ОТПИТЬ СИРОП ОДИНОКИХ БУДНЕЙ

Тоша вздрогнул и проснулся. Холодная дрожь, охватившая его мгновение назад, растворилась, возвращая в реальность. Тюрьма сновидений, что способны свести с ума любого, отступила на время, терпеливо и неумолимо дожидаясь следующего раза. Антон тяжело выдохнул и закрыл глаза, собирая растрепанные иллюзиями мысли. Он уже давно привык к кошмарам.

Через секунду Домов был в порядке, и лишь мокрые густые волосы напоминали о прошедшем. Тоша запустил в них руку, словно стирая пот, и улыбнулся. Его разум творит что-то небывалое с его телом. Никому иному это больше не под силу…

Он чуть подернул затекшей правой ногой и потянулся за стаканом яблочного сока на табуретке. В нем плавала горемыка-муха. Антон глядел на маленькое полумертвое создание и дивился бессмысленности ее жизни. Все же странно, как это похоже на его собственное существование! Он ведь тоже все время выкарабкивается из бесконечного водоворота, захлебываясь водами собственного бытия, безжалостно затягивающего его внутрь. И столь же неудачно…

Что там, на дне? Отчего это так страшно ему узнать?

Домов запустил в стакан палец и вынул обессиленную гостью, положив на край дивана. Может кто-то когда-нибудь спасет и его? Нет, это вряд ли… Ему никогда уже не выбраться из пут, что оплели так крепко и надежно.

«Чертова жизнь смеется надо мной всю неделю! Нет, не так — она смеется надо мной всю жизнь…»

Этот день отнюдь не войдет в топ-50 его самых лучших дней. Да и в сотню тоже не войдет. Вообще, бывали ли у него хорошие дни? Скорее лишь бесконечная вереница худших. Один серее другого… Считается ли тот, что не столь отвратителен, как другой, — лучшим или просто не столь ужасным? Как вести градацию существованию не только бессмысленному, но и противоестественному? Как описать палитру красок жизни, состоящей из картин, недоступных другим людям?

Да-а-а… Черные глаза замерли на одной точке.

Вошедшая в комнату кошка томно поскребла о косяк когтями и, лениво повернувшись к Антону, мяукнула, ну, типа, хватит, увалень, уже валяться! Мог бы и пожрать что-нибудь сварганить!

— Отстань, надоедливое создание! — сказал Антон, повернувшись на другой бок.

— Мяу, — ответила кошка.

— Отстань, — повторил Антон, кинув в нее маленькую запыленную выцветшую подушку — первое, что попалось под руку.

Кошка отпрыгнула и, обиженно махнув хвостом, вышла из комнаты.

— Мя-яу, — сказала она на прощанье.

Антон недовольно повернулся обратно. «Эта маленькая заноза не дает мне заснуть уже вторую ночь!» Он вспомнил ее вечерние песни, посвященные привычному циклу, и уныло улыбнулся. «Хотя… хоть у кого-то здесь есть какие-либо желания…»

Повалявшись на диване еще минут десять, Тоша, ощутив неудобство, раздраженно вскочил с него и вышел на свой старый обшарпанный балкон, столь же пустой, как и его душа. Занавеска, служившая преградой от насекомых, слетела с одного крючка, который противно щелкнул, словно указывая на непредвиденную заботу о приведении все в должный порядок. Антон проигнорировал его зов.

Он вяло рассматривал до боли знакомую улицу, залитую ярким солнечным светом, какой бывает только в середине лета…

На горизонте показался силуэт. Это идет Машка с соседнего двора, и когда на улице тепло, у нее всегда мокро под коленками, а когда с параллельной улицы по средам начинает пахнуть свежими булочками, у нее почти незаметно быстро-быстро дергается нос. Сейчас она пройдет под Антошкином балконом и весело скажет «здарово», а затем завернет за угол, пройдет еще примерно шагов тридцать, вот и ее окна на втором этаже…

Во дворе сидят Дима и Толик. Они оживленно говорят о новой фантастической книге. У Толи смешная челка, потому что Лена из соседней парикмахерской закончила курсы только вчера, а он стригся неделю назад. Честно говоря, курсы ей не сильно помогли… А Дима…

— Здарово, Антон!

— Привет, Машка, как экзамен?

— Возможно, будет даже четверка! — радостно ответила Машка и, подмигнув, пошла дальше.

Да, Дима…

— Если все будет ок, я тебя приглашаю! — крикнула она, почти повернув за дом.

— Если все будет хорошо, меня никто не остановит! — грустно улыбнулся Тоха в ответ.

Дима слишком любит крем-брюле и фантастические книги, чтобы обращать внимание на Машку. Хотя она так элегантно поправляет волосы, когда рядом с ним!

Пресытившись чужой жизнью, Антон вернулся к дивану. Этот старенький потрепанный временем и кошкой предмет мебели был для Антона не просто диваном. Это был лучший друг, готовый выслушать в любое время суток и бережно «подставить плечо», «протянуть руку» и разрешить «поплакаться в жилетку». Этот темно-вишневый товарищ единственный в мире знает все Антошкины тайны. Это на нем пролежни от Антоновой пятой точки. И это он никогда ни на кого не жалуется.

Зазвонил телефон. Тр-р-р-р. Тр-р-р-р. Он таким спокойствием, как диван, отнюдь не обладал. Антон ушел на кухню. Телефон его сейчас не интересовал. Громко грохнувшись на табурет, Тоша положил голову на руки. На лицо свалились длинные темные волосы. Они уже начинали мешать. Было бы все иначе — заглянул к Лене. Хотя, наверное, у него даже лучше получится. Или — да ну их? Пусть растут дальше. Какая разница?

— Мяу, — на кухню зашла кошка.

Антон лениво подошел к холодильнику. Вынув из него сосиски двухнедельной давности, он бросил кошке одну, стерев с нее ладонью лежалую сырость. Кошка недоверчиво понюхала сосиску и снова мяукнула, недовольно уставившись на хозяина: «Ты, может, эту гадость и можешь кушать… но меня мог бы и более пригодной пищей накормить!»

— Да ну тебя… — ответил ей Антон. — Можешь и не есть.

Он положил сосиски обратно и поставил чайник. Пока тот отчаянно пытался закипеть, Антон мучительно вспоминал вчерашний день. Голова раскалывалась и плечо ныло. «Черт! В следующий раз буду умнее». Может быть, стоило принять обезболивающее, но иди в аптеку слишком лень, а дома как обычно ничего нет. Домов подвигал запястьем, затем локтем, а потом и всей рукой. Боль послушно отдавалась всеми нервными окончаниями. Но он все равно снова и снова напрягал усталые мышцы, словно наслаждаясь своими муками. Эти ощущения пробуждали и бодрили, заставляли чувствовать себя живим, что уже немало…

Кошка улеглась на пол и стала пристально следить за хозяином, положив голову на хвост. В ее огромных желто-зеленых глазах отражался человек, измотанный так любимой им ленью и вопросами, на которые не знал ответы.

Чайник засвистел. Кипяток, чуть шипя, быстро заполнил большую чашку, открывая и вознося томный запах кофе. Растворимый. Не потому, что нравится, — оттого, что так проще… Коричневые капли расплескавшегося напитка хаотичным узором улеглись на гладкую поверхность старенького стола, итак заляпанную всем, чем только можно было. И о них тоже, разумеется, благополучно забыли, поэтому им оставалось лишь не спеша испаряться, присоединяясь к общей картине неряшливого экспрессионизма.

Кошка встала и потянулась.

— Я знаю, — почему-то сказал Антон в пустоту.

Кошка не обратила внимания и свернулась в клубочек на соседнем табурете. Антон нежно погладил ее шерстку и отправился обратно к дивану.

«Привет!» — сказал невидимка в тишине комнаты тихо и безжизненно.

Антон ровным счетом никак не отреагировал на это.

«Я — твое сознание, больного разума голос…»

Домов просто глядел в потолок.

«Одиночество сносит крышу, и я здесь для того, чтобы дать тебе кого-то, с кем можно было бы поговорить…»

Занавеска, вздымаемая редкими порывами ветра, стучала соскочившим крючком о стенку.

«Я сущность твоего бытия, единственное, что осталось у тебя от прошлого…»

Размеренно тикали настенные часы…

«Я ложь, позволяющая тебе существовать…»

Тоша потянулся и улыбнулся своей искореженной муками улыбкой.

— Да, Домов, — прошептал он с измученным воодушевлением. — Ты просто псих!

Летнее солнце, которое бывает в этом городе только в июле, спокойно освещало скромную комнату с бесцветными, будто моль, обоями…

 

МОЕ ЛЮБИМОЕ ТОМНОЕ СЧАСТЬЕ

Антон проснулся около трех часов ночи. С открытого балкона доносились стрекотание кузнечиков, гудение припарадного фонаря и пьяные толки дворовых алкоголиков. Кошка торжествующе лежала на подушке. Антон лежал рядом.

Голова по-прежнему не прошла и напоминала жестяное ведро, в котором резвились крысы, скребясь о его стенки своими острыми когтями. Тоша накинул на нее одеяло и постарался сосредоточиться. Не помогло. Свет фонаря создавал на стене причудливые образы. Антон рассматривал их сквозь легкое летнее одеяло. Образы были похожи на его жизнь. Странные, одинокие и ужасные…

Так и не сумев заснуть, Антон встал с дивана. Фонарь погас. Послышалась ругань алкоголиков. Тоша вышел на балкон. Фонарь вновь загорелся. Алкоголики поблагодарили Бога, матерей и власть. Антон улыбнулся. Тихо, чтобы не разбудить кошку, он прошел в другую комнату и надел штаны. Опять зазвонил телефон. Антон чертыхнулся и поднял трубку.

— Что? — тихо спросил он.

Из трубки донесся женский голос.

— Сейчас ночь, — сказал Антон. — Совсем не та ночь, в которую я работаю. В эту ночь я сплю, — добавил он и выдернул шнур из розетки.

Он вернулся в комнату и надел рубашку. Нашел почти пустую пачку сигарет, кошелек и вышел из квартиры. Кошка проводила его понимающим взглядом.

— Спи, — сказал он ей.

Спустившись на улицу, Тоша попал в поле зрения пьяных полуночников.

— Антон! — радостно приветствовали они его. — Иди к нам, друг. Это же Антон!

Тот подошел.

— Что тут у вас, дядя Коля? — тихо спросил он.

— Что как не святая водичка? А, хе-хе, — засмеялся старик, раскашлявшись. — Кхе, кхе, кхе. Будешь? Кхе.

— Ты же знаешь… эту гадость я не пью, — сказал Антон.

— Да, да, — улыбнулся алкоголик Коля. — Ты пьешь другую гадость! Хе-хе…

— Мхх.

— Снова идешь прогуляться? — загадочно спросил старик. — Снова не спится?

— Да… — ответил Антон и, козырнув, зашагал в темноту аллеи.

Он прошел четыре квартала и свернул налево, за универмагом. Не зная, куда идет, Тоша шагал туда, куда несли его ноги. А они, как всегда, несли его к местному бару. Он не сопротивлялся.

В баре как обычно было человек десять. Антона всегда удивляло, почему каждый раз заглядывая сюда, он находил тут примерно десять представителей рода людского. Иногда ему казалось, что они вообще не покидают «Жемчужину края».

Антон подошел к стойке и заказал себе пива. Оно оказалось таким же, как в среду и как всегда, слишком горьким и приторным. Хотя бармен Толька обещал, что на выходных привезут отличное новое питье из столицы.

Антон сидел на стуле, обдумывая свою жизненную ситуацию. Она, совершенно туманная и непонятная, не сулила ничего хорошего и прекрасного. Сегодня Антон послал босса. Но волновала его не временная работа, а только то, что, обидевшись, Наталья Осиповна могла скрыть кое-какие сведения, так нужные Домову. А это значит только одно — ему самому придется все раскапывать, а как это сделать, он не знал.

Пока мысленно Антон продумывал всю эту ерунду, пиво закончилось. И он заказал себе виски. Они, впрочем, были такими же плохими, как и пиво.

«Это уже четвертое убийство в этом городе за месяц! — доносилось из включенного телевизора на стойке. Очень миленькая журналистка была как будто действительно взволнована, хорошо их там обучают! — Официальных версий пока не выдвинуто, но власти не сомневаются, что это дело рук местных авторитетов. Как уже говорилось прежде…»

— Какой неспокойный городок! — усмехнулся Тоша.

— А у нас, ты слышал? — подхватил Толик, протиравший стаканы неподалеку. — Тоже, говорят, вчера кого-то порешили!

Домов покачал головой.

— Как будто шишку из «О-Би-Пи» или, может, из «Транс-Корес». Причем не одного! Человек семь охраны было, и всех подчистую! Но нигде не сообщалось. В новостях, я имею в виду.

— Откуда тогда у тебя такие сведения?

— Ну… — Толик замялся. — Люди болтают… а ко мне, ты знаешь, вся информация как раз и стекается.

— Больше слушай. Твоя шваль и не такое расска-а-а-жет, — зевнул Антон, его лицо приняло скучающий вид, как всегда, когда кто-то вокруг начинал делиться «шокирующими» местными сплетнями.

— Это да, но здесь и приличные люди бывают! — оскорбился бармен.

— Да ну.

— Ну вот ты, например! — Толик улыбнулся — как против такого аргумента попрешь?

— И с чего это ты так решил?! — хмыкнул Тоша, прищурив свои черные пронзительные глаза.

— Да брось! — отмахнулся парень.

Домов ему и правда нравился, хоть иногда и пугал отчего-то. И дело было вовсе не в том, что тот никогда не скупился на чаевые, и даже не в том, что он ни разу не возмутился ни обслуживанием, ни задержками, ни качеством предложенного. А в том, что этот не такой уж и редкий посетитель «Жемчужины» всегда излучал удивительное спокойствие, скорее даже пофигизм, но пофигизм философский какой-то. И заражал им Толика, постоянно находившегося в зоне повышенной опасности — разборки в баре редкое ли дело?! Правда, рядом с ним невыносимо тянуло курить, так, что не устоять, хотя в другое время он прекрасно боролся с этой привычкой, которую уже давно обещался бросить. Но это было хоть и странным, но маленьким недостатком.

Антон опрокинул в себя остатки виски.

— Все-таки что там у них в «О-Би-Пи» за делишки, а? — спросил неугомонный бармен после пары секунд перерыва.

— Не твоего ума дело, — пожал плечами тот, знаком прося добавки. — Ты наливаешь? Вот и наливай.

— И то верно, — улыбнулся Толик, хватая бутылку, в которой зазывающе плескалась жидкость чайного цвета.

— Умница.

Тоша медленно потягивал спиртное, согнувшись над столом, окутанный сизым дымом от сигарет. Скоро его потянуло ко сну. Голова постепенно опустилась на стол…

— Эй, ты, засранец, — услышал он голос, доносящийся из-за спины. — Нам абсолютно не нравится твоя рожа!

— Прошу прощенья, — сказал Антон, не поднимая головы.

— Ничего, — язвительно ответил голос. — Я думаю, что твой кошелек все исправит. Закажи-ка нам выпить.

— Я угощаю только друзей и девушек, — спокойно сказал Домов. — Ты же понимаешь… твоя физиономия совершенно не напоминает мне прелестное создание.

— Ах ты, урод! — крикнул голос. — А что тебе напоминает мой кулак?

Огромный пузатый мужик зло замахнулся на Антона. Но тот, не оборачиваясь, отклонился чуть в сторону и кулак со всей силы влетел в барную стойку.

— А-а-а, — заорал мужик, схватившись за ушибленную руку. — Я тебя, свинья… Леха!

Тут подскочил такой же здоровый Леха и попытался схватить Антона за шею, но Антон сделал с ним то же самое, только первый. И Лешина голова мгновенно «упала» на стойку, после чего тот уже не рыпался.

— Задолбали, блин! — возмущенно крикнул Толик, вылезая из-под стойки и закатывая рукава, чтобы помочь Тохе.

— Не лезь! — рявкнул тот. Нельзя было не послушаться.

К этому моменту ушибленный уже отошел от шока и попытался показать Антону, где раки зимуют, но, получив в свою очередь по распрекрасному носу-картошке, отказался от этой затеи и только ошарашенно глядел на Домова.

— Ненавижу, когда пузатые пьяницы начинают приставать ко мне и напрашиваться на чашечку кофе… — спокойно сказал Антон и, расплатившись, вышел.

Толик проводил его осуждающе-понимающим взглядом. В «Жемчужине» такие разборки были делом привычным. Надравшись паленого алкоголя, посетители частенько развлекались тем, что мутузили друг друга от нечего делать, что, впрочем, не мешало им назавтра вновь вместе квасить в этом же баре, хлопая соседей по плечам и объявляя всех собравшихся лучшими друзьями.

Тоша медленно направился домой, зная, что они, люди, все равно не успокоятся.

— Все как всегда… Хочу покоя, — сказал Антон в пустоту.

Тишина ночного города отзывалась привычным стрекотанием кузнечиков. Одинокие улицы замерли в душном жарком пространстве, едва-едва смягчающимся ночью, когда небосвод наконец-то скрывал почти бесцветное, но яркое солнце.

Домов слушал звук своих шагов, и ему казалось, что это не он создает их, а кто-то неотступно следует за ним. Кто-то невидимый, но реальный. Кто-то столь же жуткий, как и он сам.

— Мои призраки нагоняют меня, — произнес его низкий голос, и порыв ветра вторил ему…

 

Я РАБОТАЮ ВОЛШЕБНИКОМ…

— Мы бы хотели видеть вас, Антон Владимирович, — властно сказал в трубку женский голос. — И нам совершенно не понравилась ваша вчерашняя выходка.

— Вы разбудили меня…

— Это не так. Вы не захотели явиться к нам. Видимо, «Жемчужина» вас манила куда больше.

— Уже знаете, — спокойно спросил Антон.

— Мы знаем все, тем более что вы и не скрываетесь. И зачем, поведайте, нужно было устраивать там балаган?

— Я не устраивал…

— Обычная песня… Вот что я вам скажу, Антон Владимирович. Если вы и дальше будете строить из себя незаменимого человека…

— А разве это не так? — прервал Антон.

— Нет, — лаконично сказал голос. — Просто нам так удобно. Но если вы и дальше будете избегать вызовов, просто когда вам захочется… нам придется принять меры.

— Я буду у вас через час.

— Поторопитесь, — сказал голос, и в трубке послышались короткие гудки.

Антон направился на кухню и положил в миску кошкину еду, что он купил вчера ночью, перед тем как зайти домой. Кошка была благодарна, так что, пока Тоша пил чай, в течение тринадцати минут отчаянно топтала его локоть.

— Мне пора, красотка, — сказал он ей, вставая.

— Мрррр, — ответила кошка.

— Я ненадолго.

Антон быстрыми шагами шел в направлении офиса. Охранник, со страхом глядя на него, даже не стал спрашивать пропуск, только отшатнулся.

— Зачем ты работаешь здесь? — спросил его Домов. — Зачем? Если настолько труслив?

— Я… я… я ду-думал, что так смог-гу доказать себе… — запнулся тот, пытаясь понять, зачем все это рассказывает.

— Это не пройдет, — ответил Антон. — Только не с тобой, — добавил он, хлопнув охранника по плечу.

Тот, зажмурившись, прижался к стене, боясь пошевелиться.

Антон зашел в лифт. Рядом с ним находились две девушки и один мужчина.

— Мне на четвертый, пожалуйста, — слащаво пропела одна из них.

— Дурацкая идея, нужно было идти по лестнице, — сказал Антон сам себе, добавив громче: — Конечно.

Он нажал на шестой, ожидая, что девушка сейчас вытворит что-нибудь эдакое. Так и случилось. Как только Домов опустил руку, та прижалась к нему и попыталась обнять.

— Надя? — удивленно сказала ее подруга. — Ты что?

— Отстань! — злобно ответила та.

Антон аккуратно отцепил Надю и буквально сунул ее в руки подруге.

— Нужно уметь держать себя в руках, — сказал он ей. — А тебе, — добавил Тоша другой, — лучше следить за подругой, — он улыбнулся ей. — Тебе повезло…

Та ошарашенно слушала Антона, пытаясь сдержать вырывавшуюся подругу и понять, отчего сердце так бешено стучит, будто вот-вот вырвется из груди.

— В чем повезло? — спросила она, когда лифт остановился на четвертом этаже, не своим, сиплым голосом.

— У тебя хорошая сила воли, — сказал Антон вслед временным попутчицам и, когда двери закрылись, добавил: — А может, и просто нет никаких явных наклонностей…

Девушка, сдерживая подругу, молча смотрела на закрывающийся лифт. Она не могла ни о чем думать, кроме странного поведения Нади и странных черных холодных глаз незнакомца. Стоило дверям закрыться, Надя перестала вырываться и тянуться по направлению к парню. Она словно очнулась.

— Нат? Что случилось, а? — удивленно спросила подругу Надя.

— Не знаю, — ответила та, не переставая думать об этих глазах. Странные глаза. Страшные глаза.

Антон обернулся и посмотрел на мужчину. Тот, прижавшись к стенке лифта, нажевывал печенье прямо с пачкой.

— На диете? — спросил Тоша понимающе.

Человек не ответил, ожесточенно разгрызая фольгу.

Лифт остановился на шестом, и Антон вышел. Он дошел до кабинета с надписью: «Тихомирова Наталья Осиповна. Главный бухгалтер». Из него вышла робкая девушка с волосами цвета мокрой соломы, небрежно затянутыми в узел. У нее в руках была огромная кипа бумаг.

— Здравствуйте, Антон Владимирович, — тихо сказала она. — Наталья Осиповна уже давно ждет вас.

— Я знаю, — Домов заметил, что у девушки, видимо, сильно болит голова. — Давай помогу.

— Нет, что вы, — ответила девушка. — Это моя работа.

— Перестань, Таня, мне не трудно, — Антон практически вырвал из ее рук пачку бумаг. — Ого, тяжелая! И как ты только со всем справляешься?

— Просто делаю свою работу. И все, — тихо ответила она, слегка улыбнувшись.

— Куда нести?

— Ко мне.

Они прошли через уйму дверей и оказались в самом маленьком закутке этого этажа. Тут стоял стол, многочисленные ящики и два телефона. На жутких безликих серых стенах повсюду были развешаны какие-то диаграммы и графики, раскрашенные офисными маркерами. На столе царствовал ужасный беспорядок. Девушка, словно испугавшись этого, попыталась быстро хоть как-то прибраться. В суете она чуть было не опрокинула чашку с кофе, но Домов успел предотвратить несчастье, переложив ношу в одну руку, а другой подхватив чашку и поставив ее на место.

— Спасибо! — робко промолвила Татьяна. — И извините.

— За что? — улыбнулся Антон. — Вот твои бумаги, — сказал он, осторожно кладя их на этот хаос из всевозможных листов, ручек, резинок, папок и карандашей. — Не нужно столько работать.

Тоша пошел к кабинету Натальи Осиповны.

— Спасибо еще раз, Антон Владимирович! — крикнула вслед Таня.

Антон просто улыбнулся. «Странно, — думал он. — Такая робкая, но такая сильная… Или возможно… Да, наверное, так».

— Сколько можно ждать? — строго сказала Наталья Осиповна, когда Домов зашел в кабинет.

— Я не умею летать, а в транспорте я не езжу, — спокойно сказал Антон.

— Это правильно, — точно таким же голосом продолжала «его босс». — Но что вы устроили в лифте?

— Я устал.

— Это не повод. Но хватит об этом. Вот новое задание, — она протянула конверт.

Антон раскрыл его и быстро прочитал.

— Пожелания? — спросил он.

— Тихо. Обыденно. Незаметно. И главное — не так, как в прошлый раз! Вам ясно, надеюсь, — ответила Наталья Осиповна.

— Можно узнать причину?

— Нет. Все, что вам нужно знать, это только то, что она из «О-Би-Пи».

— Ясно, — ответил Антон и вышел.

Недалеко от двери стояла Таня и как будто говорила по телефону. Антон прислушался. Из трубки доносились короткие гудки. Домов повернулся и вышел.

Ровно в десять часов вечера Галина Митлинова вышла из ювелирного магазина. Сегодня стояла прекрасная погода, и день был отличный, но у нее с утра жутко болел живот. И болел-то как-то странно — не как обычно. Боль была острой, будто кто-то пырнул беднягу ножом. Ни дорогостоящие таблетки, ни незапланированный поход к массажисту не принесли никакого результата. Проклятые шарлатаны годны только на то, чтобы вытягивать из людей деньги!

Галина села в машину и направилась домой. С удовольствием рассматривая новое кольцо на руке, она неслась вперед. Ее чистенькая «Инфинити» шла по пустым улицам мягко и бесшумно.

Вдруг на одном из светофоров дверь открылась и в машину сел мужчина. Он был одет, словно уличный мальчишка, — ободранные джинсы, старые кроссовки, на лицо надвинут капюшон серой потрепанной кофты.

— Вы что? С ума сошли?! — сначала вскрикнула Галина, но вдруг страх и боль усилились.

— Уже зеленый, — сказал человек, не поднимая головы.

Галина, не осознавая что делает, нажала на педаль газа. Руки указывали путь машине, будто подчиняясь чьей-то чужой воле, вскоре она и незнакомец оказались на площади, около особняка Галины, недавно подаренного ей новым ухажером. Они вышли из машины. Женщина хотела броситься бежать, но ноги ее не слушались. Она чувствовала только одно — боль и страх. Только это.

