Теперь, хочешь не хочешь, приходится обращаться к маме. Нужно просить ее разрешения на выход за сельдью.

Мама, проявив полное невежество, уверяет, будто «Слейпнир» — крохотное суденышко и ненадежно в плохую погоду: оно просто-напросто пойдет ко дну. При этом она забывает, что мать должна прежде всего думать не о себе, а о своем ребенке. Оттого что сама она боится моря, она и говорит о том, как мало радости день за днем мотаться по морю, не видя земли, о том, как это быстро ему надоест… Она не хочет понять, насколько Лои важно освоить настоящее промысловое дело, и напирает на то, что у него теперь есть собственная лодка. А когда ее в один голос поддерживают соседки, Лои окончательно убеждается, что, как только женщины начинают красить губы, они утрачивают способность что-либо соображать.

— Лои, милый, Херманн с Пьетюром уже ушли в море. Может, не обязательно уходить и тебе? — спросила мама.

— Одним человеком больше, одним меньше, какая разница?

— Ах, вот как ты считаешь! Подожди лучше, пока перестанет течь «Оладья». А я тем временем выясню, не найдется ли для тебя работа на разделочной площадке. Там ты тоже будешь иметь дело с сельдью.

— Мне не нужна мертвая селедка!.. Ну почему мне нельзя пойти на промысел? Паульми обещал взять меня, когда «Слейпнир» вернется из этого рейса.

— А что скажут люди, если я отпущу тебя на промысел в восемь лет? Потерпи до будущего года. Ты подрастешь и сможешь пробыть в море подольше.

— Ты еще зимой обещала отпустить меня, если я хорошо закончу учебный год.

— А ты считаешь, что ты его хорошо закончил?

— Да.

— Что-то я по твоему табелю этого не заметила.

— Ну вот, всегда так… Я старался, из кожи вон лез… Во всяком случае, я не последний ученик в классе.

Лои стоял возле кухонной раковины, не сводя глаз с мамы: он был готов продолжать спор. И вдруг он понял, что все это бесполезно, и, махнув рукой, вышел из кухни.

Пьетюр был на сельдяном промысле, и мама осталась дома одна со своими детьми — впрочем, так было на Лоиной памяти всегда, до прошлого года, когда мама с Пьетюром поженились. Старшей сестре Лои, Оулёв, исполнилось одиннадцать лет, и в этом году она собиралась помогать матери на засоле сельди.

Последние несколько дней на трех разделочных площадках для сельди, действовавших летом в Дальвике, кипела работа. С утра и до вечера там готовились к засолу сельди, нагромождая штабеля пустых бочек, которые стояли в ожидании, когда на берег начнет прибывать добытое в море «серебро». Все суда уже вышли на промысел, одно из них в любую минуту могло показаться в фьорде.

С тех пор как начала работать промысловая радиостанция, Лои каждое утро первым делом бежал узнать, не напал ли «Слейпнир» на сельдь. Но неизменно слышал в ответ: сельди пока мало, кое-какая добыча досталась только нескольким судам, они отвезли ее в Си глюфьордюр. У «Слейпнира» улова не было совсем.

После радиостанции Лои шел на пристань и вычерпывал воду из лодки. Теперь она протекала гораздо меньше: если вечером воду как следует вычерпать, к утру лодка еще держалась на плаву.

В тот день дул ветер с моря, ярко светило солнце. Уже вечерело. В ожидании сельди Лои коротал время, удя рыбу около причала.

У него как раз клюнула небольшая сайда, и он вытаскивал ее, когда услышал, что утром собираются приступать к засолу. Рыбешка шлепнулась обратно в воду, потащив за собой леску, а Лои стремглав кинулся к молочному магазину, в мансарде которого помещалась промысловая радиостанция.

Новость с быстротой молнии облетела поселок. Женщины, судачившие в кооперативной лавке, торопливо распрощались и разошлись по домам, где достали свои клеенчатые фартуки для разделки сельди. На складах уже закончилось утверждение норм и расценок, и теперь рабочие усерднее прежнего перекатывали пустые бочки. Даже самые невозмутимые люди вдруг срывались на крик, словно наутро должен был наступить конец света. Никто больше не позволял себе разговоров о погоде. На улице народ тоже бегал бегом: одни спешили домой, другие — из дома. Лавка опустела, и продавцы начали роптать на свою судьбу: теперь все будут заняты сельдью и им придется сидеть без дела.

