Бег

Арбенина Диана Сергеевна

одиночество есть

 

 

посвящается английским борзым

ты с видом побитой собаки по улице бешено мчалась. задевала прохожих искусанными ушами. головою упрямой мотала отчаянно-звонко. и саднящие раны лизать на ходу успевала. я к тебе приближался стремительно как авиатор. и уставшая шляпа моя все пыталась обнять подбородок. подошвы ботинок скользили по влажному небу измятой листвы в колючих осенних лужах. мы столкнулись! и ты неожиданно больно прокусила мне руку когда я пытался погладить твою нежную спину и капли разбуженной боли обагрили асфальт зернами крошечных пятен.

 

свобода

свобода это когда грызешь веревку зубами свобода соль простыней обмотанных вокруг тела новой победы измученной кашей признаний свобода шум лифта ночью на кухне свет не от свечи зачем? просто для чтения книг свобода это когда ты ничей ни в чем нигде ни за чем никуда ни во что никогда свобода это деревянный шест ломающийся в руках на высоте семь метров и еще чуть-чуть свобода это пот на лбу это пот на висках это забытое слово «забудь» это улыбка «да» это изумрудная чистота и вопрос почему буквы вдоль белого листа черны и какое кому дело что ты побывав в руках моих заставила захотеть забыть я схожу с ума из какого ты теста свобода я короную тебя любимая я короную тебя любимая я короную тебя любимая свобода спасибо тебе родная ты колешь мне пальцы избалованное дитя ты жалишь изгиб плеча и не шутя ты шепчешь слова звенящие в воздухе будней ставшим вечным week-end’ом между тобой и мной между тобой и мной между тобой и мной между тобой и мной

 

do you love me

вверх так – вверх вверх так глубоко внизу пусть пусть пусть я ломаю стрелы из этих голосов ибо не существует ничего кроме голосов и стрел. наступит день когда они придут к нам с тобой и никто не скажет что мы «едем» «гоним» будет вот так вот так!!! и можно захлебываться в своей глотке своим же горлом и промелькнувшее слово «teacher» уступит слову «darling» и орать и стонать от боли покинутого и поймут и умрут вместе главное honestly! все можно только honestly like a crystal. я утону в себе. а когда идет дождь – все умывают капли блестят волосы виски теплы щеки мокры а губы горячи do you love me? они берут осторожными руками твое солнечное сплетение и расплетают его. ничего что ты не умеешь говорить им свое пересохшее «спасибо» просто не знаешь как это по-другому do you love me? камни летят вниз с горы: один ударит меня под лопатку другой пролетит в миллиметре мимо затылка. вырастут крылья но я буду молчать потому что do you love me? и по восходящим прямым пунктирного цвета неизъяснимо в молчании без дома без обуви без воды в карманах вот опять так обнимаю запястья – do you love me. do you love me?

 

я опять ушел

я опять ушел. и не потому что стал с годами чрезмерно горд или слаб что не позволяет рулю срываться с обрыва речных озер. и не потому что куда-то спешил. и не потому что кого-то искал. просто вы не решались прийти долго. от этого слишком устал. но таки пришли и горло вперед рванулось сметая стены границ. и опять был обманут я вашим огнем спешащим к многоголосию лиц. но за нежность губ которую пил (не доверяя впрочем словам) за невозможный взлет темных бровей я благодарен вам. вы остались там забавлять себя забродившим соком минувших лет. а я вышел на улицу и вдохнул тяжесть солнечных эполет.

 

я могу уйти

я могу уйти. и это не будет пафос. или просто желание выпить чашечку кофе в непарижском кафе где кто-то когда-то на пол опрокинул пару глотков закипевшей брони для души не успевшей окрепнуть от ночи объятий аромата увы совсем не кофейного свойства лучше быть коленкором чем стыть от рукопожатий создавшего маслом картину в раме застывшей крови. но пока я стою и вдыхаю запахи дома. и отчаянно морщусь от горечи отрешений. оседает на связках щемящего имени слово. и плачет пан-флейта от верности со-отношений.

 

можно закрыть дверь

можно закрыть дверь не сказав тебе «все». спуститься по лестнице чувствуя каждый шаг. выйти на улицу и повести плечом: от существа свободы заноет сердце а в такт движению век вольется ночной рассвет в мое одиночество суммой случайных встреч. (классики иногда слишком явно лгут поэтому мало кто их способен беречь). но прохладно. извне температура дна эмигрирует вглубь горячего «ты». казуистика скажешь? родная одна ты сумела отдать себя волшебству простоты. остается время чтобы закрыть глаза лечь лицом на ладони свои (так увы верней) и вспомнить как безупречно тонка была шея ее в кольцах минувших дней.

 

мне холодно вчера

мне холодно вчера и будет завтра. немая безысходность в ритме боли на муравьиный шест венок лавровый нанизывает в такт и не вздохнуть. актриса уронила запах тлена на лацканы своей последней роли. мужской пиджак и туфельки по крышам как весело и славно падать вниз. мессир! побудьте магом! вам возможно. пусть тонок пульс и слезы дробью в горле замусорен эфир. я стекленею но покидаю воздух не дыша. а страхи ни к чему: бесплотны тени бесплатны мысли серебро реально. а верность свыше данному союзу была быть может даже хороша.

 

выдохнув

выдохнув воду из легких солью пропитанных он прицепил себя к пирсу усталый и пресный солнечный Бог испачкавший губы в неистовом лунном сиянии спину подставил звенящему льду одиночества. на потеплевшей щеке бликами клетчатой воздуха ткани пил он предел ощущений а после нырнул в поток золотой бесконечности и взвыл плато ладони изранив в танце метели. в кругах на воде кувыркались медные линии ветреных рук оставшихся у изголовья ее силуэта в проем деревянный вписанный не красками не пустотой и даже не кровью. настоянный купорос сочился меж стеклами и поводом был для ошибок порой безразличных. бережно телу внимая в ритме бессонниц горло немело пытаясь держаться приличий. и равенство дня с потолком а ночи с рассветом сковало свободу его цепями сомнений в неизмеримости чувств: не больше не меньше но он не дал себе времени для суеты изменений. вот так бы мы жили с тобой: имея в запасе сорок семь лет оставшихся в общем кармане. к небу ходили бы в гости на крепкий тропический кофе и земля принимая бы нас пружинила под сапогами.

 

эшафот не сломался

эшафот не сломался и айсберг не утонул. отвратимость событий уже начинает пугать. мы не стали ближе впустив наших чувств абсолют в пустоту как усталый сапог в тревожную гать. мы двигались медленно. кадры сменяли дни. череда откровений довольна была собой. ты любила кого-то когда-то но где они было мне doesn’t matter как тот кто сейчас с тобой. я верил в те дни в необходимость руля и вкус печали хранили губы твои. наш слаженный экипаж стартовал в сотый раз и ты вышивала на флаге своем «позови». мой дом еще спал но уснули уже фонари. воздушные тени ныряли в тепло простыней. раскрытая книга смешала страницы свои как смешивал я череду пустопрожитых дней. закрытая дверь и соло бегущей воды. пахучее варево цвета древесной коры. ботинка блестящий носок. платка белизна. ключ в скважину. шаг за порог для новой игры. ты ехала в город в извилистом теле змеи и сны обесцвечены были уютом купе. а улей вокзала готовил плацдармы свои для нового данного Богом аутодафе.

 

брамс

здесь время диктует броун. а ночь не крепка фасадом. на пыльном сукне спит муха обнявшись со словом «crumbs». а я распорола небо чтоб не было очень сухо. и в сгустке желаний плавал томил свои пальцы брамс. и лоб упирался в стекла. и змеи свивались клубками. я знаю когда ты спиною хотя и не в полный рост. песок барабаном в воду. наследник зреет стрелою. и в смерти слоновой кости рождается матовый хвост.

 

ночное

мимо глаз летят рыбы и птицы мне душно и мутно кто сказал что ночью нужно спать? ты возвращаешься и молчишь. так тихо! мы ходим и дышим кто сказал что ночью нужно спать? в углах моей комнаты пыль и покой. зимние песни. тайны кошки в подъезде но кто сказал что ночью нужно спать? я жду весну и осторожно мысли пускаю вовне. много улиц как много мостов и солнца – красиво! кто сказал что ночью нужно спать? мы вместе входили в метро. мы были в реке. и ты никогда не возьмешь мою руку в свою. но кто сказал что ночью нужно спать? на деревьях в этом году много плодов. и терпение вечно когда ты желанен как парк динозавров. но кто сказал что ночью нужно спать? время идет. я не хочу закрывать глаза! и мне интересно будет ли теплой твоя рука когда ты закроешь их мне. найди того кто сказал что ночью нужно спать.