— Я знаю, кто ты, — сказала она, всхлипывая.

— Это делает задачу легче. Тогда ты, конечно, догадываешься, зачем я здесь? — сказал человек и поднял голову.

Галина содрогнулась, вглядевшись в его жуткие черные глаза.

— Почему? — плакала она. — Я?

— Ты знаешь, — ответил человек. — Давай все будет тихо.

Он достал из кармана кинжал с удивительно красивой черно-стальной рукоятью, на которой переплетались непонятные символы и узоры, блеснувший в неярком свете многочисленными царапинами, и подошел к Галине. Та, закрыв глаза, плакала и умоляла пощадить, хотя и понимала, что этого не будет.

— Сколько раз ты отказывала в подобных просьбах сама? — услышала она мягкий голос прямо около самого уха и почувствовала, как мнимая боль гармонично сошлась с настоящей — кинжал вошел точно в то место на животе, где у Галины болело весь день.

Женщина чуть слышно вскрикнула, но это был скорее возглас удивления, чем страдания.

Человек бережно положил ее на траву и взял за руку. Галина не понимала, отчего страх и боль будто испарились, отчего эти жуткие глаза вдруг перестали быть средоточием вселенского зла… Она чувствовала только покой. Покой, какого никогда не было в ее жизни.

Она знала, что тот, кто держит ее за руку, ее убийца. И она знала, что должна ненавидеть его, но отчего-то женщина этого не могла. Рядом с ним ей было тепло и хорошо. Рядом с ним она словно очищалась, заново перерождалась, и былая жизнь, наивная, детская и давно позабытая, вновь пульсировала в ее теле. Таком измененном, перемазанном кремами, переделанном хирургами, облапанном тысячами рук, не запомнившихся и пустых фигур…

— Моя душа… прогнила насквозь… но я… я хочу… — слова Митлиновой срывались, переходя в сипение. — Я хочу раствориться в тебе… хочу отдать тебе свою душу… ты примешь ее?

Человек глядел неотрывно, как последнее дыхание выходит из этой женщины, но она все еще не сдавалась, желая услышать ответ.

— Ты… помолишься… за меня?

— Я не знаю ни одной молитвы, — простодушно признался убийца.

— Обещай… обещай, что помолишься за мою душу…

— Обещаю, — тихо сказал человек, и Галина больше уже ничего не слышала.

 

Я НЕ ЛЮБЛЮ СКРЫВАТЬ СЕБЯ

Антон дернул ногой и скинул кошку на пол.

— Мяу! — громко и возмущенно сказала та.

— Отстань, — добавил он и накрыл голову подушкой.

Телефон вновь прервал его сон. Вечный мерзкий трезвон, нарушающий самое сладостное, что только есть в мире, — тишину.

— Черт! — буркнул Домов и, не отрывая лица от дивана, нащупал трубку левой рукою.

— Привет, Тош! — сказал оттуда веселый голос. — Это Машка.

— Пвивет, — лениво ответил ей рот, все еще насмерть прижатый к простыне.

— Что с голосом?! Ты что — еще спишь?! Давай вставай! Помнится, ты обещал быть на моей вечеринке?

— Ну…

— Так вот, приходи сегодня к шести.

— Я постараюсь, — соблаговолил-таки Домов повернуться к трубке.

— Буду ждать! Слышь? Ладно, пока, до встречи!

Антон со злостью кинул трубку на телефон, так что у того отлетел рычажок. Он повернулся лицом к спинке дивана и схватил руками голову.

— Господи! Как же все это по-дурацки! — проворчал он и слез с дивана, уронив при этом стопку книг, пристроенных с краю.

Кошка испуганно посмотрела на хозяина.

— Не пугайся, — сказал он ей. — Все опять никак!

Тоша решил, что ему непременно нужно в офис. Поэтому, быстро собравшись и накормив свою мохнатую иждивенку, он выскочил из дома, да так стремительно, будто бы опаздывал на заранее обговоренную встречу.

Домов бодро шагал по улицам города. Жители сновали туда-сюда, они торопились на работу, на свидание, в магазин… Они полностью отдавали себя своим занятиям и абсолютно не обращали внимания ни на кого вокруг. Как же везет им, что они находятся рядом с Антоном всего несколько секунд! А то мигом бы побросали все дела и полностью отдались своим страстям, желаниям и наклонностям. Ибо такова была Антонова судьба — обострять скрытые чувства. Как у него это выходило? Да он и сам не знал, и даже больше — парень с удовольствием отказался бы от подобного дара, только вот как это сделать? Не ведомо…

Войдя внутрь здания, где находилась его фирма, Домов издевательски подмигнул охраннику, который вновь зажмурился от страха перед ним. На этот раз до офиса он добрался благополучно — по лестнице. Тоха схватился за ручку двери, ведущую в кабинет бухгалтера.

— Антон Владимирович? — удивленно спросила Наталья Осиповна.

— Я хотел бы получить свои сведения, — сказал он в ответ.

— Мы не ожидали так рано… Мы думали, что вы как всегда отсыпаетесь в своей берлоге…

— Где они?

— Сегодня, я боюсь, еще их у нас нет, — Наталья Осиповна вызвала Таню. — Хорошая работа, Антон Владимирович, — сказала она, включая маленький старый телевизор, стоявший на советских времен бюро. — Но все же это было слишком экстравагантно.

— Это было как всегда, — спокойным тоном возразил Антон.

— Пускай… — замяла босс.

В телевизоре показывали труп молодой женщины — Галины Митлиновой, одной из совладельцев компании «ОВР». «Это произошло около особняка жертвы, — говорила молоденькая ведущая. — Следователи считают, что убийца с жертвой приехали на одной машине…»

В кабинет вошла как всегда тихая Таня.

— Вы что-то хотели? — спросила она Наталью Осиповну. — Здравствуйте, Антон Владимирович, — добавила каким-то испуганным голосом.

— Здравствуйте, Татьяна, — ответил он ей, пытаясь разобраться в ее чувствах. — Вы что, боитесь меня?

— Бояться не ее работа, — отрезала разговор Наталья Осиповна. — Узнай о совещании в «О-Би-Пи». Кондрат Алексеевич еще не звонил?

— Нет. Он обещал, что позвонит завтра… — ответила Таня, заглядевшись в телевизор.

«Совершенно не ясно, кто бы мог совершить столь злостное преступление. Оглядываясь на то, что не было обнаружено никаких следов борьбы, это значит, что убийца и жертва были знакомы… среди улик, которых у нас практически нет, обнаружено старинное серебряное кольцо… но на нем не было никаких отпечатков пальцев, кроме жертвы. Видимо…»

— Иди! — прикрикнула Наталья Осиповна. — У тебя нет никаких дел?

— Извините, — испуганно сказала Таня и вышла.

Она даже не взглянула на Антона.

— Так я могу идти? — спросил он у босса.

— Конечно, Антон Владимирович, надеемся увидеть вас завтра! — ответила та, не поднимая головы.

Домов вышел в коридор, в конце которого стояла Таня, рассеянно озираясь вокруг. Заметив его, девушка словно очнулась и быстро пошла к своему столу. Антон в три шага догнал ее.

— Таня, в чем дело? — спросил он.

— Ничего, Антон Владимирович, — сказала она быстро, опустив глаза.

— Ты боишься меня?

— С чего вы это взяли?

— Я вижу.

— Это ерунда! — весело сказала она, но было очевидно, что ей далеко не весело. — С чего это мне вас бояться?

— Послушай, — строго сказал Тоха. — Ты нравишься мне, ты сильная. Чего ты боишься?

— Антон…

— Я приду за тобой в семь, — сказал он ей твердо, даже не удосужившись дослушать ее. — Ты во столько заканчиваешь?

Она только кивнула.

— Я приду, и мы поговорим…

— Но…

— Жди! — сказал он и пошел прочь.

Таня ошарашенно смотрела вслед Антону. Ее чувства не передавались описанию. Этот молодой человек привлекал и пугал одновременно. Ей так хотелось увидеться с ним, но весь оставшийся день она думала только о том, как отказаться от встречи. Ничего путного в сумбурный, забитый всяческими мыслями мозг не приходило, и из всех выходов у нее оставался только один — сбежать.

И вот, когда она уже почти осуществила свой план, из-за спины послышался знакомый мягкий голос:

— Ты так ко мне спешишь?

— Антон Владимирович?! — она обернулась. — Я… я, знаете, сегодня не могу, никак! Вот…

— Ну конечно! — сказал ее собеседник, схватив за рукав. — Мы поговорим, Таня, просто поговорим, — он пристально посмотрел ей в глаза.

Девушка почувствовала, что теряет волю. Ее тело перестало слушаться… она себе не принадлежит… Ей хочется крикнуть, но она не может, хочется бежать, но ноги не идут… Голова ее закружилась, в глазах помутнело, и вокруг все поплыло. Но в окружившем ее мраке, ледяном и ужасающем, Таня почувствовала себя как в объятиях матери.

Очнулась она в парке на скамейке. Вокруг не было никого, кроме…

— Эй! — весело сказал Антон. — Как чувствуешь себя?

— Что? Что произошло?

— Ты что, забыла? Мы пришли поговорить. Так вот — я тебя слушаю.

 

МНЕ ЛИ НЕ ЗНАТЬ?

Таня пыталась собраться с мыслями, но они путались в голове. Что происходит? Кто? Что? Почему? Мозг как каша растекался внутри, смешиваясь сам с собой, миксуя эмоции и воспоминания. Как будто кто-то основательно размазал все, и вместо отдельных и цельных событий осталось что-то неразборчивое, смутное. Единственное, что осталось таким же, как было, так этот тот самый взгляд проницательных и прожигающих черных глаз, четко запечатлевшийся в подкорке. Неосознанно достав его из памяти, девушка вздрогнула, словно вновь наяву смотрела в их бездонную черноту, пугающую и лишавшую воли. Однако именно та дрожь, пробежавшая по всему ее телу, вернула ей способность соображать, будто бы освободив от тумана, что заволок ее разум.

— Это ведь ты сделал, да? — вдруг вскрикнула она.

Антон молчал.

— Ты ведь убил ее. Ты?! Ну скажи же! — вдруг заплакала Таня, но, успокоившись, добавила: — Простите.

— Я, — тихо сказал Антон.

— Боже! — она уронила голову на руки. — После того как вы приехали сюда… вы… Вы что — тот человек, которого прозвали «Ангелом смерти»?!

— Да? Видимо… Дурацкое прозвище.

— Почему? Кто вы такой? Что вы такое?!

— Я Антон. Я тот, который не знает, откуда он. Я тот, который всю жизнь ищет себя.

— Как это у вас получается? — всхлипывала она. — А я ведь видела в вас похожего на себя! Я думала…

— Я похож на тебя, — грустно сказал он. — Я тоже одинок.

— О… ох… ох… — Таня плакала как дитя, узнавшее, что в мире есть зло и не все добрые и хорошие.

— Знаешь, я не помню своего детства, — говорил тем временем Антон. — Первым воспоминанием у меня был этот город. Мне было уже целых четырнадцать. Кто я? Не знаю. Где я? Тоже. Что я делал столько лет? Моя квартира… моя ли? Где хоть кто-нибудь? Вишневый диван. И мне не страшно… Почему мне никогда не бывает страшно?!

— М? — Таня перестала плакать, с интересом слушая Антона.

— В шкафу деньги. Паспорт. Через полмесяца принесли письмо. До этого я ничего не делал. Просто валялся целыми днями на диване. В письме адрес. Ваш адрес. Какие-то люди. Задание… я выполнил его с такой легкостью… С той поры я жил во многих городах. Оказывается, у меня не одна квартира… То просто ел и пил, то выполнял приказы. Потом мне надоело, и я бросил… Просто ушел, ничего не говоря. Они искали, я знаю… Целых полтора года я шатался по всей стране, скрываясь от ищеек. Подрабатывал то тут, то там. Но вот я опять сюда вернулся… я хочу знать.

— Что?

— Правду о себе. Почему я такой? Ты ничего не заметила?

— Заметила. Вокруг вас все ведут себя странно. Почему?

— Я не знаю. Но все, кто находятся рядом со мной хотя бы несколько минут… Они начинают…

— У них обостряются их слабости? — спросила Таня, скорее утверждая.

— Да. Тот, кто любит пожрать, накидывается на еду, будто ни разу в жизни не ел. Тот, кто любит подраться, лезет на меня с кулаками. Тот, кто всего боится…

— От страха пошевелиться не может, — закончила за него Таня, Антон внимательно посмотрел на нее. — Я видела охранника…

— Это глупо, наверное… так жить. Но ты?

— Я?

— Да, ты. Ты-то что делаешь в организации? Как ты со своей наивной чистой душой там оказалась?

— Я… — Таня смутилась. — Я просто секретарша… Я ничего не знаю…

— Но как они могли взять в организацию кого-то с улицы? — удивился Антон.

— Но мы аудиторская компания, — Таня смутилась еще больше. Казалось, она до сих пор не верила в то, что «Документ-Сервис» может быть причастен к чему-то подобному. — Всего лишь аудиторская компания…

— Да, — хмыкнул Тоша. — Всего лишь аудиторская компания. Только именно эта компания отдает мне эти приказы…

— Я не знала об этом раньше. Только недавно… — Таня поежилась. То ли от ветра, то ли от того, что на душе словно кошки скребли. — Только недавно мне стало казаться… Я всегда думала, что вы консультант. И работаете по договору подряда. Все так думают.

— Да?

— Конечно! — Таня не понимала, как, работая уже почти год, Антон не привлек к себе ненужного внимания, тем более что он даже не знает, какая у него должность.

— Забавно…

— Не уверена, — девушка поглядела на него широко раскрытыми карими глазами. — Все остальные… они тоже?

— Что? Убивают?

Таня только кивнула.

— Я не знаю. Думается мне, что нет. Кто-то же должен работать по основной линии…

— Значит…

— Значит, «Документ-Сервис» — это аудиторская компания, с бухгалтером, у которого есть и другие интересы, нежели аудит.

— А Кондрат Алексеевич?!

— Что Кондрат Алексеевич?

— Он тоже к этому причастен?

— Я не знаю, Таня, — устало ответил Антон. — Я общался только с Натальей Осиповной. Только с ней. Всегда.

Девушка глубоко вздохнула. Ее руки, покоившиеся на коленках, тряслись мелкой, противной дрожью, которую было никак не унять, и по плечам бежали мурашки. А в горле стоял ком ужаса, затруднявший не только голос, но даже и дыхание. Такая правда была ей не под силу. Она не хотела знать такую правду и жалела, что задала тот вопрос. Ощущение, что ее мир, в котором было так уютно и хорошо, рушится безвозвратно, мучительно витало в воздухе, болезненно отдаваясь в груди тяжелыми ударами словно замедлившегося сердца.

— А зачем? — спросила она еле слышно, сама ужасаясь своего жалкого тона. — Зачем все это нужно?

— Я не знаю. Я ничего не знаю, Таня! Ничего. Только то, что я должен это делать. Она обещала, что расскажет все, если я буду работать. И я буду работать. Я буду…

— Это какой-то кошмар наяву… столько смертей… и ради чего?

— Не суди… Я не такой как все.

Они замолчали. В тишине слышались лишь шорохи листьев и игра ветра с брошенным кем-то полиэтиленовым пакетом. А еще крик, душераздирающий крик, безмолвно рвавшийся из горла несчастной секретарши, беззвучный, но все-таки такой очевидный.

— Да уж… — прошептала Татьяна после нескольких минут, и голос ее отражал весь ужас, что сковал это наивное и доброе сердечко. — А я? Почему я ничего такого не вытворяю, где же мои наклонности?

— На тех, у кого сильная воля, я не действую. По крайней мере не сразу… Но таких мало…

Девушка себя к подобным уж точно не относила. Наоборот, вечно корила за слабохарактерность и малодушие.

— Ах да, еще алкоголики! Вот с ними я по-настоящему дружен! — Антон серьезно поглядел на удивленное лицо Татьяны и объяснил: — Алкоголь притупляет сознание, и мое действие соответственно тоже. Не всегда, правда…

— Не понимаю… Антон Владимирович! Зачем вы убиваете? — спросила Таня, будто сама страшившись этого вопроса.

— Потому что это моя работа, — ответил Домов, посмотрев на синее летнее небо, по которому еле заметно двигались толстые и ленивые облака.

Они молчали около пяти минут. И вдруг Таня облокотилась на Антона, положив голову ему на плечо, и тоже посмотрела на безмятежное небо.

— Трудная у вас работа, Антон Владимирович! — грустно сказала она.

— Мне ли не знать… — ответил тот.

 

ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ С ТОБОЙ, СУДЬБА МОЯ?

Они просидели так около часа. Молчали и смотрели на облака. Облака, медленно плывущие по своему синему морю, словно древние корабли. Корабли вечные, спокойные, вальяжные. Там, далеко в вышине, совсем другие законы, совсем другие правила, совсем другие вопросы. Там, в вышине, должно быть, и рождается то единственно желанное, то прекрасное и удивительное чувство… Умиротворение…

Наконец, так и не разобравшись в своих спутанных чувствах, Таня заговорила.

— А как вы это делаете?

— Что?

— Ну… лишаете людей воли?

— Я этого не делаю, — спокойно ответил Антон. — Это происходит само собой.

— Я не про слабости… а про сегодня, — немного замялась Татьяна. — Как вы это со мной сделали? Вы же говорили, что на людей с сильной волей это не действует?

— Это другое.

Ответил Антон и замолчал. Через две минуты Таня не выдержала.

— Так как?

— Я не могу объяснить…

— Почему?

— Потому что это не руки накачать и не голос тренировать! — раздраженно сказал Антон, но, успокоившись, продолжил: — Это совсем не так… Это трудно объяснить. Нет! Не трудно — невозможно.

— Это что — магия? — поинтересовалась Таня. — Экстрасенсорные способности?

— Не знаю… Это — я.

Таня ничего не поняла, но стало ясно, что от Антона все равно ничего не добиться.

— Уже поздно, — тихо сказала она, поежившись, хотя на улице было тепло.

— Да… идем, — ответил Антон.

— Куда? — удивилась Таня.

— Провожу тебя.

— A-а. Хорошо.

Они медленно шли по направлению к Таниному дому. Миновали небольшую площадь, перешли речку. Встречавшиеся им иногда люди провожали их ничего не значащими пустыми взглядами, как сотню других прохожих. Ведь хоть эта пара и совершенно отличалась от всех, это было незаметно при столь коротком контакте…

Тоша иногда бросал взгляд на хрупкое тельце, идущее рядом с ним. Оно словно съеживалось под простым ситцевым платьем, словно пыталось раствориться само в себе. Грустные глаза девушки беспокойно метались с одного предмета на другой, а тонкие руки с изящными длинными пальцами неосознанно мяли друг друга. Это раздражало Домова, будто было противоестественно и неправильно, ему хотелось прекратить это, но он ничего не предпринимал.

Наконец девушке пришел в голову вопрос, который должен был прийти уже давно.

— Антон Владимирович, откуда вы знаете куда идти?

— Я многое знаю, — ответил Антон и вновь замолчал.

Таня совершенно потеряла надежду на беседу, поэтому просто повиновалась темпу шагов своего «телохранителя». Так, молча, они дошли до самого ее дома.

— До свиданья, — тихо сказала девушка. — Спасибо.

Антон не ответил. Таня подошла к двери и вдруг резко обернулась.

— А Дмитрий? — тихо спросила она и улыбнулась, вспомнив милого мальчишку, который тоже иногда приходил в фирму. Он также числился как консультант и работал по договору подряда. Улыбка мгновенно спала. — Он как вы?

— Дмитрий? — недоуменно спросил Антон. — Какой еще Дмитрий? — У Тоши уже начинала болеть голова от всего этого.

— Вы его не знаете?

— Нет.

— Слава богу! — выдохнула Таня, почему у них не могут быть приходящие консультанты?! — Еще раз спасибо.

Антон кивнул. Он подождал, пока дверь за ней не закроется, и направился к дому. На улицах уже зажглись фонари. В воздухе пахло летом. Опять стрекотали проклятые кузнечики.

Зачем он рассказал ей все это?! Глупость какая-то. Славная девушка… да вот только…

Ах, как приятно все-таки пахнет летом!

Антон с трудом поднял веки. Кошка недовольно глядела на него своими желтыми глазами. Он не должен был сейчас шевелить правой ногой!

— Прости, — извинился Тоша. — Не прав.

Кошка, кажется, извинения не приняла, и еще раз недовольно взглянув на него, поменяла место расположения, отвернувшись от хозяина. Антон разозлился и показательно дернул и второй ногой, отчего вишневый диван заскрипел. Кошка вздрогнула, но тут же сделала вид, что ничего не заметила. Тоша улыбнулся и уставился на трещину в потолке. С балкона долетали противные звуки спешащего утра. Антон повернулся на бок и накрыл голову подушкой. Хотелось еще поспать…

Зазвонил телефон. Антон чертыхнулся, но все же поднял трубку.

— Ты ведь обещал! — прокричал возмущенный голос с другого конца.

— Маша… извини, — «В последнее время только и делаю, что извиняюсь», — пронеслось в голове. — Я задержался на работе.

— А я слышала другое!

— Интересно что? — спросил Антон, всем нутром зная, что ему абсолютно не интересно.

— Говорят, ты с какой-то девчонкой вчера тусовался. Мы ведь тебя ждали! — укоризненно заметила Машка. — Мог бы и перенести свою свидуху!

— Свидуху, — повторил Тоша. «У Машки всегда такие словечки». — Никакой у меня не было свидухи. Я работал.

— Что, Толька врет, что ли?

— Не знаю, — ответил Антон, понимая, что ему совершенно не хочется оправдываться. Тем более что он не пришел бы на их так называемую тусу, даже если бы не встречался с Таней. — Я вчера работал.

Тоша зевнул. Ему стало почему-то жутко скучно. Они с Машей и не общались-то никогда толком, все через балкон… Чего она пристала?

— Может, он перепутал, — Маша тем временем пошла на попятную. — У меня четверка!

— Поздравляю, — Антон попытался придать голосу правдоподобную радость.

— Спасибо. Жалко, тебя не было. Ну ладно, мне пора. До встречи!

— До встречи.

Антон вновь зарылся под подушку. Лишними телодвижениями он опять потревожил кошку, и та мстительно воткнула десять острых когтей в его лодыжку. Пройдя через легкое летнее одеяло, словно раскаленный нож в масле, они прекрасно достигли своей цели. Тоша прошипел что-то неразборчивое. Кошка возмущенно спрыгнула с дивана и ушла на кухню.

— Вот ведь зараза, — сказал Антон в пустоту и улыбнулся.

Никакой обиды. Кошка вернулась через две минуты и примирительно потерлась о локоть хозяина. Домов потрепал ее за холку. Топор войны был опять зарыт.

Антон закрыл глаза. Отчего-то он увидел милое лицо той, с кем встречался вчера. Отчего-то воспоминания пробудили в нем непривычно приятное чувство. Что это было, он не знал, но знал, что оно не приносило страданий, как обычно, по крайне мере не таких, как обычно.

Домов сел и схватился за голову. Его мир, спящий мертвым сном, пробуждался… болезненно, но животворяще.

Снова противно зазвонил беспокойный телефон. Этот звук был всегда предзнаменованием суеты. На сей раз звонила не та, что он ожидал, и Антон не мог понять, отчего он так рад этому звонку.

— Что ж, — сказал он, когда повесил трубку. — Мне пора, красавица.

— Мяу, — отозвалась понимающая кошка.

— Ты права, черт возьми, как всегда!

— Я прошу прощения, — говорила Таня, ведя Антона на кухню своей маленькой, но уютной квартиры. — Мне не хотелось вас тревожить, но я всю ночь не могла уснуть, а потом… вспомнила о том, что вы дали мне свой телефон и сказали, что можно… вы не злитесь, Антон Владимирович?

— Нет, мне не трудно, — отмахнулся тот, садясь на предложенный ему стул. — Ты не работаешь сегодня?

— Сегодня воскресенье.

— А… понятно, — Тоша никогда не следил за календарем.

— Я и правда чувствую себя неловко, что потревожила из-за такой ерунды, но, — руки Тани дрожали, пока она наливала чай. — Мне кажется, что я не могу больше там работать! Просто не смогу туда даже зайти, — она упала на соседний стул и разразилась рыданиями.

Антон молча смотрел на это содрогающееся тело, и понимая и не понимая ее. Понимая разумом, но не понимая чувствами. Ему был не знаком страх, он не ведал отвращения, совесть никогда не мучила его. В жизни своей он никогда не знавал тех цепких пальцев ужаса, что хватают за глотку, выворачивают наизнанку, обезоруживают и порабощают. Лишь во снах, тех, что он видел практически каждую ночь, Тоша переживал все эти чувства, даже в еще большей, гиперболизированной степени, воистину проживая самые кошмарные из существующих кошмаров.

— Я, — прошептала Таня. — Я сейчас… простите.

Она вскочила и принялась метать на стол все, что у нее было к чаю, все еще вздрагивая от душивших ее рыданий. Угнетенная своими страхами, она была не в состоянии собраться.

Прошли минуты. Наконец девушка уселась на место.

