Журналист Королев оказался уже немолодым человеком, скрупулезным и дотошным. Судя по всему — опыту работы, возрасту и внимательным глазам, — его компьютер мог быть просто кладезем бесценной информации… А уж о голове — что и говорить…

Дело в том, что в сложившейся ситуации самым верным для Светловой было воспользоваться базой данных какого-нибудь хорошего журналиста, занимающегося соответствующей темой.

И такого человека, согласившегося поговорить с ней конфиденциально, «по просьбе друзей», Аня, путем личных контактов и собственных возможностей, в конце концов разыскала…

Светлову очень интересовал «рынок отравляющих веществ». Степень доступности, так сказать… Короче, каким образом яд, судя по всему, уникальный, мог попасть в руки преступника?

— Кофе пить будем? — поинтересовался Королев.

— Угу… — кивнула Светлова. — И державу подымем.

— Ну, я лично уверен только в первой части…

Убедившись, что Светлова не конкурент и не перейдет ему нигде дорогу, воспользовавшись его же базой данных, он угостил ее кофейком из редакционной кофеварки и разговорился. К тому же своим друзьям, ходатайствовавшим за Аню, судя по всему, Королев отказывать в помощи не хотел.

— Да это уже дело прошлое… — заметил Королев. — Тогда, несколько лет назад, в Москве прогремела парочка громких отравлений… Банкира известного отравили, если вы помните, его секретаршу… Речь шла о каком-то уникальном отравляющем веществе — мгновенно и смертельно действующем… Причем действующем даже при самом мимолетном контакте… И, главное, затем, очевидно, бесследно исчезающем.

— Да-да, я помню!

— Ну, естественно, журналисты бросились исследовать «рынок отравляющих веществ», степень доступности… и все такое…

— Ну, и какова эта степень? — поинтересовалась Светлова.

— В общем, мнение разошлись. Одни считали, что такой уникальный, созданный явно для спецопераций, неизвестный даже специалистам яд никак не может оказаться за пределами соответствующих секретных организаций, которые занимаются такими разработками… Вне стен, так сказать!

— Были и другие?

— Были… Другие утверждали, что если кому-то в этой «соответствующей секретной организации», где работают такие же «наши люди», как и везде, приспичит срубить немного денег, то и самое секретное можно вынести… И в итоге продать на какой-нибудь московской толкучке. Вот вам и вся «степень доступности»! В этом «соответствующая организация», по большому счету, вряд ли отличается от кондитерской фабрики или типографии. Организации, может, и разные, да люди одинаковые.

— А вы лично как думаете?

— Я? Ну как вам сказать…

— Скажите уж как-нибудь…

— Лучше расскажу одну историю… По-моему, она вполне тянет на притчу. Знаете, еще в советские времена меня как-то подвозил до редакции один таксист… Ну, едем, болтаем о том о сем… В основном он, конечно. Тогда, сами знаете, не стоило слишком откровенничать с таксистами… Ну, крутит мужик баранку и рассуждает… О том, где лучше работать — в том смысле, что у кого на работе можно «унести»… Подвозит меня к редакции, смотрит на вывеску и говорит: так вы, значит, в газете работаете? И, представьте, задумался мужик! Думал, думал… Наконец спрашивает: а что у вас-то тут можно вынести? Я пожимаю плечами, говорю: да у нас вроде ничего… Знаете, он так удивленно на меня посмотрел! С абсолютным недоверием. И говорит: «Так не бывает! Всегда что-то можно унести». Пока я не признался, что регулярно уношу домой из своей конторы скрепки, он так и не успокоился.

— А что же с «соответствующей секретной организацией»? — уточнила Светлова, допивая кофе. — Докопались в итоге до чего-нибудь?

— Ну, с уверенностью тут ничего утверждать нельзя. Но в итоге все-таки вышли на некий населенный пункт… Тут… недалеко под Москвой. Есть там некая контора. Разумеется, к ней и близко подобраться нельзя. Но есть все-таки сведения, что именно они и занимаются разработкой и изготовлением таких штук…

«Городок наш — ничего. Населенье — таково… Подпевает электричке…» — бормотала про себя Светлова, высаживаясь на пустынной подмосковной станции.

