был слишком идеальный день. Слишком теплый, слишком солнечный, слишком спокойный и слишком размеренный, чтобы агентство не потревожило Тошу в самом апогее ленной неги.

Придя в себя и вновь наслаждаясь человеческим одиночеством, пролеживая и так очевидные впадины на любимом диване, он уже было решил, что совершенно не расстроится, если Наталья Осиповна не позвонит, как обещала, но, увы, на сей раз она не обманула.

Проклиная все на свете, Антон сполз со своего единственного друга, натянул старые потрепанные джинсы, кинул кошке кусок колбасы, отхлебнул уже давно остывшего чая, помолился о том, чтобы ничто не задержало его в дороге, и отправился на работу.

По пути он встретил и Машку, и Толика, и уже лысого юного Сережку, программиста из соседней квартиры, и даже дядю Колю с собутыльниками. Кто бы мог подумать, что шесть сорок вечера четверга это столь оживленный час пик! Потратив лишних полчаса на разговоры, глупые упреки, отговорки, старание держаться подальше от собеседника, дабы не вызвать не нужных никому возлияний, и достаточно быструю победную партию в уличные шахматы, Антон наконец-то смог вырваться из маленьких, но чрезвычайно цепких объятий своего двора.

Шагая настолько быстро, насколько вообще позволяли его крепкие длинные ноги, он раздумывал над тем, как удивителен этот тесный мирок, заключенный между тремя невысокими домами. Словно единый организм, состоящий из отдельных клеток, столь непохожих и неподходящих, он все же был неразгаданно сплоченным и необъяснимо основательным. Таким, что даже он, странный парнишка, в сущности не желающий ровным счетом никакого общения, все равно был втянут в него, словно зыбучим песком, и погружался все ниже и ниже во всевидящие и всезнающие социальные путы соседства.

Наконец, пересекши тополиную аллею, Тоха очутился у работы. Несмотря на то что волнительный мандраж был незнаком ему в принципе, он все-таки ощутил нечто тревожащее в груди, когда, поднимаясь по лестнице, начал гадать, что же именно могла поведать ему главный бухгалтер «Документ-Сервис».

Уже проходя в коридор, ведущий в его фирму, Антон чуть не столкнулся нос к носу с чрезвычайно целеустремленным молодым человеком. Тоша никогда прежде не видел его, и в виде незнакомца не было ничего такого странного, что могло бы привлечь чье-то внимание, и все же на секунду Антону показалось, что его тело словно пронзило разрядом. Он остановился в недоумении, оглядывая причину задержки своими глубокими черными глазами. Парень тоже уставился на него, и в его светло-серых, практически бесцветных глазах, несомненно горел огонек того же интереса.

Незнакомец улыбнулся идеальной улыбкой, которой так любят кормить зрителей с телеэкрана, отчего на его щеках заиграли милые ямочки. «Пижон!» — пронеслось в голове у Антона, и он с кривой усмешкой отметил педантично отглаженный дорогой костюм, словно с иголочки, и русую шевелюру, уложенную волосок к волоску. Пареньку, видимо, тоже был не по вкусу парад Тоши, ибо вид старых протертых штанов и серой кофты, с пятном прямо посередине живота, явно вызывал у него раздражение. «Пижон!» — повторил Антон еще более презрительно, и вдруг услышал очевидный ответ незнакомца: «Бродяга!»

Тоху передернуло. И дело было вовсе не в том, что он мог обидеться на это оскорбительное суждение — ему было абсолютно наплевать на мнение окружающих. И не в том, что, возможно, он и не заметил, как вслух описал этого денди, — подобная оплошность никогда не поставила бы его в неловкое положение… Дело было в том, что он отчетливо слышал это слово, хотя был абсолютно уверен, что незнакомец ничего не говорил.

Антон впился взглядом в этого странного типа, но тот лишь широко улыбался, будто какой-то чертов продавец машин. Правильное лицо парня светилось благодушием, будто тот встретил в образе Тоши своего лучшего друга, но Антон видел, что в тени этих добродушных морщин таилось нечто совершенно иное…

— Господин Домов! — услышал Тоха голос своего шефа.

Это помогло ему быстро прийти в себя.

— Вы задержались!

— Извините.

— Пройдемте ко мне в кабинет. Время не ждет.

— Да, конечно.

Антон последовал за Натальей Осиповной и лишь в дверях обернулся. Молодой человек все еще стоял там, и его раздражающе-белая улыбка просто кричала о каких-то тайнах, но Тоша, к сожалению, больше ничего не слышал…

Сидя на своей маленькой кухоньке, Антон беспристрастно глазел на листок бумаги, где изящным каллиграфическим почерком босса была выведена пара строк. Лишь две фамилии и два имени. Только это… Жалкие крохи его смутного прошлого. Они ровным счетом ни о чем ему не говорили, и Тоша совершенно не знал, как эти данные могли бы ему хоть в чем-то помочь.

Антон злился. Он злился тихо, не будучи уверенным в том, что Наталья Осиповна специально скрывает нужную ему информацию. Ему было ясно, что главный бухгалтер «Документ-Сервис» лишь верхушка айсберга, плавающего в темных водах правды. Он также мог понять причины ее нежелания делиться тайнами агентства, — ведь если есть кто-то, кто следит за ним, то и на нее есть такая же мера безопасности. И все же проволочки бесили его!

Как он и объяснял Тане, поначалу Антона мало волновали секретности его работы. Он просто делал то, что ему говорили, в остальное время наслаждаясь своим бездельем. Его вполне устраивала такая жизнь — редкие вызовы и дни, полные покоя. Диван, кофе и кошка — больше ничего для жизни и не требовалось. Но однажды он вдруг ощутил какую-то безмерную тоску. И вовсе не потому, что ему наскучили эти вечные три составляющие! Просто почему-то стало важным знать кто, как и почему. Сначала эти мысли всплывали просто как что-то лишнее, дрейфующее в мозгу, и лишь иногда прибивающееся к берегу его сознания, но через какое-то время стало ясно, что они не просто случайные посетители, а нечто вставшее там на рейд, причем безусловно надолго.

С этих пор Антон заразился идеей того, что должен вспомнить то, что было до четырнадцати. Не отличаясь стеснительностью или страхом, он прямо высказал своему шефу то, что в нем накопилось, услышав в ответ решительный протест по поводу его претензий. Это мало его удовлетворило, и он тут же заявил о своем желании уволиться, чтобы заняться расследованием собственного происхождения, после чего тут же получил согласие на сотрудничество.

Несмотря на всю холодность и высокомерность, Наталья Осиповна безусловно ценила Антона, ведь его работа никогда не вызывала серьезных нареканий, и еще ни разу он не допустил ни одной нелепой промашки, так что она, конечно, не рассматривала уход столь полезного сотрудника как благость. Пообещав подсобить ему с этим вопросом и тем самым успокоив достаточно решительного, чтобы уйти, но достаточно ленивого, чтобы заниматься подобным самому, Тошу, она все-таки не торопилась выполнить свое обещание. И прошло уже больше шести месяцев, а он так и не получил от нее ничего стоящего. Ничего стоящего и ничего, что ей не хотелось бы объяснять. Вот и о молодом пареньке в коридоре он услышал лишь короткое: «Никто, Антон Владимирович, просто не лучший человек для знакомства. Забудьте!»

Тоха подернул головой, снимая с себя усталость и разочарование. Рядом чавкала куском печенки кошка, и у нее день, судя по всему, складывался гораздо более удачно, нежели у Антона, отчего она мелодично помурлыкивала в своем углу.

Отодвинув от себя бесполезный лист, Тоша вздохнул. Все опять так, как и было… «Ждите, господин Домов. Вскоре я смогу добыть что-то более весомое». Да, только этим он и занимается!

Антон резко встал, отчего старая табуретка закачалась, стуча по полу своими разными ножками. Мысль о диване несколько успокоила его. В конце концов, ждать — это то, что он умеет лучше всего.

Воспоминания о том, что босс вызвала его не только ради этой информации, но и для того, чтобы отчитать за недавнее «снятие стресса» с участием Никиты из офиса, отчего-то вновь всплыли в памяти. Хотя тот факт, что ему устроили выволочку, был для него столь же безразличен, как и судьба несчастного коллеги. И все же было неприятно осознавать, что его действия, так быстро раскрытые, вновь подтвердили в глазах Наталии Осиповны привычную проблемность их хозяина. И снова этот вечный укоризненный тон…

— Это совершенно непозволительно, Антон Владимирович! — босс смотрела на него, как на провинившегося мальчишку. — Мне все равно, как вы развлекаетесь, но ваши действия не должны никоим образом компрометировать в глазах закона и его служителей ни вас лично, ни, тем более, нашу организацию!

Тоша вздохнул и почесал за затылком, отчего черные густые волосы забавно растрепались в разные стороны.

— Откуда знаете?

— Ваш почерк уж слишком уникален, я вам сотню раз говорила — без экстравагантности! Так нет! То воткнете в забор, то утопите в бочке с маслом…

— Извините, — пожал плечами Домов.

— И не собираюсь! Я ваши извинения каждый раз слышу! Почему не воспользоваться предложенным вам Макаровым, как все нормальные люди?! А то за вами в правоохранительных органах уже такой след, что просто…

— Не люблю огнестрельное оружие. В нем есть что-то противоестественное.

— То есть вдавить грудную клетку в телевизор — не противоестественно?! — фыркнула Наталья Осиповна.

Тоша в очередной раз пожал плечами.

— И главное — нашего же сотрудника!

— Он первый начал.

— Оправдание, как в детском саду!

— Но, правда ведь…

— Все, я вас в последний раз прошу — прекратите эти игры! Если вы еще раз наведете на нас какое-либо подозрение, то пеняйте на себя.

— Понял.

— Ничего вы не поняли, — вздохнула начальница, нажав кнопку на телефоне. — Соедини меня с Кондратом Алексеевичем, — сказала она в трубку, добавив Домову. — Идите!

Вот так всегда… Отчитанный и пристыженный. Раздражает.

Тоша потянулся. На глаза попался скомканный клочок розовой бумаги, вырванной из блокнота, демонстрирующий две цифры. Ах, это же номер телефона той любвеобильной девчонки из лифта! Он снова встретил ее, когда приходил на работу. Тоха развернул листок. На нем было старательно выведено: «Позвони мне. Надя».

Антон постоял в нерешительности некоторое время. С одной стороны диван сулил ему часы полного расслабления и покоя, но одержимая любовью девушка, чьи пороки лишь усилятся в его присутствии, это было явно то, чего не хватало для разрядки.

Наконец решив, он направился в спальню. Усевшись на любимый вишневый мягкий предмет мебели, он любя погладил его рукой.

— Извини, старик, — сказал Тоша, потянувшись за телефоном. — Не сегодня…

 

ТОТ, КОГО Я ЖЕЛАЮ УЗНАТЬ…

Уже неделя как от агентства не было ни слуху, ни духу, и, несмотря на то, что желание покопаться в прошлом еще не пропало, этот факт Антона лишь радовал. Однообразные будни вовсе не раздражали его и не навевали уныние. Время текло… то медленно, то стремительно, и хоть неумолимо, но все равно тихо и безмятежно. Ничего не менялось, и это было то, чего Антону так хотелось…

Вишневый диван чуть слышно скрипнул, когда Тоша перевернулся на другой бок. Июльская жара, казалось, пропитала все вокруг. Легкое одеяло и простыня были невыносимо горячими, заснуть становилось совершено невозможно. Но Домов не сдавался…

К вечеру стало прохладнее, и Антон выполз на кухню. Рядом тут же нарисовалась кошка, всем видом показывая, что не ела как минимум сутки. Тоша решил не поддаваться, но сломался через минуту-другую. Быстро одевшись, он вышел на улицу, чтобы купить что-нибудь съестное. В соседнем магазине, расположенном — что очень удобно — на углу его же собственного дома, такого имелось не слишком-то много, хотя ассортимент в принципе был достаточно широкий. Но, как обычно это бывает, — много не значит хорошо. В итоге Домов вернулся на кухню с опротивевшими уже сосисками, хлебом и парочкой булочек. Зато кошке повезло — удивительно, но ее любимый корм всегда был в наличии, и даже свежий.

Заглянув по дороге в почтовый ящик, Тоша нашел там письмо. Без обратного адреса. Конверт плотный, добротный, ни одной потертости, а также ни штампов, ни марок — значит, принесли лично. Это не было для него необычным и нисколько не удивило — с давней поры он получал подобные письма, примерно раз в три-четыре месяца, и хорошо знал, что там внутри.

Уже дома он все же распечатал его, и, как всегда в подобных случаях, с долей иронии и полного отрицания, то есть не только не вчитываясь, но и заранее отвергая, прочитал надпись на белоснежном, словно девственный горный снег, листке, с еле заметным тиснением на самом верху в виде семиконечной звезды:

«И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает. И если нога твоя соблазняет тебя, отсеки ее: лучше тебе войти в жизнь хромому, нежели с двумя ногами быть ввержену в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает. И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где червь их не умирает и огонь не угасает».

Да, все снова, как он и думал, — этот библейский бред. Листок быстро направился в мусорку. Что за упорная организация, а он был уверен, что это неугомонные бесконечные последователи Божьи всех цветов и окрасов, шлют эти бесполезные агитки! И главное, так прилежно, так регулярно… никаким другим образом, что, в общем-то, им не свойственно, больше не стараясь вернуть его на путь истинный.

А, плевать! Надо бы пожрать все-таки…

Поглощая последнюю булочку за невкусным — больше никогда не купит ничего по совету этой продавщицы — чаем и глядя, как кошка чавкает своей едой, он в тысячный раз думал о том, в чем состоит его жизнь. Не оттого, что на философию после почты потянуло, а по сложившийся уже привычке. И после кратких размышлений опять пришел к выводу, что не знает.

Тоша стукнул кулаком по столу, пытаясь пришлепнуть надоедливую муху. Муха проскользнула меж пальцев и беспрепятственно отлетела к окну. Стол подпрыгнул. Кошка тоже. По ее желтым глазам Антон прочел все, что она о нем думает.

— Не злись, — сказал он ей и попытался погладить.

Обиженная кошка оставила на руке глубокую царапину и вышла из кухни.

— Ну спасибо! — крикнул ей вслед Антоша.

Решив, что давно не тренировался, он последовал за кошкой.

В маленькой захламленной комнате, столь пыльной и пораженной смертельным видом бардака, что вряд ли излечим, Антон не без труда откопал старую потрепанную мишень. Повесив ее на специально вбитый давным-давно в стену гвоздь, он отошел в коридор, предварительно захватив с полки свой комплект метательных ножей. Метнув, практически не глядя подряд сразу три и поинтересовавшись результатом, Тоша остался более чем доволен. Что-что, а это всегда выходило у него блестяще!

И все же он потратил несколько часов, сбивая пыль с позабытой им когда-то мишени.

Уже ночью, ощутив привычный прилив обессиливающей лени, Антон решил, что не общался с диваном слишком давно, и нужно это исправить. Не раздумывая, бросив прежнее занятие, он помчался к нему с той же стремительностью, что развивают зеленые мальчики, спешащие на свидание со своей первой возлюбленной.

Утром, несмотря на тщеславное осознание того, что вчерашний день не прошел как обычно зря, и, на удивление спокойных и бескошмарных сновидений — что так редко с ним бывает! — Антон ощутил, как что-то мерзкое и неприятное тревожит его изнутри. Не понимая причину этого неудобного чувства, Домов пролежал два часа без движения, рассматривая своими черными, будто вороное крыло, глазами трещины на пожелтевшей штукатурке неровного потолка.

Наконец, не до конца осознавая, что делает, он вскочил на ноги, перепугав блаженно посапывавшую кошку, быстро нацепил штаны, какую-то майку, валявшуюся в пыльном углу и явно молящую о стирке, и покинул пределы своего царствования.

Жаркий воздух, прогретый палящим летним солнцем, пробирался в сухую глотку, раздирая ее, и Тоша не мог ни о чем думать, кроме как о том, чтобы купить воды. Как назло во всех ближайших магазинах был переучет. Проклиная это удивительное совпадение, Антон рыскал по пустым будничным улицам в поисках спасительной влаги. Насквозь пропитанная потом майка начинала раздражать, и Антон снял ее, засунув каким-то чудом в задний карман штанов.

Проходя мимо очередного двора, Домов получил одобрительные возгласы прогуливающих школу старшеклассниц, заглядевшихся на его оголенный торс. Что привлекательного они нашли в его хоть и подтянутой, но сгорбленной худой фигуре, он не знал, и только отчего-то ощутил досаду.

Отыскав все же ларек и выхлебав зараз всю бутылку, Тоша наконец-то смог сосредоточиться. Он огляделся и с удивлением отметил, что стоял там, где уже был ранее и где быть более не собирался. Неотрывно глядя на обшарпанные стены парадной и темное нутро приоткрытой двери, дышавшее столь манящей прохладой, он ощутил, как что-то мерзкое, что подняло его в этот день с дивана, гармонично слилось с воспоминаниями о прошлом.

Неужели это было не просто так? Неужели из-за нее?!

Антон шагнул во мрак безглазого из-за проделок местных мальчишек дома, как раз наступив на осколки разбитого ими фонаря.

На одном из пролетов его встретила обычная тучная бабушка в цветном халате и убранными в мудреную прическу седыми волосами. Видимо, инфицированная привычной для старушек болезнью — манией чистоты, она оттирала старую, обитую темным прочным материалом дверь, при этом кряхтя и вздыхая. Антон любезно поинтересовался у незнакомки ее соседкой.

— Танечка? — сказала словоохотливая бабушка нежным старческим голосом. — Да, тут жила. Славная девочка! И порядок у нее всегда такой…

— Жила? — переспросил Тоша.

— Уехала, милок, уехала! С женихом своим. Не нашенский. Такой важный, красивый.

— Куда уехала?

— А я почем знаю? За границу, поди.

Антон задумался. В это время его собеседница, до этого оживленная и светившаяся добродушием, вдруг осунулась и отстранилась, стараясь словно вжаться сама в себя. Ее зеленые глаза, окруженные многочисленными морщинами, выкатились и уставились на парня одновременно испуганным и напористым взглядом.

Тоша вздохнул. Ничего необычного…

— Как он выглядел? — спросил Домов.

Старушка не ответила, судорожно сжимая в своих слабых руках обрывок тряпки, которой мыла дверь. Антон схватил ее за плечи и поглядел на нее так, как умел только он один.

— Как он выглядел? — повторил Тоша повелительно.

— Высокий, статный. Волосы светлые. Красивый. Костюм как с иголочки, — стала перечислять собеседница послушно.

— Вы его прежде видели?

— Нет, никогда не видела. И Таня никогда не рассказывала. Я и знать не знала, что у нее кто-то появился.

— Имя?

— Не запомнила… не называла…

Домов и не рассчитывал.

— Что-нибудь еще было? Странное? Необычное?

— Уехала так скоро! Даже вещи не успела собрать. Оставила мне все. Сказала, что не понадобятся…

— Сказала? Она говорила с вами?

— Да. Только была как сама не своя. Но что уж тут — любов!

— Ясно, — Антон отвел от старушки свои черные глаза. — Это все?

— Как на духу рассказала!

— Спасибо, — Тоша уже ступил на лестницу, но, обернувшись, задал вроде бы непонятный и нелогичный вопрос. — А улыбка? Улыбался он?

Бабушка находилась в слишком необъяснимом ей состоянии, чтобы дивиться, и ответила.

— Да, улыбался. Так красиво улыбался, как с картинки прямо…

Антон до боли закусил нижнюю губу. Снова он. Проклятье! «Сама не своя!» Значит ли это, что…

Выйдя на улицу, Домов глубоко и жадно вдохнул. Словно его тело, охладившись в сыром подъезде, требовало глоток этого жаркого, сушившего горло пыльного воздуха, от которого обычно все желали скрыться. Прогреваясь изнутри, он замер, зажмурившись и расслабившись, но только на мгновение. Через секунду черные глаза блеснули нехорошим огоньком, а уголки губ чуть поднялись вверх.

Не лучший человек для знакомства просто напрашивался на то, чтобы с ним познакомиться…

 

БЕЗГРАНИЧНО ЧУЖДОЕ МНЕ

Естественно, Наталья Осиповна не собиралась откровенничать, и все, что получил Антон от нее, это недовольные замечания и пожелания, чтобы он не совал свой нос в дела, совершенно его не касающиеся. И хотя Тоша без обиняков заявил, что это его очень даже касается, так как кем бы ни был этот таинственный Дмитрий, он убирал за ним, что уже заставляло интересоваться, босс продолжала твердить, что все, что ему следует знать, он уже знает.

Выйдя от нее злым и расстроенным, Антон поспешил к единственному, что его успокаивало, — дивану. Теперь, он понимал отчетливо, Наталья Осиповна сделает все, чтобы их дороги, его и Дмитрия, больше не пересекались. И он с удовольствием выкинул бы этого раздражающего паренька из своей головы, если бы не одно «но»…

Его глаза.

Они не были похожи на глаза Антона, и все же были на них похожи! Это необъяснимо, но это так. Тоша знал. Чувствовал нутром.

«Сама не своя!»

Значит, тоже? … Значит, такой же?! …

Уже подойдя к дому, Антон почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Заинтересованный, ищущий, тяжелый. Тот ли взгляд, который он встретил однажды в коридоре офиса, тот ли, который он хотел увидеть снова? Домов не успел понять, он обернулся, но заметил лишь темный силуэт, скрывшийся от него в зелени.

Антон чуть постоял, глядя в одну точку, но вскоре безразлично продолжил свой путь. Страх, никогда не посещавший его, и на сей раз обошел его стороной. Кто бы ни был тот, кто следил за ним, и какие бы ни были его мотивы, Тоше было практически все равно. Практически…

Тишина пустой квартиры и мягкость его дивана без труда заглушили и злость, и недовольство, и подозрения…

Весь оставшийся день, полный душного вязкого эфира, наполнявшего собою все, к чему прикасался, Антон просто лежал на своем любимом предмете мебели, то проваливаясь в смутные дремы, то просыпаясь.

В кратких сновидениях ему являлось прекрасное лицо, излучавшее свет. Не зная точно, кому оно принадлежало, но ощущая нечто божественное в его чертах, Домов тянулся к нему, пробираясь сквозь мрак и мразь своего бытия, но никогда не настигал этих спасительных лучей, оставаясь за гранью, переступить которую ему было не дозволено. И словно отвергнутый Богом, он горел и томился, мучился и погибал, не умирая, в собственной темноте, бесконечно бесплотно пытаясь вырваться туда, где сверкал этот недоступный, но такой притягательный свет.

В минуты бодрствования он думал о том, что есть он и что есть все, что его окружает, думал об этом лике, знакомом с давней поры, глядевшем на него зазывающе и одновременно укоризненно. О прошлом, что не помнил, и настоящем, созданном из бессмысленности и лени. Эти мысли посещали Домова постоянно, так часто, насколько это вообще было возможно, но никогда еще они не приобретали столь удручающе-серые краски, как в этот удручающе-серый день.

Антону было неприятно считать, что Татьяна — какого черта он вообще думает о ней?! — пострадала только из-за того, что ему захотелось с кем-то поделиться.

Одиночество никогда не приносило ему ни неудобства, ни страданий. Так зачем нужно было это все? Зачем он заставил ее выслушать? Лишь для того, чтобы услышать, что она понимает, что не отвергает его, как данность? Не отвергает, также как это лицо из снов? Какая глупость! Зачем он вообразил, что ее добрая душа способна исцелить его, приблизить к желанному свету, сверкающему в безграничном мраке его сознания? Вообразил, что ее присутствие рядом изменит суть вещей, какие просто не могут измениться! Зачем, если все равно знал, что этого не будет?

Да… какая глупость! Какая глупость! И из-за этой глупости милая, тихая, славная малышка больше уже никогда не улыбнется никому своей немного смущенной и испуганной улыбкой…

Тоша перевернулся на другой бок. Темные волосы упали на его лицо, и из-под их прядей блестела чернота его усталых глаз.

Так что же он есть? И зачем он есть?

Лишь затем, чтобы убивать? Во всяком случае, выходит, что так.

Но неужели такое существование приемлемо? Разве он не чужой в этом мире? Мире, где люди могут общаться друг с другом, не опасаясь собеседника. Мире, где есть такие девушки, как Татьяна… такие простые и бесхитростные души… Да, он не способен быть, как они. Сколько бы ни старался, как сильно бы ни желал. Он иной. И все, что окружает его, чуждо ему. А он чужд им.

Так что же он есть? И зачем он есть?

Антон не знал.

Но он знал то, что могло ему поведать…

 

КАК ЖЕ НЕНАВИЖУ Я ДОРОГИ…

Антон совершенно не собирался никуда идти сегодня вечером, но мысль, пришедшая ему на ум, заставила его подняться с дивана.

Оказавшись около «Документ-Сервис» в полпервого ночи, он и сам не знал, что делает. Тоша понимал, что любое его проникновение в офис не останется незамеченным. И все же он пришел.

Недоумевая над тем, что простая секретарша сотворила с ним, ибо прежде Антон никогда не проявлял столько рвения, он зашел в здание, пройдя мимо охранника, что как обычно побоялся остановить его, и поднялся на восьмой этаж. По лестнице. Хоть и знал, что вряд ли встретит кого-нибудь в лифте в это время.

Оказавшись в знакомом коридоре, Домов замер, заметив, что дверь в кабинет босса приоткрыта и из комнаты сочится тусклый свет настольной лампы. Он тихо, практически беззвучно подобрался к кабинету Натальи Осиповны и прислушался.

Главный бухгалтер разговаривала по телефону. Ее речь была бессвязна и прерывиста, совершенно очевидно, что босс находилась в весьма взволнованном состоянии.

Антон слушал без особого интереса. Практически все, что казалось организации, не волновало его. Ему было наплевать и на успехи, и на проблемы, тревожащие Наталью Осиповну. Единственное, что злило Домова, это то, что он пришел зря. Пока его начальница находилась на работе, ему вряд ли удастся покопаться в ее вещах и бумагах. А завтра, когда ей доложат о его ночной вылазке, он приобретет лишние проблемы.

Пока Тоша стоял у двери, соображая, как лучше поступить, чтобы выпутаться и в следующий раз иметь такую же возможность попасть сюда ночью, раздался звонок.

— Дмитрий Алексеевич! Наконец-то!

Антон напрягся. Снова он.

— Я жду вас как можно быстрее, у нас возникли непредвиденные обстоятельства. Да, я знаю, что вы заняты. Нет, мы не можем поручить это дело ему.

Тоша прислушался.

— Нет, господин Домов не должен в это ввязываться. Ему ничего не известно об институте и не должно быть известно. А проблемы возникли именно… Нет, я… Я понимаю. Увы, я ничего не могу вам обещать… Хорошо, я поговорю с ним завтра же. Так, я могу ожидать вас в течение часа? Это очень плохо. Что? Нет-нет, я не настаиваю. Завтра в обед? Хорошо. Буду ждать. Поторопитесь, пожалуйста.

Наталья Осиповна положила трубку. Тон, каким она разговаривала сейчас, был куда более любезным, нежели тот, который она всегда использовала в разговоре с Антоном. И эти заискивающие нотки… Неужели она боится этого Дмитрия?! Невозможно!

Тоша нахмурился. Так сколько же всего босс скрывает от него?

Институт… И он знает о нем.

Послышался шорох. Стало ясно, что начальница собирается выйти. Антон спрятался в тени угла. Подождав, пока силуэт Натальи Осиповны скроется, он прошмыгнул в ее кабинет.

Тоша не знал, что именно ищет, но искал. Наконец ему на глаза попался конверт. На нем каллиграфическим почерком босса было выведено: Д. А. Рогожин. Дмитрий Алексеевич, надо полагать. Антон вынул из конверта бумагу и быстро записал на руке то, что там было обозначено, даже не вдумываясь в смысл. Положив записку обратно, он поторопился ретироваться.

Домов знал, что не ошибся в значимости этих записей. Именно в таких конвертах он и получал свои задания. А это значило, что Дмитрий Алексеевич отправится в то место, что теперь начертано на его руке.

Антон спускался по лестнице вниз…

Он скоро сможет увидеться с ним. Но… институт… Что еще за институт? О чем говорила Наталья Осиповна? И расскажет ли он о нем?

Проклятье! С чего вообще он решил, что Дмитрий встанет на его сторону? А что, если…

Что ж…

— Я узнаю сам, а после… после увижусь с тем, кто убил ее!

Антон улыбнулся, предвкушая эту встречу.

— Такой же… — прошептали его губы в тишине пустого коридора.

Тем, что Тоша написал на руке, оказалось лишь одно странное предложение, но его смысл был предельно ясен. По крайней мере, для него. Он всегда получал именно такие записки, и расшифровать эту не представляло сложности.

Антон еще раз перечитал. «3532 — 460052 — Р. 10/2 — 32». Ясно. Надо только уточнить данные. Он не медля направился к комоду, в котором пылились многочисленные справочники, не раз сослужившие ему хорошую службу. Это были многотомные старые, тяжелые книги и новые легонькие брошюрки, столь непохожие друг на друга, но одинаково полезные. И на сей раз Тоша нашел в них все, что искал. Выписав себе в потрепанный блокнот то, что могло ему понадобиться, он удовлетворенно похлопал комод, словно старого друга, и отправился за кофе.

Теперь Антон знал, что делать. А точнее, куда ехать. Сидя на кухне, атакуемый своей кошкой, проявившей вдруг неземную любовь, и попивая горький и терпкий напиток, Антон думал о том, как не хочется ему никуда тащиться! Почему все так сложно?! Отчего нельзя всю жизнь просто пролежать на диване?

Тоша вздохнул. Внутренний голос ответил: просто ты не такой, как все…

Антон собирался выехать рано утром, но как всегда не захотел вставать. Даже желание во что бы то ни стало опередить Дмитрия не распространялось на диван! Не мог же Домов отказать себе в удовольствии немного понежиться в объятиях единственной и настоящей любви, когда знал, что впереди его ждет лишь неудобное кресло старого автомобиля. К тому же Дмитрий, насколько он помнил, должен был встретиться с Натальей Осиповной только после обеда… В итоге скромная иномарка, взятая им у фирмы напрокат как только он объявился после продолжительного отпуска, отъехала от дома только в половине двенадцатого.

На заднем сиденье автомобиля валялись журналы прежнего водителя — он так и не прибрался здесь за все это время! — и кошка. Не мог же Тоша ее бросить, а доверить кому-то единственного живого друга было для него шагом, на который весьма трудно решиться. На сиденье рядом попахивал обед, купленный в ближайшем фастфуде. Что-то неопределенное, в названии имевшее слово «картошка», но абсолютно это не демонстрирующее.

Лобовое стекло было все в пыли и грязи, да и след от насекомого тоже раздражал, но лень не давала Антону остановиться и выйти из машины, чтобы протереть. Он решил, что сделает это при первой же остановке.

Ни на следующей, ни на тринадцати остальных он этого не сделал — несчастное насекомое торжественно пересекало границы городов прямо до конечного пункта.

«Так, — прочитал Антон название на табличке, — Оренбург. Это 3532…Теперь ищем остальное. Для начала 460052, Р».

Тоша взглянул на блаженно посапывающую кошку и на карту, лежавшую на коленях. «А вот и 10/2. Понятно».

Поиски не заняли много времени. Вскоре он уже стоял на улице, указанной в записке. Родимцева, дом 10 дробь 2, квартира 32, адрес с индексом 460052. Проще простого!

С трудом припарковавшись на узенькой улице обширного двора и пройдя сквозь толпу сгрудившихся у подъезда бабушек, которые удивленно на него поглядели, он зашел внутрь. Но через секунду вернулся.

— Не подскажете — квартира 32, какой этаж? — вежливо поинтересовался Тоша.

Бабушки молчали и глядели на него с недоверием. Антон все же поблагодарил и захлопнул за собою дверь. Быстро произведя разведку на местности и продемонстрировав чудеса математики, Антон вычислил нужный ему этаж. Зайдя в лифт, он уверено нажал кнопку с цифрой восемь.

Знания не подвели. На двери справа от лифта отчетливо виднелся номер «32». Тоша позвонил. Слышно было, как отворяется сначала одна дверь, потом другая…

— Ах, ну наконец-то! — сказал незнакомый мужчина и просто втащил Антона в тамбур.

 

ОН НЕ Я, НО Я ЭТО ОН…

Антон вряд ли понимал, что говорит этот низенький представитель рода человеческого. Но тот лопотал и лопотал, как взбесившаяся мамзель.

Сидя напротив него в узенькой кухоньке с занавешенным сушеными овощами и фруктами окном, с едким запахом прокисшего молока и жирными пятнами на светлых обоях, Тоша просто глядел в чашку гостеприимно налитого хозяином чая. Отмечая, что на ее стенках остались круги от предыдущих заварок, что у ручки отколот кусочек, что на левом углу стола рассыпан сахар и что под ковриком у раковины дохлый таракан. Но совершенно не слушая то, о чем говорил ему этот некрасивый, но достаточно обаятельный мужчина.

Антон и сам не знал почему… Он ведь приехал сюда специально, и, наверное, следовало узнать зачем, однако все-таки никак не мог заставить себя прислушаться.

Наконец словесный поток прекратился, но Тоха воспринял это только как изменившийся фон, и никак не отреагировал. Его сознание витало где-то высоко, может быть, даже выше, чем потрескавшийся потолок, а может быть, оно как раз застряло в его многочисленных паутинах.

Мужчина выждал какое-то время, видимо считая, что это было бы приличным, но когда понял, что Антон не реагирует, все-таки потревожил своего гостя, нерешительно потеребив его за рукав. Тоша очнулся и уставился на него с видом искреннего недоумения. Мужчина от этого холодного и пронзительного взгляда вздрогнул и, Домову показалось, попытался съежиться внутри себя. Это позабавило.

— Я очень извиняюсь, Дмитрий Алексеевич, но я бы хотел услышать ваш ответ, — пропищал он, неосознанно прижимая голову и вгрызаясь в ноготь большого пальца правой руки.

Тоха никак не мог понять, какое именно воздействие на него оказывает. Обычный банальный страх, или вот эта противная привычка с ногтями?

— Ответ? — спросил он. — На что?

— Как же, как же?! — вскочил мужчина.

Он принялся суетливо носиться по кухне туда-сюда, еще более ожесточенно кусая свой палец, отчего Тоша все-таки решил, что действует именно так. Мужчина повизгивал что-то невнятное, параллельно лепеча более низким голосом, что складывалось впечатление, будто на кухне по крайней мере два странных гнома. Антон глядел на это абсолютно спокойно. Ему было и интересно и неинтересно одновременно, и он никак не мог решить, какое же из этих чувств превалирует. Наконец мужчина снова уселся на свое место.

— Не могли бы вы уточнить, какие именно мои слова расстроили вас, что вы не желаете говорить на эту тему?! — поинтересовался он нервозно.

— Что?

— О, Дмитрий Алексеевич, вы решились меня погубить?! — маленькие серые глазки бегали, никак не способные на чем-то задержаться. — Это с вашей стороны очень жестоко! И возможно, недальновидно, ведь кто вам даст гарантию? Кто?.. Кто, Дмитрий Алексеевич?

— Что?!

— И вы еще говорите «что?» — мужчина взмахнул руками, чуть не уронив чашку с чаем, но Антон вовремя успел убрать ее. — Это, знаете, просто немыслимо! Я соглашаюсь, несмотря на возможные неприятности, несмотря на то, что один неверный шаг, и все мои усилия коту под хвост. А вы просто говорите «что»! Это уже, знаете, ни в какие ворота не лезет. А главное, какие у вас есть гарантии?!

Антон недоуменно выслушал эту тираду. Он ровным счетом ничего не понимал, и несвязные, путаные фразы этого странного типа лишь усугубляли положение. Становилось очевидным, что на конструктивный спокойный разговор мужчина не способен, по крайней мере, пока Тоша рядом…

Ощущая безмерное смятение и какое-то нервозное оживление, хозяин дома никак не мог совладать с охватившими его чувствами. Он насасывал большой палец с таким наслаждением, будто это была амброзия, хотя был уверен, что раз и навсегда покончил с привычкой, столь умело отвращающей от него женщин. В голове его смешивались мысли, догадки, опасения, факты и из этого супа-разума достать что-либо существенное по делу, даже пользуясь большой поварешкой научного мышления, просто не представлялось возможным. Хотя он никогда не жаловался на отсутствие логики и ясности ума. И вот когда сумятица, казалось, достигла апогея, он явственно почувствовал на себе что-то тяжелое и повернулся. Это был взгляд его гостя… Странный, страшный взгляд, уже когда-то давно виденный им и позабытый… старательно позабытый.

— Успокойтесь и говорите по порядку! — приказал посетитель, глядя прямо в глаза, и мысли прояснились.

Противиться было невозможно. Взгляд этих необычных глаз гипнотизировал.

— Я только хотел, чтобы вы ответили, — сказал мужчина внятно, но каким-то сиплым притихшим голосом.

— Я вас не слушал, — пояснил Антон. — Повторите.

— Сначала?

— С самого. И, пожалуйста, разборчивее.

— Меня зовут Владимир. Владимир Поновский, — подчинился хозяин дома. — Не так давно Александр Александрович назначил меня руководителем отдела безопасности. Разумеется, это значило, что основной моей обязанностью стал надсмотр над учеными и контроль за сохранностью информации. Не все одобряют Григорьева, и ранее были инциденты… Так вот моей задачей было предупреждать такие случаи. Я знал, что этот проклятый Соколов недоволен, но он был слишком важен, чтобы Василий Иванович захотел от него избавиться. А теперь он сбежал, причем не один! Прихватил с собой близнецов! А это, как сами понимаете, катастрофа! Если он кому-нибудь расскажет, если их обнаружат?! … Может, из этого ничего и не выйдет, а может и да — кто знает? Но меня, в любом случае, по головке не погладят! Вы понимаете?

Антон кивнул. Конечно, он ничего толком не понимал, кроме одного — он не мог демонстрировать свою некомпетентность, ибо Дмитрий, видимо, знал об институте все.

— Что ему известно? — поинтересовался Домов, желая таким образом самому разузнать подробнее.

— Все! — воскликнул хозяин дома. — Он участвовал во всех экспериментах! Василий Иванович очень его хвалил.

— Отчего вы решили, что он сбежал?

— Ну знаете, Дмитрий Алексеевич, то, что я упустил этого прохвоста, не значит, что я совершенный болван. Соколов уже давно стал проявлять непозволительную свободу мышления. Он даже пытался настроить Григорьева против Александрова! Он был недоволен. Говорил, что то, что мы делаем, противозаконно. Что однажды кара небесная падет на головы всех замешанных. Короче, видимо, он решил сам стать этой карой!

— Допустим, — согласился Антон.

— Я сразу же связался с Кондратом Алексеевичем. Он сказал, что все уладит. Вы ведь найдете его, Дмитрий Алексеевич? — Владимир поглядел на посетителя с надеждой. — Найдете и притащите ко мне?

— Я постараюсь.

На лице хозяина дома отразилась неподдельная радость. Он метнулся из кухни, уже через мгновение вернувшись обратно с ворохом бумаг. Кинув всю кипу на стол, он принялся пояснять.

— Вот ксерокопия его паспорта. Прописка… Список знакомых… Это дипломы… Фотография, сделанная недавно в лаборатории… Глядите, Дмитрий Алексеевич, это данные о командировках прежних мест работы. Все места, где он когда-либо был…

Антон смотрел на пухлое лицо с маленькими глазками, глядевшее на него со снимка. Какой удивительно умный, но при этом жалкий взгляд! Что за трусливая полуулыбка! Мягкие черты… Кара небесная?! Чтобы такой человек решился на подобное?

— Дмитрий Алексеевич, он не покидал пределов страны. Это я точно знаю. Связи, есть связи! Жаль, но мне не удалось найти его прядь волос, но вот его личные вещи…

Антон поглядел на мужчину с недоумением.

— Кондрат Алексеевич сказал, что с нею у вас все выйдет намного лучше…

— Да, — согласился Домов, поддерживая свою ложь. — Жаль.

Тоша встал. Соколов знает об институте и его хотят устранить. А это значит лишь одно — он должен найти его раньше Дмитрия. Но посланный сюда убийца каким-то образом способен использовать вещи разыскиваемого… Хм. Действовать стоит быстрее…

— Я начну сейчас же, — он схватил бумаги и направился к выходу.

— Вы мой спаситель, Дмитрий Алексеевич! — лебезил Владимир. — Тут, вот тут, на обороте, мой телефон. Позвоните мне сразу, как что-нибудь узнаете.

— Разумеется, — кивнул Тоша. — До свидания, — он задержался в дверях, придумав препятствие для преследователя. — И знаете что? Идите-ка на работу. Многие, кто вот так поступает, возвращаются через день или два. Не выдерживают напряжения. Так что, возможно, он уже там.

— Да? Да, вы правы. Возможно.

— До свидания.

Домов быстро спустился вниз и сел в машину. Не раздумывая, он нажал на газ и помчался прочь от того места, где вскоре, может быть уже вот-вот, должен был появиться тот, кто может уничтожить его единственную нить к правде.

 

ОГА

Антон мерно раскачивался на высоких качелях в форме лодочки. Светило жаркое солнце, еще более палящее, чем в городе, что он оставил. Воздух плавился, а с ним плавилось и все остальное. Не было ни единого дуновения ветра в этом застоявшемся и плотном пространстве. Обесцвеченные деревья молчали, их серебристо-серые листья безжизненно повисли.

Вокруг все затихло. Провинциальные улицы были буднично пусты.

Домов сидел, согнув одну ногу в колене, а другой отталкиваясь от пыльной обезвоженной земли, и насколько мог внимательно изучал разложенные на растрескавшемся и исписанном детьми дереве бумаги, переданные ему сумбурным Владимиром. Антон совершенно не знал, где искать Соколова, и эти записи ему не помогали. Разве стал бы человек, желавший скрыться, возвращаться в то место, которое было известно преследователям? Тоша, во всяком случае, не стал бы. А наоборот, постарался оказаться там, где его могли меньше всего ожидать. Но это он… Как поступили бы другие, Антон не мог поручиться. Ищейкой он никогда не был. И это выходило у него не очень.

А вот пресловутый Дмитрий, видимо, на этом специализировался. Неужели ему и впрямь могли помочь чьи-то волосы?! Хотя Антону ли удивляться?

Домов со злости скинул листы на землю. Очевидно, что ему никогда не найти Соколова. А теперь, возможно, он упустил и Дмитрия. Проклятье! И выходку с проникновением в офис и временным исчезновением Наталья Осиповна не простит… Похоже, он все окончательно испортил…

Что он здесь делает? Решил поиграть в следователя? Показалось, что один, без босса, справится лучше? Какая смешная наивность… с его-то ленью! С неумением взяться за дело всерьез. Нужно было оставаться дома. Там диван, покой, привычки, которые он не желал менять. Рано или поздно начальница рассказала бы хотя бы часть тайны, а вся ему и не нужна. Лишь то, откуда он взялся, — этого достаточно.

— Извините, — обратился к Антону сгорбленный низенький мужчина.

Он появился для Домова, занятого своими мыслями, столь внезапно, что тот чуть ли не вздрогнул.

— Простите, — повторил незнакомец. — Вы случайно не Антон?

— Что? — Тоша уставился на него своими черными глазами.

— Антон Владимирович? — собеседник верно интерпретировал его тон и оживился. — Домов?

— Да, это я.

— Слава богу! — воскликнул мужчина и схватил Антона за руку, заставляя следовать за ним.

Домов встал, но не двигался, удивленный происходящим, и маленькому грузному незнакомцу было весьма трудно сдвинуть его с места.

— Идемте скорее! — суетливо проговорил он. — Скорее же, Антон Владимирович. Иначе все может провалиться!

— Кто вы такой? — спокойно спросил Тоша. Способность не паниковать и отсутствие страха делало его конструктивным собеседником даже в самых невероятных ситуациях.

— Соколов Николай Альбертович, — представился мужчина послушно.

— Но вы не тот Соколов, которого я ищу, — в этом Антон был уверен, он хорошо запомнил лицо ученого.

— Тот Соколов, которого вы ищете — мой брат. И он послал за вами меня. Скорее же, Антон Владимирович, умоляю!

— Ладно, — Домов решил не сопротивляться и, ведомый этим странным субъектом, смело шел за ним в неизвестность.

Они были похожи, братья Соколовы. Оба низкие и тяжелые. У обоих круглая, словно аккуратно выбритая на затылке лысина, простое, открытое лицо и какой-то затравленный взгляд. Но если у старшего, Николая, обросшего бородой и усами, крупные черты были расставлены так, что дисгармония бросалась в глаза, то у младшего, Анатолия, прежде, видимо, гладко выбритого, но теперь с трехдневной щетиной, они были более сглажены.

Антон сидел напротив этих двоих и дивился тому, как все получилось. Вот он на качелях, и даже не надеется отыскать ученого, который может открыть ему глаза на его прошлое, и вот он уже здесь, рядом с ним. Глядит на него, слышит его дыхание, вдыхает запах.

Скромная двухкомнатная квартира с древними пыльными коврами на стенах, что в такую жару лишь усугубляют духоту. Маленькая кухня, светлый стол как раз на троих. Пахнет кислыми щами. На полу, в углу, кусок булки. Уже засушенный и раскрошившийся. Старый плешивый пес-дворняга устало посапывает на своем коврике.

Тоша заглянул в поставленную перед ним чашку. На поверхность всплыли чаинки, брошенные просто так, без ситечка. На ложке для сахара что-то прилипло.

— Как вы меня нашли? — спрашивает Антон, нарушая тишину.

— Не я, близнецы, — Анатолий махнул рукой.

Из комнат донесся какой-то шорох.

— Коля, погляди, что они опять задумали, — попросил хозяин брата.

Тот встал из-за стола и, шаркая по полу разноцветными тапочками, скрылся за дверью.

— Я ничего не знаю ни о вас, ни о близнецах. Я вообще ничего не знаю, — честно сказал Домов и потянулся. — Я здесь…

— Поверьте, я к этому готов! — перебил его Анатолий, немало удивив. — Я ждал вас, Антон Владимирович, не просто так. Если позволите, я расскажу с самого начала…

Антон кивнул. С самого начала — это то, что нужно.

— Еще раз представлюсь — Соколов Анатолий Альбертович мое имя. Я ученый. Биолог, генетик. Да, две докторские степени… — он вздохнул. — Долгое время я работал в одном НИИ, но, как вы понимаете, с наукой в нашей стране неважно… Потом судьба занесла меня на одну конференцию и там я познакомился с Григорьевым. В определенных кругах человеком весьма известным и почитаемым. Мы разговорились, я был весьма польщен его вниманием и предложением сотрудничества… Так я попал в этот проклятый ОГА…

— ОГА?

— Отдел генетических аномалий при институте Григорьева. Закрытый отдел. Желанное место для многих! Конечно, я обрадовался. Думал, что фортуна наконец-то мне улыбнулась. Зарплата в пять раз больше, чем на предыдущей работе, да и оборудование, материалы… все то, о чем можно только мечтать. В голове постоянно крутились картины того, как известность и слава настигают меня. Ничего нет приятней, чем ощущение скорого триумфа! — Анатолий снова вздохнул, его голос звучал удрученно, воспоминания явно не доставляли ему удовольствия. — Но я ошибался…

Антон молча смотрел на сгорбленного человека с маленькими испуганными глазками. Дыхание гостя было ровным, а черты расслабленными. Даже предвкушение открытия тайны, к которому он стремился, не могло нарушить его спокойствия. Бессознательно водя пальцем по кайме кружки, из которой он не сделал ни единого глотка, он лишь не отрывал от хозяина черных бездонных глаз.

— Я надеялся, — продолжал тем временем Анатолий, — что мне удастся выявить причины некоторых наследственных заболеваний и найти методы борьбы с ними. Мне обещали спонсировать эти исследования. Поначалу так и было. Но вскоре я заслужил доверие Василия Ивановича и тот открыл предо мной двери в совершенно иной мир… Вы и представить себе не можете, Антон Владимирович, какую основную задачу поставил перед собой Григорьев! Цели ОГА просто нечеловеческие. Причем, как это ни иронично, в буквальном смысле…

— Я вас не понимаю, — признался Антон.

— Ах да! Вы же совсем ничего не знаете! — усмехнулся Анатолий безмерно грустно. — Вы догадываетесь, Антон Владимирович, о том, что собой представляете?

— Да нет, вообще-то. Иначе не сидел бы перед вами, вероятно.

— Что ж… Могу поспорить, что истина вас удивит. Способны предположить?

— Принимаю вашу игру, — согласился Антон. — Но без особого удовольствия. Значит, так. Раз вы ученый секретного генетического института, а я субъект со сверхспособностями, что для вас, судя по всему, норма… то моим вариантом будет, пожалуй, то, что вы занимались созданием таких, как я. Верно?

— Вы прозорливы, — кивнул Анатолий.

— Значит, угадал, — Антон отставил чашку в сторону и отстранился от стола.

— Да, но на этом, уверен, ваши победы и закончатся.

— Вы пытаетесь убедить меня, что остальное не моего разума дело?

— О нет! — хозяин дома улыбнулся. — Совсем не так.

— ОГА создал меня? — спросил Антон, впиваясь мраком своих глаз в собеседника. — Сделал таким? Вот, что она пыталась скрыть! Мое происхождение — дело рук ученых?

— Я же обещал вам, что вы ошибетесь, — Анатолий встал.

Антон не отрывал взгляда от человека, что в эту минуту совсем не нравился ему. Одного мгновения достаточно, чтобы Соколов, его брат, и вообще все, кто здесь находится, перестали существовать. Лишь одно мгновение — и сердца их остановятся навеки… Но какой в этом смысл? Тоша успокоил себя силой воли. Все же кто бы ни стоял перед ним, он мог помочь наконец-то узнать истину.

— Вы расскажете все, наконец, или мне продолжать гадать и дальше? — спросил Антон, откидываясь чуть назад.

Соколов поглядел на него. Паренек был одновременно спокоен и возбужден. Что-то слишком необычное, чтобы относиться к нему беспечно. Мужчина сделал вдох.

— Я — нет, — сказал он, приглашая следовать за ним. — Будет намного лучше, если это сделают они. В конце концов, только благодаря им мы с вами сейчас говорим…

 

БЛИЗНЕЦЫ И Я

Антон послушно нажал на дверную ручку. Что именно хотел ему показать Анатолий Альбертович, он мог без труда догадаться. Отчего только эта таинственность?

Домов шагнул в комнату с занавешенными плотной бордовой тканью окнами, в которой все равно было достаточно светло, чтобы отчетливо разглядеть ее скудненькое содержимое. Тут было достаточно пусто. Старый сервант, тумбочка, настольная лампа на полу и в углу просторный шатер из простыней. Николай, покинувший их разговор в самом начале, сидел в единственном кресле, держа в руках какую-то книгу.

— Ох, вы уже? — спросил он устало и, кряхтя, встал. — Тогда я пойду, пожалуй.

Его брат кивнул. Он пригласил Антона сесть на освободившееся место, тот послушался беспрекословно.

— Выходите, мальчики, выходите! — сказал Анатолий, и в шатре кто-то зашевелился.

Тоша попытался представить тех, кто должен был появиться, но не смог. Наконец он увидел двух совершенно идентичных двенадцатилетних ребятишек со светло-русыми волосами, доходившими почти до плеч, карими глазами и очень озорным выражением по-детски милых лиц.

— А что же Эн? — спросил Анатолий, подходя к шатру. — Вот он, сами же просили.

— Эн не хочет, — сказал один и усмехнулся.

— Эн боится, — добавил другой.

— Кого же боится? Разве он не говорил мне, чтобы я нашел его? — тон Анатолия был мягким, даже как-то по-отечески заботливым. Ребята молчали. Ученый выдохнул. — Что ж, если он не хочет, я скажу господину, чтобы уезжал, наверное…

— Нет, не надо… — послышалось из шатра.

Еще один? Антон удивленно приподнял бровь.

Двое, чьи головы уже торчали, вышли. Из темноты показалось третье лицо. Оно было также похоже на других, но, в отличие от тех, не светилось озорством, а, наоборот, поражало меланхоличностью и недетской усталостью.

— Вот они, Антон Владимирович, — сказал Анатолий. — Все трое.

— Кто? — спросил Домов.

— Такие же, как вы, — ответил ученый.

Тоша устремил свой тяжелый взгляд на ребят. Те, что вылезли, улыбнулись ему и тут же уселись на пол, отвернувшись ото всех и взяв в руки разбросанные вокруг игрушки.

— Эти двое — Пи и Би, — показал мужчина. — А вот этот, — он обратил внимание на полуосвещенное лицо из шалаша. — Эн. Это, разумеется, только первые буквы их имен, но мальчики не любят, когда их произносят полностью, поэтому так, пожалуйста, и зовите.

— Хорошо. Они из института?

— Да. Я забрал их оттуда, когда покидал его.

— Над ними проводили опыты?

— Не совсем так, Антон Владимирович. Было бы правильнее — с помощью их проводили опыты.

— Не понимаю…

— Все дело в том, что ни они, ни вы не результат каких-либо экспериментов…

Антон перевел взгляд на Анатолия. Тот как будто сгорбился еще больше.

— Вы не знаете, кто вы, — вдруг заговорил ребенок из шатра. Это был тихий, но леденящий душу голос.

