Я лежал в домике Анастасии на большой и низкой кровати, которая была прикрыта антимоскитной сеткой, и счастливо и благостно улыбался. Боже мой, как хорошо, тихо и покойно! Никто меня не трогает, не беспокоит, не тревожит и не раздражает. Мне надоели все окружающие меня до недавних пор люди, кроме этой прекрасной женщины с лазоревыми глазами и чувственным ртом.

Она лежала на боку, и бёдра её и попка были такими аппетитными, что я очень сильно возбудился, обнял Настю и вошёл в неё сзади яростно, чувственно и нежно. Женщина застонала, стала двигаться в такт моим движениям и через минуту кончила так бурно, что я страшно возбудился и кончил через секунды после неё. Вот это да! Никогда ещё я не испытывал такого наслаждения!

— Как ты себя чувствуешь, милый? — Настя нежно обняла меня.

— Превосходно, прекрасно, великолепно! Никогда ещё ранее я не был так спокоен, благостен и гармоничен с этим миром и с самим собой. Шагнуть из мерзкого декабря в вечное лето, — это многого стоит!

— Ну и хорошо.

— Хочешь, я прочту тебе два гениальных стихотворения двух совершенно разных поэтов?

— Хочу. Но предлагаю до этого выпить по бутылочке холодного пива, — улыбнулась женщина.

— Я всецело и полностью поддерживаю эту идею! — восхищённо воскликнул я и бросился к холодильнику.

Мы, обнажённые, беспечные и счастливые, чокнулись запотевшими бутылками.

— За любовь!

— За любовь!

— Так что ты мне хочешь почитать?

— Как я сказал, стихи двух совершенно разных поэтов. Их роднит одно великое чувство. Так вот, слушай:

— И кто автор?

— Сайгё-хоси. Двенадцатый век. Японский поэт.

— Как хорошо, — задумалась Настя.

— А вот и второй автор.

— И кто автор? — снова спросила Настя.

— Фет Афанасий. Девятнадцатый век. Русский поэт.

— Прекрасно. Века проходят, а лейтмотив любви постоянен и неизменен, и звучит везде и всегда, — снова задумалась Анастасия и пристально посмотрела мне в глаза. — Ты знаешь, я не верю в случайности. Откуда ты свалился на мою голову? Кто ты такой?

— Я — человек огня и льда. Я — вечный странник. Я — тот, кто плутает по мирам. Я — ненасытный любовник!

— Довольно исчерпывающиеся объяснения, — рассмеялась Настя.

— Я хочу тебя.

— Я тоже.

Вдруг в дверь постучали. Господи, везде всё одно и тоже! Покоя жажду! Я поморщился, но встал, неторопливо надел халат, подошёл к двери и распахнул её. Солнце на мгновение ослепило меня и я зажмурился, а потом раскрыл глаза и увидел над собою высокое, прозрачное и синее-синее небо, и вальяжный и не менее синий океан вдали.

— Ты кто? — спросил меня маленький, но довольно крепкий мужчина азиатской внешности.

За его спиной маячили пять-шесть парней, улыбки которых не предвещали ничего хорошего.

— Я тот, который этой ночью летал в небесах, — ответил я на безупречном вьетнамском языке, а потом счастливо, беспечно и радостно рассмеялся. — Нет, я не летал, а парил в небесах!

— Ты откуда, придурок?

— Из России.

— Ну, русских мы уважаем и не обижаем. Но есть одно «но».

— И каково же оно?

— Дело в том, что женщина, живущая в этом доме, задолжала нам определённую сумму денег.

— И какова она?

— Тысяча долларов.

— И в связи с чем возник такой долг?

— Платить надо вовремя!

— За что?

— За всё!

— Ну, не люблю абстракции и неопределённости во взаимоотношениях. Я человек конкретный.

— Дорогой, я никому ничего не должна! — воскликнула Настя, появившись на пороге. — У меня здесь есть свой маленький бизнес, я исправно плачу налоги, своих доходов ни от кого не скрываю. А это — бандиты, вымогатели, отморозки, мерзавцы!

— Слушай, обезьяна! — сказал я спокойно и иронично. — У меня сегодня очень хорошее настроение. Не нарушай гармонию в моей трепетной душе. Пошёл отсюда куда подальше!

— Что?! Это кого ты назвал обезьяной!?

— Тебя, придурок. Ах, да! Вас же целая стая!

— Что!?

— А то! — я вышел на улицу и закрыл за собою дверь. — Дорогая, не волнуйся, я сейчас разберусь с этими макаками!

