Изменения - это не «хорошо» и не «плохо», а просто «что-то другое».

Спал я не больше двух часов. Как только взошло солнце, меня растолкала Ярослава, сказала, что ждёт в оранжерее и убежала. Одеваясь, я посмотрел в окно: утро выдалось жаркое. С юга дули сухие ветра, и влагу, благодаря отсутствию дождей, можно было найти лишь в низинах между холмами. В такие места и перегоняли сейчас пастухи многочисленные стада коров и овец, поднимающих облака жёлтой пыли.

Оранжерея располагалась между внешней и внутренней крепостными стенами. Первоначально, её создавали хагсаенги - эти монахи присоединились к нашему ордену, после того как на островах их обитель была разрушена. Пятнадцать человек бежали на материк и очень сильно нам помогли, в период становления Серого Мисаля. К сожалению, в бою на перевале Шагну, последние хагсаенги погибли, но их наследство осталось в древних свитках, уникальных навыках, которые они успели передать игрокам, и оранжерее.

Внутри оранжерея казалась гораздо больше, чем снаружи. Самые разнообразные, самые капризные растения, начиная от тропических пальм и заканчивая бледными полярными мхами, росли в ней так же свободно, как и у себя на родине. Тут были: гигантские латании и фениксы с их широкими зонтичными листьями; фиговые и банановые, саговые и кокосовые пальмы возвышали к стеклянному потолку длинные голые стволы, увенчанные пышными пучками раскидистых листьев. Здесь же росли многие уникальные экземпляры, вроде эбенового дерева с чёрным стволом, крепким, как железо; стебли хищной росянки, у которой листья и цветы при одном прикосновении к ним мелкого насекомого быстро сжимаются и высасывают из него жизнь; акониты - удивительно красивые и смертельно опасные растения, выделяющие мощнейший яд. В круглом, обложенном мшистыми валунами бассейне плавала звёздная нимфея, с нежно-персиковым огромным бутоном в два обхвата взрослого человека, и здесь же выглядывали белые венчики индил илитиири (лилии дроу), распускавшие только ночью свои нежные цветы. Сплошными стенами стояли тёмные, пахучие кипарисы, олеандры с бледно-розовыми цветами, мирты, апельсинные и миндальные деревья, благоухающие вечнозелёные померанцы, твердолистые фикусы, кусты южной акации и лавровые деревья.

Тысячи различных цветов наполняли воздух оранжереи своими ароматами: пёстрые с терпким запахом гвоздики; яркие флюоресцирующие хризантемы; задумчивые нарциссы, опускающие перед ночью вниз свои тонкие белые лепестки; гиацинты и левкои, которыми светлые эльфы украшают гробницы; серебристые колокольчики девственных ландышей; белые с одуряющим запахом панкрации; лиловые и красные шапки гортензий; скромные ароматные фиалки; восковые, нестерпимо благоуханные туберозы; душистый горошек; пеоны, напоминающие запахом розу; и наконец, великолепные сорта роз всевозможных оттенков: пурпурного, ярко-красного, пунцового, коричневого, розового, жёлтого, оранжевого, палевого и ослепительно-белого.

Ярославу я заметил не сразу, а когда нашёл, замер в восхищении, не в силах оторвать взгляд и забыв дышать. Девушка сидела за небольшим столиком, который не было видно, из-за чего создавалось впечатление, будто она вырастает из цветочного моря. Одетая в яркое платье с высоким воротом, она казалась сейчас даже моложе своих двадцати лет, хотя глаза её блестели подозрительно ярко, а на лице замерла тревога. Задумавшись, Яри прислушивалась к мирному журчанию ручейка и не заметила моего появления.

Мне показалось, что я могу так простоять вечность - любуясь Ярославой, но волшебство момента уходило. Я вспомнил, как надо дышать и подошёл к девушке.

- А тут красиво.

- Красиво, - улыбнулась девушка и тут же начала сервировать стол.

Откровенно говоря, я не привык плотно кушать по утрам. Мама готовила завтраки, пытаясь накормить сыночка, но у меня вечно не хватало времени, чтобы поесть, надо было спешить в школу. Во время учёбы в институте, когда начал самостоятельную жизнь, какие-либо правила здорового питания были забыты окончательно. Ну где вы видели холостяка, который с утра будет готовить полноценный завтрак? Максимум - бутерброды или, если свободного времени много, яичница, но чаще всего, я обходился чашкой кофе и сигаретой. Вот так и выработалась привычка: первые полдня, голодать. Однако Яри с этим была категорически не согласна, действуя согласно народной мудрости: Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу.

- Ты во сколько вчера лёг спать? - поинтересовалась девушка, когда мы начали завтракать.

- Не вчера, а сегодня, - уточнил я, пробуя салат из морепродуктов. - Если честно, понятия не имею, но на улице уже было светло.

- И чем же таким ты всю ночь занимался? Я была заинтригована, когда ты решил вернуться в монастырь с сотником, но не ожидала, что ваша совместная прогулка затянется до утра.

- Не дождёшься! Гуляли мы не долго, только до моего кабинета. Потом сидели в нем безвылазно, пока Олег не послал всех нас к чёртовой бабушке и не заявил, что ему надо поспать хоть пару часов перед таким важным делом.

- А ну-ка, а ну-ка. Вот с этого места поподробнее. Значит, там был ещё и Олег? Кто ещё? И что это за важное дело? - Ярослава засыпала меня вопросами.