Домов глядел в ее покрасневшие глаза и не видел ничего того, что терзало ее. Не видел в них слез. Он видел в них свет. Только это. Лучезарный взгляд их разрывал его темноту, и та поддавалась. Антон был смятен. Внутри все было спокойно и все взрывалось. И он не знал, что делать, лишь глядел и глядел, принимая этот свет как единственное доступное ему благо.

— Я думала над тем, что вы говорили, — сказала Таня, тоже глядя на него. — Над тем, что вы одиноки. Но это ведь не наказание, не крест, вы можете изменить это.

— Нет, — ответил Домов. — Только не я. Есть причина моего одиночества.

— Причина? — Таня опустила голову. — Вы про то, что…

— Болезнь просочилась в меня, мои вены несут зараженную кровь. Я неизлечим. Паразит внутри меня. И он гложет мое тело и воспаляет разум. Я сумасшедший, кто осмелится быть рядом?

— Возможно, — девушка взглянула на него испуганно, но твердо. — Кто-то и есть… Но вы отвергаете его, не желая открыть свою душу.

— Мою душу?! — Антон усмехнулся, это было даже весьма устрашающе, и все же печально. — О чем ты говоришь? Погляди в мои глаза, — приказал он. — Погляди!

Таня повиновалась.

— Что ты видишь? — голос Тоши звучал по-иному, прежняя мягкость испарилась без следа, и стальная непреклонность слышалась в каждом слове. — Ты видишь мою душу в них? Видишь ее?

Судя по Таниному лицу, она вновь была готова разрыдаться, то ли от страха, то ли от обиды. Ее губы сжимались, становясь столь же белыми, как и бледная кожа.

— Ты видишь мрак, а во мраке — зло, — Антон продолжал: — И это зло не что-то эфемерное, это зло — я сам!

Слезы, что девушка усиленно сдерживала, все же просочились сквозь ее барьеры. Она шмыгнула своим маленьким носиком. Эти глаза пугали ее. Этот тон пугал ее. Но не способная противиться его воле, она продолжала смотреть и слушать.

Антон замолчал, вдруг увидев в ней этот ужас, что вызвал сам. Что-то кольнуло его внутри. Стало невозможно знать, что это натворил он сам. Домов опустил взор.

— Прости… — прошептали его губы. — Как это больно, оказывается, ранить такую, как ты!

Ее дыхание прервалось от его слов, а слезы испарились мгновенно. Она осторожно, будто опасаясь, что спугнет его, взяла своего гостя за руку. Тот вновь обратил на нее свои глаза. Но теперь это были иные глаза, совсем не те, что минуту назад.

— Вы можете измениться, — сказала Таня вкрадчиво, будто обращалась к ребенку. — Вы можете изменить все! Я вижу это! Я верю! Прекратите… Ради искупления грехов! Ради другого будущего!

— Ты… — сказал он приглушенно и тихо. — Ты…

— Я знаю, поверьте! Если вы захотите, так и будет!

Вдруг он резко вскочил и, упав на колени, бросился к ногам девушки, уткнувшись лицом в ее колени, хватая и сминая ладонями ткань ее длинного желтого платья.

— Только ты можешь изменить меня! Будь моей, спаси меня от «ничто», которым я являюсь, — услышала она его сдавленную просьбу. — Наполни мою душу своим светом! Без него она всегда будет во мраке.

— Я… — Таня гладила Антошины волосы, чувствуя нежность и желание позаботиться о нем, но зная, что никогда не сможет отдать ему свое сердце, так как оно уже давно принадлежало другому. Ей хотелось его успокоить, но она никак не могла заставить себя солгать. — Я…

— Да, знаю… — вдруг сказал он тихо, будто прочитав ее мысли. — Я знаю…

Девушка почувствовала боль от его боли.

— Я знаю, — повторил Антон. — Но я легко поверю твоей лжи. Лишь сделай вид, я поверю с радостью… и буду другим ради тебя. Перекрою себя… уничтожу прежнее естество… сделаю невозможное…

Таня подняла его голову и всмотрелась в это измученное лицо. Отчего ей показалось, что она глядит в свое отражение?

— Я бы хотела! — призналась она.

— Тогда я уже верю…

 

МОИ МЫСЛИ ВСЕ ЖЕ СТРАШНЕЕ…

Антон лежал на диване, раскинув руки и ноги.

Вокруг был разбросан всевозможный мусор: обертки, пустые пачки, бутылки из-под вина, крошки и просто целые куски чего-то. Рядом с ними соседствовала его одежда, сброшенная на пол в непонятном им самим порыве. Кошка даже не показывалась, не желая, видимо, общества хозяина, когда его разум столь воспален, а действия порывисты и эмоциональны.

Домов тяжело вдыхал душный спертый воздух его комнаты. Что случилось сегодня? Что случилось с ним? Черные глаза впились в потолок, видимый лишь по лучам припарадного фонаря, но они не замечали его. Перед ними стояла мутная картина былого.

Смесь вина, поглощенная так быстро, уже начала действовать на него. И голова его кружилась и плыла. Обнаженное Тошино тело впитывали темноту, растворялось в ней. И привычное одиночество обволакивало и поглощало, исцеляя от воздействия окружающих… Снова он был потерян для них. Словно все вокруг перестало существовать, и лишь сущность его была реальна и болталась посреди безграничного и такого пустого космоса. И было все равно, когда это началось и закончится ли когда-нибудь; все, что он знал сейчас, все, что принимал, — это то, что его тело растворялось в темноте…

Похмельное утро началось премерзко — со звонка босса. Ничего не понимая, помятый и уставший, Антон поплелся на работу. Дорога немного освежила его и привела в чувства.

Позволив себе слегка задержаться, он немного посидел в отдалении на набережной, наблюдая, как темные, мутные воды несут и несут куда-то свои тайны.

Уже через час после того, как он поднял трубку, Тоша был на месте.

— Я сказала бы, что это непозволительно, Антон Владимирович! — на лице Натальи Осиповны не читалось ничего хорошего.

— Не имею понятия, о чем вы, — ответил Домов, отвлеченно разглядывая дипломы, висящие на стене. Хотя, разумеется, он догадывался.

— Не стану объяснять то, что и так ясно, — холодно отрезала главный бухгалтер «Документ-Сервис». — Вам не стоило бы так поступать. Вы не ребенок, Антон Владимирович, и последствия должны быть вам известны! И я прошу впредь — не стоит испытывать мое терпение. Оно не безгранично.

— Разумеется, — Антон с легкостью выдержал колкий взгляд босса, для него это не было проблемой.

— Можете идти.

— До свидания.

Антон вышел из кабинета. Внутри кипело недовольство. Когда уже он получит то, ради чего здесь?! Прийти сюда только для того, чтобы быть отчитанным…

Он уже собирался уходить, но его внимание привлек тот конец коридора, где располагалась Таня. Тоша быстрыми шагами преодолел это расстояние. На столе царствовал педантичный порядок, не было и следа славной девчушки с большими глазами. Антону в голову заползли недобрые мысли. Дорогу обратно он преодолел еще быстрее, чем ранее.

Наталья Осиповна разбирала в своем кабинете какие-то бумаги. Кажется, его повторное появление ее не удивило.

— Думаю, вы хотите поинтересоваться насчет Татьяны? — спросила она, не поднимая головы.

— Вы удивительно прозорливы, — выдавил Антон, ощущая внутри какие-то незнакомые доселе чувства.

— Она больше у нас не работает.

— И что же?

— Что же?

— Где она?

— Это абсолютно не ваше дело и не ваша забота, Антон Владимирович, — Наталья Осиповна наконец подняла голову.

— Что вы с ней сделали?

— Я не стану повторять…

— Что?

— Антон Владимирович, — Наталья Осиповна встала из-за стола, отчего взгляду открылась ее жуткого цвета юбка. — Если вы, вдруг, ощутили одиночество, то почему бы вам не завести подружку и избавить нас от ненужной работы по сохранению некоторой информации. Вам не стоит трепаться о своей работе на каждом шагу, и, надеюсь, вы догадываетесь, почему?

Антон не ответил.

— Вам абсолютно не следует знать, где сейчас Татьяна.

— Так вы убили ее?

— Если у вас сложилось иллюзорное представление, что, задавая мне различные наводящие вопросы, вам таки удастся выудить какую-либо информацию, — Наталья Осиповна вновь села на стул и принялась разбирать многочисленные бумаги, — то вы ошибаетесь. А теперь идите домой, Антон Владимирович.

— Я и не надеялся.

— Превосходно. До свидания.

— Позавчера вы мне сказали «до завтра». И завтра уже наступило вчера…

— Информация не проверена. И так как вы натворили тут делов, думаю, вам не стоит сетовать на задержку. Я позвоню вам. Отдыхайте.

— Спасибо, — сказал Антон и вышел.

За спиной Тоша явно расслышал фразу, произнесенную его боссом на звонок: «Мы ждем вас, Дмитрий Алексеевич!» Вот и Дмитрий… тот, кого она так любила… Ясно.

Он спокойно спустился по лестнице. И лишь на улице показал внутреннее беспокойство. Пнув со всей силы попавшуюся на глаза клумбу, Тоша разразился ругательством.

Облака, такие же белые, как вчера и как всегда, плыли по такому же бледно-голубому небу. И также шелестели серо-зеленые листья деревьев. И смеялись дети, играя в классики, и продавщица мороженого все читала пестрые журналы…

И он все так же шел домой по залитым солнцем улицам. Шел быстро, чтобы не дать случайным прохожим повода показать сокрытые в них страсти. Шел один… Как и всегда…

Осколки блестели, отражая заходящее солнце. Задернутые не до конца занавески, пропускающие его лучи, чуть ходили от едва уловимого ветра, не приносившего с собою ни грамма облегчения в эту липкую, потную, душную жару, что за день раскалила стены типичного панельного дома на тихой улочке, скрытой от центра пятью автобусными остановками. В углу, в месте, где отчего-то сходились воздушные потоки квартиры, сидела кошка, глядя на все с выражением непонимания, лишь иногда отвлекаясь на жужжащую под потолком муху.

В воздухе царили пары алкоголя. Отколотая от бокала ножка откатилась к подоконнику.

Антошино лицо было бесстрастно. Но холодный взгляд глядел будто из бездны, полной горечи и отчаяния. Развалившись на диване, окруженный пока не разбитыми бутылками из достаточно большого домашнего запаса, он смотрел в одну точку, будто замерев навсегда, и не дышал.

Лишь еще один глоток вина…

«Она не может быть моей…»

Лишь еще одна потеря…

«Она не может быть моей…»

Лишь еще одна минута одиночества…

«Она не может быть моей…»

Лишь действительность его жизни…

«Она не может быть моей!»

Уже никогда…

Антон открыл глаза. Теперь, когда ее не стало, день опять ничем не отличался от вчерашнего. И от того, что был два или три дня назад. Все та же комната, та же тюрьма. Одиночка, без права выхода. Все тот же мрак, все та же тишина. Пустота и демоны, гложущие изнутри. Вот его настоящая правда. Вот, что предназначено ему. Неужели он когда-то считал по-другому?

И снова они рвали его обессиленное тело, и снова светлый лик, являвшийся ему издавна, смотрел укоризненно и печально. И опять он стремился к нему, пробираясь сквозь темноту, и вновь не достигал, оставаясь в пустом космосе своего разума, что был страшнее, чем любая пытка. Одинокий и истощенный, он раз за разом познавал все оттенки боли, все краски безумия. Вновь просыпаясь, оживал лишь затем, чтобы опять впасть в дрему для того, чтобы погибнуть.

И все же в его разрушающей пустоте было что-то спасительное…

 

ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ДЛЯ МЕНЯ

Антон шел по ночной пустынной улице, слушая, как кто-то его же шагами крадется за ним. Эта игра — представление, что он не один, что за ним следят, — отчего-то издавна нравилась ему. Мысль, что в любой момент он может оказаться на волоске от гибели, будоражила и воодушевляла. У других, нормальных людей, это называлось «пощекотать нервы», но так как подобное Домову было абсолютно не свойственно, то, разыгрывая воображение, он просто слегка тонизировал себя, приводил в форму.

Хотя этим вечером ему было уже трудновато привести себя в форму. Ведь он опять безбожно надрался в «Жемчужине», и теперь, будучи весьма навеселе, еле тащился в одинокую, раскаленную от жары квартиру.

Ему требовалась разрядка. Недавние события как-то совершенно выбили его из колеи. Вот он специально и направился к Толику, зная, что там ошиваются все прощелыги и бандюганы его города. Но на сей раз, к великой иронии (когда не надо — он всегда встревал в ненужные разборки), он спокойно досидел до момента, когда бар и дешевая выпивка ему опротивели.

И вот, накачавшись алкоголем, провоняв насквозь едким запахом табака, но так и не получив нужного облегчения, он возвращался в свой мир тишины и покоя, слушая, как его ноги говорят с асфальтом. Однако на одном из поворотов вымышленные преследователи вдруг превратились в настоящих.

Затупленный спиртом рассудок не сразу их заметил, хотя даже в таком состоянии он почувствовал взгляд, направленный на него из темноты проемов. Через пару шагов к нему навстречу вышли шестеро.

Недобрые лица. Недобрые намерения.

Блеснул в лунном свете металл. Опасность протрезвила тело Антона быстрее, чем он сам успел понять, что происходит. Его мышцы напряглись, и внутри забурлило нетерпение.

— Это он?! — послышалось сбоку.

— Да, точно!

— Уверен?

— Да, я говорю тебе!

— Отлично! Эй, ты! — на сей раз обращались именно к Домову. — Давай сюда бабло, да поживее!

Антон ничего не ответил. Во-первых, он все прослушал, пытаясь сконцентрировать взгляд на появившихся объектах, а во-вторых, если его тело уже разобралось во всем и было готово, то мозг по-прежнему отказывался работать. Он непонятливо глядел на незнакомцев, отчего-то — вот это он никак и не мог уразуметь — отчего? — рождающих у него внутри желание драться. Такие обычные милые ребята, гуляют по городу… чего ж ему кажется, что происходит что-то не то?!

— Эй ты, слышь, пьянчуга! — рявкнул на Тошу озлобленный голос. — Я сказал, деньги давай!

— А может, у него с собой нету? — спросил кто-то из темноты.

— Да нет же, я ведь говорил. У него всегда есть!

Последний голос показался Домову знакомым, и он постарался приглядеться к его обладателю. Так и есть, с этим пареньком он встречался в «Документ-Сервис». Его тупорылая морда никогда ему не нравилась. Все еще пребывая в состоянии «очень веселенький», Тоша отреагировал на то, что увидел, скривив недовольную рожу и вызывающе цокнув языком.

Подобная реакция, видимо, оскорбила нападавших, и они начали всерьез злиться. Тот, что кричал с самого начала, показательно покачнул битой, зажатой в правой руке, демонстрируя свое определенно выигрышное в данном случае положение.

— Говоришь, есть у него деньги? — спросил он Тошиного знакомого.

— Он уже давно у нас работает! Приходит иногда, а зарплату имеет — ого-го! — поклялся тот. Его вид явно говорил о том, что несчастный и сам боялся своих товарищей. — Непонятно за что! — добавил он завистливо. — И, честно, Владик, я сам видел, что у него в кошельке всегда не пусто!

— Ну смотри, Никитос! — предупредил Владик, отчего наводчик аж вздрогнул. — Ты, — обратился он вновь к Домову. — Быстро сделал, как я сказал!

— Чё? — это было единственное, на что Антон был сейчас способен.

Тоша не издевался, Тоша и правда плохо соображал. Голова кружилась, и ему очень хотелось куда-нибудь прилечь. Да и ситуация, в которой он очутился, представлялась в его сознании какой-то неправильной, не такой, какой являлась на самом деле. Он глядел на людей перед собой, и они веселили его… или мешали. Он еще не понял. То ли веселили, ну смешные же, правда? То ли мешали — загородили дорогу, мелют что-то несуразное, честное слово…

— Говнюк! — взорвался Владик и, не сдержавшись, со всей дури вмазал Домову в челюсть, а потом долбанул в бок.

От этого импульса Антон совершил несколько длинных неустойчивых шагов и оказался повергнутым на специальной площадке для мусорных бочков, где, разумеется, царили отнюдь не идеальный порядок и чистота. Боль, прорезавшаяся в его теле так неожиданно, заставила затуманенный рассудок просветлеть. Даже резкость в глазах приобрела более-менее нормальный фокус.

Теперь он понял, отчего его тело хотело их разорвать, этих быдловатых реальных ребят, действительно полагающих, что подкараулить в подворотне вшестером — это круто. Немного удивляло, как на подобное решился Никита, они же, в конце концов, вместе работают! Но его обычно завистливые глазки, понимание где-то в глубине, что ничего-то он в жизни не добился, написанное на лбу, и очевидный страх перед знакомыми это объясняли.

Больше эти парни Домова не веселили… а вот мешали конкретно…

— Я тебя отделаю, что сам себя в зеркале не узнаешь, засранец! — Владик распалился. Его, похоже, и деньги уже не так сильно волновали — в пустой башке стучал ритм драки, на шее вздыбились от пульсирующей крови вены. Что там какая-то мораль, или цель — все отступило на второй план, и лишь жажда, жажда насилия овладела этим мужчиной.

Тоша улыбнулся. Ему и самому было знакомо это чувство. Однако… Не выглядит же он, охваченный вкусом битвы, так же премерзко?!

— Чё ты лыбишься?! Чё?! — махнул битой Владик.

Он шагнул к Домову. Паренек, лежавший посреди мусора, вел себя так, словно чувство страха было вовсе не свойственно ему. И это бесило! Жутко бесило! Он не мог не бояться. Не мог! Никто бы не смог! А иначе… иначе, чего тогда они все здесь стоят?!

— Ты попал, урод! — замахнулся нападавший. — Ты у меня еще в ногах валяться будешь!

Однако удар отчего-то не был результативным! Домов лишь слегка подвинулся, так незаметно, словно и вовсе ничего не делал, но бита, проскользнув мимо него, влетела в большой старый ламповый телевизор, раскрошив экран.

«Что за?!.. И какой насмешливый взгляд черных глаз!»

— Попал-то у нас ты, — проворковал Антон, когда его соперник был в процессе второй попытки.

Товарищи Владика не успели понять, что произошло, но их главарь качнулся в сторону, а затем шмякнулся всей своей накачанной тушей прямо на осколки разбитого им телеприемника. А вот тот, за кем они охотились, тот, который уже не должен был и рыпаться, не только встал, хотя после такого удара это было делом нешуточным, но еще и с силой наступил на Владислава, вдавливая в его тело части телевизора. Причем при этом выглядел так, будто шпиговать прохожих радиоаппаратурой было для него делом совершенно привычным, даже обыденным…

Поверженный нападавший издал душераздирающий вопль вперемежку с хрипом, когда его кожа лопалась под напором острого нутра выкинутого на помойку старья.

— К-какого?

— Что за…

— Ублюдок! — послышались с разных сторон испуганные вскрики.

И свита, заражаясь жаждой мести, кинулась на обидчика своего господина, наполненная той же яростью, что прежде выливалась из Владика невидимыми, но вполне ощутимыми волнами.

Через минуту все их оружие уже покоилось в телах их хозяев и, истекая кровью, в предсмертной агонии, они лишь смотрели на этого странного парня, которого почему-то уже не могли ненавидеть…

Антон поглядел на находящегося в ступоре Никиту и наклонился, поднимая с земли то, что ему приглянулось, еще когда она лежал посреди разбросанного хлама.

— Н-не… — запинаясь пролепетал тот. — Я не х-хотел! Он меня заставил! Я п-правда!

— Да-да, — сказал Антон, подходя к нему. — Трусливый, жалкий пес. Хоть умри достойно!

Глаза мужчины широко раскрылись. Он не верил. Он не желал признавать. Он отвергал…

Глядя в глаза Домова, он видел в них свою гибель, но, не имея сил ни защититься, ни бежать, просто ждал, когда тот приблизится. Ждал, трясясь от страха, умоляя тихим голосом, и зная, что ничто ему уже не поможет… Но кто бы мог подумать, что он умрет вот так?! Попав по глупости не в ту компанию, позарившись на легкие деньги…

Глядя в глаза Домова, он видел в них свою жизнь. А ведь у него хороший, блин, диплом! Да и работа приличная. Девушкам он нравится. И отец деньги регулярно присылает…

Да вот только нужно ли это все тому телу, что лежит бездыханное на грязной мусорной площадке с воткнутой в его шею старой антенной?!

«Знаешь, Толик, я, наверное, ненормальный, — говорил Тоша сегодня вечером, сидя за стойкой бара „Жемчужина“ и поглощая одно виски за другим. — Я всегда так хотел одиночества, лишь о нем и мечтал, но стоило только ей появиться, и единственным моим желанием стало, чтобы она была рядом!»

«Знаешь, Домов, — отвечал ему бармен, услужливо подливая в его бокал новую порцию. — Это как раз доказывает, что ты совершенно нормальный!»

— Я нормальный? — спросил Антон тишину. — Хм… с чем с чем, а с этим ты, дружок, точно ошибся…

Домов коварно улыбнулся.

Он шел по ночным пустым улицам, слушая свои шаги, зная, что его демоны удовлетворены на сегодня и что никто не следует за ним.

И тьма улыбалась ему, и он улыбался ей в ответ и, принимая ее, вновь чувствовал себя по-настоящему живым…

 

НЕ ЛУЧШИЙ ЧЕЛОВЕК ДЛЯ ЗНАКОМСТВА…

Это был слишком идеальный день. Слишком теплый, слишком солнечный, слишком спокойный и слишком размеренный, чтобы агентство не потревожило Тошу в самом апогее ленной неги.

Придя в себя и вновь наслаждаясь человеческим одиночеством, пролеживая и так очевидные впадины на любимом диване, он уже было решил, что совершенно не расстроится, если Наталья Осиповна не позвонит, как обещала, но, увы, на сей раз она не обманула.

Проклиная все на свете, Антон сполз со своего единственного друга, натянул старые потрепанные джинсы, кинул кошке кусок колбасы, отхлебнул уже давно остывшего чая, помолился о том, чтобы ничто не задержало его в дороге, и отправился на работу.

По пути он встретил и Машку, и Толика, и уже лысого юного Сережку, программиста из соседней квартиры, и даже дядю Колю с собутыльниками. Кто бы мог подумать, что шесть сорок вечера четверга это столь оживленный час пик! Потратив лишних полчаса на разговоры, глупые упреки, отговорки, старание держаться подальше от собеседника, дабы не вызвать не нужных никому возлияний, и достаточно быструю победную партию в уличные шахматы, Антон наконец-то смог вырваться из маленьких, но чрезвычайно цепких объятий своего двора.

Шагая настолько быстро, насколько вообще позволяли его крепкие длинные ноги, он раздумывал над тем, как удивителен этот тесный мирок, заключенный между тремя невысокими домами. Словно единый организм, состоящий из отдельных клеток, столь непохожих и неподходящих, он все же был неразгаданно сплоченным и необъяснимо основательным. Таким, что даже он, странный парнишка, в сущности не желающий ровным счетом никакого общения, все равно был втянут в него, словно зыбучим песком, и погружался все ниже и ниже во всевидящие и всезнающие социальные путы соседства.

Наконец, пересекши тополиную аллею, Тоха очутился у работы. Несмотря на то что волнительный мандраж был незнаком ему в принципе, он все-таки ощутил нечто тревожащее в груди, когда, поднимаясь по лестнице, начал гадать, что же именно могла поведать ему главный бухгалтер «Документ-Сервис».

Уже проходя в коридор, ведущий в его фирму, Антон чуть не столкнулся нос к носу с чрезвычайно целеустремленным молодым человеком. Тоша никогда прежде не видел его, и в виде незнакомца не было ничего такого странного, что могло бы привлечь чье-то внимание, и все же на секунду Антону показалось, что его тело словно пронзило разрядом. Он остановился в недоумении, оглядывая причину задержки своими глубокими черными глазами. Парень тоже уставился на него, и в его светло-серых, практически бесцветных глазах, несомненно горел огонек того же интереса.

Незнакомец улыбнулся идеальной улыбкой, которой так любят кормить зрителей с телеэкрана, отчего на его щеках заиграли милые ямочки. «Пижон!» — пронеслось в голове у Антона, и он с кривой усмешкой отметил педантично отглаженный дорогой костюм, словно с иголочки, и русую шевелюру, уложенную волосок к волоску. Пареньку, видимо, тоже был не по вкусу парад Тоши, ибо вид старых протертых штанов и серой кофты, с пятном прямо посередине живота, явно вызывал у него раздражение. «Пижон!» — повторил Антон еще более презрительно, и вдруг услышал очевидный ответ незнакомца: «Бродяга!»

Тоху передернуло. И дело было вовсе не в том, что он мог обидеться на это оскорбительное суждение — ему было абсолютно наплевать на мнение окружающих. И не в том, что, возможно, он и не заметил, как вслух описал этого денди, — подобная оплошность никогда не поставила бы его в неловкое положение… Дело было в том, что он отчетливо слышал это слово, хотя был абсолютно уверен, что незнакомец ничего не говорил.

Антон впился взглядом в этого странного типа, но тот лишь широко улыбался, будто какой-то чертов продавец машин. Правильное лицо парня светилось благодушием, будто тот встретил в образе Тоши своего лучшего друга, но Антон видел, что в тени этих добродушных морщин таилось нечто совершенно иное…

— Господин Домов! — услышал Тоха голос своего шефа.

Это помогло ему быстро прийти в себя.

— Вы задержались!

— Извините.

