Долгая ночь тяжёлых решений.

Летний день подходил к концу. Длинные тени ложились на траву у родника, где паслись лошади и волы, отгоняя хвостами насекомых. Пристроившись на фургоне, я оглядывал шайку оборванцев, сидевших на земле у кромки леса и жадно глотавших горячее мясо, свежие овощи и пресные пшеничные лепёшки, которые раздавали им повара. Хотя трапеза была намного лучше той, которой им приходилось довольствоваться в течение долгих месяцев, мне показалось, что разбойники начинают о чем-то задумываться. Унылый же бандит способен на разные необдуманные действия.

Попасть в плен (к злобным демам!), потерпев поражение в бою, для них означало только одно: их ожидала судьба рабов - таков непреложный закон жизни. Да, я дал слово не посягать на их свободу, мало того, мы их накормили, но все это не внушало отщепенцам доверия.

Чем больше я изучал этих людей, тем яснее замечал в них сходство с воинами и крафтерами из Риницы. Но одно отличие оставалось неизменным: будь эти люди разодеты в самые аристократические наряды, я все равно распознал бы в них изгоев.

Стоя на телеге, разглядывая эту толпу, мне вспомнился один анекдот:

Стоит Ленин на броневике, а внизу ревёт народ.

- Леннон! Леннон!

- Товагисчи! Я - ЛЕНИН!

- Леннон! Леннон!

- Товагисчи! Нуда ладно... хген с вами... Yesterdey...

Аналогия очевидна и понятна: телега - броневик; рабочие, крестьяне и солдаты - в наличии; остаётся раздуть пламя революции и... стоп. Это у меня от нервов, бывает, заносит. Надо успокоиться, а то ещё точно подниму народное восстание, провозглашу начало социалистической революции и пойду захватывать дворцы.

Когда последние крошки были доедены, настало время объявить им своё предложение:

- Послушайте меня... - «Вот же, блин, чуть не ляпнул «друзья», но не называть же их «разбойниками»?» - уважаемые. Я Сергей Инок, епископ Риницы. Вы угнали скот из моего владения, и потому вы у меня в долгу. Чтобы уладить это дело по законам чести, я прошу вас со вниманием отнестись к моим словам.

Сидевший в первых рядах, Бажен отставил чашу с вином и ответил:

- Мисальдер, вы чрезвычайно великодушны, если считаете для себя возможным позаботиться о чести разбойников. Все мои товарищи польщены и благодарны.

«Это что такое? Атаман юморит?» - я взглянул Бажену в лицо, пытаясь уловить в нем хоть какой-нибудь намёк на насмешку, однако обнаружил совсем иное: интерес, любопытство и добродушную иронию. Чем дольше с ним общаюсь, тем больше мне нравится этот бывший сотник.

- Есть много причин считать вас разбойниками, так мне говорили. По всеобщему мнению, вы все отмечены злой судьбой, а боги отвернулись от вас.

Один из сидящих впереди бандитов что-то выкрикнул в знак согласия, а другие переменили позу, подавшись вперёд. Когда взгляды всех присутствующих скрестились на мне, я завладел их вниманием и продолжил:

- Для некоторых из вас злая судьба наступила тогда, когда вы остались в живых после смерти господ, которым служили.

Человек с вычурными бронзовыми наручами на предплечьях воскликнул:

- И мы, таким образом, оказались лишёнными чести!

- И превратились в изгоев! - поддержал его другой.

- Честь состоит в выполнении своего долга! - Подняв руку, произнёс я. - Если господин посылает человека куда-то с важной миссией, так что у солдата просто нет никакой возможности его защитить, а, вернувшись домой, воин узнает о смерти хозяина - разве у этого солдата нет чести? Если боец тяжело ранен и лежит без сознания, когда смерть приходит за его господином - разве он виноват в том, что он остался жив, а его наниматель - нет? - Обведя притихших разбойников пристальным взглядом, я потребовал: - Все, кто были слугами, землепашцами, работниками - поднимите руки!

Около десятка повиновались без колебаний. Другие неуверенно зашевелились, переводя взгляды то на меня, в окружении охранников, то на своих товарищей, желая посмотреть, что будет дальше.

