Я снова лежал между великолепными и стройными ногами Наташи и неторопливо, со смаком и с экстазом целовал то завораживающее, ароматное и волнующее естество, что находилось между ними. Это было идеальное место. Нет, сакральное, магическое! Никаких волос. Ни в коем случае! Только не это! Малые и большие половые губы и пространство подле них были девственны, как у двенадцати или четырнадцатилетней девочки. Я осуществлял движение языком так трепетно и филигранно, что получал от этого священного действа, как ни странно, большее удовольствие, чем испытывала его женщина в данный момент.
Наташа с нетерпением ждала неумолимо и всё ближе, и ближе приближающегося, но всё так и не наступающего, и не наступающего оргазма, который должен был взорвать её мозг, возможно, навсегда. Женщина то стонала, то сжимала, то разжимала ноги, судорожно вздрагивала, металась по мокрым простыням. Она была поглощена сексуальным безумием до такой степени, что не обращала никакого внимания на реальную действительность в виде беспрерывно вибрирующего мобильного телефона. А зачем, собственно, обращать на неё какое-то внимание?! Реалии, конечно, никуда не исчезнут. Но эти невыносимо сладостные ощущения, что были до них и после них, многого стоят! Очень многого… Влюблённым — вся Земля и вся Вселенная!
Наталья, наконец, была поглощена бешенным оргазмом, задрожала, затряслась, как в лихорадке, закричала, вернее, заорала, а потом затихла удовлетворённо. И стало так мирно и спокойно вокруг, а, прежде всего, на душе. Всегда бы так, и никак иначе…
— А ты знаешь, ведь я должен был тебя убить, — осторожно и явно не вовремя произнёс я.
— Знаю.
— Что!? Как!? Почему ты об этом знаешь!?
— Ты, вообще-то, представляешь, кто я такая?
— Ну, мать юной жены Аристарха, конченной алкоголички и наркоманки, находившейся до некоторых пор в глубокой депрессии, которая, бедненькая и неприкаянная, выбросилась с тридцатого этажа, не вынеся всяких там ужасных душевных мук и невыносимых психических страданий, — снова осторожно произнёс я.
— Что ты зациклился на этом тридцатом этаже?! На самом деле якобы моя дочка была выброшена Аристархом с двадцатого этажа!
— Почему «якобы?», — мгновенно протрезвел я и на всякий случай спешно осушил стограммовый стакан с довольно неплохим коньяком, который обещал мне приход нирваны через несколько мгновений.
— Больше не пей! — возмутилась Наталья и строго, и очень задумчиво посмотрела на меня. — Я сегодня ещё жажду ощутить твой трепещущий член внутри себя. И неоднократно!
— Да, не волнуйся ты так! Встрепенётся мой член весьма могуче и не раз. Речь сейчас идёт о другом. Совершенно о другом!
— И о чём же?
— Ты кто такая на самом деле?
— Меня зовут Наташей.
— Так… Почему твоя дочка была выброшена Аристархом с двадцатого этажа, «якобы»! Ничего не пойму! Почему «якобы»? Это самое любимое мною слово и несёт оно очень важный для меня, непередаваемый словами и эмоциями, и крайне мистический и магический смысл. Проясни ситуацию.
— А почему данное слово тобой так любимо?
— От темы не уходи, но я объясню.
— Ну, ну?
— Слова «якобы», как и «авось» существуют только в русском языке, и ни в каком оном. А я истовый и глубокий Патриот!
— Ну, это понятно. Это я полностью одобряю. Балдею от этих наших пилотажных групп. Красавцы! Крыло к крылу. Расстояние от одного истребителя до другого — всего-то пара метров! А может быть и метр! А танковый биатлон!? А купание десантников в фонтанах! Глубоко тебя уважаю за твой патриотизм.
— Спасибо…
— Но, всё-таки, что же они означают, данные мистические и магические для тебя слова?
— «Якобы» и «авось», — это путь из задумчивой и крайне неопределённой пустоты в ещё большую пустоту. Которая намного более задумчива, неопределённа, сурова и очень загадочна. Эти слова скрывают за собой чёрти что, всё, что угодно, то, что крайне непредсказуемо, а, кроме этого не существует на самом деле. Эти слова невозможно объяснить и передать какими-либо другими словами. Вкратце так…
— Ничего не поняла?! Что за чушь ты несёшь? — возмутилась Наталья.