— Пройдемте ко мне в кабинет. Время не ждет.

— Да, конечно.

Антон последовал за Натальей Осиповной и лишь в дверях обернулся. Молодой человек все еще стоял там, и его раздражающе-белая улыбка просто кричала о каких-то тайнах, но Тоша, к сожалению, больше ничего не слышал…

Сидя на своей маленькой кухоньке, Антон беспристрастно глазел на листок бумаги, где изящным каллиграфическим почерком босса была выведена пара строк. Лишь две фамилии и два имени. Только это… Жалкие крохи его смутного прошлого. Они ровным счетом ни о чем ему не говорили, и Тоша совершенно не знал, как эти данные могли бы ему хоть в чем-то помочь.

Антон злился. Он злился тихо, не будучи уверенным в том, что Наталья Осиповна специально скрывает нужную ему информацию. Ему было ясно, что главный бухгалтер «Документ-Сервис» лишь верхушка айсберга, плавающего в темных водах правды. Он также мог понять причины ее нежелания делиться тайнами агентства, — ведь если есть кто-то, кто следит за ним, то и на нее есть такая же мера безопасности. И все же проволочки бесили его!

Как он и объяснял Тане, поначалу Антона мало волновали секретности его работы. Он просто делал то, что ему говорили, в остальное время наслаждаясь своим бездельем. Его вполне устраивала такая жизнь — редкие вызовы и дни, полные покоя. Диван, кофе и кошка — больше ничего для жизни и не требовалось. Но однажды он вдруг ощутил какую-то безмерную тоску. И вовсе не потому, что ему наскучили эти вечные три составляющие! Просто почему-то стало важным знать кто, как и почему. Сначала эти мысли всплывали просто как что-то лишнее, дрейфующее в мозгу, и лишь иногда прибивающееся к берегу его сознания, но через какое-то время стало ясно, что они не просто случайные посетители, а нечто вставшее там на рейд, причем безусловно надолго.

С этих пор Антон заразился идеей того, что должен вспомнить то, что было до четырнадцати. Не отличаясь стеснительностью или страхом, он прямо высказал своему шефу то, что в нем накопилось, услышав в ответ решительный протест по поводу его претензий. Это мало его удовлетворило, и он тут же заявил о своем желании уволиться, чтобы заняться расследованием собственного происхождения, после чего тут же получил согласие на сотрудничество.

Несмотря на всю холодность и высокомерность, Наталья Осиповна безусловно ценила Антона, ведь его работа никогда не вызывала серьезных нареканий, и еще ни разу он не допустил ни одной нелепой промашки, так что она, конечно, не рассматривала уход столь полезного сотрудника как благость. Пообещав подсобить ему с этим вопросом и тем самым успокоив достаточно решительного, чтобы уйти, но достаточно ленивого, чтобы заниматься подобным самому, Тошу, она все-таки не торопилась выполнить свое обещание. И прошло уже больше шести месяцев, а он так и не получил от нее ничего стоящего. Ничего стоящего и ничего, что ей не хотелось бы объяснять. Вот и о молодом пареньке в коридоре он услышал лишь короткое: «Никто, Антон Владимирович, просто не лучший человек для знакомства. Забудьте!»

Тоха подернул головой, снимая с себя усталость и разочарование. Рядом чавкала куском печенки кошка, и у нее день, судя по всему, складывался гораздо более удачно, нежели у Антона, отчего она мелодично помурлыкивала в своем углу.

Отодвинув от себя бесполезный лист, Тоша вздохнул. Все опять так, как и было… «Ждите, господин Домов. Вскоре я смогу добыть что-то более весомое». Да, только этим он и занимается!

Антон резко встал, отчего старая табуретка закачалась, стуча по полу своими разными ножками. Мысль о диване несколько успокоила его. В конце концов, ждать — это то, что он умеет лучше всего.

Воспоминания о том, что босс вызвала его не только ради этой информации, но и для того, чтобы отчитать за недавнее «снятие стресса» с участием Никиты из офиса, отчего-то вновь всплыли в памяти. Хотя тот факт, что ему устроили выволочку, был для него столь же безразличен, как и судьба несчастного коллеги. И все же было неприятно осознавать, что его действия, так быстро раскрытые, вновь подтвердили в глазах Наталии Осиповны привычную проблемность их хозяина. И снова этот вечный укоризненный тон…

— Это совершенно непозволительно, Антон Владимирович! — босс смотрела на него, как на провинившегося мальчишку. — Мне все равно, как вы развлекаетесь, но ваши действия не должны никоим образом компрометировать в глазах закона и его служителей ни вас лично, ни, тем более, нашу организацию!

Тоша вздохнул и почесал за затылком, отчего черные густые волосы забавно растрепались в разные стороны.

— Откуда знаете?

— Ваш почерк уж слишком уникален, я вам сотню раз говорила — без экстравагантности! Так нет! То воткнете в забор, то утопите в бочке с маслом…

— Извините, — пожал плечами Домов.

— И не собираюсь! Я ваши извинения каждый раз слышу! Почему не воспользоваться предложенным вам Макаровым, как все нормальные люди?! А то за вами в правоохранительных органах уже такой след, что просто…

— Не люблю огнестрельное оружие. В нем есть что-то противоестественное.

— То есть вдавить грудную клетку в телевизор — не противоестественно?! — фыркнула Наталья Осиповна.

Тоша в очередной раз пожал плечами.

— И главное — нашего же сотрудника!

— Он первый начал.

— Оправдание, как в детском саду!

— Но, правда ведь…

— Все, я вас в последний раз прошу — прекратите эти игры! Если вы еще раз наведете на нас какое-либо подозрение, то пеняйте на себя.

— Понял.

— Ничего вы не поняли, — вздохнула начальница, нажав кнопку на телефоне. — Соедини меня с Кондратом Алексеевичем, — сказала она в трубку, добавив Домову. — Идите!

Вот так всегда… Отчитанный и пристыженный. Раздражает.

Тоша потянулся. На глаза попался скомканный клочок розовой бумаги, вырванной из блокнота, демонстрирующий две цифры. Ах, это же номер телефона той любвеобильной девчонки из лифта! Он снова встретил ее, когда приходил на работу. Тоха развернул листок. На нем было старательно выведено: «Позвони мне. Надя».

Антон постоял в нерешительности некоторое время. С одной стороны диван сулил ему часы полного расслабления и покоя, но одержимая любовью девушка, чьи пороки лишь усилятся в его присутствии, это было явно то, чего не хватало для разрядки.

Наконец решив, он направился в спальню. Усевшись на любимый вишневый мягкий предмет мебели, он любя погладил его рукой.

— Извини, старик, — сказал Тоша, потянувшись за телефоном. — Не сегодня…

 

ТОТ, КОГО Я ЖЕЛАЮ УЗНАТЬ…

Уже неделя как от агентства не было ни слуху, ни духу, и, несмотря на то, что желание покопаться в прошлом еще не пропало, этот факт Антона лишь радовал. Однообразные будни вовсе не раздражали его и не навевали уныние. Время текло… то медленно, то стремительно, и хоть неумолимо, но все равно тихо и безмятежно. Ничего не менялось, и это было то, чего Антону так хотелось…

Вишневый диван чуть слышно скрипнул, когда Тоша перевернулся на другой бок. Июльская жара, казалось, пропитала все вокруг. Легкое одеяло и простыня были невыносимо горячими, заснуть становилось совершено невозможно. Но Домов не сдавался…

К вечеру стало прохладнее, и Антон выполз на кухню. Рядом тут же нарисовалась кошка, всем видом показывая, что не ела как минимум сутки. Тоша решил не поддаваться, но сломался через минуту-другую. Быстро одевшись, он вышел на улицу, чтобы купить что-нибудь съестное. В соседнем магазине, расположенном — что очень удобно — на углу его же собственного дома, такого имелось не слишком-то много, хотя ассортимент в принципе был достаточно широкий. Но, как обычно это бывает, — много не значит хорошо. В итоге Домов вернулся на кухню с опротивевшими уже сосисками, хлебом и парочкой булочек. Зато кошке повезло — удивительно, но ее любимый корм всегда был в наличии, и даже свежий.

Заглянув по дороге в почтовый ящик, Тоша нашел там письмо. Без обратного адреса. Конверт плотный, добротный, ни одной потертости, а также ни штампов, ни марок — значит, принесли лично. Это не было для него необычным и нисколько не удивило — с давней поры он получал подобные письма, примерно раз в три-четыре месяца, и хорошо знал, что там внутри.

Уже дома он все же распечатал его, и, как всегда в подобных случаях, с долей иронии и полного отрицания, то есть не только не вчитываясь, но и заранее отвергая, прочитал надпись на белоснежном, словно девственный горный снег, листке, с еле заметным тиснением на самом верху в виде семиконечной звезды:

«И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает. И если нога твоя соблазняет тебя, отсеки ее: лучше тебе войти в жизнь хромому, нежели с двумя ногами быть ввержену в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает. И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где червь их не умирает и огонь не угасает».

Да, все снова, как он и думал, — этот библейский бред. Листок быстро направился в мусорку. Что за упорная организация, а он был уверен, что это неугомонные бесконечные последователи Божьи всех цветов и окрасов, шлют эти бесполезные агитки! И главное, так прилежно, так регулярно… никаким другим образом, что, в общем-то, им не свойственно, больше не стараясь вернуть его на путь истинный.

А, плевать! Надо бы пожрать все-таки…

Поглощая последнюю булочку за невкусным — больше никогда не купит ничего по совету этой продавщицы — чаем и глядя, как кошка чавкает своей едой, он в тысячный раз думал о том, в чем состоит его жизнь. Не оттого, что на философию после почты потянуло, а по сложившийся уже привычке. И после кратких размышлений опять пришел к выводу, что не знает.

Тоша стукнул кулаком по столу, пытаясь пришлепнуть надоедливую муху. Муха проскользнула меж пальцев и беспрепятственно отлетела к окну. Стол подпрыгнул. Кошка тоже. По ее желтым глазам Антон прочел все, что она о нем думает.

— Не злись, — сказал он ей и попытался погладить.

Обиженная кошка оставила на руке глубокую царапину и вышла из кухни.

— Ну спасибо! — крикнул ей вслед Антоша.

Решив, что давно не тренировался, он последовал за кошкой.

В маленькой захламленной комнате, столь пыльной и пораженной смертельным видом бардака, что вряд ли излечим, Антон не без труда откопал старую потрепанную мишень. Повесив ее на специально вбитый давным-давно в стену гвоздь, он отошел в коридор, предварительно захватив с полки свой комплект метательных ножей. Метнув, практически не глядя подряд сразу три и поинтересовавшись результатом, Тоша остался более чем доволен. Что-что, а это всегда выходило у него блестяще!

И все же он потратил несколько часов, сбивая пыль с позабытой им когда-то мишени.

Уже ночью, ощутив привычный прилив обессиливающей лени, Антон решил, что не общался с диваном слишком давно, и нужно это исправить. Не раздумывая, бросив прежнее занятие, он помчался к нему с той же стремительностью, что развивают зеленые мальчики, спешащие на свидание со своей первой возлюбленной.

Утром, несмотря на тщеславное осознание того, что вчерашний день не прошел как обычно зря, и, на удивление спокойных и бескошмарных сновидений — что так редко с ним бывает! — Антон ощутил, как что-то мерзкое и неприятное тревожит его изнутри. Не понимая причину этого неудобного чувства, Домов пролежал два часа без движения, рассматривая своими черными, будто вороное крыло, глазами трещины на пожелтевшей штукатурке неровного потолка.

Наконец, не до конца осознавая, что делает, он вскочил на ноги, перепугав блаженно посапывавшую кошку, быстро нацепил штаны, какую-то майку, валявшуюся в пыльном углу и явно молящую о стирке, и покинул пределы своего царствования.

Жаркий воздух, прогретый палящим летним солнцем, пробирался в сухую глотку, раздирая ее, и Тоша не мог ни о чем думать, кроме как о том, чтобы купить воды. Как назло во всех ближайших магазинах был переучет. Проклиная это удивительное совпадение, Антон рыскал по пустым будничным улицам в поисках спасительной влаги. Насквозь пропитанная потом майка начинала раздражать, и Антон снял ее, засунув каким-то чудом в задний карман штанов.

Проходя мимо очередного двора, Домов получил одобрительные возгласы прогуливающих школу старшеклассниц, заглядевшихся на его оголенный торс. Что привлекательного они нашли в его хоть и подтянутой, но сгорбленной худой фигуре, он не знал, и только отчего-то ощутил досаду.

Отыскав все же ларек и выхлебав зараз всю бутылку, Тоша наконец-то смог сосредоточиться. Он огляделся и с удивлением отметил, что стоял там, где уже был ранее и где быть более не собирался. Неотрывно глядя на обшарпанные стены парадной и темное нутро приоткрытой двери, дышавшее столь манящей прохладой, он ощутил, как что-то мерзкое, что подняло его в этот день с дивана, гармонично слилось с воспоминаниями о прошлом.

Неужели это было не просто так? Неужели из-за нее?!

Антон шагнул во мрак безглазого из-за проделок местных мальчишек дома, как раз наступив на осколки разбитого ими фонаря.

На одном из пролетов его встретила обычная тучная бабушка в цветном халате и убранными в мудреную прическу седыми волосами. Видимо, инфицированная привычной для старушек болезнью — манией чистоты, она оттирала старую, обитую темным прочным материалом дверь, при этом кряхтя и вздыхая. Антон любезно поинтересовался у незнакомки ее соседкой.

— Танечка? — сказала словоохотливая бабушка нежным старческим голосом. — Да, тут жила. Славная девочка! И порядок у нее всегда такой…

— Жила? — переспросил Тоша.

— Уехала, милок, уехала! С женихом своим. Не нашенский. Такой важный, красивый.

— Куда уехала?

— А я почем знаю? За границу, поди.

Антон задумался. В это время его собеседница, до этого оживленная и светившаяся добродушием, вдруг осунулась и отстранилась, стараясь словно вжаться сама в себя. Ее зеленые глаза, окруженные многочисленными морщинами, выкатились и уставились на парня одновременно испуганным и напористым взглядом.

Тоша вздохнул. Ничего необычного…

— Как он выглядел? — спросил Домов.

Старушка не ответила, судорожно сжимая в своих слабых руках обрывок тряпки, которой мыла дверь. Антон схватил ее за плечи и поглядел на нее так, как умел только он один.

— Как он выглядел? — повторил Тоша повелительно.

— Высокий, статный. Волосы светлые. Красивый. Костюм как с иголочки, — стала перечислять собеседница послушно.

— Вы его прежде видели?

— Нет, никогда не видела. И Таня никогда не рассказывала. Я и знать не знала, что у нее кто-то появился.

— Имя?

— Не запомнила… не называла…

Домов и не рассчитывал.

— Что-нибудь еще было? Странное? Необычное?

— Уехала так скоро! Даже вещи не успела собрать. Оставила мне все. Сказала, что не понадобятся…

— Сказала? Она говорила с вами?

— Да. Только была как сама не своя. Но что уж тут — любов!

— Ясно, — Антон отвел от старушки свои черные глаза. — Это все?

— Как на духу рассказала!

— Спасибо, — Тоша уже ступил на лестницу, но, обернувшись, задал вроде бы непонятный и нелогичный вопрос. — А улыбка? Улыбался он?

Бабушка находилась в слишком необъяснимом ей состоянии, чтобы дивиться, и ответила.

— Да, улыбался. Так красиво улыбался, как с картинки прямо…

Антон до боли закусил нижнюю губу. Снова он. Проклятье! «Сама не своя!» Значит ли это, что…

Выйдя на улицу, Домов глубоко и жадно вдохнул. Словно его тело, охладившись в сыром подъезде, требовало глоток этого жаркого, сушившего горло пыльного воздуха, от которого обычно все желали скрыться. Прогреваясь изнутри, он замер, зажмурившись и расслабившись, но только на мгновение. Через секунду черные глаза блеснули нехорошим огоньком, а уголки губ чуть поднялись вверх.

Не лучший человек для знакомства просто напрашивался на то, чтобы с ним познакомиться…

 

БЕЗГРАНИЧНО ЧУЖДОЕ МНЕ

Естественно, Наталья Осиповна не собиралась откровенничать, и все, что получил Антон от нее, это недовольные замечания и пожелания, чтобы он не совал свой нос в дела, совершенно его не касающиеся. И хотя Тоша без обиняков заявил, что это его очень даже касается, так как кем бы ни был этот таинственный Дмитрий, он убирал за ним, что уже заставляло интересоваться, босс продолжала твердить, что все, что ему следует знать, он уже знает.

Выйдя от нее злым и расстроенным, Антон поспешил к единственному, что его успокаивало, — дивану. Теперь, он понимал отчетливо, Наталья Осиповна сделает все, чтобы их дороги, его и Дмитрия, больше не пересекались. И он с удовольствием выкинул бы этого раздражающего паренька из своей головы, если бы не одно «но»…

Его глаза.

Они не были похожи на глаза Антона, и все же были на них похожи! Это необъяснимо, но это так. Тоша знал. Чувствовал нутром.

«Сама не своя!»

Значит, тоже? … Значит, такой же?! …

Уже подойдя к дому, Антон почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Заинтересованный, ищущий, тяжелый. Тот ли взгляд, который он встретил однажды в коридоре офиса, тот ли, который он хотел увидеть снова? Домов не успел понять, он обернулся, но заметил лишь темный силуэт, скрывшийся от него в зелени.

Антон чуть постоял, глядя в одну точку, но вскоре безразлично продолжил свой путь. Страх, никогда не посещавший его, и на сей раз обошел его стороной. Кто бы ни был тот, кто следил за ним, и какие бы ни были его мотивы, Тоше было практически все равно. Практически…

Тишина пустой квартиры и мягкость его дивана без труда заглушили и злость, и недовольство, и подозрения…

Весь оставшийся день, полный душного вязкого эфира, наполнявшего собою все, к чему прикасался, Антон просто лежал на своем любимом предмете мебели, то проваливаясь в смутные дремы, то просыпаясь.

В кратких сновидениях ему являлось прекрасное лицо, излучавшее свет. Не зная точно, кому оно принадлежало, но ощущая нечто божественное в его чертах, Домов тянулся к нему, пробираясь сквозь мрак и мразь своего бытия, но никогда не настигал этих спасительных лучей, оставаясь за гранью, переступить которую ему было не дозволено. И словно отвергнутый Богом, он горел и томился, мучился и погибал, не умирая, в собственной темноте, бесконечно бесплотно пытаясь вырваться туда, где сверкал этот недоступный, но такой притягательный свет.

В минуты бодрствования он думал о том, что есть он и что есть все, что его окружает, думал об этом лике, знакомом с давней поры, глядевшем на него зазывающе и одновременно укоризненно. О прошлом, что не помнил, и настоящем, созданном из бессмысленности и лени. Эти мысли посещали Домова постоянно, так часто, насколько это вообще было возможно, но никогда еще они не приобретали столь удручающе-серые краски, как в этот удручающе-серый день.

Антону было неприятно считать, что Татьяна — какого черта он вообще думает о ней?! — пострадала только из-за того, что ему захотелось с кем-то поделиться.

Одиночество никогда не приносило ему ни неудобства, ни страданий. Так зачем нужно было это все? Зачем он заставил ее выслушать? Лишь для того, чтобы услышать, что она понимает, что не отвергает его, как данность? Не отвергает, также как это лицо из снов? Какая глупость! Зачем он вообразил, что ее добрая душа способна исцелить его, приблизить к желанному свету, сверкающему в безграничном мраке его сознания? Вообразил, что ее присутствие рядом изменит суть вещей, какие просто не могут измениться! Зачем, если все равно знал, что этого не будет?

Да… какая глупость! Какая глупость! И из-за этой глупости милая, тихая, славная малышка больше уже никогда не улыбнется никому своей немного смущенной и испуганной улыбкой…

Тоша перевернулся на другой бок. Темные волосы упали на его лицо, и из-под их прядей блестела чернота его усталых глаз.

Так что же он есть? И зачем он есть?

Лишь затем, чтобы убивать? Во всяком случае, выходит, что так.

Но неужели такое существование приемлемо? Разве он не чужой в этом мире? Мире, где люди могут общаться друг с другом, не опасаясь собеседника. Мире, где есть такие девушки, как Татьяна… такие простые и бесхитростные души… Да, он не способен быть, как они. Сколько бы ни старался, как сильно бы ни желал. Он иной. И все, что окружает его, чуждо ему. А он чужд им.

Так что же он есть? И зачем он есть?

Антон не знал.

Но он знал то, что могло ему поведать…

 

КАК ЖЕ НЕНАВИЖУ Я ДОРОГИ…

Антон совершенно не собирался никуда идти сегодня вечером, но мысль, пришедшая ему на ум, заставила его подняться с дивана.

Оказавшись около «Документ-Сервис» в полпервого ночи, он и сам не знал, что делает. Тоша понимал, что любое его проникновение в офис не останется незамеченным. И все же он пришел.

Недоумевая над тем, что простая секретарша сотворила с ним, ибо прежде Антон никогда не проявлял столько рвения, он зашел в здание, пройдя мимо охранника, что как обычно побоялся остановить его, и поднялся на восьмой этаж. По лестнице. Хоть и знал, что вряд ли встретит кого-нибудь в лифте в это время.

Оказавшись в знакомом коридоре, Домов замер, заметив, что дверь в кабинет босса приоткрыта и из комнаты сочится тусклый свет настольной лампы. Он тихо, практически беззвучно подобрался к кабинету Натальи Осиповны и прислушался.

Главный бухгалтер разговаривала по телефону. Ее речь была бессвязна и прерывиста, совершенно очевидно, что босс находилась в весьма взволнованном состоянии.

Антон слушал без особого интереса. Практически все, что казалось организации, не волновало его. Ему было наплевать и на успехи, и на проблемы, тревожащие Наталью Осиповну. Единственное, что злило Домова, это то, что он пришел зря. Пока его начальница находилась на работе, ему вряд ли удастся покопаться в ее вещах и бумагах. А завтра, когда ей доложат о его ночной вылазке, он приобретет лишние проблемы.

Пока Тоша стоял у двери, соображая, как лучше поступить, чтобы выпутаться и в следующий раз иметь такую же возможность попасть сюда ночью, раздался звонок.

— Дмитрий Алексеевич! Наконец-то!

Антон напрягся. Снова он.

— Я жду вас как можно быстрее, у нас возникли непредвиденные обстоятельства. Да, я знаю, что вы заняты. Нет, мы не можем поручить это дело ему.

Тоша прислушался.

— Нет, господин Домов не должен в это ввязываться. Ему ничего не известно об институте и не должно быть известно. А проблемы возникли именно… Нет, я… Я понимаю. Увы, я ничего не могу вам обещать… Хорошо, я поговорю с ним завтра же. Так, я могу ожидать вас в течение часа? Это очень плохо. Что? Нет-нет, я не настаиваю. Завтра в обед? Хорошо. Буду ждать. Поторопитесь, пожалуйста.

Наталья Осиповна положила трубку. Тон, каким она разговаривала сейчас, был куда более любезным, нежели тот, который она всегда использовала в разговоре с Антоном. И эти заискивающие нотки… Неужели она боится этого Дмитрия?! Невозможно!

Тоша нахмурился. Так сколько же всего босс скрывает от него?

Институт… И он знает о нем.

Послышался шорох. Стало ясно, что начальница собирается выйти. Антон спрятался в тени угла. Подождав, пока силуэт Натальи Осиповны скроется, он прошмыгнул в ее кабинет.

Тоша не знал, что именно ищет, но искал. Наконец ему на глаза попался конверт. На нем каллиграфическим почерком босса было выведено: Д. А. Рогожин. Дмитрий Алексеевич, надо полагать. Антон вынул из конверта бумагу и быстро записал на руке то, что там было обозначено, даже не вдумываясь в смысл. Положив записку обратно, он поторопился ретироваться.

Домов знал, что не ошибся в значимости этих записей. Именно в таких конвертах он и получал свои задания. А это значило, что Дмитрий Алексеевич отправится в то место, что теперь начертано на его руке.

Антон спускался по лестнице вниз…

Он скоро сможет увидеться с ним. Но… институт… Что еще за институт? О чем говорила Наталья Осиповна? И расскажет ли он о нем?

Проклятье! С чего вообще он решил, что Дмитрий встанет на его сторону? А что, если…

Что ж…

— Я узнаю сам, а после… после увижусь с тем, кто убил ее!

Антон улыбнулся, предвкушая эту встречу.

— Такой же… — прошептали его губы в тишине пустого коридора.

Тем, что Тоша написал на руке, оказалось лишь одно странное предложение, но его смысл был предельно ясен. По крайней мере, для него. Он всегда получал именно такие записки, и расшифровать эту не представляло сложности.

Антон еще раз перечитал. «3532 — 460052 — Р. 10/2 — 32». Ясно. Надо только уточнить данные. Он не медля направился к комоду, в котором пылились многочисленные справочники, не раз сослужившие ему хорошую службу. Это были многотомные старые, тяжелые книги и новые легонькие брошюрки, столь непохожие друг на друга, но одинаково полезные. И на сей раз Тоша нашел в них все, что искал. Выписав себе в потрепанный блокнот то, что могло ему понадобиться, он удовлетворенно похлопал комод, словно старого друга, и отправился за кофе.