 

25-й кадр

в час когда шаверма теряет вкус в час когда больше не лезет пиво в час когда анекдотам не весело в час когда джинсы в пятнах от водки в час когда свитер шмонит табаком как бешеный в час когда лица друзей – плоские блинчики я шатаясь подхожу к окну аккуратно отдергиваю сизые занавески а там внизу стоишь ты и так же как раньше так и сейчас ты любишь меня. и я не прощаюсь: никто не заметит и я спотыкаюсь на гадких ступенях ты целуешь меня и мы уже дома и я утыкаюсь тебе в подмышку и засыпаю счастливый. занавес.

 

про тома йорка

мы рассекаем друг друга мгновенно. нас миллионы и нам по колено. мы курим при встрече. при встрече жмем руки. мы сушим тела чтобы были упруги. мы только штанами метем по асфальту. нам юбки – измена. а платья – как спальник. а я слушаю тома йорка про самый уличный спирит. и питерский дождь рассекаю колесами мотоцикла. и если ты станешь взрослой и даже совсем не тоненькой я буду любить тебя так же как в наше первое лето. мы врем нашим мамам. отцов мы не знаем. мы кольца на самый большой надеваем. мы травим чернилами голые плечи. мы меряем силу ладоней – кто крепче. целуемся в четную – узкие губы. мы злимся когда обзывают нас грубо. мы бьем без раздумий. с размаху и точно. по-девичьи нежно. по-девичьи сочно. мы любим орехи. мы белки с хвостами. мы скачем по клубам. и схема простая: сначала по пиву. потом по танцполу. и градус крепчает. дальнейшее скоро и быстро случится в кино в туалете на заднем сиденье без света на свете. для нас не проблема. нас больше – мы стая. и нас по-иному уже не заставишь. а я слушаю тома йорка про самый уличный спирит. и питерский дождь рассекаю колесами мотоцикла. и если ты станешь взрослой и даже совсем не тоненькой я буду любить тебя так же как в наше первое лето.

 

чинаски

мы погасили свет. принялись пить и болтать обо всем. напротив нас на стене зажегся неоновый конь кинотеатра «весна» и он полетел. а мы целовались трепетно трепетно так… дышали и знали что мы никогда не умрем. чуть позже мы вместе легли в постель и нас заливал неоновый свет под красным крылатым конем разливалась ночь. и лица краснели и лица белели 7 раз 14 раз взмах крыльев – неоновый конь все летал и летал. и так миновала одна из наших ночей одна из лучших ночей: красный крылатый неоновый конь и покаянная грусть.

 

немым

мы утеряли пешку и буквы вовсе не те. я чувствую – лето крадется и плавится в темноте. но есть ты и запах твой навеки впитанный мной прекрасной дорогой ложится между дождем и луной. мы утеряли пешку в клеточных лабиринтах. я чувствую лето. так не было. это же очевидно! но есть ты и голос твой навеки впитанный мной прекрасной дорогой ложится между дождем и луной. мы утеряли пешку белого цвета кости. мне стали невыносимы походы в кино и в гости. я чувствую необходимость быть все время с тобой. и сердце прекрасной дорогой ложится между дождем и луной.

 

туземцы

туземцы живут в горах а конкретнее их дома располагаются в ущельях гор. в безопасных отвесных скатах. я не знаю кто их научил этой безопасности. но цунами и лавины обходят туземцев стороной. доходит до того что они сидят на циновках курят альпийские травы и наблюдают катастрофу природы не шевелясь и внешне равнодушно. туземцы не знают что такое измена. когда им случается влюбиться – они завоевывают и забирают навсегда. туземец живет 98 лет и знает только одну женщину. туземец умирает когда убивает волка. так принято. когда туземец начинает глотать свои легкие вместо воздуха он снимает со стены ружье и уходит. никто не плачет. никто не бежит за ним. все знают что туземец не вернется. а время замерзает обращаясь в слух. и когда раздается долгожданный выстрел младший из сыновей протягивает матери винтовку становится у края чернозема и смотрит как она стреляет себе в грудь. старшие начинают пеленать ее а младший поднимается в горы и приносит тело отца и язык волка. отца опускают в могилу и кладут его голову на плечо матери. туземцы самый счастливый народ. их не смогла найти и изучить ни одна экспедиция. их не смогла найти ни одна цивилизация. говорят в их теле нет сердца. говорят небо плачет за каждого из них. говорят язык волка становится ласточкой. а я не знаю кто мне все это рассказал.

 

узелок

независимость хуже смерти: под ударами все равны. и крошится мозг. отрешенно нервы любовью полны. и я плавлю время и есть не могу абсолютно. и стремлюсь как фанатик к тебе как бездомный к уюту. и невдомек что никто никогда не предан: из двух влюбленных один – влюблен. второй – следом.

 

москва держит небо и стелет постели а плечи атлантов давно онемели от тяжести неба свинца килограммов и хочешь не хочешь захочешь быть пьяным невнятным бубнить водку в губы макая в подмышку скулить промежтем выбирая из двух исполинов того кто накормит икрой и свободой. мы встретимся скоро на невском. украдкой на невском – «простыла?» и руку в карман чтоб ладонь не остыла и грела карман соревнуя с морозом твои заусенцы. мы встретились сложно. и сложно простились не встретив друг друга на кладбище диком с цветами и вьюгой и мальчиком с равнодышащим веночком «вам мамы!» и больше ни буквы ни строчки.

 

углы

жди меня! на той стороне угла где площадь течет как река текла и стала ручьем упираясь в лицо прохожих пытавшихся скинуть кольцо с маршрута – «я клерк в мониторной кишке» с маршрута – «с 8 до 7 на крючке» с маршрута «домой на работу домой» мне странно что я до тебя был живой и ждал не тебя под гипнозом угла где площадь течет как река текла и высохла. без ностальгии по дну и память себе оставляя одну о взглядах где темных огней стремена но нет меченосцев и кратер угла городу больше не нужен. а площадь течет как река текла. углы не становятся у́же.

 

немым

слишком много просят у Господа. чую я – скоро мне скоро мне. мы с тобой были отростками и зеленели и зеленели. а теперь земли во рту досыта. и редкие взгляды в небо. и откровенно жалею на панихиде свекрови о детях которых не было о детях ушедших под парусом. мне на ладонь свою ладонь положи чтобы разрешить миру быть непогрешимым.

 

странно

странно что в перспективе окна площади рыбная величина четко ложится на ребра усталого гриля. и не моги запретить ей дышать жабрами. и не дай Бог помешать хвосту с головой заниматься нетленной любовью. странно что кровь теряет себя с потерей железа. мегерой терпя сою. в сердцах тельцами оставшейся честной. и не моги подменить ее код скоростью мутной усталостью вод давно не рожавших с любовью. странно что здесь прохожих следы пеленают себя не в капризы воды а в спицы велосипеда. ухмылкой унылый рембрандт за окном ревниво молчит и окажутся сном дома его светотени. и не моги задержаться чуть-чуть в подсолнухах в них сладострастно тонуть пленившись жемчужиной слуха. бледное утро. туман. будто север. венеция или чукотка. в слабости белых коленей есть что-то сильное непобедимое что-то. и в клетку смотреть не посмею – слезы. может ты чувствуешь насморк? тебе до сих пор не дали салфеток? несите! и только красных!! на мысе ботинка таятся рифы и то что осталось от алиби. дуй в меня выстрелом пулей стаккато цепким ядом каннабиса. на крышах овчарками стынут эльзы: им не приготовили кость! мне бы хотелось в тебе замирая чувствовать пряную злость. и в полюсе где расцветают снега и время рисует нули – тоскует корма по корме томится корма по корме ложится корма на корму и засыпает… странно что все это видела ты – но мне не сказала ни буквы. странно что мне невесомости стыд – неведом как веки наутро. странно что я разлюбила тебя – навзничь до Ъ знака. странность со странностью явно в родстве как холостяк и собака странно что это дуэль. но один всегда за спиной секунданта. жутко ты корчила рожи слепым под их глухое анданте. мы не согрешили в рейхстаге побед и не разбавляли слюну друг другом в то утро когда я ушла тебя оставив одну.