— Слушай, а у тебя довольно неплохая и упругая попа, — иронично усмехнулся я. — Как ты могла её сохранить в таком виде при твоём-то довольно преклонном возрасте?
— Не смей мне напоминать о моём возрасте! — возмутилась Наташа.
— Смею, потому что я почти вдвое старше тебя, я почти старик и скоро умру, увы, — в ответ возмутился я и страстно поцеловал упругую и ароматную попку Наташи.
— Ах, мой пупсик! Ну, какой ты старик!? Любимый мой! Самый любимый мужчина на свете! Я буду любить тебя даже тогда, когда ты станешь полным стариканом и конченным придурком. Будешь стонать и трястись, ковылять неизвестно куда, нести какую-то чепуху и даже белиберду, но я всегда буду присутствовать подле тебя, терпеть и всё прощать.
— Моя девочка! О, воплощение моих самых потаённых и сладких грёз! О, моя голубка!
— Так… Сменим тему, вернее, вернёмся к ней, — вздохнула Наталья.
— Какова она, эта тема?
— Дочь… Аристарх…
— Ах, да… Вернёмся. Так что насчёт любимой дочери? Кстати, выражаю искренние соболезнования в связи с её печальной и весьма несвоевременной кончиной.
— Засунь в жопу свои соболезнования!
— Не понял?
— Ты должен был всё уже давным-давно понять, — возмутилась Наталья и встала. — Ты же, якобы, умный человек? Философ! Выдающийся писатель и бывший поэт?!
— Бывший поэт? — вздохнул я. — Сколько можно…
— Да!
— Не совсем уверен в твоей оценке моей личности после общения с тобой, — сверх умной, особенной и даже, возможно, гениальной женщиной, — желчно усмехнулся я.
— И в чём же заключается моя гениальность? — спросила Наташа.
— Она таится в твоей необыкновенной способности творить с моим членом чудеса и поднимать его к самым высоким небесам при любых условиях и обстоятельствах.
— Что ты несёшь такое?! Ах, ну, ты и гад! Мерзавец!
— Несу, может быть, и не то, и не ко времени, и не к месту, но я знаю главный постулат!
— И каков он?
— То, что донесено, должно быть обязательно и вовремя внесено, а потом вознесено куда надо! Иначе теряется смысл стремлений и дальнейшего пути, и всего остального…
— Ну, моя умница, иди ко мне!
— Я, увы, полный дурак, или, скорее всего, идиот, и к тебе не пойду ни за что! — усмехнулся я.
— Вот за что тебя я и полюбила! — рассмеялась Наташа, смело падая в мои объятия. — Умный мужчина всегда сомневается в своём уме. А дурак, — никогда и ни при каких условиях и обстоятельствах! Это касается и женщин. Некоторых… Вообще-то, все они дуры в той или иной степени. Ну, все, кроме меня.
— Ладно. Вернёмся к нашим овцам.
— Вообще-то классически следует говорить так: «Вернёмся к нашим баранам!».
— А мне плевать на классику! Вернёмся к нашим овцам! Именно к ним! — раздражённо буркнул я.
— Ну, хорошо, хорошо, дорогой…
— Тебя уже допросили? Ты дала соответствующие показания?
— Нет.
— Почему?
— Потому, — сказала Наталья и торопливо отвела глаза в сторону.
— Что-то тут не то и не так. Почему ты не смотришь мне в глаза? Случилось такое несчастье, произошло неимоверно трагическое событие! Аристарху грозит большой срок тюремного заключения. Мужика можно понять. Такая гнусная измена явилась на свет Божий и была выявлена! А кроме этого, ты, якобы, являешься или являлась любовницей этого типа. Ужасно, о как ужасно! И очень отвратительно! Я был очень сильно расстроен. После получения данной информации и последующей встречи с тобой я не спал целых три ночи!
— Не надо всей этой клоунады! Хватит! Довольно! Я больше не могу скрывать всю правду! — воскликнула Наталья. — Никогда я не была любовницей этого типа!
— Как?! Почему!? Не была любовницей!?
— Потому! Не была!
— Ничего не понимаю, — задумчиво произнёс я. — Аристарх утверждает, что была.
— Мало ли что может утверждать этот сумасшедший мужик, этот полный идиот, маразматик, а, вернее, самый конченный придурок!? — возмутилась женщина.