— Не знаю, — ответил ему Тоша. Его, конечно, не испугала эта ожившая сцена ужастика.

— Вы сын одного из семи судей. Так же как я и мои братья. Так же, как тот, что следует за нами…

— Дмитрий?

— Его имя иное. Я вижу другое имя…

— Что значит сын одного из семи судей?

— Это значит, что вы не совсем человек, — вставил Анатолий. — Понимаете, наука еще не дошла до того, чтобы создавать подобных вам существ, Антон Владимирович, но именно этого и пытается добиться Григорьев. Он использует вас, надеясь научиться прививать ваши способности простым смертным.

— Кто же все-таки я такой?

— Сын одного из судей…

— Это, черт побери, я уяснил. Нельзя ли подробнее?

— Я расскажу вам, — опять заговорил меланхоличный брат. — Вы упомянули черта. А что вы знаете о Боге?

— О Боге? — Тоша пожал плечами. — Всевышний отец, пропаганда сомнительной морали. Неоднозначные деяния церкви. Крестовые походы. Межрелигиозные конфликты. Фанатики. Запудривание мозгов…

— То есть вы не веруете в него? — перебил Эн.

— Нет.

— Что ж… и в вашем убеждении есть крупица правды. Однако вы не правы. Бог существует. И не один.

— То есть язычники были правы.

— И их убеждения лишь часть истины…

— Я не понимаю.

— В каждой вере есть истина, но это лишь часть настоящей правды.

— Какова же настоящая правда?

— Вам вовсе не следует в ней разбираться. Достаточно знать, что Бог существует. Так же, как существуют и другие…

— К чему ты ведешь?

— Не нужно вдаваться в подробности и пытаться понять, один ли Бог, или их много. И является ли это множество лишь его верными слугами, или же равными ему. Это не важно. Главное, они есть. А как мы зовем их — ангелы, демоны, нимфы, дриады, валькирии — столь ли важно?

— Допустим. И как это относится ко мне? Или к вам?

— Я расскажу… Вы что-нибудь слышали о богах смерти?

— Богах смерти? — Антон улыбнулся. — Аид, Морриган, Танатос… ты об этих?

— Вы просто перечисляете мне имена из мифов.

— Есть и другие?

— И да и нет… Но они имеют к вам непосредственное отношение…

 

СЕМЬ СУДЕЙ

— Никто никогда не видел их, и никто не знает их настоящих имен, кроме тех, кто уже мертв… — голос Эн тек из-под простыней как пророчество.

Сиплый и приглушенный и вместе с тем твердый. Удивительно, но слушая этого ребенка, Антону казалось, будто говоривший был дряхлым стариком, умудренным годами. Казалось, стоило лишь закрыть глаза, и образ малыша исчезнет, а вместо него появится гораздо более подходящий силуэт шамана, брахмана или даже монаха. Но Антон не отрывал взора, и ему оставалось лишь дивиться этому необычному тембру и фактуре.

Эн говорил медленно, но четко, будучи безусловно уверенным в каждом своем слове. И невозможно было сопротивляться этой уверенности — всем находящимся в комнате тоже хотелось в них верить. И они верили.

— Они встретились на закате, так рассказал нам Пи, и вместе отправились в вечный сумрак. И тьма приняла их. В ней они породили других себе на помощь. Тех, что прозвали семью судьями. Семь низших богов, но вы можете называть их так, как нравится, каждый со своею целью, призванных во имя одной великой. Семь жнецов душ, собирающих их для хозяев. Это и есть наши предки. Бессмертные существа, еще не боги, но уже не люди…

— Что значит — наши предки?

— То, что вы, так же как и я, рождены одним из них…

Антон молчал. Он много странного в жизни повидал и слышал, но подобное казалось сущей нелепицей.

— Семь судей близки к людям, — продолжал Эн. — Иногда они становятся слишком близки, и получаемся мы. Вы, я, мои братья рождены человеком и одним из тех, кого величают судьей мира иного.

— То есть я — полубог? Полуангел, полудемон, не важно…

— Вы сын одного из судей. Я говорил, не важно, как вы их называете. Вы существо, одаренное неземной силой.

— И кто же породил меня? Который?

— Этого никто не сможет вам сказать. Ни один человек не знает ничего конкретного о семи судьях. Однако на протяжении веков многие народы наблюдали их силу. В каждой стране есть свой «бог Смерти». Это, как вы правильно назвали мне, всем известные: Аид, Морриган, Хель, Танатос, Кими, Морана, Геката и другие. Все это лишь имена, данные явлениям, что люди видели, но не понимали… Иногда у народов присутствуют несколько «богов Смерти», и это понятно, ибо каждый судья действует по-иному, и это не могло пройти незаметно…

— Зачем они рождают нас?

— Этого, увы, не известно тоже. Возможно, они, как и их предки, готовят себе помощников, а возможно, просто не могут удержаться от людской привлекательности… Даже в Библии есть некоторое упоминание о подобном, слышали? «И ангелы, сыны неба, увидели их, и возжелали их, и сказали друг другу: „Давайте выберем себе жен в среде сынов человеческих и родим себе детей!“»

— Я не верю в эту чушь.

— Глупо не верить, когда сами являетесь частью этой самой чуши. Люди, конечно, далеко не все знают о мироустройстве, но в кое-каких угадываниях преуспели — часть истины сквозит через всю их историю. Только вот разобраться, где именно эта часть, никак не способны.

— Ну допустим. Почему вы решили, что этих созданий семь?

— Я не стану рассказывать вам все с самого начала, это очень длинная история в несколько веков исследований. Это совершенно неважно и не имеет никакого значения. Просто поясню к уже сказанному ранее, что каждый судья имеет определенные черты и, скажем так, сферу деятельности. Вы же знаете, что у разных народов одни боги приходят только к больным, другие только к здоровым, третьи только к младенцам, ну и так далее…

— Слышал.

— Это как бы почерк каждого бога. Его вотчина.

— И, видимо, прослеживаемых почерков семь…

— Именно.

— Что ж, хорошо. — Домов махнул рукой. — Вам известно, где моя мать?

— Что?

— Раз уж мы получаемся известным способом, где женщина, что родила меня?

— Отчего вы решили, что один из семи судей обязательно мужчина?

— То есть они разнополые?

— Это не известно наверняка…

— Ничего не известно! — фыркнул Антон в сторону.

— Я расскажу вам о том, как мы появляемся на свет, и, возможно, тогда вы поймете, отчего мы пришли к этим выводам… Даже в первые часы нашей жизни мы уже те, кто мы есть. Все дети вокруг нас умирают, ибо такой подарок достается нам от предков — первая жертва — их души. Если нас породила человеческая женщина, то и она уходит в мир иной. Но иногда малышей находят одних, всегда рядом с роддомом или больницей — местом наибольшего скопления душ. Эти дети сильнее других, оттого ли, что, возможно, вышли из чрева бога, или дело в «первой жертве», кто даст определенный ответ?

— Понял. И много таких, как мы?

— Нет, мы очень редки. Далеко не всегда человеческое существо способно выдержать контакт с судьей, и тем более потом, если это женщина, выносить подобного ребенка.

— Сколько?

— Вы хотите услышать точную цифру? Кто знает подобное? Вероятно, сейчас не более десяти…

— Здесь?

— В мире.

— Откуда вам это известно?

— Я расскажу вам, Антон Владимирович, — отозвался Анатолий. — Как мне удалось выяснить, исследования Григорьева носят не чисто научный характер. Есть люди, организация, может даже несколько, они выслеживают детей, ищут их повсюду.

— Зачем?

— Затем, что вы, Антон Владимирович, очень хорошие убийцы.

— Хм… просто бюро ассасинов какое-то.

— Да-да! Как это вы верно сказали! — воскликнул ученый. — Вы понимаете, насколько выгодно иметь подобного вам? Человека, способного уничтожить любого! Вы незаменимы.

Антон усмехнулся. Незаменим. Однажды он уже, бравируя, заявлял нечто подобное. Тогда на это ответили, что это не так. Но теперь те слова звучат по-иному…

— Они ищут вас, делают своим орудием. А тех, кто не способен приносить пользу, отдают в руки Григорьева. И тот пытается повторить деяние богов.

— Клонирует нас?

— Что-то в этом роде, да.

Антон опустил глаза. Вот значит, что она скрывала от него. И послала его, чтобы продолжать скрывать и дальше…

— Вас тоже ищут, вы знаете? — спросил он у ученого. — Они послали Дмитрия. Он, похоже, хорошо умеет выслеживать.

— Да, я в курсе. Мальчики говорили мне. Его имя на самом деле не Дмитрий. Вроде бы Джеймс. Бельгиец или француз… Я точно не помню. Но он и правда способен отыскать любого.

— Сколько детей в институте?

— Теперь только двое.

— Отчего вы не прихватили и их?

— Вы просите невозможное, — слабо улыбнулся Анатолий. — Я забрал самых важных!

Домов взглядом попросил объяснение.

— Видите ли. Эти малыши в каком-то смысле так же, как и знакомый вам Дмитрий, способны отыскивать других. Теперь, без них, Григорьеву и остальным будет труднее.

— Но это не остановит их?

— Нет. Появление на свет детей семи судей, как вы понимаете, не может пройти незаметно…

— Первая жертва…

— Именно.

— Что же умеют они? — Антон кивнул на ребят, двое из которых резвились друг с другом, а третий так и сидел наполовину в шатре, наполовину снаружи.

— Близнецы? Они властвуют над временами. Каждый видит одно направление. Но сильнее всех Эн, он — связующее звено между ними.

— То есть они могут предсказать появление на свет одного из нас?

— Правильно, Антон Владимирович.

Тоша задумался. Как все-таки трудно поверить в подобное! Но как все-таки хочется верить! Оттого ли, что внутреннее чутье отзывается на это, или оттого, что лестно считать себя не просто «странным», но почти богом?

— Удивительные малыши! — сказал Анатолий, прервав мысли Домова. — Вы знаете, что дети семи судей преимущественно живут не больше тридцати — сорока лет?

— Узнал только что… — укорил его Антон.

— Да, верно! Силы, видимо, высасывают из вас жизненные соки. Тело быстро изнашивается. Но только не у них, — Анатолий обернулся. — Им уже больше ста…

— Больше ста?

— Да, по виду не скажешь. Возможно, их власть над временем больше, чем просто видения…

— Значит, мне недолго осталось… — уголки губ Антона отчего-то поползли вверх.

— И вы не слишком-то ошарашены или расстроены этим открытием…

— Поверьте, мне вообще сложно приписать подобные чувства. Да и вряд ли я стану жалеть о своем жалком существовании.

Анатолий поглядел на него с недоумением. Тот выглядел ужасающе довольным.

— Значит, кто-то из них предвидел мое появление, так? — поинтересовался Антон.

— Да.

— И указал место моего расположения?

— Да.

— Скажите мне, пожалуйста, а не с их ли помощью вам удалось покинуть институт? Да еще и в тот момент, когда мне приспичило изменить собственным привычкам, и я поперся на работу в поздний час?

— Не совсем понимаю, но да.

— И не их ли рук дело вообще подобная идея?

Анатолий замешкался.

— Вы пытаетесь разобраться в том, — сказал вдруг Эн, — кто кого похитил из института?

— Да, мне кажется, ваши роли на самом деле не такие, какими представлялись вначале.

— Вы правы. Это мы придумали этот побег. С того момента, как Би увидел вас, с того момента все было решено. Дядя был очень добр, помогая нам.

— Дядя?

— Они так зовут меня, — Анатолий улыбнулся. — Ребята сказали мне, что знают, как погубить институт, и я поверил. Я делал так, как они говорили, и все удалось.

— Какое же звено в вашем плане представлено мной? — спросил Антон у Эн.

— Вы тот, кто уничтожит Григорьева, — ответил ученый.

— Почему вы решили, что я соглашусь?

— Потому что это ваша участь, Антон Владимирович. Вы несете будущее на своих руках. Так видел Би, а он редко ошибается…

Домов оглядел игривого мальчика сбоку от шатра. Вместе с братом они с упоением собирали старый, судя по фигуркам, конструктор.

— Видел Би… — прошептали губы Антона. — А Пи говорил о былом… Стойте! — Антон улыбнулся, озаренный догадкой. — Пи, Эн, Би… П, Н, Б… Прошлое, Настоящее, Будущее!

— Да, вы все-таки действительно очень прозорливы! — улыбнулся Анатолий.

 

МЫСЛИ В МОЕЙ ГОЛОВЕ…

Тусклый свет освещал затемненную комнату. Редкие лучи, вырывавшиеся из прорех старой занавески, бороздили пространство, ловя своим ослепительным телом пыльные частицы бытия. От духоты по спине тек пот, чертя на коже неровные линии. Жуткая правда сквозила из каждого угла. И полузатененное лицо в шатре, бледное и болезненное, глядело с невыносимой усталостью…

Черные глаза из другого конца комнаты были устремлены на него. Они не ведали страха, не знали робости. Но читали чужое отчаяние, одиночество, боль и принимали их как свои.

Было в этой картине, открывавшейся ученому, что-то невообразимо кошмарное. Он смотрел на ребенка и юношу с достаточно приятными, даже красивыми чертами, но видел совсем иное. Два существа не из этого мира. Две сущности, пропитанные насквозь силой, призванной лишь для одного — убивать, наслаждаясь кровью своих жертв, поглощая ее, как амброзию. Это шло от них волнами энергии, испарялось порами, выдыхалось, и если не глазами, то внутренним чутьем человек меж ними видел истинные лица тех, что столь неотрывно глядели друг на друга. И от этого волосы на его теле становились дыбом, и холодный ток бегал по коже.

Наконец застывшая, будто на снимке, картина была нарушена. Сидя в кресле, Антон поднял правую руку, согнув ее в локте, и положил под щеку.

— Я не собираюсь ни уничтожать институт, ни убивать Григорьева, — сказал он спокойно. — Я хочу вернуться домой и провести остаток жизни на своем диване.

— Но, Антон Владимирович! Вы не понимаете! — воскликнул Анатолий. — Пока что таких как вы слишком мало, но если им удастся, если они смогут…

— Мне все равно.

— Представьте себе мир, в котором сотни существ, способных на невероятные действия! Сотни убийц, работающих на людей, что не остановятся ни перед чем! Я уже не говорю про несчастных, из которых пытаются их сотворить! Столько смертей! Столько…

Лицо Антона оставалось бесстрастным.

— Всегда я желал одного — понять, отчего не могу быть таким же, как все. Теперь я это знаю. И принимаю это. Я не мессия и не активист с высокой моралью. Моя совесть спокойно переживет все эти смерти и деяния, пока я буду наслаждаться бездельем. Больше нет смысла убивать, так как нет смысла работать, но и прекращать деятельность института нет смысла. Меня не трогает этот конвейер монстров, пусть их будет хоть сотни тысяч. Я хочу только покоя.

— Антон Владимирович!

— Ваши убеждения не действуют на меня тоже. Я просто уйду, и навсегда растворюсь в пространстве, полном таких обыденных людских тел.

— Вас будут искать! Вас не оставят в столь желанном вами покое!

— Мне удавалось скрываться раньше, удастся и теперь.

— Это просто…

— Остановитесь, дядя, — прозвучал тихий голос из шатра.

— Но…

— Пи? — спросил Эн оттого, что его брат оторвался от игрушек, хотя с его ракурса это было незаметно.

Тот откинулся так, чтобы видеть лицо Эн, и внимательно на него поглядел. Брат тоже не отрывал от него глаз.

— Да… да… — мальчик в шатре посмотрел на Антона и так же растягивая слова, спросил: — Вам все равно, что будет с остальными? Даже с такими же, как вы?

— Совершенно верно.

— Вы говорите о любом существе? Нет никого, кто бы заинтересовал вас?

— Верно снова.

— Что ж, ясно, — Эн опустил глаза. — Вероятно, мы ошиблись, полагая, что одно такое существо все же есть…

Анатолий, пораженный сложившейся ситуацией, часто-часто дышал. Он не мог поверить в то, что Би был неправ в своих видениях и что он пошел на такой риск зря. Ученый чувствовал, как паническая тошнота подбиралась к его горлу, из которого рвался крик ужаса. Руки мужчины похолодели и тряслись.

— Да, вероятно, — Антон встал. — Мне уже пора. До свидания.

Он собирался выйти из душной, пропитанной потом и страхом комнаты, но Эн снова обратился к нему.

— Она жива… Жива и там…

Домов замер. Его голова медленно повернулась на голос. И Анатолий увидел, что взор его глаз мог быть еще страшнее, чем прежде.

— Кто? — спросил Тоша тихо.

— Ну же! Вы ведь уже догадались! — улыбнулся наивной детской улыбкой Би, что было совсем не к месту. — Татьяна Верникова. Секретарь «Документ-Сервис». Девушка с…

— Что она делает там? — перебил Антон.

— Ничего особенного, Антон Владимирович, — вид Би был совершенно довольный: казалось, он говорил о новых игрушках или отличной погоде. — Всего лишь пытается стать такой же, как мы!

— Ее забрали, как и других… — прошептал Эн.

— Да, — очнулся от своего ужаса Анатолий. — Тех, кто мешает или кого следует убрать, они иногда доставляют в институт. Если жертвы, конечно, подходят… материала всегда не хватает…

— Материала? — Антон впервые чуть не поддался страху, когда осознал то, что ему сказали.

— Я могу теперь быть уверенным в том, что вы согласитесь помочь нам? — спросил Эн, своим тихим, но твердым голосом разряжая атмосферу.

— Что? — Тоша стал плохо соображать.

В его голове крутились ужасающие картины того, что могли сделать с несчастной девушкой, у которой была самая милая, кроткая и скромная улыбка в мире.

— Мы поможем вам попасть в институт, а вы взамен поможете нам, уничтожив Григорьева и освободив оставшихся детей.

Домов прищурился.

— Его жизнь — за ее?

— Вы вольны интерпретировать мои слова как угодно.

— Волен… — Антон усмехнулся. — От моей воли тут ничего не зависело. Вы ведь заранее знали, что я скажу и что скажете сами?

— Я повторю прежнее высказывание.

— И в успехе сомневаться вам не приходилось! Еще бы! Вы знали, что ради нее, за нее, из-за нее я с превеликой радостью останусь и уничтожу Григорьева…

— Я могу теперь быть уверенным в том, что вы согласитесь нам помочь? — повторил Эн. И удивительно, в его голосе не было ничего ни торжествующего, ни ироничного.

— Вы можете быть уверены в том, что если я доберусь до него, то он не переживет эту встречу…

 

ЗНАКОМЬТЕСЬ, ГРИГОРЬЕВ!

Антон не ощущал страха, думая о предстоящем. Не волновался о возможном провале. И все же больше не мог находиться в этом душном царстве полутьмы, глядя на затравленных человеческих братьев и диковатых потомков семи судей. Ему требовалась хотя бы капля чистого свежего воздуха, и он не был намерен себе в этом отказывать.

Сидя на скамейке возле дома, поджав одну ногу под себя и наглаживая успокоенную появлением хозяина кошку, жующую кусок колбасы, он вспоминал детали продуманного плана. Зная привычки Григорьева, имея карту лаборатории, пропуск Соколова, да еще и в придачу с предсказаниями близнецов, казалось, было нетрудно осуществить его. Отчего же внутри что-то предостерегало против подобной авантюры?

Домов постарался не зацикливаться на этом. В конце концов, в предчувствия, по крайней мере свои, он не верил. Тем более что сейчас Антона гораздо больше волновал другой вопрос. Отчего одно лишь упоминание о Татьяне заставило его отказаться от единственного, чего он так желал, — покоя? Почему мысль о том, что девушка, которую он до этого времени вообще считал мертвой, страдает, терзала его и мучила? Тоша совершенно не собирался признаваться себе в нежных чувствах. Он знал, что это не так, и знал это точно. Также он знал, что смерть как таковая, будь она насильственная или же естественная, никогда не трогала его, не пугала, не возбуждала в нем отвержения. Он не жалел тех, кто умирал, также как и не жалел тех, кого убивал сам. Он без проблем мог наблюдать за последним издыханием жертвы, не ощущая при этом отвращения или укола совести. Иногда он даже наслаждался этим последним дыханием… Так же, без особого труда он мог покончить с теми, кого знал давно. Связи, приобретенные за жизнь, никогда не значили для него чего-то особенного. Прикажи ему агентство, и он разобрался бы со всем двором, покончил с Натальей Осиповной (иногда ему этого даже хотелось!), уничтожил любого. И кроме легкого сожаления вряд ли что-нибудь ощутил. Отчего же теперь ситуация, в которой Татьяна может оказаться на месте тех, кто уже никогда не проснется, стучала в мозгу как неправильная, невозможная, противоестественная?

Рядом с Антоном чавкала кошка. Она была рада, что ее наконец-то выпустили из машины, в которой так быстро кончался воздух, прогреваясь там до состояния чуть ли не пара. Все, что волновало ее сейчас, — это колбаса, и хотя она чувствовала, что хозяина что-то гложет — не зря же он резко, будто застопорившись на одном месте, чешет ей хвост! — но не могла понять, что может волновать, когда так тихо, тепло и рядом пища, пусть и не восхитительная, но вполне терпимая.

Прошел час. Одиночество вернуло Антону способность ощущать окружение. Избавившись от собеседников, он вновь смог насладиться спокойствием. И это спокойствие постепенно заменяло в нем все тревоги. Как и всегда. По истечении времени не так уже сильно он ненавидел Григорьева, не так уже жаждал спасти Таню. Вновь лишь одно желание стало в нем превалировать — оказаться дома, лечь на диван и глядеть через простыню на силуэты на потолке…

Тоша и сам не понял, как это произошло. Но вот он почувствовал взгляд. Тот самый — тяжелый, стремительный. И вот он уже на корточках на асфальте, а в скамейке дырка от пули. И кошка под мышкой рвется бежать.

«Какого…» — только и успел подумать Домов, как тот, кто потревожил его, появился. Незнакомец кинулся к нему, вновь выстрелив, но благодаря прекрасной Тошиной реакции вновь промахнулся.

Не выпуская кошку из левой руки, Антон прыгнул в сторону нападавшего. Раз, и пистолет уже у его ног, а нарушитель спокойствия схвачен без шанса вырваться самому. Домов оглядел его. Мальчишка совсем. Лет двадцати, не больше. Лицо с выраженными восточными чертами, и такое же открытое, как большинство из подобных.

— Что это значит? — спросил Антон свойственным ему повелительным тоном.

— Я убью тебя! — прошипел паренек. — Мерзкое создание!

— Теперь уже вряд ли, — засомневался Тоша.

— Что бы ты со мной ни сделал, я все равно… все равно…

— Все равно — что? — Антон быстрым движением кинул кошку на землю, а затем надавил на болевую точку жертвы. — Поверь, мне и напрягаться не нужно, чтобы ты навсегда перестал рыпаться.

— Да, все вы такие! — с ненавистью прокричал парень. — Можешь что угодно делать! Тебе ясно?!

— Я тебя плохо понимаю. Ты нормальный вообще?

— Я-то — да. Это ты ненормальный! Мерзкий монстр!

Домов удивленно приподнял брови. О чем говорит этот странный человек? Тоше захотелось получше разглядеть его, и он отпустил свою жертву. Конечно, он не опасался, что тот и правда может причинить ему вред!

Паренек хотел было схватить пистолет, но Антон опередил его. Он покачал головой.

— Тебе это не нужно, — сказал Домов. — Ты явно не умеешь с ним обращаться.

— Я убью тебя!

— Что ты все твердишь одно и то же? Нетрудно догадаться, что этого ты не сделаешь, если я не позволю.

Нападавший глядел исподлобья, он тяжело дышал, и лицо его было малиновым. То ли от физического перенапряжения, то ли от бурливших в нем эмоций.

— Теперь ты мне быстро ответишь, что тебе от меня нужно, или умрешь, — сказал Антон спокойно. Рядом с этим юным вулканом эмоций это выглядело даже ненормально.

— Мне нужно, чтобы ты сдох!

— Да, — Домов почесал в затылке и пожал плечами, как бы признаваясь в собственной ошибке. — К этому выводу я мог бы прийти и сам. Что ж, тогда мне ничего не остается, как просто…

— Вы не должны существовать! Вы зло! Вы убили мою мать!

Домов остановился.

— Говоря «вы» — что ты имеешь в виду, мальчик?

— Я имею в виду детей богов смерти! Таких, как ты!

— Значит, твоя мать погибла при родах. И то, что она родила, было чадом одного из семи судей, — Антон потянулся.

Сейчас он опять сидел на скамейке, и снова рядом примостилась кошка. Но на сей раз перед ним стоял тот, кто просто жаждал с ним покончить.

— Это создание погубило всех детей в округе, а потом они приехали и забрали его, — голос парня то переходил на шепот, то срывался на крик. — Они вырастят из него того, кто будет убивать! Оно создано для этого! Оно делает это с первого дня! Пока вы все живы, люди будут умирать.

— И вы с отцом решили, что, выслеживая нас, вам под силу это остановить? Даже если предположить, что вам удастся справиться с кем-нибудь, что уже невозможно, но даже если… Что изменится?

— Вас не будет!

— Люди от этого умирать не перестанут.

— Да, — парень опустил голову. — Но не так…

Тоша глядел на него и недоумевал. Такой зеленый еще — фонтан чувств, ни грамма опыта и ноль самоконтроля. Что он надеялся с ним сделать? Как надеялся выиграть схватку? Может, просто тупой? Да нет, лицо умное, сообразительное, хоть и наивное. Это не показное геройство, не безрассудная храбрость. Неужели месть? Воспоминание о матери? Они ведут его на верную смерть, заставляя ослушаться главного, основного инстинкта — инстинкта самосохранения?

— Ваше существование — нонсенс. Вас не должно быть… Мир без вас будет лучше, чище, правильнее…

— Твою точку зрения я понял, но кроме этого у тебя есть какие-то личные претензии ко мне?

Парень поднял глаза, и в них читалось удивление. Он, похоже, считал, что его выводы достаточно основательны, чтобы не требовать большего.

— Нет, но…

— Тогда ты должен понять, что убить себя я тебе не позволю. Уж точно не ради твоего лучшего мира. Ты хоть понимаешь, что, нося в сердце подобные убеждения, ты сам становишься таким же, как и я.

— Что? Нет! — ужаснулся незнакомец.

— Почему же? — улыбнулся Антон. — Ты желаешь кому-то смерти, готов уничтожить нас собственными руками… любой ценой.

— Но это другое! Вы не люди! Вы монстры!

— Какое удобное оправдание, — Домов встал, он решил, что ему уже пора вернуться в квартиру Соколова, ведь скоро их план должен был быть реализован.

— Я… — парень стоял не двигаясь; слова чудовища, а по-другому он своего собеседника и не представлял, отчего-то поразили его. Отчего-то вера, закаленная воспитанием отца, ведь тот был одержим поисками детей семи судей, стала уже не такой незыблемой. — Я…

— Слушай, — Тоша взял свою кошку под мышку и выкинул обертку от колбасы в урну. — Мне плевать на то, что творится у тебя в душе. И я вовсе не намерен тебя лечить. Мне также все равно, убил ли ты или твой отец уже кого-то подобного мне и убьете ли опять. Но себя на растерзание во имя этой вашей великой морали я не дам. Тем более не теперь, когда я должен разобраться кое с чем. Усек?

— Кое с чем? — вторил ему незнакомец. Его губы дрожали, отчего голос срывался. — Очередное убийство!

— Да, — Тоша улыбнулся. — Но на сей раз тебе понравится, о юный носитель двойных стандартов! И так как особой опасности я в тебе не вижу, проваливай подобру-поздорову, пока я не передумал.

— Понравится?

— Ты меня слушаешь? Катись!

— Что значит понравится?!

— О, блин, приставучий какой. Клянусь, я готов покончить с тобой уже сейчас.

— Как мне может это понравиться?! — не отставал парень.

— Слышал об институте, что пытается воссоздать таких, как я?

— Да, отец говорил мне, — парень запнулся, словно обдумывая то, насколько можно быть откровенным. — Я знаю о нем очень многое. У нас был информатор. Человек, работающий там.

— Ох ты, неужели?

— Да. Она нам многим помогла.

— Она? Интересно… ну да ладно. Скажи мне, тебе же все это, опыты и планы, не нравится, верно?

— Конечно! — воскликнул он. — Это недопустимо! Это ужасно! Но, увы, мы не знаем, как с ним можно бороться.

— Что ж… теперь можешь расслабиться. Сегодня я уничтожу его главу. А с ним и всю его деятельность.

— Убьете Григорьева?!

— Да.

— Зачем вам это? Вы разве с ними не заодно?

— Да нет, — Антон покачал головой, но, вспомнив, что Наталья Осиповна связана с институтом, добавил: — Или да… В любом случае, это не важно. Они кое-что забрали у меня. И я намерен это вернуть…

Он улыбнулся пареньку, находившемуся в шоке от услышанного, и развернулся к парадной.

— Так что прощай! — сказал Домов весело, ему было интересно смотреть на то, как долго порой длится изумление. — И удачи!

Тот не шевелился, переваривая полученную информацию.

Тоша уже схватился за ручку двери, как услышал за своей спиной:

— Я пойду с вами! Я помогу!

— Что? — Антон повернулся на каблуках. — Не думаю, маньяк-любитель. Ты мне совсем не нужен. Будешь только мешаться.

— Но я должен!

— С превеликой радостью освобождаю тебя от подобной повинности.

— Я не бесполезен! Правда! — он полез в сумку, висевшую у него на плече. — У меня данные об институте, о Григорьеве. Много! Поверьте! Мне известны коды, есть план лаборатории…

— Мне информации хватает.

— У них там он, тот, кто убил мою мать! — взмолился парень. — Пожалуйста!

Тоша и сам не знал, отчего кивнул. Он не собирался соглашаться! Ему было действительно наплевать на чувства этого незнакомца, на его желания. Он не лгал, когда говорил ему об этом всего несколько минут назад. И за эти несколько минут ровным счетом ничего не изменилось. Но почему-то он уже шел с ним наверх к Соколову.

— Ты совсем болван, парень! — сказал Домов, глядя на это светлое, круглое лицо с узкими миндалевидными глазами. — Как бишь там твое имя?

— Женя, — ответил тот. — Евгений Николаевич Григорьев…

 

ДВА БРАТА ИЗ ПРОШЛОГО И ДВА ПЕРЕДО МНОЙ

Анатолий Соколов и его брат глядели на Евгения, что в замешательстве, но и каком-то возбуждении отхлебывал из кружки не заварившийся еще чай мелкими глотками. На лицах у того и у другого выражалось недоумение и беспокойство. Как относится к этому внезапному появлению, они не знали.

Они опасались, что нарушитель спокойствия мог оказаться «засланным казачком», и одновременно недоумевали, как их смогли обнаружить, ведь квартира, где они находились сейчас, принадлежала матери одного из соседей Николая, что недавно сломала ногу и временно жила как раз у сына. Соколову-старшему уже давно принадлежали ключи от нее, так как сын старушки был неизлечимым алкоголиком, а та весьма милой женщиной, и добродушный Николай не раз помогал ей по хозяйству. При таком раскладе братья надеялись, что их логово не должно было быть найдено, но все же боялись, что могли упустить что-то из виду. И теперь это «что-то» как будто выплыло на поверхность, заставляя их трястись всем естеством…

Евгений находился в смятенном состоянии. Он проделал длинный путь, следуя за тем, кого уже давно выследил и намеревался убить, пообещав отцу справиться несмотря ни на что. А теперь он сидел рядом со своей жертвой, помилованный им, и собирался отправиться вместе с этим монстром в гнездо химер, что ненавидел всей душой. Как такое могло получиться? Прав ли он? И что он сделает с убийцей матери, когда найдет его, если это случится, конечно? Вопросы наседали на него, утомляли разум, и ни на один он не мог найти ответ.

Антон, развалившийся на стуле с сидящей на его коленях кошкой, был единственным, чей вид говорил о совершенном спокойствии. Он медленно жевал предложенную ему булочку с маком и покачивал в такт напеваемой им самим же песенки пальцами левой руки. Казалось, что сложившаяся ситуация не только не смущает его, но и воодушевляет. Словно новые детали, усложнявшие выполнение плана и способные, к слову, напрочь испортить и так неидеальную стратегию, лишь забавляли его, придавали остроту, натачивая острие ножа, на котором он находился.

— Я знал, что у Григорьева был брат, — наконец сказал Анатолий, когда все же сумел привести свой научный ум в порядок. — Но он практически не говорил о нем, и, если честно, мне всегда казалось, что он уже давно мертв…

— Мой отец был против работ брата. Он осуждал его. Они крепко поссорились и больше не разговаривали. То есть как братья. Вообще папа не раз связывался с дядей, но только затем, чтобы пригрозить или попытаться убедить. С того времени ни один, ни другой уже не считали, что они родственники, — ответил Женя.

— Удивительно, — вздохнул Николай, — как судьба распорядилась!

— Это не судьба, — не согласился юный гость. — Василий Иванович узнал о детях благодаря смерти моей мамы. Тогда они еще с отцом ладили, а он был просто обычным ученым, стремящимся найти лекарства от неизлечимых болезней. Но когда она погибла при этих странных обстоятельствах, а ребенка забрали… дядя просто помешался! Он все искал что-то, не выходил из лаборатории целыми днями, и, наконец, как-то связался с теми людьми. На их деньги он и открыл институт, где сейчас творит свои богопротивные деяния.

— Ах вот, значит, как его гений пришел к этому! — прошептал Анатолий. — Да, такой пытливый ум, как у него, не мог не заинтересоваться подобным удивительным открытием.

— И, разумеется, его брат не мог одобрить такого интереса к смерти собственной жены и этих опытов над ребенком, — добавил Николай.

— Не своим ребенком, — уточнил его брат.

— Во-первых, он этого не знал, а во-вторых, это неважно! — возразил тот.

Антон улыбался, слушая этот разговор. Вот перед ним живая картина прошлого — два совершенно противоположных взгляда на произошедшее, два брата, не понимающих друг друга. Талантливый ученый с неординарным умом и добродушный человек с большим сердцем. Более доступно представить то, что произошло между Григорьевыми, было бы невозможно.

— Все так и было! — согласился тем временем Женя, предупреждая зарождавшуюся уже ссору.

— Значит, теперь вы с отцом просто разыскиваете детей семи судей и уничтожаете их? — переспросил Анатолий.

— Да, мы…

— Малыш-то уж точно еще никого не убивал, — сказал Тоша, продолжая жевать булку и таким тоном, словно просто так, в пустоту.

— С чего вы это взяли? — с вызовом поинтересовался Евгений; кажется, его обидело подобное заявление.

— Я вижу это в твоих глазах, — ответил Домов и устремил свои собственные на собеседника.

Тот ощутил себя так, словно его разглядывали под микроскопом и неосознанно съежился. Да уж, эти страшные глаза могли видеть насквозь, без сомнения!

— Это так, — пискнул мальчик. — Я еще никогда… Но… я могу! Да!

— Угу, — совершенно безразлично подтвердил Тоша, вновь обратив свой взор на печеное, тем самым давая понять, что он не согласен.

— Я смогу! — капризничал парень, не желая, чтобы его не признавали.

— Как хочется самоутвердиться! — Домов отложил свой деликатес. — Ты помнишь, что мы с тобой о жизнях говорим? — ехидно поинтересовался он, поглядев на собеседника. — И ты пытался убедить меня, что не такой, как я?

— А… — тот снова был растерян. Опять его мораль была подорвана и измята. Он опустил голову, часто дыша, не понимая, что происходит и отчего он везде и всюду оказывается не прав.

— Слушайте, — обратился тем временем Антон к Соколовым. — Меня тут вот что удивляет — отчего это вы, парни, ничего не вытворяете рядом со мной? Времени, чтобы ощутить мое влияние, у вас было предостаточно!

— Вы говорите о побочных волнах? — спросил Анатолий. — Вы способны как-то воздействовать на людей?

— Да, неосознанно.

— Ясно. Среди подобных вам это встречается. Мы называем таких — «зараженными».

— Зараженными?

— Да, иногда у детей семи судей присутствует нестабильный ген, нарушающий в их организме нормальную работу того или иного отдела мозга, заставляя его мутировать. Это — как бы вам доходчивей объяснить? — и порождает силу, неконтролируемую его обладателем…

— Вполне доходчиво, — улыбнулся Тоша. — Продолжайте.

— Его влияние на окружающих похоже на волны, воздействующие на рецепторы и вызывающие ту или иную реакцию. Вот от близости Эн, например, становится плохо.

— Плохо? В каком это смысле?

— В прямом. Симптомы как при гриппе. Тошнота, головная боль. Даже температура. Но мы научились с этим бороться.

— Как?

— Под кожу вживляется чип, блокирующий позывы подобного рода.

— Он не влияет на естественные ощущения?

— Нет. Я объясню: видите ли, специфические нейроны — детекторы способны избирательно реагировать на совершенно определенные признаки среды, например только на определенную высоту звука. Волны, испускаемые «зараженным», довольно своеобразны. Их не спутаешь с чем-то иным.

— Хорошо, для меня вполне достаточно.

— И у меня и у брата, я лично сделал это с ним, есть этот чип, — Анатолий улыбнулся. — Мы защищены от вас, Антон Владимирович.

— Нет, — Домов улыбнулся в ответ. — Вы защищены от самих себя…

Соколовы лишь недоуменно переглянулись.

— Что с тобой, а, маньяк-любитель? — спросит Тоша у паренька. — Ты тоже не спешишь вытворить что-нибудь этакое.

— У меня тоже, и у отца… Подарок из института после одного дядиного приступа воспоминаний о родстве.

— Ясно. Это, в сущности, неплохо. Мне не нужны компаньоны, не способные взять себя в руки.

— Что же у вас за проявление-то такое? — поинтересовался Николай.

— Скажем так, не будь ваш брат так предусмотрителен, вы бы сейчас наслаждались своим главным пороком или слабостью.

— Вы влияете на подсознание, — Анатолий задумался. — Волны воздействуют на лимбическую систему. Видимо, на миндалевидное тело, возможно, на гипоталамус… Как у вас со сном?

— Со сном? — удивился Домов. — Вообще-то не очень… Стоит закрыть глаза и мой разум начинает надо мной издеваться.

— Кошмары?

— Изматывающие, нереальные, — кивнул Тоша.

— Я просто предположил, но, судя по всему, верно, — сказал Анатолий. — Помните, я говорил, что сила высасывает из вас жизнь? Все как раз связано с этим геном. Дело в том, что «сила», будем так это называть, воздействует не только на окружающих, но и на вас. Так что ваша собственная лимбическая система тоже расстроена, причем непоправимо. Это могло сказаться на вашем аппетите, но так как я лично видел, как вы премило поглощаете булочки, то это предположение сразу можно исключить. С эмоциями у вас напряженка, видно сразу, но не до аномалий. С памятью вроде тоже нет проблем…

— Вообще-то, проблемы и с тем и с другим. Совершенно не помню, что было со мной до четырнадцати, а что такое страх или паника, не знаю вовсе…

— Правда? — Анатолий покачал головой. — Странный вы субъект, Антон Владимирович! И какая ужасная сила — вызывать из нутра окружающих самое неконтролируемое! Ужасно нечестная и изощренная!

— Я вообще ужасный, — Тоша встал. — И Григорьев сегодня об этом узнает…

 

КОГДА МОИ ГЛАЗА УВИДЕЛИ КИРИ…

В воздухе витало предзнаменование бури. Наконец-то жара спала, и поднявшийся ветер разогнал марево, рожденное раскаленными на солнце бетонными зданиями, уродующими матушку-землю своими безликими и монотонно-серыми телами. Ночная пелена окутала все вокруг и по-южному непроглядная темень захватила собой этот город.

В тишине опустевших улиц иногда раздавались еще пока далекие раскаты грома.

Тоша стоял напротив института, глядя, как одно за другим гаснут окна, и здание погружается в сон. Рядом с ним сидел на качелях Евгений, сгорбленный и поникший, — совсем не тот энтузиаст, что молил о том, чтобы его взяли с собой. Видимо, близость к цели пугала его не только тем страхом, что вызван опасностью, но еще и тем, что появлялся, когда будущее становилось настоящим, а вот настоящее опять в будущее уже не превращалось…

Он и правда боялся исполнения сегодняшней миссии, ибо уничтожение института было последним этапом в их с отцом планах, и оно маячило где-то очень далеко. Оттого и не страшно было думать о том, что они станут делать, когда этот этап будет выполнен. Но теперь, когда он вот-вот должен был свершиться, нельзя было не задаться этим извечным вопросом: «А что дальше?» Но вот ответа на него человек, чьей жизнью была лишь месть и больше ничего, не знал…

Домов думал о том, как ему хочется поскорее оказаться на диване. О том, как очутился здесь, и о том, стоит ли игра свеч. И когда он вспоминал мягкость вишневой обивки, ему казалось, что нет, но если в памяти всплывала та скромная улыбка, принадлежавшая ей, он был уверен в обратном.

— Давно ты за мной следил? — спросил Антон, отрывая взвинченного Женю от его панических мыслей, желая хоть как-то убить время.

— А… что? — тот, разумеется, не сразу понял смысл обращенных к нему слов.

— Будешь много думать, только еще больше разнервничаешься.

— И что, мне теперь расслабиться и просто ждать?

— Именно.

— Я так не сумею.

— Не удивлен. Так давно ты уже за мной следишь?

— Несколько недель. Окончательно отец напал на твой след после того убийства в «Транс-Корес», но мы и раньше уже знали, что в городе есть один из проклятых.

— Один из проклятых! — фыркнул Домов. — Что за унизительная кличка, я же сын Бога!

Евгений поглядел на Домова осуждающе. С этим утверждением он явно не был согласен. И все же он боялся своего собеседника и поэтому попытался объясниться.

— Отец говорил, вы прокляты, что дар, которым вы обладаете проклят. Что ваша жизнь неестественна и…

— Проклята, я понял, — Антон улыбнулся. — Я пошутил, успокойся. Мне все равно, как вы нас называете. Так это ты тогда был? Я уверен, что видел именно твой взгляд. В моем дворе, незадолго до отъезда.

— Да… — отчего-то растерялся Женя.

— Ясно. И чего тебе было нужно? Рассчитывал убить меня при случае?

— Я… я следил за тобой, чтобы знать… мне нужно было составить твое расписание, понять привычки…

— Ах, то есть вы все-таки не совсем дурачки! — улыбнулся Тоша. — Искали подходящий момент. А чего тогда сегодня на меня кинулся? Или решил, что момент уже настал?

— Я отправился за тобой, потому что мы подумали, что это очередное задание, что ты едешь убивать. Мы не могли тебе этого позволить. Отец хотел ехать сам, но у него опять обострение, поэтому поехал я. И ты сидел такой отрешенный, вот я и…

— И подумал, что самое время со мной покончить?

— Ну да…

— Глупец. Оттого ты еще никого и не убил. Слишком торопишься с выводами. Отрешенный не значит рассеянный. И горячишься, весь на эмоциях, а должен быть спокоен и тверд. Я твой безумный взгляд сразу же почувствовал.

— Ну извини, что я не такой же, как ты! — вспылил Женя. — Не бездушный монстр!

— Не такой? — переспросил Домов, безмерно довольный.

— Нет, — пробурчал Евгений, отвернувшись.

— То есть ты не бегал за мной, планомерно и упорно составляя план того, как со мной покончить? Не готовился привести в исполнение тот приговор, что сам же объявил?

— Ты все извращаешь! — еще больше насупился парень.

— Да ну…

Тоша не стал продолжать. Эта маленькая игра, так расстроившая собеседника, повеселила его, но уже начала надоедать. И он замолчал, слушая так любимую им тишину. Евгений же и вовсе не желал участвовать в этом диалоге, так как он лишь усугублял его тщетную борьбу с идеями, что поселил в его голову этот субъект, находившийся рядом, которые совершенно конфликтовали с теми, что взрастил в нем его отец, личность, которую он всегда не просто уважал, а боготворил.

Антон без труда выждал до оговоренного часа, пропялившись все это время в грозовое темное небо, и окликнул своего товарища, совершенно погрязшего в нерадостных и тяжких размышлениях. Женя послушно последовал за ним, но без воодушевленной готовности, как тот, кто уже не был хозяином своей судьбы, доверив ее в руки других, чужих ему людей.

Скрываться не было нужды. Тоша не боялся того, что охранники могли ему воспрепятствовать. Он и ночи-то дожидался только для того, чтобы не вовлекать лишних людей в разборки, а вовсе не оттого, что боялся быть кем-то замеченным.

Они смело преступили порог главного входа. Пропуск Соколова все еще работал, а вахтер, вышедший посмотреть на незнакомых посетителей, был быстро отключен…

Один поворот направо, лифт, пятый этаж, снова приложить пропуск, два охранника — три удара, замок, названный Анатолием код, пропуск опять…

Привет, отдел ОГА.

— Они здесь? — спросил Женя, оглядывая затемненный полукруглый холл с множеством дверей. — Дети семи судей?

— Да. И не только они…

— Что будем делать?

— Ты отправишься туда, — Тоша махнул направо, где череда табличек указывала: «Лаборатория № 1», «№ 2», «№ 3», «Реанимация» и т. п. — Поищешь что-нибудь достойное внимания.

— Что?

— Откуда я знаю? Результаты исследований, записи ученых…

— А ты?

Лицо Антона словно ощетинилось.

— Найду Григорьева и кое-кого еще…

— Ладно, — кивнул Евгений и для успокоения взвесил в ладони свой пистолет. — Встретимся здесь через полчаса. Успеешь?

— Не сомневайся, — ответил по-настоящему страшный голос его напарника.

Домов свернул в коридор налево. Он просто шел вперед, открывая все двери по пути. По описанию Соколова он знал, что это были личные кабинеты ученых, но ему хотелось удостовериться, что никто из трудоголиков не остался на работе. Его опасения не подтвердились. Вся рекреация была пуста.

Он еще раз свернул и наконец попал туда, куда больше всего стремился. Помещение, отведенное для подопытных, — загон для людей, чаще всего и не представляющих, что за участь им выпала. Безразлично пройдя меж застекленными отделениями, полными то полуживыми, то весьма энергичными обитателями, что-то кричавшими с той стороны своей тюрьмы, он следовал дальше, ища взглядом лишь одну фигуру. Дойдя до конца, Антон ощутил некую растерянность и, развернувшись, повторил свой путь, так как не нашел ожидаемое. Но и вторая попытка не принесла результатов.

«Куда же они ее запихнули?»

Он двинулся дальше, вновь просто отворяя все двери на своем пути, пока не уткнулся в стену, оснащенную современным сложным замком. «Обитель смерти, — вспомнил Тоша слова Соколова-младшего. — Вот и ты!»

Домов без труда сделал все так, как научил Анатолий, и ящик Пандоры был открыт…

Антон зашел внутрь. Он знал, что современное оборудование и какие-то сложные защитные системы под этими сводами заблокировали его способности — еще одна мера предосторожности против возможного недовольства детей семи судей, но, это, разумеется не вызвало в нем страха и не остановило его.

В одном из помещений, тоже защищенным кодом, он обнаружил тело молодого мужчины, лет тридцати. Оно лежало на белоснежной кровати, стоявшей посреди совершенно пустой комнаты, накрытое простыней до середины груди, которая не вздымалась, естественно подчиняясь дыханию. Иссохшее лицо мужчины было бледно, даже серо, под глазами его виднелись темные круги, пухлые губы растрескались, и яркая кровь на них запеклась. На тонких, будто ветки, руках вздулись вены. Бесцветные волосы аккуратно лежали на подушке. Тоша подошел к своему собрату, разглядывая это существо. Его вид не вызывал в нем никаких чувств.

От зорких и любопытных глаз нарушителя не укрылась очевидная истина — то, что лежало перед ним, хоть, казалось, и не дышало, было еще живо. Антон не удивился. Соколов говорил что-то об одном из детей, который вскоре должен был покинуть этот бренный мир и чьи жизненные процессы бесповоротно замедлились, подготавливая его к концу. Кинув прощальный взгляд на умирающего, Тоша вышел из его одинокой и холодной камеры.

Он помнил, что детей в институте осталось двое, и хотел поглядеть на второго. Несколько комнат были пустыми, хотя их убранство намного отличалось от той, в которой готовился к смерти первый узник, — мягкая мебель, книжные полки, даже ковры. В одном из помещений все еще лежали разбросанные игрушки. На ум тут же пришли три мальчика с именами, состоящими из одной буквы.

Наконец, отворив последнюю дверь, Домов встретился и с другим своим собратом…

Комната, в которой он находился, была ярко освещена многочисленными лампами, пестрящими разной формой, цветами, размерами. Белые обои на стенах как будто отражали их свет, преумножая его. И это царство электричества после полумрака коридора ослепляло. Тоша инстинктивно зажмурился, когда резкая боль прорезалась от этого неумолимого света.

— Ты пришел за мной? — услышал он тонкий тихий голосок и, открыв глаза, попытался разглядеть его обладателя.

После нескольких минут привыкания ему это удалось.

Тем, кто был заключен здесь, оказалась совсем еще юная, хрупкая, как статуэтка, маленькая девушка, явно восточной национальности. Видимо, японка. Она была одета в белую, слишком широкую для ее худого тела, кофту с несоразмерно длинными рукавами, спускающимися почти до колен, неприятно напоминающую этим смирительную рубашку, и столь же болтающиеся на ней белые штаны. Ее густые черные, словно воронье крыло, волосы, доходящие почти до поясницы, были распущены, а карие глаза, обрамленные длинными ресницами, широко раскрыты. Бледная кожа ее милого лица была покрыта редкими веснушками. В руках у нее находилась какая-то узкая шкатулка из темного дерева, размером с книгу, и такая же тонкая.

— Ты пришел за мной? — повторила узница, глядя на Антона.

— Нет, — сказал он.

— Тогда зачем?

— Не знаю. Просто хотелось взглянуть на кого-то, кто такой же, как я.

— И что ты увидел?

— Просто девочку.

— А что желал увидеть?

— Ммм… — Тоша смутился. Он и сам этого не знал. — Кого-то, у кого в глазах сама смерть.

— Тогда приглядись… — она шагнула к нему.

Антон послушался. Он присмотрелся к ее узким карим миндалевидным очам. Они были достаточно красивы. Их радужка, в которой пигменты рисовали причудливым узором витиеватые линии, была темна, но не так, как у Антона, чьи глаза имели цвет ночи. Длинные густые ресницы — на зависть девчонкам. Такие глаза можно было без труда встретить на постерах, рекламирующих тушь. Но одного взгляда на них хватило Тоше, чтобы увидеть то, что скрывается за их видимой прелестью…

Это было то же, что он разгадал и в Дмитрии, то же, что показывалось ему каждый раз, когда он стоял напротив зеркала…

Монстр, глядящий изнутри.

Антон будто опустился в холодное пространство мрака, полного ужаса и переполненного страданиями. Болезненное, неестественное, отвратительное, губящее…

Он воодушевленно улыбнулся.

— Да, теперь я вижу то, что хотел!

Девушка склонила голову чуть набок и тоже улыбнулась.

— Прощай, — Антон собирался уйти.

— Они сказали, что ты заберешь меня.

— Близнецы? Проклятье! — Тоша выругался. — Я же обещал спасти оставшихся детей! Но мне не до тебя, — он постоял немного в нерешительности, но потом все же схватил узницу за руку. — Ладно. Скорее!

— Нет, я не пойду! — воспротивилась она.

— Я не понимаю, ты хочешь, чтобы я тебя забрал, или нет? — он бы с удовольствием услышал отрицательный ответ.

— Да.

— Тогда идем.

— Я не пойду, — девочка вырвалась и отбежала в угол. — Там темно…

Антон обернулся, глядя в коридор. Отсюда, из ярко освещенной комнаты казалось, что там и правда стоял непроглядный мрак. Но не боится же она его и в самом деле? Ребенок богов смерти?! Домов посмотрел на десятки работающих ламп. Что за ерунда?!

«Господи! У меня нет на это ни времени, ни желания!» Он поднял с пола первый же светильник, что горел без шнура, быстрыми движениями подошел к девочке, сунул ей его в руки, а саму ее схватил в охапку. Та в его сильных объятиях сжалась в комочек. Она была так мала, что Антон практически не почувствовал ее вес.

— Как тебя зовут? — спросил Домов.

— Кири, — пискнула девочка.

— Ты боишься темноты, Кири?

— Да. В ней живут демоны.

— Ни один демон тебя не тронет, пока рядом он и я, — пообещал Антон, кивая на светильник, и быстро зашагал обратно в холл к Евгению.

 

ЕЕ ДЕМОНЫ…

Антон без труда отыскал Женю в одной из лабораторий. Парень был так напуган возможным обнаружением и настолько взведен, что чуть не выстрелил, когда дверь распахнулась.

Домов на это лишь покачал головой.

— Нашел что-нибудь? — спросил он.

— Пару записей, — ответил тот, тяжело дыша от ужаса, что уже отступал. — Кто это?

Антон поставил свою ношу на пол. Девушка не расправила плечи, а осталась столь же сгорбленной, будто все еще находилась в объятиях, крепко сжимая одной рукой светильник, а другой свою шкатулку.

— Похоже, что та, кого ты так искал, — улыбнулся Тоша.

Евгений уставился на незнакомку.

