Подсохший и поредевший лес тянулся вдоль шоссе. Полуголые с пожелтевшей листвой березки стыдливо жались друг к дружке. Вот одинокий листок сорвался с ветки и степенно поплыл, кружась, вниз, медленно, сонно, словно нехотя.

Машины вереницей двигались по шоссе. Лес остался позади. Тянулись поля. Закатное солнце окрасило мир розовой дымкой. Поселок был уже рядом. Дома, крыши, печные трубы. За домами возвышались школа, водонапорная башня. Где-то в центре блестел купол церквушки. Дом, их новый дом. Ярослав Викторович уверен, что это — то, что они так долго искали.

— Эй, смотрите! — засмеялась Катька.

Они ехали втроем. Аркаша за рулем. Катя рядом с ним. Кирилл на заднем сиденье. Кирилл посмотрел, куда указывала Катя. В поле замерли три коровы. Они провожали взглядами их автоколонну. Видимо, решив, что опасность далеко, коровы склонили головы и продолжили щипать траву.

— Одичали, наверно. Вот бы их снова приручить! Молоко бы свежее пили! — рассмеялась Катька.

Полумрак комнаты разрезали яркие солнечные лучи. Они пробивались в узкие щели между листами фанеры, закрывающими окно. Кирилл давно проснулся. В голове тяжело пульсировала кровь. Лето было в самом разгаре.

Вторая зима была короче первой. Всего семь месяцев лили дожди. То сильно, то слабо, то в воздухе просто висела водяная пудра. И небо полгода было затянуто тучами, низкими, тяжелыми, почти черными. Сезон дождей напоминал Кириллу ноябрь — сырой, холодный, промозглый ноябрь. Полгода ноября. Это было совсем уж тяжко.

Голова раскалывалась, и малейшее движение приносило с собой гулкую пульсацию в висках. Кирилл просто лежал, и смотрел в потолок. В лучах солнца медленно кружила пыль. Комната казалась странно знакомой.

Они пили уже почти неделю. Чтобы скоротать долгое зимнее ожидание, Кирилл, Тоха и Глеб выпивали понемногу, потом выпивали каждый вечер. Пришла весна, за ней лето. Редкий вечер проходил без алкоголя. А неделю вот уже шла просто грандиозная гулянка.

С чего все началось-то? Черт, как сложно вспоминать. А, Новый год, точно. Времена года сместились, и первое января теперь было в середине лета. Тоже не шибко приятно, Новый год должен быть зимой. Куча народу собралось. Дом Тохи и Глеба был полон пьяных людей. Пили белое вино, только белое вино. Кто же это придумал, пить только белое вино? Тоха? Глеб? А, та новенькая. Ее Машка привела. Как же ее звали? Карина. Точно — Карина. Новенькая по имени Карина предложила пить только белое вино. Белый — цвет снега. Символично. Новый год, лето, снега нет, есть белое вино. Много белого вина. Они пили. На второй день тоже пили. Третьего января — день рожденья Тохи. На третий день пили абсент. Это Тоха придумал «светофор». Один вечер пить абсент, второй — пиво, третий — красное вино. Зеленый, желтый, красный. Светофор.

Комната точно была ему знакома, он уже когда-то был здесь. Но это не комната в доме Тохи и Глеба. Кирилл огляделся. Сообразил, что это его комната. После падения астероида те, кто выжил, покинули город. Мир постоянно трясло, здания то и дело осыпались. Потом пошел дождь, долгий-долгий ливень, первая зима, первый сезон дождей. Пару недель было совсем плохо. Палатки от воды почти не спасали. Наконец, земля перестала плясать. Перебрались в пригородный коттеджный поселок. Многие дома были относительно целыми. Кирилл, Аркадий и Катя с первого дня так и были вместе. Вместе и поселились в один из таунхаусов. Как же это давно-то было.

Кирилл сам забил все окна фанерой и досками, заклеил все щели полиэтиленом. Сам разобрался, как работает отопление. Постепенно более или менее наладился быт. Уйти под упругими струями дождя в город, залезть в универмаг, взять еды, вернуться, согреться, просушить одежду. И дальше ждать, слушая, как капли дождя выбивают дробь по крыше. В первый год дождь шел месяцев двенадцать-тринадцать. Ждать было долго, но еще было чего ждать. Ливни стихнут, и можно будет начать искать близких.