— Так, стоп, стоп! Сделаем лёгкую паузу! — я встал, подошёл к чреву слегка ворчащего холодильника, открыл его дверь и погрузился в его прохладно-гудящее и морозное естество.
— Дорогой, — устало улыбнулась Наташа. — Если ты хочешь выпить, то самая первосортная, дорогая, изысканная и качественная водка находится в морозилке.
— Ты знаешь, недавно смотрел одну программу по телевизору о водке, — задумчиво сказал я.
— По какому каналу?
— Какая разница?
— Очень большая! — хищно возмутилась Наталья. — Я почти не смотрю телевизор, но некоторые каналы не терплю вообще!
— Почему? В связи с чем? — спросил я, задумчиво созерцая невыносимо холодную, тягучую и видимо действительно очень качественную водку в своей руке.
— На этих каналах работает оголтелое сборище маразматиков, циников, извращенцев, которые играют на низменных инстинктах, вносят в общество только смуту, сомнения, тревогу и шатания, и портят нравы, а также вкусы. Собственно, сами они, эти телевизионщики, окончательно и бесповоротно испорчены уже давно. Но вот в чём главная беда! Испорченные люди портят других людей. Процесс необратим и вечен.
— Да, согласен, — печально произнёс я.
— Так вот, на этих каналах по вечерам в студии собирают каких-то придурков и отморозков, всяких бывших, якобы, звёзд, избитых и брошенных жён, оставленных в нищете родителей, любовниц, каких-то странных и уже давным-давно позабытых политиков, певцов и актёров, и в купе с ними и за компанию, живых мертвецов! Вот это картина маслом! А как они держат паузу перед тем, как в очередной раз в отношении очередных придурков собираются провести генетическую экспертизу, которая всё и бесповоротно расставит на свои места, и вся страна трепещет от предчувствия финала! Собственно, кто трепещет? Безумные бабушки и дедушки. Ни одна из моих подруг и никто из друзей уже тысячу лет не смотрят телевизор.
— Ну, ты даёшь! Вот это монолог! Браво!
— Даю, пока даётся!
— Дорогая!
— Всё! Молчу!
— Да, я согласен. Вообще-то, если честно и объективно говорить, то отнюдь не некоторые, а почти все каналы помешались на этих ток-шоу с присутствием на них всевозможных идиотов, которые долго выясняют, кто кого избил, оттрахал, лишил квартиры или брильянтов, отравил или бросил, у кого от кого ребёнок, кто оставил или не оставил наследство, ну и так далее. И все в студии горячо, с экстазом, на полном серьёзе, с азартом и совершенно искренне обсуждают данные темы. Но кое в чём я с тобой не согласен.
— И в чём же?
— Телевизор смотрят не только бабушки и дедушки. Это во-первых. А во-вторых, кроме этих дурацких ток-шоу существует ряд других неплохих программ. Фильмы подчас показывают вполне достойные. Но в чём-то я с тобой согласен. Из телевизора сыпется много мусора.
— Ну и я о том же! А эти бесконечные сериалы! Я не смотрела ни одного, но чувствую, что все они — полное дерьмо!
— Ну, зачем же так категорично, — усмехнулся я. — А может быть стоит посмотреть хотя бы один из них?
— Обязательно посмотрю в самое ближайшее время, обещаю, — нахмурилась Наташа.
— А знаешь, что меня бесит по-настоящему при просмотре телевизора?
— И что же?
— Когда я слышу, что кто-то берёт интервью у так называемой звезды великого и бесконечного сериала «Приключения Маши Пупкиной в Дуркистане», то сразу же и немедленно бегу в туалет, ну, понятно, зачем и почему! Рыгать и только рыгать!
— Успокойся!
— Я спокоен. Вообще-то, была у нас всего одна звезда. Любовь Орлова. Других не помню. Увы…
— Ну и хорошо, ну и прекрасно, — вздохнула Наталья. — Давай поговорим ещё о чём-нибудь.
— А вообще-то, я лично по телевизору смотрю только новости, интеллектуальные игры, политические и научно-познавательные программы, некоторые музыкальные программы типа «Мы ищем таланты». Ну, иногда фильмы. Обожаю боевики и фантастику. Не стыжусь в этом признаться.