Да, она была даже чем-то похожа на него, хоть и у него, в отличие от сестры, восточные черты были более стерты, ведь его отцом был русский, в то время как ее — существо не из этого мира, которое, видимо, не оставляет видимых отличий. Женя содрогнулся, лицо девушки так напоминало лицо его матери, что обычно улыбалось ему с потрепанного снимка в бумажнике.

Это она!..

Это она?!..

Та, кто убила его маму? Эта малышка?!

Паренька пробил холодный пот. И что-то буквально схватило за горло, в котором и так образовался ком. Евгений поднял трясущейся рукой пистолет…

Он здесь за тем, чтобы расправиться с этим существом! Ведь так?! Вот его цель! Ведь так?! Он столь желал этого! Ведь так?!

Предположительная сестра стояла напротив. Молча, и лишь едва заметно переминаясь с ноги на ногу, так как пол холодил ее босые ноги. Стояла такая беззащитная, такая слабая, глядя на него своими красивыми глазами из-под густой челки. Изучающе глядя, глядя не понимая. И в ее глазах Женя не видел того, кто являлся жестоким убийцей, не замечал существо, недостойное жизни. Лишь маленькую милую девочку — только это.

Не зная, как поступить, растерянный и смятенный, он поглядел на Антона.

— Мне все равно, что бы ты ни сделал, — пожал плечами тот. — Это твое решение. Но я не против, если ты избавишь меня от лишней ноши, — добавил он, выходя. — Побудь здесь, я за Григорьевым.

Кири метнулась следом за ним. Домов остановился.

— Ты тоже, — сказал он строго.

Она замотала головой и вцепилась в его майку.

Проклятье! Этого еще не хватало!

— Ты должна подождать меня тут.

— Нет! Я с тобой!

— Ты не можешь. Там, куда я иду, опасно, — ему пришла в голову идея. — Там темно и демоны вокруг.

В глазах девушки отразился страх, и все же она запричитала, что не останется тут без него. Антон еще раз выругался. Как получилось, что он превратился в няньку? И откуда, черт побери, у существа, порожденного самой смертью, с непроглядным мраком в глазах, подобные страхи?

— Послушай, я вернусь очень быстро, честно…

— Нет, нет, нет!

Тоша потянулся к выключателю, и лампы лаборатории, замигав, засветились.

— Нас же могут обнаружить! — воскликнул Евгений.

— Видишь, демоны не проникнут сюда, — сказал Антон Кири и, указав на парня, добавил: — А если и так, то он, как и я, справится с любым из них. Побудь с ним немного.

— Он не одолеет их! — возразила девушка. — Я вижу, что нет.

«Да уж, это и дураку понятно!»

— Кири, смотри, — Тоша вынул из-под майки нож из набора, который всегда брал с собой на задания. — Он не простой. Им можно поразить любого демона, и они знают это и боятся.

— Правда?

— Да, я дам ему на время, — Домов подошел к Евгению и просто насильно всунул холодное оружие ему в трясущиеся руки. — Пока вы ждете меня. И ни один демон не осмелится подойти.

— Хорошо, — согласилась девочка и легкими шагами приблизилась к растерянному Жене.

Антон довольно выдохнул, хоть и удивился столь легкой победе.

— Я скоро, — сказал он, выходя. — Обещаю.

Женя растерянно смотрел на свои ладони, в одной из которых лежал пистолет, а в другой изящный узкий метательный нож. Замусоренный этим бредом, окружившим его, мозг мальчика отказывался работать продуктивно. Парень соображал очень туго, если вообще соображал. Действительность была столь нереальна — со сбежавшим из института ученым, с этим странным Антоном, с этой малышкой, что прижималась к нему, с этими непонятными агрегатами и реактивами! Ему казалось, что он сошел с ума и это лишь его болезненный вымысел. Что на самом деле он сидит в той самой больнице, что видна из окон его квартиры. И медсестры дают ему нейролептики. Или что он лежит дома на своей тахте и видит этот диковинный сон. И даже тяжелый металл в руке представлялся ему вымышленным.

Ненависть, та самая ненависть, что вела его все это время, заставлявшая его забывать обо всем, заставлявшая его действовать, отчего-то испарилась. Та, что лишь одним фактом своей жизни делала его несчастным, почему-то теперь нравилась ему. Ее кроткий взгляд, ее хрупкое тельце, ее красивое, все еще по-детски славное, но уже юношески привлекательное лицо, все ее существо вызывали в нем вовсе не желание убивать — нет. Они вызывали в нем поистине братские чувства. Глядя на ее страх, на ее дрожь, он хотел защитить ее, а вовсе не растерзать, сделать ее счастливой, а совсем не уничтожить. И все же… все же он знал, кто на самом деле была та, что рядом молча переминалась с ноги на ногу.

Он знал все. Но ничего не понимал!

Отчего? Отчего он ненавидел ее?! Эту прелестную малышку с большими глазами и мягкими, как шелк, волосами.

Отчего? Отчего он не ненавидел ее?! Этого демона, рожденного лишь с единой целью — нести за собой смерть.

Ступор, охвативший его, словно сковал все тело Евгения. Неестественно напряженный, он еле дышал, внутри разрываемый противоречиями, и, сам не замечая, порывисто слегка покачивался из стороны в сторону, вытянутый как по струнке, как будто все мышцы слились в одну единую.

— Демоны не придут, пока у тебя нож, — сказал тоненький голосок рядом с Женей, но он повернул голову не оттого, что отреагировал на фразу, а просто как на что-то постороннее, как на жужжание мухи над ухом. — Не бойся!

Кири положила тоненькую кисть ему на плечо, отчего парень вздрогнул, будто только лишь одно это прикосновение вернуло ему ощущение реальности.

— Я боюсь не демонов, — сказал он сиплым голосом.

Девочка улыбнулась.

— А кого?

— Охранников, или ученых, тех, кто придет сюда поймать нас, — признался Женя.

— Людей?

— Да.

— Ну их-то уж точно тебе бояться не следует.

— Почему?

— Потому что с ними справлюсь я…

 

ОН И МОИ ЖЕЛАНИЯ

Антон целенаправленно шел к кабинету Григорьева, следуя по карте, любезно предоставленной Соколовым-младшим.

Выйдя от Евгения и Кири, Домов пребывал в состоянии легкой злости и раздражительности, потому что время шло, двери и коридоры на его пути кончались, а Таня, ради которой он и согласился на это, не обнаруживалась. Но именно из-за того, что он, будто раззадоренная мегера, врывался в каждую комнату по пути, Тоша быстро потерялся в этих заковыристых поворотах Отдела Генетических Аномалий. Однако заставив себя остановиться и успокоиться, что всегда выходило у него на ура, он быстро разобрался в своем месторасположении и прочертил в мозгу наиболее короткий путь к Василию Ивановичу, у которого и решил узнать, где держали Татьяну, ибо поиски ее в каждом углу весьма утомляли и уже начинали надоедать.

Серое нутро ОГА, затемненное ночной дремотой, с длинными, как кишка, коридорами, с блестящими металлическими ручками, бесконечными кнопками, и при этом советских времен потолком и полом, покрытым старым, протоптанным и оттого мутным мрамором, создавало картину угнетающую и давящую. Будто ты пришел к стоматологу, и, в предчувствии долгого сверления, бродишь по поликлинике в поисках своего мучителя. И ты знаешь, что не хочется тебе с ним встречаться, но и понимаешь, что нужно с ним встретиться.

Вот и Антон шел к Григорьеву без воодушевления. Ему все опостылело, и единственным желанием было поскорее покончить со всем, оказаться дома и позабыть происходящее, но мысль, что иначе Таня так и останется в этом проклятом месте, а его усилия окажутся напрасными, заставляла его продолжать.

Наконец заветная цель показалась на горизонте. Домов без секундного размышления отворил вожделенную дверь — чем скорее, тем лучше!

В кабинете горел тусклый свет от настольной лампы с персикового цвета старинным абажуром, окрашивая дорогую мебель из темного дерева в приятный теплый тон. На противоположной от двери стенке во всю ее длину протянулся огромный архив, забитый папками, бумагами, книгами. Рядом с ним висели две белые доски, исписанные формулами. Из прикрытого жалюзи открытого окна задувал свежий ветерок.

В углу у окна лицом к улице стояла высокая стройная фигура.

— Василий Иванович Григорьев, полагаю, — спросил Тоша, не желая терять времени.

— Неправильно полагаете, — послышался приятный баритон, и силуэт развернулся.

Домов ощутил, как внутри все его мышцы напряглись, как он, не успев даже сообразить что к чему, приготовился к схватке. И только секундой позже понял отчего — на него смотрели эти глаза. Да, те самые, что он так хотел увидеть вновь.

«Мое тело быстрее, чем мой разум!» — улыбнулся Антон про себя.

— Что ты здесь делаешь, и где Григорьев, — спросил он.

— Неужели вы считаете, что мы настолько наивны, чтобы позволить вам вот так просто и беспрепятственно подобраться к институту? Да еще и встретиться с Василием Ивановичем? — ответил его собеседник с ухмылкой.

Он был одет в строгий черный костюм — это несмотря на невыносимую жару! — и светлую рубашку, что, как обычно, сидели на нем идеально. Его светлые волосы опять лежали волосок к волоску — будто принадлежали манекену, а не живому человеку, но при этом выглядели чрезвычайно естественно. Этот образ чистюли выводил Тошу из себя.

— Зачем же позволили? — спросил он.

— Затем, чтобы с помощью вас быстро выйти на Соколова.

— Ага, самому сложновато, видимо…

— Я бы сказал — больше мороки. С вашей помощью все будет гораздо быстрее.

— Я помогать не собираюсь.

— Ваше мнение по этому вопросу вряд ли будет учтено.

— Слушай, Дмитрий, Джон, Джеймс, дядя Джо, как там тебя, я…

— Вы вполне можете называть меня Дмитрием, — перебил тот. — Это имя уже давно стало мне родным.

— Да хоть Дмитрием Дмитриевичем Дмитриевым! — оскалился Антон. — Где Таня и Григорьев?

— Василий Иванович сейчас за пределами института, можете и не рассчитывать сегодня на встречу с ним, а о какой Тане идет речь, я не совсем понимаю…

— О той, что ты охмурил, а потом притащил сюда.

— Ах, тихоня из «Документ-Сервис»! Вы ревнуете? — улыбнулся Дмитрий. — В ваших словах слышится характерная злость… В любом случае, я ее сюда не притаскивал.

— Тогда кто притащил?

— Никто. Ее здесь никогда не было.

— Ты лжешь!

— В этом для меня никакого резона. Татьяна не переступала порог этого института. Ни сама, ни насильно. Да и вообще зачем бы я стал притаскивать ее сюда?

— Как же? Разве для опытов…

— Опыты? — Дмитрий улыбнулся своей, той самой, раздражающе-идеальной улыбкой. — Вы поверили в их сказочки! Никогда, ни для каких опытов сюда людей подобным образом не поставляли. Это — вам не кажется? — попахивает плохими триллерами.

— Снова ложь. Я лично видел их, там, в специальном отсеке.

— Я не лгу. Вы не слушаете. Я сказал «подобным образом» не для красивого словца. Вы видели тех, кто сам захотел участвовать в этом. Никто никогда никого сюда, как вы выразились, не притаскивал.

— По их лицам этого не скажешь.

— Не всегда то, на что мы идем, оказывается тем, что мы ожидаем, вы так не думаете? — Дмитрий присел на краешек стола. Весь его самоуверенный, идеальный образ без единой соринки или лишней складки раздражал Тошу непомерно. Только за это франтовство, не говоря уже просто за все остальное, Домов хотел разорвать его на куски. Причем именно разорвать, не просто убить, нет — растерзать, чтобы слышать, как куски его плоти трещат, чтобы чувствовать, как его кровь стекает по рукам. — Все, кто здесь находится, сами пошли на это. Из-за денег, тщеславия, глупости — не важно — но сами, Антон Владимирович.

— Пусть. Где она? Я знаю — ты приходил туда. Ты забрал ее. Куда ты ее отвез?

— Нет, Антон Владимирович, не забирал и не отвозил, — Дмитрий погладил ладонью гладкую поверхность дерева, и уголки его губ дрогнули. — Я убил ее. Просто убил. Так же, как многих других.

Домов молчал. Его черные глаза напряженно смотрели на человека, столь ненавистного ему и столь похожего на него самого.

— Она мешала агентству. И я устранил ее. Вот и все. Она мертва, Антон Владимирович, — это гораздо проще, чем та глупость, что вы себе навыдумывали, верно? А теперь мне придется разобраться и с вами. Что за надобность была — лезть сюда? Наслушались близнецов, поверили в их нелепости. Да еще и мальчишку какого-то с собой прихватили…

— Знаешь уже…

Дмитрий встал и мерными шагами отошел за стол. Затем наклонился, словно желая что-то достать из ящика.

— Не только знаю, но и… — сказал он, и Антон увидел бездыханное тело Евгения. — … уже решил эту проблему.

— Где Кири? — поинтересовался Домов. Участь несчастного напарника не сильно-то взволновала его.

— У себя, где и должна быть, — Дмитрий разжал ладонь, и голова Жени шлепнулась на пол, будто для него то, что он держал, никогда и не было живым, а лишь чем-то несущественным, как мешок старья. — Ей нельзя выходить — она боится темноты. Не нужно было заставлять ее нервничать.

— Да уж, тем более что для этого есть кандидатура получше, — Тоша сжал под майкой на спине рукоятку еще одного ножа. — И можешь уже начинать!

Он метнул в Евгения свое смертоносное оружие, которое редко промахивалось, но тот все же увернулся. И в одну секунду их тела сцепились в стремительном танце, исходом которого была жизнь одного и смерть другого.

Вряд ли когда-то этот кабинет видел подобное. Быстрые движения, блики лезвий и пронзительные глаза, прожигающие соперника насквозь, а еще желание — жуткое желание крови…

Наконец Дмитрию удалось прижать Антона к полу, и он занес свой редкой работы кинжал, однако, как показалось Домову, не собирался вонзать его в тело поверженного врага.

— Мне мало просто твоей гибели, — прошипел он ему на ухо. — Я заберу твою душу себе!

Тоша видел, как металл приближается к его голове…

— Убери руки от его волос! — услышал он вдруг тоненький голосок. — Или я перережу нить!

— Ты вышла из комнаты? — в голосе Дмитрия слышалось искреннее удивление.

В дверях стояла Кири, крепко сжимая одной рукой светильник, данный ей Антоном, а в другой держа что-то непонятное.

— Зачем ты сделала это?

— Отойди! — приказала Кири.

На удивление, Дмитрий повиновался. Он резким движением встал и сделал два шага назад. Его прекрасный костюм был измят, чуть порван и кое-где испачкан кровью, а идеальная прическа наконец-то испорчена. Тоша довольно улыбнулся, но, поднявшись на ноги, и сам ощутил боль чуть ли не во всем теле. Такого с ним еще не бывало.

— Я не дам тебе его обидеть.

— Кири, я и не собирался…

— Я слышала…

Из коридора донесся шум. Антон сразу понял, что он означает, — охрана наконец-то начала действовать. Нужно было уходить — ни Тани, ни Григорьева он здесь не найдет.

— Моя милая…

— Я ухожу, Кири, — прервал Дмитрия Домов. — Ты со мной?

Та кивнула.

— Боюсь, я не могу позволить вам этого сделать.

— Тогда нить будет перерезана сейчас же, — сказала девушка.

Домов подивился стали, звучавшей в ее нежном голоске.

— Что ж… — Дмитрий улыбнулся. — Раз так, то, пожалуй, у меня не остается другого выбора, — он махнул рукой, словно позволяя им покинуть кабинет.

Антон не стал терять времени на расспросы. Он схватил Кири за руку и вышел.

— Но это не конец, Антон Владимирович, — услышал он нахальное предупреждение, полное столь знакомой ему уверенности. — Проигрывать я не люблю…

«Я тоже!» — ответил за Домова внутренний голос.

 

ПРИЗРАКИ, ПРЕСЛЕДУЮЩИЕ НАС

Антон быстро и спокойно вел свой старенький автомобиль по пустым ночным улицам Оренбурга. Гроза, собиравшаяся весь вечер, прошла стороной, и дорога была столь же пуста и горяча, как и прежде.

Рядом с Домовым на переднем сиденье находилась Кири, все также не расставаясь с полюбившейся ей лампой. Девушка выглядела испуганной, но одновременно и возбужденной, любопытно разглядывая все вокруг. За всю свою жизнь она практически не выходила за пределы ее комнаты, и уж точно никогда не была за границами института, и все, что открывалось ее взору сейчас, было для юной представительницы рода детей семи судей ново и интересно. Однако одновременно с этим и рождало неприятное волнение, которое появляется всякий раз, когда человек не знает, что ожидать от того, что перед ним. Тем более что она была уверена — демоны, тревожащие девушку всегда, все еще следовали за ней…

Иногда Тоша бросал на свою соседку быстрый взгляд, и тогда его снова посещало то удивление, что и тогда, в кабинете Григорьева. Отчего столь сильный противник как Дмитрий испугался этой тихой крохи? Отчего беспрекословно согласился выполнить ее условия? Вот она сидит рядом с ним — хрупкая, беззащитная, по-детски наивная, но что скрывается под этим образом куколки, коли ее угрозы столь опасны? Недооценивать решения Дмитрия Антон не собирался.

Наконец он не выдержал.

— Что ты умеешь, Кири? О какой нити ты говорила тогда?

Девушка повернула к нему свое миловидное лицо. Она собиралась что-то сказать, но свет встречных фар ослепил их на миг, и она, испугавшись, съежилась в комочек.

Ее водитель вздохнул.

— Это всего лишь машина, — сказал Тоша, успокаивая — когда, черт побери, он превратился в заботливую мамашу? — Не бойся. Такая же машина, как и у нас. Она уже проехала мимо.

Кири не ответила, видимо боясь поднять голову и произнести хоть слово.

— Я думал, ты темноты боишься, а не света…

На это она тоже промолчала. Но они уже подъехали к дому Соколова, и Антон решил не приставать.

Он припарковался у тротуара, заглушил двигатель и вышел. В две секунды парень был уже со стороны Кири. Отворив дверь, Домов ожидал, что та выйдет, но она все так же недвижно сидела на месте.

— О, господи, — проворчал он и полез доставать свою пугливую ношу.

Темный двор еще больше испугал ее, и девушка не желала выходить, но Антон, проявив настойчивость, все же вытащил Кири и понес ее к Соколовым. В душе надеясь поскорее избавиться от этой странной девчонки.

То ли по привычке, то ли еще отчего-то, но он не сел в лифт, который почему-то стоял на первом этаже с раскрытыми дверями, а пошел по лестнице. Благо Кири была так мала, что ее веса он практически не ощущал. Лишь слышал ее прерывистое дыхание и чувствовал, как бьется маленькое сердечко, словно птичка в клетке, трепетно и неровно.

Поднимаясь, Антон думал только о том, что вот еще несколько шагов — и все закончится. Что еще несколько секунд — и та, что на руках, навсегда растворится для него в столь пугающей ее и столь желанной ему темноте. Что ему осталось потерпеть только эти несколько шагов и секунд…

Он уже видел, как возвращается домой. Как тишина заволакивает его сознание, и все тревожащее исчезает. Как покой и медленное течение времени составляют все его существование. Как скрипит диван и на потолке мерно раскачиваются тени… И призраки…

Призраки, преследующие его, наконец-то испаряются в истине, что он теперь осознал…

Но эти мысли оборвались уже на седьмом…

Не было никаких признаков чего-то подозрительного на этом старом запыленном этаже с зелеными стенами и бетонным полом. С двумя тамбурами, как практически и везде, объединяющими по две квартиры. С трубой, идущей через весь подъезд, сверлящей и дырявящей его насквозь от низа до верха. Ровным счетом ничего такого, чтобы встревожить…

И все же черные глаза сощурились и мышцы напряглись.

Мгновение лишь прошло с того момента, как Антон ступил в последний раз столь беспечно, и вот уже Кири сидит на ступеньках на этаж ниже, чем обозначенный конечный пункт, а Тоша несется в квартиру на восьмой.

Как он и ожидал, двери в ней прикрыты лишь для вида — замок отворен. Тишина как следствие пустоты. Свет погашен, вещи разбросаны, и хаос властвует повсюду. И единственный, кто ждет его здесь, — это кошка, оставленная тут на время, что сидит в комнате на шкафу, будто прячась от кого-то и блестя своими желтыми глазами, как демон не этого мира…

— Проклятье! — срывается с Антонова языка. — Он везде успевает раньше меня!

На пол летит тумбочка, и телефон, что на ней, гремит по полу своим старым пластмассовым телом, отзываясь в ответ на грубость раздражающими гудками.

Быстрый осмотр — ничего. Работа мастера! Только в углу старый портфель примостился, так что сразу и не приметишь, в куче старых простыней от шатра.

Домов схватил его и рявкнул.

— Иди сюда! — он быстрыми шагами оказался около шкафа. — Скорее же, прыгай!

В окно задувал ночной ветер, несший с полей запах меда и пряных трав, а еще запах асфальта, плавившегося целый день и лишь вечером получавшего передышку от этого бесцветного, но такого палящего солнца. Длинные темные Тошины волосы развевались, лаская своей мягкостью его плечи и шею. Черные глаза были устремлены вдаль, вглядываясь во мрак южной ночи и редкие огни на шоссе. На приборной доске горели неярко индикаторы, освещая лицо водителя красным и синим, и лицо это было серьезным и усталым.

На соседнем кресле лежала, свернувшись в клубочек, кошка. Все ее треволнения и страхи благополучно рассеялись, стоило ей почуять кусок свежего мяса. И теперь она безмятежно видела свои сны, не думая ни о чем, кроме желания слегка потоптаться — слабость есть слабость!

В маленьком автомобиле пахло булочками — пакет с ними валялся между сиденьями. Магнитофон молчал, как и всегда, — Антон не любил нарушать свою тишину.

Все это было как прежде — не раз уже эти двое мотались из города в город. Еще с того давнего дня, когда Домов, поддавшись порыву, подобрал сие животное у одной из своих жертв. И тогда она была совсем еще крохой, таким маленьким пушистым комочком с тоненьким голоском, а не этой претензионной особой со сложным и привередливым характером.

Да, все это было как прежде, если бы не одно но… на сей раз впервые в его машине кроме кошки было и еще одно живое существо. Оно лежало на заднем сиденье и спало, крепко обняв свои вещи, с которыми никак не хотело расставаться.

Отчего он взял ее с собою? Антон не знал. Отчего не бросил прямо там, или, раз уж не хотел быть столь жестоким, не притащил обратно к институту — возвращение туда его не пугало. Он же хотел единственного — остаться одному, лечь на диван, забыть все, что было. И плевать на несчастных Соколовых, на близнецов, на маньяка-губителя Женю! Да и Григорьев пусть горит в аду, без разницы… Пусть каждый канет в Лету. Пусть исчезнут с лица земли все они и все, кто их окружает.

Но почему не она?

Оттого ли, что несмотря на всю нелепость подобного — Кири похожа на нее. На ту, что он все еще помнил? Похожа несмотря на абсолютную разницу во внешности, в сути, может, даже в характере. Почему, глядя на эту хрупкую девочку, он видел в ней другую? И отчего этот факт тревожил его?

Антон ничего не понимал. Он не хотел, не мог соображать. Все в его разуме смешалось, и он знал — лишь единственное способно прочистить его. Вернуть способность принимать решения.

Диван.

И он несся к нему столь быстро, как мог. Спешил оказаться там, откуда началось его путешествие и где оно должно было — могло ли быть иначе?! — окончиться. Несся, а за ним все так же гнались призраки его прошлого, которые — он вначале так наивно надеялся — должны были остаться в этом душном, жарком городе…

 

ЧАСТЬ II

 

НИТИ В ЕЕ РУКАХ

Наконец то, чего он ждал, — безликие стены его квартиры, тишина их сводов, такой родной диван, задернутые занавески, невкусный кофе… только зачем она здесь?

О, как же надоело все!

Почему она не отходит? Зачем сидит рядом, съежившись, будто от холода, и светит в лицо этим противным фонарем? Чего ей нужно? Почему молчит?

Проклятье! Антон вскочил с дивана и бросился в кухню. Нет, не найти этому дому покоя, пока он не избавится от нее.

С табуретки глядела кошка. Из приоткрытого окна со старыми покрытыми потрескавшейся краской рамами слышались звуки всегда живого двора. Снова муха жужжала под потолком. Ветер качал занавеску…

Тоша плюхнулся на свободный стул. Засохшая сушка приклеилась к пятну от чая. В мойке лежала тарелка с насмерть прилипшими макаронами. На холодильнике сверху открытая пачка давно прокисшего молока. Может быть, стоило прибраться перед отъездом…

Послышались тихие шаги. Вошла Кири. Ее маленькие ножки шлепали по линолеуму еле слышно. Домов поглядел на девушку устало.

— Хочешь есть?

Она кивнула.

— Что любишь?

— Борщ.

— Ммм… — Тоша состроил гримасу. — У меня такого не бывает, извини.

— А что бывает?

— Дай-ка подумать… яичница, сосиски, пельмени из магазина…

— А пирожки с вишней?

— Нет, с этим тоже напряг.

Губки гостьи надулись, а глаза округлились.

— Совсем никаких пирожков? Даже с капустой?

— Тебе так хочется пирожков?

— Я люблю пирожки, — улыбнулась Кири — ну сущее дитя.

Антон встал.

— Если побудешь тут одна, я схожу тебе за пирожками. Справишься?

Та подумала немного, но потом кивнула.

— Уверена? Не боишься? Ты же от меня не отходишь ни на шаг…

— Здесь не страшно. Тут же твой дом. Демоны сюда не посмеют явиться, когда так светло, верно?

— Верно, — согласился Антон и пошел переодеваться.

Через полчаса они уже ели на кухне выпечку из соседней пекарни, запивая несладким чаем. Рядом чавкала кошка — ей тоже перепал свеженький фарш. Все равно, раз уж выбрался в магазин…

Сидя лицом к солнцу, отчего ее веснушки как будто становились ярче, и уплетая одну булочку за другой, Кири светилась счастьем и была всем довольна. Кажется, тот факт, что ее жизнь круто изменилась, совсем не пугал ее. А личность опасного и незнакомого Антона и вовсе не страшила девушку. И вообще, похоже, единственное, чего она боялась, — была темнота. И пока день не уступал ночи свои права и мрак не наползал на город своим непроглядным брюхом, не было для нее ни единой причины быть несчастной.

Тошины же демоны были не так просты. Они беспрепятственно мучили его и ночью и днем…

В мешке остались лишь крохи, а в чашке — одинокий пакетик. Кошка вылизала миску до блеска. Жужжала муха, и с улицы волнами накатывал жаркий воздух. Временами грохотал холодильник, а с крана капало, оставляя в раковине уже чуть ли не вековой ржавый след. Тикали часы, и лишь их ход говорил, что время шло, несмотря ни на что.

Антону пекло плечо, но лень было вставать и перебираться на соседнюю табуретку, чтобы скрыться в тени. Проклятая лампа из лаборатории светила на столе совершенно непонятно для чего, и от нее жар кухни лишь усиливался.

— Что ты умеешь, Кири, скажи мне? О чем ты говорила Дмитрию?

Та поглядела на него и сжала правой рукой свою шкатулку.

— Что за нить?

— Нить жизни.

— Нить жизни?

— У каждого есть нить. У тебя тоже. Я вижу ее.

— Что это значит? Что ты видишь? — Антон не понимал.

— Никто кроме меня, — Кири опустила голову. — Никто не видит ее, кроме меня. Все не верят в нее сначала. А потом… потом они умирают.

— Умирают, когда ты перерезаешь ее, да? Ты ведь можешь ее перерезать?

— Да… Я создаю свою нить, вплетаю туда нить жизни и потом перерезаю.

— И тогда тот, чью нить ты вплетаешь, умирает? — спросил Домов вкрадчиво. — Ты можешь убить, не прикасаясь к человеку, Кири? Не используя оружия?

— Только свой серп…

— Твой серп? Он лежит в этой шкатулке?

— Да, он там.

— Можешь дать мне его посмотреть?

— Нет, ты не можешь касаться его! — Кири сжала коробочку, будто опасалась, что Тоша вырвет ее у нее из рук. — Тот, кто прикоснется к нему, погибнет! Лишь властитель серпа может трогать его.

— И это ты…

— Да.

— Но откуда он у тебя?

— Он был у меня с рождения. Он рос вместе со мной… в моем теле…

— В твоем теле? Как это? Что это значит?!

— Они достали его у меня из груди. Ученые его достали… все, кто прикоснулся к нему, погибли, — Кири не поднимала глаз. — Он не для них, ни для кого… лишь мой крест, лишь мой.

Антон сидел пораженный. Он и думать не думал, что что-то в этом мире еще может заставить его так удивляться. Так вот что скрывается в малышке! Вот чего он так испугался. Девчонка не простая. Похлеще него самого будет! Что за кошмарная сила, способная убивать не касаясь? Просто жнец душ какой-то!

— Да, Кири! — Тоша улыбнулся, безмерно довольный. — Ты еще мудренее меня будешь… Воодушевляет!

Та подняла на него свои красивые глаза. Одобрение Домова ее успокоило.

— Как выглядит нить? — спросил он. — Как ты вплетаешь ее в свою, и что за твоя нить? Можешь рассказать?

— Никак… Просто светлые полосы… Если видела человека однажды, то помню ее. Их все помню… Я представляю ее себе и плету его нить вместе с этой, — девушка достала тоненькую веревочку, сделанную из своих же собственных волос.

— Это твоя нить?

— Это другая нить, не жизни, нить моих жертвоприношений.

— То есть, перерезав ее, ты убиваешь только того, чью нить вплела. И можешь это сделать в любое время и с любым, но только если когда-либо встречалась с этим человеком. Верно?

— Да.

— И его можешь сейчас убить? Дмитрия?

— Могу, — Кири неуверенно посмотрела на Антона.

— Так чего ждешь? Уничтожь его, иначе он отыщет тебя. В институте осталось много твоих вещей. Говорят, с ними он способен…

— Да, он читает их след. Видит того, кто был владельцем, и находит его.

— Так ты в курсе! А зачем ему волосы, знаешь?

— Они часть человека. Нет лучше ориентира, чем часть чего-то. То, что лишь касалось, знает не все. То, что принадлежало, ведает до конца.

— Хм, понятно…

— А еще это его способ. Если срежет прядь с чьей-то головы, то пометит его смертью, и душу заберет себе.

— То есть он так убивает.

— Да.

Домов вспомнил слова Дмитрия, когда тот прижал его к полу, вспомнил блеск металла рядом со своей густой шевелюрой. Вот, значит, что он имел тогда в виду!

— С каждой жертвой, с каждой душою, — прошептала Кири как будто просто сама себе, — мы становимся сильнее…

Антон на секунду задумался над ее словами. Неужели действительно каждая новая смерть делает их могущественнее? Поэтому они так жаждут убийств? От этого внутри все кипит при мысли о крови? Хм…

— Отчего не убьешь его? — спросил он после. — Он ведь найдет тебя!

— Он друг, — девушка смутилась. — Я не хочу…

— Но ты ведь тогда говорила…

— Если бы он не послушался, если бы покусился на твою душу, я бы сделала! — воскликнула Кири. — Но теперь в этом нет необходимости.

— Странная ты. Зачем тебе меня спасать? Кто я тебе такой?!

— Они сказали, ты не боишься их… Они сказали, ты защитишь…

— Демонов, — догадался Тоша.

Он задумался. Зачем близнецам было говорить ей такое? Подготавливали ее к побегу? Но ведали ли они исход их плана? Знали, что в итоге вмешательство Дмитрия изменит его в корне?

— Не бойся! Он не причинит тебе зла, — Кири взяла Антона за руку. — Я защищу тебя! Я уничтожу его, если понадобится, обещаю.

Тот недоуменно поглядел на нее. Уже было однажды такое, что его ладонь ощущала тепло чужого человека, но тогда все было по-иному… Однако…

Карие глаза смотрели с такой преданностью. И луноликое лицо с белой кожей было так мило в своей уверенности.

Домов кивнул. Однако не в его планах было заставлять ее выполнить это обещание. Нет. Он хотел сам разобраться с проблемой по имени «Дмитрий». Еще одна встреча. На сей раз последняя…

И если даже для него самого, все равно — столь желанная!

 

СНОВА ТА, ЧТО СМОТРИТ С ВЕЧНЫМ УКОРОМ

Не то чтобы свет от лампы мешал Антону заснуть. В принципе, мало что могло так тревожить его, чтобы сбивать это смутное состояние, в которое он проваливался всякий раз, стоило лишь сомкнуть веки. Но все же проклятый фонарь, нарушавший столь блаженную, столь долгожданную темноту его небольшой комнаты, почему-то действовал на него безумно раздражающе. И то ли от этого чувства, то ли еще отчего, но сон так и не приходил.

Кири сидела рядом с Тошей на диване. Она не захотела отходить от него и пожелала провести ночь только в непосредственной близости от субъекта, которому, по существу, убить ее было делом простецким, не задевающим ни совести, ни морали, да и времени занимающим не более одной секунды. Ее тонкие пальчики сжимали этот единственный источник света, ненавистный ему, чуть ли не добела. Казалось, еще немного, и они сломаются под напором собственной силы.

Бедняжка уж точно не могла сомкнуть глаз. Мрак давил на ее сознание слишком очевидно, чтобы она была способна расслабиться хоть на мгновение. Она тяжело, но тихо-тихо дышала, и ее глаза устремлялись в пустоту, отыскивая признаки того, что так ее пугало. И одновременно хотела она увидеть эти признаки, и ужасалась этой возможности.

Наверное, следовало включить в комнате верхний свет, чтобы прервать или хотя бы уменьшить ее муки. Но Антон так сильно злился самому факту того, что здесь, в его обители, кто-то лишний, так бесился из-за того, что этот кто-то лишний мешает ему, и что этот кто-то лишний полон глупых опасений, позволенных разве что детям, что упорно лежал на диване ничком, слушая это раздражающее частое дыхание, но не делая ни одного поползновения к выключателю. Да и темнота, та самая темнота, что доводила девочку до полуобморочного состояния, была нужна ему как воздух. Создавая тот иллюзорный мир, в который он погружался, она растворяла его тело в себе, одновременно калеча и излечивая. Так что как он мог лишить себя этого мазохического удовольствия? Вот если бы еще и мерзкий фонарь в ее руках испарился…

Словно повинуясь его мысли, лампочка громко хлопнула и столь неприемлемый для одной и столь желанный для другого мрак полностью захватил все пространство.

Кири пронзил ледяной кошмар. Она замерла в панике и не была способна даже вздохнуть, казалось, еще немного, и она просто задохнется, ибо, похоже, она просто позабыла, как это делать.

Антон наслаждался с минуту. Наслаждался этой чернотой, тишиной, иллюзией одиночества. Снова прежняя жизнь показалась ему во всей красе ее бесполезного, но такого приятного существования. Его кожа впитывала в себя всю суть мироздания, разум, пусть и болезненно, но очищался — это было то, к чему он стремился тогда, летя из Оренбурга обратно в свою берлогу, то единственное, что подпитывало его. Давало силы продолжать…

Затихшая рядом обуза, свалившаяся на него так внезапно, все не шевелилась. Еще чуть-чуть, и, возможно, она просто исчезнет, и все вернется на свои места.

Отчего-то на ум пришло…

«Я защищу тебя! Я уничтожу его, если понадобится, обещаю!» Ее слова.

«Они сказали, ты не боишься их…» Ее демоны.

Проклятье!

Тоша резко вскочил и отнюдь не нежно притянул Кири к себе, обнимая одной рукой. Такая маленькая и хрупкая, она вся поместилась у него под мышкой. Будто малыш-птенчик, укрытый родительским крылом.

— Они не придут! — шепнул Антон в темноту. — Пока я рядом, не придут. Ты веришь мне?

Девушка не ответила и даже не шевельнулась. Но отчего-то Домов услышал ее ответ в этой непроглядной тишине ночи, и даже, — не почудилось ведь ему, в самом деле, — почувствовал, как холод уходит из ее тела…

Маленькая стрелка на часах замерла на цифре четыре, минутная не спеша приближалась к шестерке. В комнате было мрачно, за окном властвовало ненастье. Мокрое царство охладило все. Следы дождя были даже на предбалконной занавеске. Шумная суть ливня проливалась на оживающие под ее напором улицы. Редкие прохожие хлюпали по лужам. Деревья блестели зеленью.

Кошмар отступил, и Тоша открыл глаза. Немного поглядев в одну точку, он приподнялся. На щеке остался четкий след от подушки. Смятая простыня, служившая летним одеялом, была, как обычно, влажна — привычное следствие нереальных сновидений. По выработанной привычке — никаких маек на ночь, слишком много мороки. На голой коже еще остались следы, прочерченные выступившим потом.

Кири сидела на подоконнике и глядела на улицу, иногда стряхивая капли, все же долетавшие с открытого балкона. Похоже, она никогда до этого не видела дождя, и он нравился ей. Погасшая вчера лампа все еще была около нее. Шкатулка тоже лежала рядом.

Домов почесал в затылке, проведя по мокрым еще волосам. Когда же он заснул?

— Хочешь есть?

— Пирожки? — отозвалась Кири, обернувшись.

— Уж точно не борщ, — пошутил Тоша.

Он встал и пошел на кухню. Пирожки, разумеется, на ней сами не образовались, а вчера они «заточили» их подчистую. Зато он купил яйца. Яичница в его исполнении, конечно, не лучше, чем выпечка, но лучше, чем ничего.

На сковородке потрескивало масло. Рядом закипал чайник. С улицы тянуло свежестью и пряным запахом цветущей под окном черемухи. В ногах вилась кошка, желающая получить что-нибудь поприличнее, чем кусок колбасы. Антон ни о чем не думал…

Зазвонил телефон. Кири прибежала, взволнованная. Она явно не знала, что происходит и что делать, когда противный звук прорезает пространство.

Тоша не ожидал от звонка ничего хорошего. Ничего хорошего он и получил…

Лениво направившись в комнату, он натянул на себя рубашку. Затем вернулся на кухню, быстро брякнул на тарелку свое кулинарное творчество — один из желтков все-таки растекся! — и сунул ее в руки все еще растерянной девушки.

— Я ненадолго, Кири. Посиди тут. И… — он обернулся, отчего-то осознавая, что должен это добавить: — Ешь, пока не остыло.

Та ответила полуулыбкой.

— Ты за пирожками? — спросила она.

— Да, — кивнул Домов. — Конечно…

Вернувшись, он увидел свою временную сожительницу ровно там, где оставил. Она сидела в прихожей прямо на полу, согнув в коленях свои худые ноги. Рядом были вечная лампа и шкатулка. Пустая тарелка из-под яичницы тоже примостилась неподалеку.

— Ты что, так отсюда и не отходила? — поинтересовался Тоша.

Та кивнула. Антон покачал головой. Странная все же…

Он схватил тарелку с пола и направился на кухню. Там положил на стол мешок с пирожками, которые купил по дороге обратно, и поставил чайник. Кири последовала за ним и устроилась на табуретке, не спуская глаз с объекта, источающего приятный смешанный аромат корицы, имбиря и яблок.

— Можешь взять, — сказал Домов, не оборачиваясь, та тут же зашуршала пакетом.

Антон разлил чай и сел рядом. Он взял пирожок с яйцом и уставился на стену, через которую как будто глядел куда-то за пределы квартиры.

Еле слышно тикали часы. Кошка вылизывалась рядом с косяком. Лишь иногда шорох пакета да звук скребущей ложки в чашке раздавались в их молчаливом пространстве.

Антон вспоминал произошедшее несколько часов назад.

Разумеется, еще не поднимая трубку, он знал, что звонившим окажется Наталья Осиповна. Разумеется, знал, что она вызовет его в офис. И, разумеется, знал, что она будет недовольна. Единственное, чего он не знал, — что последует за его посещением босса…

— Вы всегда были субъектом, доставляющим множество неприятностей, Антон Владимирович, — начальница продолжала раскладывать бумаги на столе — ничего непривычного, — не поднимая своей крашеной головы. — Но на сей раз вы отличились! Зачем вам потребовалось вытворять подобное?

— Сам не знаю, — признался Домов. — Надоело просто ждать…

— Странно, — Наталья Осиповна наконец устремила на него свои прикрытые крупными очками глаза. — Мне казалось, что это как раз единственное, что у вас получается хорошо.

— Мне тоже. Но, видимо, все меняется.

— Ничего не меняется, Антон Владимирович. Все это иллюзия. Тем более в отношении вас.

— Возможно, — не стал спорить он.

Кабинет не изменился с его последнего посещения. Все тот же бардак из бумаг, бесконечные папки, старый телевизор, работающий без звука на канале новостей, уйма цветов — страсть босса.

— Что вы намерены делать, Антон Владимирович, теперь, когда знаете?

— Вам будет нетрудно догадаться.

— Что ж… — Наталья Осиповна поправила на носу очки. — Вам, в свою очередь, будет нетрудно догадаться, что мы не можем этого позволить.

— Ваше предупреждение вряд ли меня остановит.

— Верю. Но вот что я вам скажу, — начальница отпила из чашки что-то цвета заваренной травы. — Зная вас, Антон Владимирович, я могу быть практически уверена, что независимо от обстоятельств ваша фигура вряд ли будет угрожать институту, Григорьеву, мне или еще кому-нибудь. Я имею в виду, что, если вы затеряетесь в толпе, я со спокойной совестью смогу сделать так, чтобы ваши поиски не были интенсивными…

— То есть вы меня отпускаете…

— Будьте любезны дослушать, Антон Владимирович. Мне, конечно, было бы невыгодно отказываться от столь, скажем так, редкого сотрудника. Но, принимая в расчет вашу нестабильную натуру и нежелание работать… я готова пойти на подобный шаг, рискуя вызвать неудовольствие начальства. Все это касается вашей персоны. Однако дело обстоит не так, если к вашей персоне присоединяется еще одна. Особенно из исследуемых в институте Григорьева.

— То есть вы хотите, чтобы я отдал ее вам, я правильно понимаю? Если соглашусь, то смогу катиться на все четыре стороны? Навсегда? Окончательно?

— Да, вы понимаете верно.

Тоша улыбнулся одними глазами.

— Вы вернете ее обратно? — спросил он через полминуты.

— Абсолютно точно.

— И дальше будете ставить эксперименты?

— Только не пытайтесь меня убедить, будто в вас проснулось чувство жалости! — усмехнулась Наталья Осиповна.

— Кто стоит за всем этим?

— Разве вы не запомнили его фамилию?

— Не разыгрывайте комедию. Я прекрасно понимаю, что Григорьев — такая же пешка, как я, Дмитрий или вы. И он также работает на кого-то. Так вот кто этот кто-то?

Босс молчала. Ее тонкие, ярко накрашенные губы были сжаты.

— Институт лишь маленький отросток того, что над ним, верно? Я назову это — «фирма», так будет проще. Вы кивните просто, Наталья Осиповна, мне много не надо!

Она не отреагировала на эту незамаскированную наглость.

— Значит, вот как я себе это представляю. Фирма занимается поиском детей семи судей. Подходящих она направляет в разные маленькие организации, например, как «Документ-Сервис», где сидит столь беспринципный бухгалтер, как вы, подчиняющийся верхушке. Эти дети выполняют всякую непотребную работу на благо общества. Других, видимо социально нестабильных, как Кири, например, отправляют к Григорьеву, где он и пытается строить из себя бога. Верно?

— Что вы пытаетесь добиться своими вопросами?

— Эта персона во главе — пресловутый Кондрат Алексеевич?

— Я не собираюсь вам ничего объяснять.

— Как я и думал, — Тоша развернулся к выходу.

— Ваше решение, Антон Владимирович? — окликнула Наталья Осиповна.

Он замер и несколько секунд совершенно не двигался.

— Никто никогда не потревожит? — спросил Домов, не оборачиваясь.

— Никто, никогда, — пообещала начальница.

— Я приведу ее завтра…

 

ВЫСШИЙ ЗАКОН СРЕДИ МОЕГО ХЛАМА

Вспомнив про чемодан, что он прихватил в квартире Соколова, Тоша очнулся от воспоминаний. Каким именно образом ход мыслей привел его от разговора с боссом к этому брошенному с дороги в пыльный угол предмету, Домов не ведал. Да и было ли это важно? Он кинулся в коридор, заставив своим импульсивным поступком вздрогнуть напуганную Кири.

Конечно, тот находился там, где его и оставили, — в этой квартире не было желающих заняться приборкой или излишне любопытных жильцов. Да и вообще, старенький, потрепанный, с чуть надорванной с одной стороны ручкой, он выглядел не слишком привлекательно и для тех, кто такими бы являлся.

Вернувшись на кухню, Антон высыпал его содержимое на стол. Кроме шести папок, нескольких отдельных листков, старого атласа, двух ручек, погрызенного карандаша, четырех оберток от конфет, одной целой, полупустой пачки аспирина и желудя ничего больше не было.

Кири подхватила покатившийся дубовый плод и с любопытством уставилась на его тельце цвета охры. Правда, подумав, что, возможно, эта штука нужна Домову, она тут же положила ее обратно в кучу остального, хотя по ее лицу было видно, что ей было жалко его отдавать. Прежде еще она не видела такого необычного предмета. Гладенький, вытянутый, слегка ребристый и что-то внутри шумит…

— Можешь взять, — сказал Антон, разгадав ее желание, и девушка тут же воспользовалась его разрешением.

Сам же Тоша принялся рассматривать бумаги. Во всех шести папках не было ничего особо ценного. По крайней мере, для него — какие-то исследовательские данные, графики, диаграммы… бесконечные цифры! Невложенные же листки оказались копиями различных статей в научных журналах и выдержками из книг.

Проклятье! Полная ерунда! Бесполезный хлам…

Стоп! На глаза Домову попался атлас, точнее то, что было на нем. На его бесцветной обложке, в самом низу на обороте синей ручкой кто-то пририсовал семиконечную звезду, под которой написал: «suprema lex».

— Высший закон… — себе под нос пробубнил Антон, проведя пальцем по кривоватому рисунку.

Он не знал что именно, но тот что-то напоминал Домову. Словно он уже видел когда-то нечто подобное. Немного поразмыслив, Тоша вздрогнул, пронзенный воспоминанием. Он кинулся к тумбочке в коридоре, куда уже давно помещал всякий хлам, иногда оттого, что думал, что тот может ему пригодиться, иногда от обычной лени идти к мусорному ведру. Быстро разгребая многочисленные бумаги, состоящие из рекламных листков, счетов, чеков, старых газет, выписок из агентства, прочей подобной ерунды, а иногда даже и засохших кусков чего-то прежде съедобного, он наконец наткнулся на то, что искал. Все точно! Такая же!

Он вернулся на кухню к бумагам, записям и атрибутам, оставшимся от братьев Соколовых. Глядя на найденный листок, на котором наверху красовалась едва заметная семиконечная звезда, нарисованная точь-в-точь как у ученого, он прочитал привычно нудный, по его мнению, текст.

«А вы, возлюбленные, назидая себя на святейшей вере вашей, молясь Духом Святым, сохраняйте себя в любви Божией, ожидая милости от Господа нашего, для вечной жизни. И к одним будьте милостивы, с рассмотрением, а других страхом спасайте, исторгая из огня, обличайте же со страхом, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотью».

Антон и сам не помнил, зачем сохранил это. Все другие сразу же после прочтения отправлялись в небытие, то есть в место под раковиной, в котором ожидали окончательного уничтожения, то есть перемещения в мусоропровод. Но теперь он был доволен, что хоть одно из этих регулярных странных писем сохранилось. Однако что, черт побери, все это значило?! Простое совпадение или же взаимосвязанные вещи?

Схватив атлас, он принялся с пристрастием его разглядывать.

Тот, впрочем, не представлял собою ничего особенного. Старое, еще советского времени издание, содержащее географическую информацию о населённых пунктах, их политическом устройстве, административно-территориальном делении и путях сообщения. Выцветшие и устаревшие карты ничего не говорили о том, что было интересно Домову. Однако на одной из страниц он увидел подпись карандашом, уже изрядно протертую, но все-таки еще читаемую.

«Святое место не всегда полно святых помыслов».

Антон задумался, но ничего путного в голову не пришло. Тогда он продолжил осматривать эту книжечку. На предпоследней странице он нашел еще одну подпись:

«Где нет тени, не всегда царствует свет».

— Что это значит? — спросил Тоша недоуменно, но кто мог ему на это ответить?

В самом конце, меж последней страницей и обложкой была вложена тоненькая потрепанная брошюрка под названием «Церкви, храмы и монастыри Санкт-Петербурга», где мелким шрифтом перечислялись оные, с их расположением, графиками служб и еще некоторой, совершенно ничего не значащей для Антона информацией. Что ж, Соколов-старший явно был человеком набожным. Домов сразу заметил на его груди крестик и пару раз даже слышал его краткие тихие молитвы. Так что он вполне мог подарить нечто подобное брату, а тот сунуть куда-нибудь, чтобы не потерялось…

Обследовав список, Тоша не нашел там ни единой отметки или же записи, сделанной человеческой рукой, а посему просто сунул его обратно.

Духота маленького помещения, раскаленного за день, будто сковородка, давила. Тяжелый спертый воздух не продувался, несмотря на раскрытое окно. Не осталось и следа прохлады утренней грозы. Внутренности квартиры были так же горячи, как и ее стены. Липкие капли пота стекали по коже, то холодя, то словно, наоборот, нагревая ее. Сухое дыхание, вырывавшееся из глотки, постоянно требовало спасительной жидкости. В этом пространстве, полном полудохлых мух и пыли, было трудно не просто соображать, а даже просто находиться. И сознание послушно отключалось, перенося в другое измерение. Ленивое, пустое — измерение, где нет ничего и никого, где отсутствует мысль, где погибает разум, где стираются воспоминания… Такое желанное, такое родное…

И все же что значили эти надписи в атласе? И отчего та же самая звезда, с концами, равными семи, что он встречал на письмах с выдержками из Библии, была нарисована на нем Соколовым или кем-то другим.

Несмотря на охватившую его непобедимую лень, шептавшую лишь одно — забудь! брось! все неважно! — он еще раз схватил листок с проповедью. Покрутив его в руке, рассматривая подробнее — то, что он никогда не делал прежде, — он, к собственному удивлению, нашел на его обратной стороне маленькую надпись. Столь же бледную, как и рисунок, оттого и не замеченную прежде.

И конечно, слова были именно такими, какие он хотел увидеть!

Ничего вроде бы существенного, весьма пространственно. Ни указания автора, ни адреса. Да вот только просто слишком уж ожидаемые…

Suprema lex…

 

ТОТ, КТО МЕНЯЕТ ЛАМПОЧКИ

Медленно, но верно вечерняя темнота подбиралась к квартире Домова. Время было уже позднее, и на улице контингент менялся с подростково-детского на подростково-взрослый, а развлечения с игрушек и шахмат на бутылки и семечки.

Антон все так же сидел на кухне, безразлично разглядывая свои мышино-серые обои. Кири все так же никуда от него не отходила. И только кошка проявляла характер и делала то, что ей вздумается.

Совершенно ясно, что письма, получаемые им, не были простой рассылкой, и даже не были действиями какой-нибудь христианско-православной школы, вознамерившейся вернуть прогнившего Тошу на путь истинный. Однако то, что они, скорее всего, принадлежали той самой «фирме», ничего не объясняло.

Для чего кому-то, назовем его — директор, потребовалось присылать ему эти надписи? Какой в них толк? Поверить в то, что это была обычная почта для сотрудников компании, занимающейся устранением нежелательных субъектов, было весьма трудно. Такая мысль вообще казалась фантастически абсурдной. Немного пафосного очищения для ободрения греховных делишек? Да уж…

Предположить, что эти письма шли от Соколова, тоже было бы глупо. Кроме того, что это опять-таки нелепо, да и к тому же он получал их с самого начала, то есть с того времени, что он помнит, а тот ничего о нем не знал до последних событий в ОГА. И даже если прикинуть, что эта знатная компания под предводительством Эн ему солгала насчет относительной «недавности» видений с его участием, чего — он уверен — не было, то снова возникал вопрос, о который разбивались все эфемерные предположения — на фига?!

Так ни к чему не придя, Домов бросил ломать голову над непонятными фразами и событиями. Все равно результат нулевой, даже нет — отрицательный, ведь он запутался еще больше! Да и лениво как-то, не привык он к этим детективным загадкам…

«Никто, никогда». Вот какие слова звучали в Тошином мозгу. Звучали, словно музыка, словно лучшая увертюра предстоящей ему симфонии спокойствия и лени. И правда, что могло быть более желанным? Что, кроме осознания того будущего, что виделось за этим маленьким, но таким желанным обещанием?

Никто. Никогда…

— Вечер, — вдруг пропищала Кири, словно напоминая о своем существовании.

Антон пристально поглядел на нее. Черные глаза, видневшиеся сквозь густые волосы, были полны холодного блеска решимости.

— Что они делали с тобой в институте? — спросил Домов.

Девушка задышала чаще.

— Что, Кири? — как обычно, тону Антоши нельзя было противиться.

— Ничего, — она опустила голову и повернула ее чуть в сторону. — Не со мной…

— А с кем?