Теперь Антон знал, что делать. А точнее, куда ехать. Сидя на кухне, атакуемый своей кошкой, проявившей вдруг неземную любовь, и попивая горький и терпкий напиток, Антон думал о том, как не хочется ему никуда тащиться! Почему все так сложно?! Отчего нельзя всю жизнь просто пролежать на диване?

Тоша вздохнул. Внутренний голос ответил: просто ты не такой, как все…

Антон собирался выехать рано утром, но как всегда не захотел вставать. Даже желание во что бы то ни стало опередить Дмитрия не распространялось на диван! Не мог же Домов отказать себе в удовольствии немного понежиться в объятиях единственной и настоящей любви, когда знал, что впереди его ждет лишь неудобное кресло старого автомобиля. К тому же Дмитрий, насколько он помнил, должен был встретиться с Натальей Осиповной только после обеда… В итоге скромная иномарка, взятая им у фирмы напрокат как только он объявился после продолжительного отпуска, отъехала от дома только в половине двенадцатого.

На заднем сиденье автомобиля валялись журналы прежнего водителя — он так и не прибрался здесь за все это время! — и кошка. Не мог же Тоша ее бросить, а доверить кому-то единственного живого друга было для него шагом, на который весьма трудно решиться. На сиденье рядом попахивал обед, купленный в ближайшем фастфуде. Что-то неопределенное, в названии имевшее слово «картошка», но абсолютно это не демонстрирующее.

Лобовое стекло было все в пыли и грязи, да и след от насекомого тоже раздражал, но лень не давала Антону остановиться и выйти из машины, чтобы протереть. Он решил, что сделает это при первой же остановке.

Ни на следующей, ни на тринадцати остальных он этого не сделал — несчастное насекомое торжественно пересекало границы городов прямо до конечного пункта.

«Так, — прочитал Антон название на табличке, — Оренбург. Это 3532…Теперь ищем остальное. Для начала 460052, Р».

Тоша взглянул на блаженно посапывающую кошку и на карту, лежавшую на коленях. «А вот и 10/2. Понятно».

Поиски не заняли много времени. Вскоре он уже стоял на улице, указанной в записке. Родимцева, дом 10 дробь 2, квартира 32, адрес с индексом 460052. Проще простого!

С трудом припарковавшись на узенькой улице обширного двора и пройдя сквозь толпу сгрудившихся у подъезда бабушек, которые удивленно на него поглядели, он зашел внутрь. Но через секунду вернулся.

— Не подскажете — квартира 32, какой этаж? — вежливо поинтересовался Тоша.

Бабушки молчали и глядели на него с недоверием. Антон все же поблагодарил и захлопнул за собою дверь. Быстро произведя разведку на местности и продемонстрировав чудеса математики, Антон вычислил нужный ему этаж. Зайдя в лифт, он уверено нажал кнопку с цифрой восемь.

Знания не подвели. На двери справа от лифта отчетливо виднелся номер «32». Тоша позвонил. Слышно было, как отворяется сначала одна дверь, потом другая…

— Ах, ну наконец-то! — сказал незнакомый мужчина и просто втащил Антона в тамбур.

 

ОН НЕ Я, НО Я ЭТО ОН…

Антон вряд ли понимал, что говорит этот низенький представитель рода человеческого. Но тот лопотал и лопотал, как взбесившаяся мамзель.

Сидя напротив него в узенькой кухоньке с занавешенным сушеными овощами и фруктами окном, с едким запахом прокисшего молока и жирными пятнами на светлых обоях, Тоша просто глядел в чашку гостеприимно налитого хозяином чая. Отмечая, что на ее стенках остались круги от предыдущих заварок, что у ручки отколот кусочек, что на левом углу стола рассыпан сахар и что под ковриком у раковины дохлый таракан. Но совершенно не слушая то, о чем говорил ему этот некрасивый, но достаточно обаятельный мужчина.

Антон и сам не знал почему… Он ведь приехал сюда специально, и, наверное, следовало узнать зачем, однако все-таки никак не мог заставить себя прислушаться.

Наконец словесный поток прекратился, но Тоха воспринял это только как изменившийся фон, и никак не отреагировал. Его сознание витало где-то высоко, может быть, даже выше, чем потрескавшийся потолок, а может быть, оно как раз застряло в его многочисленных паутинах.

Мужчина выждал какое-то время, видимо считая, что это было бы приличным, но когда понял, что Антон не реагирует, все-таки потревожил своего гостя, нерешительно потеребив его за рукав. Тоша очнулся и уставился на него с видом искреннего недоумения. Мужчина от этого холодного и пронзительного взгляда вздрогнул и, Домову показалось, попытался съежиться внутри себя. Это позабавило.

— Я очень извиняюсь, Дмитрий Алексеевич, но я бы хотел услышать ваш ответ, — пропищал он, неосознанно прижимая голову и вгрызаясь в ноготь большого пальца правой руки.

Тоха никак не мог понять, какое именно воздействие на него оказывает. Обычный банальный страх, или вот эта противная привычка с ногтями?

— Ответ? — спросил он. — На что?

— Как же, как же?! — вскочил мужчина.

Он принялся суетливо носиться по кухне туда-сюда, еще более ожесточенно кусая свой палец, отчего Тоша все-таки решил, что действует именно так. Мужчина повизгивал что-то невнятное, параллельно лепеча более низким голосом, что складывалось впечатление, будто на кухне по крайней мере два странных гнома. Антон глядел на это абсолютно спокойно. Ему было и интересно и неинтересно одновременно, и он никак не мог решить, какое же из этих чувств превалирует. Наконец мужчина снова уселся на свое место.

— Не могли бы вы уточнить, какие именно мои слова расстроили вас, что вы не желаете говорить на эту тему?! — поинтересовался он нервозно.

— Что?

— О, Дмитрий Алексеевич, вы решились меня погубить?! — маленькие серые глазки бегали, никак не способные на чем-то задержаться. — Это с вашей стороны очень жестоко! И возможно, недальновидно, ведь кто вам даст гарантию? Кто?.. Кто, Дмитрий Алексеевич?

— Что?!

— И вы еще говорите «что?» — мужчина взмахнул руками, чуть не уронив чашку с чаем, но Антон вовремя успел убрать ее. — Это, знаете, просто немыслимо! Я соглашаюсь, несмотря на возможные неприятности, несмотря на то, что один неверный шаг, и все мои усилия коту под хвост. А вы просто говорите «что»! Это уже, знаете, ни в какие ворота не лезет. А главное, какие у вас есть гарантии?!

Антон недоуменно выслушал эту тираду. Он ровным счетом ничего не понимал, и несвязные, путаные фразы этого странного типа лишь усугубляли положение. Становилось очевидным, что на конструктивный спокойный разговор мужчина не способен, по крайней мере, пока Тоша рядом…

Ощущая безмерное смятение и какое-то нервозное оживление, хозяин дома никак не мог совладать с охватившими его чувствами. Он насасывал большой палец с таким наслаждением, будто это была амброзия, хотя был уверен, что раз и навсегда покончил с привычкой, столь умело отвращающей от него женщин. В голове его смешивались мысли, догадки, опасения, факты и из этого супа-разума достать что-либо существенное по делу, даже пользуясь большой поварешкой научного мышления, просто не представлялось возможным. Хотя он никогда не жаловался на отсутствие логики и ясности ума. И вот когда сумятица, казалось, достигла апогея, он явственно почувствовал на себе что-то тяжелое и повернулся. Это был взгляд его гостя… Странный, страшный взгляд, уже когда-то давно виденный им и позабытый… старательно позабытый.

— Успокойтесь и говорите по порядку! — приказал посетитель, глядя прямо в глаза, и мысли прояснились.

Противиться было невозможно. Взгляд этих необычных глаз гипнотизировал.

— Я только хотел, чтобы вы ответили, — сказал мужчина внятно, но каким-то сиплым притихшим голосом.

— Я вас не слушал, — пояснил Антон. — Повторите.

— Сначала?

— С самого. И, пожалуйста, разборчивее.

— Меня зовут Владимир. Владимир Поновский, — подчинился хозяин дома. — Не так давно Александр Александрович назначил меня руководителем отдела безопасности. Разумеется, это значило, что основной моей обязанностью стал надсмотр над учеными и контроль за сохранностью информации. Не все одобряют Григорьева, и ранее были инциденты… Так вот моей задачей было предупреждать такие случаи. Я знал, что этот проклятый Соколов недоволен, но он был слишком важен, чтобы Василий Иванович захотел от него избавиться. А теперь он сбежал, причем не один! Прихватил с собой близнецов! А это, как сами понимаете, катастрофа! Если он кому-нибудь расскажет, если их обнаружат?! … Может, из этого ничего и не выйдет, а может и да — кто знает? Но меня, в любом случае, по головке не погладят! Вы понимаете?

Антон кивнул. Конечно, он ничего толком не понимал, кроме одного — он не мог демонстрировать свою некомпетентность, ибо Дмитрий, видимо, знал об институте все.

— Что ему известно? — поинтересовался Домов, желая таким образом самому разузнать подробнее.

— Все! — воскликнул хозяин дома. — Он участвовал во всех экспериментах! Василий Иванович очень его хвалил.

— Отчего вы решили, что он сбежал?

— Ну знаете, Дмитрий Алексеевич, то, что я упустил этого прохвоста, не значит, что я совершенный болван. Соколов уже давно стал проявлять непозволительную свободу мышления. Он даже пытался настроить Григорьева против Александрова! Он был недоволен. Говорил, что то, что мы делаем, противозаконно. Что однажды кара небесная падет на головы всех замешанных. Короче, видимо, он решил сам стать этой карой!

— Допустим, — согласился Антон.

— Я сразу же связался с Кондратом Алексеевичем. Он сказал, что все уладит. Вы ведь найдете его, Дмитрий Алексеевич? — Владимир поглядел на посетителя с надеждой. — Найдете и притащите ко мне?

— Я постараюсь.

На лице хозяина дома отразилась неподдельная радость. Он метнулся из кухни, уже через мгновение вернувшись обратно с ворохом бумаг. Кинув всю кипу на стол, он принялся пояснять.

— Вот ксерокопия его паспорта. Прописка… Список знакомых… Это дипломы… Фотография, сделанная недавно в лаборатории… Глядите, Дмитрий Алексеевич, это данные о командировках прежних мест работы. Все места, где он когда-либо был…

Антон смотрел на пухлое лицо с маленькими глазками, глядевшее на него со снимка. Какой удивительно умный, но при этом жалкий взгляд! Что за трусливая полуулыбка! Мягкие черты… Кара небесная?! Чтобы такой человек решился на подобное?

— Дмитрий Алексеевич, он не покидал пределов страны. Это я точно знаю. Связи, есть связи! Жаль, но мне не удалось найти его прядь волос, но вот его личные вещи…

Антон поглядел на мужчину с недоумением.

— Кондрат Алексеевич сказал, что с нею у вас все выйдет намного лучше…

— Да, — согласился Домов, поддерживая свою ложь. — Жаль.

Тоша встал. Соколов знает об институте и его хотят устранить. А это значит лишь одно — он должен найти его раньше Дмитрия. Но посланный сюда убийца каким-то образом способен использовать вещи разыскиваемого… Хм. Действовать стоит быстрее…

— Я начну сейчас же, — он схватил бумаги и направился к выходу.

— Вы мой спаситель, Дмитрий Алексеевич! — лебезил Владимир. — Тут, вот тут, на обороте, мой телефон. Позвоните мне сразу, как что-нибудь узнаете.

— Разумеется, — кивнул Тоша. — До свидания, — он задержался в дверях, придумав препятствие для преследователя. — И знаете что? Идите-ка на работу. Многие, кто вот так поступает, возвращаются через день или два. Не выдерживают напряжения. Так что, возможно, он уже там.

— Да? Да, вы правы. Возможно.

— До свидания.

Домов быстро спустился вниз и сел в машину. Не раздумывая, он нажал на газ и помчался прочь от того места, где вскоре, может быть уже вот-вот, должен был появиться тот, кто может уничтожить его единственную нить к правде.

 

ОГА

Антон мерно раскачивался на высоких качелях в форме лодочки. Светило жаркое солнце, еще более палящее, чем в городе, что он оставил. Воздух плавился, а с ним плавилось и все остальное. Не было ни единого дуновения ветра в этом застоявшемся и плотном пространстве. Обесцвеченные деревья молчали, их серебристо-серые листья безжизненно повисли.

Вокруг все затихло. Провинциальные улицы были буднично пусты.

Домов сидел, согнув одну ногу в колене, а другой отталкиваясь от пыльной обезвоженной земли, и насколько мог внимательно изучал разложенные на растрескавшемся и исписанном детьми дереве бумаги, переданные ему сумбурным Владимиром. Антон совершенно не знал, где искать Соколова, и эти записи ему не помогали. Разве стал бы человек, желавший скрыться, возвращаться в то место, которое было известно преследователям? Тоша, во всяком случае, не стал бы. А наоборот, постарался оказаться там, где его могли меньше всего ожидать. Но это он… Как поступили бы другие, Антон не мог поручиться. Ищейкой он никогда не был. И это выходило у него не очень.

А вот пресловутый Дмитрий, видимо, на этом специализировался. Неужели ему и впрямь могли помочь чьи-то волосы?! Хотя Антону ли удивляться?

Домов со злости скинул листы на землю. Очевидно, что ему никогда не найти Соколова. А теперь, возможно, он упустил и Дмитрия. Проклятье! И выходку с проникновением в офис и временным исчезновением Наталья Осиповна не простит… Похоже, он все окончательно испортил…

Что он здесь делает? Решил поиграть в следователя? Показалось, что один, без босса, справится лучше? Какая смешная наивность… с его-то ленью! С неумением взяться за дело всерьез. Нужно было оставаться дома. Там диван, покой, привычки, которые он не желал менять. Рано или поздно начальница рассказала бы хотя бы часть тайны, а вся ему и не нужна. Лишь то, откуда он взялся, — этого достаточно.

— Извините, — обратился к Антону сгорбленный низенький мужчина.

Он появился для Домова, занятого своими мыслями, столь внезапно, что тот чуть ли не вздрогнул.

— Простите, — повторил незнакомец. — Вы случайно не Антон?

— Что? — Тоша уставился на него своими черными глазами.

— Антон Владимирович? — собеседник верно интерпретировал его тон и оживился. — Домов?

— Да, это я.

— Слава богу! — воскликнул мужчина и схватил Антона за руку, заставляя следовать за ним.

Домов встал, но не двигался, удивленный происходящим, и маленькому грузному незнакомцу было весьма трудно сдвинуть его с места.

— Идемте скорее! — суетливо проговорил он. — Скорее же, Антон Владимирович. Иначе все может провалиться!

— Кто вы такой? — спокойно спросил Тоша. Способность не паниковать и отсутствие страха делало его конструктивным собеседником даже в самых невероятных ситуациях.

— Соколов Николай Альбертович, — представился мужчина послушно.

— Но вы не тот Соколов, которого я ищу, — в этом Антон был уверен, он хорошо запомнил лицо ученого.

— Тот Соколов, которого вы ищете — мой брат. И он послал за вами меня. Скорее же, Антон Владимирович, умоляю!

— Ладно, — Домов решил не сопротивляться и, ведомый этим странным субъектом, смело шел за ним в неизвестность.

Они были похожи, братья Соколовы. Оба низкие и тяжелые. У обоих круглая, словно аккуратно выбритая на затылке лысина, простое, открытое лицо и какой-то затравленный взгляд. Но если у старшего, Николая, обросшего бородой и усами, крупные черты были расставлены так, что дисгармония бросалась в глаза, то у младшего, Анатолия, прежде, видимо, гладко выбритого, но теперь с трехдневной щетиной, они были более сглажены.

Антон сидел напротив этих двоих и дивился тому, как все получилось. Вот он на качелях, и даже не надеется отыскать ученого, который может открыть ему глаза на его прошлое, и вот он уже здесь, рядом с ним. Глядит на него, слышит его дыхание, вдыхает запах.

Скромная двухкомнатная квартира с древними пыльными коврами на стенах, что в такую жару лишь усугубляют духоту. Маленькая кухня, светлый стол как раз на троих. Пахнет кислыми щами. На полу, в углу, кусок булки. Уже засушенный и раскрошившийся. Старый плешивый пес-дворняга устало посапывает на своем коврике.

Тоша заглянул в поставленную перед ним чашку. На поверхность всплыли чаинки, брошенные просто так, без ситечка. На ложке для сахара что-то прилипло.

— Как вы меня нашли? — спрашивает Антон, нарушая тишину.

— Не я, близнецы, — Анатолий махнул рукой.

Из комнат донесся какой-то шорох.

— Коля, погляди, что они опять задумали, — попросил хозяин брата.

Тот встал из-за стола и, шаркая по полу разноцветными тапочками, скрылся за дверью.

— Я ничего не знаю ни о вас, ни о близнецах. Я вообще ничего не знаю, — честно сказал Домов и потянулся. — Я здесь…

— Поверьте, я к этому готов! — перебил его Анатолий, немало удивив. — Я ждал вас, Антон Владимирович, не просто так. Если позволите, я расскажу с самого начала…

Антон кивнул. С самого начала — это то, что нужно.

— Еще раз представлюсь — Соколов Анатолий Альбертович мое имя. Я ученый. Биолог, генетик. Да, две докторские степени… — он вздохнул. — Долгое время я работал в одном НИИ, но, как вы понимаете, с наукой в нашей стране неважно… Потом судьба занесла меня на одну конференцию и там я познакомился с Григорьевым. В определенных кругах человеком весьма известным и почитаемым. Мы разговорились, я был весьма польщен его вниманием и предложением сотрудничества… Так я попал в этот проклятый ОГА…

— ОГА?

— Отдел генетических аномалий при институте Григорьева. Закрытый отдел. Желанное место для многих! Конечно, я обрадовался. Думал, что фортуна наконец-то мне улыбнулась. Зарплата в пять раз больше, чем на предыдущей работе, да и оборудование, материалы… все то, о чем можно только мечтать. В голове постоянно крутились картины того, как известность и слава настигают меня. Ничего нет приятней, чем ощущение скорого триумфа! — Анатолий снова вздохнул, его голос звучал удрученно, воспоминания явно не доставляли ему удовольствия. — Но я ошибался…

Антон молча смотрел на сгорбленного человека с маленькими испуганными глазками. Дыхание гостя было ровным, а черты расслабленными. Даже предвкушение открытия тайны, к которому он стремился, не могло нарушить его спокойствия. Бессознательно водя пальцем по кайме кружки, из которой он не сделал ни единого глотка, он лишь не отрывал от хозяина черных бездонных глаз.

— Я надеялся, — продолжал тем временем Анатолий, — что мне удастся выявить причины некоторых наследственных заболеваний и найти методы борьбы с ними. Мне обещали спонсировать эти исследования. Поначалу так и было. Но вскоре я заслужил доверие Василия Ивановича и тот открыл предо мной двери в совершенно иной мир… Вы и представить себе не можете, Антон Владимирович, какую основную задачу поставил перед собой Григорьев! Цели ОГА просто нечеловеческие. Причем, как это ни иронично, в буквальном смысле…

— Я вас не понимаю, — признался Антон.

— Ах да! Вы же совсем ничего не знаете! — усмехнулся Анатолий безмерно грустно. — Вы догадываетесь, Антон Владимирович, о том, что собой представляете?

— Да нет, вообще-то. Иначе не сидел бы перед вами, вероятно.

— Что ж… Могу поспорить, что истина вас удивит. Способны предположить?

— Принимаю вашу игру, — согласился Антон. — Но без особого удовольствия. Значит, так. Раз вы ученый секретного генетического института, а я субъект со сверхспособностями, что для вас, судя по всему, норма… то моим вариантом будет, пожалуй, то, что вы занимались созданием таких, как я. Верно?

— Вы прозорливы, — кивнул Анатолий.

— Значит, угадал, — Антон отставил чашку в сторону и отстранился от стола.

— Да, но на этом, уверен, ваши победы и закончатся.

— Вы пытаетесь убедить меня, что остальное не моего разума дело?

— О нет! — хозяин дома улыбнулся. — Совсем не так.

— ОГА создал меня? — спросил Антон, впиваясь мраком своих глаз в собеседника. — Сделал таким? Вот, что она пыталась скрыть! Мое происхождение — дело рук ученых?

— Я же обещал вам, что вы ошибетесь, — Анатолий встал.

Антон не отрывал взгляда от человека, что в эту минуту совсем не нравился ему. Одного мгновения достаточно, чтобы Соколов, его брат, и вообще все, кто здесь находится, перестали существовать. Лишь одно мгновение — и сердца их остановятся навеки… Но какой в этом смысл? Тоша успокоил себя силой воли. Все же кто бы ни стоял перед ним, он мог помочь наконец-то узнать истину.

— Вы расскажете все, наконец, или мне продолжать гадать и дальше? — спросил Антон, откидываясь чуть назад.

Соколов поглядел на него. Паренек был одновременно спокоен и возбужден. Что-то слишком необычное, чтобы относиться к нему беспечно. Мужчина сделал вдох.

— Я — нет, — сказал он, приглашая следовать за ним. — Будет намного лучше, если это сделают они. В конце концов, только благодаря им мы с вами сейчас говорим…

 

БЛИЗНЕЦЫ И Я

Антон послушно нажал на дверную ручку. Что именно хотел ему показать Анатолий Альбертович, он мог без труда догадаться. Отчего только эта таинственность?

Домов шагнул в комнату с занавешенными плотной бордовой тканью окнами, в которой все равно было достаточно светло, чтобы отчетливо разглядеть ее скудненькое содержимое. Тут было достаточно пусто. Старый сервант, тумбочка, настольная лампа на полу и в углу просторный шатер из простыней. Николай, покинувший их разговор в самом начале, сидел в единственном кресле, держа в руках какую-то книгу.

— Ох, вы уже? — спросил он устало и, кряхтя, встал. — Тогда я пойду, пожалуй.

Его брат кивнул. Он пригласил Антона сесть на освободившееся место, тот послушался беспрекословно.

— Выходите, мальчики, выходите! — сказал Анатолий, и в шатре кто-то зашевелился.

Тоша попытался представить тех, кто должен был появиться, но не смог. Наконец он увидел двух совершенно идентичных двенадцатилетних ребятишек со светло-русыми волосами, доходившими почти до плеч, карими глазами и очень озорным выражением по-детски милых лиц.

— А что же Эн? — спросил Анатолий, подходя к шатру. — Вот он, сами же просили.

— Эн не хочет, — сказал один и усмехнулся.

— Эн боится, — добавил другой.

— Кого же боится? Разве он не говорил мне, чтобы я нашел его? — тон Анатолия был мягким, даже как-то по-отечески заботливым. Ребята молчали. Ученый выдохнул. — Что ж, если он не хочет, я скажу господину, чтобы уезжал, наверное…

— Нет, не надо… — послышалось из шатра.

Еще один? Антон удивленно приподнял бровь.

Двое, чьи головы уже торчали, вышли. Из темноты показалось третье лицо. Оно было также похоже на других, но, в отличие от тех, не светилось озорством, а, наоборот, поражало меланхоличностью и недетской усталостью.

— Вот они, Антон Владимирович, — сказал Анатолий. — Все трое.

— Кто? — спросил Домов.

— Такие же, как вы, — ответил ученый.

Тоша устремил свой тяжелый взгляд на ребят. Те, что вылезли, улыбнулись ему и тут же уселись на пол, отвернувшись ото всех и взяв в руки разбросанные вокруг игрушки.

— Эти двое — Пи и Би, — показал мужчина. — А вот этот, — он обратил внимание на полуосвещенное лицо из шалаша. — Эн. Это, разумеется, только первые буквы их имен, но мальчики не любят, когда их произносят полностью, поэтому так, пожалуйста, и зовите.

— Хорошо. Они из института?

— Да. Я забрал их оттуда, когда покидал его.

— Над ними проводили опыты?

— Не совсем так, Антон Владимирович. Было бы правильнее — с помощью их проводили опыты.

— Не понимаю…

— Все дело в том, что ни они, ни вы не результат каких-либо экспериментов…

Антон перевел взгляд на Анатолия. Тот как будто сгорбился еще больше.

— Вы не знаете, кто вы, — вдруг заговорил ребенок из шатра. Это был тихий, но леденящий душу голос.

— Не знаю, — ответил ему Тоша. Его, конечно, не испугала эта ожившая сцена ужастика.

— Вы сын одного из семи судей. Так же как я и мои братья. Так же, как тот, что следует за нами…

— Дмитрий?

— Его имя иное. Я вижу другое имя…

— Что значит сын одного из семи судей?

— Это значит, что вы не совсем человек, — вставил Анатолий. — Понимаете, наука еще не дошла до того, чтобы создавать подобных вам существ, Антон Владимирович, но именно этого и пытается добиться Григорьев. Он использует вас, надеясь научиться прививать ваши способности простым смертным.

— Кто же все-таки я такой?

— Сын одного из судей…

— Это, черт побери, я уяснил. Нельзя ли подробнее?

— Я расскажу вам, — опять заговорил меланхоличный брат. — Вы упомянули черта. А что вы знаете о Боге?

— О Боге? — Тоша пожал плечами. — Всевышний отец, пропаганда сомнительной морали. Неоднозначные деяния церкви. Крестовые походы. Межрелигиозные конфликты. Фанатики. Запудривание мозгов…

— То есть вы не веруете в него? — перебил Эн.

— Нет.