— Ничего здесь стыдного нет. У каждого свой вкус.
— Да, ты права.
— Начал ты, вроде бы, с передачи о водке.
— Ах, да…
— И?!
— Так вот, внесли в студию десять бутылок водки от самых разных производителей. Каких сосудов только не было. И хрустальные, и глиняные, и фарфоровые. В одних из них на дне присутствовали какие-то чудодейственные травы и корни, в других водка была настояна на золоте и серебре. И среди этой компании затесалась одна простая бутылка. Называлась эта водка «Забойной», и была она самой дешёвой. Разлили всю водку по мензуркам и предоставили эти мензурки экспертам, а потом провели химическую экспертизу. Ну и догадайся, какая водка оказалась самой качественной?
— Догадалась. Самая дешёвая.
— Именно так.
— Слушай, а с чего и к чему мы завели этот разговор?
— Уже не помню.
— Саша, ты как себя чувствуешь? — спросила Наталья, глядя на бутылку в моей руке.
— Слегка пьян, — задумчиво и печально произнёс я, в очередной раз открыл бутылку и сделал очень глубокий глоток, после чего застонал от восторга. — А, напиток-то, впрямь, чудесен! Неплох, очень неплох. Ну, и завершая разговор о телевидении…
— Да Бог с ним.
— Смею признаться.
— И в чём?
— Слушай мои последние сентенции, после чего я решительно отправлюсь спать.
— А куда ты отправишься? — удивилась женщина. — Комната, вроде бы, одна. Диван один.
— Я отправлюсь в детский садик, который расположен неподалёку. Там есть такой уютный домик. Правда, он осквернён всякими бомжами, которые накакали в нём и описали его, но, ничего! Испытаю очередные трудности. «Только в боях крепчают батальоны!». Наполеон Бонапарт произнёс это! Ещё тот был идиот! Потерял целую Империю! Потерял всю Европу! Попёрся, придурок, в Россию! Что за мания такая у всех этих так называемых великих людей или держав постоянно и беспрерывно вторгаться в Россию и вести с ней войну?! Ну, неужели не ясно, что всё очень плохо закончится?! Предупреждал же Бисмарк: «Никогда не воюйте с Россией!». Молодец, умница!
— Санечка! Ну, посуди сам. Россия слишком большая. А то, что большое, всегда опасно. Вот и рвутся всякие очередные придурки ею овладеть.
— Да, ты права.
— Милый, я тебя прошу и умоляю. Никаких обкаканных домиков, — ласково произнесла Наташа. — Просто отправься с левой половины дивана на правую. Хорошо?
— Уговорила. Давай вернёмся к весьма актуальной теме.
— К какой?
— Ну, я о выбросе твоей дочери с тридцатого этажа.
— С двадцатого.
— Ах, да…
— И я о том же.
— Не наблюдаю я жуткого отчаяния, сожаления, или, хотя бы, невыносимой скорби с твоей стороны. Очень и очень странно. Непонятно всё. Как-то не так проистекают события. Всё-таки твоя дочь была злодейски выброшена с тридцатого этажа и погибла в результате сего ужасного преступления. Ах, какая невыносимая и страшная утрата! Какая боль! А ты так абсолютно спокойна и равнодушна к данному происшествию. Странно…
— Ладно, открою тебе все свои карты.
— Открывай! — я почему-то очень сильно занервничал и вплотную приложился к очередному сосуду со спиртосодержащей жидкостью.
— Всё дело в том, что Аристарху только кажется, что моя дочь была выброшена им с двадцатого этажа в связи с её предполагаемой изменой, — хмуро произнесла Наталья. — И, вообще-то, честно говоря, воображаемая, выдуманная и иллюзорная жена Аристарха никогда на самом деле не являлась моей дочерью, и более того, её никогда не существовало в действительности на этой планете.
— Что?! — подавился я куском мочёного арбуза, который достал из холодильника с целью закусить великолепный напиток.
— А как ты думаешь, кем является мой, якобы, внук? — грустно усмехнулась Наташа.
— Кем? Почему «якобы»? — тупо спросил я. — Стоп, стоп! А как может существовать внук без дочери? Ничего не понимаю!
— Не внук он, а мой сын!
— Что!? — ужаснулся я.
— Да, вот так всё странно сложилось и крайне причудливо переплелось, — усмехнулась Наталья.