— С ними… они будили их, они их вызывали…

— Демонов? — догадался Тоша.

— Да…

— И ты боялась?

Кири не ответила, но ее вид говорил за нее еще лучше, чем слова.

— Ясно…

— Там их обитель, их начало, их приют… Они там везде. В каждом углу, за каждым поворотом… ждут… ищут… и находят…

— Зачем им ты, Кири? Зачем они охотятся на тебя?

— Мы нужны им. Мы их пища. Наши души — их слабость…

Антон вздохнул. Ее страхи вымышлены, но так реальны, что она действительно не способна хотя бы притвориться нормальной, как все те, кто, подобно ему, зарабатывает устранением ненужных личностей. Вот отчего ее, просто идеальную убийцу, одну из сильнейших детей семи судей, все-таки направили в институт. Слишком много проблем в этой маленькой головке, слишком опасно оставлять ее «на свободе».

— Они живут во мраке, и с наступлением ночи открывают глаза и идут… Идут за мной…

Тоша встал и, ничего не говоря, отправился на свой любимый диван.

Да — слишком много проблем. А он никогда их не любил… Завтра.

Кроме него и кошки — никого.

Завтра и дальше.

Кроме него и кошки — никогда…

Темнота наползала, но в комнате все еще горел свет, и Кири не так сильно боялась. Воздух пока еще был жарким и плотным, и все в нем покрывалось испариной и липким потом, все в нем плавилось и томилось. Занавеска безжизненно болталась — с улицы не просачивалось ни единого дуновения ветерка.

Ленивые мухи вились под потолком, иногда застревая в плафоне, и громко ударяясь своими жирными телами о его стенки, бесполезно пытаясь вырваться из внезапно сковавшей тюрьмы. Паук в углу с грустью и завистью наблюдал многочисленными глазами за столь умелой ловушкой, созданной человечеством. Его паутина одиноко высилась в самом верху этого ограниченного пространства. Тоненькая, крепкая, едва заметная, но пока терпевшая абсолютное поражение от дьявольски привлекательного и изумительно ослепительного источника света. Совсем как Тошина мрачная суть, блекнущая пред великолепием Дмитрия. Вот и она попалась в его сети, отвергая Домова. Попалась себе на беду…

Кошка никак не могла успокоиться где-нибудь и то и дело ходила туда-сюда по поскрипывающим от ее лапок старым половицам выцветшего паркета. Кири, обнимая не горевшую лампу, пристально следила за ней, будто это было ее секретным и очень важным заданием. Тоша по-прежнему бездвижно лежал на диване…

Черные глаза то закрывались, то бесцельно глядели наверх, но лицо, которому они принадлежали, было одинаково бесстрастно.

Тикали часы, время медленно приближалось к ночи.

Вдруг Антон резко шевельнулся, что было достаточно неожиданно, ибо стало даже как-то привычно, что его тело безжизненно покоилось, вытянувшись во весь рост. Кири вздрогнула. Домов повернул голову и прищурился…

— Все-таки как глупо… — сказал его низкий с хрипотцой от сонливости голос.

И последнее, что девушка увидела, была его коварная улыбка, так как уже через секунду он стремительно вскочил и хлопнул ладонью по выключателю.

Кири зажмурилась от страха, противная темнота поселилась в комнате, вызывая из своих недр тех, кого она так боялась. Теперь девушка была уверена, что она даже слышала шорохи, что они издавали. Ее пальцы сжали лампу сильнее, будто от этого она могла загореться. Сердце в груди бешено стучало.

Шум стал явнее. Что-то упало. Звуки ударов вторили стуку в ее висках. Демоны приближались. Девушка осознавала эту ужасную правду, и по лбу ее стекала струйка пота, медленно приближаясь к маленькому носику, выпускавшему воздух судорожными порциями. Да, они уже были в комнате, здесь, рядом, протягивали к ней свои крючковатые пальцы, жаждали высосать из нее жизнь своим смертельным, болезненным прикосновением, растворить ее в своих черных безликих душах… Вот-вот… вот уже они доберутся до нее…

Кири почувствовала касание. Она ждала этого и была к нему готова. Она знала, что оно принесет ей погибель. Что его холод скует ее сердце, и жизнь ее покинет тело, следуя к тому, кто был носителем этого прикосновения. Но внезапно девушка поняла, что вместо этого, вместо ужаса и страдания, вместо вечных адских мук, оно несло ей совсем иное — покой и спасение.

Мгновение, и Кири была полностью охвачена теплом чужого тела, защищавшего ее, заслонявшего от тьмы. Она услышала непонятный скрежет, почувствовала движение, и ее лампа вновь засветилась, прорывая пугающий мрак.

Рядом с девушкой сидел Антон, одной рукой обнимая ее, а другой все еще продолжая вкручивать новую лампочку в светильник, что она держала в руках. Отсветы на его лице словно раскрывали его настоящую сущность, и демонические глаза глядели жутко и весело, но Кири не пугало это, и она чувствовала, как страх уползает, прячась в углах от яркого света, победившего его. И те призраки, что сгущались над ее головой, растворяются в жарком воздухе, покидая их, оставляя вдвоем.

Однако девушка удивилась, они были в комнате не одни…

Блики падали на стены, на пол, на немногочисленную мебель, при этом также освещая незнакомые бездыханные тела, просто заполонившие комнату. Рядом с ними валялось какое-то оружие. Кое-где отливали стальным блеском кровавые пятна. Кири оглядывала этот могильник с удивлением, но не страхом.

Тоша встал и потянулся.

— Извини, давно надо было заменить, я еще днем купил, — сказал он, показывая на светильник, и улыбнулся. — Лампа бесполезна, если она не светит, верно?

Девушка кивнула.

— Что ж, — Антон дернул плечом. — Если она решила так…

Он подошел к ближайшему из трупов и вынул из его тела один из своих метательных ножей. По металлу стекала алая струйка.

— Вы всегда играете белыми, — услышала Кири голос Домова, в котором перемешались усталость, недовольство и одновременно удовольствие. — Но на сей раз вы начали с неверного хода…

 

ОНА САМА ТАК РЕШИЛА ЗА МЕНЯ

Кири довольно улыбалась, глядя, как пальцы ее ног сгибаются и разгибаются, осязая при этом чуть шероховатую поверхность бардачка старой Тошиной машины. Девушка, похоже, привыкла к ней и уже не боялась, как раньше, сидеть в замкнутом и таком незнакомом пространстве. Тем более что теперь в ее руках снова светила лампа и Антон сидел рядом, такой уверенный и излучающий спокойствие. Встречные огни тоже больше не пугали ее, ей даже нравилось следить за тем, как они проносятся мимо них, меняют цвет с белого на красный и гаснут где-то вдалеке.

Сидя вот так, в несколько странном положении для автомобиля, она выглядела совсем как ребенок и была так же наивно мила. Домов иногда бросал на нее свой взгляд, и все не переставал дивиться тому, кем на самом деле она была, и оттого, кем она на самом деле была — ее необоснованным страхам. И больше всего его занимала та ирония, что каждой ночью, во сне его и правда окружало то, чего она совершенно напрасно боялась наяву.

На одном из светофоров Антон полез в карман за сигаретами, но вместо них нашел там леденец. Да, совсем забыл! Он протянул сладость Кири.

— Вкусно? — спросила она.

— Угу, — подтвердил Тоша.

Девушка схватила предлагаемое, но тут же замерла.

— А у тебя есть? — спросила она.

— Нет. Только один.

— Тогда мне не надо, — Кири положила леденец ему на ногу.

— Что за глупости? — Антон вернул ей его. — Ешь. Это для тебя, а я не хочу.

— Почему? — карие глаза широко распахнулись. — Ты же сказал, что это вкусно!

— Да просто мне не хочется, и все.

Малышка нахмурилась. В этом своем смятении она выглядела премило.

— Я поделюсь! — радостно воскликнула девочка, словно догадавшись о причине отказа, и принялась разворачивать конфету.

Антон покачал головой, улыбнувшись.

— Кири, если я кое о чем тебя попрошу, ты сделаешь?

Девочка прекратила шуршать и уставилась на Домова. Она вдруг сделалась серьезной и даже как будто взрослее. Подумав немного, она кивнула.

Антон улыбнулся сам себе…

В полумраке комнаты, освещенной лишь настольной лампой и беззвучным оком телевизора, демонстрирующим ночные новости, виднелось осунувшееся лицо усталого человека. В душном воздухе витал аромат травяного чая и непривычного для этого кабинета дыма сигарет. И как воплощение этого на столе стояла кружка с зеленой жидкостью и пепельница, полная окурков и поломанных сигарет. Вывалившийся из них никотиновый мусор был рассыпан рядом, пачкая идеально чистую поверхность и разбросанные на ней бумаги.

Бледная рука с яркими ногтями снова и снова бессознательно выводила круг, словно пытаясь сделать так, чтобы он впечатался в листок перед ней. Ее хозяйка недвижно сидела, глядя в одну точку перед собой.

Вдруг фигура за столом шевельнулась.

— Мне всегда приходилось вас ждать, — произнесла она с горькой усмешкой.

В кабинет вошел посетитель, повинуясь не совсем обычному приглашению.

— Я думал, вы покончили с этой привычкой, Наталья Осиповна, — сказал он.

— Я тоже, — ответила та.

Рука неосознанно потянулась к сигаретам. Умело, как это делают те, кто имеет в этом большой опыт, босс прикурила ее, нервно щелкнув зажигалкой. Затянувшись, она с силой выпустила из накрашенного рта струю дыма, и тут же затянулась вновь. Затем еще раз. Будто пыталась покончить с этим побыстрее. Пепел падал на стол перед ней, рассыпаясь в серые кляксы.

Тоша ждал. Он глядел на едва заметно дрожавшие руки главного бухгалтера «Документ-Сервис», и его черные глаза улыбались. Чувствуя каждой клеткой своего тела страх той, кто сидел перед ним, он получал какое-то необъяснимое наслаждение. И, кайфуя, не торопился прерывать молчание.

— Что вы хотите, Антон Владимирович? — наконец спросила Наталья Осиповна и с каким-то болезненным остервенением затушила сигарету о пепельницу. — Что?

Он не ответил. Лишь склонил голову чуть вбок, а на лицо его наползла коварная полуулыбка.

— Не надо меня запугивать, Антон Владимирович! — взорвалась начальница, но, тут же взяв себя в руки, спокойно продолжила. — Я хочу, чтобы вы поняли, что недавнее проникновение к вам было не моей идеей…

— Да, мы ведь с вами обо всем договорились, — усмехнулся Домов.

— Именно.

— И я был готов, — Тоша причмокнул. — Вам оставалось лишь подождать! Подождать, и я привел бы ее к вам, но…

— Я еще раз уверяю вас, Антон Владимирович, что это вторжение произошло не с моего разрешения, и уж тем более не по моему приказу…

— Конечно, ведь последствия вам были известны.

Наталья Осиповна судорожно вздохнула.

— Итак? — спросила она.

— Итак? — переспросил Домов.

— Прекратите придуриваться! — чуть ли не взвизгнула босс. — Если бы вы пришли просто со мной поквитаться, то я бы уже не дышала, так что выкладывайте.

— Ох, как же вы импульсивны! Отчего не предположить, что мне просто хотелось напоследок с вами поиграться? — черные глаза блеснули.

Антон сделал шаг, отчего тени на его лице переместились.

— Оттого что я вас хорошо знаю. Кончайте ломать комедию.

— Ну-ну, не злитесь, — Тоша улыбнулся отвратительно мило. — Вы как всегда правы. Я хочу, чтобы вы предоставили мне все данные на организацию, что стоит над Григорьевым и его институтом.

— Зачем вам это?

— Что за глупый вопрос?

— Разве вы не хотели все прекратить и исчезнуть?

— Очень хотел, Наталья Осиповна. Это и сейчас моя основная задача, да вот только вы все испортили…

— Я не имею к этому…

— Не нужно больше оправданий! — оборвал Антон, и голос его стал сухим и колким. — Я вам верю, но это ведь не значит, что вы невиновны…

Начальница молчала.

— Мне порядком все надоело, Наталья Осиповна. Поэтому давайте не будем разводить ненужных разговоров.

— Но вы ведь понимаете, что я не могу вам предоставить ничего из того, что вы хотите получить…

— Но вы ведь понимаете, что для меня это не аргумент? — улыбка на его лице неимоверно пугала, но босс держалась.

— Я вас не боюсь, Антон Владимирович. Моя работа всегда была связана с риском, так что я готова…

— Ох, не уверен… — Тоша обернулся и обратился к пустоте коридора: — Зайди!

Бухгалтер «Документ-Сервис» напряглась. В кабинете показалось хрупкое тельце Кири. Девушка все так же была неразлучна с лампой. Видя, что в офисе темно, она съежилась и быстро подбежала к Антону, прижавшись к нему, словно маленький слоненок к маме. И такая же беззащитная и неуклюже-милая.

— Это…

— Да, та, кого вы так хотели у меня забрать поскорее.

— Я прежде не встречалась с ней.

— И для вашего же блага, лучше бы и не встречались никогда…

— Вы считаете, что ее необыкновенная способность, о которой мне, конечно же, известно, испугает меня, если вдруг у вас не выйдет, и я все выложу как на духу. И для этого притащили ее сюда?

— Да, что-то вроде того, — вновь улыбнулся Домов.

— Вы ошиблись.

— Нет-нет, Наталья Осиповна, это вы ошибаетесь! Я вовсе не собираюсь пугать вас вашей расправой. Это было бы совершенно недальновидно и глупо с моей стороны.

— Тогда чем? Зачем вы суете мне в нос ту, что способна убивать на расстоянии и кого угодно? — вскрикнула босс и вдруг осеклась, побледнев. — Вы ведь… не…

— О да. Неудачно вышло! Не стоило вам его приглашать к себе на работу, туда, где ошиваются такие, как я. Мне было не сложно его потом отыскать… на всякий случай…

— Не смейте! — вскрикнула начальница.

— И вот этот всякий случай настал.

— Не смейте!

— Оставалось лишь ей его показать, так, Кири?

Девушка кивнула.

— Нить сплетена, — пропищала она.

— Нет! Нет! — женщина вскочила. — Вы играете нечестно, Антон Владимирович!

— Это вы играете нечестно, Наталья Осиповна. Наобещали мне с три короба, хотя прекрасно знали, что не в вашей компетенции сделать так, чтобы за мной больше не охотились. Понадеялись, что к тому времени, как я это пойму, Кири уже будет в ваших руках. А возможно, даже решили, что и со мной тоже будет покончено. А? Он ведь уже направлен сюда, верно?

Тонкие губы начальницы были сжаты.

— Глупенький мальчик должен был купиться, так? — голос Домова звучал эхом в тишине кабинета, нарастая и давя, словно и его хозяин увеличивался, или уменьшалось все остальное. — Поверить, что его оставят в покое, хотя этого никогда бы не случилось! Это не в их интересах. Нет, слежка будет продолжаться… И опять мне надо будет бежать… из одного места в другое, а затем в следующее. Бесконечно… А все, что я хочу, — это спокойно прожить мой не такой уж и длинный остаток жизни. Поэтому мне нужны эти данные, чтобы найти того, кому я так нужен. Найти и уничтожить…

— Если я соглашусь, вы не тронете его? — дрожащим голосом спросила Наталья Осиповна.

— Мне совершенно нет дела до вашего сына, — непринужденно бросил Домов.

— Хорошо, — босс плюхнулась в кресло.

— А пока собираете, скажите — вы что-нибудь знаете о письмах с библейским текстом?

— Что? — начальница трясущимися руками перебирала бумаги, она была в крайнем смятении, и все же этот вопрос, похоже, удивил ее.

— Мне постоянно поступала почта. Я думал, что это простая агитация. Там были только листы с выдержками из Библии.

— А что вас заставило думать по-другому?

— Семиконечная звезда. И надпись.

— Suprema lex… — прошептала Наталья Осиповна.

Домов улыбнулся.

— Знак семи судей, — объяснила босс. — И их суть.

— Высший закон?

— Да.

— Так кто использует этот символ?

— Та самая фирма, о которой, помните, вы говорили. Однако я никогда не слышала о том, чтобы кто-нибудь посылал кому-нибудь от них нечто подобное, и тем более никогда не делала подобного сама. Это какая-то бессмыслица!

— Тут наши с вами представления сходятся… — Антон поглядел на растерянную женщину перед ним.

Она отвечала на его вопросы, параллельно просматривая свои документы, что раньше никогда не было для нее сложным. Но так как ее теперешнее состояние нельзя было назвать нормальным, то, похоже, сейчас она никак не могла сконцентрироваться и постоянно брала, потом откладывала, снова беря и откладывая, одни и те же бумаги.

— Забудьте о письмах, — сказал Домов. — Лучше поторопитесь.

Начальница согласно кивнула. Меньше чем через десять минут у Антона на руках была толстая папка.

— Вы знаете, что Кири всегда помнит нить? Не важно, сколько времени прошло…

— Там все, что у меня есть, я не обманула.

— Я просто уточнил.

Тоша собирался выйти.

— Вы меня так и оставите? — спросила Наталья Осиповна, непривычно заискивающе.

— А вы хотели, чтобы я в благодарном порыве станцевал джигу?

— Ваше игривое настроение меня раздражает, — призналась начальница.

— Правда? — наивным тоном спросил ее посетитель. — Никогда бы не подумал.

— Ах, вот в чем дело… — догадалась та. — Значит, такова ваша месть. Издеваетесь надо мной, зная, что я уже на пределе. Вы ведь это чувствуете, так? Изощренно и отвратительно, Антон Владимирович. Милосерднее было бы просто со мной покончить.

— Я думаю, это скоро сделают за меня, — лицо Домова было удивительно мило и расслабленно. Этакая славная маска, скрывающая взгляд демона.

И главный бухгалтер видела то, что она скрывала.

— Точно, — прошептали ее дрожащие губы.

Антон схватил Кири за плечо и потащил за собой прочь.

— Вам не удастся, — услышал он за спиной. — Вы просто не сможете его найти!

— Тогда, возможно, у вас еще будет шанс надо мной посмеяться, — крикнул он в ответ, и добавил уже сам себе: — Хотя в аду будет ли на это время?

 

НЕНАВИСТЬ, ЧТО ОТРАЖАЕТСЯ В ГЛАЗАХ

Черные силуэты окружили его со всех сторон, полностью заполонив собою пространство. Их отвратительные лапы тянулись к нему, их когти рвали его плоть, их клыкастые обезображенные рты пили его кровь и жевали, смакуя, куски мяса. Их глаза смеялись. Их губы смеялись. Смеялись даже их тела. Его страдания вызывали в них бурю смеха. Такого пронзительного, такого издевательски-надменного.

Обессиленный и истощенный, он безропотно отдавался им. Снова и снова. Каждую ночь… заново. Погибая и возрождаясь вновь только для того, чтобы быть умерщвленным опять.

И лик Бога снова глядел на его муки издалека, окруженный этим притягательным светом. И он полз к нему, истекая кровью, отдавая последние силы. Полз, несмотря на предыдущие поражения. И так же, как и прежде, он почти достигал его, ликуя и наполняясь предвкушением, но оставался во тьме, в нескольких сантиметрах от своего спасения. Без сил, без воли, без надежды…

Тяжелые крупные капли плюхались своими округлыми телами о перила и пол балкона, растекаясь на нем, сливаясь с остатками своих братьев, вбирая в себя их сущность и становясь с ними единым. Они не могли противиться этой силе, сковавшей их вместе, не умели и не желали противиться. Как и люди. Как и люди, что так наивно полагали, что они отдельны от других. Как и люди, что были слепы, что не видели путы, которые оплели их так надежно. Что вели их, управляли ими, подчиняли и топили… Топили в бытие. Все ниже и ниже, туда, где не выбраться, где нет просвета, где давление превышает возможность сделать лишний шаг. Где никогда и не придет мысль совершить его.

Система.

Какое емкое слово! И как, черт побери, он оказался втянут в нее? Антон захлопнул бесполезную папку. Много бумаги и слов, но сути — почти никакой! Отчего он был так наивен, считая, что играет по своим правилам? Нет, правила написаны не им… и даже нарушить их ему не под силу…

Нет, она не обманула, Домов был уверен, просто он глуп. Как будто ей могло быть все известно. Три ха-ха! Сам ведь назвал ее пешкой, а пешкам незачем знать, кто ими управляет…

За окном разыгралось ненастье. Серые улицы были пропитаны влагой. Шелестели мокрые листья, трепетавшие от порывистого разыгравшегося ветра, что выворачивал редким прохожим зонты наизнанку. Кири сидела на подоконнике и ловила изредка попадавшие на него капли. Похоже, ей нравился дождь, ее лицо светилось удовольствием, когда она глядела на свои ладони, по которым растекались небесные слезы.

Под подоконником сидела кошка и смотрела на своего хозяина желтыми глазами, в которых или не читалось ничего, или вся мудрость мира. Тоша развалился в кресле.

Они были не дома. Не в том могильнике, что оставили. Там уже, наверное, полдвора всполошилось, хотя — кто ведает? — может, никто и никогда ничего не узнает… Невостребованный мотель на выезде из города с радостью принял их в свои захламленные и обтрепанные объятия. Грязная комната со старой мебелью и двумя ужаснейшими по своему исполнению картинами не оживала даже подпитанная этой неожиданно возникшей в ней жизнью. Серость ее нутра давила на рассудок, а затхлый воздух обдирал глотку.

Антон бросил папку на пол и встал. Кири поглядела на него с волнением.

— Мне надо пройтись, — сказал он девушке. — Посидишь тут?

Та хотела что-то сказать, но Домов перебил ее.

— Она будет тебя охранять, пока я не вернусь, — кивнул он на кошку.

— Правда?

— Конечно, — очень убедительно соврал Тоша.

— Хорошо, — улыбнулась Кири и вновь принялась ловить капли.

Все-таки очень странная…

Антон вышел в коридор. Ему не было жалко оставить свою квартиру, не жалко ничего из того, что он бросил, кроме одного… Домов облокотился на стену и то ли выдохнул, то ли прорычал что-то неразборчивое. Проклятье! Как же его оттуда забрать? Вызвать он никого не может, в машину он не влезет, как ни пытайся… не на себе же тащить, в самом деле!

Не справившись с порывом, Тоша направился к своей квартире. Хоть посидит на нем еще немного…

Он и сам не успел ничего сообразить, но стоило ему сделать несколько шагов, как его планы были прерваны самым наглым образом. Уже через мгновение, как он почувствовал что-то неладное, Антон глядел на нарушителя своего спокойствия, что безуспешно пытался вырваться из его крепкой хватки.

Оглядев пленника, Тоша отпустил его горло и руки, отчего тот чуть не упал. Напавшим оказалась девушка, лет не больше двадцати пяти, высокая, статная, весьма красивая, с длинными темными волосами, убранными в растрепавшийся хвост, и женственными округлыми формами. Незнакомка перевела дыхание и поглядела на Домова с неимоверной ненавистью. В ее выразительных голубых глазах он прочитал твердое желание с ним покончить. И как в доказательство этого, девушка вынула из сумочки, висящей через плечо, пистолет.

— Сегодня ты исчезнешь, дитя зла! — сказал ее низкий и приятный голос, и брови на милом лице нахмурились.

Спокойно и не напрягаясь, будто отмахиваясь от назойливой мухи, Тоша шлепнул тыльной стороной ладони по ее руке, и грозившее ему оружие отлетело в сторону. Девушка вскрикнула, но, не стушевавшись, тут же снова полезла в сумочку и достала оттуда складной нож. Она направила его на Домова, полная решимости исполнить свое обещание. На это Антон лишь вздернул бровь. Секунда, и незнакомка снова была безоружна. Однако и это ее не остановило, она издала какой-то непонятный звук недовольства от неудачи и вновь обратилась к своему арсеналу.

— Много у тебя еще там? — спросил Антон, глядя на ее поиски удивительно равнодушно.

— Найдется! — прошипела та.

— Да? Ну давай… — он встал, сложил руки на груди и принялся ждать.

— Не смейся надо мной! — воскликнула девушка.

— Я и не…

— Я обязательно тебя уничтожу!

— Опять двадцать пять! Что-то подобное я уже слышал, ты, чай, с Григорьевым-младшим не знакома?

Лицо нападавшей изменилось. Оно и раньше не излучало дружелюбия, но теперь…

— Так-так, — Домов улыбнулся. — Значит, ты его знаешь?

— Я знаю… я знаю… — незнакомка, сжала кулаки. — Я была его невестой! И я отомщу за него! Я тебя уничтожу!

Она кинулась на Антона, но ему даже не нужно было напрягаться, чтобы остановить ее. И вот, скрюченная, она только пыхтела от злости.

— Так наш малыш-то, оказывается, не такой уж и лошара! — Домов оглядел ее пухлые, притягательные формы. — Как он тебя закадрил-то? Такой вроде несуразный…

— Прекрати! Прекрати говорить о нем так! — сквозь слезы злости вскрикнула та.

— Ну ладно, ладно… Нормальный он парень…

— Был, был! Из-за тебя! Ты убил его!

Антон опять отпустил пленницу и отступил на шаг.

— Я к этому отношения не имею, — сказал он серьезно.

— Что?!

— Я не убивал его.

— Ты лжешь! Он выслеживал тебя. Он собирался… он последовал за тобой, и больше… больше не возвращался!

— Его убил Дмитрий, слышала о нем?

— Дмитрий?

— Ага, паренек с нюхом ризеншнауцера.

— Я знаю, кто он, но как…

— Мы встретили его в институте Григорьева.

— Зачем, черт побери, Жене потребовалось лезть в институт. Ты обманываешь меня!

— Был бы резон… — отмахнулся Тоша. — Лгать не имеет смысла. Так как ничего не изменит. Можешь не верить — мне плевать, но все так и было. Твой женишок очень хотел увидеть того, кто лишил жизни его мать…

— Нет… — прошептала девушка. — Так он действительно…

— Да, он пошел вместе со мной и там встретился с Дмитрием.

— А зачем туда пошел ты? — несмотря на растерянность, на боль от потери, лицо девушки, похожее на героинь сказок — румяное, щекастое, с пухлыми губами и длинными ресницами, выглядело очень серьезным и сосредоточенным, а ее большие глаза все так же глядели с нескрываемой ненавистью.

— Я обещал кое-кому вытащить оттуда детей.

— Что?! — воскликнула незнакомка. — Детей семи судей?!

Антон кивнул.

— И ты сделал это?

— Только одного. Один уже был при смерти, близнецов украли до меня.

— То есть она, твоя спутница, это одна из…

— Так ты видела нас? Выследила, как прежде твой упрямый жених? — Домов улыбнулся. — Похоже, я чрезвычайно хреново прячусь!

Незнакомка молчала. Видимо, она обдумывала что-то важное, так как не слушала Тошу, ее глаза смотрели вниз, губы были сжаты, милый носик надувался от глубокого дыхания.

Домов не мешал. Он просто глядел на нее. Пухленькая, румяная, как пирожок, с нежной молочной кожей, она была весьма соблазнительна в своем легком летнем сарафане, — ну настоящая девушка из глубинки, никакого макияжа, ни следа чего-то ненатурального. И лицо открытое, милое, улыбка наверняка очень приятная… И все же, как не похожа на него, на Евгения — такая твердость во взгляде, такая воля. И решимость! Вопреки страху, вопреки боли…

— Я все равно должна покончить с тобой! — вдруг сказала она строго, но тоном извинения. — Я ему обещала!

— Это ты передо мной оправдываешься так, что ли? — уточнил Антон.

Ее брови вновь сдвинулись. Похоже, ей и правда не нравилось, когда над ней подшучивали.

— Слушай, вы такие забавные! Решили, что этакие борцы за добро, и принялись искать неприятности на свою голову. Ты же не дурочка, понимаешь, что со мной не справишься?

Незнакомка не ответила.

— Вы вообще своей бравой командой хоть одного такого, как я, встречали прежде?

— Я встречала. Двоих.

Домов цокнул с одобрением и удивлением. Он всмотрелся в направленный на него серьезный взгляд.

— Неужели? — на его лицо наползла довольная улыбка. — Значит, ваши ручки запятнаны кровью! Превосходно! Это уже интереснее… Только вот как?

— Узнаешь! — сказала девушка и бросилась к своему пистолету.

Она проворно схватила его и направила на Домова. Тот проследил за ее действиями одними глазами, а затем, вложив руки в карманы джинсов, медленно подошел к ней почти впритык, так, что дуло воткнулось ему в грудь.

— Что такое «Future star company», знаешь? — спросил он серьезно. — «Seven»? Александров, Торп — кто такие?

— Да… — честно ответила девушка, продолжая держать палец на курке.

Антон довольно улыбнулся. Черные глаза коварно блеснули.

 

ЛИЧНОСТЬ, ТРЕБУЮЩАЯ ИДЕНТИФИКАЦИИ

Кошка забралась в угол подоконника, элегантно свесив пушистый хвост вниз. Ее облик был полон чувства собственного достоинства, которое сквозило так явно, что даже перекрывало очевидную настороженность и волнение. Кири являлась субъектом попроще, поэтому просто глядела на неожиданную гостью недоверчиво, ничем свои эмоции не маскируя. Та же и вовсе словно была готова взорваться от злости, и это излияние настолько захватило все ее существо, что не оставило никаких иных чувств.

Как получилось, что Нина оказалась здесь, если минуту назад собиралась покончить с этим проклятым отродьем семи судей, тем более что он находился в очень невыгодном положении, учитывая, что дуло было направлено прямо в его тело, а стреляла она превосходно?! Как получилось, что, несмотря на все благоприятные условия, этот тип все-таки сумел схватить ее под мышку — кто вообще так таскает взрослых женщин?! — и принести сюда? И как, черт побери, ее оружие оказалось у него в другой руке? Это просто немыслимо!

Домов поставил свою ношу на пол и поднял папку с пола. На вид — безобразие! — само спокойствие или даже преступная по отношению к происходящему отчужденность.

— Объясни, — только сказал он.

— Я не собираюсь вам ничего говорить! — возмутилась девушка.

— Как твое имя?

— Нина, — отчего она отвечает?!

— Давно знакома с Григорьевыми?

— С детства, — да почему, проклятье, она отвечает?!

— И давно знаешь про детей семи судей?

— Шесть лет.

— Отлично. Объясни.

Не понимая, почему подчиняется, Нина взяла папку в руки и раскрыла ее. Быстро пробежав глазами содержимое, она решительно захлопнула ее, не желая выполнять его приказы, и, хоть и с трудом, но сумела воспротивиться потребности продолжать.

— Ты можешь бороться, — сказал Антон жестко. — Но я заставлю. И только хуже будет.

Жуткий страх взял девушку за горло. Подобного она еще не испытывала. Почему? Только из-за этих слов?! Она и прежде сталкивалась с подобными угрозами, но никогда еще они не действовали на нее таким способом. Никогда еще она не поддавалась столь неконтролируемому и быстро прогрессирующему ощущению совершенной опасности.

— Зачем вам это? — спросила она, мужественно сражаясь с собственными бесами.

— В сущности, затем же, зачем и вам. Я найду того, кто стоит за всем этим. И убью его.

— Не понимаю… Почему?

— Он хочет, — Домов плюхнулся в кресло, — чтобы я тратил остаток своей жизни, исполняя его волю, но я для этого слишком ленив. Чего желаю я, так это просто скрыться ото всех…

— И поэтому…

— Он будет искать. А мне надоело бежать, я никогда этого не любил. Поэтому я хочу скорее во всем разобраться.

— Ясно, — Нина опустила голову.

Тишина окутывала комнату. Серые тяжелые тучи нависали за окном, наполняя округу мрачным бытием. Из-за них было уже достаточно темно, хотя вечер еще не наступал. Единственное светлое место находилось рядом с Кири, так как ее фонарь прорывал сизую дымку привычным ярким пятном. В углах уже сгущались тени, отчего девушка утратила свою жизнерадостность и напряженно следила за происходящим. Из полумрака угла тоже весьма пристально глядели желтые глаза, принадлежавшие кошке.

В промозглом пространстве витали разные чувства — непонимание, волнение, ненависть, недоверие, страх. Оседая на стенах, пропитывая мягкую мебель, наслаиваясь на кожу, проникая в поры, заражая и без того воспаленную нервную систему. И все же, сражаясь с безликими ужасами, очищающим лучом прорезалось предвкушение, чуть осветляя мрачные краски их существования.

— Я помогу вам найти Александрова, — прошептала Нина.

— Да, я знаю, — ответил Антон, беспристрастно глядя в окно.

Они втроем сидели напротив друг друга в пустой столовой мотеля, сделанной в стиле «ранний Совок», как те, кого жизнь поневоле связала вместе. Кири выглядела несколько смущенной и озадаченной и даже не притронулась к тарелке заказанного специально для нее борща. Нина внимательно изучала разложенные перед нею листки, а Домов жевал чуть подсохшую и вообще невкусную булочку с видом совершенного безразличия ко всему.

— Тут все верно, — наконец сказала новоприбывшая. — Все так же, как известно и мне.

— Только непонятно ничего.

— Это если не знать. Значит, так. Слушайте. Главой инвестиционной «Future star company», которая занимается скупкой и перепродажей акций, ну и попутно всякими мелкими сделками, является Александров.

— Ах, тот самый? — уточнил Тоша. Нина кивнула.

— Его жена, Елена Торп, владеет организацией под названием «Seven», входящей в холдинг мужа, что позиционирует себя как охранная компания.

— Ясно. Теперь ближе к делу. Александров, как его по имени?

— Александр Александрович.

— О, звучит! Этот Александров финансирует Григорьева, так?

— Да.

— И что-то подсказывает мне, что удачно скупать акции на рынке ему не только интуиция помогает.

— Верно, его методы далеко не всегда законны.

— Конечно-конечно. А для чего еще мы нужны, верно? — хмыкнул Тоша. — Значит, с этим все ясно. Теперь женушка.

— Судя по всему, она занимается тем, что прикрывает делишки супруга и попутно ему помогает, скажем так, с «нужными кадрами».

— Меня еще никто так не называл. Как я понял, Кондрат Алексеевич Захаров, личность мне по разговорам знакомая, ее заместитель.

— Все так.

— Что ж, картинка вырисовывается, — Антон потянулся. — Напиши мне их имена на листочке и запечатай в конверт, будь любезна, — попросил он Нину шутливо.

— Что? Зачем?

— А так оно попривычней будет, — улыбнулся тот. — Всегда получал цель уничтожения таким вот образом.

Девушка сжала вилку.

— Это не повод для шуток, — отрезала она, как будто отчитала.

Домов улыбнулся снова. Какая милая реакция. Она просто прелесть, честное слово!

— Вы не все знаете, — сказала Нина, когда остыла.

— Я вообще ничего не знаю, — поправил Антон.

— Александров, он, конечно, человек ужасный и заслуживает смерти, но он к вам не имеет отношения.

— То есть как? Сама же сказала, использует нас и Григорьеву помогает.

— Ну, может, я не совсем правильно выразилась, имеет, просто не такое, как вы представляете. Он просто бизнесмен. Нечестный, поступающий противозаконно, но бизнесмен. Он лишь использует, как бы выразиться, резервы…

— У тебя всегда есть для меня замечательное определение.

— Антон Владимирович!

Домов улыбнулся. Черт знает что такое, но ему нравилось ее злить. И вообще нравилась эта пышущая здоровьем барышня.

— Григорьева же он финансирует только оттого, что тот правильно описал ему все выгоды удачного исхода экспериментов…

— Твои слова вообще ни фига его не оправдывают.

— Я понимаю, я просто пытаюсь до вас донести, что Александров — это далеко не основная цель.

— Кто же основная? Его жена?

— Она тоже стоит не больше, чем супруг…

— Так кто же?

— В том-то и дело, что никто не знает!

Антон поглядел на девушку осуждающе.

— Это правда. Мы выяснили, что за всем этим стоит кто-то еще, кто-то, кто и направляет всех остальных, но вот личность выявить, увы, не удалось… Но вы понимаете? Александров лишь инструмент, как и его жена. Этот инкогнито умело использует всех для своих целей. Для того чтобы покончить с этим раз и навсегда, уничтожить нужно именно его. Только вот как его найти?

— Это не проблема, — Тоша потянулся.

— М? — Нина уставилась на него с удивлением. — Вы обладаете способностями, схожими с Дмитрием?

— Нет, я обладаю способностями, которые заставляют людей открывать рот.

— То есть?

— Помоги добраться до Александрова, — Домов встал. — А я сумею выбить из него правду, не волнуйся.

Девушка едва заметно вздрогнула, но собралась и решительно кивнула. В том, что его угроза реальна, она не сомневалась.

 

КАКАЯ Я ФИГУРА?

Дорога блестела, смоченная недавним дождем, и от ее поверхности отражались огни города. Улицы дышали свежестью, делясь ею со всем окружающим. Прохладный ветерок задувал через открытое окно старенькой иномарки, и те, кто находился в ней, с удовольствием ощущали это кратковременное облегчение, так неожиданно свалившееся на раскаленный зноем город.

Домов вел машину уверенно и быстро. Рядом с ним, по уже сложившейся традиции, сидела Кири, как обычно задрав ноги. На заднем сиденье расположилась Нина, глядевшая на исчезающее сзади прошлое своими выразительными глазами. Кошка пристроилась в углу, подальше от новенькой. Она ей пока совсем не доверяла.

Дорога предстояла неблизкая. Корпорация Александрова находилась в Москве…

Часы шли, а Тоша упорно не желал останавливаться. Единственным его желанием было покончить со всем поскорее, а поскорее означало — не тратить время попусту.

Он думал о том, что ему предстоит. И иногда ему хотелось все бросить и убежать. Туда, где никого нет. Где не слышны ничьи голоса. Он вспоминал свое прошлое и пытался понять, так ли важно было знать эту правду, к которой он так стремился? Что изменило то, что теперь он понимает? В сущности — ничего. Отчего тогда он столь упрямо шел к ней, невзирая на неприятности, осложнения и даже собственный характер? Отчего нельзя было просто продолжать иногда работать на Наталью Осиповну, все остальное время посвящая совершеннейшему безделью, которое так требовалось его нервам? Он не ведал… Как не ведал и того, что последует за тем, как он выполнит то, что должен.

Вспоминая свои деяния, Домов не чувствовал ни капли раскаяния. Он пытался покончить с прошлым вовсе не из желания прекратить. Не из чувства вины. Нет, он просто хотел покоя. И скольких придется убить, чтобы его получить, его не беспокоило.

Кири глядела на огни на дороге и надувала из жвачки пузыри. Выходило не всегда, она только недавно этому научилась, но этот процесс доставлял ей истинное удовольствие, даже несмотря на то, что иногда приходилось вынимать липкую массу из волос. Пока светило солнце, девушка ничего не боялась и ни о чем не беспокоилась, а когда наступала ночь, знала, что Антон сумеет ее защитить, как, она была уверена, делал уже не раз. Ее самочувствие было отличным, и новые вещи, что Домов купил для нее на рынке, ей нравились. Иногда бросая взгляд на кроссовки, предмет, что у нее никогда до этого не было, у которых на подошве было нарисовано солнце, а по бокам вышиты какие-то значки, Кири несколько смущенно, и стыдливо пряча эту слабость, улыбалась, представляя себя обычной девочкой, такой, каких она недавно видела на улицах.

Наконец они прибыли в пункт назначения. По наставлениям Нины отыскать «Future star company» было не трудно. Она находилась в красивом новом здании в самом центре города, блестевшим так модным нынче отполированным стеклом.

В Москве тоже было жарко и душно. И огромный муравейник из людей лишь усугублял самочувствие. Пришлось потрудиться, чтобы найти безлюдное место, дабы переждать до вечера, — массовое сумасшествие Домову было не на руку.

Оставив девушек на скамейке в тихом скверике возле одного из домов, Тоша отправился за чем-нибудь съестным, все-таки в животе урчало, ведь завтракали они уже давненько. К его удивлению, кроме бесконечных пивных, баров и кофеен, где пожрать-то как раз было нечего, обычных стандартных забегаловок или фастфудов в этом районе не наблюдалось, и пришлось побегать, прежде чем напасть на ларек с хот-догами, стоящий, ко всему прочему, так, что сразу и не приметишь. Наконец он все-таки вернулся в то место, где его ожидали голодные спутницы.

Неожиданно для себя он нашел Кири в компании трех забулдыг-мужиков, упоенно игравших в шахматы. Девочка сидела на той же скамейке, где он ее и оставил, но только окруженная новыми товарищами, которые с ней премило болтали. Один из них сидел с малышкой на одной стороне, двое других пристроились напротив, с интересом и азартом глядя, какой теперь ход она сделает доставшимися ей фигурами. Кири играла черными. И на удивление, играла отменно. По крайней мере, об этом говорили поверженные ею белые фигурки соперников, которые, не желая проигрывать, громко спорили между собой, раскрывая всю свою стратегию совершенно. Их друг, выбравший сторону девочки, был явно доволен напарником и только поддразнивал остальных, при этом мерзко хихикая, подбадривая и хваля Кири своим пропитым хриплым басом. Та выглядела абсолютно счастливой, держа шкатулку на коленях, а лампу в правой руке, освободив тем самым левую для игры. Странная компания, у обычных людей вызвавшая бы в лучшем случае — отвращение, совершенно не пугала малышку, и даже не рождала в ее голове никаких свойственных ситуации вопросов. Настороженность к незнакомым людям ей была не знакома.

Недалеко от них, видимо сторонясь амбре, исходившего от скамейки, прислонившись к молодой осине, стояла Нина, иногда бросая недовольный взгляд на свою спутницу и ее окружение. Рядом с ней примостилась ее большая сумка, в которой она черт знает что везла.

Домов на мгновение замер, с любопытством разглядывая сложившуюся идиллию. Но потом все же подошел к Кири, чем совершенно разозлил собутыльников, пребывавших в самом апогее сладостного азарта.

— Ты умеешь играть? — спросил он, не обращая на алкоголиков ровным счетом никакого внимания. Та кивнула и указала на доску, словно маленькая дочка, хвалившаяся отцу. — Молодец, — одобрил Тоша. — Давай есть.

— Пирожки? — воодушевилась она.

— Не совсем, но тебе понравится.

— Правда?

— Обещаю.

— Эй, эй, мужик! — влез один из ее соперников. — Отвали, а? Не видишь, мы заняты?

— Сам отвали, — одновременно будто бы оскорбленно, но при этом и лениво буркнул Антон и протянул Кири руку.

Девочка послушно потянулась к нему, при этом не отпуская зажатую в ладони пешку.

— Чё ты сказал? — распалился тот.

Домов не ответил, а только крепче схватил малышку и повел ее к всполошившейся затевавшейся возней Нине. Когда он повернулся к ним спиной, все трое вскочили, да с такой скоростью, словно кто-то сквозь прутья скамейки воткнул им в зады парочку гвоздей. Вооружившись кто чем — у двух в загашнике оказались складные ножи, — они кинулись на Домова, желая отбить у того свою новую подружку, к которой отчего-то уже привязались.

Дело было, конечно, не в том, что Кири уж так сильно пришлась им по душе, хотя они действительно прониклись к малышке, и не в том, что игровой азарт, охвативший их, был столь силен, не в том, что опохмелиться было нечем, а очень хотелось, и даже не в том, что Антон им совершенно не понравился с первого взгляда… Но совладать с той агрессией, которая накатывала волнами на людей, когда рядом находился Тоша, становилось просто невозможно, если у этих людей, ко всему прочему, были еще к нему и претензии.

И вот, смачно сплюнув на асфальт — знак совершенного презрения к противнику, — они с упоением кинулись к удалявшемуся обидчику, всерьез мечтая разорвать его в клочья. От чьего-то неловкого движения шахматные фигуры повалились, рассыпаясь в разные стороны, словно бы покидая место зарождавшегося насилия. Шаркнули чьи-то рваные тапочки о покрытую выбоинами и выпуклостями улицу. Блеснул металл.

Фью… Пронеслось что-то мимо Домова, и словно проследив траекторию этого чего-то, он обернулся. Один из его преследователей повалился наземь, забившись в уродующей его и так нелицеприятное тело конвульсии. Из его ладони выпал довольно некачественной работы нож.

Фью. Фью. И двое других последовали за ним.

Антон повернул голову. Прямо перед ним стояла Нина, собранная и натянутая, будто струна. Красивая и удивительно решительная. И в руке ее красовался чистенький и блестящий пистолет с глушителем, только что положивший троицу любителей шахмат. Тоша улыбнулся, глядя на плотное тело, что тяжело дышало, на серьезный взгляд выразительных прищуренных глаз. Так. Так. Так…

— Мерзкие алкоголики, они бы вас прикончили… — только и пробубнила Нина, глупо оправдываясь и прекрасно понимая, что этого бы не было ни при каких обстоятельствах, и принялась укладывать свое оружие обратно в сумку. — Пойдемте отсюда скорее!

Безмерно довольный, Антон потащил совершенно безмятежную Кири, словно позабывшую своих недавних товарищей, прочь со двора. За ними, торопясь, последовала Нина, недовольная тем, что только что случилось. «Что за глупый поступок? Что за порыв? Нужно сдерживать такое! Нужно следить за собой! О господи, я правда их застрелила?! Боже…»

Они устроились в оставленной недалеко машине, словно и не боялись привлечь ненужного внимания, если кто-то обнаружит трупы и вызовет полицию. То ли не думая об этом вовсе, то ли зная, что справятся с ней без проблем. Однако, к счастью, до их отбытия ни один страж порядка так и не появился и даже шум не был поднят — еще бы, в таком-то позабытом богом месте…

Сидя в замкнутом пространстве маленькой машины, каждый, хоть и был со всеми, все-таки оставался наедине с самим собой, и ни один звук не нарушал их тишину ожидания. Нина, отвернувшись от всех, смотрела в сторону, медленно и вяло жуя булочку. Кири игралась со шнурками, а Домов просто глядел перед собой. На Тошиных коленках устроилась кошка — она единственная ни о чем не думала и хоть все еще и дулась оттого, что ее постоянно таскают или вообще оставляют надолго в машине одну, все же была рада потоптаться у хозяина.

Из-за жары в салоне машины пахло пластмассой и пылью. Кондиционер не работал. Точнее, он только еще больше усугублял положение, заставляя старушку напрягаться изо всех сил, больше нагреваясь, чем охлаждая, поэтому его просто не включали. Духота вызывала сухость в глотке, а вода нагрелась до состояния противности.

Антон вспоминал братьев Соколовых, институт, Григорьева. «Мы не были способны справиться со всем этим, поэтому ждали. Ждали, когда появится оружие. Абсолютное оружие! Вы понимаете?»

…Абсолютное оружие… Джокер в рукаве. Ферзь на доске. Совсем как он. Могучий и сильный, умелый и храбрый. Тот, на кого ставят последнюю свою фишку…

Домов взял прихваченную Кири пешку, которую она поставила на приборную панель, слегка потерев ее краями о пальцы. Старенькая, шероховатая, потрескавшаяся, с оторванной снизу прокладкой, чтобы не скользила.

Какая жалкая фигура! Созданная лишь для того, чтобы ею жертвовать. Совсем как он. Глупый и ленивый, нерассудительный и импульсивный. Тот, кого кидают в самое пекло, не заботясь о том, что с ним будет…

Так кем же все-таки он является? Черт побери, но ему бы и правда очень хотелось это знать…

 

ОБИТЕЛЬ ПОРОКА…

Наконец солнце стало опускаться и, в отличие от Антошиного города, где с наступлением ночи прохлада не приходила, здесь жара значительно стихла и подул свежий ветерок. Захотелось даже что-нибудь накинуть на себя, что было непривычно и странно, ибо прошло совсем немного времени с того момента, как единственным желанием было содрать с себя кожу, если это хоть немного поможет охладиться.

Судя по тем данным, которыми владела Нина, Александров практически всегда торчал на работе допоздна, а иногда вообще возвращался домой только под утро. Этот факт был очень удобен Антону. Он не желал разыскивать его квартиру, о которой девушка ничего не знала, поэтому самым лучшим вариантом оставалось застать жертву прямо на его рабочем месте.

Чтобы не пропустить разыскиваемого директора, Нина отправилась дежурить у входа, как только стукнуло полшестого; все же то, что обычно он не покидал здание раньше одиннадцати, не означало, что сегодня будет так же. Однако время шло, а Александров не появлялся. В итоге, когда стрелки на часах показали без десяти двенадцать, Тоша вышел из своего автомобиля и направился к «Future star company». Было темно, и Кири не пожелала оставаться одна, поэтому все же пошла с ним, хотя Домову было бы спокойнее без нее.

Когда они встретились с Ниной, та еще раз повторила им информацию, которой владела, — однажды Николай Иванович Григорьев, отец ее возлюбленного, уже бывал тут. Ничего особо важного Тоша не узнал — только нужный этаж и примерное расположение кабинета главы.

— Не забывайте, что корпорацию Александрова охраняют члены компании «Seven». Они полностью в курсе дела, так как и занимаются поиском детей.

— Я помню.

— Вполне вероятно, что в их состав может входить кто-то… — Нина осеклась, так как ее буквально пот пробил от взгляда, брошенного на нее собеседником.

— Кто-то такой же, как я? — спросил Тоша, и его лицо исказил кровожадный оскал.

— Д-да… — девушка схватилась за горло, ей будто не хватало воздуха, отчего голос срывался. Что за кошмарное чувство?

— Хм, — Домов поглядел на редкие светлые пятна окон в общем мраке дома. — Может, даже он… — сказал он и воодушевленно направился к входу.

Кири бросилась за ним. Нина проводила их безмолвным взглядом, в котором читался неподдельный ужас.

— Кири, — спросил Тоша, когда они вошли через большую крутящуюся дверь и оказались в тускло освещенном просторном холле, выполненном в стиле модерн, — ты знаешь, что в темноте этих коридоров прячутся те, кто могут забрать тебя обратно?

— Да, — пискнула та в ответ.

— Тогда зачем пошла со мной? Ты могла остаться с ней, на этой освещенной улице, в безопасности.

— Разве тебе не нужна моя помощь? — открытое лицо девушки демонстрировало совершенное простодушие.

Антон был озадачен и ничего не ответил. Она действительно здесь лишь потому, что хочет ему помочь? Какая глупость!

В конце холла находилась проходная, рядом с которой сидели полусонные охранники, разгадывающие кроссворд. Еле слышно играла какая-то музыка. На странных ночных посетителей даже не обратили внимания, сюда часто заходили просто поглазеть или по ошибке, и те без труда подошли к турникетам.

— Я хочу встретиться с Александровым, — сказал Антон, желая как-то дать о себе знать.

Страж порядка оторвался от компьютера, на котором писал сообщение девушке, с которой только познакомился на сайте, и лениво поглядел на того, кто его потревожил, — в столь поздний час о каком визите может идти речь? Да и босс, он знал, никого к себе не ждет. Охранник уже собирался посмеяться над нерадивым гостем, но не смог выговорить ни слова. Черные глаза, смотревшие на него, пугали его безмерно. Его напарник тоже отвлекся от газеты, но только потому, что не услышал никакого ответа на вопрос подошедшего.

— Эй, Денис, что с тобой? — спросил он, видя, что тот вошел в какой-то ступор, и, не получив от товарища объяснения, обратился к гостю: — Послушайте, все посещения нужно согласовывать заранее. Вам назначено?

— Нет, — честно признался Антон.

— Тогда, увы, вам придется перенести свой визит на завтра.

— Я так не думаю, завтра меня здесь уже не будет.

— Извините, но, к сожалению, мы не имеем права вас пропустить…

— Извините, но, к сожалению, я все равно непременно должен увидеть Александрова.

До этого момента охранник выглядел совершенно спокойным, он вел себя как обычно на работе и старался быть вежливым с каждым. Все-таки числясь в столь престижной компании, как «Future star company», нужно было держать марку, но отчего-то этот посетитель, несмотря на то что он ничем не отличался от сотен других до него, жутко раздражал его, и внутри просыпалась старательно позабытая жажда драки, жажда того, что могло выпустить неконтролируемый гнев наружу. Он ничего не понимал — неужели лечение прошло понапрасну? — но, не сумев сдержаться, уже сорвался с цепи и открыто хамил, как вел себя прежде, желая вывести объект своего недовольства на рукопашную.

Домов ничего не ответил на весьма нелестные выпады своего собеседника — перемена произошла так скоро и столь неестественна она была, что в ее причине сомневаться не приходилось.

— Напрашиваешься, а, гаденыш?! — продолжал охранник и выхватил пистолет. — Сам напрашиваешься! — нес он сущую околесицу, не понимая того, что именно говорил, и лишь наслаждаясь этой охватившей его яростью, упиваясь той властью, какой, думал, обладал, целясь в того, кого в этот момент отчего-то ненавидел всей душой.

Кири в привычной ей позе, с опущенной головой и беспокойным взглядом из-под бровей, а также с лампой и шкатулкой, крепко сжимаемых в руках, смотрела на происходящее, не отходя от Домова ни на шаг. Будто осознание того, что ее могло задеть в возможной перестрелке или драке, совершенно не тревожило ее, или же эта мысль вовсе не приходила в эту головку.

Тоша облокотился на стойку, положив при этом подбородок на руку, и безмерно довольный поглядел на исходящего слюной мужчину, что угрожающе тряс пистолетом, демонстрируя свое очевидное преимущество, как нечто, с чем не поспоришь. От направленных на него черных глаз, тот поперхнулся и, изумленный, замолчал.