— Что ж… и в вашем убеждении есть крупица правды. Однако вы не правы. Бог существует. И не один.

— То есть язычники были правы.

— И их убеждения лишь часть истины…

— Я не понимаю.

— В каждой вере есть истина, но это лишь часть настоящей правды.

— Какова же настоящая правда?

— Вам вовсе не следует в ней разбираться. Достаточно знать, что Бог существует. Так же, как существуют и другие…

— К чему ты ведешь?

— Не нужно вдаваться в подробности и пытаться понять, один ли Бог, или их много. И является ли это множество лишь его верными слугами, или же равными ему. Это не важно. Главное, они есть. А как мы зовем их — ангелы, демоны, нимфы, дриады, валькирии — столь ли важно?

— Допустим. И как это относится ко мне? Или к вам?

— Я расскажу… Вы что-нибудь слышали о богах смерти?

— Богах смерти? — Антон улыбнулся. — Аид, Морриган, Танатос… ты об этих?

— Вы просто перечисляете мне имена из мифов.

— Есть и другие?

— И да и нет… Но они имеют к вам непосредственное отношение…

 

СЕМЬ СУДЕЙ

— Никто никогда не видел их, и никто не знает их настоящих имен, кроме тех, кто уже мертв… — голос Эн тек из-под простыней как пророчество.

Сиплый и приглушенный и вместе с тем твердый. Удивительно, но слушая этого ребенка, Антону казалось, будто говоривший был дряхлым стариком, умудренным годами. Казалось, стоило лишь закрыть глаза, и образ малыша исчезнет, а вместо него появится гораздо более подходящий силуэт шамана, брахмана или даже монаха. Но Антон не отрывал взора, и ему оставалось лишь дивиться этому необычному тембру и фактуре.

Эн говорил медленно, но четко, будучи безусловно уверенным в каждом своем слове. И невозможно было сопротивляться этой уверенности — всем находящимся в комнате тоже хотелось в них верить. И они верили.

— Они встретились на закате, так рассказал нам Пи, и вместе отправились в вечный сумрак. И тьма приняла их. В ней они породили других себе на помощь. Тех, что прозвали семью судьями. Семь низших богов, но вы можете называть их так, как нравится, каждый со своею целью, призванных во имя одной великой. Семь жнецов душ, собирающих их для хозяев. Это и есть наши предки. Бессмертные существа, еще не боги, но уже не люди…

— Что значит — наши предки?

— То, что вы, так же как и я, рождены одним из них…

Антон молчал. Он много странного в жизни повидал и слышал, но подобное казалось сущей нелепицей.

— Семь судей близки к людям, — продолжал Эн. — Иногда они становятся слишком близки, и получаемся мы. Вы, я, мои братья рождены человеком и одним из тех, кого величают судьей мира иного.

— То есть я — полубог? Полуангел, полудемон, не важно…

— Вы сын одного из судей. Я говорил, не важно, как вы их называете. Вы существо, одаренное неземной силой.

— И кто же породил меня? Который?

— Этого никто не сможет вам сказать. Ни один человек не знает ничего конкретного о семи судьях. Однако на протяжении веков многие народы наблюдали их силу. В каждой стране есть свой «бог Смерти». Это, как вы правильно назвали мне, всем известные: Аид, Морриган, Хель, Танатос, Кими, Морана, Геката и другие. Все это лишь имена, данные явлениям, что люди видели, но не понимали… Иногда у народов присутствуют несколько «богов Смерти», и это понятно, ибо каждый судья действует по-иному, и это не могло пройти незаметно…

— Зачем они рождают нас?

— Этого, увы, не известно тоже. Возможно, они, как и их предки, готовят себе помощников, а возможно, просто не могут удержаться от людской привлекательности… Даже в Библии есть некоторое упоминание о подобном, слышали? «И ангелы, сыны неба, увидели их, и возжелали их, и сказали друг другу: „Давайте выберем себе жен в среде сынов человеческих и родим себе детей!“»

— Я не верю в эту чушь.

— Глупо не верить, когда сами являетесь частью этой самой чуши. Люди, конечно, далеко не все знают о мироустройстве, но в кое-каких угадываниях преуспели — часть истины сквозит через всю их историю. Только вот разобраться, где именно эта часть, никак не способны.

— Ну допустим. Почему вы решили, что этих созданий семь?

— Я не стану рассказывать вам все с самого начала, это очень длинная история в несколько веков исследований. Это совершенно неважно и не имеет никакого значения. Просто поясню к уже сказанному ранее, что каждый судья имеет определенные черты и, скажем так, сферу деятельности. Вы же знаете, что у разных народов одни боги приходят только к больным, другие только к здоровым, третьи только к младенцам, ну и так далее…

— Слышал.

— Это как бы почерк каждого бога. Его вотчина.

— И, видимо, прослеживаемых почерков семь…

— Именно.

— Что ж, хорошо. — Домов махнул рукой. — Вам известно, где моя мать?

— Что?

— Раз уж мы получаемся известным способом, где женщина, что родила меня?

— Отчего вы решили, что один из семи судей обязательно мужчина?

— То есть они разнополые?

— Это не известно наверняка…

— Ничего не известно! — фыркнул Антон в сторону.

— Я расскажу вам о том, как мы появляемся на свет, и, возможно, тогда вы поймете, отчего мы пришли к этим выводам… Даже в первые часы нашей жизни мы уже те, кто мы есть. Все дети вокруг нас умирают, ибо такой подарок достается нам от предков — первая жертва — их души. Если нас породила человеческая женщина, то и она уходит в мир иной. Но иногда малышей находят одних, всегда рядом с роддомом или больницей — местом наибольшего скопления душ. Эти дети сильнее других, оттого ли, что, возможно, вышли из чрева бога, или дело в «первой жертве», кто даст определенный ответ?

— Понял. И много таких, как мы?

— Нет, мы очень редки. Далеко не всегда человеческое существо способно выдержать контакт с судьей, и тем более потом, если это женщина, выносить подобного ребенка.

— Сколько?

— Вы хотите услышать точную цифру? Кто знает подобное? Вероятно, сейчас не более десяти…

— Здесь?

— В мире.

— Откуда вам это известно?

— Я расскажу вам, Антон Владимирович, — отозвался Анатолий. — Как мне удалось выяснить, исследования Григорьева носят не чисто научный характер. Есть люди, организация, может даже несколько, они выслеживают детей, ищут их повсюду.

— Зачем?

— Затем, что вы, Антон Владимирович, очень хорошие убийцы.

— Хм… просто бюро ассасинов какое-то.

— Да-да! Как это вы верно сказали! — воскликнул ученый. — Вы понимаете, насколько выгодно иметь подобного вам? Человека, способного уничтожить любого! Вы незаменимы.

Антон усмехнулся. Незаменим. Однажды он уже, бравируя, заявлял нечто подобное. Тогда на это ответили, что это не так. Но теперь те слова звучат по-иному…

— Они ищут вас, делают своим орудием. А тех, кто не способен приносить пользу, отдают в руки Григорьева. И тот пытается повторить деяние богов.

— Клонирует нас?

— Что-то в этом роде, да.

Антон опустил глаза. Вот значит, что она скрывала от него. И послала его, чтобы продолжать скрывать и дальше…

— Вас тоже ищут, вы знаете? — спросил он у ученого. — Они послали Дмитрия. Он, похоже, хорошо умеет выслеживать.

— Да, я в курсе. Мальчики говорили мне. Его имя на самом деле не Дмитрий. Вроде бы Джеймс. Бельгиец или француз… Я точно не помню. Но он и правда способен отыскать любого.

— Сколько детей в институте?

— Теперь только двое.

— Отчего вы не прихватили и их?

— Вы просите невозможное, — слабо улыбнулся Анатолий. — Я забрал самых важных!

Домов взглядом попросил объяснение.

— Видите ли. Эти малыши в каком-то смысле так же, как и знакомый вам Дмитрий, способны отыскивать других. Теперь, без них, Григорьеву и остальным будет труднее.

— Но это не остановит их?

— Нет. Появление на свет детей семи судей, как вы понимаете, не может пройти незаметно…

— Первая жертва…

— Именно.

— Что же умеют они? — Антон кивнул на ребят, двое из которых резвились друг с другом, а третий так и сидел наполовину в шатре, наполовину снаружи.

— Близнецы? Они властвуют над временами. Каждый видит одно направление. Но сильнее всех Эн, он — связующее звено между ними.

— То есть они могут предсказать появление на свет одного из нас?

— Правильно, Антон Владимирович.

Тоша задумался. Как все-таки трудно поверить в подобное! Но как все-таки хочется верить! Оттого ли, что внутреннее чутье отзывается на это, или оттого, что лестно считать себя не просто «странным», но почти богом?

— Удивительные малыши! — сказал Анатолий, прервав мысли Домова. — Вы знаете, что дети семи судей преимущественно живут не больше тридцати — сорока лет?

— Узнал только что… — укорил его Антон.

— Да, верно! Силы, видимо, высасывают из вас жизненные соки. Тело быстро изнашивается. Но только не у них, — Анатолий обернулся. — Им уже больше ста…

— Больше ста?

— Да, по виду не скажешь. Возможно, их власть над временем больше, чем просто видения…

— Значит, мне недолго осталось… — уголки губ Антона отчего-то поползли вверх.

— И вы не слишком-то ошарашены или расстроены этим открытием…

— Поверьте, мне вообще сложно приписать подобные чувства. Да и вряд ли я стану жалеть о своем жалком существовании.

Анатолий поглядел на него с недоумением. Тот выглядел ужасающе довольным.

— Значит, кто-то из них предвидел мое появление, так? — поинтересовался Антон.

— Да.

— И указал место моего расположения?

— Да.

— Скажите мне, пожалуйста, а не с их ли помощью вам удалось покинуть институт? Да еще и в тот момент, когда мне приспичило изменить собственным привычкам, и я поперся на работу в поздний час?

— Не совсем понимаю, но да.

— И не их ли рук дело вообще подобная идея?

Анатолий замешкался.

— Вы пытаетесь разобраться в том, — сказал вдруг Эн, — кто кого похитил из института?

— Да, мне кажется, ваши роли на самом деле не такие, какими представлялись вначале.

— Вы правы. Это мы придумали этот побег. С того момента, как Би увидел вас, с того момента все было решено. Дядя был очень добр, помогая нам.

— Дядя?

— Они так зовут меня, — Анатолий улыбнулся. — Ребята сказали мне, что знают, как погубить институт, и я поверил. Я делал так, как они говорили, и все удалось.

— Какое же звено в вашем плане представлено мной? — спросил Антон у Эн.

— Вы тот, кто уничтожит Григорьева, — ответил ученый.

— Почему вы решили, что я соглашусь?

— Потому что это ваша участь, Антон Владимирович. Вы несете будущее на своих руках. Так видел Би, а он редко ошибается…

Домов оглядел игривого мальчика сбоку от шатра. Вместе с братом они с упоением собирали старый, судя по фигуркам, конструктор.

— Видел Би… — прошептали губы Антона. — А Пи говорил о былом… Стойте! — Антон улыбнулся, озаренный догадкой. — Пи, Эн, Би… П, Н, Б… Прошлое, Настоящее, Будущее!

— Да, вы все-таки действительно очень прозорливы! — улыбнулся Анатолий.

 

МЫСЛИ В МОЕЙ ГОЛОВЕ…

Тусклый свет освещал затемненную комнату. Редкие лучи, вырывавшиеся из прорех старой занавески, бороздили пространство, ловя своим ослепительным телом пыльные частицы бытия. От духоты по спине тек пот, чертя на коже неровные линии. Жуткая правда сквозила из каждого угла. И полузатененное лицо в шатре, бледное и болезненное, глядело с невыносимой усталостью…

Черные глаза из другого конца комнаты были устремлены на него. Они не ведали страха, не знали робости. Но читали чужое отчаяние, одиночество, боль и принимали их как свои.

Было в этой картине, открывавшейся ученому, что-то невообразимо кошмарное. Он смотрел на ребенка и юношу с достаточно приятными, даже красивыми чертами, но видел совсем иное. Два существа не из этого мира. Две сущности, пропитанные насквозь силой, призванной лишь для одного — убивать, наслаждаясь кровью своих жертв, поглощая ее, как амброзию. Это шло от них волнами энергии, испарялось порами, выдыхалось, и если не глазами, то внутренним чутьем человек меж ними видел истинные лица тех, что столь неотрывно глядели друг на друга. И от этого волосы на его теле становились дыбом, и холодный ток бегал по коже.

Наконец застывшая, будто на снимке, картина была нарушена. Сидя в кресле, Антон поднял правую руку, согнув ее в локте, и положил под щеку.

— Я не собираюсь ни уничтожать институт, ни убивать Григорьева, — сказал он спокойно. — Я хочу вернуться домой и провести остаток жизни на своем диване.

— Но, Антон Владимирович! Вы не понимаете! — воскликнул Анатолий. — Пока что таких как вы слишком мало, но если им удастся, если они смогут…

— Мне все равно.

— Представьте себе мир, в котором сотни существ, способных на невероятные действия! Сотни убийц, работающих на людей, что не остановятся ни перед чем! Я уже не говорю про несчастных, из которых пытаются их сотворить! Столько смертей! Столько…

Лицо Антона оставалось бесстрастным.

— Всегда я желал одного — понять, отчего не могу быть таким же, как все. Теперь я это знаю. И принимаю это. Я не мессия и не активист с высокой моралью. Моя совесть спокойно переживет все эти смерти и деяния, пока я буду наслаждаться бездельем. Больше нет смысла убивать, так как нет смысла работать, но и прекращать деятельность института нет смысла. Меня не трогает этот конвейер монстров, пусть их будет хоть сотни тысяч. Я хочу только покоя.

— Антон Владимирович!

— Ваши убеждения не действуют на меня тоже. Я просто уйду, и навсегда растворюсь в пространстве, полном таких обыденных людских тел.

— Вас будут искать! Вас не оставят в столь желанном вами покое!

— Мне удавалось скрываться раньше, удастся и теперь.

— Это просто…

— Остановитесь, дядя, — прозвучал тихий голос из шатра.

— Но…

— Пи? — спросил Эн оттого, что его брат оторвался от игрушек, хотя с его ракурса это было незаметно.

Тот откинулся так, чтобы видеть лицо Эн, и внимательно на него поглядел. Брат тоже не отрывал от него глаз.

— Да… да… — мальчик в шатре посмотрел на Антона и так же растягивая слова, спросил: — Вам все равно, что будет с остальными? Даже с такими же, как вы?

— Совершенно верно.

— Вы говорите о любом существе? Нет никого, кто бы заинтересовал вас?

— Верно снова.

— Что ж, ясно, — Эн опустил глаза. — Вероятно, мы ошиблись, полагая, что одно такое существо все же есть…

Анатолий, пораженный сложившейся ситуацией, часто-часто дышал. Он не мог поверить в то, что Би был неправ в своих видениях и что он пошел на такой риск зря. Ученый чувствовал, как паническая тошнота подбиралась к его горлу, из которого рвался крик ужаса. Руки мужчины похолодели и тряслись.

— Да, вероятно, — Антон встал. — Мне уже пора. До свидания.

Он собирался выйти из душной, пропитанной потом и страхом комнаты, но Эн снова обратился к нему.

— Она жива… Жива и там…

Домов замер. Его голова медленно повернулась на голос. И Анатолий увидел, что взор его глаз мог быть еще страшнее, чем прежде.

— Кто? — спросил Тоша тихо.

— Ну же! Вы ведь уже догадались! — улыбнулся наивной детской улыбкой Би, что было совсем не к месту. — Татьяна Верникова. Секретарь «Документ-Сервис». Девушка с…

— Что она делает там? — перебил Антон.

— Ничего особенного, Антон Владимирович, — вид Би был совершенно довольный: казалось, он говорил о новых игрушках или отличной погоде. — Всего лишь пытается стать такой же, как мы!

— Ее забрали, как и других… — прошептал Эн.

— Да, — очнулся от своего ужаса Анатолий. — Тех, кто мешает или кого следует убрать, они иногда доставляют в институт. Если жертвы, конечно, подходят… материала всегда не хватает…

— Материала? — Антон впервые чуть не поддался страху, когда осознал то, что ему сказали.

— Я могу теперь быть уверенным в том, что вы согласитесь помочь нам? — спросил Эн, своим тихим, но твердым голосом разряжая атмосферу.

— Что? — Тоша стал плохо соображать.

В его голове крутились ужасающие картины того, что могли сделать с несчастной девушкой, у которой была самая милая, кроткая и скромная улыбка в мире.

— Мы поможем вам попасть в институт, а вы взамен поможете нам, уничтожив Григорьева и освободив оставшихся детей.

Домов прищурился.

— Его жизнь — за ее?

— Вы вольны интерпретировать мои слова как угодно.

— Волен… — Антон усмехнулся. — От моей воли тут ничего не зависело. Вы ведь заранее знали, что я скажу и что скажете сами?

— Я повторю прежнее высказывание.

— И в успехе сомневаться вам не приходилось! Еще бы! Вы знали, что ради нее, за нее, из-за нее я с превеликой радостью останусь и уничтожу Григорьева…

— Я могу теперь быть уверенным в том, что вы согласитесь нам помочь? — повторил Эн. И удивительно, в его голосе не было ничего ни торжествующего, ни ироничного.

— Вы можете быть уверены в том, что если я доберусь до него, то он не переживет эту встречу…

 

ЗНАКОМЬТЕСЬ, ГРИГОРЬЕВ!

Антон не ощущал страха, думая о предстоящем. Не волновался о возможном провале. И все же больше не мог находиться в этом душном царстве полутьмы, глядя на затравленных человеческих братьев и диковатых потомков семи судей. Ему требовалась хотя бы капля чистого свежего воздуха, и он не был намерен себе в этом отказывать.

Сидя на скамейке возле дома, поджав одну ногу под себя и наглаживая успокоенную появлением хозяина кошку, жующую кусок колбасы, он вспоминал детали продуманного плана. Зная привычки Григорьева, имея карту лаборатории, пропуск Соколова, да еще и в придачу с предсказаниями близнецов, казалось, было нетрудно осуществить его. Отчего же внутри что-то предостерегало против подобной авантюры?

Домов постарался не зацикливаться на этом. В конце концов, в предчувствия, по крайней мере свои, он не верил. Тем более что сейчас Антона гораздо больше волновал другой вопрос. Отчего одно лишь упоминание о Татьяне заставило его отказаться от единственного, чего он так желал, — покоя? Почему мысль о том, что девушка, которую он до этого времени вообще считал мертвой, страдает, терзала его и мучила? Тоша совершенно не собирался признаваться себе в нежных чувствах. Он знал, что это не так, и знал это точно. Также он знал, что смерть как таковая, будь она насильственная или же естественная, никогда не трогала его, не пугала, не возбуждала в нем отвержения. Он не жалел тех, кто умирал, также как и не жалел тех, кого убивал сам. Он без проблем мог наблюдать за последним издыханием жертвы, не ощущая при этом отвращения или укола совести. Иногда он даже наслаждался этим последним дыханием… Так же, без особого труда он мог покончить с теми, кого знал давно. Связи, приобретенные за жизнь, никогда не значили для него чего-то особенного. Прикажи ему агентство, и он разобрался бы со всем двором, покончил с Натальей Осиповной (иногда ему этого даже хотелось!), уничтожил любого. И кроме легкого сожаления вряд ли что-нибудь ощутил. Отчего же теперь ситуация, в которой Татьяна может оказаться на месте тех, кто уже никогда не проснется, стучала в мозгу как неправильная, невозможная, противоестественная?

Рядом с Антоном чавкала кошка. Она была рада, что ее наконец-то выпустили из машины, в которой так быстро кончался воздух, прогреваясь там до состояния чуть ли не пара. Все, что волновало ее сейчас, — это колбаса, и хотя она чувствовала, что хозяина что-то гложет — не зря же он резко, будто застопорившись на одном месте, чешет ей хвост! — но не могла понять, что может волновать, когда так тихо, тепло и рядом пища, пусть и не восхитительная, но вполне терпимая.

Прошел час. Одиночество вернуло Антону способность ощущать окружение. Избавившись от собеседников, он вновь смог насладиться спокойствием. И это спокойствие постепенно заменяло в нем все тревоги. Как и всегда. По истечении времени не так уже сильно он ненавидел Григорьева, не так уже жаждал спасти Таню. Вновь лишь одно желание стало в нем превалировать — оказаться дома, лечь на диван и глядеть через простыню на силуэты на потолке…

Тоша и сам не понял, как это произошло. Но вот он почувствовал взгляд. Тот самый — тяжелый, стремительный. И вот он уже на корточках на асфальте, а в скамейке дырка от пули. И кошка под мышкой рвется бежать.

«Какого…» — только и успел подумать Домов, как тот, кто потревожил его, появился. Незнакомец кинулся к нему, вновь выстрелив, но благодаря прекрасной Тошиной реакции вновь промахнулся.

Не выпуская кошку из левой руки, Антон прыгнул в сторону нападавшего. Раз, и пистолет уже у его ног, а нарушитель спокойствия схвачен без шанса вырваться самому. Домов оглядел его. Мальчишка совсем. Лет двадцати, не больше. Лицо с выраженными восточными чертами, и такое же открытое, как большинство из подобных.

— Что это значит? — спросил Антон свойственным ему повелительным тоном.

— Я убью тебя! — прошипел паренек. — Мерзкое создание!

— Теперь уже вряд ли, — засомневался Тоша.

— Что бы ты со мной ни сделал, я все равно… все равно…

— Все равно — что? — Антон быстрым движением кинул кошку на землю, а затем надавил на болевую точку жертвы. — Поверь, мне и напрягаться не нужно, чтобы ты навсегда перестал рыпаться.

— Да, все вы такие! — с ненавистью прокричал парень. — Можешь что угодно делать! Тебе ясно?!

— Я тебя плохо понимаю. Ты нормальный вообще?

— Я-то — да. Это ты ненормальный! Мерзкий монстр!

Домов удивленно приподнял брови. О чем говорит этот странный человек? Тоше захотелось получше разглядеть его, и он отпустил свою жертву. Конечно, он не опасался, что тот и правда может причинить ему вред!

Паренек хотел было схватить пистолет, но Антон опередил его. Он покачал головой.

— Тебе это не нужно, — сказал Домов. — Ты явно не умеешь с ним обращаться.

— Я убью тебя!

— Что ты все твердишь одно и то же? Нетрудно догадаться, что этого ты не сделаешь, если я не позволю.

Нападавший глядел исподлобья, он тяжело дышал, и лицо его было малиновым. То ли от физического перенапряжения, то ли от бурливших в нем эмоций.

— Теперь ты мне быстро ответишь, что тебе от меня нужно, или умрешь, — сказал Антон спокойно. Рядом с этим юным вулканом эмоций это выглядело даже ненормально.

— Мне нужно, чтобы ты сдох!

— Да, — Домов почесал в затылке и пожал плечами, как бы признаваясь в собственной ошибке. — К этому выводу я мог бы прийти и сам. Что ж, тогда мне ничего не остается, как просто…

— Вы не должны существовать! Вы зло! Вы убили мою мать!

Домов остановился.

— Говоря «вы» — что ты имеешь в виду, мальчик?

— Я имею в виду детей богов смерти! Таких, как ты!

— Значит, твоя мать погибла при родах. И то, что она родила, было чадом одного из семи судей, — Антон потянулся.

Сейчас он опять сидел на скамейке, и снова рядом примостилась кошка. Но на сей раз перед ним стоял тот, кто просто жаждал с ним покончить.

— Это создание погубило всех детей в округе, а потом они приехали и забрали его, — голос парня то переходил на шепот, то срывался на крик. — Они вырастят из него того, кто будет убивать! Оно создано для этого! Оно делает это с первого дня! Пока вы все живы, люди будут умирать.

— И вы с отцом решили, что, выслеживая нас, вам под силу это остановить? Даже если предположить, что вам удастся справиться с кем-нибудь, что уже невозможно, но даже если… Что изменится?

— Вас не будет!

— Люди от этого умирать не перестанут.

— Да, — парень опустил голову. — Но не так…

Тоша глядел на него и недоумевал. Такой зеленый еще — фонтан чувств, ни грамма опыта и ноль самоконтроля. Что он надеялся с ним сделать? Как надеялся выиграть схватку? Может, просто тупой? Да нет, лицо умное, сообразительное, хоть и наивное. Это не показное геройство, не безрассудная храбрость. Неужели месть? Воспоминание о матери? Они ведут его на верную смерть, заставляя ослушаться главного, основного инстинкта — инстинкта самосохранения?

— Ваше существование — нонсенс. Вас не должно быть… Мир без вас будет лучше, чище, правильнее…

— Твою точку зрения я понял, но кроме этого у тебя есть какие-то личные претензии ко мне?

Парень поднял глаза, и в них читалось удивление. Он, похоже, считал, что его выводы достаточно основательны, чтобы не требовать большего.

— Нет, но…

— Тогда ты должен понять, что убить себя я тебе не позволю. Уж точно не ради твоего лучшего мира. Ты хоть понимаешь, что, нося в сердце подобные убеждения, ты сам становишься таким же, как и я.

— Что? Нет! — ужаснулся незнакомец.

— Почему же? — улыбнулся Антон. — Ты желаешь кому-то смерти, готов уничтожить нас собственными руками… любой ценой.

— Но это другое! Вы не люди! Вы монстры!

