Светлова натянула тонкий свитер и вышла на улицу. Ноги сами собою привели ее на Якиманку.
Точнее, привела ее туда, по всей видимости, глупая голова, не дававшая этим ногам покоя.
Соседка Роппа отчего-то ее появлению уже нисколько не удивилась. Может быть, она даже обрадовалась, что кто-то разбавляет ее одиночество в этой пустынной огромной квартире?
— Давайте чаю попьем, — предложила она.
— Светлана Дмитриевна… — Аня отпила глоток из фарфоровой синей чашки. — Вы его давно знаете?
— Я? Всю жизнь.
— Всю жизнь?
— Когда я родилась, он уже тут был, этот старик.
— Ну, тогда-то он еще, верно, не был стариком? Когда вы родились, он наверняка выглядел помоложе… — поправила Светлова женщину, которой на вид было не меньше шестидесяти лет.
Светлана Дмитриевна рассеянно потерла виски.
— Он — не был стариком? — переспросила она.
— Ну да…
— Знаете, — растерянно сказала она. — Он всегда был стариком, сколько я себя помню. И всегда выглядел одинаково — как будто его законсервировали. Он всегда был стариком, понимаете? А люди старшего поколения, которые тут прежде жили, говорили, что он и до них тут был, в этой квартире.
«Ну и квартирка… — подумала Светлова. — Прямо как у Кокушкиного моста — вместе «с титюлярным советником…»
— У него есть дети?
— Нет.
— Внуки?
— Нет.
— Родственники какие-нибудь есть?
— Да нет же!
— Никого?
Светлана Дмитриевна отрицательно покачала головой.
— Вообще?
— Вообще.
— Как же так?
— А так… — Светлана Дмитриевна вздохнула. — Наша соседка из комнаты справа, тетя Маня — царствие ей небесное! — мне как-то говорила… Ну, когда я еще маленькой девочкой была… Говорила, будто бы Ропп хвастал ей, что у него есть фамильный склеп, а там после тире ничего нет.
— После какого тире?
— Ну, какого… Знаете, на памятнике могильном есть дата рождения, потом тире, а потом дата смерти.
— Так вы хотите сказать…
— Да… это я и хочу сказать. Мы в детстве туда на кладбище ходили. И, знаете, это правда.
— Может, ошибка какая-то?
— Может. Только какая?
«Тоже, что ли, на ошибку в генном механизме намекает?» — подумала Светлова.
— А где этот склеп? — поинтересовалась Аня.
— Где? На кладбище, конечно.
— Да на каком?
— Ясно на каком — на Даниловском!
— Почему — ясно? — изумилась Светлова. — Что тут ясного?
— А он гулять всегда туда ходил. Мы в детстве сколько раз за ним следили с девчонками… Всегда у него один маршрут — сядет на трамвай и потрюхает по Шаболовке в ту сторону… И вот бродит среди могил, что называется, «с легкой улыбкой на лице». У нас с девочками аж мурашки по коже… И знаете, возвращается оттуда — как будто ему порцию витаминов ввели. Помолодевший — клянусь! А на следующий день опять — к родным пенатам…
— Почему к «родным пенатам»?
— Соседка тетя Маня всегда так говорила: «Ну, поехала наша летучая мышь в родные пенаты — сил набираться!»
— Летучая мышь?
— Ну, разве вы не знаете? Их ведь, этих тварей, «упырями» еще в народе называют…
— Ах вот что! — оценила намек Светлова.
— Да, миленькая моя, упырями. — Светлана Дмитриевна покосилась на дверь Роппа.
— Ну, может, он действительно там только гулял, на этом кладбище? — неуверенно заметила Светлова. — Это ведь не очень далеко. Удобно… — уже очень неуверенно промямлила она. — И зелени там много…
Светлана Дмитриевна иронически кивнула:
— Ну разумеется. Удобно! Парк культуры от нас, видите ли, тоже недалеко. И там тоже — зелень.
— Ну, не знаю… — пожала плечами Светлова, — если кто-то любит гулять на кладбище, это еще ни о чем таком не говорит…
— Еще, знаете… у него что-то было! — почему-то шепотом продолжала Анина собеседница. — Что-то такое — в маленьком черном кожаном мешочке! Он его всегда с собой брал. Забудет — вернется сам не свой. Это, говорит, моя жизнь.
— Так и говорил?
— Да.
— Талисман, может быть, это был?
— Хуже.
— Хуже — это как?
— Тетя Маня говорила, ну, вроде как у Кащея…
— У какого, извините? У Бессмертного?
Светлана Дмитриевна молча, с отчаянием в глазах кивнула. Все-таки она была кандидатом педагогических наук, и такие откровения давались ее закаленному на лекциях по научному коммунизму «менталитету» очень нелегко.