Мой рассказ закончился одновременно с завтраком. Когда я выложил девушке свой план по привлечению новых воинов, она несколько секунд сидела в молчании, размышляя над ним. И, наконец-то, вынесла короткий вердикт:

- Рискованно.

- Да, однако, в случае успеха, мы сможем восстановить не только Фалангу, но и полки епископства.

- Ну что же, будем надеяться на успех, - улыбнулась Яри и, посерьёзнев, добавила: - Я тоже долго не спала, думала...

- О чем?

Девушка опустила голову, словно собираясь с духом, потом посмотрела прямо мне в глаза и решительно сказала:

- Тебе надо принять предложение Потапа.

- Что?!! - я поперхнулся чаем. - Это какое предложение? Только не говори, будто ты имела в виду династический брак.

- Именно о нем я и говорила.

- Яри, только что, разве я не говорил о возможности восстановить армию? Всё будет хорошо. Мы наймём новых воинов, и аристократы оставят нас в покое.

- Ой ли? Серёжа, ты уверен в том, что барон Ксаверий Шиманьский забудет о своих планах и откажется от мечты: прибрать к рукам Риницу?

- Да мне плевать на барона! Разобрался с одной проблемой, покончу и с остальными. Только предлагаю заниматься ими по мере возникновения.

- Вот именно... Знаешь в чем наша проблема? - Задала вопрос девушка и сама же на него ответила. - У нас нет стратегии по развитию, мы, словно на пожаре, суетимся, куда-то бежим в панике, вместо того чтобы постоять и подумать: что дальше?

- Просвети же меня, - тихо сказал я, - что дальше?

- Нас не оставят в покое, - снизив тон, ответила Ярослава, - ни Шиманьский, ни остальные аристократы. Династический брак - это единственный выход.

- Черт! - только и смог ответить я. Мне хотелось выть от бессилия, было... больно и тоскливо.

Цветы в оранжерее жили своей особенной, для людей непонятной жизнью. Конечно, у них не было языка для того, чтобы разговаривать, но всё-таки они друг друга понимали. Может быть, им для этого служил их аромат, ветер, который переносил цветочную пыль из одной чашечки в другую, или тёплые солнечные лучи, заливавшие всю оранжерею сквозь её стеклянные стены и стеклянный потолок. Если так изумительно понимают друг друга пчелы и муравьи, можно предположить, что, хоть в малой степени, это возможно и для цветов. И почему люди так редко способны на взаимопонимание?

- Я что-то придумаю, - мне не хотелось соглашаться с Ярославой. - Должен быть другой выход.

- Какой? - Печально поинтересовалась девушка. - Кроме того, не забывай, что есть и другие игроки, застрявшие в этом мире. Мы должны побеспокоиться о них, создать надёжное место, где все будут в безопасности. А это можно сделать, только заручившись поддержкой аристократов.

- И почему я должен переживать о ком-то другом?!

- Сережа, не рви мне душу или думаешь, мне это нравится? - помолчав, Яри встала и тихо сказала: - Я пойду, а ты свяжись с Потапом, посоветуйся. Возможно он что-то подскажет, учитывая изменившуюся ситуацию, ведь у нас может появиться армия.

Ярослава ушла, я же ещё долго сидел в одиночестве. Мне хотелось плюнуть на всё, уйти куда-то в горы, жить отшельником лишь бы рядом с любимой. Только теперь я начал понимать смысл фразы: «Тяжела ты, шапка Мономаха». Необходимость жертвовать личным интересом и благом ради общественных нужд меня раздражала. Я ощутил всю тяжесть Долга правителя, который навалился на меня, пригибая к земле, ломая привычные стереотипы и мышление. «Опасна власть, когда с ней совесть в ссоре», - сказал когда-то Шекспир. Значит, моя ответственность в любом случае выше, чем рядового соорденца, и меня будут уважать только тогда, когда я смогу служить образцом для других - и достойно защищать их.

Рубило был в Ринице и, не желая дожидаться его приезда в замок, я связался с другом по приватному каналу.

«Потап, я ещё раз обдумал твой совет и понял, что это и в самом деле разумно: жениться, чтобы расстроить планы наших врагов. Прошу тебя, подготовь список невест, которых ты считаешь приемлемыми: мне понадобится твоё руководство, чтобы сделать правильный выбор. Пожалуй... это всё. Детали мы с тобой обсудим, в своё время».

Рубило был удивлён столь разительной переменой в моем настроении. Он догадывался, что такая сговорчивость просто маскирует какое-то другое намерение, но, не зная о моей задумке, вынужден был согласиться:

«Хорошо. К вечеру список кандидаток будет у тебя».

После этого я связался с офицерами ордена, принимавшим участие в импровизированном ночном совещании, и попросил подойти в оранжерею. По дороге они должны были найти Харальда, двух сотников из Фаланги и привести их ко мне.

Я не успел допить чашку чая, когда явились все командиры: оба сотника, в отшлифованных до блеска боевых доспехах, пришли в полном вооружении; их синие тюрбаны были одеты столь же аккуратно, как и оружейные пояса с привешенными к ним мечами. В отличие от офицеров Фаланги, соорденцы облачились в костяные доспехи, а своё оружие они, до поры, прятали в инвентаре. Харальд, с чёрной повязкой смертника на голове, сразу же обращал на себя внимание и не только своим ростом - побратим держался как человек, удостоенный почётной награды за доблесть. В остальном же вид у него был такой, как всегда. «Многое меняется в жизни, но преданность Харальда остаётся», - подумалось мне.