— Ваш пропуск действует по всему зданию? — спросил Домов мило, что выглядело на самом деле совершенно не мило. Не мило и опасно.

Его оппонент не ответил.

— Хм, — только и произнес Антон и разочарованно причмокнул.

Через полминуты они с Кири уже поднимались на четвертый этаж.

В затемненном, как обычно вечером, холле стояла тишина, и лишь еле слышная музыка доносилась из приемника. Включенный кондиционер начинал дуть через определенные промежутки времени, обеспечивая приятную атмосферу. Как всегда. Пахло свежим кофе. Моргала лампочка банкомата в углу. Как всегда. Журналы на стенде были сложены в идеальную стопку. Приятная женщина с плаката улыбалась. Как всегда.

Только отчего-то не были видны привычные две головы из-за стойки. Газета, с наполовину заполненным кроссвордом заляпана странными пятнами. И в недописанном сообщении, обращенном к грудастой малолетке с чрезмерно накрашенным глупым лицом и в практически не существующей джинсовой юбке, бесконечно печаталось: прпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрппрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпрпр…

 

ДЕТИ СЕМИКОНЕЧНОЙ ЗВЕЗДЫ…

Лифт мягко подпрыгнул и остановился. Приятным звуком дзынкнули двери, открываясь. Бывшие в нем вышли, оказавшись в просторном коридоре, повторявшем стиль холла и украшенным красивыми и яркими крупными цветами. Здесь, как и внизу, царил полумрак — компания следовала мировой тенденции по сохранению энергии.

Антон сделал шаг, и его лицо расплылось в широкой улыбке — перед ним стояла целая компания вооруженных мужчин, явно настроенных не разговоры толочь. Резким движением он закинул Кири обратно в закрывающийся уже лифт, а сам потянулся за ножами, предвкушая приятное времяпрепровождение.

— Прекратить сопротивление! — приказал строгий голос из толпы, и дула угрожающе направились в сторону посетителя.

— Ага, сейчас все брошу и прекращу, — отшутился Тоша и в каком-то трудно отслеживаемом и для себя и для других прыжке переместился прямо в толпу не успевших ничего сообразить охранников.

Завязалась шумная возня. Несмотря на организованность и отработанный порядок, из-за неожиданности действий задерживаемого началась неразбериха. Те, что стояли по бокам, суетливо пытались разобраться в том, что происходило в середине, пока очередь не доходила до них самих, а там уж было не до спокойствия.

Мышцы Антона были напряжены до предела. Запах крови, предсмертные стоны, хруст костей — все это только распаляло его жажду убийства. Словно взаимосвязанные части его личного натюрморта, словно необходимые знаки его симфонии, все это составляло идеальную картину его творения. Совершенство. Сделано Смертью. Созданный для того, чтобы уносить жизни, он делал это с невообразимым наслаждением. Да и напряжение, появившееся после незапланированной поездки, подобная тренировка снимала прекрасно. Даже с его нелюбовью к вообще любому движению, хорошая драка лишь поднимала ему настроение. Чуя опасность, ощущая боль, зная, что и сам несет то же самое своим соперникам, он входил чуть ли не в транс, или даже в безумие, ибо практически не контролировал себя, полностью отдаваясь темным страстям своего нутра.

Выстрелы были редки — цель двигалась так быстро, что было трудно что-либо разобрать в массе людей. Их строй редел с невероятной скоростью — охранники падали на блестящий, отполированный недавно пол, шлепаясь о его красивую поверхность искореженными телами, царапая его оружием, пачкая теплой липкой кровью.

Слушая хрипы мучений, Домов ликовал, требуя новых жертв, новых смертей, пока все вдруг не закончилось…

Он стоял посередине коридора, в самом центре огромного могильника из того, что всего несколько секунд назад было живым. Его фигура, все еще собранная, готовая к продолжению, высилась над побежденным темным сгорбленным силуэтом.

Бешеная улыбка и горящие черные глаза на испачканном лице…

Демоническая сущность в теле человека.

Из лифта послышался тихий писк. Ах, Кири! Черт!

Тоша нажал на кнопку. Двери распахнулись. Девушка сидела скрюченная в углу, прижимая лампу и зажмурив глаза. Ее тельце чуть вздрагивало. «Наверное, свет выключился, когда лифт закрылся», — подумал Антон.

— Идем, — сказал он и протянул руку.

Кири поглядела на него и улыбнулась.

Пройдя мимо трупов, она не только не испугалась, но даже и не обратила на них особого внимания. И Домов в очередной раз подивился ее странности.

Они зашли в рекреацию и повернули направо — все, как сказала Нина. Это был длинный коридор, выложенный красивой блестящей плиткой, от которого в разные стороны уходили комнаты, то с глухими запертыми дверями, то с прозрачными стеклянными стенами, через которые можно было разглядеть их содержимое. Тошины кеды шлепали по полу мерными шагами, сзади слышались тихие звуки, издаваемые семенящей за ним Кири. Как и везде, освещение работало не на полную мощность, отчего Антон даже спиной чувствовал некое напряжение своей спутницы. Наконец они вошли в холл, который вел к кабинету Александрова.

Домов смело шагнул вперед, но уже через мгновение почуял что-то неладное. Все его тело напряглось и собралось, и все же, слегка замешкавшись, он попался в расставленную ловушку… В плече отчего-то резко закололо, и тут же по всему телу прошелся сильный разряд, заставивший его повалиться навзничь.

Лежа на полу в неестественной позе, раскинувшись, словно морская звезда, Тоша дивился тому, что ни руки ни ноги не слушались, и даже голова желала глядеть только в ту сторону, куда уже смотрела, оказавшись в этом положении при падении. Мозг тоже находился в крайнем замешательстве, и мысли в нем путались, словно кто-то основательно перемешал их ложкой. Однако даже в подобном состоянии Домов не поддался ни единому поползновению страха или растерянности. Без очевидных и логичных чувств, что возникли бы у любого другого на его месте, он увидел группу людей, выплывающих к нему из мрака теней. Их было семеро. И у каждого на красивой новенькой специальной форме красовалась нашивка «seven», украшенная семиконечной звездой. Весьма символично.

Так вот, значит, и «особая» охрана Александрова. Те, предыдущие, были простыми служащими «Future star company», неопытными и наивно предполагающими, что способны справиться с необычными гостями. Эти же явно знали, что делать. Без лишнего героизма они обезвредили Домова в самом начале, не дав ему и шага ступить, так как знали, что первый шаг дитя семи судей может оказаться для них последним. «Вот я попал! — подумал Антон, видя, как они приближаются, отчего-то внутри безмерно радуясь. — Интересно, а что там с Кири?»

— Объект под контролем, — услышал Тоша и про себя усмехнулся. Все же никогда он еще не был под чьим-то контролем!

— Домов Антон Владимирович? — спросил строгий голос.

«Интересно, что он хочет от меня?! — спросил мысленно тот, ощущая в глотке такой ком, будто связки внутри переплелись в гордиев узел. — Говорить я пока явно не способен!»

— Влияет на подсознание, пробуждая слабости и обостряя наклонности, — сказал кто-то сбоку.

— Ясно, — послышалось с другого.

— Самовольный уход из «Документ-Сервис», разыскиваемая персона номер один, — добавил еще кто-то.

— Понятно, — вновь подтвердил тот же голос и одна фигура приблизилась. — Что же, Антон Владимирович, вы подлежите устранению! Где ваша спутница?

«Ах, Кири они не заметили?! Да, точно, во время падения, помню, как задел что-то. Неужели я случайно ее откинул. Славно, славно!»

— Предварительно не опасна. Возможно, осталась там, скоро проверим!

— Мы найдем ее, Антон Владимирович, не волнуйтесь!

«Разве я волновался?»

— Говорят, вы знаете местонахождение ребенка номер четыре — тридцать шесть? Известно вам, где находится пациентка Григорьева? — спросила ближайшая фигура.

Тоша молчал. Да и не мог он просто говорить!

— Вы знаете, Антон Владимирович, — отчего-то вздохнул собеседник. Что за страсть к драматизму? — На всякое действие найдется противодействие. Мы и есть это противодействие. Кто бы вас ни породил и что бы вы ни умели, мы знаем, как с этим бороться. И делаем это, поверьте, эффективно. Поэтому сейчас вы скажете мне, где находится объект четыре — тридцать шесть — да-да, скажете, будьте уверены, я шутить не люблю и методы допроса выучил на отлично! — а затем я лично займусь вашим устранением, — фигура сунула Тоше дуло прямо в лицо, видимо, желая как-то доказать свою состоятельность.

Склонившийся над обездвиженным Антоновым телом человек праздновал победу. Жертва валялась у его ног и он уже предвкушал минуты, когда выбьет из уст этого зазнавшегося засранца всю информацию, когда этот надменный взгляд, направленный на него, изменится, когда с губ его сорвутся молящие о пощаде слова… Начальник, безусловно, останется доволен, и, возможно, ему даже доверят отдел устранения! О! Будущее было так сладко и простиралось перед ним, так же как его враг на полу. Вот же оно, здесь, рядом, осталось совсем немного…

— Вы очень ошиблись, полагая, что велики и непобедимы, Антон Владимирович, жаль, что поймете это лишь перед своей смертью!

«Милая угроза!» — если бы Домов мог смеяться, то закатился бы в истерике.

И то ли это была игра теней, то ли парализующее действие заканчивалось, но на Тошино лицо вроде как наползла еле заметная и все же очень коварная улыбка…

«Это вы очень ошиблись, полагая, что все предусмотрели. Давай же, девочка! Ты же видишь, что мне грозит опасность, а это единственное, чего ты не можешь допустить, верно?!»

Лампа на потолке раздражающе мигала, издавая при этом противный потрескивающий звук, и в неверном свете, то возникающем, то исчезающем, в черных глазах того, кто вторгся на территорию отряда специального назначения «seven», отражалась траектория падения тех, что только что так высоко и гордо стояли над ним. Без видимых причин, словно подкошенные, они повалились на пол один за другим… И стучали о плитку их черепа, и шлепались тренированные и могучие тела, хрустя костями, и остановившийся остекленелый взгляд их смотрел в то желаемое будущее, что уже никогда не исполнится…

 

РОЖДАЮЩАЯ ДЕМОНОВ В ТЕМНОТЕ

Антон услышал тихую поступь приближающихся шагов. Конечно, он знал, кому они принадлежат, и не удивился, когда, прищурившись из-за слепящего, резко возникшего прямо у глаз света, увидел перед собой милое веснушчатое детское лицо с красивыми карими очами, очерченными густыми длинными ресницами.

Кири улыбнулась и потрепала Домова по плечу, словно пробуждая. Тот смотрел на ее хрупкую, худенькую фигурку напротив мертвых мощных тел поверженных ею врагов, не понимая, как такое создание способно на подобное. Вот уж воистину идеальное оружие! Девочка, видимо поняв, что ее спутник пока двигаться не мог, пристроилась рядом с ним, как обычно обняв лампу, сжав шкатулку, задрав коленки, и стала ждать. Она не издавала ни единого звука, не делала ни единого поползновения что-нибудь совершить, а словно застыла. Можно было подумать, что это столь удивительно детализированная скульптура отчего-то тут оказалась, а не настоящий живой человек расселся посреди холла. Неужели кто-то вообще может быть таким незаметным?

Тишина заволокла затемненный холл.

По прошествии еще нескольких минут Антон наконец-то начал чувствовать свои члены. Он, кряхтя, встал и, размявшись, понял, что вновь способен двигаться, пока не столь же продуктивно, как обычно, но все же хоть как-то. Он осмотрел побежденных охранников и присвоил себе рацию и пропуск одного из них. Кто знает — вдруг пригодится?

Пройдя несколько шагов по коридору, они наконец-то оказались возле кабинета Александрова. Знал ли он про нападение и был ли готов к вторжению, Тошу не волновало. В конце концов, мимо он, пока тот валялся, не пробегал, а значит, никуда не делся. А уж зарядил ли пистолет или наточил ли нож, его не интересовало.

Нажав на красивую медную ручку столь же красивой тяжелой двери из темного дерева, Домов вошел внутрь, за ним последовала и Кири. Они оказались в просторном офисе богатого дизайна в коричнево-бежевых тонах, украшенном высокими вазами с экзотическими цветами и редкими дорогими статуэтками.

В кабинете находился только один человек. В широком кожаном кресле за большим просторным столом сидела, скрестив руки на груди, молодая женщина с миловидным, но простецким лицом и ярко накрашенными губами. За ее спиной висел портрет пожилого мужчины, с маленькими, словно вдавленными внутрь черепа глазами и уже лысеющей, но пока еще достаточно пышной шевелюрой.

— Что же, вот и вы, наконец, — сказала она и ее накрашенные губы растянулись в улыбке. — Что-то надолго они вас задержали.

— Елена Торп? — предположил Антон, хотя было что-то в этой девушке, что он тут же усомнился в своих же словах.

И как в доказательство его сомнений, она покачала головой.

— Имя, которое вы назвали, принадлежит не мне, — проворковал ее приятный низкий голос. — Это имя принадлежит моей начальнице.

— Ах, ну понятно… и давненько ждете? — нахально поинтересовался Тоша.

— Уже прилично, — словно не замечая его тона, ответила та.

— Что же, вот и я, наконец, — повторил ее же слова Домов и развел руками, будто извиняясь.

Собеседница промолчала. Она встала и прислонилась бедром к краю стола. На ней не было формы, что на товарищах, всего лишь обычные скромные брюки и блузка сдержанного цвета, бесцветные волосы убраны в пучок, никаких украшений — настоящая офисная девушка, только яркие губы неестественным пятном выделялись на безликой серой фигуре. Но и даже с ними ее образ не оставлял в памяти ровным счетом ничего, какая-то незаметная в толпе личность, одна из многих, симпатичная, но непримечательная. Если бы не одно но…

Во взгляде ее карих глаз, что неотрывно смотрели на Тошу, не обращая на Кири ровным счетом никакого внимания, будто ее и не существовало, в этом взгляде, таком до боли знакомом, Антон увидел все, что требовалось. И не нужно было задавать лишних вопросов. И не следовало шутить и изворачиваться. Перед ним была такая же, как и он сам, еще один ребенок семи судей.

— Что вы хотите узнать у Александра Александровича? — спросила девушка. — Зачем пришли сюда?

— Вы собираетесь избавить меня от разговора с ним, или правильнее — его от разговора со мною? Может быть, вы сами ответите мне на них?

— Спрашивайте, Антон Владимирович, я слушаю.

— Кто стоит за Александровым, кто говорит ему, что делать?

— Такого человека не существует. Александр Александрович — глава корпорации и сам решает, что делать.

— Неправда…

— Абсолютная правда. Я не знаю, с чего вы решили, будто есть кто-то еще.

— Хм, ясно, — спорить было нелепо, она или не знала, или не желала говорить, и дальнейшие пререкания лишь заняли бы время, но ничего не дали. Так же, как и запугивание. Домов перевел тему: — Твое имя?

— Иванка.

— Давно ты батрачишь на Торп?

— Двенадцать лет.

— Ищешь детей, переправляешь их в институт, чтобы потом они тоже ишачили на эту дружную семейку, так? Не раздражает? Не обидно за нас, за себя, в конце концов?

— Нет, совершенно, — спокойно ответила девушка.

— Зачем тебе это?

— Это моя работа.

— Логично, — Антон вздохнул. Аргумент железный, совсем как его собственный. С ним не поспоришь. — Где Александров?

— В надежном месте, далеко отсюда.

— Откуда вы знали, что я приду?

— Вы предсказуемы.

— Мне нужно поговорить с ним или с его женой.

— Это невозможно.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Если я уйду отсюда, дадите вы мне слово, что больше я о вас не услышу?

— А вашу милую подружку с необыкновенным даром вы собираетесь прихватить с собой или отдадите нам?

Антон обернулся и поглядел на Кири. Девочка молчала и смотрела из-под челки привычно суетливым, нервозным взглядом. Всего лишь одно слово, и он больше ее никогда не увидит…

— В любом случае, я не могу позволить вам уйти, Антон Владимирович, — заявила тем временем Иванка.

— Вот блин, — ругнулся Домов. — Какое неправильное решение! И вы ведь даже не дали мне ответить!

— Меня не интересует ваш ответ. Мне приказали устранить вас, Антон Владимирович. Вы больше нам не нужны. Вы извращены неправильными мыслями и желаниями, вы обуза.

— А вы уверены, что справитесь?

— Несомненно.

— Вы очень самоуверенны.

— Я всего лишь правильно оцениваю позиции силы.

— Но вы забываете о Кири…

— Я никогда ни о чем не забываю, когда речь идет о стратегии, Антон Владимирович. Именно поэтому я и являюсь вторым человеком после Торп в «Seven». Ваша подружка, несомненно, обладает очень опасным даром, но только вот у нее есть один ма-а-аленький, но такой серьезный недостаток, — яркие губы коварно улыбнулись. — Она ничего не сможет сделать, когда вокруг темнота!

С этими словами Антон очутился в кромешном мраке.

— Хотя… кто ее может осудить за это? — услышал он низкий голос Иванки, и удивительно — он совершенно не мог определить, откуда он исходил. — У вас ведь такие же проблемы, верно?

— Что произошло?

— Моей способностью является то, что я помещаю сознание человека в абсолютную пустоту, Антон Владимирович. Тут нет ничего — ни света, ни запаха, ни даже звука, лишь мой голос, если я захочу. Попадая сюда, вы теряете ориентацию, вы оказываетесь заперты в пространстве, где не существует всего того, к чему вы безнадежно привыкли. В таком положении вы никогда не найдете меня. Лишь только милая Кири, девочка с удивительной силой, могла бы справиться со мной, ведь она уже видела мою нить, уже вплела ее в свою, стоя там, за вашей спиной, ей остается только перерезать ее, и она могла бы сделать это и не видя, да вот только она совершенно теряется, когда вокруг…

— Темнота…

— Увы, Антон Владимирович, вы проиграли. Встретившись со мною, вы обрекли себя на ужасные муки, ибо, оказываясь в моем мире, вы окружены своими же страхами, своими же демонами, то есть тем, что не способны побороть. Пустота рождает страшнейшие из кошмаров, и они сведут вас с ума. Мне и делать больше ничего не надо, хотя ваше тело в моей власти. Ваши демоны сделают все за меня… Безумие — вот что вас ожидает…

Слова прекратились, и Домов действительно потерял связь с реальностью. Пока его тело все так же неподвижно стояло посреди кабинета Александрова, его разум плыл в безликом пространстве, полностью лишенном жизни. Все было так, как и говорила Иванка. Когда исчезали все привычные составляющие, когда испарялись чувства, столь обыкновенные, привычные и незаметные, что казались необязательными, мозг начинал закипать. Не понимая где вверх и где низ, не ощущая вкуса и запаха, он впадал в состояние полного хаоса, высвобождая затаенные страхи и ужасы, которые мучили и терзали, властвуя в столь непроглядной, столь пугающей темноте.

Иванка глядела на своих жертв. Лицо мужчины — ее главная цель — было несколько изумленным, но, видимо, спокойным. Однако его руки беспомощно повисли, и фигура сгорбилась, как бывает у людей, лишенных воли, безразличных к тому, что с ними случится. А вот маленькая девчонка и вообще удивила, так как от ужаса, что охватил ее, не смогла даже стоять на ногах, а повалилась на пол, съежившись в комок, вздрагивая и сжимая добела то, с чем пришла.

Накрашенные губы расплылись в улыбке. Скольких уже она видела побежденными перед собой?! Беззащитными, растерянными, поникшими и даже вот такими — придавленными страхом? Прекрасная пища — ужасы сознания… ничто так не поднимает настроение, как отчаяние твоих соперников, верно?

Иванка взяла со стола нож для резки бумаги и, изящно рисуя в воздухе завитки, подошла к Антону. Она нежно провела лезвием по его груди, по плечу, будто очерчивая силуэт. А затем приложила голову, словно к возлюбленному. Вдохнув его запах, она улыбнулась.

— Милая мышка, — сказал ее низкий голос. — Даже пойманный, уже действуешь на меня?.. Чувствую, как вожделение накатывает волнами… чувствую, что хочу быть тобою желанной… что за опасные порывы? Рождаешь во мне чувствительность, что я так хорошо прятала все это время! Мне нельзя оставаться с тобой дольше, кто знает, к чему это приведет?

Девушка слегка отодвинулась и, сжав нож, с пристрастием воткнула его в плечо Домову. Он не вздрогнул, даже не шелохнулся, и выражение лица осталось прежним. Ничего удивительного — находясь во власти ее силы, человек словно пребывает в трансе и не реагирует на внешние раздражители.

— Забавно, да, милый? Я могу даже расчленить тебя, а ты не ответишь. С моей способностью никто мне не соперник. Пока разлагается твой мозг, угнетаемый страхами, я уничтожу твое тело. Находясь в плену кошмаров, ты никогда не найдешь путь обратно.

Иванка взялась за рукоять, собираясь вытащить нож, предвкушая блаженство от того, что она воткнет его Антону в шею, наслаждаясь видом стекающей по его коже крови. От того, что одурманивающее ее потихоньку влечение к нему пропадет, и она снова наденет свою броню, которую носила столько лет. Броню, скрывающую ее безумное желание быть привлекательной, любимой, желание властвовать над сердцами других, управлять ими одним лишь взглядом. Как вдруг обездвиженная, по ее убеждению, жертва резко схватила ее за руку.

— Очень забавно, милая, ты права, — прошипел Антон, с силой тряхнув девушку.

Он вывернул ее запястье, притянув Иванку к себе так, что она оказалась прижатой спиной к нему.

— Как? — в ужасе воскликнула та. — Как?

— Твоя сила высвобождает демонов, что вылезают из ниоткуда и съедают изнутри? Но ты просчиталась, меня это с ума не сведет! Со своими я давно на короткой ноге. Они не пугают меня, без них я, наверное, даже бы заскучал…

— Но как…

— Ты и не заметила? Слишком отдалась страстям, милая, ослабила хватку, наслаждаясь жаждой убийства и властью надо мною…

— Не… не может… кто ты такой?!

— Я тот, кто покажет тебе истинную тьму, — Антон вынул из своего плеча нож и с силой воткнул его Иванке в ямочку меж ключицами.

Девушка издала всхлип вперемежку с хрипом, и Тоша почувствовал, что ее тело перестало держаться на ногах. Сзади послышалось учащенное дыхание и писк Кири — ее разум освободился от ужасов темноты, но страх все еще держал девочку в заложниках. Домов положил охваченную конвульсиями Иванку на пол.

Алая кровь растекалась по паркету, пачкая блузку и кожу своей хозяйки. Вместе с нею из молодой женщины выходила и жизнь. Черные глаза блестели, глядя за последним дыханием той, кто считал себя непобедимой. Ее бледная кожа и яркие губы так гармонировали с красным покрывалом, на котором она лежала! Наконец-то — она ведь этого всегда желала?! — Иванка была по-настоящему прекрасна…

 

БЕЗУМИЕ В КОМНАТЕ ОТДЫХА

Антон подошел к Кири. Она все лежала на полу с затекшими от той силы, с которой она сжимала пальцы, руками. Так пугающая ее темнота совершенно парализовала девушку, и она лишь еле слышно мычала, дыша чаще, чем кролик в клетке. Домов взял малышку на руки и приобнял ее, повинуясь какому-то непонятному мотиву.

— Я прогнал их, Кири, — сказал он ей на ухо. — Они больше не явятся, обещаю.

Девочка ничего не ответила, но мелкая дрожь, что била ее, практически прекратилась, и из-под густой челки блеснули глаза. Тоша улыбнулся, вытер ее мокрую от слез щеку и встал. Оглядев кабинет, он заметил, что дверь, через которую они вошли сюда, была не единственной. Желая проверить возникшее в его голове предположение, он направился к другой, предварительно пристроив Кири на диване, стоящем у входа.

Спрятанным помещением оказалась комната отдыха. Она была в том же стиле, что и кабинет, но тут стояла только мягкая мебель, большой телевизор и массажный стол. На первый взгляд она была пуста, но Антон заметил неестественную тень, отбрасываемую креслом, и направился туда.

На полу, прячась, сидел тот самый мужчина, что красовался на портрете. Его затравленный взгляд говорил о том, что он явно не был готов к встрече.

— Так я и подумал, — сказал Тоша, хватая свою цель за грудки и приподнимая его. — Они верили, что она непобедима, и оттого не считали нужным вас прятать.

Мужчина хватал ртом воздух, как будто руки Домова держали его не за рубашку, а за шею.

— Александр Александрович? — спросил Антон скорее для порядка.

Его горе-собеседник судорожно закивал, как будто считал, что от быстроты его ответа зависит и его судьба.

— Как-то не таким я вас представлял, — поделился Тоша. — Как подобная организация, полная нехороших людишек и отвратительных монстров, может принадлежать этакому трусливому субъекту?

— Я… я…

— Зачем же я вам сдался, миленький вы мой, а? Отчего надо было все так усложнять? Скажите, будьте любезны.

— Я… это не я… не…

— Не вы? Кто же?

— Она будет недовольна… пожалуйста, не надо… она будет недовольна!

— Что? — Антон отпустил Александрова, бросив его дрожащее тело на диван.

Тот плюхнулся на мягкую кожу как мешок костей.

— Кто будет недоволен?

— П-п-пожалуйста… о нет! Нет! Только не снова!

Домов удивленно глядел на затравленного мужчину. Было очевидно, что тот совершенно не владел собой, и, видимо, присутствие рядом Антона лишь усугубляло его положение. Тело Александрова обмякло, руки эпилептически вздрагивали, а голова повисла на груди и болталась из стороны в сторону. Премерзкое зрелище! Тоша сел на корточки рядом с диваном и схватил мужчину за волосы, приподнимая так, чтобы видеть его лицо.

— Не надо больше, — прошептал тот. — Я не хочу! Нет!

— Соберитесь, пожалуйста, — попросил Антон мягко.

— Нет, хватит, — продолжал умолять тот. — Эта тьма, она убивает меня…

— Тьма? — Тоша был удивлен. Неужели?! Черные глаза уставились на собеседника. — Иванка? Она будет недовольна?

— Да… снова…

— Вас погружали во мрак?

— Много, много раз…

Зачем? «Ничего не понимаю…»

— Где ваша жена?

— Ее нет, они забрали ее.

— Забрали? Куда?

— В мир, откуда не возвращаются…

— Она мертва?

— Хуже… она во мраке…

Черт знает что происходит!

— Кто они? Иванка, кто еще? Дмитрий?

— Нет, он, он! Бессмертный!

— Бессмертный? Кто это еще такой?

— Не заставляйте, не заставляйте меня отвечать! Она будет недовольна!

— Ее больше нет, успокойтесь.

От этих слов мужчина съежился еще сильнее, словно про ту, кого он так боялся, сказали, что она не умерла, а стоит у него за спиной.

— Нет, такого не может быть!

— Вы можете убедиться в этом сами, она там, в кабинете. И она не дышит.

— Нет, нет! Я не пойду, не заставляйте, нет! — мужчина отчего-то засунул большой палец в рот и принялся остервенело его кусать. — Вы видите их? — спросил он, озираясь.

— Кого?

— Смотрите же, вот они! — ошалелые глаза бегали из стороны в сторону. — Зачем они царапают стены?

— Вы бредите.

— Нет-нет, что вы?! — удивительно серьезно возразил Александр Александрович. — Вы присмотритесь. Они всегда начинают это делать, когда хотят, чтобы я перестал бездельничать!

— Посмотрите на меня! — приказал Домов.

Мужчина послушался.

— Кто тот человек, которого вы назвали бессмертным?

— Человек? Он вовсе не человек! — ответил Александров и как-то жалко запричитал. — Ну зачем они это делают? Вы видите? Я же не могу делать здесь ремонт каждый день!

— Кто он?

— Посланец божий. Ну прекратите, это очень дорогая мебель!

— Посланец божий? — повторил Тоша. — Где я смогу его найти?

— Ах зачем вам это, право? Не надо!

— Посмотрите на меня! Где?

— Я не знаю! Кто бы мне доверил подобное?

— А кто знает?

— Только она, конечно, только она!

— Иванка?

— Да, — ответил Александров торопливо, все сокрушаясь по поводу того, что кто-то невидимый крушил его комнату.

— Превосходно! — буркнул Антон. — Как чувствовал подставу!

Он глубоко вздохнул. Разумеется, Александров не врал. Не в таком состоянии, и не под его взором…

— Расскажите мне, как вы узнали о семи судьях?

— Они совершенно обезумели, поглядите!

Домов не выдержал и, схватив Александра Александровича за рубашку, потащил мужчину вон из комнаты, где его внутренние демоны занимались видимо привычным мародерством.

Когда на глаза Александрова, без борьбы влачимого за Тошиной рукою, попался труп Иванки, окаймленный алой блестящей кровью, тот начал рваться обратно, словно ее тело, живое или нет, пугало его еще больше, чем те, что остались там, за спиною. Но Антон не позволил ему даже приподняться, и, доведя до кресла за столом, отнюдь не нежно швырнул своего обезумевшего собеседника в него.

— Что же это? — причитал мужчина, косясь на тело на полу. — Зачем… как? Они ведь теперь совсем от рук отобьются!

Кири, сидевшая на диване, исподлобья смотрела на него. Она уже, очевидно, более-менее пришла в себя, да и появление Антона обрадовало ее и успокоило, однако странный незнакомец не внушал никакого доверия, тем более что он все время твердил и твердил о ком-то опасном…

— Слушайте сюда! — голос Антона звучал громогласно. — Вы сейчас мне расскажете все с самого начала, или клянусь — игры Иванки покажутся вам детской забавой! Откуда вы узнали о семи судьях?

Глаза, что были еще чернее, чем тьма, заволакивавшая разум мужчины, смотрели так ужасающе пристально… Неужели существовал кто-нибудь, кто бы мог противиться этому взгляду?!

Хаос в голове временно отступил, и порядок, как раньше трезвого, сообразительного ума, воцарился вновь, позволяя сконцентрироваться на действительности.

— Вы хотите узнать, как образовалась «Future star company»?

— О да. И об этом тоже.

— Моя жена, это все началось с того, как я встретил ее… Я не могу на это смотреть, умоляю! — сказал он, указывая на бездыханную мучительницу, сотрудницу «Seven», организации, что должна была защищать его от всего.

— Я не собираюсь таскать вас по всему зданию, ища место, где вам комфортно. Успокойтесь, пожалуйста.

— Ох, — Александров постарался сесть так, чтобы не видеть Иванку. — Я познакомился с Еленой тридцать два года назад в Америке, и был совсем еще юнцом. Но даже тогда я уже управлял семейной фирмой и имел приличный доход. Елена была из потомственной уважаемой семьи в северной Англии, однако ее отец рано овдовел. Ее мать умерла при родах, а младший брат родился очень больным и немощным. Это были необычные роды, так как ее мать увлекалась всякими модными тенденциями и, несмотря на уговоры супруга, решила рожать в уединении, в глуши, лишь в сопровождении одной сестры, как древние люди, потому, как считала, что единственно верное решение — жить в гармонии с природой, как раньше. Так вот служанка, что ждала неподалеку и приходила каждые четыре часа к своей госпоже, чтобы проверить и посмотреть, не требуется ли чего, вновь отправившись к роженице, нашла мать Елены мертвой. Сестру тогда засадили за решетку, свалив всю вину на ее плечи, но это было маленьким утешением для горюющей семьи. Да еще и долгожданный малыш был очень слаб, и ему грозила та же участь, что и его матери. Елена не отходила от его кроватки ни ночью, ни днем, и наконец опасность миновала. Когда я встретил Елену, ее брату было уже семь, и она уже знала, отчего он чуть не погиб при рождении, потому как была знакома с неким Майклом, который нашел ее практически сразу после родов.

— Первая жертва…

— Да, точно. Вы знаете? — спросил Александров, но тут же спохватился. — А, ну да! Ужасно, что малыш чуть не погиб единственно от того факта, что при рождении убил только лишь одну свою мать, не правда ли?

— Да, звучит не очень, — согласился Тоша. — Так этот самый Майкл…

— Этот самый Майкл и рассказал ей о семи судьях. Она же поведала мне…

— Он и есть тот самый бессмертный, о котором вы говорили?

— Да.

— Отчего вы назвали его так?

— Знаете, когда он пришел к Елене, то выглядел как молодой юноша. Прекрасный, словно ангел, с теплыми, нежными глазами, излучающий любовь и доброту. Столько лет прошло… и она и я, мы покрылись морщинами и поседели, а вот он ни капли не изменился… все так же фальшиво прекрасен…

— Ясно.

— Под его руководством, мы основали «Seven», чтобы помочь ему в поиске детей. Он говорил нам, что делать, куда идти, что искать, и мы следовали его указаниям. Позже, для того, чтобы обеспечить финансирование «Seven», мы основали и «Future star company», используя тех детей, которых смогли отыскать. Майкл не был против, но всегда контролировал то, куда мы хотели их направить. Время шло, и он все больше отдалялся от нас. Вскоре мы и вовсе перестали его видеть, получая его волю через Иванку, к которой он привязался.

— В чем же она заключалась?

— Мы должны находить детей, брать их под свой контроль, заставлять работать на нас, на него.

— Зачем?

— Я не знаю, так нужно, он уверил нас в этом. А потом все вошло в привычку, и не требовалось спрашивать.

— То есть вы делали все это, даже не вдумываясь для чего?

— Вы не знаете, какой силой убеждения он обладает! Не судите, прежде чем не разберетесь. Когда он рядом, все кажется таким естественным и правильным. Невозможно сомневаться!

— Ну а после?

— После? После появилась она, и, поверьте, с ее доводами тоже не поспоришь!

— А Григорьев? Зачем вам потребовалось финансировать его?

— Майклу понравилась эта идея, он сказал, что это хорошая возможность. А я не привык с ним спорить.

— То есть, Александр Александрович, вы с самого начала были и до сих пор остаетесь куклой, которой руководит Майкл?

— Я… я…

— Все ясно, не объясняйтесь. Но скажите, зачем ему я? Отчего он не хочет меня отпустить?

— Я не в курсе. Я только делаю, как он говорит. И если все получается, то она ко мне не приходит…

— Мило, — Домов улыбнулся. — Как мне найти его?

— Поверьте, я правда не знаю. Мне никогда этого не было известно. Когда было нужно — он находил меня сам. И уже долгое время я вообще его не видел. Вся информация передавалась нам через Иванку.

— Говорят, дети семи судей долго не живут… Может быть, его уже нет среди живых, как считаете?

— Только не он, что вы! Я ведь говорил вам, что за столько лет он даже не состарился!

— А не могла ли Иванка разделаться с ним? Выдавая свою волю за его?

— О нет! Она была просто влюблена в него! Обожала! Каждое его слово воспринималось ею как нечто священное. Его воля была не обсуждаема. Она почитала его сильнее Бога! Нет. Она верила, что он и есть Бог!

— Почему?

— Почему? — Александров вздохнул. — Ах, Антон Владимирович, вы просто ничего не знаете! Мы тоже когда-то думали так. И будь он неподалеку, или встречайся мы с ним хотя бы изредка, то ничего бы не изменилось. Он просто излучает какую-то…

— Я понял. Еще один субъект, действующий на подсознание. Может, он оттого и схватился за меня так? Что я похож на него?

— Похожи? — удивленно переспросил Александр Александрович. — Вы совершенно на него не похожи! В вас я вижу эту тьму, что сокрыта в каждом, она исходит от вас волнами! Он же… он светится благодеянием! Безгрешностью!

— Возможно, — согласился Домов. — Но суть одна и та же…

Они помолчали. Но потом Александров сказал.

— Знаете, Майкл всегда хотел, чтобы люди нашли в нем своего спасителя. Он говорил, что готов ради их блага пожертвовать всем… А вот получается, что жертва — это они сами…

— Поздновато вам это в голову пришло.

— Да… поздненько… — мужчина оглядел свои ладони. — Я действительно не знаю, где он скрывается, но Иванка говорила, что он сейчас рядом с тем, кто истребляет тень, и не желает его покидать.

— Рядом с тем, кто истребляет тень?

— Да, что в его обители он слушает Бога и творит его волю.

— Ясно. Но он-то, Дмитрий, знает, где это место?

— Да.

— Замечательно. Говорите, как с ним связаться!

— Кондрат Алексеевич, у него все контакты. Когда что-то нужно, я обращаюсь к нему…

— Ясно. Значит, я спрошу у него. Где он сейчас?

— На базе, это за городом…

Антон подошел к стене, на которой висела карта, и, сорвав ее резким движением, кинул на стол перед Александровым. Тот, догадавшись, дрожащими руками взял маркер и нарисовал точку.

— Вы ничего не добьетесь, — даже не сказал, прошептал он следом. — Дмитрий вам не скажет. Никогда. Не для Иванки одной Майкл — божественен.

— Это уже не ваша забота! — улыбнулся Антон. — Что ж, прощайте, Александр Александрович.

Мужчина вздрогнул.

— Вы… вы просто уйдете?

— Нет.

— Но я же только пешка, вы сами сказали!

— Такие премерзкие пешки и делают власть их королей всемогущей. Вы пользовались услугами детей, получая все, что хотели. Убивали и калечили, запугивали и использовали. Это ли примерное поведение?

— Но и вы такой же! Такой же, как я!

— Не такой.

— Но вы тоже убийца, вы даже хуже — вы делали это собственными руками!

— Я не претендую на безгрешность. И ваши делишки меня, поверьте, не трогают. Вы просто не нужны мне более, а напакостили достаточно. Так что, если вам так удобнее, считайте, что я просто свожу с вами личные счеты.

— Н-нет! — вскочил Александров. — Не станете же вы в самом деле?!

Антон подошел к Кири и протянул ей руку.

— Идем, — сказал он ей, и девушка послушно встала.

— В-вы не имеете права! Никако… — это были последние слова, которые слышал кабинет от Александрова, так как тот рухнул на стол с ножом в глотке.

Домов подошел к нему и, вынув свое оружие, протер его о лоснящуюся рубашку мужчины. А затем они покинули здание «Future star company» и больше уже никогда сюда не возвращались.

 

ГИБНУЩЕЕ СОЛНЦЕ МОЕЙ ДУШИ…

Выйдя на улицу, Антон стал искать взглядом Нину, но не на том месте, где они ее оставили, ни где-нибудь поблизости девушки не было видно.

— Куда, черт побери, она запропастилась? — спросил Домов сам себя.

Кири рядом суетливо засучила ногами. Ее беспокойный взгляд был еще беспокойнее, чем обычно. Тоша прошел чуть в сторону, затем вернулся и пошел в другую. Все это время его маленькая спутница послушно следовала за ним, но было непонятно, искала ли она тоже или же просто привычно шла туда же, куда и он. Не обнаружив Нину поблизости, они отправились к машине, но и там ее тоже не оказалось.

Домов выругался, предчувствуя неприятности, но тут девушка объявилась сама. Она объяснила свое исчезновение тем, что ей требовалось отлучиться по нужде, и тот, хоть все еще недовольный, не стал ругаться. Он знаком показал спутницам садиться в машину, и сам плюхнулся на сиденье. Старенькая иномарка тихо затарахтела. Ехать ночью на базу было бессмысленно, да и рану, полученную от Иванки, и противно тянущую, хорошо было бы обработать прежде, чем кидаться к новым врагам. Найдя в Нинином путеводителе маленькую гостиницу на окраине, они решили остановиться там на ночь.

Ночные улицы горели разными огнями. Многоликие рекламные щиты блестели, вывески мигали. Люди шатались туда-сюда шумными группами и маленькими компаниями. Везде были машины. Суета. Совсем не как в его городе.

По дороге Нина расспросила Тошу о том, как все прошло, и тот хоть и лениво, но послушно рассказал ей и о встрече с Иванкой, и о разговоре с Александровым. Слушая, девушка мотала головой и открывала красивый рот, издавая звук искреннего удивления, отчего-то рождая в Антоне садистские порывы и заставляя приправлять историю описанием всех ужастиков и перечислением кровавых расправ. И от этих уточнений еще больше она впадала в состояние шока, а Домов, в свою очередь, глядя на нее, еще больше распалялся и где-то даже привирал.

На середине пути, наслушавшись кошмаров, Нина почувствовала дурноту, да и стальной запах крови, исходивший от израненного плеча водителя, который прежде она не заметила, наконец-то настиг ее, и она потребовала остановиться. Выйдя на воздух, хватая его жадными глотками, девушка пыталась восстановить расстроенный разум, но как ни старалась, перед глазами все равно стояли изуродованные тела и проклятущий смрад окровавленных ран. Ужасно! Неправильно! Но отчего? Она ведь хотела расправы над «Seven» и «Future star company». Мечтала об этом! Только ради этого она и находилась здесь. Только ради этого терпела под боком ненавистных детей семи судей. Так ведь? Или…

Нина оглянулась на хмурое лицо Антона, чуть искажавшееся из-за света, падающего на стекло автомобиля. Красивое лицо. И все же кошмарное…

Домов вышел из машины. За ним, разумеется, бросилась и Кири. Они встали рядом с девушкой, совершенно не собираясь ни успокаивать ее, ни даже вообще как-либо обращаться, и оба уставились на ночной силуэт растекшегося по земле шумного и суетливого города, открывавшегося с холма. На блестевшую ленту реки, все так же размеренно текшую куда-то, как и сотни лет назад. На шумевшие внизу темные кроны деревьев, толкующих с ветром о чем-то своем, вечном.

Тишину вдруг разрезал громкий хлопок, и темное небо озарилось многочисленными разноцветными огнями салюта. Переливающиеся искорки словно осыпались с небосвода яркой звездной пылью. В воздухе возникли силуэты цветов и далеких планет, распадающиеся в полете на части, трансформирующиеся в нечто совсем иное. Вдалеке послышались полупьяные голоса что-то празднующих гуляк. Но Нине представлялось, что это сама природа и все человечество празднует их победу и что неслучайно они оказались сейчас в этом месте. И взгляд ее был не менее восторженный, чем у Кири, хоть в отличие от малышки она уже не раз за свою жизнь видела фейерверки.

Девушка еще раз поглядела на Антона. Блики на его лице плясали в бешеном танце, освещая его. А в демонических черных глазах сверкали веселые огоньки. И опасная тьма, наполнявшая все существо мужчины, как будто отступила, словно перед девичьим взором предстал обычный среднестатистический парень, а не проклятое потомство нечеловеческих существ.

Домов слегка шевельнул чуть ли не затекшей от той мертвой хватки, с которой Кири схватила его, когда услышала хлопок, рукой, и тихо, но твердо сообщил о том, что пора ехать. Его спутницы послушно сели обратно в машину. Одна — не задумываясь, другая — не желая лишних разборок.

В душной комнате стоял так нелюбимый Кири полумрак. Но так как в люстре над потолком не хватало лампочек, то сделать чуть светлее при всем желании было невозможно. Ни о каком кондиционере речь в этом убогом месте даже не шла, из открытого окна летели мухи и комары, а также слышались бессвязные разговоры местных алкоголиков.

Кири сидела на единственной в комнате кровати, рядом с кошкой, пребывавшей в крайне дурном из-за постоянных разъездов настроении, и лежащим, уже перевязанным Ниной Антоном, который неотрывно пялился в плохо прокрашенный потолок. Плечо его ныло, но особой боли он не чувствовал, только бинт врезался в подмышку и мешал — юная медсестра в перевязке явно не смыслила. Сейчас она глядела перед собой, расположившись на детской кроватке в соседней маленькой, походившей скорее на кладовку, комнате для детей. Подобрав под себя ноги и укрывшись старым пледом, Нина не двигалась и только глубоко и редко дышала. Свет она там не включала вовсе, довольствуясь тем, тусклым, долетавшим из другого помещения, где находились ее спутники.

Антон, сам не зная почему, вспоминал тот день, когда увидел солнце, медленно опускающееся в черные воды. Это было три года назад, в середине июля, и яркий диск тогда напоминал око Бога. Он не был алым, как обычно рисуют закаты, а, наоборот, излучал светлый желтый цвет, золотя едва заметные волны. Едва слышный плеск омывающей камни воды успокаивал и усыплял.

Домов сидел на широкой бетонной плите, что были нагромождены тут, у берега, словно индустриальные, рожденные городом скалы. Скалы уродливые и неестественные, с погнутой проржавевшей проволокой, прорастающей из них, с разбросанными всюду мусором и осколками.

Вода вокруг, что и изначально-то была серого, мутного цвета, сейчас вообще зацвела и источала неприятный тухлый запах. Ко всему прочему под ней, на песке виделись осколки бутылок и разный другой хлам, например старый холодильник. Как он вообще мог там оказаться, оставалось лишь догадываться. Зловонная тина повисла на частях арматуры. И даже то, что вечером все еще было жарко и душно, не прибавляло желания не то чтобы умыться, но даже и хотя бы просто потрогать воду.

Вокруг летали жирные и ленивые чайки, издавая противный, базарный гомон. И среди всего этого хаоса, совсем рядом с Тошей, пробивался, руша бетонную твердь, маленький, покореженный беленький цветочек, словно демонстрируя, выставляя свою победу на обозрение. Недалеко сидела его кошка. Словно истукан, замерший навек, она не двигалась и глядела на тонувшее солнце, уменьшавшее зрачки в ее больших выразительных глазах почти до невидимости. Даже в подобном пейзаже она выглядела горделиво и даже картинно-красиво, как древняя богиня. Прекрасная и опасная. Но это вряд ли чем-нибудь изменишь.

Антон смотрел на то, как солнечный диск медленно, словно нехотя, погружался в пучину. Он не мог предотвратить свое падение, и воды поглощали его снова и снова. И вновь возрождался он завтрашним днем и снова тонул. И муки его, а может, и наслаждение, были так же вечны, как и само существование. И как собственное существование парня, как и он сам, как бы ни старалось солнце остаться там, наверху, все-таки что-то тянуло его вниз, заставляло отдаваться черным, холодным волнам. Вонючим, непроглядным, изгаженным… каждый раз. И не было ни единого средства остановить это. Прекратить или хотя бы отложить на время, чтобы передохнуть.

Единственными мыслями Домова были в тот момент вопросы — знало ли солнце вообще, нужна ли ему эта передышка или остановка, как знало ли оно то, зачем существует и нужно ли это? И насколько глупо или же правильно следовать по тому пути, который тебе предлагают, также как глупо или правильно идти напролом, пренебрегая, возможно, даже здравым смыслом.

Он не знал ответов на них. Ни тогда, ни ранее, ни сейчас, ни когда-либо вообще. И не знал, желал ли знать на самом деле. Единственное, что он хотел как в тот день, так и в сегодняшний, это быть свободным. Свободным от всего. От прошлого, от настоящего, от будущего даже, наконец. Просто быть самим собою, и еще — ничегошеньки не делать… Знать, что завтра, то же, что и вчера, а послезавтра, такое же, как сегодня, — то есть такое, как хотел он сам. Только он сам. Один.

…Серые плиты, чугунные балки, сор и грязь человечества. Вот что открывалось взору того, кто сидел там, в этот жаркий, липкий день.

И все же ему нравилось то, что он видел. Потому ли, что солнце золотило грязные воды, потому ли, что маленький цветочек — белое пятно — праздновал победу, а может быть, и просто так, оттого, что он сидел без дела, и никого, кроме кошки, не было рядом…

Антон очнулся от своих воспоминаний уже в середине ночи. Рядом с ним, свернувшись калачиком, лежала Кири. То ли из-за трудного дня, то ли потому, что он был рядом, но она расслабилась и, слегка успокоившись, наконец-то задремала. Ее маленькое тельце мерно покачивалось, повинуясь дыханию. Совсем крошка.

Домов взял ее на руки и, сам не зная отчего, понес в детскую. Нина все еще не спала. Она без лишних слов уступила Кири свою постель, отправившись вместе с ним в другую комнату.

Девушка устроилась на кровати, а Тоша прислонился к подоконнику. Свет фонаря за окном частично освещал ее профиль, и Домов неотрывно, но вместе с тем и как-то лениво разглядывал Нинино красивое лицо и пухленькое тело. Ее глаза были отрешены, но покатые плечи, укрытые распущенными волосами, иногда вздрагивали, словно она вспоминала что-то, что ее пугало.

Его влекло к ней. Вся ее живая, пышная фигура, будто пропитанная южным солнцем, шевелила в его естестве какие-то животные инстинкты, будила желание.

Вдоволь наглядевшись, он медленно подошел к ней и запустил в ее волосы руку. Та поглядела на Антона одновременно недоуменно и умоляюще.

— Не надо, — еле слышно попросила она, но Тоша не слушал.

Он слышал лишь, как кровь стучит в висках, и голос внутри нашептывал что-то непристойное.

— Пожалуйста, — повторила Нина еще тише, — прекрати…

Но Антон не собирался прекращать. Только не сейчас, когда воздух вокруг накалился добела, когда в нос ударил терпкий запах вожделения, когда его руки гладили эту нежную кожу, дрожащую от его прикосновений.

Нина попробовала освободиться, но ее соперник был намного сильнее, он не давал ей ни единого шанса на побег. Далеко не учтиво Домов скрутил бедняжку, заставив посмотреть ему в глаза.

— Не надо! Не…

— Молчи! — приказал он низким, гортанным голосом.

И она уже не могла ему противиться…

Его пальцы срывали одежду с ее тела, а губы впивались в плоть, словно он не целовал ее, а желал выпить эту прельщающую его жизнь, так бурлившую в ней. Выпить всю, до капли, не оставив в этом сосуде, так возбуждающем его, ничего, лишь оболочку, пустую и умерщвленную. Словно это и было его естеством, словно этого и требовала его суть — поглощать жизнь, оставляя за собой лишь погибель. Требовательно и бескомпромиссно он продолжал свою игру, и все, что ей оставалось, — следовать за ним, слушаться этих сильных, мощных движений, покоряться, при этом все же не отступая.

И боль, невиданная до этого боль, пронизавшая ее тело все насквозь, и жар, в котором они оба горели, превращались в горькую, но усладу, обращались в какое-то ужасное, какое-то отвратительно непотребное и совершенно пугающее, но все-таки наслаждение…

 

МЕНЯ ПОГЛОЩАЮЩИЕ ЖЕЛАНИЯ…

Нина проснулась, когда часы на стене показывали девять ноль три. За окном было пасмурно и сыро, но дождем не пахло, а наоборот, какой-то вязкий, густой, затхлый воздух заполонил все вокруг, оставляя повсюду тяжелое ощущение повышенного давления. Хмурые тучи сгустились и нависали над городом так низко, что казалось, будто небосвод вот-вот рухнет на землю. Серые стены их еле освещенной комнаты создавали еще более унылый вид. И утро не представлялось добрым.

Антон стоял у подоконника, как и вчера ночью, только на сей раз его взгляд был направлен не на нее, а на улицу, по которой изредка пробегали суетливые прохожие, одетые как один в черное, будто клоны, — ни одного яркого пятна. Рядом с парнем сидели Кири и кошка. Обе не напрямую, но как будто льнули к нему. Нина почувствовала неконтролируемый и необъяснимый укол ревности. В голове тут же вспыхнули воспоминания прошлой ночи. Она покрылась румянцем и, потупив глаза, с удивлением заметила на своем теле темные отметины. Мельком осмотрев себя, она нашла на руках и даже на теле пару весомых синяков, — Тоша совершенно точно не был нежен.

Домов повернулся как раз в тот момент, когда она изучала свои любовные раны, отчего та еще больше смутилась.

— Наконец, — сказал он спокойно. — Вставай, мы едем к Кондрату Алексеевичу.

От подобного равнодушного обращения после того, что он вытворял вчера, девушка почувствовала ком в горле. Ничего не сказав, она, горя от стыда и обиды, схватила одежду, повешенную на спинку кровати, и отправилась в ванную, шлепая по полу босыми ногами, на которых ее пальчики так сильно сжались, словно тоже стыдились воспоминаний и прятались.

Антон заметил ее смущение, но не придал этому никакого значения, словно и правда не помнил о том, что было ночью. С виду совершенно ко всему равнодушный, он потянулся, зевнул, посмотрел на Кири. Та улыбнулась. Она не чувствовала напряжения, витавшего в воздухе после пробуждения соседки. Для нее оно, может, и вовсе не существовало. Вдруг ее светильник снова замигал, что заставило девочку всполошиться, отчего потревоженная кошка недовольно спрыгнула с подоконника, вильнув при этом хвостом так, чтобы задеть хозяина посильнее, так как она как раз неловкие и тяжелые ситуации — которые ее безмерно раздражали — отсекала без проблем.

Тоша отправился к сумке и достал оттуда запасную лампочку. Девочка радостно потрясла руками, изображая, видимо, то, что она хлопает в ладоши. С занятыми руками это выглядело забавно. Домов не мог не улыбнуться.

— А сегодня будут пирожки? — поинтересовалась малышка, когда тот откручивал вышедший из строя источник света.

— Если хочешь, то да, — ответил Антон и повернулся посмотреть на Нину, вошедшую в комнату.

Девушка уже переоделась и умылась. Полотенце в их номере присутствовало только количеством одна штука — хорошо, хоть так! — но так как вчера она использовала его, когда промывала рану Антону, то теперь невытертые капли все еще стекали по волосам и краям ее круглого белокожего лица. Она выглядела растерянной, но одновременно собранной.

