— Шишка становится, кажется, меньше… — констатировала, осмотрев голову менеджера, Генриетта. — Вас не тошнит?
— От вас?
— Нет, вообще?
— Вообще нет.
— Если не тошнит, значит, без сотрясения мозга обошлось.
— Вот спасибо. — Мартемьянов поморщился, дотрагиваясь до головы. — Как же вы могли, голубушка? Пароваркой по голове!
— А вы как могли?
— Что — я мог?
— Как — что? Вам еще объяснять — что?! Забыли после пароварки, чем занимались, когда я вошла?
— Чем это я занимался?
— А телефон?
— A-а… телефон… Вот вы отчего так разволновались. Милая моя, поймите, я не собирался вызывать группу захвата!
— Да что вы? — скептически усмехнулась рыжая.
— Не собирался, поймите вы это, наконец, дубовая голова! По той же простой причине, о которой я уже упоминал ранее. А именно: потому что вы, голубушка, несколько сумасшедшая женщина. И у меня нет никакого желания пасть жертвой в какой-то дурацкой перестрелке. А так бы случилось, примчись сюда наши охранники. Говорю же, я не видел смысла обострять обстановку… Поскольку обращаетесь вы со мной довольно сносно и готовите неплохо…
— Благодарю…
— Не за что. А пытки и издевательства в вашем меню пока не предусмотрены… Я и не видел никакого смысла обострять обстановку, ставя кого бы то ни было в известность о моем похищении, пока мы каким-то образом с вами не договоримся. Я все-таки верю, что это возможно. В общем-то, я бы не возражал, чтобы мы приступили к переговорам как можно быстрее! Как я вам уже объяснял, со временем у меня самые большие проблемы… Но без телефона я, уж извините, никак не могу. У меня несколько очень важных дел, которые не терпят ни малейшего отлагательства. Так что возвратите мне сию минуту трубку и уберите подальше вашу идиотскую пароварку. Я сделаю несколько срочных звонков, и мы с вами обсудим ваши проблемы. Я верю — мы договоримся.
— Я все-таки не могу никак понять вашего странного спокойствия… — проворчала Генриетта. — Я бы уже сто раз в такой ситуации сошла с ума!
— Верю.
— А вы хоть бы хны!
— Видите ли, голубушка, это все оттого, что я уверен, повторяю: мы каким-то образом с вами договоримся. Успех обеспечивает всего лишь определенная техника общения.
— Да?
— На самом деле нет такого повода и нет такого человека, с которым нельзя было договориться. Для этого надо просто иметь мозги, владеть некоторыми приемами специальной техники общения, исходить из той позиции, что договориться можно и надо… Ну и, конечно, владеть членораздельно русской речью. В наше время льется так много крови именно из-за того, что все это в дефиците. Люди часто просто не умеют строить фразы, не владеют техникой разрешения конфликтов… ну и так далее и тому подобное…
Он говорил и говорил…
И Генриетта вдруг поймала себя на том, что слушает его, как внимательная школьница любимого учителя. Речь менеджера, несмотря ушиб пароваркой, лилась плавно и убедительно, и рыжая слушала его уже почти завороженно.
Очевидно, он и в самом деле владел этой самой техникой общения, потому что Генриетте начало казаться, что они и вправду сейчас обо всем договорятся.
Еще немного — и она протянет ему трубку. А потом отпустит с миром и еще накормит на дорогу ужином.
Генриетта спохватилась.
И тогда немым укором из глубин ее подсознания выплыл мысленный образ несчастного и прозябающего в Париже Ладушкина и страшный сад из ее сна, который опутывает Гошу, не отпуская, своими ветвями…
— Ну хватит! — оборвала она невежливо плавную речь своего заложника. — Если хотите, чтобы шишка поскорее прошла, приложите к ней монету.
— Откуда у меня может быть монета? — явно обиженный тем, что его перебили, проворчал Мартемьянов. — У меня вообще только кредитные карточки.
— Ну приложите карточку… Я, правда, такого народного средства не знаю… не слыхала пока, во всяком случае… Но можете попробовать.
«Итак, Инара Оскаровна все-таки выпила в клубе немного минеральной воды… — рассуждала Светлова. — Может быть, именно это и послужило причиной ее смерти?»