Возбуждение, внезапно охватившее поселок, затронуло буквально каждого. Все, от мала до велика, говорили только о сельди; люди отрывались от своих занятий и вглядывались в даль, как будто на горизонте уже показалась шхуна с грузом рыбы. Собаки и те выли.

Возле рации, поддерживавшей связь с судами, как всегда в путину, толпился народ. И хотя еще ни одно судно не сообщило о том, что собирается идти в Дальвик, ждать, как считал Лои, осталось недолго: в районе банки Скагагрюнн обнаружены скопления сельди, и суда приступили к замету неводов. Вот-вот даст о себе знать и «Слейпнир». Наверняка он тоже скоро будет с уловом — такого рыбака, как Паульми, днем с огнем не найти.

Однако по рации связывались с поселком все, кроме Паульми. От «Слейпнира» не было никаких вестей. Лои уже обкусал себе ногти до мяса, когда наконец радио Дальвика приняло вызов «Слейпнира».

Но Паульми только интересовало, все ли готово к приему сельди на засол.

Объяснив, что все готово, радист спросил, можно ли в ближайшее время рассчитывать на богатый улов.

Невод уже наполовину выбрали, ответил Паульми, кажется, там одна мелочь, он уточнит позднее.

— К завтрашнему утру «Слейпнир» будет здесь, — сказал находившийся в комнате пожилой капитан.

— Ура! — завопил Лои, который до сих пор молчал.

Он вскочил со стула и, провожаемый улыбками, выбежал из комнаты.

Когда Лои, запыхавшись, примчался домой, мама сидела на кухне и латала передник.

— Мама, сегодня ночью или завтра утром приходит с уловом «Слейпнир». Ты отпустишь меня в море, когда он разгрузится?

— Ну вот, опять за свое. Я скоро поседею от твоих глупостей. Иди-ка лучше в ванную и помойся.

Остаток дня Лои провел в бесконечных хозяйственных заботах, даже сбегал в молочную. После ужина он беспрекословно вымыл посуду, старательно подмел пол в кухне и без напоминаний сменил грязное белье.

Подготовив таким образом почву для разговора, Лои перед сном снова завел речь о промысле.

— Мама, пожалуйста, отпусти меня… Только разочек… Мы уйдем на день-два, возьмем улов и тут же вернемся.

— Ума не приложу, что с тобой делать, — устало проговорила мама, но невольно улыбнулась.

— Отпустить на промысел. Ну пожалуйста… Всего один раз. Я буду очень осторожным, со мной ничего не случится.

Мама сидела у окна, глядя в море:

— Давай ничего не будем решать до завтрашнего утра. Вдруг Паульми передумал…

Лои согласно кивнул головой.

Поцеловав маму перед сном, Лои улегся в постель и принялся рассматривать висевшую над ним фотографию отца. Если он долго смотрел на фотографию, глаза отца словно оживали — отец следил за ним взглядом, в каком бы месте комнаты Лои ни находился. Глаза ожили и на этот раз.

— Папочка, милый, сделай так, чтоб я попал на промысел, — тихонько попросил Лои.

— Что ты сказал? — сквозь сон пробормотала Сигрун, она спала напротив брата.

Лои отвернулся к стене.

— Ничего, спи дальше… Это я не тебе…

Но самому заснуть оказывается трудно. Лои не может не думать о промысле, о шхунах и кошельковых неводах, обо всем неизведанном, что магнитом притягивает его к себе. Идти бы сейчас в проливе Гримсейярсюнд под лучами полуночного солнца!..

Услышав мамины шаги, Лои поспешил закрыть глаза и притвориться спящим.

Прошло довольно много времени, прежде чем он убедился, что мама заснула. Тогда он, крадучись, слез с кровати, захватил одежду и вышел в кухню. Отсюда открывался вид на фьорд и было удобно наблюдать за прибывавшими в порт судами. К утру ожидалось четыре шхуны, в том числе «Слейпнир» с уловом сельди в четыреста бочек. Будущий матрос считал, что ему следует встретить свой корабль на пристани и принять швартовые концы.

Для человека, который ждет у окна прихода промыслового судна, время тянется неимоверно долго. Стрелки на часах движутся еле-еле, глядишь — к тебе уже подбирается дремота, ты начинаешь зевать, глаза слипаются… Но моряку нужно уметь нести вахту, уметь преодолевать усталость, от которой набрякли и смыкаются веки.

Чтобы убить время, Лои начинает считать чаек, с гомоном носящихся перед домом. Досчитав до двадцати, он смотрит на часы. Прошло всего пять минут…

Так время и ползет: Лои то считает чаек, то вглядывается в даль, где отражаются в воде горы Эйстюрфьёдль. Он бы дорого отдал, чтобы стоять сейчас на носу судна, идущего к берегу с богатым уловом.