— Какое удобное оправдание, — Домов встал, он решил, что ему уже пора вернуться в квартиру Соколова, ведь скоро их план должен был быть реализован.

— Я… — парень стоял не двигаясь; слова чудовища, а по-другому он своего собеседника и не представлял, отчего-то поразили его. Отчего-то вера, закаленная воспитанием отца, ведь тот был одержим поисками детей семи судей, стала уже не такой незыблемой. — Я…

— Слушай, — Тоша взял свою кошку под мышку и выкинул обертку от колбасы в урну. — Мне плевать на то, что творится у тебя в душе. И я вовсе не намерен тебя лечить. Мне также все равно, убил ли ты или твой отец уже кого-то подобного мне и убьете ли опять. Но себя на растерзание во имя этой вашей великой морали я не дам. Тем более не теперь, когда я должен разобраться кое с чем. Усек?

— Кое с чем? — вторил ему незнакомец. Его губы дрожали, отчего голос срывался. — Очередное убийство!

— Да, — Тоша улыбнулся. — Но на сей раз тебе понравится, о юный носитель двойных стандартов! И так как особой опасности я в тебе не вижу, проваливай подобру-поздорову, пока я не передумал.

— Понравится?

— Ты меня слушаешь? Катись!

— Что значит понравится?!

— О, блин, приставучий какой. Клянусь, я готов покончить с тобой уже сейчас.

— Как мне может это понравиться?! — не отставал парень.

— Слышал об институте, что пытается воссоздать таких, как я?

— Да, отец говорил мне, — парень запнулся, словно обдумывая то, насколько можно быть откровенным. — Я знаю о нем очень многое. У нас был информатор. Человек, работающий там.

— Ох ты, неужели?

— Да. Она нам многим помогла.

— Она? Интересно… ну да ладно. Скажи мне, тебе же все это, опыты и планы, не нравится, верно?

— Конечно! — воскликнул он. — Это недопустимо! Это ужасно! Но, увы, мы не знаем, как с ним можно бороться.

— Что ж… теперь можешь расслабиться. Сегодня я уничтожу его главу. А с ним и всю его деятельность.

— Убьете Григорьева?!

— Да.

— Зачем вам это? Вы разве с ними не заодно?

— Да нет, — Антон покачал головой, но, вспомнив, что Наталья Осиповна связана с институтом, добавил: — Или да… В любом случае, это не важно. Они кое-что забрали у меня. И я намерен это вернуть…

Он улыбнулся пареньку, находившемуся в шоке от услышанного, и развернулся к парадной.

— Так что прощай! — сказал Домов весело, ему было интересно смотреть на то, как долго порой длится изумление. — И удачи!

Тот не шевелился, переваривая полученную информацию.

Тоша уже схватился за ручку двери, как услышал за своей спиной:

— Я пойду с вами! Я помогу!

— Что? — Антон повернулся на каблуках. — Не думаю, маньяк-любитель. Ты мне совсем не нужен. Будешь только мешаться.

— Но я должен!

— С превеликой радостью освобождаю тебя от подобной повинности.

— Я не бесполезен! Правда! — он полез в сумку, висевшую у него на плече. — У меня данные об институте, о Григорьеве. Много! Поверьте! Мне известны коды, есть план лаборатории…

— Мне информации хватает.

— У них там он, тот, кто убил мою мать! — взмолился парень. — Пожалуйста!

Тоша и сам не знал, отчего кивнул. Он не собирался соглашаться! Ему было действительно наплевать на чувства этого незнакомца, на его желания. Он не лгал, когда говорил ему об этом всего несколько минут назад. И за эти несколько минут ровным счетом ничего не изменилось. Но почему-то он уже шел с ним наверх к Соколову.

— Ты совсем болван, парень! — сказал Домов, глядя на это светлое, круглое лицо с узкими миндалевидными глазами. — Как бишь там твое имя?

— Женя, — ответил тот. — Евгений Николаевич Григорьев…

 

ДВА БРАТА ИЗ ПРОШЛОГО И ДВА ПЕРЕДО МНОЙ

Анатолий Соколов и его брат глядели на Евгения, что в замешательстве, но и каком-то возбуждении отхлебывал из кружки не заварившийся еще чай мелкими глотками. На лицах у того и у другого выражалось недоумение и беспокойство. Как относится к этому внезапному появлению, они не знали.

Они опасались, что нарушитель спокойствия мог оказаться «засланным казачком», и одновременно недоумевали, как их смогли обнаружить, ведь квартира, где они находились сейчас, принадлежала матери одного из соседей Николая, что недавно сломала ногу и временно жила как раз у сына. Соколову-старшему уже давно принадлежали ключи от нее, так как сын старушки был неизлечимым алкоголиком, а та весьма милой женщиной, и добродушный Николай не раз помогал ей по хозяйству. При таком раскладе братья надеялись, что их логово не должно было быть найдено, но все же боялись, что могли упустить что-то из виду. И теперь это «что-то» как будто выплыло на поверхность, заставляя их трястись всем естеством…

Евгений находился в смятенном состоянии. Он проделал длинный путь, следуя за тем, кого уже давно выследил и намеревался убить, пообещав отцу справиться несмотря ни на что. А теперь он сидел рядом со своей жертвой, помилованный им, и собирался отправиться вместе с этим монстром в гнездо химер, что ненавидел всей душой. Как такое могло получиться? Прав ли он? И что он сделает с убийцей матери, когда найдет его, если это случится, конечно? Вопросы наседали на него, утомляли разум, и ни на один он не мог найти ответ.

Антон, развалившийся на стуле с сидящей на его коленях кошкой, был единственным, чей вид говорил о совершенном спокойствии. Он медленно жевал предложенную ему булочку с маком и покачивал в такт напеваемой им самим же песенки пальцами левой руки. Казалось, что сложившаяся ситуация не только не смущает его, но и воодушевляет. Словно новые детали, усложнявшие выполнение плана и способные, к слову, напрочь испортить и так неидеальную стратегию, лишь забавляли его, придавали остроту, натачивая острие ножа, на котором он находился.

— Я знал, что у Григорьева был брат, — наконец сказал Анатолий, когда все же сумел привести свой научный ум в порядок. — Но он практически не говорил о нем, и, если честно, мне всегда казалось, что он уже давно мертв…

— Мой отец был против работ брата. Он осуждал его. Они крепко поссорились и больше не разговаривали. То есть как братья. Вообще папа не раз связывался с дядей, но только затем, чтобы пригрозить или попытаться убедить. С того времени ни один, ни другой уже не считали, что они родственники, — ответил Женя.

— Удивительно, — вздохнул Николай, — как судьба распорядилась!

— Это не судьба, — не согласился юный гость. — Василий Иванович узнал о детях благодаря смерти моей мамы. Тогда они еще с отцом ладили, а он был просто обычным ученым, стремящимся найти лекарства от неизлечимых болезней. Но когда она погибла при этих странных обстоятельствах, а ребенка забрали… дядя просто помешался! Он все искал что-то, не выходил из лаборатории целыми днями, и, наконец, как-то связался с теми людьми. На их деньги он и открыл институт, где сейчас творит свои богопротивные деяния.

— Ах вот, значит, как его гений пришел к этому! — прошептал Анатолий. — Да, такой пытливый ум, как у него, не мог не заинтересоваться подобным удивительным открытием.

— И, разумеется, его брат не мог одобрить такого интереса к смерти собственной жены и этих опытов над ребенком, — добавил Николай.

— Не своим ребенком, — уточнил его брат.

— Во-первых, он этого не знал, а во-вторых, это неважно! — возразил тот.

Антон улыбался, слушая этот разговор. Вот перед ним живая картина прошлого — два совершенно противоположных взгляда на произошедшее, два брата, не понимающих друг друга. Талантливый ученый с неординарным умом и добродушный человек с большим сердцем. Более доступно представить то, что произошло между Григорьевыми, было бы невозможно.

— Все так и было! — согласился тем временем Женя, предупреждая зарождавшуюся уже ссору.

— Значит, теперь вы с отцом просто разыскиваете детей семи судей и уничтожаете их? — переспросил Анатолий.

— Да, мы…

— Малыш-то уж точно еще никого не убивал, — сказал Тоша, продолжая жевать булку и таким тоном, словно просто так, в пустоту.

— С чего вы это взяли? — с вызовом поинтересовался Евгений; кажется, его обидело подобное заявление.

— Я вижу это в твоих глазах, — ответил Домов и устремил свои собственные на собеседника.

Тот ощутил себя так, словно его разглядывали под микроскопом и неосознанно съежился. Да уж, эти страшные глаза могли видеть насквозь, без сомнения!

— Это так, — пискнул мальчик. — Я еще никогда… Но… я могу! Да!

— Угу, — совершенно безразлично подтвердил Тоша, вновь обратив свой взор на печеное, тем самым давая понять, что он не согласен.

— Я смогу! — капризничал парень, не желая, чтобы его не признавали.

— Как хочется самоутвердиться! — Домов отложил свой деликатес. — Ты помнишь, что мы с тобой о жизнях говорим? — ехидно поинтересовался он, поглядев на собеседника. — И ты пытался убедить меня, что не такой, как я?

— А… — тот снова был растерян. Опять его мораль была подорвана и измята. Он опустил голову, часто дыша, не понимая, что происходит и отчего он везде и всюду оказывается не прав.

— Слушайте, — обратился тем временем Антон к Соколовым. — Меня тут вот что удивляет — отчего это вы, парни, ничего не вытворяете рядом со мной? Времени, чтобы ощутить мое влияние, у вас было предостаточно!

— Вы говорите о побочных волнах? — спросил Анатолий. — Вы способны как-то воздействовать на людей?

— Да, неосознанно.

— Ясно. Среди подобных вам это встречается. Мы называем таких — «зараженными».

— Зараженными?

— Да, иногда у детей семи судей присутствует нестабильный ген, нарушающий в их организме нормальную работу того или иного отдела мозга, заставляя его мутировать. Это — как бы вам доходчивей объяснить? — и порождает силу, неконтролируемую его обладателем…

— Вполне доходчиво, — улыбнулся Тоша. — Продолжайте.

— Его влияние на окружающих похоже на волны, воздействующие на рецепторы и вызывающие ту или иную реакцию. Вот от близости Эн, например, становится плохо.

— Плохо? В каком это смысле?

— В прямом. Симптомы как при гриппе. Тошнота, головная боль. Даже температура. Но мы научились с этим бороться.

— Как?

— Под кожу вживляется чип, блокирующий позывы подобного рода.

— Он не влияет на естественные ощущения?

— Нет. Я объясню: видите ли, специфические нейроны — детекторы способны избирательно реагировать на совершенно определенные признаки среды, например только на определенную высоту звука. Волны, испускаемые «зараженным», довольно своеобразны. Их не спутаешь с чем-то иным.

— Хорошо, для меня вполне достаточно.

— И у меня и у брата, я лично сделал это с ним, есть этот чип, — Анатолий улыбнулся. — Мы защищены от вас, Антон Владимирович.

— Нет, — Домов улыбнулся в ответ. — Вы защищены от самих себя…

Соколовы лишь недоуменно переглянулись.

— Что с тобой, а, маньяк-любитель? — спросит Тоша у паренька. — Ты тоже не спешишь вытворить что-нибудь этакое.

— У меня тоже, и у отца… Подарок из института после одного дядиного приступа воспоминаний о родстве.

— Ясно. Это, в сущности, неплохо. Мне не нужны компаньоны, не способные взять себя в руки.

— Что же у вас за проявление-то такое? — поинтересовался Николай.

— Скажем так, не будь ваш брат так предусмотрителен, вы бы сейчас наслаждались своим главным пороком или слабостью.

— Вы влияете на подсознание, — Анатолий задумался. — Волны воздействуют на лимбическую систему. Видимо, на миндалевидное тело, возможно, на гипоталамус… Как у вас со сном?

— Со сном? — удивился Домов. — Вообще-то не очень… Стоит закрыть глаза и мой разум начинает надо мной издеваться.

— Кошмары?

— Изматывающие, нереальные, — кивнул Тоша.

— Я просто предположил, но, судя по всему, верно, — сказал Анатолий. — Помните, я говорил, что сила высасывает из вас жизнь? Все как раз связано с этим геном. Дело в том, что «сила», будем так это называть, воздействует не только на окружающих, но и на вас. Так что ваша собственная лимбическая система тоже расстроена, причем непоправимо. Это могло сказаться на вашем аппетите, но так как я лично видел, как вы премило поглощаете булочки, то это предположение сразу можно исключить. С эмоциями у вас напряженка, видно сразу, но не до аномалий. С памятью вроде тоже нет проблем…

— Вообще-то, проблемы и с тем и с другим. Совершенно не помню, что было со мной до четырнадцати, а что такое страх или паника, не знаю вовсе…

— Правда? — Анатолий покачал головой. — Странный вы субъект, Антон Владимирович! И какая ужасная сила — вызывать из нутра окружающих самое неконтролируемое! Ужасно нечестная и изощренная!

— Я вообще ужасный, — Тоша встал. — И Григорьев сегодня об этом узнает…

 

КОГДА МОИ ГЛАЗА УВИДЕЛИ КИРИ…

В воздухе витало предзнаменование бури. Наконец-то жара спала, и поднявшийся ветер разогнал марево, рожденное раскаленными на солнце бетонными зданиями, уродующими матушку-землю своими безликими и монотонно-серыми телами. Ночная пелена окутала все вокруг и по-южному непроглядная темень захватила собой этот город.

В тишине опустевших улиц иногда раздавались еще пока далекие раскаты грома.

Тоша стоял напротив института, глядя, как одно за другим гаснут окна, и здание погружается в сон. Рядом с ним сидел на качелях Евгений, сгорбленный и поникший, — совсем не тот энтузиаст, что молил о том, чтобы его взяли с собой. Видимо, близость к цели пугала его не только тем страхом, что вызван опасностью, но еще и тем, что появлялся, когда будущее становилось настоящим, а вот настоящее опять в будущее уже не превращалось…

Он и правда боялся исполнения сегодняшней миссии, ибо уничтожение института было последним этапом в их с отцом планах, и оно маячило где-то очень далеко. Оттого и не страшно было думать о том, что они станут делать, когда этот этап будет выполнен. Но теперь, когда он вот-вот должен был свершиться, нельзя было не задаться этим извечным вопросом: «А что дальше?» Но вот ответа на него человек, чьей жизнью была лишь месть и больше ничего, не знал…

Домов думал о том, как ему хочется поскорее оказаться на диване. О том, как очутился здесь, и о том, стоит ли игра свеч. И когда он вспоминал мягкость вишневой обивки, ему казалось, что нет, но если в памяти всплывала та скромная улыбка, принадлежавшая ей, он был уверен в обратном.

— Давно ты за мной следил? — спросил Антон, отрывая взвинченного Женю от его панических мыслей, желая хоть как-то убить время.

— А… что? — тот, разумеется, не сразу понял смысл обращенных к нему слов.

— Будешь много думать, только еще больше разнервничаешься.

— И что, мне теперь расслабиться и просто ждать?

— Именно.

— Я так не сумею.

— Не удивлен. Так давно ты уже за мной следишь?

— Несколько недель. Окончательно отец напал на твой след после того убийства в «Транс-Корес», но мы и раньше уже знали, что в городе есть один из проклятых.

— Один из проклятых! — фыркнул Домов. — Что за унизительная кличка, я же сын Бога!

Евгений поглядел на Домова осуждающе. С этим утверждением он явно не был согласен. И все же он боялся своего собеседника и поэтому попытался объясниться.

— Отец говорил, вы прокляты, что дар, которым вы обладаете проклят. Что ваша жизнь неестественна и…

— Проклята, я понял, — Антон улыбнулся. — Я пошутил, успокойся. Мне все равно, как вы нас называете. Так это ты тогда был? Я уверен, что видел именно твой взгляд. В моем дворе, незадолго до отъезда.

— Да… — отчего-то растерялся Женя.

— Ясно. И чего тебе было нужно? Рассчитывал убить меня при случае?

— Я… я следил за тобой, чтобы знать… мне нужно было составить твое расписание, понять привычки…

— Ах, то есть вы все-таки не совсем дурачки! — улыбнулся Тоша. — Искали подходящий момент. А чего тогда сегодня на меня кинулся? Или решил, что момент уже настал?

— Я отправился за тобой, потому что мы подумали, что это очередное задание, что ты едешь убивать. Мы не могли тебе этого позволить. Отец хотел ехать сам, но у него опять обострение, поэтому поехал я. И ты сидел такой отрешенный, вот я и…

— И подумал, что самое время со мной покончить?

— Ну да…

— Глупец. Оттого ты еще никого и не убил. Слишком торопишься с выводами. Отрешенный не значит рассеянный. И горячишься, весь на эмоциях, а должен быть спокоен и тверд. Я твой безумный взгляд сразу же почувствовал.

— Ну извини, что я не такой же, как ты! — вспылил Женя. — Не бездушный монстр!

— Не такой? — переспросил Домов, безмерно довольный.

— Нет, — пробурчал Евгений, отвернувшись.

— То есть ты не бегал за мной, планомерно и упорно составляя план того, как со мной покончить? Не готовился привести в исполнение тот приговор, что сам же объявил?

— Ты все извращаешь! — еще больше насупился парень.

— Да ну…

Тоша не стал продолжать. Эта маленькая игра, так расстроившая собеседника, повеселила его, но уже начала надоедать. И он замолчал, слушая так любимую им тишину. Евгений же и вовсе не желал участвовать в этом диалоге, так как он лишь усугублял его тщетную борьбу с идеями, что поселил в его голову этот субъект, находившийся рядом, которые совершенно конфликтовали с теми, что взрастил в нем его отец, личность, которую он всегда не просто уважал, а боготворил.

Антон без труда выждал до оговоренного часа, пропялившись все это время в грозовое темное небо, и окликнул своего товарища, совершенно погрязшего в нерадостных и тяжких размышлениях. Женя послушно последовал за ним, но без воодушевленной готовности, как тот, кто уже не был хозяином своей судьбы, доверив ее в руки других, чужих ему людей.

Скрываться не было нужды. Тоша не боялся того, что охранники могли ему воспрепятствовать. Он и ночи-то дожидался только для того, чтобы не вовлекать лишних людей в разборки, а вовсе не оттого, что боялся быть кем-то замеченным.

Они смело преступили порог главного входа. Пропуск Соколова все еще работал, а вахтер, вышедший посмотреть на незнакомых посетителей, был быстро отключен…

Один поворот направо, лифт, пятый этаж, снова приложить пропуск, два охранника — три удара, замок, названный Анатолием код, пропуск опять…

Привет, отдел ОГА.

— Они здесь? — спросил Женя, оглядывая затемненный полукруглый холл с множеством дверей. — Дети семи судей?

— Да. И не только они…

— Что будем делать?

— Ты отправишься туда, — Тоша махнул направо, где череда табличек указывала: «Лаборатория № 1», «№ 2», «№ 3», «Реанимация» и т. п. — Поищешь что-нибудь достойное внимания.

— Что?

— Откуда я знаю? Результаты исследований, записи ученых…

— А ты?

Лицо Антона словно ощетинилось.

— Найду Григорьева и кое-кого еще…

— Ладно, — кивнул Евгений и для успокоения взвесил в ладони свой пистолет. — Встретимся здесь через полчаса. Успеешь?

— Не сомневайся, — ответил по-настоящему страшный голос его напарника.

Домов свернул в коридор налево. Он просто шел вперед, открывая все двери по пути. По описанию Соколова он знал, что это были личные кабинеты ученых, но ему хотелось удостовериться, что никто из трудоголиков не остался на работе. Его опасения не подтвердились. Вся рекреация была пуста.

Он еще раз свернул и наконец попал туда, куда больше всего стремился. Помещение, отведенное для подопытных, — загон для людей, чаще всего и не представляющих, что за участь им выпала. Безразлично пройдя меж застекленными отделениями, полными то полуживыми, то весьма энергичными обитателями, что-то кричавшими с той стороны своей тюрьмы, он следовал дальше, ища взглядом лишь одну фигуру. Дойдя до конца, Антон ощутил некую растерянность и, развернувшись, повторил свой путь, так как не нашел ожидаемое. Но и вторая попытка не принесла результатов.

«Куда же они ее запихнули?»

Он двинулся дальше, вновь просто отворяя все двери на своем пути, пока не уткнулся в стену, оснащенную современным сложным замком. «Обитель смерти, — вспомнил Тоша слова Соколова-младшего. — Вот и ты!»

Домов без труда сделал все так, как научил Анатолий, и ящик Пандоры был открыт…

Антон зашел внутрь. Он знал, что современное оборудование и какие-то сложные защитные системы под этими сводами заблокировали его способности — еще одна мера предосторожности против возможного недовольства детей семи судей, но, это, разумеется не вызвало в нем страха и не остановило его.

В одном из помещений, тоже защищенным кодом, он обнаружил тело молодого мужчины, лет тридцати. Оно лежало на белоснежной кровати, стоявшей посреди совершенно пустой комнаты, накрытое простыней до середины груди, которая не вздымалась, естественно подчиняясь дыханию. Иссохшее лицо мужчины было бледно, даже серо, под глазами его виднелись темные круги, пухлые губы растрескались, и яркая кровь на них запеклась. На тонких, будто ветки, руках вздулись вены. Бесцветные волосы аккуратно лежали на подушке. Тоша подошел к своему собрату, разглядывая это существо. Его вид не вызывал в нем никаких чувств.

От зорких и любопытных глаз нарушителя не укрылась очевидная истина — то, что лежало перед ним, хоть, казалось, и не дышало, было еще живо. Антон не удивился. Соколов говорил что-то об одном из детей, который вскоре должен был покинуть этот бренный мир и чьи жизненные процессы бесповоротно замедлились, подготавливая его к концу. Кинув прощальный взгляд на умирающего, Тоша вышел из его одинокой и холодной камеры.

Он помнил, что детей в институте осталось двое, и хотел поглядеть на второго. Несколько комнат были пустыми, хотя их убранство намного отличалось от той, в которой готовился к смерти первый узник, — мягкая мебель, книжные полки, даже ковры. В одном из помещений все еще лежали разбросанные игрушки. На ум тут же пришли три мальчика с именами, состоящими из одной буквы.

Наконец, отворив последнюю дверь, Домов встретился и с другим своим собратом…

Комната, в которой он находился, была ярко освещена многочисленными лампами, пестрящими разной формой, цветами, размерами. Белые обои на стенах как будто отражали их свет, преумножая его. И это царство электричества после полумрака коридора ослепляло. Тоша инстинктивно зажмурился, когда резкая боль прорезалась от этого неумолимого света.

— Ты пришел за мной? — услышал он тонкий тихий голосок и, открыв глаза, попытался разглядеть его обладателя.

После нескольких минут привыкания ему это удалось.

Тем, кто был заключен здесь, оказалась совсем еще юная, хрупкая, как статуэтка, маленькая девушка, явно восточной национальности. Видимо, японка. Она была одета в белую, слишком широкую для ее худого тела, кофту с несоразмерно длинными рукавами, спускающимися почти до колен, неприятно напоминающую этим смирительную рубашку, и столь же болтающиеся на ней белые штаны. Ее густые черные, словно воронье крыло, волосы, доходящие почти до поясницы, были распущены, а карие глаза, обрамленные длинными ресницами, широко раскрыты. Бледная кожа ее милого лица была покрыта редкими веснушками. В руках у нее находилась какая-то узкая шкатулка из темного дерева, размером с книгу, и такая же тонкая.

— Ты пришел за мной? — повторила узница, глядя на Антона.

— Нет, — сказал он.

— Тогда зачем?

— Не знаю. Просто хотелось взглянуть на кого-то, кто такой же, как я.

— И что ты увидел?

— Просто девочку.

— А что желал увидеть?

— Ммм… — Тоша смутился. Он и сам этого не знал. — Кого-то, у кого в глазах сама смерть.

— Тогда приглядись… — она шагнула к нему.

Антон послушался. Он присмотрелся к ее узким карим миндалевидным очам. Они были достаточно красивы. Их радужка, в которой пигменты рисовали причудливым узором витиеватые линии, была темна, но не так, как у Антона, чьи глаза имели цвет ночи. Длинные густые ресницы — на зависть девчонкам. Такие глаза можно было без труда встретить на постерах, рекламирующих тушь. Но одного взгляда на них хватило Тоше, чтобы увидеть то, что скрывается за их видимой прелестью…

Это было то же, что он разгадал и в Дмитрии, то же, что показывалось ему каждый раз, когда он стоял напротив зеркала…

Монстр, глядящий изнутри.

Антон будто опустился в холодное пространство мрака, полного ужаса и переполненного страданиями. Болезненное, неестественное, отвратительное, губящее…

Он воодушевленно улыбнулся.

— Да, теперь я вижу то, что хотел!

Девушка склонила голову чуть набок и тоже улыбнулась.

— Прощай, — Антон собирался уйти.

— Они сказали, что ты заберешь меня.

— Близнецы? Проклятье! — Тоша выругался. — Я же обещал спасти оставшихся детей! Но мне не до тебя, — он постоял немного в нерешительности, но потом все же схватил узницу за руку. — Ладно. Скорее!

— Нет, я не пойду! — воспротивилась она.

— Я не понимаю, ты хочешь, чтобы я тебя забрал, или нет? — он бы с удовольствием услышал отрицательный ответ.

— Да.

— Тогда идем.