- Присаживайтесь, - я кивнул друзьям на стулья, расставленные возле столика.

- Всё готово, мисальдер. - Произнёс Бадвин, когда все расселись. - Мы с сотником Даркином, - вежливый кивок упомянутому офицеру, - провели смотр своих отрядов и готовы выступить по первому вашему требованию.

- В Фаланге Серого Мисаля я не сомневался. Игорь, а что у вас?

- Я с Олегом проверил, как распределено оружие и доспехи, а также начали тренировки в соседней долине. Пока не начнётся стычка, твои солдаты будут выглядеть внушительно.

- Вот и прекрасно. - Слишком взволнованный, чтобы сидеть на месте, я встал и начал ходить по дорожке оранжереи. - Теперь нам нужна только Вишенка, чтобы приготовить наживку.

В этот самый момент появилась казначей ордена, Оксана Вишенка. Она поздоровалась, едва переводя дух: было очевидно, что девушка очень спешила. Её одежду покрывала пыль, и в руке у неё был зажат свиток, на котором она делала пометки, разбираясь с монастырским хозяйством.

- Мальчики, я извиняюсь за свой внешний вид. Столько всего надо...

- Всё хорошо, Оксана, - перебил её я. - Мы всё прекрасно понимаем, а твоя преданность делу достойна восхищения. Скажи теперь, есть у нас на складах зерно и другие товары, чтобы хватило на торговый караван?

Сбитая с толку похвалой и совершенно неожиданным поворотом беседы, Вишенка гордо вскинула голову и раскрыла свиток:

- У нас наберётся шесть фургонов пшеницы невысокого качества, которую мы придержали, чтобы подкормить стельных коров, но сейчас уже видно, что это не понадобится: последние телята были отлучены от матерей два дня назад. Ещё у нас есть полсотни шкур, которые можно продать шорникам. - Оксана переступил с ноги на ногу, стараясь скрыть растерянность. - Караван получится более чем скромным. Ни зерно, ни шкуры не принесут серьёзного дохода. - Она смущённо свернула пергамент. - Мы могли бы получить более ощутимую прибыль, если бы подождали, пока телята наберут вес, а к тому времени и новый урожай будет собран.

- Я хочу, чтобы был приготовлен маленький караван. - Пренебрёг советом я.

- Хорошо, - девушка обиделась. - Я составлю послание к нашему агенту в Кориве...

- Нет, Оксана, - я подошёл к ручейку, присел возле него и упустил руки в холодную воду. - Этот караван пойдёт в Стогск.

Изумлённая девушка переводила взгляд с одного на другого офицера, не понимая, что происходит, однако они хранили каменное спокойствие. Не на шутку встревоженная, Вишенка сказала:

- Сергей, я сделаю, как ты говоришь, но эти товары все равно придётся отправить в Корив, оттуда вниз по реке, а уж потом погрузить на корабль в порту Даммань.

- Нет. - Я встал, сжимая пальцы в кулак, и капли воды упали на гальку, которой были засыпаны дорожки в оранжерее. - Путь нашего каравана должен пролегать по суше.

Оксана снова покосился на офицеров, однако они сидели молча, как истуканы, глядя прямо перед собой. Пытаясь совладать с волнением, Вишенка снова воззвал к моему благоразумию:

- Сережа, дорога через горы чрезвычайно опасна. В лесах полно бандитов, а у нас не хватит воинов, чтобы их оттеснить. Снабдить такой караван надёжной охраной... да ведь для этого придётся оставить монастырь и Риницу беззащитным. Я просто обязана возразить!

- Нет, наша оборона не настолько пострадает. - Улыбнувшись, ответил я девушке. - Харальд, Игорь и Олег возглавят отряд специально отобранных солдат. Полсотни наших лучших бойцов - этого должно быть достаточно, чтобы держать бандитов на расстоянии. Они уже захватили наших коров, так что еда у них есть; а караван с такой немногочисленной охраной должен навести их на мысль, что товары в фургонах никакой ценности не представляют.

- Тогда мы поступили бы совсем мудро, если бы отправили караван вообще без охраны. - Холодно ответила Оксана.

- Нет. Мне требуется почётный эскорт.

Девушка не нашлась с ответом, но выпученные глаза и открытый рот явно свидетельствовали о том, какие мысли её обуревают и что она думает о моих умственных способностях. Постояв несколько секунд, Оксана развернулась и молча, сохраняя неестественно прямую осанку, вышла из оранжереи. Я же связался с Костей и Профом - для осуществления задуманного, мне потребуется помощь бывшего админа и лучшего мага ордена.

***

Над дорогой клубились пыльные вихри. Лёгкий ветерок не мог справиться с угнетающей жарой, поднятые им песчинки, попадая то в глаза, то в ноздри, заставляли лошадей и волов недовольно фыркать. На дорожном гравии скрипели деревянные колеса четырёх фургонов, составлявших наш караван. Они медленно передвигались между холмами, оставив позади плоские равнины... мы подходили к границе епископства. Солнечный свет отражался от покрытых ярко-жёлтым лаком колёсных спиц, и на ровных участках казалось, что колеса кому-то подмигивают; там же, где приходилось переваливать через рытвины и объезжать камни, возникали долгие заминки. Погонщики резкими выкриками понукали волов, а те закатывали глаза с мохнатыми ресницами и пытались упираться в надежде на то, что удастся вернуться к себе на пастбище.