- Мне нужны работники. Я предлагаю вам наняться в монастырь на соответствующие должности.

От какого-то подобия порядка, царившего у ручья, и следа не осталось. Все поднялись с мест и заговорили разом. Одни что-то бормотали себе под нос, другие орали во весь голос. Такое предложение - это было что-то неслыханное в королевстве. Игорь и Олег размахивали руками, пытаясь восстановить спокойствие, но тут осмелевший крестьянин бросился к моим ногам.

- Господин! - воскликнул мужчина и, вспомнив, как ко мне обращался атаман, поправился: Мисальдер, когда барон Шиманьский сжёг поместье моего господина, я убежал. Но закон гласит, что я становлюсь рабом победителя!

- Закон не гласит ничего подобного! - явственно прозвучал мой ответ над общим гвалтом.

В наступившей тишине все глаза обратились ко мне. Усталый, сердитый, но кажущийся в своих богатых одеяниях таким величественным на взгляд этих бродяг, переживших месяцы, а то и годы безнадёжности в лесной глуши, я твердо заявил:

- Традиция гласит, что работники - это военная добыча. Победитель решает, кто представляет собой ценность как свободный человек, а кого надлежит обратить в рабство. Шиманьский - мой враг, и если вы - это военная добыча, то мне и надлежит решать, каким будет ваше положение. Вы свободны.

На этот раз молчание стало гнетущим. Люди беспокойно переминались с ноги на ногу, озадаченные нарушением порядка, который они привыкли считать незыблемым: в своё время, разработчики детально прописали все тонкости общественных отношений, определяющих каждый шаг НПС, но... теперь-то они не программы. Я собирался изменить самые глубинные основы, санкционировать бесчестье и какие последствия это будет иметь для всего континента - не задумывался.

Мои слушатели пребывали в растерянности. Взглянув на крестьян, чьи лица светились надеждой, а потом на самых скептических и суровых серых воинов, я решил воспользоваться уроками философии, полученными в институте на далёкой Земле.

- Традиция нашей жизни подобна реке, которая берет начало в горах и течёт всегда к морю. Никто из людей не в силах повернуть течение вспять, обратно в горы. Предпринимать такую попытку значило бы отвергать закон природы. Как и члены ордена Серый Мисаль, - я специально не стал акцентировать внимание на том, что мы «демы», а пытался найти общие точки соприкосновения между изгоями и монахами. - Многие из вас познали беду и злосчастье. Я предлагаю вам объединиться, чтобы изменить ход традиции, в точности так, как ураганы иногда заставляют реку проложить себе новое русло.

Всё что мог, я сказал. Момент был решающим: если хоть один разбойник вздумает протестовать, контроль над ними будет утрачен. Молчание казалось невыносимым. И тогда, Харальд спокойно спустился со скалы и стал рядом со мной - взгляды всех присутствующих скрестились на гиганте.

- Вы все знаете, откуда я, - в тишине голос побратима был подобен горному обвалу. - Варвар, северянин! Мои соплеменники могут оказаться в южных королевствах только в двух качествах: как захватчики, совершающие набег, или как рабы. Однако посмотрите на меня! - Харальд гордо вскинул голову. - Я не только свободен, но и по праву занимаю высокую должность в ордене. И никто (ни духовенство, ни аристократия) не смеет криво смотреть в мою сторону, потому что я - Серый Мисаль, равно как и любой другой член ордена.

У Бажена вырвался возглас изумления. Все были поражены: варвар, северянин, который считался природным врагом для южан, руководил несколькими сотнями воинов! В очередной раз меня поразила преданность Харальда; благодаря его столь своевременному вмешательству, изгои мне поверили. Я улыбнулся - это была победа. Признательно посмотрев на побратима, я вновь обратился к скопищу людей, живущих вне закона:

- Этот человек состоит в ордене и гордится этим. Никто из вас не желает такой судьбы? - Крестьянину, лишившемуся крова по милости Ксаверия Шиманьского, я сказал: - Если барону, который победил твоего хозяина, понадобится новый землепашец, пусть попробует прийти за тобой. - Кивком указав на Харальда и воинов епископства, я добавил: - Чтобы забрать тебя, ему придётся повоевать. А на земле Риницы ты будешь свободным человеком.