В пятом часу утра Лои наконец замечает на горизонте рябь от корабля. Сон как рукой сняло, мальчик всматривается в это пятно, постепенно приближающееся к берегу. Вот уже можно кое-что разглядеть.

У Лои вырывается проклятие: «Дурацкая посудина с чужим номером! Какого черта ей здесь понадобилось?»

Подойдя к пристани, шхуна стопорит ход, подводит к борту неводник и приступает к швартовке.

И тут же на горизонте появляются еще два судна. Когда они подходят ближе, Лои видит, что одно из них — «Слейпнир».

Лои собирается уже выскочить на улицу, как вдруг слышит из спальни стук открываемого окна. Ну вот, плакал его промысел…

В кухню заходит мама:

— Ты уже встал, сынок? Так рано?

— Да…

Зачем рассказывать о том, что он всю ночь не спал, если никто об этом не спрашивает?

— Я сбегаю на пристань, встречу «Слейпнир», — говорит Лои, порываясь уйти.

— Только сначала поешь. Сейчас я приготовлю овсяную кашу.

В другое время он бы и слушать не стал про кашу. Но сейчас лучше было не перечить. Пока суда шли к причалу, в кухне раздавался звон посуды, а со двора неслись проклятия каше. Кончилось все одновременно: суда подтянули к борту вспомогательные шлюпки, а каша сварилась.

— Что с тобой? — возмутилась Оулёв, когда Лои выхватил у нее из рук молочник. — Подумаешь, как он спешит!

Лои не удостоил ее взглядом, ему важно было поскорее расправиться с кашей. Он пытался скрыть свое волнение, но руки у него дрожали.

Поблагодарив за еду, Лои нарочито неспешным шагом направился во двор. Там он, насвистывая, лениво огляделся по сторонам, словно ничто в этом мире не могло нарушить его спокойствия. Вдруг он встрепенулся, и, не прощаясь, пулей полетел через тун к пристани.

Там как раз пришвартовывался «Слейпнир».

Хотя еще не было семи, у причала толпился народ — главным образом женщины, которым предстояло разделывать сельдь и которые, уже в рабочей одежде, с закатанными рукавами, обменивались шуточками с моряками.

Переведя дух, Лои протиснулся сквозь толпу к краю причала, откуда было хорошо видно, как снимают прикрывавший палубу брезент.

Если бы весь шоколад в мире сложили в одном месте, эта шоколадная гора не привела бы людей в тот восторг, который засветился в их глазах теперь, когда сняли брезент. Да и можно ли представить себе более прекрасное зрелище, чем серебристая сельдь, почти целиком заполнившая палубу?

Лои увидел Паульми: тот вышел из рубки и поднялся на причал.

— Доброе утро! — обратился к нему Лои.

— Здравствуй! Ты уже встал?

— Да.

Ну что, пора? Спросить Паульми сейчас или лучше отложить разговор на потом?

— Знаешь, Паульми…

— Что?

— Вы взяли отличную сельдь!

— Какое там, все больше мелочь.

— Это верно…

Что сказать еще? На мгновение Лои захотелось исчезнуть, перенестись куда-нибудь подальше отсюда.

К счастью, Паульми увидел на причале свою жену Бьёрг и пошел ей навстречу. Теперь разговор о том, не возьмет ли он в следующий рейс еще одного матроса, можно было с чистой совестью отложить.

Взойдя на борт шхуны, Лои спустился в кубрик, где пил кофе Сайвар — корабельный кок.

— Кого я вижу? Что это ты так рано поднялся, на засоле будешь работать?

— Скажешь тоже, на засоле! Просто пришел посмотреть… Сельди много?

— Да попадается, только больно пугливая.

— Как думаешь, в следующий заход будет не хуже? Я имею в виду… Вы быстро нападете на сельдь?

— Будем надеяться. А тебе это зачем?

— Может, я пойду с вами, мне Паульми обещал.

— А что тебе делать на промысле? Тебя небось укачивает?

— Еще ни разу не укачало.

— К сожалению, я этим похвастаться не могу. Всю дорогу наизнанку выворачивало. Так говоришь, собираешься в следующий рейс с нами? Тогда от тебя должна быть какая-нибудь польза. Вытри-ка пока тарелки, вон там, на столе! — И Сайвар, смеясь, швырнул ему полотенце. — Нужно отрабатывать свой хлеб, приятель!