Подобных мест, где ютились выжившие, вокруг города было еще семь-восемь. В первое лето Кирилл обошел их все: ни родителей, ни друзей, ни даже просто знакомых лиц.

На тумбочке в изголовье кровати приютился стакан с янтарной жидкостью. Чай? Кирилл протянул руку. Янтарь пах коньяком. Ком подступил к горлу, и Кирилл поставил стакан обратно. Странно, что он в своей комнате. Кирилл абсолютно не помнил, как вернулся. И странно, что он вообще здесь оказался. Пили они всегда дома у Тохи и Глеба. Там он обычно и ночевал. Черт, вспомнил, точно. Они же с Тохой повздорили из-за той рыженькой.

В день белого вина была та, темненькая, Карина. Пару раз они ее с парнями видели, когда возвращались из города через дальний конец поселка. А тут она к ним пришла. Белое вино, десятки уже пустых бутылок со странными испанскими названиями валялись повсюду. В общей комнате было накурено. «Наша гостевая» — как ее именовали Тоха и Глеб. Все разошлись по комнатам, кто-то ушел к себе домой. Какой-то смутно знакомый парень мирно дремал в углу на диване. В обнимку с ним лежала Машка. Тоже мирно спала. Ее рука была запущена в расстегнутые штаны парня.

Притушенное пламя керосиновой лампы совсем чуть освещало комнату. В углу новогодними игрушками и мишурой блестела наряженная елка. Кирилл был пьян, и все немного кружилось. Карина засмеялась и что-то сказала ему. Он вроде кивнул и улыбнулся в ответ. Она сняла с себя одежду и аккуратной стопочкой сложила все на краю стола. Кирилл позвал ее. Карина расстегнула ему штаны, села на него, и он почувствовал, как входит в нее.

Но то было не вчера. Давно. Потом был светофор. В день абсента он уснул раньше всех. Под пивом они с Тохой и Глебом горланили песни до самого утра. Когда пили красное вино, снова пришла Карина, и они снова были вместе. А вчера он поругался к Тохой.

Они уже хорошо нагрузились коньяком. Тост, тост, тост. Новый год, белое вино, день рожденья, зеленый, желтый, красный. Красный — стоп-сигнал. Коньяк. Много коньяка. Много новых лиц. Рыженькая обращала на себя внимание. Миловидная, с блеском в глазах. То ли сама пришла, то ли привел кто-то. Карины не было. Кирилл и Тоха — оба стали за ней ухаживать. Потом из-за нее повздорили. Тоха сказал, что Кирилл трахает всех новеньких. Кирилл сказал, что это не так, он трахает только симпатичных новеньких. Тоха рассмеялся: так я про это и говорю. И Кирилл ушел домой. Нет. Он с силой ударил Тоху в лицо, крикнул: «Да трахай ты кого хочешь» — и ушел домой. Точно, так все и было. Вот почему он дома.

— Привет, милый. Как спалось? — голос прозвучал совсем рядом. Кирилл лежал на боку, после запаха коньяка его мутило, и он боялся заблевать постель. Чьи-то руки погладили ему спину. Он обернулся. С ним в кровати лежала та рыженькая. Кровь в голове запульсировала сильнее. Он попытался вспомнить, как ее зовут и не смог.

Рыженькая сказала, что ночью он был великолепен, и спросила, не хочет ли он повторить прямо сейчас. Он, видно, сказал, что-то не то. Рыженькая вспыхнула, обозвала его гадом и ушла. Ему было слишком хреново, чтобы попытаться ее остановить. Он закрыл глаза. Боль тисками сжимала виски.

Он, наверно, задремал, потому что, когда он вновь открыл глаза, солнце уже не светило в окно. Было тихо. Только из-за двери доносились приглушенные голоса.

Кирилл знал эти голоса. Два — Аркадия и Катьки. Еще два — так называемого дяди Миши и некого Ярослава Викторовича. Как звучат эти два голоса, Кирилл за последние месяцы выучил хорошо. Они часто бывали у них дома, и от раза к разу обсуждали детали грядущего отъезда.