Я ехал в комфортной карете и осматривал окрестности. Деревья на обочинах дороги могли послужить прекрасным укрытием для кого угодно: тенистые густые заросли за толстыми стволами казались просто созданными для устройства засады. Фургоны давали ощутимое преимущество любому злоумышленнику. Самый острый слух не уловил бы шорохов в чаще на фоне мычания волов и скрипа колёс, и самый зоркий глаз оказывался бессильным из-за густой пелены пыли. Даже закалённым в сражениях воинам было не по себе.

Солнце медленно приближалось к зениту. Над оставшейся позади долиной мерцало знойное марево. Пёстрые каменные воробьи разлетались и прятались, когда караван громыхал, приближаясь к скалам, где они гнездились. Передний фургон, а затем и карета приблизились к гребню холмистой гряды. По сигналу Олега все остановились. Офицеры собрались в голове каравана, о чём-то совещаясь, пятьдесят воинов Фаланги, под бдительным оком полусотника, сохраняли положенный строй.

Впереди находилось узкое и глубокое ущелье, рассекавшее восточные склоны Пограничных Гор. Дорога, которая вела вниз, не была ровной: повороты и пологие подъёмы на ней чередовались с крутыми спусками; затем она становилась более гладкой и поднималась на противоположный склон ущелья. Внизу был виден родник, дававший начало небольшому горному ручейку.

Подойдя к карете и поклонившись, Харальд протянул руку в сторону лощины на склоне ущелья, где не росли деревья, а земля была явно утоптана:

- Мисальдер, следопыты, которых мы посылали в разведку после набега, обнаружили в этом месте тёплую золу и остатки туш. Они проследили весь путь похитителей и нашли место стоянки, но сами бандиты успели скрыться. Несомненно, они все время кочуют с места на место.

Я оглядел ущелье, прикрыв глаза ладонью от солнца. По случаю, на мне был одет самый богатый наряд с узорной вышивкой на манжетах и с поясом, сплетённым из яркой кожи болотной гадюки. Шёлковая чалма прикрывала мою голову, а на шее висело тончайшее нефритовое ожерелье, отполированное лучшими мастерами гномов. И хотя мой наряд больше подходил для какого-то светского мероприятия, я был серьёзен и собран, когда спросил:

- Вы ожидаете нападения?

- Не знаю. - Харальд снова обвёл ущелье пристальным взглядом, словно надеясь различить спрятавшихся разбойников. - Но мы должны быть готовы к любому повороту судьбы. Все время нужно помнить, что враги, возможно, наблюдают за каждым нашим движением.

- Правильно, - сказала я. - Пусть водовоз откупорит бочонок с водой. Солдаты и погонщики могут промочить горло на ходу. А когда доберёмся до родника, сделаем вид, будто останавливаемся для того, чтобы напиться. Тогда мы будем казаться более уязвимыми, чем на самом деле.

- Как прикажешь, мисальдер. А я подожду здесь тех, кто идёт за нами. Начальника каравана будет изображать Олег. - В его обычно бесстрастных глазах засветилась забота, и он тихо добавил: - Будь осторожен, брат. Ты очень рискуешь.

- Все мы рискуем, - спокойно ответил я.

Побратим улыбнулся, без лишней суеты отдал необходимые распоряжения. И вот уже юркий водонос, позвякивая флягами, которыми был увешан, протискивался сквозь ряды солдат, предоставляя каждому возможность утолить жажду, причём делал это с таким проворством, которое достигалось лишь долгими годами походной жизни. Потом Олег по сигналу Харальда дал команду трогаться с места. Закричали погонщики, заскрипели колеса и тучи пыли поднялись над дорогой. Фургоны двинулись к перевалу, миновали его и начали утомительный спуск в ущелье. Только очень опытный разведчик сумел бы заметить, что в отряде, покинувшем место привала, стало одним солдатом меньше, чем до остановки.

В дороге меня больше всего злило не постоянное ожидание неизвестно чего, а одиночество. Как только закрывалась дверь кареты, я оставался наедине со своими мыслями и возвращался к беседе с Ярославой в оранжерее. Как она могла? Почему Яри так поступила? Неужели она меня не любит? Эти и подобные мысли роились в голове, причиняя нестерпимую, почти физическую боль. Я их старался гнать, но с каждым километром дороги только больше погружался в отчаяние и острее ощущал одиночество.

- Мы разлучаемся со сказками...

- Прошу, стань мудрей меня, стань ласковей. - Тихо провыл я, боясь, что моё горе вырвется наружу. Ненавижу одиночество, лучше уж бой.

Дорога за перевалом была неровной и каменистой. Людям и животным приходилось ступать крайне осторожно, все время глядя под ноги. То и дело кто-то оступался на неустойчивой глыбе; мелкие камешки выскакивали из-под сапог и с шумом катились по склону. Харальд не стал упоминать о трудностях перехода, но я знал, что следующие за нами солдаты не могли пройти той же дорогой и остаться незамеченными: им придётся сделать крюк и добраться сюда под прикрытием леса. Пока они не займут позицию чуть позади передового отряда, караван остаётся столь же беззащитным, как индейка на птичьем дворе, когда к ней приближается повар с мясницким ножом.

На дне ущелья лесная чаща казалась ещё более плотной. Влажную почву устилали чёрные мхи, буйно разросшиеся между толстыми мохнатыми елями. Все вздохнули с облегчением, оказавшись в прохладном лесу. Однако воины сохраняли настороженность, чутко реагируя на малейшие звуки.