Крестьянин рванулся вперёд с криком радости:

- Ты позволишь нам вернуться в мир и жить по правде?

- Обещаю чтить законы и судить по правде, а сила и честь Серого Мисаля станут вашими. - Опять я сморозил что-то не то. Эта фраза попалась мне на глаза в одном историческом трактате: там король Лагии (имя вылетело из головы) произнёс её, принимая вассальную присягу у дворян приморья. Я же употребил её не в отношении аристократов, а обращаясь к крестьянину! Однако никто моей оплошности не заметил, все были под впечатлением от происходящего, Харальд же поклонился, подтверждая тем самым свою готовность "повоевать".

Бывший... теперь уже однозначно бывший разбойник рухнул предо мной на колени и протянул скрещённые в запястьях руки в древнем жесте присяги на верность.

- Мисальдер, я твой слуга. Твоя честь - моя честь.

Этими словами он оповестил всех, что умрёт, защищая орден, с такой же готовностью, как любой из монахов или послушников.

Я церемонно кивнул, и медленно сошёл с телеги, проложил путь через толпу изгоев и приблизился к крестьянину. Согласно древнему ритуалу, я обернул ремешком запястья будущего жителя епископства, а потом снял эти символические оковы, показывая тем самым, что человек, которого могли бы содержать как раба, объявляется свободным. Раздались возбуждённые голоса, другие разбойники (числом около полусотни) столпились вокруг. Они тоже опустились на колени, образовав кольцо вокруг меня, ожидая своей очереди принять предложенную возможность и надежду на новую жизнь.

Я попросил офицеров ордена помочь с принятием клятвы, а после, всех работников, кто её принёс, Олег собрал вместе и, в сопровождении отряда воинов, отправил в монастырь. Там они поступят в распоряжение Оксаны Вишенки, которая по своему усмотрению назначит их на домашние или полевые работы.

Оставшиеся бандиты с отчаянной надеждой наблюдали за происходящим, пока я не заговорила снова.

- Те, кто преступил закон... скажите, в чем состояли ваши прегрешения?

Щуплый, болезненно бледный оборванец хриплым голосом произнёс:

- Я непочтительно отозвался о судье, госпо... мисальдер.

- Я утаил зерно от сборщика податей... для моих голодных детей, - покаялся другой.

Перечисление мелких провинностей продолжалось, пока я не признала, что Бажен меня не обманул: воров и убийц в этой шайке не жаловали.

- Вы можете и впредь жить так, как жили до сих пор, - сказал я, выслушав их признания, - или поступайте ко мне на службу как свободные люди. Я, епископ Риницы, предлагаю вам прощение в границах моего владения.

Хотя правом королевской амнистии не был наделён ни один аристократ, я понимал, что никакой министр правительства Его величества не станет утруждать себя вмешательством в судьбу ничтожного, почти безымянного полевого работника... особенно если он никогда и не слыхал о такой амнистии.

Широкими улыбками прощёные преступники воздали должное моей мудрости и поспешили к Олегу, чтобы принести присягу. Они преклоняли колени с радостью. Могло, конечно, случиться так, что им, как и всем работникам, будет грозить опасность со стороны наших врагов, но уж лучше противостоять бедам, состоя на службе у влиятельной организации, чем влачить нынешнее убогое существование и ожидать удара с любой стороны.

Вечерние сумерки перетекали в ночь. Мой взгляд скользил по сильно поредевшим рядам бандитов и наконец, остановился на Бажене.

- Воины, оставшиеся без господина, слушайте внимательно!

Я помолчал, ожидая, пока затихнет вдали оживлённый говор только что присягнувших работников, уходящих по дороге в Серый Мисаль. Мне предстояло достучаться до сердец самых грубых и неотёсанных бойцов Бажена - воинов, закалённых в сотнях битв и утративших веру в аристократов.

- Я предлагаю вам такую возможность, о которой никогда не мог мечтать ни один воин за всю историю королевства... Да что там королевства! Прайма!!!