— Иголка у него была там, что ли, в этом мешке? — деловито уточнила Светлова. — У Кащея-то в пещере — сундук, а в нем яйцо, а в нем иголка, и вот если ее обломить, то…
— Нет, — сурово покачала головой Светлана Дмитриевна. — Тетя Маня говорила: никто этого не знает. Это его тайна. Понимаете, конечно, повзрослев, я выкинула из головы эти смешные суеверные сплетни… А сейчас, представьте… — Светлана Дмитриевна оглянулась на комнату своего исчезнувшего соседа, — снова отчего-то вся эта ерунда вспоминается — и в голову лезет! Все вот про тетю Маню, покойницу, думаю… Ну не сочинила же она это все?
— Это-то как раз понятно, — попробовала успокоить собеседницу Светлова. — Под влиянием стресса детские страхи иногда оживают. Обычная вещь. Все-таки вы одна в такой квартире… своеобразной… А что Ропп еще тете Мане говорил?
— Ну… Говорил, например, такое… «Вас, Манечка, я, конечно, переживу, как и многих других… очень многих. Но и мой срок наступит. Еще до скончания этого века».
— Спасибо, — поблагодарила Светлова. — Ваша тетя Маня просто кладезь бесценной информации. Жаль, не довелось с ней пообщаться.
На пороге Аня задержалась:
— Светлана Дмитриевна, вы, извините, к сериалу «Горец» как относитесь?
— Я?
— Да.
— А что?
— Ну так…
— Люблю…
— Просто «люблю» или «очень люблю»?
— Очень люблю.
— Понятно. Ну что ж… Еще раз спасибо за чай, за все… До свидания.
Из мистической тишины, затхлости и полумрака пустынной квартиры Светлова вышла наконец на шумную широкую и яркую от солнца улицу Якиманку, по которой безостановочным вечным потоком неслись автомобили.
И это подействовало отрезвляюще.
Итак, вечный Ропп и бессмертный Борис Эдуардович…
Приехали! Маклауд с Якиманки… Как там сказано в примечаниях к «Штоссу»? Представляет собой «опыт фантастической повести из современной жизни»?
Кажется, и у Светловой события начинают развиваться в том же жанре.
— До скончания века… — пробормотала она вслух.
«А век-то… — вдруг подумала Светлова, — век-то кончается! Всего осталось ничего. Да что там — век! Тысячелетие. Может, это и есть тот самый «срок», о котором толковал старик?»
Конец тысячелетия… Вот всякие паранормалы и подбивают бабки, подводят баланс двухтысячного года: заклятия, проклятия… договоры на куплю-продажу душ и прочее. Всему есть все-таки свой срок. И срок этот — канун тысячелетия.
* * *
«Удивительный все-таки район… — думала Светлова, подходя к Даниловскому. — Ну, просто «место компактного заселения»: два больших кладбища, крематорий, психбольницы, взрослая и детская… Плюс клиника неврозов. Все по теме».
Некоторые утверждают, что вообще всякое месторасположение не случайно… А тут надо же как все «исторически сложилось»!
Светлова бродила по кладбищенским аллеям, сверяясь время от времени со схемкой, которую нарисовала для нее, основываясь на своих детских воспоминаниях, Светлана Дмитриевна.
«Значит, надпись «фон Ропп»… — размышляла она. — И дата. И тире. А после тире — ничего. — И успокаивала сама себя: — Ну, бывают же недоразумения? Например, бывает, что заказывают самые предусмотрительные себе заранее могильное место. И надпись могли заранее заказать. Особенно если, как Светлана Дмитриевна говорит, «склеп фамильный»… Словом, приготовился человек основательно: место есть, дату рождения выгравировал. А потом взял и уехал на чужбину. Например, по делам… И неожиданно там и помер. И так к своему могильному месту и не попал».
Осталось тире. Без даты.
Вот так оно все и было, разумеется. Возможно, с кем-то из родственников Роппа, его предков… А сам Борис Эдуардович Ропп попросту мистифицировал простодушную и суеверную соседку тетю Маню — впечатление хотел произвести. Шутил, в конце концов!
«Шуточки, однако…» Уже порядком уставшая от блужданий, Светлова несколько затравленно огляделась по сторонам…
Темнело… На кладбище было пустынно и очень тихо.
Ну да… так и полагается… так и говорят: «Тихо, как на кладбище».
Ну, полагается или нет, а тишину эту явственно нарушал уже знакомый звук…
Щелк… хруст…
Ветка надломленная на ветру похрустывает?
Почему-то Светлова решила далее не продолжать поиски. Озираясь по сторонам и все более убыстряя шаг, она заспешила на выход — к кладбищенским воротам.
То ли «что-то с памятью… стало» у соседки Роппа, то ли что-то стало с черной гранитной плитой, которую ей «в общих чертах» обрисовала Светлана Дмитриевна… То ли само кладбище изменилось… И тут, наверное, «жизнь не стоит на месте» — если, конечно, уместно такое выражение… В общем, того, что Светлова искала, она не нашла.