Это началось, наверно, в середине зимы. Дядя Миша ходил по домам и убеждал людей оставить город, найти более-менее уцелевший поселок и начать все заново. Невысокий, полноватый, нескладный, дядя Миша напоминал юмористический персонаж из советских комедий. Никто не воспринимал его в серьез. К нему присоединился Ярослав Викторович, бывший военный, и тогда дела пошли немного лучше. Всю весну и пол-лета они все суетились. То проедут на грузовике, забитом какими-то коробками, то увидишь, как из газельки выгружают ящики, свертки, сумки, канистры.

Хотелось пить. Кирилл поискал в комнате воду. Ничего не нашел. Придется идти на кухню, мимо гостиной, откуда и шли голоса. Кирилл натянул спортивные брюки, поискал футболку, но не нашел. В шкаф лезть не хотелось. Пошел так. В голове пульсировало. Кирилл прошел мимо гостиной, голоса на миг стихли, а потом зазвучали вновь.

На кухне Кирилл достал бутылку минералки и долго, не останавливаясь, пил. Вышел на улицу. В глаза пребольно ударил яркий свет. Он отошел к забору, и серый кирпич кладки окрасился мокрым.

Воздух был теплым и пах чем-то сладким, свежим, солнце приятно припекало. Кирилл посмотрел по сторонам. От солнца слезились глаза. И мир вокруг то расплывался, то вновь становился четким. Черт, все зелено. Лето уж в самом разгаре. Ни туч, ни дождя, ни сырости.

Кирилл вернулся в комнату и завалился спать.

Он вздрогнул. В комнате было темно. Видно, уже наступил вечер. В дверь комнаты кто-то стучался.

— Да, входи, — отозвался Кирилл.

Вошел Аркадий. Комната заполнилась светом от керосинки. Кирилл зажмурил глаза.

— Ну у тебя тут и духан! — поприветствовал его Аркадий. — Ты тут как, живой?

— Более или менее.

— Ну ты вчера ночью и отжигал с рыжей.

— Да? Жаль, не помню.

— Я и Катя хотели поговорить с тобой.

— По поводу? Из-за ночи?

— Пойдем на кухню, Катя кофе тебе сделает. Там и скажу все.

Аркадий вышел. В голове еще пульсировало, но уже не так сильно, как утром. Кирилл поднялся с кровати.

На кухне было тепло и уютно. Катя умела варить кофе, и Кирилл с благодарностью взял чашку. Сел на табурет.

— Дядя Миша сегодня приходил, — начал Аркадий.

— Ага, я слышал.

— В общем, у нас все готово, и мы планируем уехать через неделю. Дядя Миша думает, что на поиски нам хватит месяца, ну а всю осень он хочет захватить про запас да на обустройство.

— Прекрасно, очень разумный план.

Аркадий пропустил иронию мимо ушей.

— Я говорю, через неделю мы с Катькой уедем. И тебе пока не поздно присоединиться к нам.

Кирилл отпил кофе из чашки, перевел взгляд с Аркадия на Катьку и обратно, сделал еще глоток, наконец, сказал:

— Серьезно? Уезжаете? Я думал, это игра такая. Мы начнем новую жизнь! все будет прекрасно! даже лучше, чем прежде! Да везде одно и то же. Я весь город кругом обошел. И все поселки вокруг. Везде одно и то же.

— Мы все равно поедем. Ты с нами?

— Да сколько их едет-то? Человек семь-восемь, да вас двое? Куда вам ехать? Зачем?

Аркадий рассмеялся.

— Кирюх, едет больше ста человек. Сто семь, если быть точным. Еще человек десять-пятнадцать пока думает.

— Да ладно. Это тебе твой Митюков сказал?

— Кирюх, мы с Катей и без него думали уезжать отсюда. Здесь тупик. Дядя Миша — молодец. Организовал людей, собрал всех, кто только думал и не мог решиться. Да чего я тебе говорю, ты уже десятки раз все слышал. Едешь с нами? Мы уезжаем, я и Катя, с тобой или без тебя. Мы хотим, чтобы ты поехал с нами.