Перефразируя известное выражение «Кражи не будет! Всё уже украдено до нас», хочу уточнить: «Изобретать не надо! Всё уже придумано до нас». Почти тысячу лет назад, в диких монгольских степях молодой человек по имени Тэмуджин сумел объединить разрозненные роды изгоев и через несколько лет стал известен всему миру как Чингиз хан. Лавры «Сотрясателя вселенной» безусловно, манят, однако идти по его стопам и завоевывать полконтинента я не собираюсь. Мне бы сохранить то, что уже имею и, банально, выжить.

- Я предлагаю вам начать жизнь сначала. Кто из вас пожелает присоединиться к армии епископства и снова стать честным человеком?

На площадку у родника упала тишина; казалось, никто даже вздохнуть не смеет. А потом воздух загудел от множества голосов. Кто-то выкрикивал вопросы, другие одёргивали тех, кто мешал слышать ответы. Грязные руки мелькали в воздухе, и со звуками голосов смешивалось буханье ног, когда возбуждённые вояки прыгали от восторга или пробивались поближе к фургону.

Харальд прекратил галдёж, взмахнув своим копьём, и Олег, поспешно отойдя от фургона, выкрикнул команду.

Бандиты снова притихли, теперь они ждали, что скажет их вожак.

- Мисальдер, твои слова... ошеломляют... твоё великодушие... превосходит все мыслимые пределы. - Осторожно заговорил Бажен. - Но ни у кого из нас нет господина и, стало быть, некому освободить нас от нашей прежней службы.

В его глазах мелькнуло что-то похожее на вызов. Я заметил это и постарался понять. Безусловно опытный боец, грамотный военачальник и плутоватый разбойник - атаман держался как человек, которому что-то угрожает, и внезапно мне стало понятно, в чем тут дело. У этих людей просто не было никакой осмысленной цели, они жили сегодняшним днём, ни на что не надеясь. Если я сумею заставить этих молодчиков вновь взять свою судьбу в собственные руки и присоединиться к ордену, наше войско получит неоценимое пополнение. Но для этого нужно добиться, чтобы они снова поверили в возможность достойной жизни.

- Сейчас вы ни у кого не состоите на службе, - мягко возразил я.

- Но мы давали клятву... - Голос Бажена упал почти до шёпота. - Такое предложение... это что-то неслыханное... небывалое. Мы... Кто из нас может знать, что это совместимо с честью?

Его голос звучал чуть ли не умоляюще, как будто он от меня хотел услышать, что правильно, а что нет. А тем временем члены его шайки ждали решения вожака.

На миг я растерялся, не найдясь с ответом, но вспомнил своего первого наставника Сен Чжи и нужные слова появились:

- Воин должен умереть, сражаясь за своего господина, иначе его ждёт бесчестье, так уж повелось. Однако, как говорил один мудрый человек: «Если судьба распорядилась иначе, чем мы рассчитывали, никто не смеет оспаривать волю богов». Если боги не хотят, чтобы вы стали воинами епископства, то их немилость наверняка обрушится на наш орден. Я готов рискнуть, как в своих, так и в ваших интересах. Будут ли боги к нам благосклонны или не будут, мы все когда-нибудь умрём. Но смелые могут попытать счастья... - я пристально посмотрел в глаза атамана, прежде чем закончить речь, - и умереть как воины.

Бажен все ещё колебался. Рассердить богов значило накликать на себя окончательную погибель. У разбойника, по крайней мере, есть надежда, что жалкое существование, на которое он обречён до конца дней своих, окажется само по себе достаточной искупительной карой за то, что он не умер вместе со своим господином, и тогда его душе будет даровано более высокое положение, когда её вновь подхватит Колесо Жизни.

Тревога главаря передавалась и прочим бандитам: у каждого в душе шла нелёгкая борьба. Но тут я решил задействовать свой последний козырь и подозвал Костю. Бывший администратор игры, как и все мы, лишился большинства своих возможностей, однако доступ к базам данных вирта у него сохранился. Что-либо в них изменить он не мог, только нам это и не требовалось. Подойдя к телеге, парень сел прямо на землю, достал из своего инвентаря старинный гримуар и, раскрыв где-то посередине, посмотрел на атамана:

- Значит, Бажен, - сказал Костя задумчиво. - Назовите свою фамилию, год и место рождения.