Никакие гудки не подпевали…

Вообще ничто и никто не подпевал электричке в этом странном городке.

А над учреждением Икс, которое в конце концов все-таки разыскала Светлова, вообще повисла густая тишина. За глухим забором где-то побрехивали собачки, предупреждая слишком любознательных о последствиях неумеренного любопытства.

Высокий забор из бетонных плит. Особый режим допуска.

Редкие люди, выходящие из проходной, торопливо убыстряли шаги, когда Светлова говорила просто «Здравствуйте»… Какие уж тут вопросы!

«Городок наш — ничего. Населенье — таково… — бормотала про себя Светлова. — Такой текст, надо признать, составил бы честь человеку из соответствующих органов, курирующему секретную деятельность учреждения Икс в этом подмосковном городке».

Никаких сведений. Никаких комментариев…

Ничего! А населенье — таково… Вот и вся информация.

Одно только «но»…

Городок Ничего, как назвала его для себя Светлова, на самом деле назывался населенный пункт Самыкино.

И это уже круто меняло дело… Потому что это слово уже когда-то застряло у Светловой в памяти… Где-то и когда-то она его уже слышала!

Самыкино!

Никогда Анна не бывала прежде в этом Самыкино… Ничего о нем не знала до разговора с Королевым. Но то, что слышала она уже это слово, и причем совсем недавно, — это точно…

И не от Королева первого слышала! Раньше…

До журналиста Королева уже кто-то его произносил в Анином присутствии!

И, разумеется, Светлова не забыла — кто.

* * *

— Софья Кирилловна…

Аня позвонила в Мюнхен, чтобы рассказать о том, что ей удалось узнать о дате рождения «сына» морского офицера Алексея Глинищева.

— А знаете, что я вам скажу, Анечка… — вздохнула Витенгоф, выслушав ее рассказ. — Может быть, это вам как-то поможет… Ну, своего рода психологическим обоснованием мотива преступления послужит.

— Мотивом?

— Да… Понимаете, в первые годы эмиграции мы оказались за границей в непривычной среде… Это был средний, очень средний класс: мелкие лавочники, кассиры, бухгалтеры. Они привыкли жить умеренной, в меру благополучной и в общем достаточно серой жизнью. Самое появление среди них русских эмигрантов было событием… Они смотрели на нас как на диковинных птиц… В общем, мы внесли какое-то разнообразие в их бедную впечатлениями жизнь. Сознание, что билетерша, которая продает для них билеты в кинотеатр, есть какая-нибудь графиня, которой благосклонно кивал когда-то русский император, наполняло их жизнь некоторой романтикой. Постоянно циркулировали слухи о знакомствах с какими-то русскими принцессами…

И некоторые из нас не могли устоять перед искушением. Рождались рассказы о каких-то удивительных родовитых предках… Рассказы, долженствующие произвести впечатление на французскую или немецкую лавочницу. Разумеется, таким вещам мы, даже будучи детьми, знали цену, и, когда что-то подобное начинало витать в воздухе, взрослые относились к этому крайне неодобрительно и с презрительной усмешкой. Но, увы, все мы были вырваны из жизни, где существовали репутации, где все друг друга знали, а утверждения подтверждались окружением и документами…

Знаете, как написал в те годы поэт?

А кругом были незнакомые, новые люди… Документы пропали… И все это создавало почву для мифов, обманов, легенд…

— Я где-то читала, — заметила Светлова, — что многие русские дамы удачно выходили в эмиграции замуж, просто убавляя себе возраст на десяток-другой лет…

— Ну, это-то ладно… Обман невинный, — миролюбиво заметила Витенгоф. — Во славу любви… В конце концов, женщине столько лет, на сколько она выглядит. И если мужчина «сам обманываться рад», туда ему и дорога. А вот что касается фантазий на тему родословной…

— Да?

— Я думаю, что-то похожее произошло, после того как убрали «железный занавес», и в России. Возможность объявить себя потомком и невозможность из-за разрыва, образовавшегося в сознании поколений, это опровергнуть — несколько пьянит воображение и голову. Кто был никем, тот опять получил шанс стать кем-то…

— А вы знаете, Софья Кирилловна… Пожалуй, вы мне помогли, — заметила Светлова.