— Я не пойду, — девочка вырвалась и отбежала в угол. — Там темно…

Антон обернулся, глядя в коридор. Отсюда, из ярко освещенной комнаты казалось, что там и правда стоял непроглядный мрак. Но не боится же она его и в самом деле? Ребенок богов смерти?! Домов посмотрел на десятки работающих ламп. Что за ерунда?!

«Господи! У меня нет на это ни времени, ни желания!» Он поднял с пола первый же светильник, что горел без шнура, быстрыми движениями подошел к девочке, сунул ей его в руки, а саму ее схватил в охапку. Та в его сильных объятиях сжалась в комочек. Она была так мала, что Антон практически не почувствовал ее вес.

— Как тебя зовут? — спросил Домов.

— Кири, — пискнула девочка.

— Ты боишься темноты, Кири?

— Да. В ней живут демоны.

— Ни один демон тебя не тронет, пока рядом он и я, — пообещал Антон, кивая на светильник, и быстро зашагал обратно в холл к Евгению.

 

ЕЕ ДЕМОНЫ…

Антон без труда отыскал Женю в одной из лабораторий. Парень был так напуган возможным обнаружением и настолько взведен, что чуть не выстрелил, когда дверь распахнулась.

Домов на это лишь покачал головой.

— Нашел что-нибудь? — спросил он.

— Пару записей, — ответил тот, тяжело дыша от ужаса, что уже отступал. — Кто это?

Антон поставил свою ношу на пол. Девушка не расправила плечи, а осталась столь же сгорбленной, будто все еще находилась в объятиях, крепко сжимая одной рукой светильник, а другой свою шкатулку.

— Похоже, что та, кого ты так искал, — улыбнулся Тоша.

Евгений уставился на незнакомку.

Да, она была даже чем-то похожа на него, хоть и у него, в отличие от сестры, восточные черты были более стерты, ведь его отцом был русский, в то время как ее — существо не из этого мира, которое, видимо, не оставляет видимых отличий. Женя содрогнулся, лицо девушки так напоминало лицо его матери, что обычно улыбалось ему с потрепанного снимка в бумажнике.

Это она!..

Это она?!..

Та, кто убила его маму? Эта малышка?!

Паренька пробил холодный пот. И что-то буквально схватило за горло, в котором и так образовался ком. Евгений поднял трясущейся рукой пистолет…

Он здесь за тем, чтобы расправиться с этим существом! Ведь так?! Вот его цель! Ведь так?! Он столь желал этого! Ведь так?!

Предположительная сестра стояла напротив. Молча, и лишь едва заметно переминаясь с ноги на ногу, так как пол холодил ее босые ноги. Стояла такая беззащитная, такая слабая, глядя на него своими красивыми глазами из-под густой челки. Изучающе глядя, глядя не понимая. И в ее глазах Женя не видел того, кто являлся жестоким убийцей, не замечал существо, недостойное жизни. Лишь маленькую милую девочку — только это.

Не зная, как поступить, растерянный и смятенный, он поглядел на Антона.

— Мне все равно, что бы ты ни сделал, — пожал плечами тот. — Это твое решение. Но я не против, если ты избавишь меня от лишней ноши, — добавил он, выходя. — Побудь здесь, я за Григорьевым.

Кири метнулась следом за ним. Домов остановился.

— Ты тоже, — сказал он строго.

Она замотала головой и вцепилась в его майку.

Проклятье! Этого еще не хватало!

— Ты должна подождать меня тут.

— Нет! Я с тобой!

— Ты не можешь. Там, куда я иду, опасно, — ему пришла в голову идея. — Там темно и демоны вокруг.

В глазах девушки отразился страх, и все же она запричитала, что не останется тут без него. Антон еще раз выругался. Как получилось, что он превратился в няньку? И откуда, черт побери, у существа, порожденного самой смертью, с непроглядным мраком в глазах, подобные страхи?

— Послушай, я вернусь очень быстро, честно…

— Нет, нет, нет!

Тоша потянулся к выключателю, и лампы лаборатории, замигав, засветились.

— Нас же могут обнаружить! — воскликнул Евгений.

— Видишь, демоны не проникнут сюда, — сказал Антон Кири и, указав на парня, добавил: — А если и так, то он, как и я, справится с любым из них. Побудь с ним немного.

— Он не одолеет их! — возразила девушка. — Я вижу, что нет.

«Да уж, это и дураку понятно!»

— Кири, смотри, — Тоша вынул из-под майки нож из набора, который всегда брал с собой на задания. — Он не простой. Им можно поразить любого демона, и они знают это и боятся.

— Правда?

— Да, я дам ему на время, — Домов подошел к Евгению и просто насильно всунул холодное оружие ему в трясущиеся руки. — Пока вы ждете меня. И ни один демон не осмелится подойти.

— Хорошо, — согласилась девочка и легкими шагами приблизилась к растерянному Жене.

Антон довольно выдохнул, хоть и удивился столь легкой победе.

— Я скоро, — сказал он, выходя. — Обещаю.

Женя растерянно смотрел на свои ладони, в одной из которых лежал пистолет, а в другой изящный узкий метательный нож. Замусоренный этим бредом, окружившим его, мозг мальчика отказывался работать продуктивно. Парень соображал очень туго, если вообще соображал. Действительность была столь нереальна — со сбежавшим из института ученым, с этим странным Антоном, с этой малышкой, что прижималась к нему, с этими непонятными агрегатами и реактивами! Ему казалось, что он сошел с ума и это лишь его болезненный вымысел. Что на самом деле он сидит в той самой больнице, что видна из окон его квартиры. И медсестры дают ему нейролептики. Или что он лежит дома на своей тахте и видит этот диковинный сон. И даже тяжелый металл в руке представлялся ему вымышленным.

Ненависть, та самая ненависть, что вела его все это время, заставлявшая его забывать обо всем, заставлявшая его действовать, отчего-то испарилась. Та, что лишь одним фактом своей жизни делала его несчастным, почему-то теперь нравилась ему. Ее кроткий взгляд, ее хрупкое тельце, ее красивое, все еще по-детски славное, но уже юношески привлекательное лицо, все ее существо вызывали в нем вовсе не желание убивать — нет. Они вызывали в нем поистине братские чувства. Глядя на ее страх, на ее дрожь, он хотел защитить ее, а вовсе не растерзать, сделать ее счастливой, а совсем не уничтожить. И все же… все же он знал, кто на самом деле была та, что рядом молча переминалась с ноги на ногу.

Он знал все. Но ничего не понимал!

Отчего? Отчего он ненавидел ее?! Эту прелестную малышку с большими глазами и мягкими, как шелк, волосами.

Отчего? Отчего он не ненавидел ее?! Этого демона, рожденного лишь с единой целью — нести за собой смерть.

Ступор, охвативший его, словно сковал все тело Евгения. Неестественно напряженный, он еле дышал, внутри разрываемый противоречиями, и, сам не замечая, порывисто слегка покачивался из стороны в сторону, вытянутый как по струнке, как будто все мышцы слились в одну единую.

— Демоны не придут, пока у тебя нож, — сказал тоненький голосок рядом с Женей, но он повернул голову не оттого, что отреагировал на фразу, а просто как на что-то постороннее, как на жужжание мухи над ухом. — Не бойся!

Кири положила тоненькую кисть ему на плечо, отчего парень вздрогнул, будто только лишь одно это прикосновение вернуло ему ощущение реальности.

— Я боюсь не демонов, — сказал он сиплым голосом.

Девочка улыбнулась.

— А кого?

— Охранников, или ученых, тех, кто придет сюда поймать нас, — признался Женя.

— Людей?

— Да.

— Ну их-то уж точно тебе бояться не следует.

— Почему?

— Потому что с ними справлюсь я…

 

ОН И МОИ ЖЕЛАНИЯ

Антон целенаправленно шел к кабинету Григорьева, следуя по карте, любезно предоставленной Соколовым-младшим.

Выйдя от Евгения и Кири, Домов пребывал в состоянии легкой злости и раздражительности, потому что время шло, двери и коридоры на его пути кончались, а Таня, ради которой он и согласился на это, не обнаруживалась. Но именно из-за того, что он, будто раззадоренная мегера, врывался в каждую комнату по пути, Тоша быстро потерялся в этих заковыристых поворотах Отдела Генетических Аномалий. Однако заставив себя остановиться и успокоиться, что всегда выходило у него на ура, он быстро разобрался в своем месторасположении и прочертил в мозгу наиболее короткий путь к Василию Ивановичу, у которого и решил узнать, где держали Татьяну, ибо поиски ее в каждом углу весьма утомляли и уже начинали надоедать.

Серое нутро ОГА, затемненное ночной дремотой, с длинными, как кишка, коридорами, с блестящими металлическими ручками, бесконечными кнопками, и при этом советских времен потолком и полом, покрытым старым, протоптанным и оттого мутным мрамором, создавало картину угнетающую и давящую. Будто ты пришел к стоматологу, и, в предчувствии долгого сверления, бродишь по поликлинике в поисках своего мучителя. И ты знаешь, что не хочется тебе с ним встречаться, но и понимаешь, что нужно с ним встретиться.

Вот и Антон шел к Григорьеву без воодушевления. Ему все опостылело, и единственным желанием было поскорее покончить со всем, оказаться дома и позабыть происходящее, но мысль, что иначе Таня так и останется в этом проклятом месте, а его усилия окажутся напрасными, заставляла его продолжать.

Наконец заветная цель показалась на горизонте. Домов без секундного размышления отворил вожделенную дверь — чем скорее, тем лучше!

В кабинете горел тусклый свет от настольной лампы с персикового цвета старинным абажуром, окрашивая дорогую мебель из темного дерева в приятный теплый тон. На противоположной от двери стенке во всю ее длину протянулся огромный архив, забитый папками, бумагами, книгами. Рядом с ним висели две белые доски, исписанные формулами. Из прикрытого жалюзи открытого окна задувал свежий ветерок.

В углу у окна лицом к улице стояла высокая стройная фигура.

— Василий Иванович Григорьев, полагаю, — спросил Тоша, не желая терять времени.

— Неправильно полагаете, — послышался приятный баритон, и силуэт развернулся.

Домов ощутил, как внутри все его мышцы напряглись, как он, не успев даже сообразить что к чему, приготовился к схватке. И только секундой позже понял отчего — на него смотрели эти глаза. Да, те самые, что он так хотел увидеть вновь.

«Мое тело быстрее, чем мой разум!» — улыбнулся Антон про себя.

— Что ты здесь делаешь, и где Григорьев, — спросил он.

— Неужели вы считаете, что мы настолько наивны, чтобы позволить вам вот так просто и беспрепятственно подобраться к институту? Да еще и встретиться с Василием Ивановичем? — ответил его собеседник с ухмылкой.

Он был одет в строгий черный костюм — это несмотря на невыносимую жару! — и светлую рубашку, что, как обычно, сидели на нем идеально. Его светлые волосы опять лежали волосок к волоску — будто принадлежали манекену, а не живому человеку, но при этом выглядели чрезвычайно естественно. Этот образ чистюли выводил Тошу из себя.

— Зачем же позволили? — спросил он.

— Затем, чтобы с помощью вас быстро выйти на Соколова.

— Ага, самому сложновато, видимо…

— Я бы сказал — больше мороки. С вашей помощью все будет гораздо быстрее.

— Я помогать не собираюсь.

— Ваше мнение по этому вопросу вряд ли будет учтено.

— Слушай, Дмитрий, Джон, Джеймс, дядя Джо, как там тебя, я…

— Вы вполне можете называть меня Дмитрием, — перебил тот. — Это имя уже давно стало мне родным.

— Да хоть Дмитрием Дмитриевичем Дмитриевым! — оскалился Антон. — Где Таня и Григорьев?

— Василий Иванович сейчас за пределами института, можете и не рассчитывать сегодня на встречу с ним, а о какой Тане идет речь, я не совсем понимаю…

— О той, что ты охмурил, а потом притащил сюда.

— Ах, тихоня из «Документ-Сервис»! Вы ревнуете? — улыбнулся Дмитрий. — В ваших словах слышится характерная злость… В любом случае, я ее сюда не притаскивал.

— Тогда кто притащил?

— Никто. Ее здесь никогда не было.

— Ты лжешь!

— В этом для меня никакого резона. Татьяна не переступала порог этого института. Ни сама, ни насильно. Да и вообще зачем бы я стал притаскивать ее сюда?

— Как же? Разве для опытов…

— Опыты? — Дмитрий улыбнулся своей, той самой, раздражающе-идеальной улыбкой. — Вы поверили в их сказочки! Никогда, ни для каких опытов сюда людей подобным образом не поставляли. Это — вам не кажется? — попахивает плохими триллерами.

— Снова ложь. Я лично видел их, там, в специальном отсеке.

— Я не лгу. Вы не слушаете. Я сказал «подобным образом» не для красивого словца. Вы видели тех, кто сам захотел участвовать в этом. Никто никогда никого сюда, как вы выразились, не притаскивал.

— По их лицам этого не скажешь.

— Не всегда то, на что мы идем, оказывается тем, что мы ожидаем, вы так не думаете? — Дмитрий присел на краешек стола. Весь его самоуверенный, идеальный образ без единой соринки или лишней складки раздражал Тошу непомерно. Только за это франтовство, не говоря уже просто за все остальное, Домов хотел разорвать его на куски. Причем именно разорвать, не просто убить, нет — растерзать, чтобы слышать, как куски его плоти трещат, чтобы чувствовать, как его кровь стекает по рукам. — Все, кто здесь находится, сами пошли на это. Из-за денег, тщеславия, глупости — не важно — но сами, Антон Владимирович.

— Пусть. Где она? Я знаю — ты приходил туда. Ты забрал ее. Куда ты ее отвез?

— Нет, Антон Владимирович, не забирал и не отвозил, — Дмитрий погладил ладонью гладкую поверхность дерева, и уголки его губ дрогнули. — Я убил ее. Просто убил. Так же, как многих других.

Домов молчал. Его черные глаза напряженно смотрели на человека, столь ненавистного ему и столь похожего на него самого.

— Она мешала агентству. И я устранил ее. Вот и все. Она мертва, Антон Владимирович, — это гораздо проще, чем та глупость, что вы себе навыдумывали, верно? А теперь мне придется разобраться и с вами. Что за надобность была — лезть сюда? Наслушались близнецов, поверили в их нелепости. Да еще и мальчишку какого-то с собой прихватили…

— Знаешь уже…

Дмитрий встал и мерными шагами отошел за стол. Затем наклонился, словно желая что-то достать из ящика.

— Не только знаю, но и… — сказал он, и Антон увидел бездыханное тело Евгения. — … уже решил эту проблему.

— Где Кири? — поинтересовался Домов. Участь несчастного напарника не сильно-то взволновала его.

— У себя, где и должна быть, — Дмитрий разжал ладонь, и голова Жени шлепнулась на пол, будто для него то, что он держал, никогда и не было живым, а лишь чем-то несущественным, как мешок старья. — Ей нельзя выходить — она боится темноты. Не нужно было заставлять ее нервничать.

— Да уж, тем более что для этого есть кандидатура получше, — Тоша сжал под майкой на спине рукоятку еще одного ножа. — И можешь уже начинать!

Он метнул в Евгения свое смертоносное оружие, которое редко промахивалось, но тот все же увернулся. И в одну секунду их тела сцепились в стремительном танце, исходом которого была жизнь одного и смерть другого.

Вряд ли когда-то этот кабинет видел подобное. Быстрые движения, блики лезвий и пронзительные глаза, прожигающие соперника насквозь, а еще желание — жуткое желание крови…

Наконец Дмитрию удалось прижать Антона к полу, и он занес свой редкой работы кинжал, однако, как показалось Домову, не собирался вонзать его в тело поверженного врага.

— Мне мало просто твоей гибели, — прошипел он ему на ухо. — Я заберу твою душу себе!

Тоша видел, как металл приближается к его голове…

— Убери руки от его волос! — услышал он вдруг тоненький голосок. — Или я перережу нить!

— Ты вышла из комнаты? — в голосе Дмитрия слышалось искреннее удивление.

В дверях стояла Кири, крепко сжимая одной рукой светильник, данный ей Антоном, а в другой держа что-то непонятное.

— Зачем ты сделала это?

— Отойди! — приказала Кири.

На удивление, Дмитрий повиновался. Он резким движением встал и сделал два шага назад. Его прекрасный костюм был измят, чуть порван и кое-где испачкан кровью, а идеальная прическа наконец-то испорчена. Тоша довольно улыбнулся, но, поднявшись на ноги, и сам ощутил боль чуть ли не во всем теле. Такого с ним еще не бывало.

— Я не дам тебе его обидеть.

— Кири, я и не собирался…

— Я слышала…

Из коридора донесся шум. Антон сразу понял, что он означает, — охрана наконец-то начала действовать. Нужно было уходить — ни Тани, ни Григорьева он здесь не найдет.

— Моя милая…

— Я ухожу, Кири, — прервал Дмитрия Домов. — Ты со мной?

Та кивнула.

— Боюсь, я не могу позволить вам этого сделать.

— Тогда нить будет перерезана сейчас же, — сказала девушка.

Домов подивился стали, звучавшей в ее нежном голоске.

— Что ж… — Дмитрий улыбнулся. — Раз так, то, пожалуй, у меня не остается другого выбора, — он махнул рукой, словно позволяя им покинуть кабинет.

Антон не стал терять времени на расспросы. Он схватил Кири за руку и вышел.

— Но это не конец, Антон Владимирович, — услышал он нахальное предупреждение, полное столь знакомой ему уверенности. — Проигрывать я не люблю…

«Я тоже!» — ответил за Домова внутренний голос.

 

ПРИЗРАКИ, ПРЕСЛЕДУЮЩИЕ НАС

Антон быстро и спокойно вел свой старенький автомобиль по пустым ночным улицам Оренбурга. Гроза, собиравшаяся весь вечер, прошла стороной, и дорога была столь же пуста и горяча, как и прежде.

Рядом с Домовым на переднем сиденье находилась Кири, все также не расставаясь с полюбившейся ей лампой. Девушка выглядела испуганной, но одновременно и возбужденной, любопытно разглядывая все вокруг. За всю свою жизнь она практически не выходила за пределы ее комнаты, и уж точно никогда не была за границами института, и все, что открывалось ее взору сейчас, было для юной представительницы рода детей семи судей ново и интересно. Однако одновременно с этим и рождало неприятное волнение, которое появляется всякий раз, когда человек не знает, что ожидать от того, что перед ним. Тем более что она была уверена — демоны, тревожащие девушку всегда, все еще следовали за ней…

Иногда Тоша бросал на свою соседку быстрый взгляд, и тогда его снова посещало то удивление, что и тогда, в кабинете Григорьева. Отчего столь сильный противник как Дмитрий испугался этой тихой крохи? Отчего беспрекословно согласился выполнить ее условия? Вот она сидит рядом с ним — хрупкая, беззащитная, по-детски наивная, но что скрывается под этим образом куколки, коли ее угрозы столь опасны? Недооценивать решения Дмитрия Антон не собирался.

Наконец он не выдержал.

— Что ты умеешь, Кири? О какой нити ты говорила тогда?

Девушка повернула к нему свое миловидное лицо. Она собиралась что-то сказать, но свет встречных фар ослепил их на миг, и она, испугавшись, съежилась в комочек.

Ее водитель вздохнул.

— Это всего лишь машина, — сказал Тоша, успокаивая — когда, черт побери, он превратился в заботливую мамашу? — Не бойся. Такая же машина, как и у нас. Она уже проехала мимо.

Кири не ответила, видимо боясь поднять голову и произнести хоть слово.

— Я думал, ты темноты боишься, а не света…

На это она тоже промолчала. Но они уже подъехали к дому Соколова, и Антон решил не приставать.

Он припарковался у тротуара, заглушил двигатель и вышел. В две секунды парень был уже со стороны Кири. Отворив дверь, Домов ожидал, что та выйдет, но она все так же недвижно сидела на месте.

— О, господи, — проворчал он и полез доставать свою пугливую ношу.

Темный двор еще больше испугал ее, и девушка не желала выходить, но Антон, проявив настойчивость, все же вытащил Кири и понес ее к Соколовым. В душе надеясь поскорее избавиться от этой странной девчонки.

То ли по привычке, то ли еще отчего-то, но он не сел в лифт, который почему-то стоял на первом этаже с раскрытыми дверями, а пошел по лестнице. Благо Кири была так мала, что ее веса он практически не ощущал. Лишь слышал ее прерывистое дыхание и чувствовал, как бьется маленькое сердечко, словно птичка в клетке, трепетно и неровно.

Поднимаясь, Антон думал только о том, что вот еще несколько шагов — и все закончится. Что еще несколько секунд — и та, что на руках, навсегда растворится для него в столь пугающей ее и столь желанной ему темноте. Что ему осталось потерпеть только эти несколько шагов и секунд…

Он уже видел, как возвращается домой. Как тишина заволакивает его сознание, и все тревожащее исчезает. Как покой и медленное течение времени составляют все его существование. Как скрипит диван и на потолке мерно раскачиваются тени… И призраки…

Призраки, преследующие его, наконец-то испаряются в истине, что он теперь осознал…

Но эти мысли оборвались уже на седьмом…

Не было никаких признаков чего-то подозрительного на этом старом запыленном этаже с зелеными стенами и бетонным полом. С двумя тамбурами, как практически и везде, объединяющими по две квартиры. С трубой, идущей через весь подъезд, сверлящей и дырявящей его насквозь от низа до верха. Ровным счетом ничего такого, чтобы встревожить…

И все же черные глаза сощурились и мышцы напряглись.

Мгновение лишь прошло с того момента, как Антон ступил в последний раз столь беспечно, и вот уже Кири сидит на ступеньках на этаж ниже, чем обозначенный конечный пункт, а Тоша несется в квартиру на восьмой.

Как он и ожидал, двери в ней прикрыты лишь для вида — замок отворен. Тишина как следствие пустоты. Свет погашен, вещи разбросаны, и хаос властвует повсюду. И единственный, кто ждет его здесь, — это кошка, оставленная тут на время, что сидит в комнате на шкафу, будто прячась от кого-то и блестя своими желтыми глазами, как демон не этого мира…

— Проклятье! — срывается с Антонова языка. — Он везде успевает раньше меня!

На пол летит тумбочка, и телефон, что на ней, гремит по полу своим старым пластмассовым телом, отзываясь в ответ на грубость раздражающими гудками.

Быстрый осмотр — ничего. Работа мастера! Только в углу старый портфель примостился, так что сразу и не приметишь, в куче старых простыней от шатра.

Домов схватил его и рявкнул.

— Иди сюда! — он быстрыми шагами оказался около шкафа. — Скорее же, прыгай!

В окно задувал ночной ветер, несший с полей запах меда и пряных трав, а еще запах асфальта, плавившегося целый день и лишь вечером получавшего передышку от этого бесцветного, но такого палящего солнца. Длинные темные Тошины волосы развевались, лаская своей мягкостью его плечи и шею. Черные глаза были устремлены вдаль, вглядываясь во мрак южной ночи и редкие огни на шоссе. На приборной доске горели неярко индикаторы, освещая лицо водителя красным и синим, и лицо это было серьезным и усталым.

На соседнем кресле лежала, свернувшись в клубочек, кошка. Все ее треволнения и страхи благополучно рассеялись, стоило ей почуять кусок свежего мяса. И теперь она безмятежно видела свои сны, не думая ни о чем, кроме желания слегка потоптаться — слабость есть слабость!

В маленьком автомобиле пахло булочками — пакет с ними валялся между сиденьями. Магнитофон молчал, как и всегда, — Антон не любил нарушать свою тишину.

Все это было как прежде — не раз уже эти двое мотались из города в город. Еще с того давнего дня, когда Домов, поддавшись порыву, подобрал сие животное у одной из своих жертв. И тогда она была совсем еще крохой, таким маленьким пушистым комочком с тоненьким голоском, а не этой претензионной особой со сложным и привередливым характером.

Да, все это было как прежде, если бы не одно но… на сей раз впервые в его машине кроме кошки было и еще одно живое существо. Оно лежало на заднем сиденье и спало, крепко обняв свои вещи, с которыми никак не хотело расставаться.

Отчего он взял ее с собою? Антон не знал. Отчего не бросил прямо там, или, раз уж не хотел быть столь жестоким, не притащил обратно к институту — возвращение туда его не пугало. Он же хотел единственного — остаться одному, лечь на диван, забыть все, что было. И плевать на несчастных Соколовых, на близнецов, на маньяка-губителя Женю! Да и Григорьев пусть горит в аду, без разницы… Пусть каждый канет в Лету. Пусть исчезнут с лица земли все они и все, кто их окружает.

Но почему не она?

Оттого ли, что несмотря на всю нелепость подобного — Кири похожа на нее. На ту, что он все еще помнил? Похожа несмотря на абсолютную разницу во внешности, в сути, может, даже в характере. Почему, глядя на эту хрупкую девочку, он видел в ней другую? И отчего этот факт тревожил его?

Антон ничего не понимал. Он не хотел, не мог соображать. Все в его разуме смешалось, и он знал — лишь единственное способно прочистить его. Вернуть способность принимать решения.

Диван.

И он несся к нему столь быстро, как мог. Спешил оказаться там, откуда началось его путешествие и где оно должно было — могло ли быть иначе?! — окончиться. Несся, а за ним все так же гнались призраки его прошлого, которые — он вначале так наивно надеялся — должны были остаться в этом душном, жарком городе…