Атаман замешкался с ответом, растерявшись от сухого, канцелярского тона, которым монах задал вопрос и растерянно произнёс:

- Радько. Отец, Любомир Радигостович, служил сотником в дружине барона Дрогичин - я от рождения был предназначен этому роду.

- У вашего отца было три кузена (ваши дяди), которые служили в отрядах Стогских, Дамманских и Кельце, - немного помолчав, Костя сверился со своими записями и назвал несколько имен.

- Верно, но я их почти не помню. К чему всё это?

В это время кто-то из задних рядов послушников произнёс:

- В Стогском гарнизоне служил мой отец, и я жил в этом городе, до того как присоединился к Серому Мисалю. Моего отца звали Преслав.

- Замечательно, - кивнул головой Костик и принялся активно водить пальцами по страницам книги. - А ты знал, что сестра твоей матери вышла замуж за кузнеца, чей стрый был женат на дщериче Светланы Криворук?

- Припоминаю... - неуверенно ответил послушник.

- Криворук? - насторожился Бажен. - Сын моего дяди женился на Людмиле Криворук. Это не из вашего ли рода?

- Да, - вместо послушника ответил админ. - Мисальдер, позвольте представать вам Радько Бажена Любомировича, дальнего родственника нашего послушника Гостиши Преславовича.

- Гостиша! - крикнул я. - Выйди вперёд.

К нам подошёл широкоплечий юноша в форме Фаланги Серого Мисаля, за его спиной висел большой пехотный щит, а к поясу был пристегнут одноручный меч.

- Гостиша, признаешь ли ты родственника и готов поручиться за него? - я обратился к послушнику.

Под внимательным взглядом молодого человека, зрелый атаман выпрямился, расправил плечи, стараясь произвести положительное впечатление.

- Он мой родич и достоин чести служить ордену и епископству, - вынес глубокомысленный вердикт Гостиша.

Я постарался скрыть довольную улыбку; ответ на подобный вопрос нами был отрепетирован заранее. По традиции вторые и третьи сыновья воинов имели право наниматься на службу и в другие дома, а не только туда, где служили их отцы. Представляя этого бывалого воина по форме, принятой для молодых новобранцев, Гостиша умудрился полностью разрешить мучивший Бажена вопрос чести.

В своё время, многие игроки удивлялись: зачем разработчики создают настолько детальный мир? Тогда нам многое казалось лишним, например, как наличие разветвлённого генеалогического древа у рядовых НПС, однако прошёл месяц, и я безумно рад подобной скрупулёзности админов. По мнению Фёдора Георгиевича, эта тщательность в проработке мира стала, если не основной, то уж наверняка одной из наиболее значимых причин превращения вирта в реальность. Он утверждал, что любая модель, если её постоянно усложнять (доводя до Абсолюта), рано или поздно ничем не будет отличаться от оригинала и станет самостоятельной... возможно, вполне возможно.

- Гостиша, призови своего родственника к нам на службу, - снова напустив на себя серьёзность, сказал я, - если он согласен.

- Кузен, тебя призывают служить Серому Мисалю.

Со вновь обретённой гордостью, Бажен вздёрнул подбородок и решительно объявил:

- Я согласен!

Всё пришло в движение. Серые воины столпились вокруг Константина и начали наперебой называть имена своих родичей. Админ, стараясь сохранять спокойствие, быстро выяснял родственную связь изгоев с кем-то из послушников Серого Мисаля и объявлял счастливцу результат. Бажен только головой потряхивал и пожирал меня глазами. С трудом справляясь с ураганом чувств, он проговорил:

- Мисальдер, вы так искусно заставили нас угодить в капкан... Одной этой уловки было бы достаточно, чтобы... чтобы я служил вам с гордостью. Но это... - он обвёл взглядом толпу возбуждённых, взбудораженных людей. - Это выше моего понимания. Я не знаю, правильно ли это... но я приму эту службу с радостью, и честь Серого Мисаля станет моей честью.