— Стоп, стоп!!! А кто отец внука-сына?!
— Аристарх.
— Так он выбросил свою бедную жену с тридцатого этажа или нет?! — изумился я.
— С двадцатого.
— Да, хрен с ними, с этими чёртовыми этажами! — возмутился я. — На десять меньше, на десять больше. Суть в другом! Так было совершено это чёртово убийство или нет?!
— Нет. Я же тебе всё пояснила и объяснила.
— Как так?! Ничего не пойму! А измена, а в связи с этим невыносимое горе, а жажда мести, а крайне трагичное падение дочери с воплями и её голова, взорвавшаяся об асфальт?!
— Ничего этого не было в действительности. И асфальта не было.
— Как!?
— Была и есть тротуарная плитка.
— Ну, хорошо. А зачем Аристарх так красочно и с неподдельным отчаянием рассказывал мне историю об измене и дальнейшей гибели твоей дочери, и о любовной связи с тобой?!
— Я повторяю тебе, что не существовало никакой выдуманной молодой жены или дочери. Жена я одна, нахожусь сейчас перед тобой.
— Вот это да! — я чуть не потерял сознание.
— Что же поделать…
— Так, в этом городе, конечно, имеются сумасшедшие, но я самый главный придурок из всех придурков и стою во главе их колонны. И, вообще, где моя боевая колесница, где танк последней модели или, хотя бы, завалявшийся на забытом складе истребитель-бомбардировщик нулевого поколения? Пусть будет ЯК-28. Я готов творить на нём чудеса!
— Причём тут ЯК-28? — забеспокоилась Наталья. — Модель, действительно, давным-давно устаревшая и списанная.
— А ты откуда об этом знаешь?
— А ты?
— Ну, я, вообще-то, служил в авиаполку, который был вооружён именно этими сверхнизко летящими истребителями, устаревшими, но некоторое время они весьма успешно обеспечивали нашу обороноспособность.
— И кем ты был?
— Механиком, — гордо расправил я грудь. — А кроме этого я был сержантом, командиром отделения и кандидатом в члены КПСС!
— Ничего себе?! — изумилась Наталья.
— Да, вот так! Не в пример истеричным и трусливым живчикам, которых безумные мамы спасают от службы в армии. Всякие там аспирантуры, якобы, отслоение сетчатки и её дистрофия, помутнение хрусталика, аденомы простаты, несуществующие опухоли, ужасное плоскостопие, лишай и так далее, и тому подобное.
— Саша, но матери есть матери! Их можно понять! Не кощунствуй! У тебя мать жива?
— Увы, нет.
— Прости.
— Да не за что меня прощать. Умерла давно моя матушка. Все там будем, и довольно скоро. А я буду первым из всех вас.
— Заглохни!
— Извини, погорячился. Согласен… — нахмурился я. — Да, матери есть матери. И, может быть, эти святые женщины, и правы? Они же знают характеры своих недорослей. С такими гнилыми натурами и с всякими маниями эти придурки в армии долго не продержатся. Или они кого-то зарежут и их посадят, или, скорее всего, зарежут их. А ещё более вероятно, что эти слабаки помрут от перловой каши с салом и от отсутствия котлет в рационе! Ах, какая беда! Какая боль, какая боль!
— Ну, вообще-то, с тех пор, как ты служил в армии, очень многое изменилось. Даже гречку стали подавать. И пюре, и котлеты, и салаты, и даже фрукты, и соки всяки, — улыбнулась Наташа.
— Ненавижу гречку!
— Так, ладно… Сменим тему, — поморщилась женщина. — На чём же мы остановились ранее?
— Ну, на том, что никакого убийства жены не было, и, вообще-то, не существовало самой жены.
— Ах, да.
— Как-то всё сложно, запутанно и непонятно. Начнём с начала. Кто такой Аристарх?
— Мой муж, — вздохнула Наталья.
— Кто является отцом ребёнка-внука-сына?
— Аристарх.
— Хорошо… — напрягся я. — А почему так всё причудливо переплетено? Почему Аристарх уверен, что сбросил свою несуществующую жену с тридцатого этажа?
— Да, хватит же! С двадцатого!
— Ах, да… Извини. Ну, застрял у меня в мозгах этот проклятый этаж! Никак не могу от воспоминаний о нём избавиться.
— Почему?