— Что?! — предводитель вытащил из-за спины то ли саблю, то ли очень большой и длинный нож типа мачете.

— На колени! — решительно произнёс я, слегка напрягшись и чуть-чуть сконцентрировавшись.

— Что?!

— На колени! — рявкнул я и напрягся ещё немного.

— О, Величайший Господин! Простите нас за дерзость и за непочтение! — тонко заголосил Предводитель и упал на песок, а вслед за ним упали остальные бандиты.

— Я, пожалуй, вас пощажу, — задумчиво произнёс я. — День сегодня хороший выдался, настроение у меня неплохое. Но если я ещё раз увижу вас около этого дома, то наказание вам грозит очень суровое. Я живьём сдеру с вас кожу и посыплю соль на то, что находится под ней. Понятно?!

— Понятно, понятно! — панически закричали бандиты.

— Ну и славно, идите с миром. Да, завтра в девять часов утра, пожалуйста, принесите мне три тысячи долларов в счёт возмещения морального вреда. Всё-таки настроение вы мне подпортили.

— Что?!

Я подошёл к Предводителю очень близко, взял его за руки и легко и играючи сломал их. Потом я, не обращая внимания на стенания и вопли, произнёс:

— Воздастся каждому, кто не чтит Величайшего Господина! Пусть эта истина проникнет в сердца и души всех обитателей этих райских мест! Завтра жду вас с четырьмя тысячами долларов. И пусть их принесёт тот, кто руководит вами и всеми вам подобными! Десять ноль-ноль! И не минутой раньше или позже! Прочь отсюда!

Бандиты мгновенно и панически ретировались. Я полюбовался безоблачным небом и океаном, а потом зашёл в дом.

— Боже, ну зачем ты так?! — Анастасия в панике металась по кухне. — Ведь подожгут мой дом, ведь в покое ни тебя, ни меня не оставят!

— Не подожгут и оставят, — светло улыбнулся я. — Так, как обстоят у нас дела с борщом?

— Ну, пока ты спал, я успела сбегать на рынок. Борщ на плите, — нервно сказала Настя. — Только вот аппетита у меня нет никакого.

— Сейчас появится, — ухмыльнулся я. — Что будем пить?

— Я ничего не пью, кроме пива. Иногда. Климат такой.

— Предлагаю гульнуть! Под борщец на ура пойдёт ледяная водочка, да чёрный ржаной хлебушек, да икорка баклажанная, кабачковая, осетровая и лососевая! А!?

— Ты волшебник? — улыбнулась Настя.

— Я только учусь, но достиг определённых результатов. Да! Ещё предлагаю попробовать мочёный арбуз и бочковые солёные грузди! Ах, ох, эх! — я закатил глаза и чуть не потерял сознание от восторга.

— Я не против, милый, — мягко улыбнулась Анастасия и нежно погладила мою щёку. — Откуда ты взялся на мою голову?

— С небес спустился я в сей суетный мир для того, чтобы встретить тебя, моя радость!

— Ну, что же, чему быть, того не миновать.

— Да, я тоже так считаю.

— Так гульнём?

— Конечно!

— О, как я хочу кабачковой икры на чёрном Бородинском хлебе? Да чтобы он был с тмином!

— Всё уже исполнено, — я искоса посмотрел на стол.

Настя обернулась, изумилась и захлопала в ладошки от восторга.

— Ты самый настоящий волшебник, кудесник и чародей! Извини, но я не могу удержаться! — женщина подбежала к столу, отрезала кусок хлеба, поместила на него толстым слоем кабачковую икру, откусила бутерброд и застонала от удовольствия. — Боже, какая вкуснотища! О, как давно я не испытывала такого экстаза от приёма пищи!

— Ты знаешь, самый вкусный борщ не с пылу-жару, а поутру. Приготовленный вечером, он приобретает должную и необходимую консистенцию именно утром.

— Ой, извини! Сейчас его разогрею!

— И сметанки не забудь, и перчика, и укропчика, и чесночка мелко нарежь!

— Конечно, конечно!

Через некоторое время я, постанывая и трепеща, ел самый вкусный в мире борщ. Боже, — это шедевр, это произведение искусства! Как хорошо и покойно! Наконец-то в моей душе воцарилась полная гармония, которой мне так не хватало! Всё, решено окончательно и бесповоротно! Остаюсь здесь, в этом райском месте! Подле меня удивительная и красивая женщина с лазоревыми глазами и горячим ртом. Вокруг меня великолепная природа. Интересно, бывает ли здесь сезон дождей? Вроде бы он присутствует где-то севернее, или я ошибаюсь?