 

немым

мир состоит из прямых. начиная с контура горизонта кончая тростью слепого обреченного никогда не увидеть рассвет и ярко-красные горы. мир трусоват. он прямой. повезло если город где вынужден жить – однополосный. в противном случае автобана стрела делает жизнь несносной. по перилам скользит рука в себе оставляя занозу. мир несгибаем как прут из каленой до белого стали. я люблю рисовать. красок нет. карандаши достали. может стоит залезть на нелепый крыши конек и прыгнуть в асфальт поцелуи спрятав в трубе… не волнуйся. я просто тоскую мой друг. я тоскую мой друг о тебе.

 

часовой механизм

серенады печальных песен моих превращаются в горсти песка. зеркало дробью вьется во мне танцует бездомный канкан. и отчаяньем мажу и мажу себя от голени до головы. город голодный улицы жрет вздыхают усталые львы. любить себя невозможно. все – блеф на кончике острия! кончено! думала смерть обо мне. толпились угрюмо друзья. и я холодела шершаво касаясь могильного шелка у рта. хотелось чаю. но вместо него слюной текла пустота. и левый каблук опротивел в ключицы впирая статику дна. отрадно что в крематорий со мной сегодня пришла весна а время застыло – убогий банкрот – в секундной и часовой. и стало понятно что созданный мир придуман был вовсе не мной. но здесь как-то мертво и стыло лежать по-прежнему мерзнет душа и хочется выть и царапать крышку каленой сталью ножа. планы сбежать провалились – мне плохо и здесь как было всегда. одно преимущество – больше не надо смеяться и рвать провода. и взвесив все это не то чтоб на вес мальчишечьим тая пушком – прошу вас поверить в необходимость по венам пустить молоко.

 

немым

тоскую тобой тоскую! пеленаю свой сон тобою! влюбившись в тебя рискую навеки проститься с любовью и гордостью. как перед смертью богатые трут мениски о землю. я сожалею о том что мы были капризны и раны как хлеб смаковали и нервы тянули капроном. я буду стеречь в тебе тайну… в немыслимо сладкий хронос лечу поднимая руки. фаланги непобедимы. приснись мне чтоб стало не страшно приснись мне чтоб стали едины.

 

горелову

в шахматах просто: если мат – то мигрень. лбы уронившие гроссы не дают океаны взаймы. и не замечают лоска черно-белой тюрьмы. а ты… а ты – чудо-остров. тебя обидеть что ким ки дука заставить встать на колени. я цепенею от тайны в тебе хрупкой тревожной загадки. ты будешь таким дооолго. и после меня будешь таким. в шахматах бреют души. и гамлет не столь резонен сколь в феврале в аризоне партия без туры. а ты… а ты свободен и дышишь! три кошки в уютном доме весну встречать наготове как африканские львы. в шахматах пот не принят. линии режут линии пересеченья отныне зовутся глаголом «съел». а ты… а ты влюбляешься в дроби и в барабанном ознобе ликуешь диктуя сердцу единственно нужный ритм. и я наблюдаю это. и чувствую – скоро лето. но не изменится почерк девятого дня весны. и вот еще что: о платьях сестер грезят младшие братья и будто бы ищут защиты у бесконечной длины.

 

окопное

война: за тузами черви крадутся. ты спи не храпи хоронись за редутом воздухом легких беги в калибре свинца. из мертвых капралов одетых в мундиры стекают сердца в города-побратимы и братским салютом куражится сын за отца. мне нет возвращенья как нету привала на венах людских той что кровь смаковала скрываясь под пыльной вуалью губернского дна. и вера не здесь и увы не в пшенице. отчизна как мать никогда мне не снится. но я не ропщу: на крыс амуницию вшивость бинтов ржавые дула предателей слева союзников справа беременность жен пусть им просто надуло – раз надо поверить – поверю и в веру и в надю пусть только в окопах купается солнце в любви перископах. чтоб поваром пулю на завтрак и сытым как в детстве сладко уснуть. так я не ропщу. повторяю для умных обычно с глазами крота и младенца. так я не ропщу. и пар выпускаю из нежного мертвого рта.

 

защита ферзя

защита ферзя не всегда треугольна. смотри! уже в утро вплетается завтрак. и травы зеленым лоснятся. некстати я наблюдаю рассвет. и глажу по ткани: ни рубчик ни кроя в лирических пятнах божественной крови. стремлюсь окропить тебя талой водою. на дне талых луж – душа. повязка из шерсти. со мной старомодно. я выгляжу будто сейчас из комода. ты молод. хочу любоваться тобой и раздевать не спеша. повинная радость игрой колет жмурки. я видеть люблю. но не слов закоулки. а перспективу. цвет снимая с холста. хочешь на небо? лети мимо пояса. я не рифмую прошедшее с голосом. звуки морозны как спирт бежит мимо рта. и снова мне март разрешает тревогу. потери потерпят. в картоне не жарко. и я собираю все силы в дорогу. поспи! пожалуйста!

 

с нуля

начни со мной спорить с нуля. ничем не рискуешь: земля нас вровень уложит в смолу. я буду любить тебя даже когда на время умру. начни говорить мне «вода». никто не утонет. не сдвинется влево гранит. а я стану ближе. и может быть проще. послушай эхо – дрожит янтарный паук между сосен. начни перепрыгивать вслух. я то что негоже – оставлю. гашиш в амстердамском потсдаме – для прусских овчарок магнит. кто научил меня верить что жизнь невозможна без риска?

 

немым

март. кончено. отточено. профиль орластый. актрисы как зодчие куют свои роли и мнут кринолины. жетоны имен просрочены. мой долг – это я. без смысла и цели. земля каруселью каруселью земля. лелею весну для песен. осень для стихотворений. не ревнуй.

 

хоккей

нет обреченнее зрелища: женщина смотрит хоккей. вполоборота к воротам. жизнь надоела до рвоты. и нянчу чужих детей. нет обреченней стены параллельной поверхности шара. я никогда не просила я никогда не мешала твоим танцам в лоне весны. нет! я сказала что нет! земли виртуально касаясь я сердце гулять отпускаю в аэродромный снег. нет обреченнее двух ставших навек перед прошлым. нам разойтись невозможно как взять у Бога взаймы. и нет обреченней пути чем мой. без поправки на север туда где танцуют метели и странного цвета сны.

 

капитанская дочь

было. и много. но так никогда. в кране запела от счастья вода и захлебнулась у самого рта того кто не знал поцелуев. минус три ночи. три 8 на 3. кто за штурвалом не видел земли кто за штурвалом целуется сладко и сочно. и капитанская плавится дочь няне внимая и грезит всю ночь шепотом: милый! мой преданный друг! тебе я навеки невеста! было: по реям рассвет протекал в устья людей и казенных зеркал. она наблюдала за ним: он курил. он хмурился. ей было грустно. челночить по берегу – смысл на нуле. уж лучше балластом на корабле. гарсон в одеяле как лошадь в седле. 7 дней тяжело без девицы! было. я видела: суша кралась приметой того что жизнь удалась приметой того что нужно спешить в каюту пока не хватились. и выпустив ей на колени свой сок гарсон второпях затянул поясок «ты не провожай» попросила. кивнул и тотчас уснул обновленный. и был на корме уютный трамплин. и руки сложив на манер балерин она задохнувшись от слез и стыда упала в немое пространство. и долго искали. как скрепку в бюро. а море качалось и словно росло ее аккуратно доставив в нутро без права дороги обратно.

 

ностальгии

ностальгии мешает: cargo fragile sting-а мантры совести apologize бабушка в целлофане перрона мой паровоз под часами и ticket что мечет икру в радужке проводника. – ты похудела. – а ты пахнешь ново. – до встречи. пока. – пока. ностальгию ревнуют: свежие помидоры моцарелла бокалов танцы мы встретились целью имея как можно быстрее расстаться. кадрируем наспех крамолу и звук течет мимо рта. – мы в праге последний раз виделись? – да. в праге. а может не там. ностальгия диктует скорость шагов по бегущей дорожке. и параллельность усилий двоих стреноженных прошлым. лед под ногами майора гвоздем прибивает к столбам. но кислородные реки ей явно не по зубам. – а мне затянуться можно? – держи. как тебе амстердам? носталь ностальгия нокаут наказан казнен азы буки кирилл (незнакомы) мефодий стоит распростерши руки. и видит как два альбатроса согласные втайне от гласных пикируют пиками для поцелуя. и тут же становятся красным.