Камни и скалы здесь обросли лишайником, и их облеплял слой гниющей листвы. Шаги людей, стук копыт, скрип колёс - все звучало глуше, чем на перевале. Этот лес не возвращал ничего.

- Привал! - Крикнул Олег.

Караван беспрепятственно добрался до родника, и массивные колеса фургонов остановились. Воины заняли оборонительную позицию, а погонщики поспешили к ручью, чтобы пополнить фляги и бочки водой. После они занялись животными и приготовлением скромного обеда для нашего отряда.

Я выбрался из кареты и, с удовольствием, потянулся, выгнувшись в пояснице. Почва у родника была истоптана и испещрена множеством следов людей и животных. Осмотревшись вокруг, я пошёл к роднику, чтобы выпить холодной воды. Мне было любопытно, сколько же следов, из числа отпечатавшихся здесь, оставлено коровами, украденными из епископства.

Наполнив ковш водой, я сделал несколько глотков, а остатки вылил в ладонь, умывшись и смочив шею. Полдень давно миновал: в лесу ничто не нарушала тишины, словно все живое погрузилось в сон - до тех пор, пока не спадёт жара. Вода холодила кожу, и я невольно вздрогнул. Если бандиты сидели в засаде и лишь ожидали удобного момента для атаки, то, пожалуй, этот момент уже настал. Внезапно лес заполнился тревожным птичьим гвалтом; погонщики спрятались за фургонами, а воины изготовились к битве.

Достав глефу, я занял место во втором ряду и сумел увидеть группу вооружённых мужчин, бегущих к фургонам. Худые, грязные, одетые в лохмотья, эти бандиты, тем не менее, повели атаку в хорошо организованном порядке. Нападающие обладали многократным численным перевесом: это стало очевидным с первых же секунд. Ущелье огласилось криками. Я подал сигнал, и мы отступили, сдавая фургоны без сопротивления. Это насторожило разбойников, они заколебались.

Солдаты встали живой стеной вокруг кареты, под которой нашли приют наши погонщики. С точки зрения разбойников это могло означать только одно: воины получили приказ отойти от фургонов, чтобы защитить нечто более ценное.

Теперь бандиты приближались медленно и осторожно. В просветах между щитами я заметил, что нападавшие, которых было не меньше трёхсот человек, образовали широкую дугу вокруг родника.

К журчанию воды примешивались и другие звуки: поскрипывание доспехов и учащённое дыхание ратников, застывших в напряжённом ожидании. Прошла томительная минута. Затем человек, стоявший позади вражеских рядов, выкрикнул команду; двое оборванцев выступили вперёд и перерезали бечёвки, связывающие края матерчатой крыши фургона. У меня холодок пробежал по спине, когда жадные руки сдёрнули материю и открыли на всеобщее обозрение наши товары. Наступил самый трудный момент: какое-то время нам придётся любой ценой сохранять строй и не поддаваться на оскорбления и провокации.

Мгновенно смекнув, что можно не опасаться контратаки, бандиты с торжествующими воплями принялись вытаскивать из фургонов мешки с зерном. Другие подтягивались поближе к строю, пытаясь разглядеть, что за сокровище удостоилось такой защиты.

Пока они приближались, я обратил внимание, что несмотря на общую нищету, многие оборванцы имели весьма приличное и ухоженное оружие. В том, как они держали клинки, безошибочно угадывались годы тренировки и настоящее искусство. Однако неумолимая нужда довела этих людей до такой степени отчаяния, что они готовы убивать и умирать ради фургона скверной пшеницы. Команда, поданная властным голосом, положила конец ликованию вокруг фургона:

- Стоп! Подождите!

Мгновенно смолкнув, бандиты отвернулись от своей добычи, хотя некоторые так и остановились, прижимая мешки к груди.

- Давайте-ка поглядим, что ещё нам послала сегодня удача, - сказал крепкий сорокалетний бородач, который несомненно был главарём шайки.

Проложив себе дорогу сквозь толпу притихших бандитов, он дерзко зашагал в сторону кареты. На полпути между обоими отрядами он остановился, держа меч наготове; при этом вид у него был столь самоуверенный, что Олег не удержался и сплюнул ему под ноги.

- Спокойно, дружище, - прошептала я.

Рукой, сжимающей меч, бандит сделал насмешливо-пренебрежительный жест:

- Это что же такое? Почему мужчины с оружием и в доспехах, разделяющие честь знатного дома, не сражаются?

Разбойничий вожак переступил с ноги на ногу, выдавая этим движением внутреннюю неловкость. Ещё один шаг - и главарь оказался достаточно близко к экипажу, чтобы разглядеть герб на его дверях. И теперь, когда его недоумение разрешилось, он весело заорал:

- Монахи!

Многих из наших воинов эта пренебрежительность взбесила, но они сдержали гнев, оставаясь в строю. Словно не удостаивая вниманием пятьдесят бойцов, готовых оказать ему сопротивление, он обратился к своим товарищам:

- Удачный денёк, друзья! И караван, и заложники в придачу... будет, за что выкуп требовать!

- Возможно, ты рано обрадовался, - я вышел в первый ряд.

Моя уверенность поубавила гонору предводителю, и он, несколько обескураженный, отступил на шаг. Но в толпе его соратников воодушевление не угасло, и к ним прибавилось ещё несколько изгоев, вышедших из лесной засады, чтобы лучше видеть происходящее.

Взглянув ему прямо в глаза, я потребовал ответа:

- Как тебя зовут?