— Выезжаем, — сказал Тоша, и та согласно кивнула.

От стекол машины отражались убегающие деревья и столбы. Серое воплощение дня давило на сознание и лишь усугубляло хмурое настроение. Похолодало. Ни у кого не было ничего теплого, а очень хотелось чем-то укрыться. В приоткрытое, чтобы стекла не запотевали, окно врывался порывистый колючий ветер и шум улицы, еще больше холодя.

Нина съежилась почти в комок, сидя там, сзади, и глядя, как Антон уверенно и четко ведет свою машину к цели, ни на что больше не обращая своего внимания. Она дрожала, и ее кожа покрылась мурашками. И это только еще больше расстраивало девушку и злило. Краешком глаза она иногда следила за Кири, которая, держа свою шкатулку и лампу, как-то умудрилась обнять коленки своими тоненькими ручками. Эта беззащитность и детское поведение бесили ее.

В очередной раз бросив взгляд на соседку Домова, Нина увидела, как та поежилась. Тоша тут же закрыл окно и включил печку. От этого девушка чуть не вскрикнула. Она совсем околела на заднем сиденье, обдуваемая ветром и терзаемая воспоминаниями, — он не мог не заметить в зеркало заднего вида! — но ничего не менялось. А вот стоило этой малышке лишь намекнуть на то, что она замерла, и тот бросился все исправлять! Аки принц в латах!

Но это она, а не эта мисс невинность, вчера услаждала его! Это ее тело он сжимал вчера в своих объятиях. Ее губы касались его кожи. Это она отреклась от разума и отдалась черной, бездонной страсти… Отчего?! Отчего тогда он ведет себя сегодня с ней, как с чужою?!

Разрываемая ревностью, взявшейся так резко и из ниоткуда, она решительно ото всех отвернулась, уставившись на скучный и унылый пейзаж. Однако, казалось, совсем не видела тех объектов, что проносились перед ее глазами, потому что все еще словно глядела в те черные глаза, что во мраке блестели так греховно и притягательно.

Шоссе, по которому они должны были добраться до назначенного места, оказалось временно закрыто из-за строительных работ, а дублирующее его было так забито транспортом, что в итоге в подмосковный городишко, в котором и находилась учебная база «Seven», они прибыли уже под вечер. Да к тому же неожиданно выяснилось, что в этот день у всех нормальных людей был выходной, так как сегодня — воскресенье. Так что нашим героям пришлось вновь устраиваться на ночь.

Вариантов, где завалиться до завтра, было немного, и раз уж выбирать не приходилось, они остановились в первой же попавшейся им на глаза гостинице.

Администраторша средних лет с таким лицом, какие обычно принадлежат безумным сплетницам, внимательным взглядом проводила Антона и его двух подружек, одна из которых отчего-то тащила с собой животное, разрываемая жутким любопытством и желанием позвонить подруженции, дабы поделиться рабочими новостями. Тот подлил масла в огонь, схватив, прежде чем скрыться из виду, Кири за плечико одной рукой, а Нину за попу другой.

Малышка на это лишь улыбнулась, как будто для Домова было привычно так поступать, зато вот спутница постарше вздрогнула и неосознанно отстранилась. Так как все это затевалось лишь для того, чтобы дать администраторше больше поводов для подозрений, Антон без лишних слов опустил руку.

Они прошли в свой номер. Кири сразу плюхнулась на кровать, к ней же Нина положила и кошку. Эти двое прекрасно сосуществовали вместе, причем — удивительно! — не пересекаясь. Сама же девушка устроилась в кресле и, чтобы хоть как-то отвлечься от осаждающих ее мыслей, схватила лежавшие на столике журналы, принявшись их читать с таким серьезным видом, будто там рассказывалось об Александрове и его делишках, а не о шляпках и сумочках.

Домов, бросив в угол вещи, вышел в коридор, заявив, что пойдет купить еды. Его никто не останавливал. Несмотря на уже не ранний час, было еще светло, чтобы Кири сильно волновалась, а Нина и вовсе не желала его видеть.

Вскоре он вернулся с продуктами. Откушав в полнейшей тишине скромненьких бутербродов и — по просьбе Кири — пирожков, они вновь занялись каждый своим делом. Тоша завалился на кровать рядом со своей «сестричкой». В магазине, где он затаривался, ему на глаза попались фломастеры и раскраски, и он — черт побери, отчего?! — приобрел всю эту муть. Девочка совершенно не знала, что нужно с нею делать, и Антон, словно и правда старший брат, принялся рассказывать и показывать. Этот процесс так увлек ее, что она даже отпустила лампу и шкатулку, хотя они все равно были с нею рядом.

Нина все так же сидела в кресле. Ее лицо было чересчур серьезно, хотя на самом деле она просто пыталась сосредоточиться на тексте, ведь она просматривала одну и ту же страницу уже десять минут и ничегошеньки не могла понять! Слишком много мыслей кружилось в ее головке, чтобы было возможно ни о чем не думать. Иногда девушка поглядывала на своих спутников, и в эти минуты не могла решить, бесит ли ее то, что Антон так мил с этим мелким отродьем семи судей, или же, наоборот, умиляет.

Наконец Кири задремала. Ее личико было умиротворено, она мирно посапывала, прислонившись к Домову, словно зная, что так была в безопасности.

— Разбери его, — обратился Тоша к Нине.

Та не сразу поняла, о чем он, но потом, догадавшись, встала. Ее кресло, в котором она совершенно безрезультатно пыталась выкинуть прошедшее из головы, было дополнительной кроватью. Вскоре Кири, бережно перенесенная Антоном, уже лежала на нем — с ее хрупкой конституцией как раз! И рядом с ней находилась шкатулка, помещенная ей под ладонь, и светила лампа — на случай, если она проснется ночью.

— Ой, мороки с ней в институте у ученых было… — прошептала Нина, глядя на маленькое тельце, скрюченное в позе эмбриона.

— Да уж, — согласился Тоша. — Хотя… в ее комнате горела целая сотня ламп, ей не должно было быть так же страшно, как тут.

— Целая сотня?! — удивилась девушка.

— Да, очень много. Я чуть не ослеп, когда зашел.

— Это с непривычки. Из темного коридора…

— Говоришь так, словно была там.

— Нет, никогда, — возразила Нина. — Я просто представила… Только отец Жени как-то наведывался в институт… Нас он с собой не брал.

— Ясно.

— Да и кто бы нас туда впустил? Охрана там хорошо поставлена! Просто так не проскользнешь. Там из одного кабинета в другой-то не попадешь, если нет допуска, а не то чтобы внутрь пробраться незаметно или выбраться из него!

Домов внимательно на нее посмотрел.

— Николай Иванович собирал информацию… — неуверенно оправдалась девушка. Пристальный взгляд черных глаз смутил ее.

— Ясно, — повторился Тоша, и беспристрастно отвернулся.

Нина отправилась к окну и, сама не зная зачем, уставилась в него еще более внимательно, чем до этого в журнал. Домов, выключив свет, сел обратно на кровать. Он смотрел на ее силуэт, очерченный неясным синеватым цветом, и никак не мог решить, чего же хотел. С одной стороны, он знал, что желал бы остаться совсем один, развалиться на своем диване и, как обычно, растворяться в темноте, отдаваясь тяжелой дреме, пророчившей ему кошмары. Но с другой, это пышное тело все еще влекло его, а воспоминания распаляли вожделение.

Наконец он решил и тихо, так, что она даже не заметила, подошел к девушке. Она вздрогнула, когда его теплые руки коснулись ее плеч, и затрепетала, когда еще более жаркие губы прикоснулись к шее.

— Зачем… — прошептала Нина. — Зачем ты это делаешь?

— Что за глупый вопрос? — поинтересовался Антон и требовательно развернул девушку лицом к себе.

Она посмотрела в его страшные, но все же пленительные глаза, и дымка, расползавшаяся в мозгу, совершенно затянула все «против».

Несчастная знала, что поступает неправильно, знала, что позволять ему подобное не в ее интересах, но все же ничего не могла с собой поделать. Снова она чувствовала его жар, и снова ее тело погружалось в пучину невыносимой боли, боли, к которой она уже пристрастилась. Чувствуя, что погибает в его объятиях, она все же не была способна вырваться из них. Понимая, что с каждой секундой, погружается в ад все глубже, она была не способна заставить себя остановиться.

— Ты хочешь отдаться моей тьме? — спросил Тоша тоном, от которого у Нины мурашки побежали по коже.

Это был последний шанс отказаться от этого кошмара, засасывающего ее. Она поняла, что могла бы еще бороться за свою душу, однако…

— Да, — послышался ее тихий ответ.

 

МОЙ ПУТЬ ВО МРАКЕ, А ДОРОГА В КРОВАВЫХ ПЯТНАХ…

Ровно в одиннадцать вся троица стояла напротив входа в «Seven», правда на табличке отчего-то было написано: ООО «Сэвэн плюс». Находилось это старое, советских времен здание на окраине в весьма немноголюдном районе полузаброшенных заводов. Облицованное крупной плиткой под серый мрамор, четырехэтажное и непонятной формы, оно явно напоминало какой-нибудь прежний НИИ, построенный в тогда современном и новаторском, а теперь же попросту странном стиле. Входом в него служила круглая одноэтажная пристройка со старыми тяжелыми деревянными дверями и многочисленными узкими окнами по всему периметру, напоминавшими бойницы. Одна часть здания была только трехэтажная, причем начиная со второго, так как первый почему-то отсутствовал и вместо него высились достаточно уродливые бетонные балки. Зачем требовалось это непрактичное и, совершенно точно, некрасивое решение, оставалось загадкой.

Поначалу Домов не хотел брать с собой ни Кири, ни Нину. Но первая, памятуя о встрече с членами организации, была слишком полезна, вторая же слишком упряма. А ему не хотелось спорить. Да и к тому же юная помощница Григорьева-младшего, оказывается, весьма прилично стреляла, что доказала совсем недавно, и не поленилась прихватить с собой весь свой арсенал, который умело прятала в той самой дорожной сумке. Однако ему все же удалось убедить девушку остаться снаружи, по его объяснению — на случай побега их цели, а на самом же деле для того, чтобы она не путалась под ногами.

Вместе с Кири, пребывавшей в абсолютно спокойном, даже не свойственно ей спокойном, настроении, Тоша вошел внутрь. Округлый холл был просторен и светел, а также совершенно пуст, что несколько насторожило, — они точно попали в секретную организацию по поимке и контролю детей семи судей?!

Вопрос был должным образом раскрыт уже через две с половиной минуты, так как к ничего не подозревающим посетителям выбежала целая команда вооруженных людей в спецодежде. О том, что они не представляли, кто стоял перед ними, и просто на всякий случай показались, не стоило и думать. И как в доказательство этого, один из них обратился прямо к Антону, причем по имени, весьма любезно предложив тому следовать за ним, если он желает поговорить с Кондратом Алексеевичем. И так как тот желал, то все вместе они направились куда-то в недра этого прямолинейного, но вместе с тем и запутанного здания.

— Кири? — спросил Тоша, когда они шагали вслед за своим проводником, окруженные бравой охраной. Ее лампа была у него в руках, так как он взял ее сразу, как появились охранники.

— Угу, — промычала девочка весело, показывая тоненькую нить своих волос.

— Молодец, — еще тише прошептал Домов, возвращая малышке ее спасительный светоч.

Та приняла его с облегчением. Все же с ним ей было гораздо спокойнее.

Ведомые мрачной личностью в жилетке, они наконец оказались в кабинете Захарова К. А. — так, по крайней мере, было написано на табличке. Это было просторное помещение, украшенное громадным идеально белым ковром почти во всю площадь и плотными, словно тканевыми обоями цвета охры. За столом, расположенным строго посередине, загроможденным многочисленными лотками с бумагами и аж четырьмя телефонами, восседал низенький, но весьма привлекательный мужчина с блестящей, словно натертой воском, лысиной. Он был одет в хорошо сшитый костюм в серую клетку, напоминавший когда-то модные узоры. Его широкое лицо отчего-то вызывало доверие с первого взгляда, — казалось, что он представлял собой личность, которая всегда держит данное слово и вообще играет по правилам.

— Вот и вы! — сказал хозяин кабинета, глядя на Тошу. — Мы вас ждали.

— Неужели? — спросил тот.

— Разумеется, после того, что вы устроили в «Future star company», было нетрудно догадаться, кто станет вашей следующей целью.

— Да, мне уже давно доказали, что я до безобразия банален.

— Вы так спокойны, хотя всего день назад… — Кондрат Алексеевич вздохнул. — Ну и зачем вам потребовалось всех там укокошить? Да еще и так бесцеремонно, совершенно не скрываясь?

— Бесцеремонно?

— Вы новости смотрели? Вся Москва теперь на ушах стоит, и хуже всего, что это задевает и нас. Да и смерть Александрова тоже нам не на руку… Вы проблемный человек, Антон Владимирович!

— Приношу свои глубочайшие извинения.

— Если б да! — снова вздохнул Кондрат Алексеевич и махнул рукой. — Честно признаться, мне ваше устранение с самого начала не нравилось. Вы, конечно, нестабильны, немотивируемы, да и — что уж тут? — признаться, слишком ленивы. Но при этом достаточно целеустремленны и, на удивление, весьма удачливы. Если бы мы могли как-то заинтересовать вас…

— Я очень заинтересован в том, чтобы меня оставили в покое, — перебил Домов.

— Но это как раз то, в чем не заинтересованы мы.

— Замкнутый круг, — пожал плечами Тоша.

— Замкнутый круг, — согласился его собеседник.

— Ну, теперь, когда мы расставили все точки над «и», давайте приступим к делу.

— То есть?

— То есть я буду выбивать из вас нужную мне информацию, ну а вы, в свою очередь, пытаться покончить со мною.

— В данной ситуации, я думаю, у вас не слишком-то удачная позиция для этого, — сказал Кондрат Алексеевич, кивнув на внушительную охрану.

— В данной ситуации как раз вы все не в слишком-то удачной позиции, — ответил Антон, кивая, в свою очередь, на соседку.

— Ах, милая моя Кири! — радостно воскликнул Захаров, глядя на малышку так, словно только что ее заметил. — Удивительное создание! И рядом с вами, даже как будто нормальное! Бывает же…

Домов прищурился. Кондрат Алексеевич выглядел как человек весьма уверенный в своей победе, и у Тоши не было причин не доверять подобной уверенности.

— А давайте-ка и правда приступим! — вдруг добавил заместитель директора, и как-то многообещающе улыбнулся.

Антон бросил быстрый взгляд на Кири, ему не хотелось, чтобы она убивала Захарова, потому как он был единственным, кто мог связать его с Дмитрием. Да вот только его опасения были совершенно напрасными! Он не понял, что именно произошло, но его спутница вдруг повалилась на пол. Ее шкатулка отлетела в сторону, а лампа откатилась к стене. Остекленелый взгляд красивых карих глаз замер, и темные волосы разлетелись по сторонам, укрывая ее хрупкое тельце и поверхность дорогого ковра.

Тоша отпрыгнул в сторону прежде, чем решил, что это требуется сделать. Две ампулы, пущенные охраной Кондрата Алексеевича, такие же, как и те, что торчали из спины малышки, пролетели мимо, воткнувшись в пушистое нутро ковра. На лету выхватив свои ножи, Домов покончил с двумя противниками, не успев даже приземлиться. А затем еще с двумя, когда его ноги коснулись пола. Мертвые тела шумно повалились навзничь, задевая товарищей.

— Идиоты! — услышал Антон голос Захарова за спиной, но не обратил на него какого-либо внимания.

Избегая выстрелов, он кинулся к охранникам, с виртуозностью прореживая их ряды практически голыми руками. Все было кончено быстро. Стоя рядом с трупами, измазанный в их крови, стекающей по его коже и одежде, в позе готового ринуться в бой заточенного оружия, Антон выглядел, как сама смерть. Губы его расползлись в пугающей улыбке безумного, а глаза, смотревшие из-под густых черных волос, ужасали мраком, сочившимся из них, как из зеркала темной, проклятой души.

Когда последнее дыхание окружавших его тел было испущено, черные очи метнулись на Захарова. От взгляда, брошенного ими, леденела кровь, и сердце переставало биться. Но Кондрат Алексеевич выглядел совершенно спокойным. Он стоял рядом со своим столом достаточно расслабленно и, очевидно, не слишком сокрушался о потере нескольких сотрудников.

Домов повернулся и сделал шаг к своей цели, но тот быстро поднял скрытую до этого руку, в которой что-то блеснуло, и Антон почувствовал, как резкая боль прорезала правый бок. Чуть отшатнувшись от пущенной в него пули, Тоша, пребывая в том самом состоянии аффекта, который всегда овладевал им, когда вокруг простиралось царство Аида, продолжил движение и получил новую рану в плече, практически в том же месте, где все еще кровоточил след от привета Иванки.

Новая боль вернула Антону разум. Он остановился и посмотрел на Кондрата Алексеевича. Тот по-прежнему был спокоен, вольготно стоя, облокотившись на край столешницы, четко направив дуло на Домова твердой рукою. Тоша перевел взгляд на обездвиженное тело Кири, распластавшееся на ковре, укрытое мягким покрывалом собственных волос. В ее остолбенелом виде, в едва заметной судороге, охватившей все ее маленькое существо, виделось что-то совершенно непотребное, неестественно противное. Как будто издевательство над младенцем, или какое-то преступное извращение. Внутри у парня проснулось недовольство.

— Что с ней? — спросил он.

— Это специальный состав, — ответил Захаров. — Нейтрализует способности на какое-то время. Двух ампул для нее, видимо, многовато. Но ничего, скоро отойдет.

— Заче…

— Не мог же я позволить нашей маленькой девочке все испортить, — перебил собеседник. — Такое представление! Еще одна причина жалеть о вашем выбытии из нашей дружной семьи!

— Мне нужен Дмитрий, или вы мне сами скажете, где скрывается Майкл?

— Я не намерен вам вообще ничего рассказывать, Антон Владимирович, — улыбнулся Захаров.

— Ваши намерения меня не интересуют.

— Аналогично, — мужчина выстрелил.

Однако на сей раз он промахнулся. Увернувшись, Тоша метнул в него свой нож, но тот заметил контратаку, и Домов попал только в предплечье — едва зацепил кожу и порвал костюм.

Следующие секунды были потрачены на быстрый танец мелькавших в воздухе смертельных снарядов, проносившихся меж друг друга на огромной скорости. И все-таки в конце этой пляски Антону удалось повергнуть Кондрата Алексеевича наземь.

Обливаясь кровью, тот лежал на полу, безуспешно сдерживая подступающую лихорадку. Домов медленно подошел к нему, оставляя за собой алый след падавших с него липких капель. В кабинет шумно ворвались четверо сотрудников «Seven», стремившихся помочь шефу, но Тоша, схватив пистолет Захарова, прервал их жизни так быстро, что они исчезли из поля зрения скорее, чем появились.

Антон присел над своей жертвой.

— Вы очень хороши, — сказал тот. — Неожиданно хороши…

— Вы знаете, где находится Майкл? — черные глаза устремились на собеседника.

— Нет. Никогда не знал.

— Хорошо, как мне связаться с Дмитрием?

Кондрат Алексеевич улыбнулся.

— Не вижу причин для радости.

— Вы… вы так хотите его увидеть… — Захаров всхлипнул, не будучи способным сдерживать булькающую в горле кровь. — Так же, как и он сам… Вы так похожи… Не волнуйтесь, Антон Вл…Владимирович… Вам не долго осталось ждать этой встречи…

— Что?

— Я же говорил, что мы знали, что вы появитесь тут…

— Так он? — Антон вскочил, но от боли у него закружилась голова и его зашатало.

— Да… — воодушевленно ответил Кондрат Алексеевич. — Он здесь…

Тоша улыбнулся одними уголками губ.

— Табл…таблетки в верхнем ящике, — сказал Захаров. Он хватал ртом воздух, жить ему оставалось явно недолго.

— Что?

— Аптечка. Это… должен бы-быть честный бой, — пояснил Кондрат Алексеевич. — Жаль… Я так хотел бы его увидеть…

— Да, — сказал Тоша, выстрелив мужчине в голову. — Жаль.

Он подошел к столу и действительно нашел в верхнем ящике аптечку. Быстро промыв раны и заглотив обезболивающее, он схватил Кири, закинув ее на здоровое плечо, подобрал свои ножи, а также одну из винтовок, валявшихся возле трупов, и вышел из кабинета, оставив за собой только смерть и новый изящный алый рисунок на прежде идеально белоснежном ковре.

 

ПРЕСЛЕДУЯ ЕГО…

Идя по коридору, Антон отстреливал встречавшихся ему по пути сотрудников «Seven» с таким безразличным видом, словно отмахивался от назойливых мух. Ему была не интересна их судьба, он не знал жалости и не желал тратить на них много времени. Он искал… Искал глазами того, кого уже давно жаждал увидеть. Упорный, целеустремленный, словно пес, шедший на запах, он следовал за желанием поскорее встретиться с давним своим соперником. И от предвкушения этой встречи внутри у него все горело, а мышцы сами собой напряглись до предела. Безумие потихоньку завладевало его разумом, и в голове стучал лишь метроном нетерпения.

Однако нигде не было и следа Дмитрия. Раздосадованный, Домов хотел вернуться в кабинет Захарова и там поискать какие-нибудь данные, но решил, что прежде отнесет Кири в безопасное место, под защиту Нины. Выйдя на улицу, он не нашел девушку, поэтому отправился к машине, думая, что, возможно, она окажется там. Но это предположение не оправдалось. Зато там была записка, прикрепленная к лобовому стеклу одним из дворников. Красивым почерком с удлиненными палочками, устремленными вниз, было написано: «Вы как дитя, не знающее, что хорошо, а что плохо, и действующее только по соображению собственных эгоистичных желаний. Вы словно чума, упорно следующая по намеченной ею дороге, не принимающая во внимание тех жертв, что стоят у нее на пути. Вы зло, и я должен прекратить вашу нескончаемую игру чужими жизнями. Поэтому я прошу вас встретиться со мною через два дня на заброшенном полигоне (карту прилагаю) в четыре часа дня по московскому времени. P.S. Надеюсь, Вы приведете с собой Кири, но оставите ее за пределами поля боя, так как мне очень бы хотелось покончить с вами. Полагаясь на ваше ответное желание, обещаю, что ваша милая спутница пребудет во здравии до момента нашей встречи. Дмитрий».

Антон встряхнул сложенную карту и без труда нашел на ней отмеченное красным кружком место. Оно находилось не очень далеко от организации ООО «Сэвен плюс», в нескольких часах езды. Зачем же тогда нужно было ждать эти два дня?! Тоша выругался. Непонятные задержки бесили ужасно, так, как обычно бесит перенос мероприятия, которого ты долго ждал, на более позднее время, да еще и без указания более-менее достойных причин. Однако вовсе не это чувство превалировало в мозге Тоши в эти минуты, когда он стоял напротив своей старенькой развалюхи… Было нечто другое. Другое, что совершенно лишало терпения и спокойствия. Снова он ускользнул прямо перед его носом, и снова он забрал у него…

Проклятье!

Домов положил Кири на заднее сиденье, сам плюхнулся в машину и помчался в ту самую гостиницу, из которой лишь недавно выбыл, ибо это было единственное, что он мог сейчас сделать, растерянный и опустошенный. На остальное — обдумывание или планирование — разум просто отказывался работать, да и слабость в продырявленном теле тоже не способствовала лишним напряжениям.

Разумеется, номер никто не занял. Тут вообще кроме них были постояльцы?! Хоть когда-нибудь? Интересно, что подумала любопытная администраторша, когда Домов вломился в холл, окровавленный, изможденный, да еще и с Кири наперевес? Что-то подсказывало, что объяснение типа — «поскользнулся, упал, очнулся — и такая вот хрень…» не прокатило. Ну да пофиг, будет о чем сплетнице с подружками потрепаться…

Антон натянул вымученную улыбку и весьма вежливо поздоровался, остальное, ну репутация там, остаточное впечатление, его не касалось.

— Просто дайте комнату, — обратился он после неловкого оправдания непотребного вида.

— Может, лучше врача?

— Нет, не надо. И она и я в порядке. Девочку просто укачало.

— Но у вас же…

Черные глаза так пристальны и страшны!

— Вот ключ…

— Спасибо.

Приняв душ и подлатав увечья, Антон вернулся в комнату. Кири по-прежнему не отошла и лежала так, как он ее оставил, на маленькой кровати. Маленькая и неестественно сжатая. Карие глаза также остекленело смотрели на окружение, не выдавая ни единой эмоции. Пухлые губы были чуть приоткрыты, фарфоровая кожа бледна. Будто коллекционная кукла, купленная на дорогом аукционе. Красивая, но безжизненная…

Растянувшись на пахнувшей гнилью кровати, Тоша по привычке уставился в потолок. Он чувствовал себя премерзко. Словно несмышленое дитя, он бросался от одного к другому, рассчитывая, что каждая новая встреча окажется последней, но этого не просто не случалось, но и ко всему прочему все только усложнялось, затягивая его все глубже и глубже, как ту самую муху в стакане его сока. И как бы он ни карабкался, как бы ни старался, ни выбивался из сил, также как и в его кошмарах, он всегда оказывался на той грани между целью и стремлением, переступить которую был не способен.

Его тело ломило, от обезболивающих мутило, и голова стала чугунной. Но физическое состояние было куда как лучше морального. Неконтролируемая злость на самого себя разъедала Антона изнутри, а ненависть к Дмитрию росла в геометрической прогрессии. Проклятый пижон пожелал отсрочку! И хоть она была полезна и для Тоши тоже, возможно даже гораздо более полезна именно Тоше, он все равно был недоволен. Оставаясь внешне абсолютно спокойным, а внутри клокоча и неистовствуя, он и сам не заметил, как привычные кошмары завладели им безраздельно…

Антон проснулся оттого, что кто-то тихо позвал его по имени. Не сразу сообразив, что происходит, он еще какое-то время отходил от того, что только что терзало и мучило. Старая простыня была влажна и противна, свалявшиеся волосы холодили затылок. Боль ран вернулась в полной мере, заставив вспомнить о недавних событиях и промахах. Коварное и разрушительное самобичевание тоже вылезло из закромов.

Чертова ж хрень!

Рядом снова послышался голосок Кири. Сделав усилие, Тоша встал и подошел к ней. Малышка все еще лежала на кровати, но, похоже, уже могла двигаться, хотя и была ослаблена. Ее личико было перекошено страхом и немым плачем. Крупные слезы стекали по округлым щекам, рисуя извилистые линии. В комнате слишком темно…

— Я здесь, — тихо сказал Домов.

Кири всхлипнула, ничего не ответив. Терзавший ее страх словно витал в воздухе. Лампа, что так успокаивала прежде, все еще лежала в кабинете Захарова…

— Эй, — Антон сел и приобнял девочку. — Она ведь не нужна тебе? Я же здесь.

Он не услышал ничего, но почувствовал, будто ее тело слегка расслабилось.

Прошло какое-то время, и они уже сидели вместе на большой кровати, освещаемые тусклым светильником на старом потолке. Кири рисовала в новом альбоме, Тоша просто смотрел в никуда.

Отчего-то вдруг Домов встал и взял прихваченную из машины сумку, принадлежавшую Нине. Он и сам не понял, что послужило к этому толчком. Он ни о чем особо не думал и даже вроде бы не вспоминал эту дышавшую жизнью девушку. Но вот уже копался во внутренностях ее арсенала, причем остервенело, воодушевленно.

Ничего особенного. Парочка пистолетов, один автомат, армейский нож, обоймы… какие-то тряпки, четыре бутылочки с подозрительной жидкостью, завернутые в ткань. Ерунда. В одном из боковых кармашков оказалось несколько блокнотов, где размашисто — в стиле этой пухлой дамы — были записаны имена, адреса, какие-то выдержки, что-то добытое или ее женишком, или его папашей. Одним словом — неинтересная муть. В другом Тоша нашел маленький серебряный крестик на изящной тонкой цепочке. Несмотря ни на что, он бы смотрелся на ней премило, с ее исконно русской внешностью и светлым открытым лицом. И вообще, если бы не глаза, в которых иногда блестела коварная сталь, Нина вполне могла бы сойти за этакого ангелочка. Этим, наверное, она его и привлекала. Внешне святая, внутри полна не святых помыслов…

Мысль эта пронзила рассудок Антона, как молния. Мгновение спустя он уже мчался вниз, в холл, совершенно не реагируя на торопливые шаги не успевающей за ним Кири, которая издавала какие-то непонятные звуки, словно пытаясь откашлять попавшую в рот муху.

— Мне нужен интернет, — в приказном тоне обратился Тоша к не привыкшей к подобной суете администраторше.

— Но… но у нас нет такой услуги! — развела руками та, в ступоре оглядывая обнаженный, так как Домов не потрудился что-нибудь на себя натянуть, и израненный торс этого странного посетителя.

— Вы из какого века? — то ли пошутил, то ли выругался тот. — У вас-то хоть он есть? Здесь? — он указал на компьютер.

Дама только кивнула. Ее пугал этот субъект, пугала его мелкая подружка, а еще она никак не могла понять, отчего ей так хочется съесть тот торт, который она купила на день рождение сына, что аж слюни наполнили весь рот.

— Тогда позволите? — спросил Антон скорее утвердительным тоном, выдавливая женщину с ее места.

Та послушно встала и, не способная сдержать ставшее непреодолимым желание отведать сладкого, отправилась на кухню к холодильнику, в котором ожидал вечера большой торт с надписью: «Андрюше уже одиннадцать!»

Кири подошла к устроившемуся за компьютером с электронно-лучевым монитором Антону и, немного взволнованная, молча встала рядом, переминаясь с ноги на ногу, так как ее маленькие пяточки мерзли на холодной плитке.

Домов быстро печатал, хотя он никогда особенно этому не учился. Информация вылетала на него цветными страницами, спутанная с яркой рекламой и лишними ссылками. Не обращая никакого внимания на зазывающих голых женщин, обещаний раскрыть тайны гороскопа, секретов новомодных диет и сплетен про звезд, он планомерно искал что-то в мусорной корзине мирового знания, записывая при этом обрывки истины на вырванный из лежавшего рядом блокнота листок.

Закончив, Тоша встал, довольно улыбнувшись. Кири поглядела на него вопросительно. С кухни вернулась администраторша, доедая лежавший в коробке последний кусок с восклицательным знаком.

— Спасибо, — сказал Домов, на что та даже не отреагировала. Он приподнял бровь, глядя на испачканные кремом и крошками лицо и руки администраторши, а затем обратился к Кири. — Идем!

Девочка кивнула.

Вернувшись в номер, Тоша быстро нашел то, что искал. Пролистав ненужные страницы и сверив полученные данные с теми, что были записаны на листке, он сложил все обратно и принялся одеваться.

— Мы уходим? — спросила Кири.

— Да.

Девочка послушно собрала свои фломастеры, но остановилась, увидев, что за окном темнеет.

— Их нет больше, не бойся, — сказал Антон, продолжая собираться.

— Нет? — удивилась Кири.

— Да, я их всех убил, пока ты спала.

— Их нельзя убить, нет-нет! — возразила та. — Темнота наползает, и они в темноте. Где мрак, там всегда они. Вечно.

Домов обернулся на нее.

— Почему? — спросил он.

— Я не знаю, — просто ответила малышка.

И хоть Кири не могла объяснить, она верила. Верила так сильно, что ничто не могло ее убедить в обратном. Антон не знал, можно ли было это назвать «истинной» верой, то есть неколебимой, единственной, но то, что это было нечто нерушимое, понял. Однако он также считал, что ее доверчивость и наивность способны несколько изменить эти представления о демонах.

— Все потому, что кто-то рождает их опять, — сказал Тоша, нисколько не стыдясь своей лжи. — Но если мы уничтожим его, их больше не будет.

— Правда?

— Конечно. И я знаю кто это.

Карие глаза округлились.

— Поможешь мне?

Девочка кивнула.

— Славно, — Антон обнажил клыки. — А пока пошли купим тебе новую лампу.

Кири захлопала в ладоши. И они немедля покинули эту гостиницу, пахнущую пылью и сладким поздравительным тортом.

 

ЧАСТЬ III

 

СЛЕДУЯ ЗА НИМ…

Ночь была непроглядно-черная даже несмотря на то, что одинокое око цвета желтка глядело на округу пристально и уныло. Звезды словно погрязли в небосклоне, не способные выкарабкаться, их свет погибал задолго до поверхности земли. В вязком, густом воздухе, который словно приглушал тихое урчание старенького мотора, ароматно и сладко пахло землей и травой. Сухой горячий асфальт тоже оставлял свой след в ноздрях, одновременно и приятный и неприятный. Ветерок, задувавший в открытое окно, шевелил и спутывал волосы, иногда вызывая щекоткой мурашки.

Где-то по выжженному цветочному ковру бродили влюбленные, где-то ласковые воды шептались о тайнах с рассыпчатым песком, где-то вьюга морозила экологов и ученых, где-то бухгалтера начисляли НДС, и продавцы нарезали сыр в почти прозрачные ломтики. Здесь же маленький автомобиль, полный смертельных флюидов, мчался по намеченному пути. Водитель, небрежно сжимавший руль одной рукой, глядел на округу скучающим взглядом, в котором все же теплилось нечто схожее даже не с предвкушением, а с вожделением. Однако это чувство было где-то так глубоко, что приметить искру в непроглядности глаз было делом непростым, тем более что весь внешний вид этого человека казался совершенно спокойным или расслабленным, может даже утомленным. Рядом с мужчиной сидела маленькая пассажирка. На ее коленях лежала шкатулка, а в руке горел фонарик в виде бежевого кролика с морковкой, у которого светилось все тело. Девочка следила взглядом за каждым столбом, что они проезжали, как будто считая их, иногда приоткрывая рот, словно желая что-то сказать, но всегда молчала. На заднем сиденье спала, свернувшись в клубочек, кошка, удобно пристроившись на кофте своего хозяина. Дорога была пустынна.

Домов то не думал ни о чем, то отчего-то вспоминал те годы, когда был юным беззаботным пареньком. Почему тогда все было намного проще? Почему тогда всего лишь делать так, как говорили, оказывалось легко? Куда делась его непринужденность? Почему с годами прежнее неведение выросло в не дающие покой вопросы? И почему, даже найдя на них ответы, он все еще мучился ими? Разве не должны были они рассеяться, разве не должны были испариться, также как и прошлое, что он не помнил? Неужели эти желания — знать, понимать, осознавать — это и была та самая мудрость, что обычно, говорят, приходит с возрастом. Или же это была самая обыкновенная банальная глупость, свойственная не созревшим еще молодцам? Он не знал.

Теперь он вообще понимал, что не знал ничего из того, что знать бы следовало. Теперь он понимал, что никогда не найдет того покоя, в котором так нуждался, потому что, чтобы получить его, нужно было обладать определенными душевными качествами, которых в нем, очевидно, не наблюдалось. И то иллюзорное спокойствие, что он создавал собой, взросшее на лени и нежелании ничего делать, на пофигизме и равнодушии к окружающим, определенно не считалось, хотя он так на него уповал. Почему? А этого он тоже не знал. Такая вот ерунда, но что вообще логичного мог родить воспаленный и утомленный мозг?

Объезжая разрытый асфальт, который, судя по информационному щиту, уже должны были заделать минимум неделю назад, Антон прочитал надпись на рекламе, гласившую: «Вы одиноки? Тогда звоните нам!», обещавшую дальше найти идеального партнера за умеренную плату. Она не затронула его ровным счетом никак и не вызвала в нем никаких чувств, однако на ум отчего-то пришел разговор с Таней, случившийся тогда у нее на кухне. Почему? Сегодня он явно не мог ответить ни на один подобный вопрос…

— Я думала, над тем, что вы говорили, — говорила она, глядя на него. — Над тем, что вы одиноки. Но это ведь не наказание, не крест, вы можете изменить это.

— Нет, — ответил Домов. — Только не я. Есть причина моего одиночества. Болезнь просочилась в меня, мои вены несут зараженную кровь. Я неизлечим. Паразит внутри меня. И он гложет мое тело и воспаляет разум. Я сумасшедший, кто осмелится быть рядом?

— Возможно, кто-то и есть… Но вы отвергаете его, не желая открыть свою душу.

Тогда он знал, что был прав. Знал это и сейчас, точнее — еще больше верил в это теперь, когда понял, кем является. Однако… неужели кто-то такой действительно мог бы существовать?! И почему эта возможность вновь растревожила его? Проклятье, но и теперь он не мог найти ответа. Но ночь все еще продолжалась, и возможно, он был где-то дальше, за следующим поворотом, в свете следующих встречных фар…

Человек, сидевший за маленьким столом, покрытым белой кружевной скатертью, такой, какие наши прабабушки старательно вязали, с завидным мастерством орудуя крючком, наклонил голову и глубоко вздохнул, задержав в себе воздух как минимум на минуту. Находящиеся в комнате ждали, глядя на него, и молчали, стоя у стен в такой близости, словно поддерживали их своими телами. Выдохнув, мужчина выпрямился и взял со стола пару листков из тех бумаг, что были разбросаны на нем в хаотичном порядке. Какое-то время он просто читал, медленно откладывая страницу за страницей, но потом просто отбросил все в сторону и с силой выдохнул, словно избавляясь от того самого воздуха, что до этого набрал в себя.

За дверью в это время стояли двое. Один из них дрожал всем телом, сжимая губы добела, будто сдерживая крик отчаяния, который готов был сорваться с его губ. Другой же просто ожидал, оставаясь таким же спокойным как снаружи, так и внутри.

Воздух везде пах приятной древностью и свечами.

Человек за столом оглядел собравшихся и встал. Никто не произнес ни слова. Он подошел к полке, взял оттуда какую-то книгу, суетливо пролистал ее, нашел что-то и быстро пробежался по странице глазами, шепча себе под нос слова, написанные когда-то очень давно. Это его явно успокоило, и взволнованное лицо расслабилось, являя едва заметную, но добродушную улыбку. Мужчина поглядел в маленькое окошко, рассматривая клубящиеся облака на ночном небе. Они охватили пространство над городом так же, как страх неизведанного будущего хватал несчастного каждый раз, когда он думал о том, к чему могла бы привести ошибка, совершенная им уже давно. Однако как и свет луны пробивался сквозь туманные серые сгустки, стремящиеся загородить его насовсем, также надежда и осознание собственного предназначения рассеивала его сомнения, заряжая решимостью и отвагой.

Человек опустил глаза. Как бы то ни было, сколько бы решимости в нем ни накопилось, он чувствовал, что вскоре должно было случиться то, чего он никогда не желал. Он сел обратно за стол.

— Пусть войдут, — сказал его тихий приятный баритон.

Дверь отворилась. Двое ожидавших вошли в темную, освещенную лишь несколькими свечами комнату.

— Зачем ты вернулся сейчас? — спросил мужчина одного из них.

— За советом, — ответил тот, указывая на своего спутника, укутанного в плотный плед, из-под которого виделся лишь суетливый взгляд испуганных, но красивых глаз.

Пасмурное утро, распростертое над городом, в который прибыли Тоша и Кири, встретило их серыми красками. Влажная земля поведала о недавнем дожде, сырость еще не спала с листвы ярких деревьев, оград и скамеек. Повсюду тяжелые и одновременно легкие клубы тумана укутывали дома и скульптуры. Редкие пока еще прохожие и машины лишь слегка нарушали такую таинственную и удивительную тишину. Красивые резные и стройные фасады мелькали за окном в хаотичном порядке, будто бы упрашивая взгляд еще ненадолго на них задержаться. Однако автомобиль упрямо стремился куда-то, не совершая, кроме вынужденных, ни одной остановки.

Сонная ахинея, что рождал разум Домова этой ночью, испарилась, и прежнее состояние душевного спокойствия возобновилось. Как происходило с ним всегда. Ибо он был из тех людей, что не слишком-то мучают себя своими ошибками и не любят заниматься самобичеванием. Новый день всегда приносил ему новый повод, чтобы совершить что-нибудь глупое еще, но редко напоминал о былом. Хотя… в последнее время эти «редкости» случались с ним все чаще. То ли из-за интенсивности его жизни, то ли из-за того, что что-то изменилось в нем. Что-то, что он и сам пока не осознал до конца.

Впрочем, напавшее на паренька спокойствие длилось недолго. С каждым метром, что оставался позади, глаза Антона становились все более выразительными. Чернота их усиливалась, наполняясь все большим непроглядным мраком, и безумный блеск становился ярче и очевиднее. Даже в недвижимом эмоциями лице начало пробиваться то предвкушение, что разгоралось внутри его тела все сильнее и сильнее с приближением к цели. И из-за этого чувства все его естество словно оживало. Запахи вокруг становились более резкими, цвета — яркими, сердце стучало быстрее, синтезируя алую пульсирующую кровь, а уголки губ сами по себе вздрагивали вверх, слегка обнаруживая будто бы ощетинившуюся улыбку.

Он был словно ожившей черно-белой картинкой, которую вдруг разукрасили новыми карандашами, или выцветшим гобеленом, недавно вернувшимся с реставрационных работ. Только предвкушение битвы, пускай даже гибельной для него, делало его существование красочным, наполняло дыханием легкие, двигало кровь по венам и артериям, заставляло ток бегать по нервным окончаниям. Как бы удивительно и даже, возможно, неправдоподобно это бы ни звучало, но только Смерть поддерживала в нем Жизнь. И его это нисколько не смущало.

Поэтому только ради того, чтобы просто продолжать существовать, он был готов, несмотря на лень, несмотря на боль, несмотря ни на что продолжать бежать, продолжать делать, продолжать следовать за ним…

 

ТЬМА, ОТРАЖЕННАЯ В СВЕТЕ ТЫСЯЧИ ЛАМП…

Кири слушала неполную тишину этой ночи, вбирая в свою память все, что встречала по дороге. За всю свою прежнюю жизнь она мало что нового узнала. Однообразие было ее существованием. Каждый день, как предыдущий, каждый час, словно тот, что только прошел. Лишь иногда новые лица нарушали эту надоевшую рутину, но они появлялись в ее жизни так ненадолго, и столь мимолетно было их воздействие на ее обыденность, что она забывала их прежде, чем уже кто-то другой выходил на сцену ее унылого театра.

Теперь же все менялось с такой быстротой! Столь многое являлось и исчезало! И малышке так хотелось запомнить все это, вобрать в себя и оставить там, где-то в глубине разума, чтобы после вспоминать. И она старалась, работала, опасаясь, что недолгая расслабленность может испортить эти планы, что один миг невнимательности перекроет все эти часы напряженных трудов. Поэтому, борясь со сном, она продолжала глядеть…

Ей нравились блестящие во мраке щиты и дорожные знаки, пролетавшие мимо них, обозначавшие значки, о которых она не ведала. Нравился необычайно фиолетовый цвет небосклона, будто с картинки. Нравились домики деревень, встречавшиеся по дороге, особенно выполненные в старом стиле — ну прямо ожившие сказки! Еще ей нравилось, когда при повороте или перестроении тикающий звук поворотника нарушал их молчание, и когда свет фар редких попутчиков, догонявших машину, отражался от зеркала на Тошино лицо, освещая его лучше, чем ее фонарик в виде зайчика.

Девочке было хорошо в маленьком пространстве, пропахнувшем насквозь Антоновым бытием. Здесь, в темноте, ей было комфортнее, чем там, в комнате, полной холодного безжизненного света, которую она оставила…

— Доброе утро, Кири, — сказал как обычно строгий голос.

— Доброе утро, — ответила она, слезая со своей идеально белой кроватки.

— Сегодня Василий Иванович хочет на тебя посмотреть, так что одевайся поскорее.

Девочка съежилась, замерев на месте.

— Что ты встала? — недовольство в голосе вошедшего слышалось слишком явно.

— Но…

— Хватит об одном и том же. Одевайся.

Малышка опустила голову и закусила губу. Она послушно надела на себя кофту и тапочки, взяла с постели маленькую шкатулку, сунула ее подмышку и направилась вслед за ожидавшим ее мужчиной.

Вскоре дверь в комнате отворилась, и ее хозяйка вновь вступила в свое царство света. На сей раз ее сопровождавшим был другой человек, совсем еще молодой ученый, имени которого она не знала. Он довел ее до назначенного места и поспешил скрыться.

— Эй, — остановила его Кири у самых дверей.

Повернувшись к нему лицом, она стояла посреди яркого помещения, заставлявшего жмуриться, такая маленькая и хорошенькая, черным пятном волос оттеняя блеск окружения. Сегодня снова этот главный дядька заставлял ее пробовать какие-то невкусные таблетки, делал уколы, которых она боялась, и расспрашивал о демонах. Эти встречи были не так уж часты, но каждая оставляла в ее сердце след ужаса. Сейчас малышке меньше всего хотелось оставаться одной.

— Не уходи… Поиграй со мной! — она кивнула на шахматную доску, расположенную в углу.

— Хо…хорошо, — неуверенно согласился юноша.

Было видно, что он боялся ее так же, как боялся совершить что-нибудь не то, разозлить руководство. Все же работа в институте была хорошим шансом сделать отличную карьеру… Однако это дитя являлось одним из серьезных доводов, чтобы раз и навсегда прекратить посещать его. Пока что первое перевешивало, но…

Кири села на пол, рядом с доской положив свою шкатулку, с которой никогда не могла расстаться. Молодой человек неуверенно присоединился.

— Какими ты хочешь играть? — спросила девочка, улыбнувшись.

— Мне все равно.

— Ну какими? — малышка взяла в руки черную ладью.

— Б…белыми? — спросил ее собеседник, выбор для него был столь же сложен, как и само решение остаться. Все, что она хочет, лишь бы поскорее закончилось!

— Ладно! — поверила та, протягивая ему фигуры в специальном лотке.

Парень глядел на них, но не решался протянуть руку. Ему было страшно случайно коснуться этой девочки, задеть ее детскую кожу, почувствовать ее тепло или ее холод. Ему казалось, будто одно лишь это касание заберет его жизнь, высосет из него все соки.

Кири не понимала, отчего он не берет фигуры, и даже смутилась, но, подумав, что он просто стеснительный или же не знает, что надо делать, все же высыпала их на доску и принялась расставлять свои собственные, как бы показывая.

Игра началась. Ее соперник все же явно знал, как играть.

На одном из ходов произошло то, чего он так боялся, — его ладонь едва коснулась маленьких мальчиков Кири, когда та спешила «съесть» чужую пешку. В ужасе отдернув руку, молодой ученый застыл, будто считал, что лишнее движение приведет к тому самому печальному итогу, о котором он думал пару минут назад. Малышка поглядела на него с недоумением.

— Не бойся, — сказала она, улыбнувшись. — Нельзя трогать только мой серп.

— Что? — воскликнул парень, вообще не понимая о чем она.

— Ничего не случится, если ты коснешься меня, — она протянула тоненькую руку.

Лицо парня исказилось. Будто она предлагала ему что-то противное.

— Я не стану трогать тебя! — вскрикнул он, вскочив.

— Почему? — малышка выглядела печальной. И удивленной.

— Никто не захочет касаться тебя! Ты же монстр! Отвратительный монстр!

— Монстр… — прошептали губы Кири.

Это слово ошарашило ее. Словно ударило током. Разве монстрами называют не страшных чудовищ, что грозят щупальцами, покрытыми слизью, или острыми длинными когтями? Разве монстры это не те, кто совершает кошмарные поступки себе на потеху? Разве маленькие одинокие девочки, которые просто боятся темноты, похожи на монстров? Соленая капля потекла по ее нежной щеке с веснушками.

Парень торопливо отошел от Кири на несколько шагов, едва не запнувшись одной ногой о другую.

— Никогда, — прошипел он. — Никогда больше не приближайся ко мне! Я не хочу тебя видеть. Монстр! Монстр!

Малышка посмотрела на стену напротив, на которой сейчас горела красная лампочка. Это было редкостью. Обычно там всегда светила зеленая. И девочка знала, что означала эта перемена. Она опустила взгляд красивых глаз.

— Никто не захочет тебя коснуться! — слышала она искаженный злобой голос своего нового друга, как она считала всего несколько секунд назад.

Чудовища ужасны…

— Никогда никто не захочет!

Они это те, кто созданы лишь из греховных помыслов…

— Ты же монстр!

И рождены лишь для проклятых дел…

— Мон…

Он не успел договорить, так как его тело глухо шлепнулось о пол, оставляя после себя только оглушающую тишину. Раскинутые ноги и руки неестественно сложились. Светлые волосы упали на молодое привлекательное лицо.

Кири подошла к нему и оглядела безжизненное тело. «Монстр!» — прошептали ее губы, и рука сжала маленькую темную прядь. Слеза разлетелась на светлой плитке. Девочка отправилась к себе на кровать, оставив все так, как было.

Лампочка на стене переменилась на зеленый. Глаза за стеклом блеснули довольным огоньком. Не было лучше способа избавиться от назойливых и любопытных, чем смерть, которую невозможно понять. Такое иногда случается… просто останавливается сердце и все… разве это возможно предугадать?!

Кири едва заметно дотронулась пальцем до руки Антона, лежавшей на колене. Тот поглядел на нее, улыбнулся и сжал ее ладонь в своей большой теплой лапе. «Никто никогда не захочет касаться тебя! Монстр!»

— Ты чего? — спросил Домов, отпуская малышку.

— Ничего.

— Да? Ну хорошо, — Тоша щелкнул Кири по ее маленькому носику. — Уже поздно. Спи.

Та замотала головой.

— Я не хочу спать!

— Упрямица…

«Никто никогда не захочет касаться тебя!» Кири пощупала свой нос и предприняла неудачную попытку спрятать появившуюся вдруг улыбку.

 

ЦЕПЬ, ЧТО Я СЛОЖИЛ В ГОЛОВЕ

Улица, на которой они остановились, располагалась близко к реке, и запах воды наполнял тут все вокруг. Она являлась одним из тихих закутков шумного и многолюдного центра. Когда-то на ней находились заводы или фабрики, но теперь в основном это были заброшенные старые здания. Здания красивые, ибо сделаны еще в давние времена, когда они принадлежали зажиточным купеческим семьям, но основательно поврежденные, так как в советские времена никто о поддержании архитектуры не заботился, да и теперь до них тоже никому не было дела. А мрачный влажный климат с удивительным упорством обесцвечивал краски и обламывал штукатурку, превращая и классицизм, и барокко, и ампир в единообразную серую массу.

Однако улица еще не до конца потеряла свою былую привлекательность, и хоть была несколько обезображена, все-таки радовала своими завитками, мозаиками и витражными, кое-где, увы, отсутствующими, окнами. Утопая в шуршавших на ветру кленах, рассаженных по всему периметру, затемненная и тихая, она словно звала прогуляться, оставив суету и гомон позади. Оазис прежнего спокойствия среди хаоса современности.

Антон вышел из автомобиля и размял затекшее тело. После длительной поездки ощутить ногами землю было чрезвычайно приятно. Кири все еще спала, она долго держалась, но сон все-таки сморил ее к трем часам ночи. Домов не хотел ее будить, пусть побудет здесь. Он ненадолго… или… может быть, и навсегда…

Тоша смело прошел под аркой, следуя указаниям скаченной из интернета карты. Он оказался во внутреннем дворике, таком крошечном, что, казалось, места для еще одного человека будет уже недостаточно. Прямо перед ним возник тот самый дом, к которому он так торопился. Это была маленькая церквушка, просто зажатая между окружавшими ее зданиями. Ее вид был таким жалким и заброшенным, что ясно говорил о том, что она вряд ли действует, подтверждая слова человека, написавшего статью, находившуюся сейчас в Тошиной руке.

«Надеюсь, что я все-таки прав!» — подумал Домов, вспоминая свои многочисленные косяки. Он вздохнул, пожал плечами и схватился за ручку тяжелой деревянной двери. Та послушно отворилась, причем без единого скрипа. Антон, предвкушая, вошел под своды, которые — он не знал — уже давно ждали его.

Внутри было прохладно, сумрачно и пахло свечами, горевшими у икон, и ладаном. Из единственного, но большого окна, расположенного на правой стенке от входа, вливался отчего-то теплый, но тусклый, словно бы рассеянный ситом, свет серого утра. В абсолютной тишине, такой, словно внутреннее пространство было полностью изолировано от внешнего мира, шаги Домова были слышны так, будто он громко топал ногами.

С первых же минут, когда Антон зашел сюда, он почувствовал нечто, к чему и сознательно и неосознанно стремился всю свою жизнь. Нечто, чего он все равно никак не мог добиться, никак не мог ощутить. Как бы ни желал. Как бы ни искал. И вот — удивительно! — сейчас это чувство расплывалось в нем столь же естественно, столь же привычно, словно было там всегда. Умиротворение. Абсолютное умиротворение. Теперь Тоша понял, отчего он выбрал это место. И был с ним абсолютно согласен.

Однако не странно ли было это? То, что дом Божий оказался самым подходящим домом для сынов Смерти?! Ирония. Но в любом случае, Антон никогда не относился к сильно верующим людям, и его подобная мысль только позабавила.

И все же с чувством некоего неосознанного, будто бы рефлекторного почитания он подошел к иконе, что была самой ближней к алтарю. «Блаженный Фома, тень изгоняющий», — прочитал Домов. Да, в честь него эта церковь и была построена. Так написано в статье… Но почему именно здесь…

Закончить мысль он не успел, так как услышал чей-то голос, заставивший его обернуться.