 

кротам кранты

не знаю что будет: рассвет или закат – когда ты ко мне вернешься когда ты меня обнимешь когда бесконечные волны эфира изменят свой почерк и мертвая радиоточка в смятенье сорвется в канкан уродливых запятых а после нырнет в многоточье. не знаю как будет: город – исток без воды. жажда маслин на деревьях. искусственные плоды. в песочнице варят варенье для воробьев кроты на ощупь. не зная что линзы в оправе пластмассы – их тыл. а проще – кротам кранты в коде стихотворенья. mon sher! концентрирую суть без ссылки на затхлый гербарий. позволь мне ремарку: людей не время а ненависть старит. плевать на планеты. есть ты: в губах ежевика приманкой. люблю тебя! радости стыд мою протыкает изнанку. мне будет не жизнь без тебя не соль на рукав не зима не книги не страх не печаль не скулы потрогать впотьмах. меня жжет в коленях побег. мениск до туннеля сотру. я буду бежать к тебе до и после того как умру.

 

скалолазы

слава Богу что я знаю точно что будет в конце: параллельные рельсы и ты все узнаешь не сразу. неглубокие шрамы на бледном скуластом лице. и портье перед номером будет стоять как на страже. слава Богу что я не успею тебе показать свою старость и немощь и робость просить о заботе. как колотится сердце! как хочется плакать! прицел как всегда начеку и готовится мушкой на взводе. слава Богу что быстро. что свет не успел догореть промелькнув на сетчатке флажком и соцветием розы. мы любили огонь. мы любили на пламя смотреть. доверяю ему свою жизнь. и не чую угрозы. слава Богу что Бог не успел помешать мне уйти. и теперь наша встреча постфактум а значит формальна. я вернусь на любимые скалы в изящной пыльце. не печалься прошу. догоняй. горы вьются спиралью. слава Богу что я буду петь когда ты замолчишь рассказав мне что стало потом. я простила всех сразу. потанцуй для меня. и не дай мне опять умереть. мы же в связке с тобой! навсегда мы с тобой скалолазы.

 

одиночество есть

одиночество есть человек во фраке. много жалоб и слез. я как теннисный мячик отражаю себя от прозрачного тыла что зовется столом. я запомнил как стыла на плите коммунальной волшебная греча. я отдал бы себя всем кто хочет но вечен мой восток и печаль под покровом дудука. знала б ты как тогда я хотел твою руку искупать в ласках гордых в коварстве севана. одиночество есть нить подъемного крана на которой висит поплавок из бетона и ломает литейный на пустырь и бездомность. одиночество есть водка без наслажденья. лучше кофе вино и безвкусные деньги. заработать их не составляет усилий – просто выйти и спеть. запеленутый в силу голос мой дарит годы бессмертному залу. одиночество есть. и таится в вокзалах. эмигрантом скулит на коленях обратно. но я больше не верю. никому. только брату. и не смей меня звать шифром азбукой морзе. я ушел навсегда. все предельно серьезно. салютую. пока. посошком сказки грина. одиночество есть. буду ждать терпеливо. + итог: одиночество – фрак вдет в петлицы. четкий абрис лица. загнут угол страницы. и зима как наждак по лицу будто в драке. одиночество есть человек во фраке.

 

весной не умирают люди

весной не умирают люди – ждут декабря. как снег – что первый саван – ранит землю. обижена земля. хрустит пугает настом и ключи опять утеряны. и скважина молчит в оцепененьи. Он не виновен в смерти. Он молчит. и делает как надо. Он уверен в своих поступках. качество добра не в бесконечной жизни. пусть хула ему вдогонку. каяться не время. а я одна. по темя. я одна. мой ракурс четко выверен до ноты. и я топлю в сознании кого-то и спать люблю. к тому же смысла нет в бессоннице. как смысла в рейдах нет к холмам где тоже любят спать и спят без шансов на утреннее солнце и омлет на кофе. официантов реверансы. и вроде бы в раю а счастья нет. весной не умирают. ждут зимы. весной назло смертям цветут мимозы. ну! мама! не молчи! я стала взрослой! и жму в горсти ключи. и жму в горсти. а между пальцев вырастают розы. я узнаю запястья. кровь стучит. кричу и жду из детства отголоска. напрасно. хоть кричи хоть не кричи.

 

сын

залогом нашей любви станет наш сын. цыган по крови́ как ты волчонок как я. я так тебя сильно люблю что хочется выть. не веря что ты когда-нибудь бросишь меня. залогом нашей любви станет наш сын. с твоей горчицей в глазах и с шеей моей. я так тебя нежно люблю что плачу когда ты входишь в меня самым стройным из всех кораблей. залогом нашей любви станет наш сын. наш маленький принц тебе камушки прячет в карман. бредете вдоль моря: боюсь как бы вдруг не простыл наш мальчик наш кроха небесная наш талисман. залогом нашей любви станет наш сын.

 

про бонни и клайда

никто не знает наших паролей. боли братаний. привкуса крови. вкуса слюны нашей под языками. никто никогда не узнает. никто не узнает как я тебе пела так громко так сладко и вытекла мелом тебе на ладонь и с тех пор отдаваясь тебе всегда раздевалась. никто не узнает как мы цепенели и после полетов друг к другу взрослели уже понимая реальность побега в низовья французских рек. и смерти отныне я есть благодарна за этот немыслимый щедрый подарок за двадцать второе мне в сердце дыханье за клайда и бонни. за бонни и клайда. и я знаю все: все что с нами случится – ты будешь лететь над обрывом как птица. а я ртом согрею холодное дуло и я догоню тебя. милый – придумай нам в следующей жизни иные пароли – без пороха. я так устала от крови. мы счастливы будем. я чувствую это. мы оба погибли тем летом.

 

эмигрантское

у всех есть могилы. мою закопали. недолго стояли. недолго рыдали. чтоб дело ускорить (замерзнуть светило) бутылку распили с трудом через силу. и юркнули разом к канистрам с бензином кидая по ходу: дурная погода и рафы 4 не джипы а ведра а бэхи с нуля покупать не резонно твой синий порше был ударом сезона в голландии гаш лучше чем в казахстане. и разом рванули и разом не стали… и тут наконец ко мне белки спустились и пир начался. продолжался всю зиму. а летом меня отнесли к пароходу по трапу подняли и кинули в небо. и тело мое птицей таяло в ветре и в море растаяло скоро.

 

drums

я сточу себя в малый барабан. сточу себя в малый. сердце стучит стучит стучит раной. на высоте груди мерзнет – крови не больно. я пьяный хожу без слез. без апелляции к Богу. игры со смертью настольны. чисто – пол подмели. эхо изжогой – ау! ау! я плачу слезами назад сиротой без тебя живу. фильмы смотрю твоими глазами затылок теплее меда. ты мое темя любила часами детством сочился возраст. веки – в окопы ресниц. хриплю лидокаином сугроба. я как тебя никого не любил включая ключицы Бога. прими меня как надобность взрыва как радость в присутствии горя. я чист я чист я чист как младенец траншеи висками рою. сточи меня в малый. барабаном стучит сердце – влюблен в тебя заново. можно я поцелую тебя в сердца открытую рану?!

 

в низовьях французских рек

в низовьях французских рек мы скоро с тобой заживем. ты будешь кровли латать. мы будем растить коров. и я забуду что я на песни меняла любовь. мы будем вдвоем с тобой. мы будем вдвоем с тобой. мы стонами будем дразнить аукать и тешить леса. мы кроху сына родим и назовем как отца. со мной ты забудешь всех кто был с тобой до меня. мы не возвратимся домой. мы не возвратимся в моря. в низовьях французских рек мы сладостно заживем. прошу никогда мне не лги! из прошлого вырастет лен. когда нам случится земля мы вместе вернемся домой. и кровью сплетаясь в корнях погибнем ты – я за тобой. и мальчик две капли как ты влюбленный в индейцев и в снег тебя и меня отнесет в низовья французских рек.

 

киты

киты обнимают друг друга боками. их мясо невкусно. их тело брутально. мне дали на пробу. я долго жевала. а после в сугробы блевала. наверное в сердце кита спят олени. стремятся в леса и противятся лени китовой. и тычутся нежно рогами в солнечное сплетение. и кит сердцем дышит. и кит грациозен. немного неловок (спасибо природе). и я доверяю ему свое тело и мы с ним танцуем несмело. …и я поняла что кита полюбила. гарпун поломала ружье утопила. и в мае нырнула ему на колени. и он подарил мне оленей что жили в нем сердцем как верные стражи. но я отказала ему – стало страшно что всюду вода без намека на сушу. расстались без слов – так честнее и лучше. и быстро остыла. а летом узнала – убили его. свежевали на скалах. и не было слез: сердце заиндевело. но каждую ночь он приходит. несмело меня обнимает и мы до рассвета танцуем. он нежно мне гладит колено. но сны исчезают как тени. мне так не хватает оленя.