— Милый, у меня есть тост! — весело произнесла Анастасия и смело наполнила рюмки до краёв.

— Внимательно слушаю.

— В юности я увлекалась немецкой культурой, изучала язык, в подлиннике читала германскую литературу. Мне на всю жизнь почему-то запомнилась одна фраза, произнесённая Гёте.

— Всего одна?

— Да, всего одна, увы.

— И?!

— «Да разве любовь имеет что-либо общее с умом?!».

— И каков будет тост?

— За сладкое и всё сокрушающее безумство под названием любовь!

— Ура! За любовь! — воскликнул я и залпом осушил свою рюмку.

— Ура, ура! — Настя храбро последовала моему примеру, закашлялась и зажмурилась.

— Запей! — я торопливо подал ей стакан томатного сока.

— Однако, какая крепкая гадость?! — вытерла Настя слёзы с глаз.

— Ну, не надо так! — возмутился я. — Водка самого отменного качества, в меру охлаждённая. Ты, в конце концов, патриотка или нет?

— Я космополитка.

— Это тебе только кажется. Многие из нас мнят себя космополитами, ругают Родину, и издеваются над ней, а на самом деле все мы в глубине души великие патриоты.

— Может быть, может быть…

— Так оно и есть, уверяю тебя, — усмехнулся я и задумчиво, и с вожделением посмотрел на огромного рака, который вальяжно лежал на блюде посредине стола.

— Сейчас принесу пива, — Настя направилась к холодильнику.

— Ты знаешь, никогда не думал, что во Вьетнаме варят такое превосходное пиво. Странно…

— Так ко всему тому оно же и очень дешёвое. Если я тебе назову цену этой бутылки, то ты изумишься.

— Да, райское место, однако, — потянулся я. — И как же мы, дорогая, будем делить этого рака?

— Да успокойся! — замахала руками женщина. — Видеть их я уже не могу! Кушай. Пей пиво. Не обращай на меня внимания.

— Ну, и хорошо, — я хищно посмотрел на рака. — Приступаю к самому сладкому действу на свете. Нет, я не прав! Самое сладкое действо, — это занятие с тобой любовью!

— Самое сладкое действо то, которое осуществляется вовремя и под настроение, — засмеялась Настя.

— Да, ты, в принципе, права, — пробормотал я, отрывая от рака огромную клешню. — О, какой экстаз, какая вкуснотища! Я сейчас кончу!

— Милый, ну что за моветон?!

— Прости, увлёкся и переборщил.

— Ничего страшного, собственно. Ну, кончишь, ну и Бог с тобой. Самое главное — получить удовольствие. А на всё остальное наплевать!

— Кстати, о космополитизме… Ты знаешь, что говорил по этому поводу Гейне?

— Нет. Просвети меня.

— Так, вот, он говорил примерно следующее, за точность перевода не ручаюсь: «Русские, уже благодаря размерам своей страны свободны от узкосердечия языческого национализма, они космополиты или, по крайней мере, на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает одну шестую часть всего населённого мира».

— А ещё что-либо от Гейне?

— Я преподнесу это что-либо при одном условии.

— И при каком же?

— Ты выпьешь со мною на бруденшафт!

— Что, водки?

— Ну, не пиво же! — возмутился я.

— Ну, хорошо. Гулять, так гулять!

— А, вообще, переход от Есенина к Гёте… Как-то неожиданно.

— То, что неожиданно, чаще всего приятно.

— Спорная мысль, — я разлил водку по рюмкам, взял свою, подал Насте её сосуд, горячо и страстно поцеловал женщину в губы, после чего мы выпили, не закусывая, и снова поцеловались.

— О, как хорошо и свободно я себя чувствую! — закружилась Анастасия по комнате.

— Я тоже, мой ангел.

— Так что там насчёт Генриха Гейне?

— «Не будь у меня жены и попугая, я давно бы покончил с собой!».

— Боже! И это Гейне?!

— Он самый. А вот ещё: «Острить и занимать деньги нужно внезапно!».

— Тонко подмечено, — рассмеялась Настя.

— И, наконец: «Те, кто здесь, на земле, пили чашу радости, расплатятся там, наверху, тяжким похмельем!».

— Может быть, — задумалась женщина. — Слушай, а водка пошла на ура! Так хорошо я себя ещё никогда не чувствовала. А давай сегодня сделаем шашлык? И сварим картошку. И купим сала. Эти все морепродукты у меня уже комом в горле торчат.