— Не ожидал я! — сказал человек в капюшоне, стоявший прямо посередине церкви, и как, черт побери, он не заметил его приближение?! — Увидеть тебя так скоро!

Тоща промолчал.

— Я и вообще не думал, что когда-либо снова тебя увижу!

— Снова?!

— А я так старался, чтобы этого никогда не произошло!

Человек поднял голову, и Домов увидел молодое лицо, обрамленное светлыми локонами, спускавшимися на плечи. Красивые, практически женские черты, выразительные голубые глаза, нежный оттенок фарфоровой кожи и полуулыбка, излучавшая необыкновенную доброту. Если бы Антон верил в ангелов, то он мог бы поклясться, что один из них сейчас стоял перед ним.

— Как ты нашел это место?

— Снова?! — повторил Тоша упрямо.

— Хм, — улыбнулся его собеседник. — Обо всем по порядку. Мне казалось, ты не знаешь, где я нахожусь.

— Я и не знал.

— Так как же?

— Просто цепь моих рассуждений, сложенная по обрывкам информации, — пожал плечами Антон.

— Я все же хочу ее услышать. Вдруг мы где-то серьезно промахнулись.

— Ну изволь. Я вспомнил, что на атласе, который я нашел у Соколовых, было написано: «Святое место не всегда полно святых помыслов. Где нет тени, не всегда царствует свет». У них же валялась брошюрка под названием «Святые места Санкт-Петербурга». Я тогда не понял, что все это значит. Думал, что это просто записи и чья-то религиозная книжечка. Но потом Александров сказал, что ты в святом месте, рядом с тем, кто истребляет тень, и в голове как-то само сложилось. Поздновато, правда, я соображаю хреново, ну да ладно.

— Так братья знали, где я?

— Не думаю, по крайней мере, они об этом и словом не обмолвились. Но верно догадывались, где примерно ты обитаешь. Или просто искали… Может, и фразы эти были лишь простым пафосом, однако именно они мне помогли. Я решил, что ты не можешь быть где-то очень далеко от «Future star company», все же и Дмитрий и Иванка с тобой регулярно видятся, а оставлять без своего контроля подопечных не могут. Плюс наш ищейка дал мне два дня. Сначала я не догадался для чего, а потом понял — он помчался к тебе за советом, верно? Значит, это то время, что требовалось ему для того, чтобы сгонять к господину и вернуться. Крут сузился. Потом, памятуя о твоем «божественном» помешательстве, нашел в Интернете того, кто истребляет тень, им оказался блаженный Фома, и отыскал святое место — церковь, названную в честь него. Она оказалась в Санкт-Петербурге и уже давно закрытой, то есть никто не помешает твоим делишкам, что, подумал я, как раз подходит по всем статьям. Вот так.

— Все действительно оказывается как-то очень просто, — снова улыбнулся мужчина такой улыбкой, словно она говорила не «как же так получилось?!», а «ну слава богу, что все так очевидно».

— Ни хрена не просто, — возразил Домов. — Я до сих пор не понял, как до этого дошел.

— Ты просто очень умный, я всегда это знал.

Антон въедался глазами в того, с кем говорил, и дивился. Молодой собеседник делал это так непринужденно. Тембр и тон его голоса были такими теплыми, словно он обращался к Тоше, как к горячо любимому брату или лучшему другу. Не проскальзывало ни единой недовольной нотки, и даже лицо светилось истинным благодушием…

И неужели с ним происходило как раз то, о чем говорил Александр Александрович? Пока Тоша не мог этого утверждать, но было абсолютно точно ясно, что тот, кто стоял перед ним, был ему весьма симпатичен. Или, может, уже даже больше, чем просто симпатичен…

— Что значит «всегда»?

— Милый мой мальчик…

После этих слов мужчина отчего-то замолчал. Он слегка наклонился, словно что-то обдумывая. Антон не торопил, в это время он смотрел на него. Эти «всегда, снова»… Разве они встречались?! Нет, он бы обязательно запомнил. Подобную внешность вообще трудно позабыть! Но все-таки, даже и без этих слов и намеков, ему почему-то тоже казалось, будто он уже где-то видел его…

— Твое лицо…

Вдруг холодный пот пробил тело Домова, и словно тысяча игл вонзилась в наэлектризованную кожу.

— Твою же мать! — не удержался он, припомнив.

Ясные голубые глаза устремились на Тошу.

— Почему я вижу твое лицо в своих снах?! — спросил тот, пытаясь унять отчего-то возникшую дрожь.

— Видишь во снах? — удивился мужчина. — Ты все-таки такой удивительный…

 

ПИСЬМА, НЕСУЩИЕ ЗАБЫТЬЕ…

Они глядели друг на друга. Тоша с любопытством и слегка приглушенной злобой, его собеседник с благодушием и сердечностью. Как и говорил Александров, совершенно непохожие. Мрак и свет. И между этими полюсами летали тысячи заряженных частиц, готовых взорваться в любую минуту, словно двое мужчин были грозовыми фронтами, встретившимися сегодня в вышине над городом.

— Майкл, — нарушил тишину Антон.

— Прежде ты звал меня иначе.

— Мне плевать, — бросил Домов. — Если тебе неприятно, назови — как, и я буду обращаться так, как тебе нравится.

— Неважно. Ибо прошлое все равно ничего не изменит.

— Скорее всего, — согласился Тоша. — Но мне бы хотелось о нем услышать. Вдруг я где-то серьезно промахнулся.

— Язвил ты всегда, — вздохнул мужчина.

— Вырвалось, — улыбнулся его гость, оправдываясь.

— Ты хочешь знать, что нас связывало? Но это так больно, и сводит все мои многолетние усилия на нет…

— И все же.

— Я нашел тебя совсем крохой. Ты был таким жадным! Уничтожил полгорода, когда появился на свет. С детства ты был очень здоровым, крепким малышом, не в пример обычным детям семи судей, а в твоих глазах… Боже! Какие у тебя глаза! Словно глядишь в колодец, полный студеной воды. В них можно увидеть все, а можно ничего…

Майкл на минуту замолчал, будто воспоминания были слишком дороги ему и он не желал с ними делиться. Но потом он все-таки продолжил.

— Я любил тебя! Любил твое бесстрашие, твою решимость. Не было ни единого человека, который мог бы сломить твою волю, не единого испытания, которое испугало бы тебя. Я думал, ты всегда будешь рядом. Моей правой рукой, моим сыном, что милее и дороже родного…

— И что же произошло?

— Ты изменился. Прежде ты был послушен и праведен. Но потом… эти кошмары, эти мысли. Зачем ты делал это со мною? Со мною, кто так любил тебя?! — лицо Майкла отразило истинную боль. — Зачем ты насылал тьму на меня? Отчего заставил сделать это?!

— Сделать что?

— Ты больше не мог быть рядом. Это было опасно. Я чувствовал, что иначе случится что-то ужасное…

— Так что ты сделал? — настойчиво повторил Антон.

— Ты был зло. Зло требовалось уничтожить. Но я слишком сильно любил тебя. Я не мог допустить и мысли о том, чтобы совершить нечто подобное. И ты был силен. Ты был полезен. Поэтому я сделал так, чтобы ты позабыл меня. Чтобы стерлись все воспоминания об этих чудесных и кошмарных годах. Я отправил тебя подальше, чтобы ты никогда не смог вернуться. Но я знал, что ты удивителен. Что ты способен пересилить практически любое воздействие. Если не сразу, то с годами. Так же, как ты уже сделал однажды… Поэтому я высылал тебе письма, в которых содержалась частичка моей силы.

— Письма?! То есть они были от тебя?

— Да, они поддерживали в тебе то забвение, что должно было оставаться до конца, но… видимо, такой крошечной дозы было недостаточно. И ты все равно сломал мой барьер, и память начала возвращаться!

— Да нет, дело не столько во мне… Ты забыл? Я бросил все и сбежал. Прятался по углам страны, и ты не мог найти меня. А раз не мог, не было и писем.

— Да. Точно.

— Тогда-то кошмары и усилились. Они были и прежде, но теперь!.. — Антон улыбнулся. — Однако я так ничего конкретного и не вспомнил. Лишь твое лицо. Я видел его практически каждую ночь.

— Возможно, через какое-то время… даже нет, скорее всего через какое-то время. Никому мой запрет не разрушить, кроме тебя. И раз начало было положено, я уверен, это ты бы вспомнил.

— И что именно я бы вспомнил?

— Как мы жили с тобой. Как я учил тебя, как объяснял законы Божьи. Как ты слушал меня и как мучил…

— Мучил? — Тоша приподнял бровь. Какое пафосное заявление!

— Вся та иллюзорная правда и действительная ложь… внутренняя борьба, которой нет конца… страх себя самого, что находит в любом закоулке и тянет, тянет вниз, ломая и круша… и нет этому конца. Будто кто-то перематывает заново, заставляя опять проживать то же самое. Что могло быть кошмарнее?

— Я… — Антон нахмурился. — Я заставлял смотреть в глаза своим же демонам? Это было твоим мучением?

— Зачем, зачем ты творил такое?! — причитал Майкл.

— Но я не контролирую это. Просто не умею!

— Я так любил тебя… — будто не слушая продолжал тот. — А ты…

— Я?! — воскликнул Домов, заставив собеседника остановиться и прислушаться. — Все эти годы… Сон приходил, а с ним и кошмары. И твое лицо, — почти прошептал Антон. — Каждый раз… Словно звал меня. Словно обещал спасти…

Майкл слушал откровения Домова, и на его красивые голубые глаза навернулись слезы.

— И я верил… Я так стремился к тебе. Но не достигал. И ты глядел, смотрел, как я терзаюсь… Глядел так надменно!

— Ты стремился ко мне?

— Всегда.

— И вот ты пришел! — будто бы обрадовался Майкл. Он улыбнулся и распахнул руки, словно приглашая Тошу в свои объятия.

— Но теперь мне не нужно твое спасение.

Собеседник вздрогнул. Или Домову только так показалось?

— Зачем ты это говоришь? Ты здесь, чтобы снова мучить меня?

— Нет, я здесь за другим.

— Ты жаждешь убийства! В тебе просыпается монстр? Оглянись! — Майкл изящно взмахнул ладонями. — Ты пришел в дом Божий!

Антон прищурился.

— Это черное чувство. Зачем ты лелеешь его в себе? Прими благодать, вернись на истинный путь! И я прощу тебя.

— Истинный путь?! Ты считаешь, что идешь истинным путем?

— О да, мой путь освящен Богом!

— Твой путь устлан трупами и залит кровью. И кости трещат под твоими ступнями! И души стонут, тебя провожая. Это не истинный путь, а проклятый.

— Нельзя принести покой в этот мир, не жертвуя. Ибо жертва — это доказательство веры, — воскликнул Майкл.

— Так говорит всякий, кто боится. Ибо трусость прятаться за свое якобы бессилие.

— О нет! О нет! Таков закон.

Антон не ответил, а лишь покачал головой.

— Моя дорога свята! И святы мои дела! Я Божий раб и ОН дает мне свои указания!

— Указания убивать?

Майкл почему-то отошел на несколько шагов и запричитал, пошатываясь на каждой строчке, словно безумный. В тишине его слова, произносимые с таким чувством, звучали, как гром небесный. А его вид был страшен.

— Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч…

— Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его.

— Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня…

— И кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня.

— Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня, сбережет ее.

— Кто принимает вас, принимает Меня; а кто принимает Меня, принимает Пославшего Меня.

— Кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка; и кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника.

— И кто напоит одного из малых сил только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей.

Тишина наступила так вдруг после этой пламенной речи, что казалось — осталось что-то еще. Важное, но недосказанное. И было некомфортно оттого, что это «что-то» не было произнесено. Однако оба молчали.

— Ты безумец, — наконец сказал Антон после паузы.

— Безумец? — взглянул на него Майкл. — Безумен тот, кто не видит и не понимает! Как ты, слепец, смеешь называть меня безумцем?

— Ты и правда считаешь, что, собирая по миру себе подобных и заставляя их выполнять свои приказания, ты исполняешь волю Бога?! Лишь безумный может так полагать.

— Я просто несу свой крест. Я знаю, что грешен. И страдаю за свои грехи.

— Правда? — фыркнул Тоша.

— Ты и не знаешь, сколько боли в моем сердце и сколько еще я должен буду перенести… Но кто, если не я?

— Да уж, кто, если не ты!

Антон понял, что говорить что-либо бесполезно. Он разглядел сущность своего собеседника и знал, что любое слово его теперь будет превращено в то орудие, что тот возьмет в свои руки против него. Поэтому продолжать дальше было просто бессмысленно, а значит…

Кири открыла глаза, и те блестели, наполненные слезами счастья. Неужели ей что-то приснилось сегодня? Впервые в жизни она не провалилась в пустое забытье! Нет, пустота больше не владела ее разумом! Она видела сон. Настоящий. Цветной, пусть и несколько серый, но все же… Она видела реку, ее переливы и гребешки, и вечный бег. Может, ту самую, что они проехали недавно, может, другую, может быть, даже несуществующую. Но она видела! Как удивительно!

Девочка повернулась. Ей так хотелось рассказать об этом! Но Антона не было рядом. Вообще никого не было, кроме кошки, лишь машина и ее вещи. Кошка спала, как обычно положив голову на хвост.

— Я видела сон! — воскликнула Кири, не обуздав это жуткое желание поделиться.

Кошка открыла один глаз, посмотрела на девочку отсутствующим взглядом и снова закрыла его.

— А ты видишь сны? — поинтересовалась малышка, животное на сей раз вообще никак не отреагировало. — Может быть, тоже реку?

Немного подождав ответа, она отвернулась, так его и не получив. Но радость ее была так велика, что кошкина неучтивость тут же забылась. Кири глубоко вздохнула, как бы успокаивая себя, словно боялась спугнуть удачу и так навсегда и остаться с одним-единственным сном за всю жизнь.

Ее красивые карие глаза смотрели на вид, открывавшийся из окна автомобиля. Облака на темном пасмурном небе замерли в единообразной массе, и иногда там, в вышине, пролетали крикливые чайки — стремительные белые пятна. Ветер трепал деревья, срывая с них темные листья, гоняя их по улице, закручивая, собирая в кучу и снова разбрасывая прочь друг от друга. На углу сидела собака и чесала ухо, положив свесившееся брюхо на асфальт. Возле нее ходил, тряся головой, голубь. На дороге «плясала» обертка из-под шоколадки. Все такое незначительное и… такое значимое. Целый мир глупой чепухи, который она лишь недавно узнала. Благодаря ему…

А теперь она еще и видела сны! Нет, девочка решительно не могла это забыть. Ведь ей хотелось об этом кричать! Она видит сны! Видит сны! Совсем как в тех сказках, что ей читали. Совсем как когда она играла в то, что она обычный человек, только на сей раз по-настоящему…

Вдруг Кири вспомнила — близнецы говорили ей, — что это демоны не дают ей видеть их, и когда те отступят, она обязательно узнает, что это такое. Значит, Антон был прав! Надо только победить того, кто их рождает. И, наверное, он уже сражается с ним, раз демоны притаились.

Кири захлопала в ладоши, вновь разбудив тем самым кошку. Та недовольно поглядела на спутницу своего хозяина. Скоро все закончится! Демоны больше никогда ее не потревожат! Но…

Но… Что, если Антон не справится? От этой мысли девочка вздрогнула. Тот, кто рождает демонов, должно быть, силен! А если ее другу не победить? А если он и вовсе погибнет? От этой мысли сердечко малышки словно подскочило и больно ударилось о ребра. Нет, нет! Это ужасно! Он погибнет, и никто уже не сможет защитить Кири. И демоны настигнут ее, и ее душа будет поглощена их жаждой! Их неутолимый, вечный голод, их единственная отрада, их блаженство… они придут за ней, они будут искать. И как в доказательство своих страхов, малышке показалось, что она уже слышала приближение существ, чей облик, чье несуществующее существование были для нее смертельны.

Кири съежилась на кресле в маленький комочек, объятая ужасом и парализованная собственными же кошмарами. Ее руки тряслись, кровь в голове бешено пульсировала, и дыхание срывалось так, будто она не только что проснулась, а пробежала марафон. Ей хотелось что-нибудь сделать, как-то остановить Антона, но ее тело не двигалось, будто вновь в нее запустили те ампулы, разработанные для «Seven». Сжимая свою новую лампу и шкатулку, она ничего не могла с этим поделать и все глубже и глубже погружалась в пучину невообразимого отчаяния.

 

ПРОКЛЯТЫЙ АНГЕЛ, КОТОРОГО Я ЛЮБИЛ…

День продолжался. Там, за пределами этого небольшого помещения, жизнь текла как обычно, и люди шастали туда-сюда, отдаваясь своей засасывающей повседневности, не зная ни о детях семи судей, ни о том, что происходило между этими необыкновенными чадами. И неведение это несло им спокойствие.

Антон стоял посреди церкви, слыша в этой гробовой тишине свое дыхание. Его руки были опущены, и фигура сгорбилась, словно под гнетом каких-то страданий. А искорки в черных глазах потухли, оставив там совершенную пустоту.

Огонь свечей все так же полыхал, то уменьшаясь, то возрастая, повинуясь невидимым дуновениям шедшего откуда-то ветерка. Из большого окна сочился серый свет, освещая с одной стороны и затемняя с другой силуэты двух мужчин, стоявших друг напротив друга. Приятный запах ладана и дыма просачивался во все закутки. С икон смотрели глубокие, мудрые взгляды.

Домов отчетливо помнил последнюю свою мысль, пронесшуюся, казалось, совсем недавно, но уже не мог понять ее. Он хотел убить его? Того, кто сейчас стоял перед ним. Неужели он действительно хотел убить его?!

Привлекательное благодушное лицо глядело с такой добротой и нежностью…

Зачем? Зачем он достал тот нож, что сейчас сжимал в руке?

Голубые глаза светились искренностью и заботой…

Разве было хоть что-то в этом ангельском облике, в этой теплой улыбке, в ямочках на щеках, за что можно было бы хотя бы просто на него разозлиться?! Уж не говоря о большем. Нет, Домов видел, знал, чувствовал — человек перед ним безгрешен. Он как аксиома — всегда прав, всегда истина. И если что-то в его словах и поступках Тоше прежде не нравилось, то, вероятно, он просто ошибался. Но почему же тогда что-то внутри упорно не хотело всему этому верить?

Майкл сделал пару шагов к Антону. Его лицо улыбалось, он был доволен, оттого и настроение улучшилось. Оглядев издалека своего давнего друга, которого он и правда любил и боялся, он совершенно расслабился, увидев отрешенность и недоуменность в его взгляде. Мужчина подошел к нему и обнял, отчего Домов вздрогнул, пребывая в невообразимом смятении.

— Теперь ты чувствуешь… — спросил он, — мою душу?

— Да… — прошептал Тоша.

— И что ты о ней думаешь?

— Она святая…

Майкл улыбнулся и отстранился.

— Вы видите? — торжествующе спросил он кого-то в пустоту. — Ваши страхи не оправданны. Я обещал, и вот наш гость уже не тот, что был раньше.

Из прилегавшего к главному помещения вышли люди. Их было двенадцать. Они почтительно поклонились и встали позади Майкла небольшим полукругом.

— Слово истины творит чудеса, — сказал тот, указывая на присмиренного Тошу.

Люди закивали.

— И ложная вера забывается в храме Божьем!

Люди закивали вновь.

— Но, учитель, — обратился к Майклу один из его свиты. — Что, если он снова собьется с пути? Ведь это было уже не раз. Иное дерево болеет с корня, и ветви его хоть и зелены, все равно полны гнили.

Тот вздохнул.

— Увы, я и сам не знаю, как обезопасить и его самого, и всех нас от сатаны, что властвует в сердце этого мужчины, — сказал он. — И хоть пока моя над ним власть крепка, когда-нибудь ее силы будет недостаточно. Ибо он не желает следовать по истинному пути и полон мыслями и пороками неверными… И как бы ни было мне больно говорить это, но я согласен с тем, что мы уже не можем излечить его и направить. Он демон, что несет только разрушение и зло…

— Вы правы.

— Не жертвуя, нельзя создать лучшего мира.

— О, вы правы.

— Анатолий, дай мне свой кинжал.

— Может, лучше вам не приближаться к нему? Позвольте, я сделаю это сам!

— Нет-нет… Это мой крест. И мне нести его, — Майкл взвесил в руке холодный металл. — Да и сейчас мне абсолютно точно нечего опасаться… Разве только тех страданий, что скуют мое сердце. И греха, который приму я. О, Всевышний, дай мне стойкости!

Майкл элегантно, даже несколько театрально взмахнул рукой. Один из окружавших его людей отделился от всей группы и отошел в угол. Там стоял магнитофон, и он нажал на «play» — хоть какая-то альтернатива в отсутствии хора. Сначала послышались посторонние шумы, но потом заиграла музыка. «Поминаю день страшный» Архангельского раздался в этих сводах как предзнаменование или наказание. Тысяча звуков сливалась в единый надрывный поток, пронизывая каждую клеточку тела, пробираясь до самых сокровенных недр души.

Антон видел, как Майкл приближался к нему. Видел в его руке блеск оружия. Он слышал весь разговор и прекрасно понимал его смысл. Единственное, чего он не понимал, это то — как такое могло быть?! Неужели тот, в чьих жилах текла святая кровь, тот, из чьих уст лился сей божественный голос, хотел его убить? Неужели ради этого он делал эти шаги? Нет, это невозможно. Ведь тот на подобное просто не способен…

Но нет, он читал в глазах эту жажду. Ту самую, что так часто охватывала и его самого. Он чувствовал своим натренированным телом опасность, исходившую от этого человека. И знал, что его рука не дрогнет.

Однако… даже зная все это, даже понимая, что Майкл не отступит, Домов все равно не мог ничего поделать. То очарование, что исходило от мужчины, флер его обаяния, миловидность образа — все это застилало ему глаза и дурманило рассудок столь же умело, как опиум или кокаин. И он не видел демона, такого же, как он сам, а видел ангела, того, что глядел на него из тьмы. И он любил его. Открыто, просто, отчаянно. И он боготворил его. Всецело, истинно. Так безудержно и сильно, что был готов принять смерть из его рук, даже радовался этой возможности, особенно если это пойдет ему на пользу.

Майкл приблизился, и Тоша почувствовал новую волну непреодолимого восхищения и умиления.

— Сегодня все закончится, — сказал тот, улыбнувшись. — И твоя сила уже никогда не сможет свести меня с ума. Прощай… — он обнял Антона вновь.

— Ты помолишься за меня? — спросил Тоша.

Теперь он почему-то понял эту странную потребность той женщины, что была последней его заказной жертвой. Почему-то сам захотел этого. Даже нет — невообразимо нуждался.

— Я помолюсь за тебя, — ответил приятный голос Майкла около его уха.

Антон закрыл глаза, счастливый единственно только от этого обещания. Палач неумолимый занес свой кинжал, и в эту минуту не рука Господа управляла им…

В сводах резонировала великая музыка, сотрясая их, усиливаясь, удваиваясь, становясь всеобъемлющей. Мощные звуки вторили сами себе, отражаясь от стен, и пророчили… пророчили гибель.

Взмах… Антон почувствовал, как тело потяжелело, и с тянущимися секундами груз становился только больше. Ноги сами согнулись в коленях, и дыхание участилось. Но отчего боль не пронзила рассудок, почему кровь все так же спокойно бежала по его венам? Он открыл глаза и еле успел подхватить тело Майкла, уже валившееся на пол.

На него смотрел остекленелый взгляд по-прежнему красивых, но теперь уже пустых, а посему ужасающих глаз.

Словно и сам пронзенный, Домов ощутил ужасную боль в груди. Будто мир его рушился, будто самое великое из зол случилось с ним. Вскрикнув, он отстранился от Майкла и выпустил его из рук, ощущая, как сердце сжимается в груди и разрывается там на миллион кровоточащих частей. Ему хотелось умереть, покинуть этот свет, где нет места единственно достойному из живущих, и ладонь его, повинуясь решимости, сжала орудие, которым владела.

Ничем не удерживаемое, тело мужчины шлепнулось о каменный пол, и в ту же секунду Тоша был свободен от своих иллюзий. Все возвратилось. И ненависть, и злость, и недовольство. И даже его лень и равнодушие. Опять изъяны Майкла были налицо, и вся его концепция не стоила в Тошиных глазах и гроша. Вернув способность рассуждать, он тут же метнул взгляд прочь от трупа, ища субъект, что умертвил того, единственно с кем сам он справиться был не в силах. Долго искать не пришлось. Недалеко от входа стояла тоненькая фигурка, судорожно сжимавшая в руках серп и лампу.

Люди Майкла, наконец сообразившие, что произошло, внезапно потерявшее свое прекрасное будущее, к которому стремились, бросились к Домову, всем сердцем желая отомстить за учителя, подгоняемые страхом непонимания и неопределенности. Охваченные сильным чувством, позабыли они и об опасности, и о том, за что именно сражались. Это не были просто прихожане, ибо у каждого из них нашлось в рукаве оружие, которым они, поверьте, прекрасно владели.

Завязалась драка. Прозвучала пара ни к чему ни приведших выстрелов, пронеслись в воздухе, мелькая, лезвия. Желание присутствия смерти вновь овладело Антоном, и он звал ее, звал всем своим существом. Запах убийства щекотал ему ноздри. Какофония звуков, состоящая из божественной музыки, криков и клацанья металла, разнеслась по церкви, сопровождая действие так удачно.

Время шло как всегда, тикали часы, и стрелки стремились завершить свой круг. На фоне красивого большого окна мелькали быстро движущиеся фигуры, каждую из которых переполняла жажда убийства. Ужасающий театр теней, чьи актеры сегодня играли в последний раз…

Проигрываемая музыка взорвалась кульминацией, оставив после себя оглушающую и удивительную тишину. А на залитой кровью сцене остался лишь один человек. Его высокая фигура, освещаемая мрачным светом пасмурного дня, высилась над могильником своих соперников, одинокая и пугающая.

Антон сделал шаг, расталкивая ногами лежавших у его ног последователей Майкла. Он собирался к выходу, но не затем, чтобы уйти. Домов не видел Кири и дивился — отчего девочка, которая, без сомнения, должна была уничтожить всех, кто мог ему навредить, бездействовала. Неужели попала в какой-нибудь темный закуток и от страха пошевелиться не может? Сам не понимая почему, Тоша почувствовал, что это объяснение его бы успокоило.

И вот он увидел ее, свою спасительницу, на ее лицо и правда падала тень, но совсем не это помешало ей что-нибудь предпринять. Обездвиженная девочка лежала на полу, спрятанная от того места, где он тогда стоял, колонной, и в плече ее торчал узкий красивый нож, который метнул в нее кто-то из его врагов еще в самом начале битвы. Яркая кровь растекалась по кофте, опускаясь на пол, топя в себе черные густые волосы, и продолжала свой путь дальше, следуя по желобкам — стыкам старой плитки, стремясь куда-то прочь от своей хозяйки, лишая ее сил и медленно, но верно убивая.

Тоша опустился рядом с Кири на колени, чуть приподняв ее маленькое, невесомое тело. Малышка едва заметно вздрагивала и глядела на него своими красивыми глазами, очерченными длинными ресницами. Антон отчего-то тоже не мог оторвать взора от нее. Ее теплая кровь стекала по его пальцам и капала на джинсы.

— Демонов больше не будет? — спросила Кири тихо.

— Нет, — еще тише ответил тот.

— Хорошо, — девочка словно бы расслабилась и закрыла глаза.

В горле Антона засвербило, и он неосознанно сглотнул. Взявшись за рукоять, Домов аккуратно вытащил из ее тела кинжал и прижал рану рукой. Она даже не пикнула.

— Кири, — обратился он к ней шепотом.

Та не отреагировала. Ее бледное лицо было умиротворено и спокойно. Прямые блестящие волосы мягкими прядями укрывали его часть, контрастируя чернотой. Пухлые бесцветные губы были чуть приоткрыты, а веснушки каким-то образом словно исчезли, выцвели без следа. Ни одной капельки жизни не осталось в ее милом и невинном облике.

— Кири, — повторил Антон. — Утром, по дороге, пока ты спала, я купил пирожки. С вишней и капустой… Твои любимые… Кири!

Ее имя эхом вторили арки и стены. Они тоже звали малышку. Приглушенно, но требовательно, будто сами хотели услышать ее.

— Кири, — голос Домова отчего-то сорвался, и он, ощущая какую-то пустоту в груди, согнулся над ее телом, обессиленный и опустошенный. Не так, как тогда, когда понял, что Майкла больше нет, а как-то по-новому, по-настоящему. — Ты слышишь, Кири?

Но ответом ему была тишина.

От режущей боли в глазах Тоша зажмурился, да так сильно, что та лишь усилилась.

— Что мне теперь с ними делать? — спросил он. — Я ведь… не люблю ни с вишней, ни с капустой…

 

НАКОНЕЦ — Я И ОН…

Тук-тук… тук-тук… стучало сердце, отдаваясь в ушах эхом жизни гулко и тяжело, но только не ее…

Осторожно, стараясь не коснуться его кожей, Антон убрал кинжалом серп Кири обратно в шкатулку (причин не верить девочке у него не было), подобрал лампу, а затем положил все это ей на живот. Затем он встал, взяв малышку на руки. Ее омертвелое тело так безжизненно повисло на его руках! Тонкие ручки и ноги в полюбившихся кроссовках болтались, с длинных прямых волос капала вязкая кровь, ударяясь о плитку, разлетаясь в разные стороны, оставляя темные кляксы. И так это было неправильно, что от одного вида этой картины у стороннего наблюдателя разорвалось бы сердце.

Он сделал шаг, собираясь покинуть церковь, но вдруг ощутил, как волосы на его теле поднялись, будто бы наэлектризованные. Знакомое чувство не несло за собой ничего хорошего. Не долго думая, Домов положил Кири на скамейку, стоявшую неподалеку. И как раз вовремя — в эту же секунду входная дверь хлопнула, затворившись. Мгновение, и из-за поворота показался стройный строгий силуэт.

Ухмылка сама наползла на лицо Домова и черные глаза довольно блеснули. А вот выражение вошедшего, наоборот, изменилось на встревоженное, что было вполне объяснимо, ведь перед своим взором он увидел кучу трупов, в том числе и того, кому верой и правдой служил уже долгие годы. Посетитель, видимо, хотел было кинуться к телу Майкла, но замер и уставился на Тошу холодным сосредоточенным взглядом.

— Долго я тебя искал, — сказал тот.

— И как же удалось?

— Не ты один на это способен.

Парень еще раз оглядел окровавленное место битвы и вновь остановился на Домове, чей вид сам собой представлял откровенный вызов.

— Не думал, что выйдет, — признался он честно. — А то не стал бы ждать или хотя бы из поля зрения тебя не выпустил.

— Сюрприз. Ты счастлив? — пошутил Антон.

— Безмерно.

Дмитрий глубоко вздохнул.

— Ты идиот, Домов, — сказал он сожалеющим тоном. — Совершеннейший.

— Можно поинтересоваться, на каком основании сделано это утверждение?

— На основании наблюдения.

— А, ясно, — кивнул Антон, словно эта версия для него звучала вполне правдоподобно и приемлемо. — Ты поэтому меня ненавидишь?

— А ты по какой причине?

— Не знаю, ненавижу и все.

— Значит, ничего не поделаешь.

— Значит, ничего, — согласился Тоша.

Одновременно кинувшись друг к другу, их тела сплелись в смертельном быстром танце. Взмах, удар, уклонение, блеск металла, привкус крови. Боль, как отголосок близости. Движение, жажда, безумие, радость… Все переплелось, смешалось, чувства, опасения, желания… Большой котел бурлящего бульона сражения с запахом ярости, приправленный пряной местью. Они не замечали ничего вокруг и позабыли обо всем, охваченные тем, что с ними происходило, жившие только одним этим боем, несшим как муки, так и наслаждение.

В какой-то момент от обоюдного импульса их откинуло в разные стороны.

— Ты полный придурок, Домов! — тяжело дыша, выкрикнул Дмитрий. — Ты и не представляешь, что наделал!

— Что же? Убил твоего мессию?

Они снова схлестнулись, но вскоре вновь оказались порознь, причем на довольно приличном расстоянии.

— Майкл, возможно, и не был святым, но он делал верное дело…

— Верное? Строил светлый мир по своему убеждению?

— Ты не понимаешь!

— Я действительно не понимаю. Его кровавая империя убийц — верное дело?

Тоша уклонился от летящего в него ножа.

— Ты служил безумцу!

— Но, — на сей раз Дмитрию пришлось уворачиваться, — это ты сделал его таким!

— Кто бы ни сделал. Это не оправдание для всего остального!

— Слепец!

В быстром прыжке ищейка пронесся мимо Тоши, задев кинжалом его кожу на руке. Антон не остался в долгу и пырнул своего врага под ребра. Тот постарался увернуться, но заточенное лезвие все же достаточно глубоко вошло в упругую молодую плоть. Он отскочил, но через мгновение кинулся на соперника вновь. Домов не зевал и успел поставить блок, но следующей атакой Дмитрий отхватил у того чуть ли не пол левого уха. После чего они оба отстранились, будто, следуя правилам честного боя, давали друг другу отдышаться.

Белая рубашка Дмитрия окрасилась в красный. Он держал левой рукой свою рану, сжав ткань в кулак. Его волосы растрепались. Не осталось и следа строгого педантичного образа. По Тошиной шее потоком стекали кровавые струйки, заливаясь за воротник, рисуя на майке странный узор боли. Длинные черные пряди, смоченные липкой влагой, кое-где свалялись и пристали к коже.

— Ты веришь в то, что он посланник божий? — просил Антон.

— Нет.

— Что он свят?

— Нет.

Домов удивленно приподнял бровь.

— Когда-то верил, — объяснил Дмитрий. — Так же, как и ты. И так же, как и ты, сумел очиститься от его влияния.

— Как?

— Не знаю. Просто со временем. Может, это у всех проходит.

— А как же Иванка?

— Она верила. Но это другое, она и сама желала этого.

Дмитрий выпрямился, превозмогая боль открытой раны в своем животе, демонстрируя превосходную осанку и изящность гибкого тела.

— Знаешь, — сказал он, немного прокряхтев. — После встречи с ним это чувство, его безгрешности, оно накатывает вновь, но потом опять отступает, ведь он давно уже не применял на мне свою силу специально, считая, что этого не нужно.

— А ты делал вид, что по-прежнему под его чарами…

— Да.

— На фига?

— Тебе не понять!

Дмитрий снова кинулся на Антона. Тот парировал его атаку.

— Ну так объясни!

Следующую минуту мужчины потратили на банальный мордобой. И вновь отпрыгнув друг от друга, чтобы отдышаться, заговорили.

— Слушай… Ты считаешь его злодеем, но это не так… — речь Дмитрия была прерывиста — и усталость и раны уже говорили о себе. — Поверь мне! С самого начала он просто хотел порядка! Он был воспитан в религии, и верил в Бога. Он считал, что его наделили силой, дабы обращать в веру заблудших. Но потом он узнал и темную сторону в себе. Сторону, что есть в каждом из нас. Он ушел в монастырь и потратил долгие годы на то, чтобы изгнать демона, что появлялся в нем иногда, и когда решил, что у него получилось, вернулся в мир. А потом он встретил себе подобных. Братьев, тех самых, что ты видел.

— Пи, Эн, Би?

— Да. Они рассказали ему о том, кем мы на самом деле являемся. После этого Майкл понял, в чем же действительно его предназначение.

— И в чем же?

— Сохранить жизнь!

— Что? Что за чушь?!

— Это не чушь. Я работал на него столько лет! Не смей называть мое дело чушью! — сорвался Дмитрий.

— Если твое дело чушь, я буду называть его так, вне зависимости, сколько лет ты на это потратил!

Они снова схлестнулись. Казалось, что им обоим уже было все равно, за что драться, лишь бы драться, лишь бы продолжать. Безумие. Безумие вело их. Ослепляло. Дурманило. Порабощало.

Домов сплюнул кровавое месиво, воистину давно он не испытывал подобного. Не зря все это время он искал его.

Дмитрий в это время постарался успокоиться. Он понял, что возникающие все чаще вспышки гнева, которые он никак не мог хотя бы ослабить, не что иное, как Тошино воздействие. А подобное вряд ли могло пойти ему на пользу, человеку, что всегда отличался трезвостью ума и способностью без труда отделять лишние эмоции от дела.

— Ты считаешь себя правым и сильным, мальчишка, — сказал Дмитрий, воспользовавшись очередным перерывом. — Но ты глуп, и покончить с тобой я бы давно уже мог.

Он достал из-за пазухи свой кинжал, которым грозился еще в ту самую их встречу в институте.

— Но мне хотелось немного насладиться, — он улыбнулся. Причем довольно мило. — Теперь хватит. И пусть я не удовлетворен, но ты на меня сильно действуешь. Сложно контролировать эмоции, когда ты рядом.

— Не думал, что ты ко мне так сильно привязался! Прости, но к мальчикам я равнодушен.

— Болван!

Дмитрий кинулся на Антона, понимая, что эта атака будет последней. Для него или себя — не зная, и вряд ли об этом волнуясь. В любом случае исход, где оба оставались живы, не существовал ни в какой реальности. В этой тоже.

Увернувшись от одного удара, Тоша получил кинжалом чуть выше тазовой косточки со второго. Совершенно не к месту вспомнился день, когда Машка вернулась из больницы после того, как ей вырезали аппендикс. «Да это вообще не страшно!» — говорила она, гордо указывая на свеженький шрам всем собравшимся во дворе. Антон глядел на ребят с балкона — его фирменный собственноручно разработанный безопасный стиль общения. «Если под наркозом», — уточнил Толик.

— Да, без него не очень, — фыркнул Домов, отталкивая Дмитрия в сторону.

Тот, развернувшись, постарался нанести еще одну рану, но Антон, изловчившись, увернулся и сам воткнул свой нож тому над ключицей.

Дмитрий остановился, удивленный. Он покачнулся, кашлянул, вызвав в шее бульканье, и, выронив кинжал, сам упал на колени, стукнувшись ими о холодную плитку. Тоша тоже осел недалеко от него, рана в животе заставляла его сгибаться, как под грузом.

— Ну вот и все, Домов, — сказал Дмитрий, улыбнувшись. — Ты рад?

— Пока не знаю.

— А я рад. Рад, что после стольких лет снова с тобой поговорил. Пускай и так. Без тебя было скучно, хоть ты и бесил меня, друг.

— Я… не понимаю.

— А ты всегда догонял с трудом, — усмехнулся Дмитрий.

— Это да… — согласился тот.

Они с минуту помолчали, вбирая в себя и проживая всю боль, которой наградили друг друга.

— Ки…Кири… — Дмитрий закашлялся.

— Она мертва.

— Черт! Жива она, идиот! — воскликнул Дмитрий, от сильных эмоций его покачнуло, и он согнулся на одну сторону.

— ЧТО?

— Я ее чувствую, а значит, жива. Но слаба, очень, — Дмитрий достал из кармана штанов какую-то ампулу, но та выпала у него из рук и откатилась. — Черт… Давай, быстрее…

— Что?

— Хватит чтокать. Вколи ей.

Антон послушно потянулся за лекарством. У парня не было и капли сомнения в искренности своего соперника. Он не знал, почему — но просто верил, и все. Не задумываясь. От боли у него закружилась голова, и он, потеряв равновесие и облокотившись на правую руку, не совладал с импульсом и шмякнулся о плитку подбородком, его засаднило, но в общем ощущении порабощающей боли это вряд ли прошло хоть как-либо замеченным. Антон тут же поднялся опять. Ампула слегка размывалась в глазах, но легла на ладонь, холодная и обтекаемая, практически невесомая после металла клинка. Собравшись с силами, Домов встал, низ живота тут же передал в головной мозг пламенный привет, заставивший Тошу зажмуриться. Пересилив жгучее желание этого момента — лечь обратно и умереть, он, ковыляя, добрался до девочки. Воткнув шприц ей в руку — туда, куда попал, не до примерки сейчас, честное слово, — он нащупал тоненькое запястье своими ледяными пальцами, померив пульс, и действительно почувствовал еле заметный, но все же отклик.

— Твою же ж мать, — выдохнул он, почувствовав облегчение, и рухнул рядом с ней на пол. — Живая…

Тоша устало откинул голову на скамейку, как будто иначе она уже просто не держалась, и поглядел на Дмитрия. Тот, похоже, тоже был рад. И, не показалось ли Антону, серые глаза увлажнились.

— Зачем, — спросил Домов, — помогаешь?

— Потому что люблю ее, болван. И тебя люблю… Вы же моя семья…

Антон посмотрел на него совершенно ошарашенно. Это были совсем не те слова, которые он ожидал услышать.

— Слушай… Мне недолго уже осталось. Поэтому, слушай… я скажу. Ты болван, конечно, но понять должен.

— Постараюсь, — скривился Тоша.

Дмитрий улыбнулся окровавленной и безумной, но какой-то поистине теплой улыбкой.

 

МАЛЬЧИК С ЦЕЛЫМ МИРОМ В ГЛАЗАХ

За окном стоял прекрасный день пробуждающейся весны. Солнце встало рано и осветило все вокруг в розовый и пламенный оттенок. В воздухе чувствовалось приближение будущего тепла, наполовину стаявшие сугробы продолжали терять часть себя с каждым часом. В приходе было тихо. Обычно шумные, а теперь опустевшие холлы и коридоры были светлы и тщательно убраны, впрочем, как и всегда. Большие высокие резные окна оставляли на светлых стенах красивую полутень. Недавно политые растения дышали свежестью и жизнью.

В небольшую комнату, набитую толстыми фолиантами в темных кожаных обложках, вбежал паренек лет четырнадцати, неся в руках талый комок снега. Он подбежал к стоявшему у шкафа мужчине, что как раз наводил порядок в этой весьма приличной по размерам библиотеке, и протянул свое сокровище, демонстрируя белоснежные льдинки, соединенные воедино.

— Молодец, — отозвался мужчина не глядя. — Отгадал. Можешь идти.

Лицо мальчика озарилось счастьем. Он запрыгал, довольный, что сумел разгадать загадку и тем, что на сегодня свободен. Тут его взор остановился на еще одном подростке, сидевшем в углу, который, насупившись, смотрел и на него и на учителя, не отрывая пристального взгляда.

— Ты не отгадал? — спросил пацан, кинув снежок в своего друга, но с расчетом, чтобы не попасть в него самого, а только рядом.

— Я и не собирался, — буркнул тот, отряхивая попавшие на него льдинки. — Какая глупая игра…

— Ты так говоришь, потому что не смог! — возразил паренек, улыбаясь.

— Ерунда, — огрызнулся собеседник.

— Ха-ха-ха! — засмеялся мальчик, начав кружиться. — Не смог! Не смог! Не смог!

Его друг из угла демонстративно отвернулся. Мужчина осуждающе поглядел на обоих, погрозил им пальцем и вышел.

Паренек подошел к обиженному товарищу.

— Если хочешь, я помогу, — сказал он, улыбаясь. — Что он тебе загадал?

— Ничего! — отмахнулся тот.

— Да ладно тебе, расскажи.

— Он разозлится.

— Он не узнает.

— Он всегда знает.

— Ну и пусть! — мальчик сел рядом с другим. — Давай, говори…

Тот опустил взгляд и вздохнул.

— Ты когда-нибудь замечал? — спросил он тихо. — Иногда, во время молитвы, свет ярко освещает лицо скульптуры в той комнате, так ярко, что невольно захочется зажмуриться. Это происходит лишь когда ты забываешься в своих мечтах, и в его глазах отражается закатное солнце. В этот момент время как будто останавливается. И тепло разливается по всему телу. А когда ты очнешься, свет пропадает. Возможно, он исчезает вовсе или падает просто так… на дерево, или на стену, а возможно, он находит новое лицо и ярким пятном отражается на нем. Но только нет моментов прекрасней, чем когда лицо его, освещенное неземным светом, излучает всю благодать мира.

— Чего? — его друг состроил гримасу. — Это загадка такая? Ничего себе. У меня простая была!

— Загадка? Нет. Просто на ум пришло…

— Ну ты совсем!.. — хихикнул мальчик и вскочил на ноги. — Айда играть!

— Нет, я тут посижу.

Его товарищ приподнял бровь.

— И что будешь делать?

— Вспоминать.

— Вспоминать что?

— Слушай, я расскажу тебе, — улыбнулся паренек. — Я шел по парку в прошлый вторник. Вокруг взрастали тысячи мелких частей мира. Они говорили, пели, смотрели на меня. Будто спрашивали: «Ты снова здесь?» Я не отвечал, только улыбался. Лишь шагал все быстрее и быстрее. А затем обратился к ним, как бы невпопад: «Вы ведь знаете, за что я люблю вас? Ваши зеленые листья, ваши стволы и плоды?». «Да, да. Мы знаем!» — прошелестели они мне в ответ. Но они не обиделись на меня за это. Они ведь тоже любят его. Я прихожу туда лишь, когда хочу услышать его. Они же, в свою очередь, раскрываются лишь перед ним. Все это для одного него и никого более.

— Я тебя не понимаю! — сказал мальчик, разгадавший загадку о снеге. — Ты пойдешь играть или нет?

— Нет. Я сказал же.

В комнату вливался солнечный свет, золотя старинную мебель из темного дерева, нагревая воздух, заставляя пылинки плавать в нем, как морковку в супе.

С улицы едва слышно доносились детский смех и восторженные крики. Шумные развлечения были разрешены только снаружи, и так как на сегодняшний день приходился выходной, все детишки высыпали поскорее на открытый воздух. Меж проплешин снега и на сугробах, оставляя вдавленные грязные следы, бегали ноги. В весеннем воздухе мелькали мячи и ленты. Причесывались длинные волосы кукол. Блестели радостные глаза. Развевались шарфы и распахнутые куртки. В обычные дни у ребят было не так много времени, чтобы отдохнуть от бесконечной зубрежки псалмов, и они, разумеется, не желали терять время блаженной свободы, оставаясь в своих привычных застенках.

— Странный ты, — мальчик покачал головой. — Но почему-то всем все равно нравишься. Не как Эндрю или Томас, или эта дура Мари…

— Правда?

Милое лицо улыбнулось.

— Ага. И мне тоже, хотя я часто вообще не понимаю, о чем ты! — он пожал плечами.

Его товарищ стеснительно опустил глаза, но было заметно, что эта похвала была ему более чем приятна. И белокожие щеки предательски зарделись.

— Пойдем поиграем? — не отставал паренек. У него аж все чесалось от желания поскорее выбраться наружу к остальным, но и бросать товарища отчего-то тоже не хотелось. — Все будут рады!

— Нет, я не пойду, сказал же, — возразил тот.

— Жаль… — паренек все же собирался уйти, но замер на мгновение. — Слушай, а о ком ты все время говоришь, Майкл? Кто этот, ради которого ты приходишь в парк?

— Неужели ты не догадался? — удивился тот.

Его друг покачал головой.

— Бог, разумеется, — ответил Майкл и улыбнулся.

 

ОТКРОВЕНИЕ

Дмитрий откашлялся. Эти приступы становились чаще, заставляя его отхаркивать скопившуюся в горле кровь.

— Майкл знал, что наше существование зло. Он знал, что жажда крови в нас может принести много горя. Ведь тебе знакомо это — вкус сладкой гнилой победы, последнее дыхание жертвы, что может быть прекрасней? — он улыбнулся. — Такое нельзя назвать правильным, верно? Майкл решил, что сможет обуздать нас, для этого он все это и затеял. С помощью близнецов он нашел всех детей. И взял их под свой контроль. Он учил их, учил Библии, тому, что правильно, а что нет, однако вскоре понял, что это бесполезно. Ведь ген убийства у нас в крови, и его не уничтожишь, лишь успокоишь на время. Тогда Майкл и придумал организацию. Он решил, что даст детям возможность убивать, но будет направлять это на благо общества. Найдя спонсора, Александрова и его жену, он без проблем убедил их в правильности своих действий. Поначалу все так и было. Сбежавшие преступники, продажные политики — вот чем кормил Майкл своих подопечных, очищая общество от мерзавцев. Но… когда берешь в свои руки дело Бога, способен ли ты остановиться?

Дмитрий замолчал на минуту. Говорить ему было все тяжелее.

— Постепенно цели становились уже не такими «незнакомыми». Сначала один, кто мешал, потом другой… А потом еще и ты… Майкл нашел тебя, и все совершенно изменилось. Он так сильно к тебе привязался. Знаешь, я даже ревновал! Он любил тебя больше всех остальных… как сына, словно родного… Но чем дольше ты был рядом, тем сильнее Майкл погружался в пучину своего безумия. Ты доставал из его недр то самое сильное желание, которое и привело его на этот путь. Изначально светлое, окрашенное красками сумасшествия, оно стало темнее ночи. Ты взрастил в нем его стремление быть «избранным», подпитывая его мечту лучше всякого удобрения. Порой он даже не понимал, что смертен, что рожден на земле… Однако все же с ним случались просветления. И в одно из них он отослал тебя как можно дальше, ведь он боялся тебя, боялся того, что ты с ним сотворил. Именно из-за этого страха он и держал тебя на привязи, старательно высылал письма, пропитанные его сущностью, — все только оттого, что на свободе ты был слишком опасен. Майкл надеялся, что теперь, когда ты был далеко, он может исцелиться. Но твой яд пропитал его слишком сильно. Червь, заползший ему под корку, продолжал разъедать воспаленный мозг уже и без внешнего раздражителя. Пусть медленнее и не так явно, но все же упорно и планомерно.

— Так это я сотворил из него избранника Божьего?

— Нет. Ты сотворил безумца.

— Но ты все равно следовал за ним. Даже понимая это. И ты убивал ради него.

— Это так. Но…

— Ты и ее уничтожил ему на потеху, — Антон пошевелил сведенной ногой. — Ту, что была так невинна…

— Татьяну? — Дмитрий улыбнулся. — Никак не можешь забыть о ней?

— Не знаю почему, — признался Домов.

— Потому что она приняла. Первая, и, возможно, единственная.

Тоша поглядел на него. Лицо ищейки просветлело при воспоминании о девушке, Антон не мог ошибиться!

— Она жива…

— Что?

— Я ее не тронул, — Дмитрий сглотнул. — Не смог. Она…

— Где она?!

— Спрятана. Далеко…

Домов не понимал, отчего дыхание участилось и сердце колотится, как бешеное.

— Жива… — повторил он тихо.

— Да. И знает обо всем. Я рассказал.

— И ждет тебя…

— М? — Дмитрий поднял на Тошу затуманенный взгляд.

— Она ждет тебя, дурак. Только тебя! Так что не смей умирать! — крикнул Домов.

Дмитрий снова улыбнулся.

— Я хочу, чтобы ты все знал… Так что не перебивай! — сказал он укоризненно. — Я и правда следовал за Майклом, но ты пойми, кем бы он ни стал, он делал верное дело!

— Ка-ко-е?

— Приручал нас. Я знаю цену жизни. Хоть мне и знакома жажда смерти, все же разумом я понимаю истинные ценности и способен усмирить в себе демона. Есть люди, которых я люблю, которые дороги мне, были те, кого я потерял. Это больно, Домов. Невыносимо больно…

Он выдохнул.

— Мне и представить было страшно, как выглядел бы мир, в котором такие, как мы свободны. И вольны убивать себе во сласть. Каждого… любого… чьего-то сына, чью-то дочь… Без разбора, повинуясь лишь сиюминутному желанию.

— То есть лучше, когда мы делаем это с «нужными» людьми? Что за бред?

— Знаю, звучит не слишком оправдывающе, но это порядок. Пусть неправильный, но порядок.

— Отвратительный порядок. Циничный, прогнивший. По мне хаос лучше. Естественней.

— Да… ты таким всегда был. Вот отчего я никогда не мог тебя понять. Хотя… я, наверное, просто слишком труслив, чтобы жить, как ты. И не бояться будущего. Поэтому я был готов идти за кем-то, кто укажет дорогу, даже если она и ведет в никуда… ты же всегда выбирал ту, что хотел сам, тоже даже если она ведет в никуда… в этом все дело…

— Да. Моя реальность это то, что я выбираю сам. Какая бы ужасающая она ни была.

Дмитрий опустил голову. Она тяжелела с каждой секундой. Словно кто-то сверху лил на нее свинец.

— Ну а Григорьев? Если Майкл поставил себе задачу уберечь мир от нас, на кой ему было выгодно создание еще таких же?

— Что? Ты болван, Домов, я говорил же…

Дмитрий совершенно осел. Похоже, ему было очень тяжело держать свое тело.

— Все не так, что за глупости?! Никто никогда не создавал нам подобных… Не пытался даже. Во-первых, это нереально, а во-вторых — зачем?

— Это я и хотел узнать.

— В институте изучали наши силы, воздействие на окружающих. Они искали антидот, что-то, что могли бы противопоставить способностям детей. А еще пытались излечить нас. Что, впрочем, тоже не получалось…

— То есть Григорьев не собирался нас клонировать, не наделял людей необычными способностями? Он, наоборот, пытался сделать обычными нас?

— Да.

— Но Соколовы и близнецы…

— Они рассказали тебе эту чушь, да?

— Да.