Лои бросился вытирать посуду. Впервые в жизни он получал от этого истинное наслаждение — протирать одну за другой мокрые тарелки вдруг показалось ему очень важным делом.

— А потом поднимемся наверх, поможешь мне получить провиант, — сказал Сайвар.

— Провиант? Что это такое?

— Не знаешь, что такое провиант? А продукты знаешь?

— Знаю.

— Так это то же самое. Провиант и есть продукты. Тем, кто не знает, что такое провиант, на промысле делать нечего.

— А я уже бывал в море, и не один раз, — сказал Лои.

И он расписал Сайвару все свои выходы в море — и на гребной шлюпке, и на моторке. У него даже есть собственная лодка… А весной он ходил ставить сети на треску.

— И большой был улов?

— Несколько рыбешек попалось…

— Всего несколько рыбешек? И только-то? Может, ты невезучий, отпугиваешь удачу?

— Нет-нет, просто треска тогда уже прошла.

— Имей в виду, на море есть такое правило: если в первый день, когда на борту появляется новый человек, в сети ничего не попалось, его спускают в трюм и оставляют там с чушками дня на два, на три. Тех, что помоложе, держат дольше.

Лои недоверчиво посмотрел на Сайвара:

— Как ты сказал, с чушками?

— Ну да, то есть со свиньями… Ты никогда не слышал, что в трюме есть чушки?

— Нет… Это правда?

— Конечно. У нас в трюме есть несколько чушек, которые подъедают остатки от наших обедов. Мы им бросаем еду прямо в люк.

— Настоящие свиньи?

— Ну да. В мае, когда кончается весенняя путина, мы их режем и едим окорока.

— Не может быть…

— Провалиться мне на этом месте. Так что советую тебе, если пойдешь с нами, почаще их подкармливать.

Когда Сайвару понадобилось зачем-то в каюту, Лои тут же заглянул в трюм, но не увидел там ничего, кроме киля и флоров со шпангоутами, напоминавших остов огромного животного.

Наверное, чушки показывались, только если хотели есть…

Когда они с Сайваром получили провиант, у Лои больше не осталось никаких дел. И он пошел вдоль причалов, мимо засолочных площадок, где не покладая рук работали женщины: они усердно разделывали сельдей, укладывали их в бочки и не отрывали глаз от работы, даже когда с ними заговаривали. Лои остановился возле рабочего, который выбивал дно из очередной бочки для сельди. Поддев теслом верхний обруч, он пристукнул по нему, обруч ослаб, и донышко упало в бочку.

— Ты не видел Паульми со «Слейпнира»? — спросил Лои.

— Нет, — коротко ответил рабочий, насаживая обруч обратно на бочку.

К середине дня прибыли и другие суда с сельдью. На причалах и разделочных площадках, которые всю зиму простояли заброшенными, было полно народу. Многие пришли сюда работать, но кое-кто завернул просто поглазеть или насладиться запахом рыбы.

Сельдь наконец пошла, это было ясно всем.

Против обыкновения, Лои почти не интересовался тем, что происходило у причалов. Команда «Слейпнира» уже заканчивала разгрузку, нельзя было терять ни минуты. Нужно было срочно найти Паульми.

Около холодильника ему повстречалась машина, на которой утром приехала Бьёрг. Лои поднял руку и остановил ее.

— Здравствуй, Лои, — сказала Бьёрг, опуская стекло. — Как жизнь?

— Все хорошо.

— Разве ты не с мамой на засоле? — спросил Паульми, сидевший рядом с Бьёрг.

— Какой там засол! Я помогал Сайвару принимать провиант.

— У тебя, я вижу, работы хватает!

— Ага. Послушай, Паульми, я хотел спросить… Можно мне выйти с вами в море? Мне сейчас совсем нечего делать на берегу…

— А ты у нас не заскучаешь? Вдруг сельдь не будет ловиться и нам придется задержаться в море на много дней?

— Нет, не заскучаю.

Паульми улыбнулся:

— Я только что разговаривал с твоей мамой. Она напомнила мне о моем обещании. И сказала, что ты от волнения всю ночь не спал. Это правда?

— Откуда она знает? Она же спала…

— У матерей сон чуткий, — объяснила Бьёрг.

— Я считаю, ты вполне можешь пойти с нами попробовать свои силы, — сказал Паульми. — «Слейпнир» выходит сегодня после обеда. Смотри не опоздай, чтоб никого не задерживать.

— И береги себя, — прибавила Бьёрг.