— Ну и на здоровье, деточка.

— Правда… Спасибо! Нет, вы и сами не представляете, как помогли мне!

Светлова положила трубку и задумалась.

В самом деле… Это было серьезной трудностью в нынешнем деле… Светлова явно не обладала способностью проникнуть в психологию человека, который не может устоять перед искушением объявить себя потомком «каких-то удивительных родовитых предков». Она была слишком далека от такого рода тщеславия и вообще — от «всего этого».

* * *

«А «все это» выглядело, по всей видимости, следующим образом…» — рассуждала Светлова.

У Глинищевой Татьяны Аркадьевны родился сын. Он получил фамилию матери. Отчество — Алексеевич.

Алексей Алексеевич Глинищев…

Вот только, несмотря на то что ребенок получил эту старую дворянскую фамилию, к роду Глинищевых он отношения не имел, потому что родился он в двадцать втором году, спустя два года после того, как первый муж Татьяны, Алексей Глинищев, умер в севастопольском госпитале.

А дальше… дальше все было, очевидно, так.

Кто был настоящим отцом этого ребенка, для Глинищевой, очевидно, значения не имело. Она брака больше ни с кем не регистрировала и так осталась до конца жизни Глинищевой.

По-видимому, и своего ребенка она считала наследником умершего мужа Алексея Глинищева: он заменил в ее сознании того ребенка, которого они не успели родить… Психологи знают такие феномены сознания. Не в силах пережить тяжелый поворот судьбы — «любимый муж погиб, и даже ребенка не успели завести!» — человек полусознательно как бы подтасовывает события своей жизни. И со временем сам начинает искренне верить в сфальсифицированную — самим же! — версию своей судьбы.

Это подтверждается некоторыми аномальными чертами в поведении Татьяны Аркадьевны, упорно утверждавшей, что отец ее сына якобы Глинищев…

В те времена, когда все прятали и выбрасывали то, что подтверждало принадлежность к дворянству, и старательно писали в графе происхождение — «пролетарское», Татьяна Аркадьевна вместо детских сказок рассказывала маленькому сыну, какой он истинный Глинищев, и какой у него герб, и каким они владели поместьем в Спасово… Несмотря на то что это было страшно опасно. И противоречило элементарному здравому смыслу и чувству самосохранения нормального человека. Ибо известно, что существовало, например, прямое указание крупного чекиста Лациса: «Не ищите на следствии материала или доказательств, что обвиняемый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит. Какого он происхождения, воспитания, образования и профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого».

Знал ли кто-нибудь из «советских Глинищевых», что кровь их не слишком голубая и что к настоящим Глинищевым они отношения не имеют? Сын Татьяны Аркадьевны или ее внук?

Это так и останется тайной.

Может, и попутал лукавый. Догадывались… Да ходу своим сомнениям не давали. Или, что скорее всего, неважно им это было тогда, в эпоху окончательной победы социализма. Какая разница, от Гедиминаса ты или нет, если все равно скоро наступит коммунизм…

Но их потомок дожил до тех времен, когда в дворянских фамилиях стали возвращаться ударения на старое место. Зашла речь о реституции… Начались судебные процессы по отсуживанию у музеев когда-то экспроприированных у дворянских и купеческий семей художественных ценностей.

В том, что нынешний Алексей совершенно искренне считал себя истинным Глинищевым, Аня не сомневалась. И, разумеется, точно так же считала его жена. Аня вспомнила Алену, ее разговоры о гербе, о предках, о будущем дочери…

Одно только «но»… После перестройки, когда сложились две половинки и остатки дворянства в советской России и те, что оказались в эмиграции, смогли снова общаться, многое, ранее неизвестное, становилось известным.

Новость, которую привез из Мюнхена председатель Дворянского союза депутат Хованский, кого-то сразила наповал…

Кого?