— Все это бред. Близнецы просто хотели вырваться на свободу. Хотели избавиться от власти Майкла. Ведь тот упрятал их подальше, зная, что они не на его стороне.

— Я совершенно запутался…

— Это потому, что ты болван.

— Вероятно.

Они помолчали. Домов просто переваривал. Дмитрий постепенно отключался, хоть и старался держаться как можно дольше.

— Значит, они все выдумали.

— Да.

— Ну что ж, у них все равно ничего не вышло.

— Что?

— Ты ведь убил их?

— С чего ты это решил? — это были последние слова, которые Дмитрий произнес в вертикальном состоянии, так как после них его тело сползло на пол, словно представляло собой не что-то со скелетом, а единую желеобразную массу.

Антон прополз к нему, оставляя за собой прочерченные алые линии — разметку смерти, по которой она шагала за своими детьми.

— Ты не убил их? — спросил он, когда склонился над бледным лицом своего врага.

— Нет.

— Но когда я вернулся… — мысль, пронесшаяся в его сознании, заставила Антона выругаться. — Проклятье! Они хотели сбежать и… я действовал так, как они спланировали. Они знали, что так будет, ведь уже видели это… и Кири… да… ох!

— Но видения не всегда сбываются.

— Да, если не сделать все так, чтобы сбылись.

— Да? Твоя подружка тоже говорила что-то подобное…

— Подружка? Нина?

— Да…

— Что говорила?

— Что сделала все, чтобы будущее, о котором она мечтала, наступило. И для этого следовала за тобой, ибо ты нес его на своих руках.

— Что? — Домов замер. Нет, не может быть. А иначе… — Это ее слова?

— Цитата.

Мысли и воспоминания пронеслись в голове Домова с такой быстротой, что он даже не понял, как пришел к тому выводу, что заставил его резко встать.

— Где она?

— Там, в комнате.

— Жива?

— Да. Я же обещал.

Антон нахмурился.

— Эй… — Дмитрий поглядел на него. — И что будет теперь?

Антон пожал плечами.

— Хаос, — сказал он после.

— Значит… все было напрасно?

— Я не знаю.

Дмитрий снова откашлял кровь. Красная кайма губ неестественно контрастировала с бледной кожей и светлыми волосами.

— Возможно, ты прав… Возможно, не может быть порядка в таких вещах, как убийство.

— Я не знаю, — снова пожал плечами Антон.

— Ты уничтожил всех и не знаешь ради чего? — усмехнулся Дмитрий.

— Нет, тут я как раз в курсе.

— Для чего же? Чего ты так сильно хотел, Домов, что шел напролом, сминая под собой толпу мешающих тебе жизней?

— Покоя.

— И ради него стоило?

— Да. Только ради него и стоило…

Антон поглядел куда-то в сторону, туда, откуда на него смотрела лишь тень. И, кто знает, может в ней он действительно видел что-то еще кроме мрака.

— Домов, — обратился к нему Дмитрий, пытаясь сконцентрировать расплывчатый темный образ пред собою. — Сказать, где она?

— Что? — Тоша снова обратился к поверженному перед собой мужчине.

— Где Татьяна?

Антон на секунду задумался.

— Нет, не надо, — сказал он потом. — Она не меня ждет. Тебя.

Дмитрий натянул измученную улыбку.

— Тогда вряд ли дождется…

— Да… Прости.

— Мне не за что тебя прощать… Ты на одной стороне, я на другой, и ни ты, ни я не были намерены их менять. Ничего личного. Просто жизненные перипетии.

— Да… — Антон сделал шаг в сторону, но остановился. — Мы были друзьями? Раньше. Скажи мне.

— Я любил тебя, как брата…

Тоша кивнул, действительно чувствуя эту странную правду, что сквозила в словах умирающего у его ног мужчины…

 

ДЛЯ ЧЕГО ПОБЕЖДАТЬ

…Свет просачивался в маленькую комнату рассеянным блестящим лучом, останавливаясь на ковре и слегка задевая стенной шкаф. В воздухе пахло старыми печатными изданиями и стоявшими в углу обтесанными недавно досками.

— Он опять не в себе! Бормочет что-то и выглядит как безумец! Мне страшно…

Хорошенький опрятный мальчик со светлыми волосами сел рядом с другим, темненьким, что развалился на скамейке, лениво просматривая какую-то книгу.

— Ничего необычного. В последнее время он такой все чаще… — сказал его товарищ равнодушно.

— Только после того, как с тобой поговорит!

— М?

— Что ты опять ему сказал?

— Ничего. Он спрашивал мое задание. Я ответил. Только и всего, — парень захлопнул книгу и сел ровнее.

— И что?

— И что? — передразнил темненький.

— Заставил переделывать?

— Нет…

— Но ты же ничего не делал! — воскликнул его друг возмущенно. — Как ты ответил?! Почему тебе все сходит с рук? Всегда!

— Потому, что я умный, — хмыкнул тот.

— Да уж, конечно! — светленький вскочил. — Я все время тружусь, учу, работаю, а тебе стоит только улыбнуться, и он тает! Я тебя ненавижу!

Темненький проводил товарища наглым издевающимся взглядом. Совесть его явно не тревожила.

— Знаешь… — мальчик замер в дверях. — Если так будет и дальше, то ты ничему не сможешь научиться.

— Ну и плевать, — потянулся его друг.

— Всю жизнь хочешь просто проваляться, ничего не делая?

— Да, было бы неплохо.

— Дурак! Так не бывает!

— Очень жаль! — темненький зевнул.

— Однажды твоя лень поставит тебя в сложное положение, и как будешь выпутываться, если все, чему тебя учили, не слушал?

— Я, может, вообще тогда выпутываться не стану…

— Подождешь, пока безвыходность окончательно засосет, и ничего уже не попишешь?

— Ага…

— Но… — светленький погрустнел. — Разве тогда это не будет проигрышем?

— Проигрышем?

Мальчик в дверях опустил глаза, и в лице его проскользнуло что-то мучительное. Словно мысли, что крутились у него в голове, давили на него тяжелым грузом, будто то, что тревожило его, было куда сильнее, чем то, что он способен вынести.

— Разве тебе не хочется побеждать? Всегда? — спросил он тихо.

Темненький поглядел на него внимательно, и черный взгляд бездонных очей блеснул коварным огоньком.

— Всегда побеждать? — спросил он, ухмыльнувшись. — Зачем?

— Зачем?! — удивленно воскликнул его товарищ.

— Да, зачем?

— Ради того, чтобы всегда быть впереди. Ради того, чтобы просто побеждать! Разве, ты сам не хочешь того же?

— Я хочу побеждать… но только ради того, что стоит этой победы. На другое мне наплевать, и если я проиграю в чем-то — тоже.

— Но тогда остальные будут считать тебя неудачником! Ты хочешь, чтобы другие так считали?

— Значит, ты хочешь побеждать не для того, чтобы быть победителем, а для того, чтобы все считали тебя таковым?

— Нет! — воскликнул светленький, негодуя от подобного предположения слишком явно, может быть именно потому, что понимал его правдивость.

— В любом случае… — другой снова широко зевнул, — мне нет дела до остальных и до их мнения тоже. И я не хочу побеждать ни для себя, ни для них. Только ради того, что стоит этого.

— А что этого стоит?

— А я… — паренек задумался на секунду, — …и не знаю!

— Дурак ты! — буркнул светленький и быстрыми шагами покинул комнату.

Остановившись в коридоре, он нахмурился, сжал кулачки и вздохнул.

— Но я тебе так завидую… — прошептали его губы едва слышно.

Антон еще немного поглядел на окровавленное тело, распростертое перед его взором. Затем его веки опустились, скрыв на мгновение этот черный взгляд, рождавший и покой, и панику, несший непереносимый ужас, даривший долгожданную безмятежность, столь же противоречивый, столь же неоднозначный, как и сама Смерть. Что было в нем — зло или добро? Кто дать ответ способен? Не то и не другое, верно. Просто чье-то бытие… Быть может, неестественно извращенное, быть может, совершенно обыденное.

Кровь запеклась на Тошиных губах, сосочки языка раздражал металлический вкус, липкая одежда приклеилась к коже, и по мышцам растекалась слабость, словно кто-то подвесил по трехкилограммовой гире к каждому члену. Но боль, как отголосок жизни, свербела в его теле, и отчего-то этот серый хмурый день был невообразимо прекрасен.

Тоша потянулся за кинжалом, желая прекратить муки Дмитрия, чье существо уже подернула предсмертная лихорадка, от которой нет спасения.

— Нет, не надо… — попросил тот. — Я хочу прочувствовать эту агонию до конца. Еще немного, пара минут жизни… ведь никто не знает, куда мы уходим… Я боюсь этого места. Оно вряд ли окажется раем…

— Ну не знаю, как ты, а я рассчитываю на вечную тишину и бесконечное вечное безделье и одиночество.

— Как и прежде…

— Да, как всегда. Уж такой я уродился.

— Что ж… — в горле Дмитрия что-то булькнуло. — Ты победил и получил то единственное, ради чего готов побеждать… Только вот… ты ошибся… Это не так уж прекрасно…

— Кому как.

— Да и тебе тоже, болван. Поверь мне.

— Поверить? Стоит?

— Абсолютно. И к тому же… она тоже так считает, верно? Ей же ты веришь?

Домов улыбнулся. Он выпрямился и направился в комнату, где, по словам Дмитрия, находилась Нина. Он не знал, насколько слова поверженного соперника были для него правдивы, может быть, тот и не ошибался, но, во всяком случае, пока одиночество Тоше не грозило…

 

ЕЕ ИГРА

Проходя в комнату, Антон заметил на стене аптечку и с прямо-таки каким-то зверским наслаждением вколол себе обезболивающее, а также ливанул на рану почти весь пузырек перекиси водорода. Эх, хорошо пошло!

После животворящих процедур ему лучше точно не стало, но настроение отчего-то приподнялось, и он с воодушевлением отправился искать Нину в закутках прицерковных строений. Больших усилий это не потребовало, так как, также как и сама церквушка, они оказались весьма незначительными. Дмитрий не солгал, он действительно нашел Нину в самом последнем помещении. Связанную, но целехонькую.

Девушка вздрогнула и автоматически отстранилась, когда дверь, отнюдь не любезно пнутая Антоном, шумно распахнулась, но когда появился тот, кто ее потревожил, Нинины глаза увлажнились и просветлели. Хотя это длилось недолго — внешний вид гостя, с оборванной и окровавленной тканью, спутанными волосами и грязным лицом, взволновал ее не меньше, чем возможность снова встретиться с Дмитрием или Майклом.

Домов махнул рукой в знак приветствия, причем так непринужденно, словно не спасал ее из лап похитителя, а просто так зашел на чаек в один из теплых летних вечерков, а затем весьма виртуозно перерезал путы, сковывавшие девушку. Та, оказавшись на свободе, кинулась ему на шею. Он отстранился — его раны никак не способствовали нежности.

— Прости! — воскликнула Нина, увидев, как ее спаситель сморщился. — Я верила, что ты меня найдешь!

Она широко улыбнулась. Ее грязное лицо с потеками от пролитых слез, было по-прежнему красиво…

— Да? — спросил Антон, присаживаясь на широкий подоконник.

— Конечно! Чувствовала сердцем.

— А может, просто надеялась, что все-таки догадаюсь?

— А… Что? Ну, в смысле, да, наверное… — девушка несколько растерялась.

Черные глаза уставились на нее пристально и испытующе, она вздрогнула, пронизываемая этим ужасающим взглядом.

— Я тебя не понимаю, — прошептала Нина испуганно. Ее голос отчего-то притих, и она совершенно не могла контролировать это.

— Я тебя тоже, — сказал Тоша. — Тяжело было?

— Ты о чем? Конечно, мне было очень страшно и, знаешь…

— Я про мое общество, — перебил строгий голос Домова.

Нина уставилась на него недоуменно. У того на лицо наползла издевательская улыбка. Такая страшная, что мурашки побежали по спине у юной пленницы. Она сглотнула, мужаясь.

— Про что такое ты говоришь?

— Про твою задачу. Нелегко, думаю. Я не сахар. Хотя у тебя прекрасно получалось, — он коснулся пальцами ее волос. — И, признаюсь, старалась ты на отлично.

Девушка, вздрогнув, отступила на шаг.

— Ты… ты… эти раны… ты не в себе… — пролепетала она.

— Я прекрасно соображаю, Нина, — сказал Антон. — Может быть, даже лучше, чем раньше. Поэтому хватит играть со мною.

Та постаралась восстановить дыхание, так как отчего-то начала дышать часто и глубоко, но у нее ничего не вышло. Ее грудь, обтянутая легким сарафаном, так и вздымалась, демонстрируя волнение, что она весьма неудачно пыталась скрыть.

Антон, наоборот, был чрезвычайно спокоен. Казалось, ему вообще происходящее было совершенно неинтересно, ибо он не показывал ровным счетом никаких эмоций. Даже недовольство, которое, судя по содержанию фраз, должно было проскальзывать в его интонациях, и то выражалось только смыслом сказанного. Никак не внешним видом или тоном. И это пугало собеседницу еще больше.

— Я не понимаю, — сказала Нина, все-таки взяв себя в руки. — Почему ты решил, что я с тобой играю?

— А я не понимаю, отчего тебе кажется, что если ты водила меня за нос прошлые недели, то я и дальше буду столь же наивен.

— Да что же это тако… — воскликнула девушка в сердцах, но Тоша прервал ее.

— Ты начинаешь злить меня, Нина. У меня нет ни времени, ни желания заниматься лишними пересудами. Поэтому я хочу, чтобы ты сейчас же рассказала мне все с самого начала.

Та только глядела на него ошалелыми глазами.

— Что ж, я тебе помогу. Ты, главное, кивай, договорились?

Он чуть поменял позу, так как рана начала ныть, и продолжил, не дожидаясь ее реакции на поставленный вопрос.

— Ты тогда ко мне в отель пришла вовсе не для того, чтобы убить, верно?

Нина стояла, как по голове ударенная, и не то что не кивала — не моргала даже. Однако Домов вполне довольствовался подобным, словно этого и вовсе не требовалось.

— Ты пришла потому, что кто-то должен был меня направить по нужному руслу, а то хреновато у меня с инициативой и сообразительностью.

Тоша прищурился, словно всматриваясь в эту испуганную, растерянную девочку, будто желая увидеть ответ в выражении ее застывшего лица.

— Ну давай же, Нина, включайся, — сказал он насмешливо. — Это ведь твоя история, и кому как не тебе ее рассказывать!

— Ах! — вздохнула та судорожно, что хотя бы показало, что она еще жива, однако за этим ничего не последовало.

— Ладно, лентяйка, я сделаю это сам. Итак. Ты о близнецах ведь уже давно знала, верно? И вовсе не от Григорьевых, э-э-эй, я о женишке твоем, помнишь такого? А-а-а, ничего ты не помнишь! — Тоша махнул рукой. — Да и не жених он тебе никакой, так?

— Да, — вдруг проснулась Нина, чем даже удивила Антона.

— Отлично, диалог начался, — сказал он, довольный. — Хочешь, чтобы я продолжил, или все-таки сама?

Она метнула на него серьезный взгляд, тот улыбнулся.

— Ну хорошо, я продолжу. На чем там я остановился? А, да, Григорьевы. Это не они тебе рассказали о близнецах. Все было наоборот, ведь ты работала в институте.

— Да.

— И как раз близнецы поведали тебе о Григорьевых.

— Да.

— Они рассчитывали, что те, ненавидящие организацию всей душой, возможно, сумеют им помочь. Поэтому ты связалась с папашей и сынком, дабы через них творить волю малышек, которые уже давно пытались выбраться на свободу.

— Да.

— А когда стало понятно, что они не справятся, забила на них.

— Да. От них было мало толку. Я уже собиралась сама вывести близнецов, что было бы равносильно самоубийству. У меня совсем не было никаких допусков и возможностей, я была лишь помощницей… Да и Дмитрий все равно бы нас отыскал.

— И тут вовремя подвернулся я. Тот, на кого можно было переключить внимание ищейки.

— Да. Би увидел тебя. И эта была прекрасная возможность. Может быть, даже единственная. Они придумали план. Соколов сам выполнил побег, зная, что если тебе удастся украсть Кири, то все кинутся именно за тобой. А они успеют скрыться.

— Тебя же оставили напоследок. Если вдруг я слажаю и собьюсь с нужного пути. То есть брошу все раньше, чем покончу с Майклом, — их ахиллесовой пятой. Ну а за ним и с Дмитрием, разумеется.

— Да. Так и случилось. Они оставили тебе подсказки, но ты их не заметил. Тогда на сцену вышла я. Я должна была направить тебя к Александрову.

— И ты весьма хорошо выполнила свою задачу, притворившись другом Григорьевых. Этакой невинной овечкой…

— Близнецы видели тебя, знаешь, они как бы читают характер в своих видениях, видят поступки и действия, поэтому они были уверены, что ты пойдешь до конца, если поймешь, что иначе не получишь того, чего желаешь.

— Покоя.

— Да, а они знали, что пока Кири с тобой, ты его не получишь.

— То есть малышка была нужна только для того, чтобы всех на меня натравить, а, Нина?

— Ну да…

— Хм, — Домов пригляделся к ней повнимательней. — Я ведь видел в твоих глазах правду, маленькая лживая девочка, но ты была так мила…

— Я… Антон! — воскликнула Нина, заломив себе руки, словно ее переживание причиняло ей и физическую боль тоже. — Ты должен меня понять, я не желала никому зла. Просто они обещали… обещали, что…

— Что? Что на свободе смогут дать тебе то, чего сама добиться не смогла?

Нинины глаза широко раскрылись.

— Откуда ты знаешь? — спросила она удивленно.

— Ну тут-то как раз догадаться несложно. Амбициозная лаборантка, без возможностей и допуска. Одинокая и неоцененная. Что может быть еще? — он ухмыльнулся. — Близнецы так мило развели тебя, милочка. Небось наобещали золотых гор, а ты и поверила.

— Я просто… ты должен понять. У меня есть брат, он вечно в долгах из-за пристрастия к картам, и живем мы в… Я просто хотела быть независимой!

— Ну да, разумеется.

— Антон! — она кинулась к Домову, но остановилась в нескольких сантиметрах от него, то ли не решаясь еще приблизиться, то ли памятуя о его ранах. — Я ведь не задумывала против тебя ничего предосудительного. Только объяснила, куда ехать…

— Да, жаль, не знала только, где Майкл, а то все было бы намного проще.

— Но я верила, что ты справишься. Ведь ты такой… такой… и они видели тебя! Они знали!

— Что ж… — Тоша встал.

— Прости! — воскликнула Нина. — Я… послушай, я могла бы исчезнуть! Сразу, как только рассказала. Но я осталась рядом.

— Да, потому, что опасалась, что я опять что-нибудь недопойму.

— Нет, нет, не из-за этого!

Антон уставился на девушку. Та покрылась пунцовым румянцем.

— Я просто хотела быть рядом, поверь мне!

— Что?

— Я ведь… Я тебя люблю! Я не должна была, но мы… и я… я просто влюбилась!

Нина сложила руки и приложила большие пальцы к губам. Своим соблазнительным пухлым губам, чей вкус он еще очень хорошо помнил.

— Любишь? — спросил Тоша вкрадчиво.

— Да. Поверь мне! Теперь я хочу быть с тобой всегда! Мне больше ничего другого не надо!

Она выглядела очень мило, стоя в нерешительной позе, с молящими глазами и робкой улыбкой. Антон не удержался и поцеловал ее. Девушка затрепетала, вбирая в себя прогорклый вкус этого поцелуя, наполненного металлическим вкусом крови и едких невысказанных слов.

— Я так счастлива! — воскликнула она, когда Домов отстранился.

И вдруг ее лицо побледнело. Удивленная, даже ошарашенная, она вздрогнула, сделав два шага назад. На ее платье проступило алое пятно. Она поглядела на своего собеседника, одним взглядом спрашивая: «Что же происходит?!» И ее губы зашевелились, не издавая при этом ни единого звука.

Тоша пожал плечами.

— Прости, — сказал он непринужденно. — Но я тебе не верю.

Он убрал свой кинжал.

— И я вовсе не желаю быть с тобой всегда. Я хочу только покоя. Ради него — помнишь? — все и затевалось. Ты же сообразительная, как такое упустила?

Нина пару раз прерывисто выдохнула и вздохнула, схватившись за рану. Кажется, она до сих пор не могла поверить в то, что он это делал. Убил ее. Нет. Не-е-ет! Он желал ее! Она знала. Он желал ее так же сильно, как и все те мужики, которые увивались за ней в институте. Ведь только благодаря их стараниям она смогла устроиться там на тепленьком местечке, не имея никаких особенных знаний в области генетики. И хоть дальше ее карьера застопорилась, именно благодаря поклонникам она могла выполнять поручения, в которых ничего не смыслила, при этом оставаясь на хорошем счету у начальства. Ведь те с превеликой радостью оставались после смены, помогая ей, ради одной только надежды, что они когда-нибудь будут иметь возможность обладать ею. Все они были готовы ради этого совершить невероятное. И он тоже, Антон, он тоже хотел ее не меньше! Отчего тогда… отчего он сделал это?! Да еще и после того, как она себя ему предложила! Нет! Никто не отказался бы от подобного!

Черные глаза посмотрели ужасающе въедливо.

— Адрес у тебя в записной, в середине, это то самое место? — спросил Антон, и это был тот тон, которому нельзя было противиться.

— Да, — выдавила она еле-еле, пересиливая накатившую немощь.

— Отлично! — Тоша повел плечом и направился к двери.

— К… как ты мог? — услышал он за спиной.

Домов повернулся.

— Ты воспользовалась мной, чтобы получить то, что хотела. Я воспользовался тобой, чтобы получить то, что хотел. Чему, не пойму, ты удивляешься? — спросил он с вызовом, но одновременно и совершенно равнодушно, как будто обращаясь к незнакомому прохожему.

У Нины на глазах выступили слезы. Очевидность его заявления была налицо. Причем, как к той части, что касалась ее, так и наоборот. Сложно было бы теперь этого не уразуметь…

Антон отвернулся и вышел, он слышал, как в комнате, что он оставил, рухнуло тело. Тело, что недавно еще было ему действительно желанно. Однако теперь, уходя от Нины, он не чувствовал ничего. Разве только легкую досаду, что та смогла так легко его провести.

За окном по-прежнему было пасмурно. Туманный город не изменял себе. Никогда. Как и Домов.

Антон подхватил хрупкое тело Кири, лежавшее на скамейке, и направился к выходу, даже не посмотрев, скончался ли Дмитрий. Хотя ему показалось, он слышал еще шорохи, доносившиеся с его стороны. В любом случае, его это не интересовало. Как и все, что находилось под этими сводами. Возможно, это было жестоко и, возможно, даже неправильно. Но такой уж он был человек. А это не изменишь за один день…

Он вышел. За спиной осталось его прошлое. И настоящее. То, к чему он стремился, и то, отчего убегал. Довольно много для одной маленькой церквушки, не правда ли? Оставляя за собой кровавый след — метки его пребывания, — он шагал прочь от тех, что делили с ним единую судьбу. Шагал твердо, хоть и прихрамывая, шагал, зная, что все закончилось. И то ли был доволен, то ли просто спокоен от этой мысли.

На улице было так же безлюдно. Так же ветер гонял пыль и мусор. Все оставалось прежним, и каким-то другим. Как и он сам. Одиночка с ребенком на руках. Тот, что не имеет корней, что никогда не сможет познать настоящую близость.

«Одиночество не так уж и прекрасно. И для тебя тоже!»

«Я сумасшедший, кто осмелится быть рядом?»

«Возможно, кто-то и есть…»

— Возможно, кто-то и есть, — прошептал Антон, глядя на умиротворенное луноликое лицо. — Кто-то такой же.

Он улыбнулся. Что ж, как бы там ни было, но она могла и не ошибиться, верно? Хотя, кто знает? Тоша представил свою квартиру. Пустую, как прежде. И тот самый покой, что желал. Одиночество. Ему будет гораздо проще без всех вообще, что ни говори… Прости, Кири…

Старенькая иномарка послушно завелась. Она редко его подводила. Только вот, она же вроде как агентству принадлежала, а он, что-то говорило ему, уже там не числился…

— Плевать, — махнул Тоша. — Как-нибудь потом разберусь. А теперь домой. К дивану. Он заждался!

Черные глаза предвкушающе блеснули.

 

ПРОЩАНИЕ…

Ночь стояла теплая, только вот ветер не на шутку разгулялся, и незакрытое окно хлопало рамой, грозясь в одну прекрасную минуту разлететься на сотни осколков. Полная луна со своим сырным узором освещала темную комнату не хуже лампочки в сто ватт, оставляя на стенах силуэты покачивающихся деревьев. Из соседней тихо доносился «Magnificat» Палестрины. Неужели им действительно под него лучше спится?!

Человек, сидевший в кресле, повел затекшими ногами и пошевелил пальцами в цветных тапочках с меховым ободком. Газета в его руках зашуршала. Не было понятно, насколько удобно было ему читать в темноте, хотя, как уже говорилось, лунный свет сегодня отчего-то был особенно ярким…

На столике рядом с креслом дымилась полная кружка ароматного кофе. Там же стояла конфетница, полная конфет, и варенница, полная варенья. А еще и малинового цвета флоксы в вазе, пахнущие просто изумительно одурманивающе. Маленький подарок уже прощавшегося лета.

Стрелки на старинных часах показывали час ночи.

— Надеюсь, они уже там заснули… — прокряхтел человек, переворачивая страницу. — О! — воскликнул он, наткнувшись на интересную статью.

Следующие четыре минуты человек напряженно и торопливо читал. А потом на его лицо наползла довольная улыбка.

— Так он все-таки справился? Отлично!

Мужчина встал, бросил газету на столик, схватил кружку и направился в другую комнату, желая поскорее поделиться новостью, но вдруг выронил чашку, которая, приземлившись на мягкий ковер, осталась цела, но потеряла ровным счетом все свое содержимое, и замер на месте, словно окаменев. Будто бы то, что он увидел, было василиском. Однако перед ним стоял вовсе не древний змий. Это был молодой человек. Симпатичный, но отчего-то удивительно жуткий.

— Доброй ночи, Анатолий Альбертович, — сказал гость, улыбнувшись. — Давно не виделись.

— Антон Владимирович?! — воскликнул тот, отшатнувшись.

— Он самый, — Тоша поклонился. — Соскучились?

— Что вы тут делаете? И как нашли нас?!

— Это было несложно. У той, что вы послали, был записан ваш адрес.

— Ни… — он осекся. — Вы знаете?

— Ага, — Антон прошел мимо Анатолия, который словно бы боялся пошевелиться и следил за посетителем одними глазами, и сел в то самое кресло, где только что отдыхал хозяин.

Парень схватил ложку и попробовал варенье.

— Вишневое… — пробубнил он, отставляя варенницу в сторону: — Кое-кому понравилось бы.

— Ч… что вы хотите? — спросил Анатолий, все-таки найдя в себе силы развернуться.

— Поговорить.

— Поговорить?

— Да. Есть пара вопросов.

— Пара? — переспросил Соколов скорее просто для того, чтобы не молчать.

Он сглотнул, схватился левой рукой за большой палец правой — привычка, выработанная еще в детстве — и крикнул куда-то в сторону.

— К…Коля, подойди, пожалуйста!

— Пусть не торопится, я сначала хочу узнать кое-что у вас.

— У меня?!

Домов кивнул. В коридоре зашаркали тапочки.

— Чего ты шумишь, они только заснули, — послышался недовольный голос, и из-за поворота показался нескладный силуэт старшего брата.

Тот также замер, как и младший, при виде их гостя и остановился, даже не переступив порог. Антон задорно помахал ему ручкой, словно приветствуя давнего друга.

— Приведи их, — сказал Анатолий. — Минут через пять… нам хватит? — поинтересовался он у Тоши, тот снова кивнул. — Только не сразу буди — ладно? — не сейчас!

Николай кивнул и снова исчез, причем, было похоже, что с превеликой радостью. Еще бы! Неожиданный визит вряд ли обещал что-либо хорошее. А как всегда хочется отложить нечто неприятное хотя бы еще на несколько минут!

— Что вы хотели узнать? — спросил ученый дрожащим голосом, который становился все тише по мере того, как затихали удаляющиеся шаги его брата.

Антон зевнул. Эта проклятая непринужденность хуже, чем явная угроза!

— Что они вам обещали, м? — спросил Домов, сладко потягиваясь. — Зачем вы помогали им?

— Я… — Соколов опустил голову, — я просто полюбил их. У меня, знаете, никогда не было детей, и…

— И они захватили ваше сердце! — фыркнул Антон.

— Как бы это неправдоподобно вам ни казалось, но так и есть.

Тоша прищурился. В лице Анатолия было что-то, чему хотелось верить. Что-то необъяснимое и все же очевидное.

— Вы видели их лица, их славные мордашки… — говорил он действительно с отцовской нежностью. — Когда я смотрю на них, то мне хочется сделать так, чтобы сбылись все их мечты, чтобы они были счастливы… — Соколов вздохнул. — Особенно Эн… У него такой грустный взгляд. Это трудно — нести на себе ношу настоящего. Би и Пи беспечны, их вотчина то, что покрылось прахом, и то, что является лишь призрачным туманом, возможно никогда не осуществимым… А Эн, он то, что скрепляет былое и грядущее.

— Или же ваяет его, — вставил Антон.

— М? — поглядел на него Анатолий.

— Что ж, вашу точку зрения я понял. Остальное я хочу задать вашим ангелочкам. Подождем их.

Соколов послушно замолчал. Ему вообще было трудно вытягивать из словно сведенного горла какие-либо слова, а воспаленный рассудок отказывался составлять разумные предложения. Все, что он говорил сейчас, казалось ему сущей нелепицей, и он пламенно желал тут же все перефразировать, ибо боялся, что собеседник может его не понять, но еще больше боялся что-нибудь вновь произнести. Поэтому теперь, когда ему разрешили замолкнуть, это стало для него настоящим спасением.

Ожидая, Тоша без приглашения лакомился конфетами, складывая обертки в аккуратную кучку. Соколов-младший жевал большой палец, неотрывно глядя на него, отойдя к стенке и прижавшись к ней так, будто без опоры уже не стоял на ногах. Наконец появились те, ради которых они все тут собрались.

Малыши были одеты в пижамы с мультяшками и выглядели заспанными, хотя Пи и Би уже игрались друг с другом, Эн как обычно был тих.

— Привет! — поздоровался Домов, его настроение было сегодня чрезвычайно хорошим.

Мальчики закивали.

— Знали, что появлюсь? — спросил Антон, впихивая в себя уже шестую конфету.

— Би не программа передач на завтра, — ответил Эн. — Его видения спонтанны и неконтролируемы. Они меняются в зависимости от настоящего, от принятых решений и возникающих затруднений.

— Так знали или нет?

Ответа не последовало.

— Значит, нет, — сделал вывод Тоша. — Хотя я мог бы и догадаться, ведь иначе вы бы сбежали, верно?

— Вы ведь уничтожили Майкла, — сказал Эн через минуту молчания, отвечать он явно не собирался.

— Это утверждение или вопрос?

— Почему вы постоянно уточняете?

— Ну с вами же не разберешь…

— Утверждение.

— Совершенно ненужное, раз знаете.

— Зачем вы пришли? — спросил Эн своим холодящим приглушенным голосом.

— Кое-что разузнать. А то Нина была не слишком компетентна.

— Как вы узнали?

— Про то, что она засланный казачок?

Эн кивнул.

— Как-то сложилось в голове. Она сказала Дмитрию вашу фразу про меня слово в слово, да и та история про шпиона из института, которую мне рассказал Женя. Ее осведомленность… не знаю, вдруг понял, и все. Она вам сослужила хорошую службу. Очень старалась. Послушная девочка.

— Вы убили ее?

— Вы не знаете?

— Если бы мы знали все, что произойдет или происходило, то мы бы с вами сейчас не разговаривали. Уж поверьте.

— Без труда, — уверил Антон.

— Так вы убили ее?

— Так точно.

— Зачем?

— Вопрос странный, — Тоша взял новую конфету. — Она обманывала меня все это время…

— Так что вы хотите узнать, Антон Владимирович?

— Да, собственно, немного. Пара вопросиков, чтобы разобраться во всем до конца.

— Спрашивайте.

Би и Пи, утомившиеся скучным разговором, устроились за спиной брата, усевшись прямо на пол, и принялись играть. Соколовы не двигаясь стояли там же, где и были, слушая и гадая, что же будет дальше. Хотя этот вопрос пугал их обоих, заставляя коленки трястись и сердце биться чаще.

— Почему вы захотели избавиться от Майкла?

— Он начал считать себя избранным Богом и собирался найти всех детей и взять их под свой контроль.

— А вы не хотели, чтобы это случилось?

— Мы высшие создания и не должны прозябать в застенках, чтобы людям было комфортно. У нас было все, чтобы властвовать над ними.

— Кроме свободы.

— Именно.

— И как давно вы уже готовили план побега?

— Шестнадцать лет.

— Сколько?!

— Поначалу мы думали, что он соберет всех, и вместе мы установим новый порядок. Майкл был одним из тех, чьей воле трудно противиться. Но потом он помешался на своей идее, а нас припрятал туда, где наши способности были бесполезны. С той минуты, как основали институт, то есть с рождения Кири, мы были помещены туда. С той же самой минуты мы и начали понимать истинное положение дел и стали придумывать план побега.

— Ясно. Но зачем же вы вообще согласились отправиться туда?

— Я повторюсь. Никто не способен противиться воле Майкла.

— Хм, — улыбнулся Антон.

Эн сощурился.

— Маленькое уточнение, и все будет ясно… Я понимаю, что детей семи судей не так много, чтобы подговорить кого-то из них. Ибо те, что в институте, также беспомощны, как и вы, а Дмитрий и Иванка искренне верили в путь, что обозначил их предводитель. Но неужели не было ни одного человека, обычного человека, который мог бы, скажем, застрелить его, то есть издалека?

— Ни один из смертных не смог бы подобраться к нему, чтобы застать врасплох. Во-первых, он безвылазно сидел в своей берлоге, в которой кроме него находилась еще уйма фанатичных последователей, с превеликой радостью отдавших бы за него свои жизни. А во-вторых, его действие на людей во много раз сильнее, чем на нас. Одного взгляда на Майкла достаточно, чтобы попасть под его влияние. То есть ваше предположение просто невозможно изначально.

— Что ж, я понял. А теперь главное. Вы сказали, что я тот человек, что несет будущее на своих руках, будто бы я единственный, кто способен одолеть Майкла, — Домов наклонился чуть вперед. — Но вы ведь знали, что это не так, верно?

Эн молчал.

— Никто не способен противиться воле Майкла, ты сам сказал. А это значит, что и я тоже.

Соколовы суетливо затоптались на месте.

— Все это время мне казалось, будто это я тот, кто должен был покончить с ним. Что вы возложили на меня эту ответственность, оттого что знали — никто другой не справится. Но потом я понял, что был нужен вам совсем не для этого…

Лицо Эн было очень внимательным.

— Ведь единственный, кто способен уничтожить Майкла, это Кири, так? Ведь она не человек, а значит, не так легко подчиняема, и вдобавок лишь она может убить, не приближаясь. То есть лишь малышка была способна подобраться на расстояние удара, не попав под его влияние. Поэтому все, что требовалось от меня, это влипнуть в передрягу, чтобы она кинулась меня защищать. Так? Вы ведь знали, что он захочет покончить со мной, чего она, конечно, допустить не сможет.

— Вы правы.

— То есть в итоге моя роль оказалась такой скромной, даже оскорбительной! — вздохнул Тоша. — Всего лишь приманка в мышеловке.

Наступило молчание. В тишине Домов зашуршал очередной конфеткой. Откровение, прозвучавшее только что, его совершенно не расстроило. Его вид был спокоен, даже расслаблен. Словно они вели непринужденную дружескую беседу, а не разговаривали об убийствах и своих ролях в этих действах. Остальные относились к происходящему с большим пристрастием. У Соколовых и вовсе стекал пот по лицу, хотя они-то как раз меньше всего творили что-либо противоестественное, особенно старший.

— Я, конечно, рассчитывал на нечто большее, — улыбнулся Антон, кинув обертку в кучку. — Ну да ладно. Лучше скажите, с чего это вы решили, что она будет мне помогать? Как добились того, что она стала верить, будто я единственный, кто способен ее защитить?

— Это было нетрудно. Во-первых, она легко убеждаема, особенно если считает тех, кто говорит, своими друзьями. Мы сказали, что видели, как демоны бегут от вас, что они боятся, и она поверила нам. А во-вторых, Би видел это.

— Видел что?

— Что она спасет вас. Что она уничтожит Майкла, — сказал Эн. — С этого видения все и началось. Мы поняли, что нашли способ избавиться от него и сделали все, чтобы ничто не помешало этому сбыться. Будущее так хрупко, Антон Владимирович, один неверный шаг, и оно меняется безвозвратно…

— И вся эта сложная схема была для того, чтобы этого шага не произошло.

— Да, все так.

— Я от вас балдею! — Тоша потянулся и встал. — Замутить такое дело! Да еще и умудриться меня во все это втянуть! При том, что я так ленив…

Он поглядел на всех поочередно.

— А что вы сделали с Кири, Антон Владимирович? — спросил Эн.

— Волнуетесь, что такая полезная девочка от вас уплыла?

— Мы были друзьями, мне неприятна мысль, что вы и ее устранили, как нечто, что вам мешало.

— Я отправил ее далеко-далеко. Туда, где будет кому за ней приглядеть, — сказал Тоша.

— Далеко?

— Да, так, что вам никогда не найти.

Безразличное лицо Эн окрасилось досадой, но одно лишь на мгновение. Через секунду на Антона вновь глядел знакомый беспристрастный, надменно-холодный взгляд. За долгие годы удивительной жизни он научился фантастически реалистично скрывать свои эмоции.

— И что же это за личность, что стала ее опекуном?

— А я о ней и сам ничего не знаю толком, — бросил Домов, улыбнувшись.

— Что ж… вы и правда сделали все, чтобы никто больше не мешал, верно? Неужели то бесполезное одинокое существование так дорого для вас?

— Ага.

Эн задумался ненадолго. В тишине было слышно сдавленное дыхание братьев Соколовых. И все-таки утверждение, гласившее, что единственное желание человека — бездейственное отшельничество, звучало совершенно неправдоподобно. Каждый хочет чего-то добиться. У каждого есть то, что заставляет его идти вперед. В любом случае за свою некороткую жизнь близнецы никогда не слышали о чем-то, добровольно заставлявшем превращать себя в нелюдимого сыча. И для этого нужен повод. И это происходит неспроста… Возможно, все дело в том, что он просто пока не нашел свое место в этом мире, занимая чужие, или же те, что ему указывали, насаждали, принуждали занимать.

— Послушайте, Майкл строил порядок, в котором нам отводилась незавидное положение, Антон Владимирович, — сказал Эн, и голос его по-прежнему звучал удручающе. — Мы хотим сделать все иначе. Теперь, когда нет никого, кто мог бы помешать нам, наш план будет выполнен без труда. Вы понимаете, Антон Владимирович?

Домов не ответил.

— Больше нам не потребуется выполнять ничьих приказов, никто и никогда не сможет противодействовать нам. Люди слишком немощны для этого. Они созданы для того, чтобы ими управлять! Властвовать над ними. Вы должны понять, насколько все будет иначе, и, разумеется, захотите помочь нам…

— Помочь? — Тоша усмехнулся.

Он схватил еще одну конфетку, положив ее в карман джинсов, и пристально поглядел на Эн.

— Разве я говорил, что меня интересует мировое господство? — спросил он насмешливо.

— Но… — попытался вставить Эн, однако Домов прервал его.

— Я объяснял сотню раз — единственное, чего я хочу, это покой, почему в это так сложно поверить?

— Что же вы будете делать, когда получите его?

— Да ничего! — воскликнул Домов. — В том-то все и дело! Лишь то, что сам пожелаю…

— Но откуда вы найдете средства, чтобы так существовать?

— Откуда? — он задумался. — Я не знаю… Может быть, ограблю банк, а может, просто свалю куда-нибудь далеко, у меня еще есть немного денег, и буду там в одиночестве пасти овец.

— Пасти овец?! — скривился Эн. — Вы чадо семи судей!

— А им что — запрещается пасти овец?

Эн шумно выдохнул. Иногда у этого мальчика появлялось совсем недетское выражение лица. Что было в принципе неудивительно, зная, сколько на самом деле им лет. Похоже, что одна только мысль о том, что избранные существа — а он именно так и считал, будьте уверены! — могут так бездарно растрачивать свои силы, бесила его безмерно. Он уготавливал им иную судьбу. Великую. Удивительную. И верил, что рано или поздно до каждого дойдет правильность такого пути. Даже до такого лентяя без амбиций и гордости, что сидел сейчас перед ним.

— И Майкл, и вы одинаковы… — сказал Антон устало, разрушая этим надежды своего оппонента. — Все хотите, чтобы я что-то делал. Он строил один мир, вы лепите другой, отличающийся разве что объектом господствования, а мой мир это просто тишина. Диван. Пиво иногда. Может быть, сосиски…

— Вы просто…

— Я просто слишком ленив, чтобы поддерживать чьи-то стремления, — Тоша достал сигарету и закурил. — Но вас ведь такой порядок не устраивает, так? — спросил он, и глаза его коварно блеснули.

Бывали ли такие моменты, когда кто-то из вас вдруг понимал, что все, что он или она когда-либо делали, оказывалось просто следствием чьей-то насмешки, может быть, чьего-то плана, или же просто реакции на поступки и желания окружающих? Появлялось ли у вас когда-нибудь это чувство собственной глупости, никчемности или наивности? И что следовало у вас в душе за злостью, за осознанием того, что вас смогли провести?

А если ко всему прочему дело, выполнить которое вы старались так тщательно, так упорно, что если это дело, ради которого вы тратили последние силы, стало для вас чем-то таким привычным и своим? Что, если это дело, что уже раскрашено красками вашего бытия, превращается в нечто совершенно к вам не относящееся?

Не в такие ли минуты нам кажется, будто и вся наша жизнь лишь чья-то глупая хохма. Не в такие ли минуты отчаяние, копившиеся в нашем мозгу понемногу, прячась за обыденными заботами, прорывается на первый план, заслоняя собой все хорошее и позитивное, что мы когда-либо переживали? Не в такие ли минуты наша душа становится особо ранимой, склонной к тому, чтобы кто-то, возможно, снова воспользовался ею, прикрываясь ложной добросердечностью или сердоболием?

Так вот Антон вообще не чувствовал ничего подобного. Может быть, оттого, что был слишком равнодушен даже к себе самому, чтобы принимать все близко к сердцу. А может быть, оттого, что был рожден существом, жаждущем покоя, но нуждающимся в буре. И было совершенно все равно, что ее приносило… пускай даже и собственные ошибки.

…Часы прилежно тикали, и стрелки послушно крутились по своей орбите. В комнате по-прежнему было темно, и луна по-прежнему светила в окно. В воздухе разносился дурманящий аромат малиновых флоксов. Пластинка с музыкой давно закончилась, и из соседней комнаты не доносились приятные звуки женского вокала. На столе высилась кучка оберток от конфет и совершенно полная варенница, в которой вишенки — одна к одной — красивыми бочками едва поблескивали от падающего на них света. На полу красовалось мокрое пятно от пролитого недавно кофе — ковер, увы! — был безнадежно испорчен.

В углу, прижавшись к стене как можно сильнее, стояли Соколовы, парализованные страхом, а рядом с ними лежали три маленьких тельца, и жизни их, как и их планы, уходили куда-то в неизвестность. Стремительно. Неумолимо.

— В…вы нас не т…тронете? — выдавил из себя Анатолий, обращаясь к темной фигуре, проходящей мимо них.

Черные глаза блеснули, и оскал, даже не улыбка, на секунду вновь заставил братьев съежиться под своей покрытой мурашками кожей.

— А вы собираетесь меня потом найти и отомстить? Или же, может, подвязать на какую-нибудь новую авантюру? — спросил насмехающийся голос.

— Н…нет, нет, конечно!

— Тогда для чего мне что-то с вами делать? — проворковал их гость издевательски мило и вышел, оставив после себя только пустоту, полную ужаса и отчаяния.

Светлое, правильное будущее, то самое, что воодушевленно строилось в этом доме, теперь было навсегда потеряно и растворялось во мраке ночи так же, как и высокий стройный силуэт посетителя, появившегося тут недавно и так неожиданно…

 

МИР, КОТОРЫЙ Я СОТВОРИЛ САМ…

В маленьком одноэтажном городе, затерявшемся где-то в листве и лугах, жаркое солнце выжигало на траве свои путаные рисунки, золотя и обесцвечивая ее шелковые зеленые ряды, словно рисуя карту, на которой обозначало, куда уходило лето. На голубом небосклоне, вечном, как сама жизнь, медленно плыли белые пышные тучные облака, отражаясь в зеркальной воде тихой реки. Такой же спокойной, как и нрав этого места. В августовском воздухе звенели последние сладкие дни тепла. Шелестели деревья, готовившиеся скоро сменить окрас. Прогретые улицы были пустынны и чисты. Со стороны пекарни доносился пряный запах свежевыпеченных булочек.

По тротуару, что недавно подмел дворник в широкополой шляпе, гуляли кошки. Им было хорошо и сытно, ибо старушка, жившая неподалеку, только с полчаса назад принесла своим любимым пушистикам свежей рыбы.

По дороге шел человек. Он был еще молод и даже весьма привлекателен, однако совсем не из того типа, что зовут Казановами. На нем болталась ничем не примечательная серая майка, из-под которой торчали потертые джинсы, а его густые черные волосы совсем выбились из хвоста, сотворенного на затылке явно или впопыхах, или по разгильдяйству. Человек улыбался, держа в зубах сигарету, и как-то забавно отбрасывал носки стоп при ходьбе, будто слегка пританцовывая.

Этого человека звали Антон Владимирович Домов, и он практически ничем не отличался от среднестатистического парня неинтересной наружности. Разве что некоторыми совершенно незначительными обстоятельствами, связанными с его рождением. То есть, как вы понимаете, ничего достойного особого внимания.

В этот прекрасный день Тоша чувствовал себя абсолютно счастливым. Возможно, оттого, что погода в последнее время стояла более чем благоприятная. Возможно, оттого, что его недавнее переселение в новый город, и вообще продажа-покупка недвижимости, прошли успешно и без лишних хлопот. А может быть, оттого, что он знал — теперь его ждало лишь одно. Покой. И умиротворение. Долгожданное умиротворение.

Его новый дом находился в отдалении от всех построек, за территорией и так неприлично маленького городка. Это было небольшое, но уютное строение с длинной верандой и палисадником на заднем дворе, выходившим на широкое, практически бескрайнее поле, окруженное со всех сторон, кроме дороги, густым лесом. В подобном месте можно было навсегда затеряться меж растительности, или даже вообще исчезнуть из людских глаз. И это было единственное, чего так хотела его измученная душа.

Антон прошел сквозь покосившиеся ворота. Наверное надо было бы их починить, но как-то влом… Его кеды быстро прошуршали по посыпанной гравием дорожке и взлетели по лестнице. Держа в одной руке пакет, другой он виртуозно открыл входную дверь с красивой старинной ручкой. Скинув с себя обувь ногами, Домов не останавливаясь, отправился прямиком на веранду, скрипя под скатавшимися на ноге носками деревянными половицами. Там он плюхнулся на свой вишневый диван, привезенный еще со старой квартиры, и достал из шуршавшего пакета бутылку пива.

Он сидел на старом покосившимся диване, развалившись, как арабский шейх на подушках, и медленно потягивал горький напиток, купленный в местном магазине. Находясь в тени, он ловил босой ногой солнце, попадавшее туда, когда стоящее рядом дерево покачивалось на ветру, и понимал, что наконец-то получил все, что действительно хотел.

Едва слышно скрипнула дверь и отворилась, он и не закрывал ее насовсем — кошка не любила замкнутых пространств и делала все, чтобы везде можно было пройти, то есть долбала, пока он не сдавался и не вставал отворять. Так что не захлопывать до конца уже давно вошло в привычку. Желтые глаза, сверкавшие из-за косяка, пристально уставились на хозяина, а хвост встал трубой.

— Чего ты хочешь-то? — спросил Антон лениво.

Та мяукнула. Ее обращение Домов не разгадал и, махнув рукой, отвернулся от животного. Он кормил ее не так давно, топтание, требуемое ее организму, было выполнено еще с утра, а об остальном она заботилась сама, так что Тоша вполне мог гарантировать, что выполнил ежедневную норму «ответственного хозяина». Кошка, видимо, тоже не имела каких-либо претензий, потому как прыгнула на диван и устроилась рядом с парнем, положив голову на вытянутую заднюю лапу. При этом ей потребовались доли секунды, чтобы тут же сделать вид, что она здесь была с самого начала, и даже слегка потеснить Тошу. Растяжка и наглость всем на зависть.

Он отхлебнул еще пива. День стоял спокойный и теплый. Как и все предыдущие. Лето здесь протекало удивительно комфортно. Хороший город.

В тишине было слышно шуршавших где-то неподалеку жуков и стрекотание их прозрачных крылышек друг о дружку, а также едва заметное урчание довольной и сытой мохнатой соседки. Вдруг половицы скрипнули, и из-за двери показалось миленькое круглое лицо в веснушках.

— Ты уже вернулся? — спросил тоненький голос.

— Угу.

— Хорошо, — девочка улыбнулась и, едва касаясь босыми ногами пола, прошмыгнула мимо, собираясь спуститься вниз, на траву.

— Эй! — позвал ее Антон.

Та обернулась.

— Как плечо?

— Все хорошо.

— Уже не болит?

— Почти.

— Ладно, иди.

Малышка кивнула.

— Будь осторожнее…

— Угу!

Кири спрыгнула на землю. Ей очень нравилось бегать по полю, ловя бабочек и вдыхая аромат цветов, и она опять занялась своим любимым делом.

Антон с удовольствием попивал свое пиво и смотрел на ее хрупкое тоненькое тело, порхающее на фоне летнего пейзажа, на эти красивые блестящие волосы, падающие и взлетающие от ее движений, на наивную детскую улыбку и взгляд лучистых милых глаз. Он знал, что покой был нужен ему, как воздух, знал — ради него он и прошел через все то, что было, помнил, как практически оставил девочку, собираясь бросить в какой-нибудь больнице. Помнил то жгучее желание остаться одному, ведь прежде для него покой и одиночество сливались в нечто единое, неразделимое, но… Но теперь, после всего произошедшего, он вдруг понял, что покой равен лишь умиротворению, а она — удивительно! — никак не нарушала этого блаженного и долгожданного чувства. А даже наоборот, дополняла его, делала еще ощутимее. И правда как некогда потерянная сестра, которую он вдруг приобрел. Кровные узы. Необъяснимые, невидимые, но всеобъемлющие.

«И что же это за личность, что стала ее опекуном?»

«А я о ней и сам ничего не знаю толком!»

Он не лгал… В себе разобраться порою труднее, чем в ком-то ином…

«В мире есть кто-то, кто желает быть рядом. Кто-то, с кем рядом и тебе будет лучше».

Что ж… Похоже, ты не ошиблась, Таня. И в том, что это не ты, тоже…

— Блин, что за гребаные сантименты?! — усмехнулся Домов. — На меня ваще не похоже… Старею, что ли? Бре-е-ед…

Антон потянулся и завалился на спину, потревожив при этом кошку, которая не упустила случая показать свое недовольство и полоснула хозяина по ноге. Тоша сбросил ее на пол, но она тут же вернулась, свернувшись калачиком у его бедра. Он, любя, потеребил ее шерстку и уставился на потолок. Эти отношения, сложившиеся, казалось, с начала времен, часто приводили к подобным случаям, но ни одна сторона от них не желала отказываться, и все повторялось вновь и вновь с завидным постоянством.

Домов опустил руку вниз, поставив бутылку на паркет. Лежать вот так, держа пиво в правой, левой просто постукивать по дивану, отбивая ритм, исходящий из сердца, вдыхать теплый еще пока, чистый воздух и ничего не делать… похоже, он знал, что такое настоящее удовольствие.

Под крашеным деревянным потолком висел красивый зеленый абажур с бахромой, оставшийся от прежних хозяев, и когда в темноте он светился тихим теплым светом, вокруг создавалась домашняя уютная атмосфера. Но даже и сейчас, пока он не горел, этот старинный светильник добавлял в обстановку что-то чрезвычайно милое сердцу, что-то напоминавшее о старых временах, когда жизнь была спокойной и размеренной. Когда время текло медленно, неторопливо, и никто никуда не спешил.

Погода стояла просто чудесная! Сельская тишина лечила от болезней больших городов. Дополнительная бутылка пива на столике у дивана обещала хорошее продолжение дня, и пустота человечества радовала глаз.

Возможно, где-то в многолюдном и шумном мире и творился кошмар, возможно хаос, порожденный Антоновыми эгоистичными действиями, уже захватывал всех своими цепкими пальцами, но здесь, для него, все было прекрасно. И он знал, что в ближайшее время ничего — если он только не захочет сам! — не нарушит это любимое, это желаемое, это обожаемое, единственное к чему он так стремился…

…Умиротворение…

Содержание