— Кирилл, поехали, — поддержала Катя. — Чего ты здесь потерял? Ты же с прошлой осени только и делаешь, что пьешь. Ты же раньше другим был.

— Не начинай, Катька, — сказал Кирилл. — Это просто выживание. Каждый выживает как ему легче.

— Это не выживание, — ответил Аркадий. — Это самоубийство, медленное, но самоубийство. Не хочешь ехать так и скажи. Только не надо вставать в благородную позу, и все романтизировать.

— Я не романтизирую. Просто из двух зол выбираю меньшее. Куда-то ехать? Зачем? Ну переедешь ты в поселок, а толку?

— Переезд — это ведь только начало.

— Начало чего?

— Больших изменений.

— Большое изменение уже произошло. Все остальное — капля в море. Сколько не сметай с пола разбитую вазу, а прежней ее уже не склеишь.

— Ну, к счастью, разбитые вазы — не самое важное в жизни. Самое важное не так-то уж и просто потерять.

— Да? А если все потеряно? Ну если не все, то большинство?

— Да где же большинство? Мир как был вокруг, так и остался. Ну изменился, сильно изменился, и что, теперь в позе страдающего романтика до конца своих дней взывать к небу о несправедливости мира?

— Точно, нужно забыть о том, сколько всего было разрушено и потеряно, и радоваться солнцу, птичкам, утреннему ветерку, и с экстатическим блаженством на лице наслаждаться полетом бабочки.

— Да при чем здесь это? Я о том, что пока ты жив, жизнь продолжается. Ты знаешь, чего ты хочешь? Я знаю. И тем или иным образом это самое важное я могу получить и сейчас. Мир изменился, и все, что надо, это измениться вслед за ним.

— Мир рухнул, и мы — всего лишь его осколки, что валяются в пыли, — парировал Кирилл и почувствовал, как же напыщенно и помпезно это прозвучало.

Но Аркадий лишь рассмеялся в ответ.

— Ладно, пусть так. Мы с Катей собираемся уехать отсюда и начать все заново. Ты нам очень дорог, и мы хотим, чтобы ты поехал с нами, но ты сам выбирай, что для тебя лучше. Просто скажи: едешь или остаешься. И ответ нужен завтра.

Левый висок Кирилла пронзила боль. Комок подступил к горлу, и по языку расплылась горечь. Опершись о забор, Кирилл блевал. Шла какая-то пена, и раз за разом спазм сжимал желудок, и Кирилл отплевывал горькую слюну.

Хреново, все хреново. Уже была ночь. Аркадий и Катька ушли спать, и он в одиночестве допил кофе. Сначала полегчало, а потом его стало рвать. Конечно, он раньше был другим. Так и мир раньше был другим. Он так и не нашел ни родителей, ни друзей, ни какой-нибудь ниточки из старого мира. Все порвалось, все ориентиры потеряны. Ничего не осталось. Успеть, просто успеть взять как можно больше. Конец так и так придет. И ничего не останется уже окончательно.

Спазм сжал желудок, и Кирилл долго отплевывал горькую пену.

Так, нужно решить, останется он здесь или уедет вместе с ними. Аркаша и Катька — его друзья, самые близкие люди, и он не может с ними играть. Только не сейчас. Нужно хоть напоследок проявить к ним уважение и сказать точное «да» или «нет».

Если они уедут, то здесь у него останутся Тоха и Глеб. Тоже друзья. Только никто к нему не пришел, узнать, как он после вчерашнего. Как там Тоха, кстати? Нужно будет сходить узнать.

— Блюешь? — раздался женский голос.

Кирилл сплюнул горечь. Задний дворик таунхауса, на крыльце прижалась к ступеньке керосинка. Пламя притушено. Тени плясали по стенам и забору.

— Не-е, проверяю надежность кирпичной кладки.

— Совсем плохо?

— Да вот, кофе, видно, несвежий попался.

Шаги обошли его за спиной, и Кирилл увидел Карину. Карину изрядно пошатывало. Она присела на ступеньку.

— Мне Антон сказал, где тебя найти. Спрашивает, ты чего не идешь?