Бажен расправил плечи. В его осанке и выражении лица не осталось ни следа бандитской удали, а слова, которые он после произнёс, поразили меня своей искренностью и силой:

- Я надеюсь, что судьба не пошлёт мне скорой смерти, мисальдер, и позволит долго служить ордену. Ибо, по-моему, ты вступил в Игру Совета. - Он снова чуть не утратил самообладания, в глазах заблестела предательская влага, а лицо засветилось улыбкой. - И я думаю, что наше королевство никогда уже не будет таким, как было прежде.

Не зная, как реагировать на такое заявление, я промолчал. Бажен поклонился и отошёл, чтобы переговорить с послушниками и найти общих родственников, пусть даже самых дальних. Затем с разрешения Олега он послал гонца на свою стоянку, чтобы позвать к роднику остальных членов шайки. Те явились без промедления, но у них на лицах читалось явное недоверие. Впрочем, увидев меня, восседавшего на мешке с зерном в такой позе, как будто я устраивал приём в затенённой колоннаде своего замка, прибывшие поняли, что и впрямь происходит нечто необыкновенное. Воодушевление товарищей, которые уже дали согласие служить Серому Мисалю, развеяло последние сомнения, и они тоже пристроились в конец очереди, чтобы пообщаться с демом и, в конце концов, удостоиться чести оказаться в епископском воинском отряде.

Незаметно подкралась ночь, но ни одной из двух лун на небе ещё не было. В долине у ручья стало прохладно, поднявшийся ветерок приносил свежий аромат леса, листва шелестела в кронах деревьев. Бесчисленные звезды, казалось, тихо текли в бесконечно-черном океане, непрерывно мерцая и, глядя на них, я как будто смутно чувствовал стремительный, безостановочный бег планеты. В темноте шебуршили крыльями ночные птицы; их чёрные силуэты, в погоне за насекомыми, заслоняли звезды, то взмывая вверх, то пикируя вниз. Когда птичья трапеза подошла к концу, они с хриплыми криками скрылись среди лесного мрака, и только тогда я почувствовал, как же устал.

Костя работал быстро, но желающих стать воинами Риницы оказалось слишком много; никто из нас не рассчитывал, что отряд разбойников окажется настолько большим. В долине развели костры. Окало огней дрожал и замирал, упираясь в темноту, красноватый ореол; пламя, вспыхивая, забрасывало быстрые отблески за его границы; длинные жгуты тени, в свою очередь, на мгновение врывались, добираясь до самых угольков - мрак боролся со светом.

Я сидел на телеге и бездумно смотрел в костёр, осторожно ко мне подошёл Харальд и тихо сказал:

- Сергей, мы должны немедленно трогаться в путь, если хотим к утру вернуться домой.

- Да, - рассеянно кивнул я. - Надо возвращаться, но ехать долго. Лучше, убей меня.

- Что!!! - побратим отшатнулся, словно увидел какое-то чудовище... вру. Такого лица я не видел у Харальд и при встрече с рейдбоссами.

- У меня привязка в личной комнате монастыря и божественный скил уже откатился. - Мне показалось, что северянин не понял: чего я от него хочу и какой будет результат. - После смерти, я воскресну в замке и окажусь там быстрее, чем вы; надо спешить, меня Потап там ждёт.

- Я не буду тебя убивать! И не проси! - Упрямо мотнул головой Харальд.

- Хорошо, - тяжёлый вздох вырвался из моей груди. - Идём, поднимемся на скалу, и я прыгну вниз, а ты соберёшь мои вещи.

Возможно побратим и хотел бы возразить, но сдержался, блюдя субординацию. Молча мы поднялись на ближайшую скалу, я передал Харальду свои вещи, а через несколько секунд уже был в монастыре.

Оказавшись в своём кабинете, я наконец-то смог расслабиться и облегчённо вздохнуть: только сейчас отпала необходимость усилием воли подавлять неуверенность и опасение - сначала во время вооружённого противостояния, а потом во время переговоров. До самой последней секунды, я не смел даже самому себе признаться, как мне было страшно и, встряхнувшись, постарался снова взять себя в руки.