Снова надев личину насмешливого добродушия, он оперся руками на свой меч.

- Бажен, господин. - Он держался почтительно с особой несомненно высокого ранга. - Поскольку мне суждено на некоторое время стать хозяином для столь благородных гостей, не могу ли я поинтересоваться, с кем имею честь беседовать?

Разбойников рассмешила шутовская учтивость их главаря, но мой ответ прозвучал спокойно-холодно:

- Я Сергей Инок, патриарх чатра, епископ Риницы, мисальдер Серого Мисаля.

Целая вереница противоборствующих чувств отразилась на лице Бажена: удивление, насмешка, озабоченность... но, в конце концов, он призадумался, а потом произнёс:

- Получается, что вы - демы... Значит, если в течение недели не внесёте выкуп, мы вас продадим гоблинам.

Даже когда он говорил, его глаза обегали край лесной чащи, потому что моё уверенное поведение и малочисленность охраны наводили на мысль, что дело тут нечисто. Ни аристократы, ни высшее духовенство не подвергают себя опасности, без видимых на то причин. Что-то в позе главаря встревожило и прочих бандитов, а ведь их было в шесть раз больше чем нас. Их нервозность возрастала: некоторые оглядывались по сторонам, пытаясь уловить признаки опасности; другие, казалось, доведены уже до такого состояния, что были способны атаковать наш строй, не дожидаясь приказа.

- Мне говорили, что одной из дорожных неприятностей может стать встреча с компанией оборванцев вроде тебя, - сказал я с улыбкой. - Как мне не хочется это признавать, но сотник Бадвин оказался прав, а я проспорил ему сотню золотых... Эх. Вот зачем вы на нас напали?!

Услышав эти слова, некоторые бандиты разразились хохотом. Мне было плевать, я тянул время.

- Как это удачно для нас сложилось, что вы не прислушались к предостережениям своего сотника. В будущем вам следует более внимательно относиться к мудрым советам... если представится такая возможность.

- А почему это у меня не будет такой возможности?

- Да потому, епископ, что, если наши переговоры окажутся бесплодными, вам вряд ли доведётся когда-нибудь снова выслушивать речи своего сотника.

Он пристально впился глазами в моё лицо, отыскивая в нем хоть какой-нибудь признак тревоги; в этом набеге все шло вкривь и вкось. Звериным чутьём, ощущая опасность, Бажен старался вывести меня из равновесия:

- Мне пока неизвестно, какую цену вы согласитесь заплатить за свою свободу, но зато я прекрасно знаю, какой куш смогу отхватить на невольничьем рынке в Аугинии.

Сверкая глазами, главарь разбойников осмотрелся вокруг. Обе стороны ждали только сигнала к атаке. Но ничего не происходило. И тут Бажена осенила догадка:

- Что-то затеяли, ваше преосвященство? - Эти слова звучали не столько вопросом, сколько утверждением.

Наглость разбойника неожиданно меня позабавила. Однако я понимал, что дерзкие и подстрекательские замечания бандита также имеют определённую цель. Недооценить его хитрость было бы серьёзной ошибкой.

«Как же можно допустить, чтобы зря пропадал такой молодец!» - думал я.

Он крепко сжимал рукоять своего меча, а его дружки подались вперёд, дожидаясь от вожака условленного знака, чтобы броситься на прорыв. В этот момент Бажен заметил, что я и офицеры присматриваемся к скалам над площадкой-становищем, и тут его осенило:

- Ни один аристократ не отправится в горы с такой малочисленной охраной. Ну и дурак же я!

- Харальд! - крикнул я.

Стрела прошила воздух и вонзилась в землю между ступнями предводителя разбойников. Он застыл на месте, а затем неловко попятился на один шаг. Сверху прогремело:

- Еще на шаг ближе к мисальдеру, и ты - мертвец!

Бажен круто обернулся в ту сторону, откуда доносился голос. Указывая на него копьём, там стоял могучий варвар. Побратим коротко кивнул, и лучник послал сигнальную стрелу поверх скалистой гряды. Она ещё не закончила свой полет, а Харальд уже называл сотников:

- Бадвин! Даркин! Синкопа! Вага!

По старой, доброй традиции ничего нового я не придумывал. Летом, отдыхая у бабушки в деревне, мне на глаза попалась древняя книга (времён СССР). Не то чтобы в детстве я любил читать, просто интернета не было, а свободного времени было много и, волей неволей, пришлось ознакомиться с сим трудом. Уже не помню ни названия книги, ни её автора, однако один рассказ врезался в мою память.

Во времена гражданской войны одним из командиров красной армии был легендарный Буденный. Однажды всего с сотней кавалеристов он остановился в небольшом хуторе переночевать. Дело было на контролируемой большевиками территории, и красноармейцы проспали до утра богатырским сном, а на рассвете их разбудил вестовой:

- Товарищ командир красной армии, к хутору приближаются белые. Пора драпать!

На самом деле, всех деталей я не помню: как назывался рассказ? Сколько было красноармейцев, а сколько белогвардейцев? Кричал вестовой «драпать» или нет? Однако суть мне запомнилась хорошо: Буденный, покрутив ус, приказал отступать, но отвёл свой отряд недалеко от хутора, спрятавшись в соседнем лесочке.