 

я не знаю чем пахнет кино и чем пахнет экран. я не знаю чем пахнет твой рот хоть его целовал. я лишился всех запахов будто орех скорлупы. я не чувствую насморка зная что точно простыл. я не знаю чем пахнет печаль тех кто спит в сапогах. я не знаю чем пахнет трава умирая в стогах. я не знаю чем пахнет гортань захлебнувшись в любви. я не знаю чем пахнет мениск без колена брони. но когда мы хотим и ты льнешь пластилином к плечу аромат пеленает меня и вползает змеей. я не знаю чем пахнет весь мир. и я знать не хочу. есть единственный запах. он плен. и ты знаешь – он твой.

 

сохраняя сознание

сохраняя сознание думаю рвано и ранено. до тебя два часа не принять больше лопастей чем по заданию. некрополь строили заново успев забыться корнями. и ты спросил меня когда-то верю ли я в группу n. я подавилась словами ответила нет нет нет нет. так вот держи как я думаю: из вас из всех ты – единственный и самый тонкий. плюс еще не придумали песню про походы налево. и не жди. про нас никогда ее не придумают.

 

p. s.

смотри ситуация – я приезжаю в одессу. ручку прошу стесняясь просить чернила. пасмурно. львы без ушей. без имени церковь. нарциссы остовов домов игнорируют крышу. мне дарят лосьон. он мужской. занозы жжет хвоя. моя сексуальность – загадка. без права на верность. я баб ненавижу. как смог. вдыхаю суть женщин. мечтаю о платье аскета нежнейшего кроя. стремителен омут друзей. (что за дурь – лимузины!) мы бьемся взаправду: тебе люб есенин. мне – гете. коверкают рот мемуары. шаланды красивы. в бойницах платанов улитками спят пулеметы. и вот ситуация – я приезжаю в одессу мы с другом из разных племен но мы ровня по сердцу. мой друг уже здесь. и готовится стать оголенным. ему 35. он смеется. и пахнет младенцем.

 

поэту мусора и брамса

он нищ. он клошар. невысокого роста. пьет виски и трахает баб в 90. и сперма сметаной протухла в ширинке. чернил маникюр от печатной машинки. охотно блюя трассу стелет плевками. о сальные стены буксует руками. коррозией пасти мнет тело фарфора. чуть легче – клянется что бросит и скоро. и метит очко пивом с привкусом гадким. ползет и потеет и льнет к новой банке. и в кресло вползает как мальчик в пижаму. и вечер как в детстве – в постели кинжалы. он классику любит. смолит пахитоски. да да я о нем. его имя – буковски. он всем хвалил брамса. навязывал прозу. а таял в стихах и любил берлиоза.

 

в камин

на закате насквозь отлученное от государства ярко-желтое солнце особенно жжет сетчатку. безусловный защитный рефлекс диктатурой по векам. повинуюсь. порукой мороз и сугробов лекарство. все случилось когда был октябрь. мне решительно сложно написать изложением суть нашей горестной брани. задыхаюсь фильтруя калибр тонких дамских цигарок и язык клейкой липы листом прилипает к гортани. и мы хуже врагов. чувства вздулись и лопнули мылом. и стреляя друг в друга мы корчились но не жалели. и я знаю что смерть – это кровь когда сердце остыло. лучше руку – в камин чем заплакать уткнувшись в колени.

 

запах юга печален как мы на плацдармах перрона. запах юга отмечен крылатыми без провожатых. я тебя привезла как невесту знакомиться в город зная ты уже любишь его: ты жила в нем когда-то. в этом городе сушат белье во дворах парусами. флагом реют пижамы и ветхость рубах не зазорна. ты ходила и гладила все. обнималась часами с этим городом. колокола вам кивали влюбленно. я тебя не ревную. компас стрелкой гнется на север. и от инея сердце печет и седеет затылок. в этом городе как виноград воронье на платанах. мои руки. балкон. красота в объективе застыла. запах юга бездомен как море где мы были порознь. запах юга острее иглы. в уши намертво имя. я тебя привезла в этот город таинственно-нежный как невесту. без права на то что будут другие.

 

бредбери

конец войны пришелся на ноябрь. дешевая гостиница. шезлонги. дождь как у бредбери. распятые зонты. и – не поверишь – мерзнут перепонки. я здесь два дня. решительно один. терзаюсь от капризов носоглотки. лечиться не в привычке – все само. нет ничего прекрасней русской водки. берлин как и тогда. кирпич в кирпич. хожу до ресторана и обратно. и девочки плющами вьют углы. готовы и за марки и бесплатно. я не могу ни с кем. прошло шесть лет. измену чувствуешь уже в прихожей. я знал их всех в лицо. я шел в кино. и спал как в плащ-палатке в макинтоше. я был как мальчик. я такой сейчас. нелепый для нее с момента встречи. европа постарела и гниет. и равнодушна к винегрету речи. я отпустил ее. не знаю сам зачем. она была одна такая. со мной с тех пор все было. все прошло. я струсил. каюсь каюсь каюсь каюсь.

 

скульптура костей лица

потому что скульптура костей лица не меняется от знаменателя и количество гипотенузы морщин не равняется сумме двух катетов. потому что глагол давит спину и бьет очередностью немощных гласных – приходи ко мне! я приготовил тебе пожар колючих соблазнов. приходи. накормлю тебя нежным углем нам двоим на нем спать будет страшно. да я знаю что мы навеки вдвоем и кто кого предал не важно. и я поджимаю коленки в гробу. я нежен как яблочка мякоть. тебя застрелив я сразу уснул. уснул не успев заплакать.

 

спринтер

на финише я был небрежен: носком черканул по мелу. и справа и слева орали: я понял – что я пришел первым. гудело в затылке. лоснились виски ледяными ручьями. все те кто дышал мне в затылок – я знал – мне не станут друзьями. я волосы мял в полотенце. и жутко хотел текилы. шампунь пах иллюзией груши. я куртку на плечи накинул и дернул оконную раму. и прыгнул в траву. покатился. когда побежал стало горько что не с кем было проститься.

 

на елке у ивановых

смерть наряжает елку в фотокарточки папы и мамы. коленки скулят от йода. праздник – а хочется плакать. и лишние вилки как ребра непойманной рыбы скелеты. я в скатерти дырку сделал – меня отлупили за это. и гости степенно на стулья за стол опускали спины. и трепетно передавали друг другу салаты и вина. и воздуха разом не стало в накуренном жарком доме. я голову прятал от влажных духами пропахших ладоней. меня целовали в щеки. в пунцовые мягкие уши. ко лбу прижимались губами. виски царапали дужки. жалели жалели и пили и пили и ватой хмелели. и в дедушке плакала водка. он мне утыкался в колени. и бабушка как изваянье крестилась привычно и споро. и будто молитву шептала: мне скоро мне скоро мне скоро. а в полночь часы прозвонили и били 12 ударов. меня моментально забыли. меня моментально не стало. а я стал дышать на узоры мороза в кухонной раме. уверен – так будет теплее уснувшим папе и маме.

 

финский

знаешь сегодня мне снилось что я наконец вернулся в твой город. и судя по снегу был март. ветер рвался в уши. мы шли вдоль залива и стыли и целовались глазами. ни с кем мне не было лучше молчать и шагать часами. мы передавали друг другу одну на двоих сигарету. во сне я так и не вспомнил что бросил курить прошлым летом. а снег умирая был липким. забыв обо мне ты лепила себя у меня в объятьях. желанием таяли спины. я в снег упал. и проснулся и пил. и вода проливалась текла по плечам коромысла. ноябрь догорал. светало…

 

немым

рыбу плашмя оглушили. съежился камень. под сапогами скрипело. тужусь руками. в недрах карманов под кулаками – заплаты. мать любит шить и дырам моим глупо рада. она раздражает меня суетой за обедом. я скоро уйду и я больше сюда не приеду. еще ненавижу когда она плачет над супом как книги читает прилежно склонившись над лупой. как льнет к моей куртке как ноги мне кутает пледом. уеду уеду уеду уеду уеду пешком вертолетом телегой в товарных сортирах скрываясь в постелях у шлюх на казенных квартирах. так будет честней чем блевать и давиться заботой. я мама не понял зачем я родился и кто ты.