Одеваясь, ко мне наконец дошло, что сегодня мы победили! Я одержал свою первую победу в Игре Совета, и этот опыт открыл предо мной нечто новое в самом себе - он оставил в душе жажду новых и более важных свершений. Впервые в жизни я понял, почему знатные аристократы интригуют, сражаются и умирают ради возвышения своего рода и фамильной чести. Это чувство будоражило кровь, пьянило и захватывало - мне захотелось новых побед.

«Потап, - я связался с мэром Риницы в привате, - ты где сейчас и приготовил ли список невест?»

«Уже час как в монастыре, тебя дожидаюсь. Всё готово, а ты где, в кабинете?»

«Да. Можешь зайти?»

В ожидании друга, я зажёг магические светильники и с тревогой посмотрел в темноту окна. Возможно, Ярослава заметит свет в кабинете и решит зайти, она узнает о пополнении войска и передумает насчёт свадьбы... Однозначно нам надо поговорить, однако предстоящая беседа меня пугала до дрожи в коленях. Предчувствие жутких неприятностей, нависших надо мной, подобно многотонной горе, грозившей вот-вот обрушиться и погрести под своей массой, не давало мне покоя.

Пытаясь отвлечься от тягостных дум, я выглянул в окно - по внутреннему двору замка, ярко освещённому факелами, суетливо бегали соорденцы, остававшиеся в монастыре. Оксана Вишенка, узнав о том, что утром прибудет большое подкрепление, развила бурную деятельность: надо было подготовить помещения под жилье, поднять продукты из подвалов, достать вещи первой необходимости со складов. Девушка, зажав несколько свитков в руках, уверенно стояла посреди этого бедлама, как одинокая скала в бушующем океане, и раздавала указания, подбегавшим к ней членам ордена.

Раздался короткий стук в дверь и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошёл Потап.

- Это ты здорово придумал с изгоями, - вместо приветствия, начал мэр. - Рискованно, опасно, но неожиданно и результативно.

- Не одобряешь? - я вопросительно посмотрел на Рубило.

- Конечно! Ты рисковал всем, что у нас оставалось! А если бы разбойники напали на вас? Они бы перебили всех оставшихся воинов из Фаланги и кучу крестьян... и что тогда у нас оставалось?

- Хватит, Потап! Ты мне друг, но я мисальдер этого ордена и решения принимать мне.

- Хорошо, - неожиданно, Потап одобрительно хмыкнул и уселся на стул за столом. - Мне, конечно, не нравится, что ты принимаешь настолько важные решение тайком от части офицеров ордена... как будто нас в чем-то подозревают и не доверяют. - Мэр цепки впился взглядом в моё лицо. - Прошу, Серёга, не делай так больше. Но меня радует, что ты начинаешь вести себя как положено лидеру и берёшь на себя ответственность.

- Ответственность? - тихо переспросил я. Опять нахлынули мысли о Ярославе, её просьбе и моем решении. Захотелось послать всех к черту на рога, однако этот порыв быстро прошёл, и я взял себя в руки. - Ладно, не будем о грустном. Потап, время уже позднее, давай займёмся тем ради чего собрались. Список невест готов?

- Конечно, я принёс перечень подходящих союзников, - приступил Рубило к делу и, развернув пергамент, продолжил: - Сергей, если мы собираемся устоять против покушений Шиманьских (или других аристократов), потребуется выбирать союзников с величайшей осторожностью. По-моему, у нас есть три возможности. Во-первых, это союз со старым уважаемым семейством, у которого хозяйство пришло в упадок. Другая возможность - выбрать для тебя супругу из семьи, недавно сумевшей добиться влияния и богатства, но желающей посредством брака снискать себе почёт и политических союзников среди духовенства. Ну а третья возможность - поискать семью, которая согласится на союз ради того, чтобы потешить собственное честолюбие и, утерев нос Ксаверию Шиманьскому, добиться большего перевеса в Игре Совета.