Беляки заняли селение и начали устраиваться на ночлег, достали рябчиков, ананасы, устрицы, поставили фарфоровые унитазы. Шампанское, икра, цыгане - разврат буржуинов продолжался всю ночь. А утром, в сопровождении полусотни кавалеристов, на околице хутора появился сам Буденный. В отглаженном кителе, с накрахмаленным воротничком, и лихо закрученными усами, он по-отечески сурово посмотрел на караульных и молвил:

- Где офицерье?

Полупьяные офицеры быстро прибежали, посмотреть на явление легенды. В затуманенном алкогольными парами мозгу дворян метались испуганные мысли: «Что происходит?», «Мы присоединились к большевикам?». Офицеры посмотрели на свои погоны - деникинские, на флаг - имперский, и выдохнули: «Фух. Не про*рали родину». Буденный же, дождавшись, когда все соберутся, громко (от чего у дворян заболели зубы) рявкнул:

- Господа, приближается время ланча и всемирной революции! Предлагаю вам сдаться!

Дворяне были «подшофе», им потребовалось немного времени, дабы сосчитать красноармейцев, ещё несколько томительных минут у них ушло, чтобы вспомнить численность своего отряда и, наконец, спустя полчаса офицеры смогли сравнить цифры, после чего разразились презрительным смехом. Полсотни будённовцев требовали капитуляции от полка деникинцев!

Усатый комдив достал свою легендарную шашку и по этому знаку вокруг хутора зазвучали десятки сигнальных горнов, в лесу происходило активное шевеление, словно там находится целая дивизия. Оставшиеся в резерве пятьдесят красноармейцев старались производить как можно больше шума.

Из леса ответили другие голоса. Разбойники поняли, что их обошли с тыла. Тревожно оглянувшись, они увидели, как блестят среди деревьев синие доспехи воинов, как колышутся высокие хоругви сотен. Не имея ни малейшего представления о численности отряда монахов, Бажен не стал медлить. Он круто повернулся и приказал своим лихим молодцам напасть на гвардейцев, которые держали оборону вокруг кареты.

Не стану утверждать, будто я дословно запомнил историю (были ли у белогвардейцев унитазы?), так же как не уверен и в её правдивости. Немного позже, на уроке истории, мне стало известно, что подобное «лживое» окружение использовал и какой-то македонский царь. Так чем я хуже Буденного или царя? Да и вообще: глупо изобретать велосипед, когда он уже придуман.

Атака оказалась короткой. Ей положила конец новая команда Харальда:

- Самкил! Хадо! Треглав! Громыхайло! Вперёд! Приготовиться!

Силуэты сотни шлемов возникли на фоне неба вдоль скалистых обрывов ущелья, чередуясь с силуэтами дуг длинных луков. Напряжённая тишина взорвалась шумом и треском, словно несколько сотен людей выходили из леса на площадку у родника.

По знаку вожака бандиты остановились. Застигнутый врасплох, в невыгодном положении, он обводил взглядом склоны ущелья в запоздалой попытке оценить свои шансы на спасение. На виду стоял только один старший офицер; но он назвал поимённо восемь сотников, а сколько их вообще кто знает. Прищурившись, чтобы солнце не слепило глаза, атаман прикидывал в уме, каково расположение его бойцов. Дело выглядело почти безнадёжным.

- Бажен, прикажи своим людям сложить оружие, - жёстко потребовал я.

- Ты что, господин, ума лишился? - окружённый врагами со всех сторон, загнанный в ловушку, предводитель разбойников выпрямился и вызывающе улыбнулся. - Я отдаю должное смелости твоего замысла: избавить епископство от докучливых соседей, но даже сейчас, вынужден обратить на это особое внимание, твоя драгоценная тушка все ещё в опасности. Мы угодили в ловушку, но вместе с нами и ты можешь погибнуть. - Даже перед лицом подавляющего превосходства противника он пытался повернуть ход событий в свою пользу. - Возможно, мы могли бы прийти к некоему соглашению, - быстро предположил он. В его голосе сквозили показное дружелюбие и готовность блефовать, но не было ни намёка на страх. - Если бы, например, вы позволили нам уйти по-хорошему...

- Ты неверно судишь о нас, - я спрятал глефу и вышел из строя. - Мне пришлось намеренно пойти на риск, чтобы мы могли побеседовать.

Взглянув на край обрыва, Бажен вытер вспотевший лоб изодранным грязным рукавом:

- Я слушаю, господин.

- Прежде всего, вы должны сложить оружие, - твердо сказал я.

Атаман горько усмехнулся:

- Может быть, я и не очень способный полководец, господин, но я не идиот. Пусть даже мне сегодня предстоит встретиться с паромщиком, я не сдамся сам и не позволю повесить моих товарищей из-за нескольких голов скота и пары мешков зерна.

- Хотя вы украли их из епископства и к тому же убили мальчика-пастуха, я не для того затеял столь утомительное путешествие, чтобы просто повесить всех вас.

Мои слова звучали вполне чистосердечно, и, тем не менее, разбойники не могли поверить этому странному заявлению. Они переводили глаза с внушительного отряда лучников наверху на маленькую группу воинов эскорта. Напряжение возрастало с каждым мгновением, и Бажен решился меня поторопить:

- Господин, если у тебя есть что-то на уме, говори быстро, иначе может оказаться, что некоторые из нас погибнут, и мы с тобой будем в их числе.

- Я гарантирую вам следующее. Сдавайтесь и выслушайте моё предложение. Если вы пожелаете уйти после того, как я поговорю с тобой и твоими людьми, вы будете вольны отправляться на все четыре стороны. Пока вы не вздумаете снова устроить набег на угодья епископства, я не стану причинять вам неприятности. Ручаюсь своим словом.