 

ххl

мы возвращаемся друг к другу. зима без снега. щитом из спирта маскируем тоску и негу. мне страшно думать о тебе. томлюсь ночами. я тряпкой терла по столу когда прощались. я свечи ставила. рублев глаза баюкал. когда я пела – дождь пошел. сменился вьюгой. я растворялась. я текла по доскам сцены. я знала что люблю тебя так сильно первой. и отпустила. возжелав тебе всех лучших. и на секунду умерла. вернулась ждущей и верной сердцу. мы давно ему родные. так с нами стало. так мы есть. и так поныне.

 

немым

я опускаю ружье: охота закончена. сердце впаяно в лед. пулей прострочено. порви моим сердцем манжет. воткни будто запонку. не жалей со мной ни о чем пожалуйста! я что стрелял – сжал в кулак гильзы горячие прячу в нагрудный карман как новобрачные прячут в комод простыню цвета пожарного. не жалей со мной ни о ком пожалуйста! если бы лес мог скулить – травы запели бы. пытка китайцев смешна: озеро в темени под ледорубом хрипит корчится жабрами. не жалей со мной обо мне пожалуйста! вот тебе трасса – беги! волки беспомощны перед капканом. мороз. струпьями волосы. всех генералов твоих я казнил и разжаловал. не жалей ни о ком из них пожалуйста!

 

at last

в нашем воздухе трудно дышать. все случилось внезапно. без повода. ты остыл. я запомню тебя по лопаткам до нежного ворота. я тебя наблюдала таким – я была тебе другом в то лето. ты тогда точно так же остыл раздраженный курил сигареты. оставался у нас допоздна панацеей мосты разводили. мы смотрели кино до утра мы тогда никого не любили. мне не важно что было потом – шлюха в платье от dolce&gabbana. в казино ты проигрывал все и смеялся влюбленный и пьяный. и смотрел на ладони свои – изучал географию линий. и прощал ей измены. молил: «что угодно. но пусть не покинет!» спал в машине виском на руле. просыпался от каждого звука. миллиарды шагов во дворе изучил по пергаменту стука. на рассвете буравил озноб. ты мотор заводил. пели птицы. она кошкой вползала во двор. и лениво бросала – «не спится?» ты любил танцевать. но она не любила когда ты танцуешь. ревновала что ты – не она – всех кто с ней несусветно волнуешь. ты все понял. и ради нее перестал танцевать. Бог с ним – c танцем ты молил как тогда в казино – «что угодно! но чтоб не расстаться!» и летела зима. и февраль был без ветра но падали гнезда. были: рига подъезды вранье и в подушку казенную слезы. трупик розы в июле. не в счет поезд в питер. кольцо в рельсы-шпалы ты отчаянно им дорожил но плевать что так странно пропало. пытка ночью: не сметь закричать кулаком затыкать рот по гланды. и молчать и молчать и молчать – ты немой. раз так надо для правды. все закончилось быстро как ртуть. как французский пилот без рубашки ты ушел от нее. ты ушел. ей впервые тогда стало страшно.

 

сашенька

ночь это вовсе не повод остаться в живых. ощупью в черный кисель бесподобного неба. карт-бланш – рисунком. от вязи арабов мигрень. странно что тело течет вертикалью в постель а для души вместо сна просит водки и хлеба. мой нумерован мундир по количеству пуль. жженые раны в груди образуются в цифры. кошки танцуют вокруг. я с локтя их кормлю. нервы в бульоне из соли лечу и топлю. знаю что скоро. последняя просьба – пусть быстро. ночь это слабость для тех кто с ней рядом не лег. не целовал ее утром моля чтоб осталась. и не спасает рассвет. солнце как уголек. не утешает что ночи случатся еще. та что была – умерла. а вернется как старость. старость – младенец начала. и грусть оттого что невозможно понять что есть боль пока молод. правило правой руки – левой кисти бойкот. как ты смеешься! вишневый искусанный рот. ночь это вовсе не повод. вовсе не повод.

 

не оправдаться

сначала он даже не понял как вышло. сломалась скорость о пыльный каркас железа. внезапно он понял и взвыл. небо текло полосою до горизонта. что стоит совесть измучить кровью не смея глаза закрыть? сначала он ощупью пальцев хотел поползти по асфальту. но как-то внезапно сжался в ладони спрятал лицо. вода – это то что нас прячет от грунта земли. тело – мячик – гудрон полирует не хуже чем дворник метет крыльцо. и странно что боль пахнет хлебом. он умер в июне. в среду. отдать не успел за новый компьютер должок отцу. а зебра есть смерть пешехода. любовь под гипнозом исхода внезапно становится вечной и мертвым идет к лицу.

 

бостон

такая история – бостон. постель в амбразуре мороза. январь как январь. самолеты плывут индивело-пастозно. ключи умножают карманы на цифры трехзначных делений. я встретив тебя плюнул разом на смерть и на вязь поколений. я встретив тебя обнулился (прости неказистость глагола). я стал быстроходнее ртути. я стал тяжелее колокола что мнет свой язык без опаски его прокусить до крови. такая история – бостон. целую твои брови.

 

в парке падали листья

в парке падали листья. и дворник боялся смерти. и мел равнодушно-уныло. и кучи росли повсеместно в периметре ржавых заборов под пристальным взглядом овчарки которая мутно дремала и с осенью снова прощалась предчувствуя новую зиму последний мороз в ее жизни. как будто кисель из брусники лениво текли ее мысли и в лапы стекали. и дворник – ее от рожденья хозяин – подмел. к ней присел без «подвинься». обнял за шею и замер.

 

casa roja

…и вдруг получаю в подарок – сан де чили сантьяго. жарко. не до пингвинов. не до кухонных тягот. не до подошвы форели. индейцев сюда не звали. тем более – не хранили. тем более – истребляли. и перечень дня в casa roja наличие насекомых в подушках без одеяла без простыни и балкона. с тупицей рожденной в милане лопочущей «по-испонски» с лицом продавщицы пиццы и лошади македонской в орущих ночах с детским храпом (моим не поверишь мама! опять я как в детстве – извозчик. ты так мой сон называла) и так и застыла barka попутная как попросили. и ни при чем здесь сантьяго и не спасет его чили…

 

шишкин на гаити

за горой начиналась планета ярко-черного вечного цвета. сон песок и аскеза селедки мне маячили быть перспективой если выберу дни шелушить там если выберу лето прожить там и в канун февраля встретить друга с колыбелью во рту звуков гласных троекратно умноженных в связках на снега полустанки и сахар в отражениях чая и в серьгах медной стружкой токующих в темя нежность негу томление нежность нежность негу томление имя нежность негу томление силу эта масть мне ломает колени эти грезы блуждают в осинах и чертовски изводят ночами. время 3:50 плюс антракты. и побелка на стенах и кофе. до стенания хочется выпить. мы встречались с тобой в петергофе: portishead и базальтовы ногти. ни на что не похоже. я вижу и робею и вновь атакую воздух радужкой калейдоскопа. поскорее бы что ли метели и забыть про охоту морскую и про горы где дышит планета ярко-черного вечного цвета и про медь. рецептура работы: репетиция завязь концерта. только вьет свои танцы селедка и танцуют во льдах пароходы и в глазах пламенеет люцерна.

 

мой печальный дворник

мой печальный дворник вышел на прогулку стал ногами шаркать в темных переулках в доме жили люди что-то говорили гости подъезжали к ним в автомобилях мой печальный дворник их встречал и кашлял открывались двери наспех мыли чашки гости поднимались пыль с перил сметая мой печальный дворник вслед смотрел и таял хлопали задвижки клацали засовы в нефтяных каналах отражались совы лето было странным как невинный почерк мой печальный дворник вырастил двух дочек прошлым летом в поле пристрелил собаку провожая в землю поправлял ей лапу все кто в жизни были все ушли мгновенно посмотри направо посмотри налево только и осталось – кашлять на прогулках и ногами шаркать в темных переулках и смотреть уныло снизу в жизни горку сплевывая в слякоть жухлую махорку. мой печальный дворник будто запятая постоял у окон и в ночи растаял.