— А баранина в здешних местах имеется?

— А зачем она тебе?

— Завтра хочу плова.

— Понятно. Вообще-то, во Вьетнаме есть всё. Найдём и баранину, вернее, ягнёнка. Пошли на рынок?

— Без проблем. А какие деньги здесь в ходу?

— Всякие. Кстати, рубли совершенно свободно обмениваются на местную валюту. Ну, я не говорю уже о долларах и евро.

— Слушай, а какова у вас на планете геополитическая ситуация?

— У нас на планете? — усмехнулась Настя. — Извини, повторяю вопрос, заданный ранее. Ты, вообще-то, откуда?

— Я же сказал, — из ниоткуда! — буркнул я. — Неужели тебе до сих пор это не ясно!? Ладно, оставим данную скользкую тему. Двигаемся на рынок. Но на посошок ещё по пятьдесят грамм!

— Я, как ни странно, согласна. За любовь, мой милый!

— За неё! — я поднёс рюмку ко рту и вдруг почувствовал стремительно надвигающуюся опасность.

Чёрт возьми, даже в таком райском месте нет мне мира и покоя! Да сколько можно!?

— Ложись! — крикнул я, повалил Настю на пол и закрыл её своим телом.

Нашу уютную и тихую обитель разнесло взрывом в клочья. Стреляли, очевидно, из гранатомёта. За секунду до взрыва я успел сконцентрироваться и сделал встречный выброс энергии, в связи с чем мы с Настей остались абсолютно невредимыми и целыми, а вот дом перестал существовать, как таковой.

Ах, гады! Ну, сволочи, ну мерзавцы, я сейчас вам всем покажу! Я в ярости вскочил с грязного пола, покрытого копотью, гарью и обломками, внимательно оглядел окрестности. Ага! Вот ты где, мразь!

В пятидесяти метрах от меня на песке стоял человек с гранатомётом на плече. Он был одет в какой-то опереточный белый костюм с красным бантом, на ногах имел чёрные с белым штиблеты, а на голове белую с красным шляпу. Человек был европейцем. Рост высокий. Телосложение плотное. За ним маячил десяток полуголых вьетнамцев с автоматами Калашникова и с мачете.

— «Когда герои умирают, на арену выходят клоуны», — мрачно произнёс я. — Генрих Гейне.

— Дорогой, не ходи туда! — запаниковала Настя, нерешительно вставая с грязного пола.

— Милая, ты спрячься на всякий случай вон за тем сарайчиком, а я побеседую с нашими нежданными гостями.

— Саша! Не надо!

— Делай то, что я тебе велю, женщина!

— Хорошо, хорошо!

Я, не торопясь, направился в сторону мужика с гранатомётом. Он изумлённо застыл с открытым ртом. Агрегат на его плече был не хилым, предназначенным для борьбы с танками.

— Привет! — сказал я и сел на песок. — Прошу, — указал я рукой одному из вьетнамцев, который был одет более-менее прилично и стоял сразу за европейцем.

— Э, э, э… здравствуйте.

— Ставлю вас в известность, что вы потревожили мой покой, нарушили гармонию, которая воцарилась с недавних пор в моей исстрадавшейся и истерзанной душе, привели в шоковое состояние мою любимую женщину и почти лишили меня возможности отведать шашлык из молодой баранины. Я уже не говорю о разрушенном доме и, главное, о бесславно погибшем борще! Возмутительно! В связи с чем и почему вы позволили себе такое неуважительное, и, я бы сказал, кощунственное поведение в отношении меня и хозяйки уничтоженного дома?

— Вы кто такой? — мрачно произнёс вьетнамец.

— Я — человек Вселенной, посланник Господа, который поддерживает хрупкое равновесие между Мирами.

— Что!? — тупо спросил европеец.

— Вы кто по национальности? — в свою очередь спросил я.

— Немец.

— О, Боже! Как вы здесь оказались, да ещё и с гранатомётом, и с этими папуасами?!

— Мы не папуасы! — взвизгнул вьетнамец.

— Ну, извините, извините… Я, конечно не прав. Следует более уважительно относиться к коренному населению этой уютной и прекрасной страны. Виноват, исправлюсь.

— То-то! — усмехнулся вьетнамец. — А где вы научились нашему языку? Вы говорите на нём безукоризненно и абсолютно чисто.

— Эх, я во всех отношениях безукоризнен, ну, почти, — поморщился я. — Всегда на чём-то идеально белом найдётся чёрная точка. Хоть она и будет микроскопической, но обязательно найдётся.