Потап помолчал, ожидая ответа. Но я молча сидел, рассматривая внутренний двор монастыря и суетящихся соорденцев. Выждав полминуты, Рубило понял, что ответа не дождётся. Снова развернув свиток, он откашлялся и приступил к объяснению:

- Я исключил из списка те семьи, у которых власти хватает, а вот с традициями плоховато. Для твоих целей больше подойдёт брак с девушкой из рода, который уже имеет могущественных союзников. Тут, конечно, возможны различные осложнения с союзниками Шиманьского и особенно - с господарем Логавы. Поэтому по-настоящему приемлемых для нас аристократов в списке совсем мало. Из всех, кого может интересовать союз с епископством, самый многообещающий...

- Потап, - внезапно я перебил друга, - если я правильно понял, Шиманьские - единственный род в королевстве, располагающий самой большой собственной армией. А у какого рода самые мощные политические связи?

Рубило уронил перечень на колени и уверенно ответил:

- Бреговичи, конечно, тут и вопросов нет. Если бы не князь Анастас Брегович, этот перечень был бы в пять раз длиннее.

- Бреговичи? - с сомнением переспросил я. - Но их же владения совсем в другом крае королевства, на побережье, если мне не изменяет память.

- Да. И они полностью контролируют всю морскую торговлю, а сын князя, Богдан Брегович - занимает должность Королевского Адмирала и руководит флотом Его величества.

Кивнув, я снова уставилась в одну точку, как будто мой взгляд был прикован к чему-то такому, что никто другой рассмотреть не мог:

- Я принял решение.

Потап подался вперёд, внезапно насторожившись: я даже не прикоснулся к перечню, не говоря уже о том, чтобы взглянуть на имена, которые мэр нанёс на пергамент, тщательно выбирая кандидаток. «Что же ещё он задумал?» - читалось в позе и взгляде Рубило.

- Я женюсь на дочке князя Анастаса Бреговича.

- Ха! - восхищённо выдохнул Потап. - Воровать - так миллион, жениться - так на принцессе!

Небольшое дополнение к 8 главе. Начал просматривать девятую и решил, что этот кусок будет уместнее в предыдущей.

В спальне было темно. Старясь не шуметь, чтобы не разбудить Ярославу, я тихо прокрался в комнату, быстро разделся и аккуратно лёг под одеяло. Однако все мои ухищрения были напрасны - девушка не спала. Как только я улёгся, Яри меня обняла и шёпотом спросила:

- Почему так долго?

Мне не хотелось обсуждать с девушкой свою предстоящую свадьбу; не знаю почему, но я винил Ярославу, как будто, подталкивая к династическому браку, она меня предала. Эта мысль тянула за собой следующую: «А что, если я ошибался? Что если никакой любви, с её стороны, не было?»

Почему-то считается будто мужчины - суровые, решительные, сплошь, из стали существа; они не танцуют, не плачут и не выносят проявления чувств... Однако, как же хочется, хоть изредка, услышать из уст дорогого человека: «Я тебя люблю». Мы вечно лезем напролом, преодолеваем трудности, берём на себя ответственность за других, и всё это с гордо поднятой головой и пренебрежительной улыбкой на губах, но даже самые крепкие железные гвозди, под сильными ударами, гнутся. Девушки, женщины считают, что в мужчине они получают поддержку, надёжное плечо, на которое можно всегда опереться, а мы стараемся их не разочаровать, и теряем время... Золотое время, которое, может быть, уже никогда не повторится.

Как же мне хотелось, в ту ночь, чтобы Ярослава сказала: «Люблю», простыми словами; чтобы взяла мою руку, положила голову на плечо и сказала: «Люблю». И не нужны широкие жесты или ещё какие-то слова - пусть будет тихий, еле слышный шёпот. И я бы тогда всё понял, обнял её и сказал... или ничего бы не говорил, а просто молчал, переполняемый счастьем. Но мы обсуждали дела ордена. Вопросы брака и наших взаимоотношений не поднимались; не знаю почему Яри их не затрагивала, я же промолчал, потому что боялся оказаться правым в своих подозрениях и услышать: «Я тебя не люблю».

Мы проговорили всю ночь. Постепенно, с обсуждения деловых вопросов, разговор свернул на какие-то пустяковые вещи. Никогда прежде я не испытывал настолько искреннего удовольствия от обычной беседы. Мы не заметили, как рассвело и только истошные крики петухов заставили нас насторожиться, выглянуть в окно, дабы понять, что наступило утро.