Информация, добытая капитаном Дубовиковым, ставила на этой версии крест.
— Экспертиза вещей, принадлежавших покойной Хованской, свидетельствует: никакого яда на них не обнаружено. Ни на бутылке с минеральной водой, ни на трубке сотового… Нигде, — сухо сообщил Светловой допущенный благодаря своим связям к «тайнам следствия» капитан.
Собственно, никакого следствия как такового и не было. Сердечный приступ в тренажерном зале ни у кого не вызвал сомнений. «Качаются, качаются — добиваются идеальных форм… И в итоге и вправду добираются до финиша в отличном состоянии! Выглядят в гробу как на картинке…» — пожаловался Дубовикову его приятель из районного отделения, на которого и свалилась смерть прекрасной вдовы.
Экспертизу вещей, принадлежавших покойной Хованской, этот приятель, собственно говоря, сделал лично для капитана, по его просьбе.
— Может быть, хоть какие-то следы на кончиках пальцев? — Светлова с угасающей надеждой заглянула капитану в глаза.
— Абсолютно ничего.
— Что ж, значит… неужели все-таки сердце?
— Ну, не знаю, Анюта… Я помогаю тебе, чем могу. Но углубляться в это дело с Хованскими, уж извини, никак не могу. Своих дел — по горло.
— Спасибо, Олег Иванович.
— Чем богаты… — вздохнул капитан. — Заходите.
— Непременно.
Разочарованная разговором с капитаном, Светлова покинула скромное помещение фонда и не спеша, чтобы прогуляться и подумать, направилась к метро.
«Сердце у такой энергичной — буря и натиск! — совершено здоровой и цветущей на вид вдовы? — скептически размышляла Светлова. — Маловероятно…»
Любопытно, что если бы «Скорая» не забрала тогда труп Федора Федоровича Хованского так быстро… Это случилось, в общем, благодаря случайности: Инара Хованская вошла в квартиру через пятнадцать минут после того, как ее муж в последний раз в своей жизни поговорил по телефону, — и сразу же вызвала «Скорую».
Хованского отправили на вскрытие уже буквально через час после смерти. Что бывает нечасто…
Не случись это так быстро — и у него на пальцах яда не обнаружили. Очевидно, он обладал свойством быстро испаряться. Тогда и то, что с ним случилось, было бы квалифицировано медиками как «сердце».
А ведь в пище, которую он принимал, тоже не обнаружено никакого яда. Не было его и на чашке с недопитым чаем, которая стояла на письменном столе депутата.
Федор Федорович всего лишь едва прикоснулся к телефонной трубке…
Инара Оскаровна пила в клубе минеральную воду…
И еще она брала в руки письмо. Странное письмо, в котором ничего не было написано.
И которое ей передал какой-то старик…
Дома Светлова тут же бросилась к компьютеру.
.Ladushkin
«Какие-нибудь характерные, запоминающиеся детали из поведения Хованской?» — спрашивала Светлова.
Ответ пришел на следующий день, когда Ладушкин добрался, очевидно, наконец до Центра культуры и искусств имени Жоржа Помпиду. На сей раз он превосходил своей лаконичностью даже легендарные сообщения «Центр — Юстасу» и «Юстас — Центру».
www.svetlova.ru
«Она очень брезглива».
Вот как… Брезглива!
Ну конечно же… Хованская вытащила из конверта белый чистый лист бумаги, повертела его удивленно в руках и выкинула.
А потом она вернулась в тренажерный зал. Но прежде чем приступить к прерванным занятиям, Инара Оскаровна вымыла руки. Однако за то время, что она поднималась по лестнице, яд, попавший на кожу с пропитанной отравой бумаги, сделал свое дело.
Она встала на бегущую дорожку тренажера — и упала.
И опять старик!
Светлова могла не верить напичканной фамильными предрассудками и суевериями слабонервной молодой женщине Алене Глинищевой… В конце концов, она могла не верить собственным глазам — хотя Аня могла бы поклясться, что видела тогда в светлом проеме окна этот зловещий, похожий на привидение старческий силуэт…
Но как было не верить охраннику фитнес-клуба. У секьюрити глаз алмаз, натренированный на фэйс-контроле! Он тоже видел старика.