— Простудился немного. И как там Тоха?

— Пьяный. Тебя ждет.

— Мы с ним повздорили вчера немножко.

— Ну сегодня он вроде нормальный, только губа разбита. Сказал, что с лестницы упал. А тут выпить есть чего?

— Да, на кухне, и мне воды вынеси.

Карина ушла. Кирилла уже почти не мутило, спазмы прекратились. Карина вернулась.

— Там у вас, кроме воды и кофе, ничего нет. Я про вино или пиво спрашивала. Нет?

— Не, нет, — Кирилл взял бутылку воды из рук Карины. Прополоскал рот. Сплюнул. Сделал пару глотков. Умылся. Стало совсем хорошо.

Карина подошла к нему почти вплотную.

— Ну, пойдем. Там тебя все заждались, говорят без тебя совсем не то. И я для тебя кое-что приготовила.

Карина взяла его руки и приложила к своим грудям.

— Прости, мне тут подумать кое над чем надо, — сказал Кирилл, не убирая рук.

— Угу, там подумаешь, — рука Карины скользнула ему под штаны и погладила внутри. Карина поцеловала Кирилла. Язык проник ему в рот, и вкус горечи смешался с теплым вкусом алкоголя и табака.

— Идем?

— Угу.

Кирилл не стал заходить в дом, просто потушил керосиновую лампу, убрал в кухню и прикрыл за собой дверь.

До дома Тохи и Глеба было минут пять ходьбы. Кирилл пошел в чем был: босиком, в спортивных штанах, с голым торсом. На лице недельная щетина, уже почти борода, волос на голове всклокочен.

— Карин, ты думала о том, чтобы уехать отсюда?

— А-а, тоже слышала. Они вроде через неделю уезжать собрались.

— Ну.

— Это все болтовня. Зачем куда-то ехать?

— Мои друзья едут.

— И ты тоже собрался?

— Позвали.

— Я здесь останусь. Все, кого я знаю, здесь остаются. Две зимы прожили, проживем и третью.

— Ты не думала о том, что здесь тупик, что здесь нет будущего. Может быть, еще не все потеряно, и стоит попытаться еще раз?

— Ну вот, пришли. После поговорим, ладно?

Они вошли в «гостевую». Гирлянды и мишура, оставшиеся с Нового года, висели на стенах. Народу было полно. Табачный дым плыл в воздухе. Было шумно и весело. У Кирилла запульсировало в висках.

— Ну, милый, каково вернуться домой? — повеселела Карина. Она взяла со стола два бокала с вином, один дала Кириллу, другой подняла в приветственном жесте и залпом осушила до дна. Кирилл последовал ее примеру.

В «гостевой» было пусто. Скоро рассвет и вместе с ним утро. Кирилл сидел на диване. На том самом, где в первый раз они переспали с Кариной. Всюду валялись пустые бутылки. Окно было открыто, и свежий воздух проникал в комнату. Это Кирилл выбил окно. Пытался открыть, не получилось, и тогда просто выломал фанерные листы. Свежий воздух — это хорошо.

Кирилл был пьян, и кровь стучала в висках, и мир немного кружился. Но в голове было на удивление четко и ясно.

Как и в прошлый раз, в углу на диване мирно дремал смутно знакомый парень. Только уже другой. С ним в обнимку спала Машка. Рука Машки покоилась в штанах у парня. Не везет Машке на парней, подумал Кирилл.

Ему сегодня с Кариной, впрочем, тоже не повезло.

Кирилл пил. Появился Тоха. Пьяный и веселый. Полез обниматься и целоваться. Губа была разбита, а одного зуба не хватало. Было противно на него смотреть. Тоха вел себя так, будто ничего не случилось. Кирилл выпил с ним, но вкуса коньяка даже не почувствовал.

Кирилл успокаивал себя, что это всегда так, когда приходишь на пьянку в середине, надо просто выпить, и все наладится. Кирилл пил, но это не помогало. Только сильнее пульсировала кровь в голове. Глеба за весь вечер он так и не увидел. Тоха с каждым разом все более пьяный и все более веселый все также лез к нему обниматься. Под конец хотелось ударить его еще раз.