— Потому!
— Понятно…
— Ну, и?
— Ты о чём?
— Я об Аристархе!
— Ах, да… Дело в том, что Аристарх очень и очень сильно психически болен. Не буду уточнять диагноз. Я который год пытаюсь его держать в норме и в форме.
— Ты, вообще, кто? — встревожился я.
— Я врач, психиатр, — вздохнула Наталья. — Кроме этого я довольно сильный экстрасенс и владею гипнозом, а так же кое-чем ещё.
— И чем же?
— Оставим эту тему на потом, — поморщилась женщина. — Давай снова вернёмся к началу.
— Но ты же говорила мне ранее, что ты являешься врачом-травматологом? — возмутился я.
— Я тебе солгала, — сухо произнесла Наталья. — Но в травматологии и кое в чём ином немного разбираюсь.
— Ясно. Хорошо. Значит Аристарх психически болен, ты ему внушила мысль о том, что он был женат на какой-то даме, которую он, вследствие измены, выбросил с тридцатого этажа? Так я понял?
— Ну, дался тебе этот этаж!
— Хватит! С тридцатого, значит с тридцатого!
— Ладно. В принципе ты прав, — тяжело вздохнула Наталья. — Какая разница, лететь с двадцатого или с тридцатого этажа. Это в общем-то ничего не меняет.
— То-то и оно, — в свою очередь вздохнул я. — Вернёмся к теме.
— Какова она?
— Ты что, надо мною издеваешься? — вспыхнул я.
— Так, хорошо, успокойся. Короче… Аристарх — мой муж. Он сумасшедший. Тяжёлый случай. У нас имеется совместный ребёнок. Аристарха я постоянно держу под очень строгим контролем, внушаю ему самые разные иллюзии. Вот и всё…
— А зачем ты внушаешь ему какие-то иллюзии? — подозрительно спросил я и забеспокоился. — Какова цель? Ничего не пойму! Не поместить ли его в какую-нибудь клинику и попытаться вылечить? Зачем ему что-то внушать, постоянно напрягаться, перенапрягаться, нервничать, испытывать массу неудобств?
— Его болезнь неизлечима. Если его не подвергать внушениям, то он окончательно и бесповоротно спятит. Мне его очень жаль. Ты же знаешь, что представляют собою наши эти самые психиатрические больницы. На частную клинику денег у меня нет. Увы… А так я держу Аристарха под контролем, он живёт в прекрасных и вполне комфортных условиях. Жизнь течёт абсолютно тихо и очень спокойно.
— Понятно, — пробормотал я. — Вернее, ничего, как всегда, не понятно. Бред какой-то!
— О, столько было хорошего ранее, о, как я моего мужа безумно любила! Я летала в небесах! — светло и ясно улыбнулась Наталья и на некоторое время задумалась.
— Что-то не то, что-то не вяжется, многое не состыковывается, какая-то довольно запутанная и мутная история, — мрачно вздохнул я и очень тяжело посмотрел на женщину.
— Всё так, как оно есть. Не усложняй, прошу тебя.
— Да, усложнять что-либо в такой ситуации очень трудно. Ты так всё усложнила, что уж дальше некуда.
— Я рассказала всё, как есть.
— А ты знаешь, Аристарх не произвёл на меня впечатления сумасшедшего. Нормальный мужик, мыслит вполне логично, не дурак, достаточно умён, интеллигентен, более-менее образован, печален и ироничен, что свидетельствует о наличии обычных человеческих чувств, здравого ума и трезвого рассудка.
— Ты уверен?
— Абсолютно уверен.
— Ну, если уверен, то и будь уверен…
— О, Боже мой! — вдруг страшно запаниковал я и весь покрылся холодным и липким потом.
— Что такое, что случилось? — как-то странно, тягуче и загадочно усмехнулась Наталья.
— Возможно, что и я сейчас нахожусь под гипнозом?! Может быть, ты создаёшь очередную иллюзию?! Где явь, а где выдумка, где правда, реальность, наваждение, а где сон или обман?! О, Боже! Ничего не понимаю! Запутался я и потерялся во времени и в пространстве!
— Успокойся, милый, не волнуйся, — легко улыбнулась Наташа. — Сон и обман — это всего лишь две подчас нереальные и крайне грустные ипостаси одного очень странного действа под названием жизнь.