Добавим сюда прелестную особенность Хованского выводить всех на чистую воду…

Он мог еще закрыть глаза на махинации с нефтедобычей. Но допустить, чтобы в рядах Дворянского союза находились не истинные Глинищевы, в жилах которых течет самая обычная плебейская кровь, ну, может быть, лишь чуть-чуть голубая… слегка голубая. Ибо родительница Татьяны Аркадьевны была мелкой дворяночкой, вышедшей замуж за купца, окончательно растворив в своих потомках чуточку своей дворянской крови. Нет, пойти на такое Федор Хованский никак не мог.

* * *

С утра Светлова прилежно, как всегда, просмотрела почту. От Ладушкина, слава богу, переставшего после гибели Хованской грузить Светлову немыслимыми трактатами «о женщинах-преступницах», ничего не было. Зато, как всегда, было от мужа.

www.svetlova.ru

«Аня, privet!

Отвечай по существу, что ты ела сегодня на завтрак? Перестала ты пить кофе? Да или нет? И принимаешь ли витамины? Сколько времени бываешь на свежем воздухе? И не вздумай привирать! А то я тут на работе в такой запаре, что совсем некогда выводить тебя на чистую воду.

Целую. Твой, слишком долго отсутствующий, муж Петр».

www.starikov.za

«Петя, отвечаю по существу. Ем я — только вкусное и питательное, с запахом еды, а не масла.

В моей зубной пасте достаточно фтора, а в йогурте — кусочков фруктов.

Шампунь проникает до самых кончиков, а «Фэйри» моет за двоих. «Орбит» удаляет налет, а «Ариель» — катышки.

Короче, я вся в шоколаде, потому тут у нас последнее время от конфет «Русские просторы» уже просто тошнит… Впрочем, врач уверяет, что это обычный в моем состоянии токсикоз.

Твоя жена Анна.

Р. S. Целую».

В очередной раз пристыженная нежной заботой мужа, Светлова тем не менее — взглянув на часы! — выкинула в помойное ведро недоеденный йогурт со всеми его «кусочками» и заторопилась. Ей пора было на встречу с капитаном Дубовиковым.

Капитан встретил Светлову на краю огромного пустыря и сразу приказал безапелляционно не отступать от него ни на шаг.

— Здесь разгуливать нечего! — предупредил Аню Дубовиков. — Слишком опасно.

— Да?

Светлова с удивлением огляделась…

— Это место в микрорайоне собачники называют «Камчаткой», — объяснил капитан.

Над не застроенным еще домами пустырем действительно клубился пар…

— Как будто там и правда гейзеры… — изумилась Светлова.

Как объяснил капитан, связано это было с прорывами линий теплосети, проходящих в этом месте.

Горячая вода, подававшаяся в микрорайон, прорываясь из неисправных труб, размывала вокруг них грунт, образовывая пустоты, над которыми сверху оставался лишь тонкий слой почвы, поросший бурьяном. Этот тонкий слой был, по сути, в некоторых местах — лишь хлипким мостиком, под которым бурлила кипящим паром преисподняя.

Резкие перепады температуры — мороз ночью, оттепели днем — постоянно увеличивали разрывы в трубах…

Место пользовалось дурной славой — там уже погибло несколько собак. Бедные животные, выведенные на прогулку — пустырь казался для этого очень удобным местом, — заигравшись, убегали от хозяев и проваливались в наполненные кипятком и паром пустоты.

Грунт вокруг разорванных труб, размытый изнутри горячей водой, не выдерживал даже веса таксы…

Пустырь обходили стороной.

Так, собственно, и советовали обеспокоенным жителям микрорайона соответствующие инстанции, в которые они обращались с жалобами:

«А вы туда не ходите… Зачем вас туда несет — на этот пустырь?!»

Полюбовавшись на странный пустырь, капитан и Светлова сели в машину и поехали по излюбленному маршруту Дубовикова… К патологоанатомам.

— Вот поглядите, Светлова! Это было найдено там, на пустыре, в месте прорыва тепломагистрали.

— Ужас.

— Ну, что вы хотите… Там же кипяток. Конечно, в этих останках трудно узнать человека. Тем более представить, каким он был при жизни… Однако по заключению патологоанатомов скелет принадлежит очень старому человеку, высокого роста…

— Старику?

— Да. Это можно утверждать стопроцентно.