Кирилла замутило. Он вышел на улицу охладиться и подышать свежим воздухом. В небе словно вырезанный скальпелем что-то шептал ему млечный путь. Кирилл стал слушать. «Чего ты хочешь? Чего ты действительно хочешь?» — голосом Аркаши вопрошали звезды. В голове была полная мешанина, и Кирилл не знал, что ответить. Но вопрос возвращался раз за разом и не хотел отпускать его.

Когда он вернулся внутрь, никого уже не было. Только Машка спала на диване с парнем. Карины не было, наверно, ушла с кем-то другим. Кирилл взял бокал, выплеснул вино прямо на пол, долго искал воду. Налил и выпил два бокала залпом. Выломал окно и уселся на диван ждать рассвет.

Он так и не нашел ответа на вопрос. Зато он очень четко увидел одну простую вещь: если он останется здесь, то через полгода-год его просто не будет. Пора уже что-то менять. Давно пора. Так что решено, он едет с Аркашей и Катькой. Хуже уж точно не будет.

Сруб на самом краю поселка распался на отдельные бревна и напоминал кривой, скособоченный шалаш. Пространство от забора до дороги все сплошь заросло крапивой и чертополохом. Солнце висело совсем низко. Воздух уже приобрел грязновато-красный оттенок, и длинные тени пересекали полосу асфальта.

Они медленно ехали позади автобуса.

— Мороженое! Из молока можно сделать мороженое! Рецепт я знаю, — сказала Катька.

— Ага, генератор у нас есть, а холодильник здесь точно найдется, — Аркаша держал дистанцию до автобуса.

— Я шоколадное люблю и клубничное.

— Ну шоколад уже весь прогорк, так что шоколадное мороженое не получится, — поправил Аркаша Катьку.

— Так же как ананасовое, персиковое, черничное и многое другое, — добавил Кирилл.

— Ананасовое можно сделать, — сказала Катька. — У нас есть пара банок консервированных ананасов.

— Точно!

— Ага…

На секунду все замолчали. Поесть ананасового мороженого — это было бы по-настоящему круто. В городе это желание показалось бы глупым, да и вряд ли появилось бы. Здесь же оно пульсировало жизнью, чем-то настоящим.

Машина резко дернулась и остановилась. Автобус перед ними притормозил, но через миг поехал дальше. Когда расстояние увеличилось, Кирилл сквозь заднее стекло автобуса заметил, что в салоне что-то происходило. Какая-то суета. Люди отворачивались от окон с правой стороны, закрывали детям глаза, не позволяя смотреть.

Аркаша нажал на газ, их кроссовер поехал за автобусом и вот выехал на перекресток. Кирилл посмотрел направо. Пара домов, а дальше раскинулась площадь перед церковью. Кирилл посмотрел на здание — обычная сельская деревянная церковь, видимо, построенная еще в девятнадцатом веке и пережившая советскую власть.

Над входом в церковь были прибиты четыре парня. На вид всем, как Кириллу и Аркаше, было года 23–25. Все четверо были распяты и висели в рядок, как новогодние гирлянды с человечками. Животы были вспороты, и кишки свисали с трехметровой высоты, собираясь кучками внизу, на пыльном асфальте. Рядом с человеческими внутренностями 6–7 одичавших собак пировали халявным угощением. Вот большая серая овчарка выхватила из ближайшей кучи блестящий в закатном солнце шмат печени и мощным укусом сжала челюсти. Печень лопнула и брызнула в стороны каплями крови и плоти.

Катьку вырвало в окно и продолжило рвать. Аркаша вел кроссовер за автобусом, одной рукой придерживая Катьку. Кирилл не мог оторвать взгляд и смотрел на церковь.

От внутренностей шел пар. Значит, тела повесили не так давно. Можно не сомневаться, парней распяли еще живыми, у живых же и вспороли животы. Кирилл заметил еще одно, и на этот раз вырвало его. Парней, действительно, распяли совсем недавно. Трое из четверых еще шевелились, пытаясь освободиться от удерживающих руки и ноги гвоздей. Один как заведенный мерно качал головой из стороны в сторону.