— Я не подведу… Мне нужно только сбегать домой, переодеться, и я мигом буду обратно.

Машина отъехала, а Лои помчался к разделочной площадке, на которой работали мама и Оулёв. Напрасно мама завела этот разговор с Паульми, у них в поселке не принято, чтобы о выходе на промысел вместо сыновей договаривались матери. И откуда она, интересно, узнала, что он ночью не спал? Может, это ей приснилось?

Когда он пришел на склад, мама вырезала сельдям жабры, а Оулёв укладывала рыбу в бочку.

— Много уже засолили? — спросил Лои и заглянул в бочку, рядом с которой стояла сестра. Бочка была полна до краев.

— Заберите бочку! — во весь голос прокричала Оулёв.

— Мама, мне нужно с тобой поговорить, — сказал Лои.

— О чем? — спросила мать, не отрываясь от работы.

— Паульми согласен взять меня в море… сегодня же… Ты не против?

— Заберите бочку! — снова крикнула Оулёв, сердито озираясь по сторонам. — Ужас, какие все неповоротливые!

— У нас скоро перерыв на полчаса, — сказала мама. — Подожди меня дома, тогда мы с тобой все и обсудим.

— Хорошо, я подожду.

Кажется, мамино сопротивление было сломлено.

Лои сел в кухне за стол и, зевая, стал смотреть на часы. Стоило ему на секунду отвлечься, как веки сами собой смежались, но он тряс головой, заставляя себя не спускать глаз с часов.

Когда-то Лои слышал, что невыспавшемуся человеку помогает холодная вода. Он не знал, правда ли это, но сейчас важно было скрыть, как ему хочется спать. Иначе его, пожалуй, отправят в постель и ни на какой промысел он не попадет. И вот Лои, уверенный, что вода заменяет несколько часов сна, открыл кран и сунул голову под холодную струю. Сонливость как рукой сняло.

Наконец хлопнула входная дверь, и на пороге появилась Оулёв.

— А где мама? — встревожился Лои.

Тут же вошла и мама.

— В чем дело? — удивилась Оулёв. — Почему у нас так мокро?

— Да это… Я просто вымыл голову перед отъездом…

— Вымыл голову, когда тебя никто не заставлял? Вот уж не поверю…

Лои пропустил ее слова мимо ушей и двинулся следом за мамой в ванную.

— Мама, что мне взять из одежды?

— Бери всего побольше. Паульми сказал, что «Слейпнир» вернется только с уловом.

— Нет-нет, много мне не нужно, но я очень тороплюсь. Мы вот-вот выходим, нельзя же всех задерживать…

— Сама не пойму, что со мной творится… Как я могу отпускать тебя? — приговаривала мама, складывая вещи в белый полотняный мешок. — Рачо еще снаряжать тебя в море, в восемь-то лет.

— Мне скоро девять, — уточнил Лои.

Она протянула ему мешок:

— Пожалуйста, не забывай тепло одеваться и береги себя, Лои. И во всем слушайся старших.

Она обняла его, прижала к себе.

— Мне пора бежать…

— Не забывай читать молитвы, сынок, и просить господа, чтоб он хранил тебя.

— Да-да, обязательно.

Он подошел к Оулёв и чмокнул ее в щеку.

— Счастливо оставаться, и хорошей вам работы.

— А мне не нужно поплевать тебе на дорожку? — спросила Оулёв и, выйдя за порог, плюнула ему вслед.

— Не смей плевать на меня! — крикнул он, напуская на себя сердитый вид.

Но тут же улыбнулся и, закинув мешок за спину, вышел со двора на улицу.

Мама и Оулёв стояли на пороге и махали ему вслед. Сестра улыбалась, на лице матери была тревога.

Когда Лои пришел на пристань, разгрузка «Слейпнира» приближалась к концу. Команда была целиком дальвикская, и ребятам разрешили перед выходом в море сбегать домой.

Поскольку оставлять судно без присмотра не стоило, Лои забрался в рулевую рубку и стал ждать там.

Он еще утром облазил всю шхуну, побывал везде, кроме машинного отделения. Туда он зайти не решился. Сейчас Лои, подражая мотористу, время от времени высовывался из рубки и смотрел, как из фальшборта вырываются струи воды. Магнус объяснил ему, что эта вода служит для охлаждения двигателя. Если она перестает течь, значит, что-то не в порядке.

Но вода текла, мотор тарахтел без перебоев, следовательно, все было в порядке.

Теперь Лои уже без всякой натяжки стал настоящим моряком.