Значит ли это, что исчезнувший из своей комнаты на Якиманке Ропп появляется то там то здесь, сея вокруг себя смерть?
И значит ли это, что жизнь Алены Глинищевой как свидетеля висит на волоске? Недаром ведь Ропп уже крутится рядом с ее домом.
Да и сама Светлова, возможно, ходит по краю…
В общем, Анна была совершенно потрясена смертью Хованской.
Но почему?
Зачем ему понадобилось убивать еще и Инару?
Потому, что жена часто знает не меньше мужа? А Инара горяча и не привыкла держать язык за зубами?
И Ропп доводит дело до конца?
Ведь когда он убирал Хованского, супруга депутата была в отъезде…
Теперь Инара тоже отравлена. Как и ее муж.
И дела Ладушкина стали совсем плохи.
Самое ужасное, что если бы все не были так уверены в сердечном приступе, то и это преступление могли повесить на Ладушкина…
Единственное его алиби — это то, что он в Париже. Но именно это и невозможно привести в качестве алиби, ибо он нелегал и никаких доказательств того, что он пересек границу, нет.
Для скрывающегося Ладушкина — это хорошо, для Ладушкина, пожелавшего бы доказать свою непричастность к отравлению Хованской, — из рук вон плохо.
В общем, и Светловой, получается, исходя из Гошиных интересов, не имеет смысла настаивать на этой версии.
— То есть… Насколько я понял из ваших сумбурных объяснений, вы считаете, что «Наоко» заказало убийство депутата Хованского, потому что он угрожал компании разоблачениями? — поинтересовался менеджер Мартемьянов, внимательно и терпеливо, как малое дитя, выслушав Генриетту.
— Считаю.
— И из-за этого вы меня похитили?
— Из-за этого.
— Что это вам дает?
— Я хочу вернуть своего мужа.
— Любопытный способ…
— Уж какой есть. Если вы напишете в признании, что «Наоко» наняло этого старика Роппа, с моего мужа будут сняты обвинения.
Менеджер среднего звена Мартемьянов задумчиво и с явно возросшим интересом смотрел на Генриетту.
— Знаете, — наконец сказал он, — если бы у меня была такая жена, я бы, пожалуй, вообще отказался от охраны.
— Да?
— И готовите вы — повторюсь — очень и очень недурно.
— Благодарю. Вы меня совсем захвалили.
— А ваша глупость необъяснимым образом компенсируется вашей преданностью. Хотя, казалось, это отнюдь не взаимозаменяемые качества.
— Чего?
— Нет, что-то в вас, безусловно, есть… Возможно, мое первоначальное мнение было ошибочным, и вашему мужу как раз повезло. Впрочем, возможно, я просто устал от сомнений, связанных с этим аспектом взаимоотношений мужчины и женщины…
— Каким таким аспектом?
— Ну, видите ли… Это минус обеспеченной жизни, беда богатых мужчин: никогда им не узнать, любят тебя или твои деньги. Впрочем, вернемся к нашим баранам. Послушайте, дорогая…
— Никакая я вам не дорогая!
— Ну хорошо, не дорогая… Не хочется из уважения к даме употреблять антоним…
— Какой еще антоним?
— Видите ли… Антоним слова «дорогая», уж извините, «дешевая».
— Но-но!
— Тем не менее один маленький, но существенный вопрос…
— Какой еще вопрос?
— Если я на сто процентов докажу вам, что нашей компании не имело никакого смысла способствовать переходу в иной и лучший мир этого Федора Федоровича Хованского… вы оставите меня в покое?
— А как вы это докажете?
— Это уже другой вопрос… Ответьте вначале на первый. Если я это вам докажу, вы оставите меня в покое?
Генриетта некоторое время мрачно вглядывалась в глаза Мартемьянова, словно отыскивая в них подтверждение подвоха.
Ничего такого ей обнаружить не удалось: глаза были голубые… Совершенно голубые. Ну просто бубликами торговать с такими глазами, а не нефтью.
— Оставлю, — наконец так же мрачно пообещала Генриетта.
— Точно?
— Я оставлю вас в покое. Доказывайте.