— Да, — задумчиво произнёс вьетнамец.

— Скажите, всё-таки, баранина у вас на рынке или в магазинах имеется? — поинтересовался я.

— Что?!

— О, как меня достало это «что»! Вопрос повторить?

— Нет! Баранина имеется, конечно, но её следует грамотно выбирать. Самое капризное мясо.

— Вы мне поможете в этом ответственном деле? Вижу в вас определённый потенциал. Вы где-нибудь учились, ну, помимо школы?

— Да, я закончил математический факультет Московского университета, — ответил мужчина, поморщился и с лёгкостью перешёл на довольно неплохой русский язык. — Были мечты. Были способности и стремления. Вот так всё закончилось.

— Вот как?! — удивился я. — И почему же вы промышляете разбоем?

— Так получилось, — тяжело вздохнул вьетнамец. — Семейные обстоятельства, долги, ну, и всё остальное.

— Понятно… Так что, подгоните мне барашка? Деньги я дам, не беспокойтесь. Что предпочитаете? Рубли, доллары или евро? Можно и в вашей местной валюте. Как она у вас называется?

— Донги, Господин.

— Да, да. Донги. Так что насчёт баранины?

— Э, э, э…

— Что здесь происходит!? — обрёл дар речи европеец, причём говорил он почему-то по-немецки.

— Вы эту трубу со своего плеча-то снимите, — с лёгкостью перешёл я на немецкий. — Вы с нею выглядите, как полный идиот! И, вообще, вы из какого водевиля явились?

— Вы кто?!

— Я — Величайший Господин всех четырёх Миров, в том числе и вашего, потому что энергия моя, вне зависимости от пространства и времени, всегда почти неизменна. Это очень положительный момент.

— Вы сумасшедший? — сорвался немец. — «Хенде хок!». Вы понимаете, кто перед вами?!

— Знаете, ваш земляк, Генрих Гейне, как-то сказал: «Глупец тот, кто пытается прикрыть собственное ничтожество заслугами своих предков».

— Что?! Как ты смеешь разговаривать со мною в таком тоне, червь!? Ненавижу славян! Эх, как жаль, что вас всех, животных, в своё время не истребил великий Фюрер!

— Ну, не так уж он был и велик, если обоссался, обосрался и в конце концов покончил жизнь самоубийством в своём вонючем бункере, — вздохнул я, вставая. — Я многое простил бы вам, так как я человек миролюбивый по своей природе, но за славян вам придётся ответить.

— Застрелить его! — взвизгнул незнакомец.

Вьетнамцы никак не отреагировали на команду и смущённо топтались на месте. Тогда поклонник нацизма сбросил с плеча гранатомёт, достал из-за пояса пистолет и разрядил в меня всю обойму. Я аккуратно собрал на лету пули в кулак, поморщился и быстро бросил их на песок.

— У, суки! Горячие, однако!

Незнакомец окаменел. Вьетнамцы побросали автоматы и мачете, и в панике разбежались кто куда. На песке остался сидеть в трансе тот из них, который вёл со мною диалог.

— Так, что, мой друг, когда мы отправимся на рынок?

— Э, э, э…

— Кто вы такой?! — очнулся германец.

— Я тот, кто сейчас свернёт тебе шею, вонючий урод! — ухмыльнулся я и свернул незнакомцу шею, а потом снова обратился к потрясённому вьетнамцу. — Ну, что? Где у вас тут ближайший рынок?

— Недалеко, — торопливо ответил тот.

— Это хорошо. Люблю то, что недалеко, — задумчиво произнёс я.

— Да, то, что недалеко, оказывается, подчас, совсем близко… — произнёс вьетнамец.

— Как хорошо сказано и подмечено! — восхитился я.

— А то?!

— Труп, пожалуйста, уберите куда-нибудь подальше, а то как-то не эстетично всё это, — поморщился я. — Такой пляж! Такое небо! Такая гармония, покой и тишина вокруг! И этот придурок в опереточном костюме в центре её! Нехорошо! Очень нехорошо!

— Как скажете, Господин!

— Я хочу, чтобы вы закончили это своё занятие разбоем. Вы же, в общем-то, неплохой человек. Я вам выделю для начала определённое количество денег. Откройте магазин или лавку какую-нибудь. Но за исполнением моего поручения я прослежу. Шаг вправо, шаг влево — и расстрел! Ни, ни!

— Слушаюсь, Господин!

— Ну, ступайте.

— Благодарю, что не убили.

— До встречи через пол часа.