 

итак пишу быстро

итак пишу быстро: непосредственность окружает. все зависим от сна. что интересно им снится? крокодилам рано. рановато еще и зайцам. (Бог мой! какие длинные сына ресницы!!) про осень они знают что утром стыло и звездочки воткнуты в небо. соски в простынках. что им все же может сейчас присниться? синички в апреле? велосипеды? лица? воображенье работает цепко и лихорадит. дочь превращается в струнку. страсти – веночком. итак пишу быстро. что им сейчас может сниться? кто-то проснулся! срываюсь вниз. многоточье.

 

меня дико задолбали

меня дико задолбали всякого рода учености умники с оловянными глазами позеры. общипанные fake-блонди разговоры-ластики двуличные чужие родственники пустые певцы лузеры-журналисты тети с волосатыми ногами на заработках манерные выпускники театральных скукотищ беспросветное пьянство моего друга безумное одиночество мамы в упорстве соорудить семью там где ее уже нет… и потому я лежу здесь возле ледяного южного океана на полу – январь. 11-е 2011-й год – и кайфую от того как мой сын ползает туда-сюда крутит юлу набивает рот яблоком щебечет дя-дя-дя-дя а дочь пихает пальчик в сетку арендованного манежа и делает в нем очередную дыру… кайф! и так я буду лежать завтра и завтра и завтра и завтра и послезавтра каждый день и ночь в абсолютном счастье избавленная от всех от вас кто мне уже никогда не будет нужен хотя бы в миллиард раз меньше этих двух самых настоящих и честных людей в нашем озверевшем трагическом мире.

 

maroon avenue

было лучше лечь спать. мысли – жвачка и ломит виски. в доме слишком светло. засыпают вокруг старики. стоп-сигналы рубцуют дорогу. я устала. и жму понемногу резиновый газ. было лучше лечь спать – повторяю себе в сотый раз. а дорога петляет. с ней вместе вращается руль. нас с тобой бережет друг от друга небесный патруль. надо в общем покончить со всем этим. утопиться пока не заметили. макрозрачок. было лучше лечь спать – утром ближе обратный отсчет. ты же знаешь что все ожидания круче конца. и что после разлуки черты дорогого лица никогда не сличить с тем чем грезил в далекой дали. и молчание честность спасает сильнее молитв. так куда я стремлюсь так безрадостно так тяжело? будто это не я будто это кому-то назло. и пора позвонить чтобы встретили. хочешь адрес чтоб тотчас заметили? хочешь дату чтоб сразу понятно и тщетно скрывать? three o seven maroon avenue. было лучше лечь спать.

 

когда море не колышется у меня внутри

когда море не колышется у меня внутри я раздражаюсь. все не так: уродливое лицо толстые бока. везде грязно – убирай не убирай. я хожу и разламываюсь на миллион частей своей массы. потом наступает полдень а за ним четыре пополудни – самое отвратное время суток. выпивка не спасает. напротив: думаешь будет легче а выпиваешь и так же погано. плюс к 7 вечера уже пьяный. но если удается сдержаться конец дня в награду отпускает мозги. и окутавшись темнотой как киселем я выхожу на улицу и начинаю двигаться навстречу чему-то пофиг чему. так хорошо сначала: осень. город. огни. заведения. морозец. первый глоток и воздух расцветает! и первая за день улыбка. и я пью еще и еще и еще и еще. и вот меня понесло. я часто хожу в туалет и подмигиваю себе в зеркало – какое сексуальное лицо и фигура! шум нарастает. я часто смеюсь и пью замахивая до дна. и уже мало что секу. границы зрения начинают размываться. я клюю носом в стол яростно отказываюсь от помощи идти домой и мгновенно падаю в сон. но перед тем как окончательно провалиться в алкогольную яму прошу лист бумаги и начинаю царапать еле различимое на следующее утро. вот точь-в-точь как сейчас. тогда-то море и начинает колыхаться у меня внутри. но увы уже слишком слишком поздно.

 

когда не стало моей бабушки

а каждый горе переживает по-разному – кто на карусели кружи́тся кто стекла втирает в кожу. ничтожная в сути своей для финала разница: кто когда умер и сколько до смерти прожил.

 

в сумерках решаешься на странные поступки

в сумерках решаешься на странные поступки: становишься сильным. через мгновение хрупким. дерево течет волосами в ладони. каждый из нас живет как устроен. меня доконало минувшее лето – едва удержалась… довольно об этом. хотя эта история до сих пор шарашит по нервам. чтобы стать последней я должна быть первой. привычку летать приобретаешь не сразу: сначала болезни противофазы дрессировка сосудов в диафрагме давления. попсовый напалм трясет поколение. но no pasaran мой любимый учитель! я буду терпеть. только вы не молчите. эта война до изнеможения шарашит по нервам. чтобы стать последней я должна быть первой. а сумерки вечны в любом измереньи. я знаю – мы смертны и не сожалею. летит самолетик со мной в своем теле в гости к родным что уже улетели. и ждут меня в замках по-над облаками и шепчут слова что мы вместе шептали. и эта любовь аллилуей по нервам. чтобы стать последней я должна быть первой.

 

blackhole

с черной дырой в сердце с мыслью не говорить тебе я собираюсь в дорогу. жаль мы не все успели друг другу сказать. цикады поют так сладко так звонко цикады поют. невыносимо удушливый август – воздух режешь как торт. о Господи ну почему так мало времени чтобы жить? о Господи ну почему ты нас в такой нежности жить наказал? я собираюсь в дорогу. я не вернусь назад. в серых плитах бетона смрада жетонов красной грязи я охраняю свою улыбку я рот печатаю вязью. маленький Будда христианин философ мой путь вчера был начат мой путь сегодня прожит. мне бы до гнева не доискать причины окаянных этих людей простить за глаза никогда никогда нельзя быть честным наполовину. мама я так устал без тебя – мне сын перед сном сказал. мало времени мало мало осталось. лобное место пусто. сохнет асфальт как старость. линии жизни. вертикальные белки. судьи ткут приговоры. сыром тычут в тарелки. ешьте! ешьте! по горло вы нами сыты. пейте! пейте нас! не опускайте глаза. придет тот самый день и с ним придет справедливость. Господи! ну почему ты нас в такой несвободе жить наказал?

 

когда я вернусь

когда я вернусь ты включишь радио в своей военной машине. мы – счастливые – будем сидеть на сливочных сиденьях высоко как птицы. я коснусь твоего плеча и получится неумело. и первые 10 минут мы – смущенные – будем скрадывать лица. и вдруг я устану. не от часов полета не от срывов и не от концертов. причина живет во мне. устану как-то буднично и виновато будто съеду спиной по шершавой холодной стене. и ничего не поможет в эту минуту: ни дети ни весна ни то что мы скоро случимся дома. просто глухая усталость – самая серая краска на свете ни выдохнуть ни проглотить как в легких саркома. ты несомненно заметишь. от тебя скрывать бесполезно. за окном нам по пояс будут лететь березы. несомненно заметишь и стремительно огорчишься но не будет взглядов укора нервов. как это бывает – расспросов. а когда на горизонте появятся первые дома и заправки с магазинами в них и кофе американо ты остановишься на обочине обнимешь меня за шею поцелуешь в губы и это будет нокаут.

 

экспромт

болит плечо. кот смотрит в блюдце на молоко. усы смеются и опускаются в севан. я улетаю в ереван. мальтийский орден как орнамент. в горах любовь. бои без правил. мне этот путь сулит печаль. кто из нас первым замолчал? еще я помню водопады открыть ключом. чтоб синтез падал воды и солнца вглубь зрачка. свобода любит морячка. аривидерчи чужеродно. саватанем суть благородно. на пальчиках дрожал июль. дудуком больше не пою. кому прощение – на счастье. мне паранойя без участья в судьбе того кто был любим. плевать кто после рядом с ним. кот в сапогах и редко в шляпе. привет жене. поклоны папе. экватор лета. ной. севан. я улетаю в ереван.

 

суше суши

я не знаю чем сушат спины моряки сбежавшие в сушу. наполовину жизнь обречена на «сгину» наполовину лучше б ее не осталось. с моего корабля бегут крысы. за них думают челюсти-зубы. а я рада. всю жизнь любила щенков вместо стати зубров. удачи ребята удачи. с удачей увидимся скоро. и скоро – в последний раз.