Испытывая неприятное ощущение, что лучники и сейчас держат его под прицелом, Бажен перевёл взгляд на своих бойцов. Все они, все до единого, отощали от постоянного недоедания; некоторые выглядели, как ходячие скелеты. Вооружение у большинства ограничивалось скверно сработанным мечом или ножом, лишь у считаных единиц имелось какое-то подобие лат. Не могло быть и речи о том, чтобы оказать серьёзное сопротивление послушникам и монахам, снаряжение которых было безупречно.

Предводитель всматривался в лица изгоев, которые были его товарищами в трудные времена. Почти все чуть заметным кивком дали ему понять, что подчинятся его решению.

Коротко вздохнув, он снова повернулся ко мне и протянул свой меч рукоятью вперёд:

- Господин, я не состою на службе ни в одном из благородных домов, но тот жалкий остаток личной чести, который я называю своим, теперь в твоих руках. - Он с холодной усмешкой поклонился, а затем подал знак остальным, чтобы они последовали его примеру.

Солнце лило лучи и на блистающие доспехи членов ордена, и на отрепья ошеломлённых бандитов. Только пение птиц и журчание воды, вытекающей из родника, слышались в тишине. Взгляды всех оборванцев были прикованы ко мне. Наконец один из них шагнул вперёд и бросил на землю свой нож. Так же поступил ещё один, другой...

Пальцы, доселе сведённые на рукоятках, разжимались, и клинки с лязгом падали у наших ног. Вскоре не осталось ни одного бандита с оружием.

Дождавшись, когда солдаты из моего отряда соберут мечи, я выступил вперёд. Разбойники раздались в стороны, чтобы освободить для меня проход. В сопровождении Игоря и Олега я прошёл к ближайшему фургону, взобрался на него и, окинув сверху взглядом толпу безоружных разбойников, спросил:

- Это все твои люди, Бажен?

Поскольку я пока ещё не подал своим лучникам приказа опустить луки, он ответил честно:

- Большая часть здесь. Ещё пятьдесят охраняют нашу стоянку в лесу или пытаются раздобыть пропитание поблизости от лагеря. Ещё десять поставлены наблюдать за разными дорогами.

Встав на груду мешков с зерном, я быстро подсчитал:

- Здесь у тебя под началом примерно три сотни. Сколько из них были прежде солдатами? Пусть они ответят сами. - Из всей банды, столпившейся у фургона, примерно двести человек подняли руки. Я ободряюще улыбнулся и задал новый вопрос: - Из каких домов?

Гордые тем, что их спрашивают, где они раньше служили, они с готовностью стали выкрикивать:

- Сайдаков!

- Тормакич!

- Бжейтаров!

Прозвучали и другие известные имена. В большинстве своём эти семьи перестали существовать, уничтоженные бароном Шиманьским или другими сильными аристократическими родами. Когда шум стих, Бажен добавил:

- А я некогда был сотником в доме барона Дрогичин, господин.

- А остальные?

От толпы отделился рослый детина. В его облике, как и у прочих разбойников, были видны следы разрушительного воздействия голода, но при этом он производил впечатление все ещё сильного и здорового человека. Поклонившись, он сказал:

- Господин, я был земледельцем в поместье Трибуха к западу от Морскова. Когда мой хозяин умер, я сбежал в горы и присоединился к нему. - С глубоким почтением он указал на Бажена. - Он хорошо заботился о своих людях, когда наша жизнь проходила в скитаниях и лишениях.

- А эти? Преступники? - Я повёл рукой в сторону дальних рядов разбойников.

Атаман ответил за всех:

- Люди без хозяев, господин. Некоторые были свободными землепашцами, но лишились своих наделов за неуплату податей. Другие совершили поступки, запрещённые законом. Многие - это серые воины. Но убийцам, ворам, людям ненадёжным не приходится ждать радушного приёма в моем лагере. - Он махнул рукой в сторону леса. - О, вокруг хватает убийц, не сомневайтесь. В последние дни ваши патрули стали нести службу кое-как, а в лесной чаще можно найти безопасную гавань. Но в моем отряде собрались только честные разбойники... - Он невесело рассмеялся. - Если, конечно, такие бывают. - Помрачнев, Бажен пытливо посмотрел мне в глаза. - Ну а теперь не соизволит ли господин сказать нам, почему его заботит судьба таких бедолаг, как мы?

Немного помолчав, я подал Харальду условный сигнал, и состояние боевой готовности отрядов Серого Мисаля было отменено. Лучники на гребне, буквально на глазах, стали бесследно растворятся в воздухе. И тогда стало очевидно: на горе было, в лучшем случае, две сотни воинов, а вся огромная армия епископства - мираж, иллюзия, созданная магами. То, что казалось целой армией, сейчас обнаружило свою истинную суть: нас защищала горсточка солдат, числом уступавшая разбойникам, по меньшей мере, на треть. Маги, возглавляемые Профом, поработали на славу, введя в заблуждение не только изгоев, но даже я, зная об обмане в первые секунды, поверил происходящему.

Разбойники едва не взвыли от досады. Бажен в невольном восхищении только изумлённо покачал головой:

- Господин...

- Мисальдер, - поправил я атамана. - Обращайся ко мне: "мисальдер" или "настоятель".

- Мисальдер, - произнёс воин, пробуя на вкус новое слово и перспективы, которые за ним скрывались. - Что же всё это значит?

- Возможность, Бажен... для всех нас.