 

когда ты скажешь «прости»

когда ты скажешь «прости» не бойся: вьюга не затопчет нас. когда ты решишь что уже можно я – как все мертвые – пойму. не надо тревог – я пойму. я пойму. я пойму. я пойму. трава зеленая. она не режет насквозь кроме осоки. а та лезвием кроет длину. мальчику дарят нож. это тайна. ее стоит хранить. ее стоит нести. ее стоит нести. ее стоит нести. ее стоит. riot ripe riot – мы не шутим мы обвиваем. riot ripe riot – мы не шутим мы уничтожаем. riot ripe riot – мы навестили страну не просто так. riot ripe riot – но мы не знаем зачем мы пришли. когда ты скажешь «прости» я поведу против нас великие страны и я заставлю их встать на колени – пускай умирают! riot ripe riot – кузнечик в камине. наша мама боится пыли. riot ripe riot – крой все что есть пулями мальчик крой все чему научили крой все что есть мамин голос не сын уже не герой а просто наемник. умираю от пули в школьном пенале. что ты сделаешь если узнаешь что пулей убил сестру?!

 

стихи вот этой осени

стихи вот этой осени брошены в лицо мне связкой гласных печенью на сковороде. мне сорок. я нигде. нигде. ни здесь. ни с тобой. ни с ними. со мной нет никого. хочется на перрон где есть папа а не провожатые в формах солдат. штатские. осень. втройне терпеливо тянем топливо. завтраки гречей: любимая каша питерской встречи. марта простыла. я ползу по времени пытаясь не трогать рассудок. дети целуют нежно и слишком часто. убить дракона? оставить как есть? уходят клетки уходят клетки уходят. успела читать научить. и плакать отважно. потом прочитают стихи этой вот осени.

 

ударь меня

ударь меня. я отскочу как мяч. и за спиной свою ладонь не прячь. пожаром жгут все линии судьбы. ударь меня раз целовать забыл. жестоким будь. наотмашь меж бровей – прямой удар. и колокол церквей исполнит туш от первого лица. и бей и бей и бей до крови без конца. так бьют детей и преданных собак не знавших до жестокости и драк. пинай меня чтоб не смогла дышать. чтоб не смогла ползти. тем более бежать. благослови меня на этот адский труд: терпеть немую боль из твоих нежных рук. заставь меня оглохнуть до кости сжимая шелк как автомат в горсти. и вот когда я наконец умру когда из глаз моих польется изумруд мы победим с тобой – и жертва и палач. ударь меня. я отскочу как мяч.

 

тоска по тебе

тоска по тебе забивается как пыльца в поры. пинаю углы. пытаюсь сорваться в горы. твой номер молчит. день клонится набок в вечер. ты любишь когда темно или можно свечи? ты любишь нежно или когда брутально? ты любишь кричать или взлетаешь тайно? ты любишь лето или сугробов холод? ты любишь в деревне или уедем в город? ты любишь музеи или не стоит пытаться? ты любишь нырять или воздушные танцы? ты любишь собак или бездомных прохожих? ты любишь тот факт что мы с тобой не похожи? ты любишь под парусом или по вертикали? ты любишь траву или асфальт под ногами? ты любишь well done или все-таки с кровью? ты любишь экспромт или конкретные роли? твой номер молчит. день тонет и вечер убыл. и время течет на нет и скоро пойдет на убыль. и в ресторанном угаре несется питерский скорый. тоска по тебе забивается как пыльца в поры.

 

колыбельная снов

каждая нота моего счастья каждая музыка моей печали каждый мой самолет все – о тебе о тебе о тебе. засыпай любовь моя каждое утро моей жизни каждое движение солнца блюз и фрисби луны все – о тебе о тебе о тебе. засыпай любовь моя каждая буква на моем языке каждый рассвет в танцах рельс ночь в лиссабоне и тени в раю все – о тебе о тебе о тебе. засыпай любовь моя каждый заброшенный в сетку мяч каждая чашка кофе и сигареты поцелуй Бога на моем сердце все – о тебе о тебе о тебе. засыпай любовь моя каждый мой звук и мой шаг километры концертов по сцене вены на шее и мокрое полотенце все – о тебе о тебе о тебе. засыпай любовь моя каждый полевой цветочек и лето и синего цвета ветер гибкие тонкие стебли моих гитар все – о тебе о тебе о тебе. засыпай любовь моя каждая виноградная слеза и то что я уже не успею в этой и то что случится с нами в другой все – о тебе о тебе о тебе. засыпай любовь моя

 

последнее танго

безнадежный день. пахнет грозой. а дождя нет. и небо так низко как никогда прежде. я лежу на полу. без тебя мне не нужен рассвет. последнее танго в париже. последнее танго надежды. я лежу на полу. контур света смыкается в круг. я лежу на полу. а ты где-то гуляешь по крышам. и так нужно кричать но теряется в горле звук. последнее танго надежды. последнее танго в париже. безнадежный день. пахнет грозой минус дождь. мы танцуем наш первый раз и нежны ладони. и плывет по небу луна а печальная ночь в последнем танго в париже скоро утонет.

 

я не выучу роль

я не выучу роль. я включаю резервный. меня хватит на вдох. сердце знает как надо. неприкаянный джаз. тишина совершенна. и всему свой черед. город примет обратно. я не выучу роль. утром легче прощаться. разухабистый вечер. ресторанные дружбы. и ладонью в ладонь не снимая перчаток. я не знаю кому и зачем это нужно. а потом – танец. ночь. ты успеешь набраться. ее сладкий триумф в простынях как мечтала. ну подумаешь лето. ну подумаешь праздник. и бетоном усталость. и бетоном усталость. и бетоном усталость. и бетоном усталость. и бетоном усталость. и бетоном усталость.

 

никаких тебе цветов

никаких тебе цветов. никакого флирта. зачем нам вино когда есть банка спирта? зачем нам кино? в кино неудобно. здесь же много отелей и хостелов бесподобных. зачем тратить время? по итогу все четко. зачем нам ужин-танцы когда в постели чечетка? никаких тебе цветов. подснежник зимой не отыщешь. хотя бы одного героя. хотя бы на несколько тысяч.

 

цикорий

наводнение кофе и алкоголем. цианиды бессмертны. полюбим цикорий. эта осень на нерест мечет приколы. я себя уменьшаю. почувствуйте скорость. утром больше не хочется видеть солнце. не бичуй себя милая словом шалава. грубость в венах кипит и несется как лава. и толку теперь что мы обе не правы. кому-то в постель а кому-то в дубравы. столбик цельсия пулей уносится в минус. сибири не снятся такие морозы. мой поезд ушел. будет лучше без прозы. до пульса потери врастаю в березы. купите мне пушку. уеду в грозный. простите за нервы и слезы не к месту. меня нет в живых. убедительна сказка. причина легка без интриг и подсказок. кто старости сдался тот тотчас наказан. плевать как потом нас другим перескажут. все лучше чем ночью под дверью. и все-таки кофе. дежурит цикорий. и осень на нерест. пинками приколы. и грустный боксер исключенный из школы. я таю я таю. почувствуйте скорость. я таю я таю. почувствуйте скорость. и прерван и прерван полет.

 

дядя паша

и когда тебе покажется произошел сбой и ветер уже не тот и нет сил говорить про любовь и писать тоже лишнее и как таковая мальчишеская горячечность думать о нас с тобой так вот если покажется так ты заверни за угол своей самой транспортной улицы в городе и как много до этого раз увидишь маленькую церковку с известным дядей пашей на входе. дай ему гривенный юркни в уютный теплый мир где есть ты где есть я и есть Тот кто нас познакомил. опустись перед ним на колени как передо мной на восходе закрой глаза шепот в стены здесь ладно в любой погоде здесь все так близко и мама и папа сейчас с тобой рядом тебе хорошо мой милый тебе хорошо мой милый тебе хорошо мой милый ноябрь наступил млеет ладан ноябрь наступил млеет ладан.

 

сигареты

холодно. недо-луна. колени касаются дна самой глубокой реки. девочки. танцы. зрачки. ресницы. дыханье. восторг. в любви неуместен торг. бери – отдавайся – бери. шепчи – смотри – говори. кричит от любви красота. дыханьем сбивается такт. и после мы курим. холодно. недо-луна. глаза в отраженье окна. и тонкая песня часов. видеть как ключик в засов входит как в море звезда как в ночь летят поезда огрызками света в лесах. запястья живут в волосах. кричит от любви красота. дыханьем сбивается такт. и после мы курим. холодно. недо-луна. кайф в депривации сна. запоминаю черты в красках черней черноты. самая лучшая ночь – когда ты распят до основ до океана до дыр в солнце. и пить без воды. кричит от любви красота. дыханьем сбивается такт. и после мы курим.